«Если она вам понравится, покажите большой палец. Если не понравится, сидите себе спокойно», — напутствовал Миронов моего мужа, когда они садились в машину. Увидев хорошенькую Катю Градову, муж сразу показал большой палец Андрею», — рассказывает актриса Вера Васильева, много лет дружившая с Андреем Мироновым.
Актриса Вера Васильева служит в Театре сатиры уже 65 лет. Она помнит, как в 1962 году туда пришел выпускник театрального училища Андрей Миронов — жаждущий ролей, молодой, постоянно влюбляющийся…
На глазах у Веры Кузьминичны Миронов взрослел, обретал славу, женился и разочаровывался. Актриса делится воспоминаниями об актере.
«Появление Андрея у нас в театре стало большим событием — правда, совсем не в том смысле, как теперь можно было бы подумать. Все говорили: «К нам пришел способный сын Мироновой и Менакера». Именно сын! В своем первом спектакле Андрей играл симпатично, не более того. Если бы тогда сказали, что этот актер станет легендой, никто б не поверил!
Андрюша очень быстро сблизился с моим мужем (актером Владимиром Ушаковым. — Прим. ред.) — их разместили в одной гримерке. Им друг с другом повезло, потому что оба были очень аккуратными.
А иному соседу Миронов мог и демонстративно выставить в коридор его грязные туфли, намекая, что их надо почистить… Его обычная вежливость куда-то исчезала, когда Андрей сталкивался с проявлениями беспорядка или безграмотности. Ему трудно было работать, например, с Нонной Мордюковой — он вечно поправлял ее речь, не мог снести неправильных ударений. И, думаю, имел на это право. Эрудиция Андрея потрясала. Кажется, он разбирался в джазовой музыке всего мира. Одним из первых узнавал о литературных новинках. Умел и любил элегантно одеваться. Слушал иностранное радио и в совершенстве знал английский. И еще его отличало то, что он был очень хорошо воспитан. В нашем таком «советском» окружении он выглядел единственным «западным» человеком. Этого всего не было ни у Володи, ни у меня.
У нас ведь родители очень простые люди. И Андрюша казался нам каким-то чудом. Мы смотрели на него с восхищением, хотя и были существенно старше его.
Помню, как я впервые увидела Андрея — он показался мне таким барчуком: ухоженный, очень чистенький, полноватый, совсем юный — его внешность тогда еще до конца не оформилась. Но обаятельный. И сразу видно — благополучный. Он был совсем другим, чем мы, чье детство пришлось на 20-е годы. Миронов имел смелость многого желать и был очень уверен в себе. Он ведь сразу стал получать роли и просто, вероятно, не задумывался о том, что их может и не быть. Например, Анатолий Папанов, ставший впоследствии партнером Миронова в кино, много лет ждал ролей.
Но Плучек был просто очарован Андреем, поверил в его талант. Ему был нужен такой актер, чтобы развивать театр. Наш главный режиссер вообще любил «свежую кровь»: практически одновременно с Мироновым к нам пришли Спартак Мишулин, Саша Белявский — и всем сразу нашлась работа. Но к Андрею было уж совсем особое отношение. Плучек ввел его в свой дом, приглашал на ужины, они подолгу беседовали. И супруга Валентина Николаевича, что немаловажно, относилась к Миронову очень нежно, влюбленно. Конечно, находились люди, которых это раздражало. Но у Андрея была одна счастливая черта — не замечать никаких интриг. Он их просто не понимал!
Подружился Миронов и с Александром Ширвиндтом — полюбил его за веселый цинизм и остроумие и за умение дружить.
Бывало, в компании только и смотрит на Шуру, как тот пошутит, что скажет. К моему мужу, который очень нежно относился к Андрею, Миронов проникся большим доверием. Ему он мог рассказать, что на душе. Бывало, приходит Володя из театра и говорит: «Ой, Андрюшка опять влюбился! Так влюбился, просто с ума сходит!» Миронов ведь постоянно был в кого-то влюблен. Иногда на неделю, на день, но очень сильно! Его натура — вечный юноша. Он всегда должен был быть чем-то озарен! Ролью или любовью. И даже не обязательно, чтобы в него были влюблены в ответ, главное — чтобы он сам пылал. Недаром, когда его не стало, многие женщины, которые когда-либо с ним работали, говорили, что Миронов ими интересовался. Такое он оставлял впечатление. А ведь до романа дело доходило далеко не каждый раз.
Андрюша вспыхивал и гас. Да, он любил ухаживать, был галантен, часто целовал дамам руки… С чувством, долго… Прикоснется губами — и в глаза посмотрит, нежно так. А потом опять к руке припадает. За хорошие манеры его особенно любили актрисы старшего возраста. Бывало, идет какая-нибудь пожилая дама по театру, а он подбежит и так почтительно, влюбленно: «Здравствуйте, Маргарита Юрьевна!» Многих это подкупало. У него была великая способность восхищаться женщинами.
Андрей и ко мне относился с большим вниманием. При том что я не могла воспринимать Андрюшу иначе как милого мальчика, ведь он моложе меня на 16 лет. Но я чувствовала на себе мощную силу этого солнечного обаяния. Помню, ехали мы всей труппой в поезде куда-то на гастроли. Как обычно, было весело, мы ведь все молодые!
Кто-то песни поет под гитару, где-то водочку распивают, все перемешались по чужим купе. И так получилось, что мы остались в одном купе с Андрюшей. В какой-то момент он взял мою руку и начал с жаром ее целовать. И тут в купе зашел мой муж и явно переоценил ситуацию. Взял Андрея за грудки: «Ну-ка, пойдем поговорим!» Бедный Андрюша быстро-быстро затараторил: «Владимир Петрович, я ведь вас очень уважаю!.. И Веру Кузьминичну я очень уважаю!..» Ну просто мальчишка растерявшийся! А муж-то у меня был здоровенный… Они вышли, я сижу, боюсь, что же сейчас будет… Но через какое-то время открывается дверь, и Володя с Андреем входят обнявшись. Недоразумение, видимо, разъяснилось. С тех пор Миронов с моим мужем подружились еще крепче.
Высшая степень симпатии у Миронова выражалась в том, что он говорил: «Я вас познакомлю со своими родителями!»
Это был самый большой подарок, который он мог сделать людям. И вот нам с Володей выпала такая честь — нас пригласили к Мироновым. Надо сказать, их квартира была довольно тесной, двухкомнатной… Но при этом по тем временам очень красивой и богатой. Например, Мария Владимировна уже в те годы коллекционировала фарфор, в шкафах и на полках повсюду стояла красивая посуда. Тогда это было редкостью. Помню, мы пришли к ним на празднование Пасхи. Народу набилось безумно много, наверное, человек сто! И что ни гость — знаменитость. Сидели кто где. Драматург Ласкин, к примеру, при своем немалом росте ухитрился как-то расположиться на шкафу. И все отчаянно веселились: анекдоты, истории, хохот бесконечный… А Андрюша все время посматривал на нас с Володей: как мы на все это реагируем?
Видно было, что он страшно гордится своими родителями, особенно Марией Владимировной.
Я потом много раз замечала — Андрей и обожает мать, и немного побаивается ее. Он мог позвонить матери из театра, чтобы просто сообщить: «Я на репетиции». А после своих спектаклей он всегда дарил ей цветы. Она была для него эталоном женщины. То, как она следила за собой, как она вела дом, как блистала в обществе — все это вызывало в Андрее восхищение, и жену себе он искал по образу и подобию Марии Владимировны.
Однажды Андрюша сказал Володе: «Владимир Петрович, я вас сейчас с одной девушкой познакомлю! Мне нужен ваш совет, жениться или нет.
Мы поедем на машине. Вы будете сидеть сзади. Если она вам понравится, то вы покажите большой палец. А если не понравится, сидите себе спокойно». Этой девушкой оказалась актриса нашего театра, из новеньких — Катя Градова. Она незадолго до этого перешла к нам из Театра Маяковского, и толком узнать ее мы еще не успели. Володя потом рассказывал: «Посмотрел я на нее — такая она хорошенькая, такая потрясающая! Так что не успели мы тронуться, как я уже показываю Андрею большой палец. А тот — тут же останавливает машину и говорит: «Владимир Петрович, вы, кажется, хотели здесь выйти?» И высадил меня, чтоб остаться с Катей наедине».
Что характерно, у Андрея уже тогда был собственный автомобиль — «Москвич». С его покупкой вышла интересная история, которую я слышала от близких друзей.
Собственных денег у Миронова было недостаточно: в театре платили немного, а в кино Андрей еще не успел развернуться. Но он страстно мечтал о машине и часто об этом Володе говорил. Как, видимо, и родителям. Но те не склонны были его так баловать. В конце концов Менакер сказал, что если Андрею так уж не терпится, то он может занять недостающую сумму у одного знакомого — но с тем, чтобы сын выплачивал долг сам. Так Андрей и поступил. И несколько лет выплачивал долг. Лишь много позже выяснилось, что деньги тому приятелю дал сам Менакер. Все это было нужно для того, чтобы Андрей чувствовал ответственность и учился зарабатывать сам.
Что касается Кати Градовой, Андрей вскоре действительно на ней женился. В нашем театре было в то время много молодых актрис, но Катя отличалась от всех других.
У нее уже в «Маяковке» были и роли, и успех. При этом она была серьезной девушкой, лишенной звездной болезни. К тому же с принципами, за что и поплатилась. Очень уважаю Плучека, но у него был такой грех — он приударял за актрисами и иногда исходя из своей симпатии давал или не давал им работу. В театре говорили, что Катя ему отказала — и тут же была снята с роли Софьи в «Горе от ума», ее заменили на Таню Ицыкович (сейчас она Васильева). Я понимала Катю лучше, чем кто бы то ни было, — я ведь и сама пережила схожую ситуацию. С той только разницей, что мне отомстил таким образом другой режиссер — Пырьев. После выхода картины «Сказание о земле Сибирской» мы собрали все возможные премии и почести. Везде проехали с выступлениями, встречами. Я получила Сталинскую премию. Вот на это Пырьев и указал, заметив: «Пора тебе меня отблагодарить».
И назначил встречу в гостинице. Я, ничего не подозревая, пошла. Помню, Иван Александрович сидит на стуле и говорит: «Ну? Будешь меня благодарить?» Я отвечаю: «Огромное вам спасибо!» А он: «Не так благодарят! Иди сюда!» Словом, произошла некрасивая сцена… С трудом вырвавшись, я побежала к двери и услышала вслед: «Ты больше никогда не будешь сниматься в кино!» Надо сказать, что я не таила зла на Пырьева. Что ни говори, именно он подарил мне успех в кино. А побывав в схожих обстоятельствах, я в общих чертах понимала, что чувствовала Градова.
При всех своих достоинствах, для того, чтобы посвятить себя дому так же, как мама Андрея, Катя Градова, вероятно, была слишком молода и слишком хотела сниматься.
Как раз в этот период, после выхода фильма о Штирлице, у нее было много предложений от режиссеров. Нет, она не была какой-нибудь вертихвосткой. Просто ей хотелось успеха, веселья и чтобы непременно было много знаменитых гостей... День за днем вести хозяйство, поддерживать в идеальном порядке дом — это, вероятно, ей не подходило. И Андрей сетовал: «Я женился на женщине, а в итоге стал мужем кинозвезды». Словом, он довольно быстро понял, что настоящей семьи — той, о которой он мечтал и которая была у его родителей, не получилось. Вероятно, поэтому они и расстались.
И только с Ларисой Голубкиной, на мой взгляд, он нашел то, что искал. Он очень ценил уклад их жизни и был благодарен Ларисе, чувствовались их добрые отношения.
Возможно, она напоминала ему маму. Я, конечно, не была настолько близка с Андреем, чтобы об этом судить. Но интуитивно чувствовала: ему нужна была женщина, которая разделит с ним всю его жизнь и даже посмотрит снисходительно на его увлечения. Женщина-друг… Голубкина на многое закрывала глаза. Андрей ведь мог просто взять и пропасть из дома. Не очень надолго, но все-таки. Они вместе с Володей и Ширвиндтом ездили к Андрею на дачу, когда там не было Марии Владимировны, мужской компанией. Лариса держалась молодцом. Она прекрасно понимала, как много в Миронове мальчишеского. И даже когда он влюблялся, она не подавала виду, что тревожится. Знала, что его хватит на день-два, а потом Андрей остынет и забудет.
В Татьяну Егорову он действительно был сильно влюблен. Она относилась к тому типу женщин, который Достоевский описал в образе Настасьи Филипповны. Миронова к таким тянуло, хотя женился он совсем на других. Его захватывали страсти — так чтобы и поревновать, и повыяснять отношения, и дать пощечину. И Татьяна умело в нем это подогревала. Помню, как она несколько раз подряд проделывала один и тот же трюк на наших театральных застольях: вдруг исчезала куда-то. Андрей бросался ее искать, спрашивал у всех: «А где Таня? Вы ее не видели?» — «А Таня ушла с таким-то». И Андрей злился, сходил с ума. Потом они бурно мирились... Егорова держала его в постоянном беспокойстве, и это срабатывало.
И все-таки работа у Андрея была всегда на первом месте.
Ведь при том, что он, по всеобщему признанию, был счастливчик, к настоящему успеху Миронов пришел совсем не легко. Конечно, у него были хорошие задатки благодаря воспитанию и наследственности, но их ведь нужно было развивать. От природы у Андрея был не очень хороший слух, но он мог день и ночь репетировать несколько дней подряд, чтобы исполнить какую-то «милую песенку». Если Миронов ставил себе цель научиться — обязательно справлялся. Когда я об этом вспоминаю, даже не верится, что этот человек в итоге стал исполнителем, настоящим поющим актером. Потом к пению добавлялся танец — и все смотрелось очень изящно и легко, как будто Миронов всю жизнь только и делал, что порхал по сцене. Но ему и танцевать приходилось учиться день за днем, при этом ему плохо давались па, которым пытались обучить его мастера.
Он выдумывал какие-то свои собственные движения, и вот это смотрелось хорошо! Да что там, любой монолог Андрей репетировал подолгу, чтобы потом произнести его «на одном дыхании». Вечно режиссеры с ним мучились. Миронов задавал бесконечные вопросы: «А зачем я это говорю?», «Почему я сейчас подошел к окну?». Помню, когда мы отдыхали в Сочи, я наблюдала, как он стоит на балконе и проговаривает монолог — так, будто он сейчас на сцене: жестикулирует, дает интонации. Целью было — чтобы потом все смотрелось легко... Это слово очень подходит к Андрею. Ну а то, что за этим «легко» стоят постоянные мучения, усилия, терзания, сомнения, — мало кто понимал. И почти перед каждой премьерой — даже когда Андрей уже стал известным и опытным артистом — он впадал в панику: «Это провал! Меня снимут!»
ВРАЧИ НАСТАИВАЛИ, ЧТОБЫ МИРОНОВ СБАВИЛ ТЕМП
О том, что Андрей мучительно страдает фурункулезом, знали все.
Те годы были для него очень насыщенными. Миронова хотели везде — в театре, в кино, на телевидении. А нужно еще было следить за своей формой, посвящать время спорту. У Андрея появилась уже возможность выезжать за границу, привозить оттуда какие-то вещи, даже шикарную машину — он во всем этом чувствовал себя как рыба в воде. Гениально отыграть спектакль, потом побежать в какое-то модное место, в компанию, там блеснуть, очаровать публику... Все это упоительно, но требует хорошего здоровья. А его-то у Андрея и не было.
Время шло, он становился все старше. Миронов стал уставать от однотипных ролей. Он мечтал о режиссуре и поставил спектакль «Тени», в котором была занята и я. Спектакль имел сложную судьбу, и роль Клаверова, которую нельзя назвать положительной, была принята не всеми зрителями.
Андрей очень переживал по этому поводу. С другой стороны, Плучек ревниво отнесся к режиссерскому опыту Андрея. Ведь все режиссеры терпеть не могут, когда актеры лезут в их дело. Раньше-то Плучек только и думал, как бы Андрюше дать новую роль, а теперь все изменилось... Это было больно для них обоих. Словом, период Андрей переживал нелегкий.
Вспоминая Андрея в его последний год жизни, я ощущаю — внутренне он был все более и более одинок. У каждого свой Андрей Миронов в памяти. Мой Миронов — одинокий, не до конца раскрытый, не до конца счастливый… Но если смотреть на него не с моего места, а из зрительного зала — не было человека легче, воздушнее…»
Подпишись на наш канал в Telegram