Когда Владимир Левкин победил тяжелую болезнь, казалось, он выиграл право на долгую интересную жизнь. Увы, чуда не произошло, и в середине ноября Левкина не стало. Да он и сам не верил в чудеса. Старался и жил по собственным правилам, главным из которых было «Не сдаваться». В нашем последнем разговоре Владимир сказал: «Знаешь, а ведь я совсем ничего не боюсь. Бояться — бессмысленно. Звучит, наверное, нескромно, да? Ну, ты оставь это или вычеркни — на свое усмотрение…»
Говоря о Владимире Левкине, трудно произносить слово «бывший». Разве что «бывший участник группы «На-На» — так его продолжали иногда представлять на концертах, хотя музыкант уже много лет работал сольно. «Между развлечением и работой я всегда выбирал работу. Так было всю жизнь. У меня есть стихотворение, которое заканчивается строчками: «Вот, побежали люди на работу, жизнь бьет ключом. Я постою еще немного, а отдыхать? Мы отдохнем потом». Жизнь одна, надо успеть все. Ну, по крайней мере, по максимуму» — такая позиция у Левкина была всегда. Сегодня в память о Владимире мы публикуем это не успевшее выйти при его жизни интервью, в котором он предстает умным, тонким и умеющим прощать человеком.
— Владимир, чего вам больше всего хочется на сегодняшний день?
— Обязательно дописать новый альбом, но в то же время отойти уже от ситуации, когда ты сам себе продюсер, менеджер и режиссер. Конечно, я все это умею — не зря все-таки оканчивал режиссерский факультет ГИТИСа, но почему-то сейчас хочется больше заниматься творчеством, а не организационными моментами. И, если честно, очень хочется родить еще детей — может быть, сына… Хотя я и сам в душе до сих пор ребенок. Как говорится, маленькая собачка до старости щенок. Мне и в голову не придет говорить, какой я крутой, сколько всего я достиг и что пора почивать на лаврах. Сейчас такое время, когда делать этого не то что не стоит, а категорически нельзя. Если раньше были филармонии, в которых ты мог сидеть на ставке и после пятидесяти вообще делать все что угодно, то сейчас иначе. Ты должен встать с дивана, собрать волю в кулак и двигаться вперед, дальше. Записывать новые песни или в кино сниматься. Сейчас, кстати, у меня есть несколько предложений: пусть речь идет об эпизодах, но я только за. Ни от чего нельзя отказываться, работаем дальше, живем.
У Владимира Левкина несколько образований. Поступив в МЭИ, артист вскоре ушел в армию. Службу он проходил в судоремонтном батальоне под Мурманском, параллельно играя в армейском ансамбле на гитаре. С первой попытки Владимир поступил в училище имени Гнесиных. Высшее образование Левкин получил позже, окончив режиссерский факультет ГИТИСа.
— Вас не удивило, когда стали поступать предложения сниматься в кино?
— Наверное, продюсерам понадобился некий ребенок-красавчик, который уже стал дядей в летах, и тогда они вспомнили обо мне. (Смеется.) Моя жена, Маруська, с красным дипломом окончила Пермский государственный институт культуры по режиссуре, и мы с ней просто проговариваем мои роли. Она же кастинг-директор, один из лучших в этой стране, работала в сериале «Интерны», который выиграл ТЭФИ за лучший ситком. Семья у нас сложная, у нас все режиссеры — и в работе, и в жизни.
— Вы можете назвать свою жену лучшей подругой?
— Даже хуже. Она мой лучший друг. Это проявляется во многом. Наша семья отличается тем, что мы уважаем личное пространство друг друга. Даже дочка, Ника, ведет себя так же. Я понимаю, что она похожа немножко на меня характером, немножко на Марусю, хоть мы и разные. Но вот это чувство, когда ты ощущаешь, что в какую-то секунду не нужно ничего говорить, а надо дать человеку побыть с самим собой, оно нас объединяет. Довольно непросто добиться того, чтобы близкие понимали: не нужно лишних проникновений в душу, не нужно непрошеных советов. Если мне требуется совет, я сам попрошу. Но большую часть решений я должен принимать сам. Так что, можно сказать, в нашем доме царит здоровый патриархат, при котором у каждого есть свои зоны ответственности в принятии решений. И это нормально! При этом я с удовольствием выслушаю критику, если она по делу, — так меня воспитали еще в пионерском детстве.
— Людям, узнавшим вас как солиста эпатажной группы «На-На», наверное, с трудом поверится, что вы были примерным пионером. Это метафора?
— Почему? Можно сказать, я был официально главным пионером страны! На восьмом слете пионеров меня выбрали председателем Всесоюзного пионерского штаба. А поскольку девятого слета уже не состоялось, я так и остался самым что ни на есть главным пионером. Награду в виде знамени ЦК ВЛКСМ я получал на Красной площади — сказать, что это был волнительный момент, — не сказать ничего. Теперь это знамя уже раритет.
— Какие у вас были обязанности как у главного пионера?
— В основном представительские. Я должен был ходить по разным школам, рассказывать о пионерском движении. Предполагалось даже, что мне нужно будет выезжать за границу, но поскольку у меня папа военный, царствие ему небесное, то за границу меня не пускали, даже несмотря на то, что у меня имелся такой опыт: раннее детство я провел в Потсдаме, с родителями. Там я в шесть лет пошел в музыкальную школу — на год раньше, чем в общеобразовательную. Музыкалка как раз находилась рядом с Домом офицеров. Так все и завертелось...
— Владимир, а как из такого правильного пионерского детства вырос солист «На-На»? Как вы познакомились с Бари Алибасовым и попали в эту эпатажную группу?
— Раньше были такие стенды, на которых вывешивали газеты, и вот то ли в «Московском комсомольце», то ли в «Вечерней Москве» я прочитал заметку о том, что идет набор на комбинат звезд. В переводе на современный язык — на «Фабрику звезд». Нужны были молодые ребята и девчата, поющие и играющие. Я, естественно, пошел. Спел Алибасову половину своей песни, после чего Каримыч, похожий на Чингачгука со своими длинными волосами, прервал меня и сказал: «Э, все, больше не надо, иди сюда, садись. Ты уже показал, что умеешь». Как его только не называли — и тогда, и сейчас… В основном — Карабас-Алибас. У каждого из нас свое мнение о том, что это за человек и какие у него методы работы. При этом говорить можно все что угодно, но я его считаю в первую очередь своим учителем. Очень благодарен ему и даже счастлив оттого, что он разрешал учиться у него профессии. Я наблюдал за тем, как он ведет себя с людьми, каким образом выстраивает программу, как реагирует на конфликтные ситуации...
— А конфликты внутри «На-На» случались?
— Разве что по творческим вопросам. Как говорится, ничего личного. Особенно любил поднимать шум Валерка Юрин. Он раньше работал в группе «Интеграл», где уже показал себя офигительным гитаристом. И он играл, когда просят и не просят. Когда Алибасову надо было репетировать нашу программу, а Валера исполнял что-то там свое, микрофон летел в его голову прямо с микшерского пульта. В какой-то момент ребята принесли ему на репетицию хоккейный шлем и сказали: «Вот в нем и играй».
Чего только не случалось на концертах «На-На», но однажды произошло невероятное — во время выступления над артистами пролетел неопознанный летающий объект. Странный аппарат немного повисел в воздухе, а затем продолжил движение. Левкин знаками указал коллегам на интересное явление, что вызвало у музыкантов бурю эмоций. Что это было на самом деле, конечно, останется загадкой.
Бывало, мы грызлись, конечно, как не знаю кто. Но до откровенного рукоприкладства все-таки не доходило. Мне вообще было непросто: я пришел из рок-н-ролльной команды, а тут приходилось заниматься какой-то попсой. Но Алибасу надо отдать должное — он всегда четко знал, что и почему происходит. И если ко второму отделению концерта, когда объявляют «Интеграл», люди из зала уходят, значит, это не работает и надо что-то менять. Вскоре после этого появилась «На-На». Он заранее знал, что на нашей эстраде группа произведет эффект взорвавшейся бомбы. Так оно и произошло.
— Алибасов известен как человек с тяжелым характером…
— Наверное, единственным человеком, кто мог на него повлиять, была Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина. Я ее очень любил, удивительная женщина. При ней он действительно становился немного мягче, даже почти переставал ругаться матом. А однажды на собрании он заявил: «Пацаны, я нашел женщину, с которой хочу состариться!» Мы разве что не перекрестились, но чуда так и не произошло. Состариться он, может, и состарился, но не изменился нисколько. Ему нравилось и нравится «карабасить», только теперь это выражается в другом — не как во время расцвета «На-На», когда нас, приличных на самом деле молодых ребят, заставляли чуть ли не голыми бегать во время концерта по сцене. Как бывшему примерному пионеру, конечно, мне это было непонятно, но спорить не имело смысла. Вовка Политов играл мышцами, Слава Жеребкин тоже не отставал, я же старался, насколько это возможно, вести себя скромнее. Но в целом все равно приходилось подчиняться. У нас были номера, где с нас практически срывали одежду. Оставалось только быстро убежать за кулисы и таким образом спрятаться. Выглядело так, как будто это происходит по сценарию, а на самом деле это был мой собственный способ не стоять перед зрителем в чем мать родила. А иногда, наоборот, приходилось петь в песцовой шубе — например, в песне «Эскимос и папуас», где я выступал за эскимоса. Хоть плюс тридцать температура на открытой площадке, все равно: надевай шубу — и в пляс.
— А какие запреты накладывал на участников группы Алибасов?
— Правил и ограничений нам выставлялось очень много, но мы были молодыми и горячими, да и вообще русский человек сумеет обойти что угодно. Мы нарушали в том числе и табу на общение с любыми девушками в коллективе — например, из балетной группы. То есть разговаривать или обсуждать номер, конечно, было можно, но не дай бог устраивать какие-то интрижки или, что самое страшное, крутить романы. Но они конечно же случались. Просто нам с девушками приходилось буквально прятаться по углам, как маленьким. Стало немного проще, когда Каримыч перестал ездить с нами на гастроли, машина работала и без его непосредственного участия. Он оставался в Москве и подсчитывал выручку. А мы работали по четыре-пять концертов в день. Однажды даже попали в Книгу рекордов Гиннесса как группа, которая дает 900 концертов в год. На что Алибасов всегда довольно говорил: «Искусство — в массы, деньги — в кассу».
— У вас тогда не возникало ощущения, что вас, молодых ребят, откровенно используют?
— Да нет, мы быстро усвоили правило: «Надо жить и работать, ни на что не жалуясь». Сил у нас тогда было много. Это сейчас отработал два концерта — все, нужен день на отдых, необходимо восстановиться и откуда-то черпать энергию. А тогда поспал два часа — и продолжай.
— Видя уровень популярности группы, вас пытались переманить другие продюсеры?
Карьеру в кино Левкин не строил специально, но успел сняться в нескольких проектах. Первым из них был музыкальный фильм «Солнце, воздух и... «На-На». Позднее Левкин появился в камео в сериале с участием студентов театральных вузов «Будем знакомы!» и в многосерийном фильме «Интерны». После этого его послужной список пополнился ролями в сериалах «Московские тайны», «Гид и большие соблазны».
— Случалось такое. Особенно прилагал усилия Андрей Разин, причем действовать он почему-то решил через мою маму. Звонил ей, просил мне не передавать содержание разговора, а оно было таким: «Алибасов им ничего не платит, а я буду платить. Повлияйте на него любым способом, и все мы заживем». Разведчик из моей мамы оказался так себе: какое-то время она действительно хранила эти переговоры в тайне, а потом проговорилась. Как мне было реагировать? Говорю: «Давай рассказывай все Алибасову». Так она и поступила. Через какое-то время Алибасов подходит на тусовке к Разину и спрашивает: «Ну и сколько бы ты ему заплатил, если бы он работал у тебя?» У Разина глаза по пять копеек, а дальше, как говорится, следует непереводимая игра слов. Но это было, когда группа, хоть уже и гремела по стране, все равно значилась как «молодая и перспективная». Позже, после 1991 года, когда сформировался так называемый золотой состав, нас уже никто в этом смысле не трогал. Каримыч просто так свое не отдал бы. Даже задорого бы не отдал.
— Вам довелось переболеть звездной болезнью?
— Мы не успели бы ею заразиться в перерывах между концертами. В гастрольном автобусе, в котором мы в количестве 36 человек (это полный творческий состав группы) перемещались между городами, в основном спали. Если же ехали поездом, то выкупали практически весь вагон. И там нас тоже в первую очередь интересовала возможность принять горизонтальное положение. Гордиться, тем более хвастаться друг перед другом какими-то достижениями не было никакого желания. Даже в чужой кошелек подглядывать не возникало мысли: Алибасов выстроил очень правильную с точки зрения менеджмента схему, при которой каждый из четырех солистов «На-На» получал одинаковую сумму за каждый концерт. А остальные участники коллектива — зарплату раз в месяц. Так что мы были довольно дисциплинированными и даже покладистыми. В грудь себя никто не бил, заявляя, что он звезда.
— И это несмотря на то, что вашим поклонником был даже Борис Николаевич Ельцин?
Левкин родился шестого июня — 06.06 — в шесть вечера, его жена Маруся девятого сентября — 09.09 — в девять вечера. А расписались они (в Грибоедовском загсе Москвы) третьего марта (03.03) в три часа дня, причем такую красивую дату регистрации будущие супруги не выбирали, она выпала случайно. Владимир говорил, что в мистические совпадения можно не верить, но ничего в жизни не происходит случайно.
— То, что ему было симпатично творчество группы «На-На», — это, конечно, приятно. Но пожать ему руку мне довелось всего один раз — во время концерта в честь его победы на выборах. Тогда он вышел на сцену, установленную на Васильевском спуске, сказал речь, которую закончил так: «Ну все, мы победили, а теперь — «На-На»!» Особенно ему нравилась песня «Фаина». Как-то мы выступали на концерте в честь олимпийцев, и Борис Николаевич тоже там присутствовал вместе с Наиной Иосифовной. Если честно, песня, которая только потом стала народным хитом, была еще совсем сырая, и не каждый, по большому счету, мог понять, что мы там такое поем. Ельцин услышал то, что услышал: он стал петь «На-ина, Наина!» и плясать. После этого адъютант Наины Иосифовны подошел к Каримычу, они обменялись телефонами, ну а дальше у них уже было свое деловое общение.
— Вы согласны с тем, что в 90-х на эстраде были свои «негласные начальники», которые диктовали, что такое хорошо, а что такое плохо? Например, Алла Пугачева.
— Влияние она определенно имела, но я бы не стал утверждать, что она прямо-таки перекрывала кому-то кислород. Хотя рассказывали всякое. Первый раз я с ней встретился, когда мы отсматривались на «Рождественские встречи». Я пел песню про Бабушку Ягу, и она на весь «Олимпийский» закричала Жене Болдину в микрофон: «Жень, это про меня, что ли, песня? Алибас, ты где? Объясни-ка!» Ну пошутили и отработали. Позже мы снова пересеклись на съемках «Рождественских встреч», которые снимались на даче у Валерия Яковлевича Леонтьева. Там она вела себя уже не совсем как хозяйка бала, но по-прежнему позволяла себе шутить про любого. Но это было не обидно. Пугачева вечно благоволила кому-то из артистов и помогала своим любимцам. Так же поступал и Иосиф Давыдович Кобзон. И это нормально. Такая была эпоха. Люди буквально жили в своих образах и общались с окружающими так, как те, в общем-то, сами позволяли с собой общаться. При всей разнице рангов поклонники у всех часто были общими. Зритель, который только что побывал на концерте «Ласкового мая», через месяц мог прийти на наше шоу, а потом и на Пугачеву тоже. Так что откровенного деления на королей и пешек между артистами не было.
— А как вы ушли из «На-На»?
— Еще в 1996 году — по сути, на пике популярности — я поступил в ГИТИС, куда Алибасова в свое время не взяли, причем семь раз подряд. Скажем мягко, к моему поступлению он отнесся с нескрываемым раздражением, больше похожим на зависть. Стараясь сгладить ситуацию, я пошутил: «Да-да, Каримыч, видимо, хорошего ученика ты воспитал!» Вот тут он осекся и сказал: «Уходи из коллектива!» В шутку или серьезно он это заявил, было непонятно. Но поскольку учился я в основном заочно, то возможность совмещать обучение и гастроли я все-таки нашел. Алибасову оставалось с этим только смириться, потому что выгонять меня из группы он, конечно, не собирался, но характер свой обязательно должен был показать. Через два года после этого я все-таки ушел из «На-На», причем, к его неудовольствию, сделал это по собственному желанию.
— Отношения с Алибасовым сильно изменились после вашего ухода из группы?
— Конечно. Более того, палки в колеса он зачем-то пытается вставлять мне до сих пор. Хотя официально, по документам, никто из нас никому ничего не должен. Он давно запретил мне исполнять песни группы «На-На», а когда мне задают какой-то вопрос, касающийся коллектива, приходится говорить, что «раньше я пел в группе из четырех букв». «На-На» — это товарный знак, в котором меня нет, да я, в общем, и не претендую на творческое наследие группы. После ухода я выпустил несколько сольных альбомов и на количество гастролей тоже не жалуюсь. Мой концерт не состоит из песен группы «На-На». Исключение могут составлять только благотворительные выступления, когда или дети, или, например, солдаты просят спеть что-то из старого. Конечно, я не могу отказать, даже прекрасно понимая, что Алибасов будет пытаться судиться. Что ж, если надо идти в суд там, где стоит отнестись к ситуации по-человечески, значит, будет так. Меня этим вряд ли испугаешь. Это вопрос скорее взаимного непонимания. Причем все конфликтные ситуации долгие годы мы решали «через телевизор» — это какая-то новая мода, с которой остается только смириться.
— Владимир, вы наверняка, как никто другой, знаете ответ на вопрос: существует ли между коллегами в шоу-бизнесе настоящая дружба?
— Сложно сказать. Есть несколько артистов, с которыми мы перезваниваемся и ходим друг к другу в гости, но настоящая дружба — это что-то из детства. А из детства и юности у меня уже практически никого не осталось. Да и после болезни наступил новый этап жизни, когда точно понимаешь, что друзей у тебя не так много. И с ними, кстати, не обязательно общаться постоянно, каждый день звонить или вместе писать песни. Это совсем про другое. После болезни у меня кардинально изменился круг общения. Но я никого не осуждаю: люди ведь не виноваты в том, что я заболел. Мне самому надо было выкарабкиваться, окружающие тут ни при чем. Были те, кто всегда оставался рядом, — семья и несколько товарищей. Мою благодарность им трудно описать словами.
Есть две теории: либо все эти болезни в каждом человеке живут и в определенных обстоятельствах выстреливают, либо… Судьба? Мы не вправе кого-то призывать к ответу за то, что человек заболел. Если до конца прочитать заповедь Господню, там написано очень просто: «Просите, да будете услышаны». Выражаясь другими словами, «будь готов к любому ответу, когда просишь». Тебе могут и отказать, но попросить обязательно надо. Да, у меня поменялся круг общения, он стал гораздо шире. Но теперь, встречаясь с людьми, которые в тяжелую минуту мне отказали, я понимаю, что они поступили честно. С этими людьми мы до сих пор общаемся, мне просто потребовалось время принять, что они действительно ни в чем не виноваты. Каждый человек только сам несет ответственность за то, какую жизнь он проживает. И я перед собой чист, потому что жил по совести.
Подпишись на наш канал в Telegram