Слышу в трубке пьяный голос Тани. Лаврова начинает оправдываться: «Я выпила, чтобы Олегу меньше досталось. Даль же убивает себя, в пропасть катится».
В последнем романе Василия Аксенова «Таинственная страсть» есть два персонажа — Антон Андреотис и Екатерина Человекова, прототипами которых стали поэт Андрей Вознесенский и актриса Татьяна Лаврова (настоящая фамилия — Андриканис). Автор рассказывает об их непростых отношениях, общем сыне Денисе, о том, как Андреотис искал по ресторанам и окрестным скверам «обнаружившую чуть ли не гомерический аппетит к спиртному» Человекову, как однажды нашел ее под скамейкой в парке — пьяную, избитую, в разорванной одежде.
Что в этом правда, а что творческий вымысел? Кто в реальности является отцом единственного сына актрисы, запомнившейся зрителю ролью Лели Гусевой в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года»? Почему распались ее браки с Евгением Урбанским и Олегом Далем? Какой она была на самом деле — Татьяна Евгеньевна Лаврова, одна из самых закрытых звезд советского театра и кино? Мы публикуем четыре новеллы, авторы которых, близкие актрисе люди, порой противоречат друг другу в оценке черт ее характера, поступков, даже в фактах. Но это их право — рассказать о такой Лавровой, какой она осталась в их памяти.
Когда в ноябре 1977 года я пришла в театр «Современник» на должность завлита, все сразу стали пугать меня Лавровой: и высокомерная она, и резкая, и взбалмошная. В общем, звезда, от которой надо держаться подальше. Спустя неделю театр поехал на гастроли в Ленинград. Там я позвонила Дине Морисовне Шварц, работавшей завлитом в БДТ у Товстоногова. Эту удивительную женщину считаю своим учителем — и в профессии, и в жизни. Дина сказала, что вечером у них прогон «Пиквикского клуба» перед зрителями и я могу привести с собой актеров «Современника» — тех, кто изъявит желание. Набралось человек десять, Шварц всем забронировала места. Во время дневного спектакля «Вишневый сад» вхожу за кулисы и вижу Лаврову, которая играла Раневскую и ждала начала своей сцены. Хочу пройти мимо, но она вдруг резко поворачивается и спрашивает:
— Галина Борисовна, почему все сегодня идут на «Пиквика», а я нет?
— Татьяна Евгеньевна, если хотите — пожалуйста. Встречаемся у БДТ в половине седьмого.
Свободных мест, конечно, уже не было, но я решила: посажу Лаврову на свое, а меня куда-нибудь пристроят. Встретив Татьяну у театра, предложила заглянуть к Дине — знала, что Шварц обожает Лаврову как актрису. Заглянули, я их познакомила. Завтруппой Валериан Иванович Михайлов — милейший интеллигентнейший старичок — тут же выставил бутылочку. Мы так увлеклись беседой под коньячок, что едва не опоздали к началу прогона. Вернувшись после спектакля в гостиницу, зависли вдвоем в номере Тани до утра. Говорили обо всем на свете, хохотали. Я смотрела на нее и думала: «Ну и где высокомерие, которым меня пугали? Где капризы, взбалмошность?»
К концу гастролей так сдружились, что и в Москве не сразу решились расстаться. На вокзале Татьяна предложила: «Поедем ко мне. Посмотришь, какой я ремонт сделала». По дороге купили цимлянское, какой-то закуски. В квартире на Кутузовском Татьяна с особой гордостью продемонстрировала белоснежные стены:
— Представляешь, еле удалось нужную краску достать — чтоб не цвета молока, не с оттенком слоновой кости. Зато сейчас смотрю — и радуюсь.
Сели за стол, Таня спрашивает:
— Ты умеешь открывать шампанское?
— Нет. А ты?
— Тоже.
Первый опыт обернулся тем, что ярко-красное цимлянское оказалось на стене. Конечно, Татьяна расстроилась, но увидев мое растерянное лицо, махнула рукой:
— Не переживай. Я это пятно картинами закрою.
Живопись до сих пор его маскирует — Володя, который, освоив еще и профессию дизайнера, разработал сотни интерьеров для заказчиков, никак не может решиться изменить что-то в маминой квартире.
Спустя год после нашего знакомства Татьяна ушла из «Современника», где семнадцать лет была примой. О причинах ее разрыва с театром порассказано и понаписано много всякого. Однажды читала даже, что конфликт случился из-за того, что худрук вознамерилась отдать роли Татьяны недавно пришедшей в труппу Марине Нееловой. Ерунда! Просто случилось недоразумение, разрешить которое Лавровой и Волчек помешала гордость.
Летом 1978 года театр был на гастролях в Германии. Татьяна играла почти во всех постановках и к моменту возвращения домой осталась практически без голоса. В Москве пришлось отменять спектакли с ее участием, телефоны дирекции разрывались от звонков разгневанных зрителей. И тут Татьяна получает приглашение из Германии на кинофестиваль. Дает согласие, пишет заявление с просьбой отпустить на несколько дней и несет бумагу директору Владимиру Акимовичу Носкову. Тот всплескивает руками:
— Как же так, Таня?! Мы из-за тебя отменяем спектакли, а ты...
— Но я ведь не играть еду. Буду молчать — и голос за это время восстановится.
— Нет, отпустить не могу!
Татьяна психанула и через несколько минут вернулась в кабинет директора с заявлением об увольнении.
У Галины Борисовны своя версия конфликта, предшествовавшего уходу Лавровой, но он происходил на моих глазах, и я все прекрасно помню. Волчек в тот день не было, она узнала о случившемся постфактум и очень обиделась на Татьяну. Они ведь по-настоящему дружили, были близкими людьми. И то, что Лаврова, прежде чем бросать заявление, с ней не поговорила... В общем, Галина Борисовна дала бумаге ход, что стало для Татьяны ударом. Она-то была уверена, что худрук ей позвонит, предложит поговорить по душам. Несколько недель я металась между ними, уговаривая и ту, и другую первой сделать шаг навстречу. Обе — ни в какую. Схлестнулись две гордости, два самолюбия.
Внешне Волчек, конечно, гораздо более сдержанный человек, но все равно было видно, что переживает. А Таня страдала так, что у близких сердце кровью обливалось. Не дождавшись звонка от Галины Борисовны, Лаврова ушла во МХАТ к Ефремову. Олег Николаевич звал ее с собой еще восемь лет назад, когда создавал труппу, но Татьяна отказалась — она любила «Современник», любила Волчек.
Во МХАТе были свои примы, и единственной заметной ролью, которую Таня сыграла там, стала Аркадина в «Чайке». Мне кажется, она до последнего ждала, что Галина Борисовна ее позовет, предложит роль. Впрочем, Таня ждала этого и от Табакова, который сменил Ефремова на посту худрука, и от кинорежиссеров. Не дождалась. Тем не менее Табакову она была очень благодарна — помимо зарплаты он регулярно выписывал ей премии, материальную помощь. А с Волчек они так и не помирились...
Татьяна очень хотела играть, хотя и приходилось от нее слышать: «Ненавижу это все». Но ненавидела она не профессию, а свою немощь. И как же ее преображал выход на публику! В 2003 году Лаврову номинировали на «Нику» за роль в фильме «Кино про кино», она в это время лежала в НИИ имени Бурденко — после сложнейшей операции на позвоночнике. Лаврова уговорила врачей отпустить ее на один вечер. Когда мы с Володей приехали за Татьяной, у меня сердце сжалось: такая она была бледная, слабая. Стилисты сделали прическу, макияж, помогли выбрать наряд. Татьяна вышла на сцену за крылатой статуэткой, и зал восторженно выдохнул — так она была хороша!
Не раз приходилось слышать: «Лаврова была такой красавицей, такой талантливой актрисой, а личная жизнь не сложилась». О последнем я бы поспорила. Таня любила и была любима мужчинами, о которых другие могли только грезить. Андрей Вознесенский посвятил ей одно из своих лучших стихотворений: «Ты меня на рассвете разбудишь», совершал ради нее сумасшедшие романтические поступки. Однажды завалил номер в нью-йоркской гостинице апельсинами. Таня вошла и увидела, что весь пол устлан оранжевыми плодами, а между ними — горящие свечи. Он описал эту историю в рассказе «Апельсины, апельсины...», речь в нем идет о европейке, фотографе, но на самом деле имеется в виду Татьяна.
Я человек не склонный к мистике, но должна признать: Лаврова, вероятно, обладала экстрасенсорными способностями. Случай, который это подтверждает, рассказывал Вознесенский: «Я собирался в Америку без Татьяны. И она очень обиделась. Перед отъездом поехал в Крым к своему другу Ткаченко. Я тогда легко бегал по горам, и вдруг кто-то меня будто в спину толкнул! И в этот момент я увидел взгляд этой женщины. Я упал и сломал ключицу. А дальше она позвонила Ткаченко и говорит: «Саша, ты знаешь, что-то случилось с Андреем. И это я сделала!» Вот такая у нее очень сильная ненависть была! Потом она все-таки приехала ко мне. Я ее простил». Андрей не прав в одном: не ненависть двигала Татьяной, а тоска. Почувствовав, что с ним что-то случилось, она безумно испугалась. И очень переживала, что ее страстное желание быть рядом обернулось для Андрея травмой.
Другой мистической истории я уже сама была свидетелем. Утром третьего марта 1981 года мне позвонила Лаврова:
— Галя, Даль умер. Я только что узнала... А ночью он мне приснился, представляешь? Задумчивый, грустный и почему-то с бородой. Почему с бородой, Галь? Он же никогда ее не носил.
Понимая, что подруга находится на грани нервного срыва, позвала ее к себе:
— Приезжай, побудешь у меня несколько дней, а когда Олега привезут в Москву, вместе пойдем попрощаться.
Хоронили Даля седьмого марта. В гробу он лежал с бородой. Как потом выяснилось: пришлось отрастить для роли, в которой Олег не успел сняться.
— Таня, ты видишь? — потрясенно прошептала я. — Борода...
Лаврова произнесла еле слышно:
— Во сне он приходил ко мне попрощаться.
Получается, глубокая душевная связь между ними существовала до самой последней минуты.
Картинка из нашей беззаботной юности: Коктебель, лето 1958 года. Мы с мужем поселились в хибарке на краю поселка, недалеко от Лягушачьей бухты. В полусотне метров стоял большой мангал, к которому каждый вечер подтягивалась отдыхавшая в Доме творчества молодежь. Однажды кто-то из московских приятелей привел Таню. Ею невозможно было не залюбоваться: роскошные волосы, огромные карие глаза, кожа от легкого загара цвета меда. Когда улыбалась, зубы сверкали как жемчуг. Живое выразительное лицо мгновенно выдавало любую эмоцию — сразу было видно, кто ей приглянулся, а кто нет. Лаврову нисколько не портили ни ломкий, как у подростка голос, ни мальчишеская пластика. Она и ходила как ребенок: легко, быстро, чуть загребая одной ногой.
Вернувшись в Москву, мы какое-то время часто собирались коктебельской компанией, а потом всех закрутила работа, семейные проблемы. Встречались только на днях рождения или по большим праздникам. Слава, которая свалилась на двадцатитрехлетнюю Лаврову после выхода «Девяти дней...», совсем ее не изменила — во всяком случае, друзья этого не ощущали.
Однажды Таня пришла в гости с Далем, с которым они собирались пожениться. За столом сидела большая компания, но Лаврова видела и слышала только Олега. Народ, улыбаясь, шептался между собой: «Вот это наша Танюшка влюбилась! Насмерть...» В разгар вечеринки Олег вдруг схватился за сердце и стал задыхаться. Как же Таня испугалась! Слава богу, приступ скоро прошел.
Я видела ее всякой: и по-деловому собранной, и бесшабашно веселой, и глубоко несчастной. Помню, с каким упоением в разгар романа с Андреем Вознесенским Лаврова читала его стихи и как спустя какое-то время мне жаловалась: «Он постоянно обещает уйти от жены, но не уходит. Я уже так устала от этой неопределенности». Потом Татьяна надолго пропала и объявилась только осенью 1977 года — позвонив, попросила срочно приехать. Встретила словами: «Никаких отношений с Андреем больше нет. Оля, меня так унизили...» Подробности Лаврова рассказывать не стала, а я не сочла нужным их выспрашивать. Судя по тому, что Таня была буквально раздавлена, история там вышла очень нехорошая.
Впрочем, хватит о грустном. Расскажу-ка лучше забавный случай, в котором Таня предстает озорной девчонкой. Как-то мы с еще одной подружкой закатились к ней на Кутузовский: устроились за столом в комнате, которая служила и гостиной, и спальней, выпили по чуть-чуть, закусив жареной картошкой с соленой рыбкой и обожаемым хозяйкой маринованным чесноком.
Расслабились — чешем языками, смеемся. Вдруг Татьяну будто подбрасывает со стула: «Опять на мое окно оптику направили! Видели, сверкнуло? Квартира Брежнева — вон в том доме, как раз напротив моей. И оттуда меня постоянно разглядывают и снимают на камеру. На ночь я шторы задергиваю, а днем что, тоже в темноте сидеть?»
Присмотрелись — за окном у Леонида Ильича и впрямь что-то поблескивает. Нашему возмущению не было предела: безобразие, никакой личной жизни! Кто предложил устроить «акт отмщения» — не помню, по-моему, все-таки Татьяна. Умирая со смеху, по очереди забирались на стол и демонстрировали оптике в брежневской квартире голые попки.
Спустя какое-то время я поинтересовалась у Лавровой:
— Ну что, по-прежнему подсматривают или перестали?
— Подсматривают! — расхохоталась она. — Наверное, понравилось, ждут следующего сеанса.
Таня могла быть жесткой, резкой, безапелляционной, но в душе оставалась девчонкой — хулиганистой и в то же время ранимой и романтичной. Однажды зашел разговор об иностранных мужчинах.
— Сколько раз на приемах видела: идет карга каргой, а рядом — мужик-красавец с та-а-акими манерами! И в машину-то эту бабу-ягу он усаживает, и ручки ей целует. Если бы ты знала, как мне этого не хватает! Такого вот отношения...
— Но у нас это просто не принято.
— Жалко, что не принято!
— Ты, подруга, насчет зарубежных аристократов не очень-то обольщайся. Недавно к нам приезжала группа — сплошь герцоги, маркизы и графы. Как вилочку ко рту подносят, как салфеткой губы промокают — загляденье! Но стоило дамам уйти припудрить носики, встали попами к камину и давай соревноваться: кто громче пукнет. Обычай у них такой, традиция, представляешь?
— Правда? — Таня в ужасе всплеснула руками. — Зачем ты мне рассказала?! — в ее глазах было такое разочарование...
Что бы о Тане ни говорили, она была замечательным другом. Когда у актера МХАТа Станислава Любшина случились проблемы со здоровьем, Лаврова договаривалась о консультациях в лучших больницах, заказывала за границей лекарства. Звонила ему каждое утро: «Славочка, ты как? Тебе лучше? Нужно что-нибудь?» Таня и мне много раз бросалась на выручку, за что буду благодарна ей до конца дней. Но случалось нам и ссориться.
Издательство «Молодая гвардия» заказало мне перевод бестселлера Роберта Пейна «Ленин. Жизнь и смерть». Работа заняла полтора года. Когда книга вышла, первой, кому я ее отвезла, была Лаврова, ведь там шла речь и о знаменитом Танином предке по отцу — участнике революции 1905 года Николае Павловиче Шмите.
Лаврова позвонила на следующий день рано утром и сразу перешла на крик. Чего я только о себе не услышала! Самое невинное определение, которым она меня наделила, — «безмозглая курица».
Всю ночь Таня читала книгу и наткнулась на опечатку — в одном месте в фамилии Шмит появилась буква «д». Я не стала переводить стрелки на литературного редактора и корректоров, а дождавшись паузы, сухо попрощалась и положила трубку. Дала себе слово первой не звонить: в конце концов, у меня тоже есть гордость. Через две недели Татьяна сама набрала мой номер:
— Привет! Как дела? Я тогда на тебя наорала...
— Ладно, проехали.
— Ты завтра свободна? Давай прошвырнемся по магазинам!
Ходить с Таней по улицам было очень забавно: мужики останавливались как вкопанные и сворачивали шеи, глядя вслед. А ей нужна была забота только одного, того, кто понимал бы ее и принимал такой, какая есть. Не навязывал своих ценностей, не стремился подавить. Именно последнее стало причиной, по которой она рассталась с третьим мужем.
Володя Михайлов был хорошим парнем: неглупым, верным, большим тружеником, но в жены ему следовало брать скромную бухгалтершу или медсестру — никак не актрису. Он запрещал Тане делать макияж, увидев, что она накрасила глаза или губы, тащил в ванную и умывал, мог устроить скандал даже из-за намека на декольте. Стоило Лавровой немного задержаться после спектакля, дома ждал допрос: «Где была? Для кого так расфуфырилась?» При независимом характере Татьяны, ее вполне естественном стремлении хорошо выглядеть долго это продолжаться не могло.
В гардеробе Лавровой не было ни одной банальной вещи. Я всегда поражалась ее чутью на эксклюзив, умению за несколько минут привести себя в порядок. Вот она встает по звонку будильника, натягивает жуткий халат и бредет в ванную. Оттуда, приняв душ, уже вылетает как ракета. Из груды сваленных вокруг шкафа вещей что-то выхватывает, чтобы надеть, причесывается, делает макияж — все четко, без единого лишнего движения. На ходу выпивает чашку кофе — и вот она стоит в прихожей с сумочкой под мышкой: красивая, элегантная, хоть сейчас на подиум. Однажды я засекла время — на полное преображение у нее ушло ровно пятнадцать минут.
Последний раз мы виделись в начале 2007 года. Позвонив, Таня сказала с упреком: «Ты так давно у меня не была. Приходи и Васю с собой захвати — выпьем, поговорим». По дороге мы с Василием Бруни-Бальмонтом, внуком знаменитого поэта и нашим с Таней другом еще с коктебельских времен, заехали в магазин, купили хорошее вино, фрукты, рыбу. Мужчина сразу отправился на кухню — готовить, я занялась сервировкой. К еде, как мы ни уговаривали, Таня не притронулась. Только тянула из бокала вино и курила одну сигарету за другой. Она выглядела очень больной, изможденной и уставшей, и только когда я или Вася вспоминали веселый эпизод из юности, ее глаза оживали, а лицо озарялось прежней улыбкой.
Вскоре Таня задремала. Укрывая ее пледом, я заметила: вся тахта — в подпалинах и дырках от незатушенных сигарет. Видимо, выпадали из пальцев, когда Таня засыпала. «Господи, она же может сгореть заживо или в дыму задохнуться!» — ужаснулась я. Таня открыла глаза: «Ребята, дайте воды — запить снотворное. И не будите до утра — хочу отдохнуть».
Следующие три часа мы с Васей занимались уборкой: перемыли гору посуды на кухне, развесили по шкафам вещи, подмели полы, убрали подальше от тахты пепельницы и зажигалки. Когда вышли на площадку, тихо прикрыв за собой дверь, Вася спросил:
— Она же не попрощаться нас позвала? Как думаешь, выкарабкается?
— Должна.
В начале мая Татьяна несколько раз звонила мне из больницы. Я говорила, что хочу ее навестить, но она отказывалась: «Нет-нет, встретимся у меня дома — я в больнице долго не задержусь». И вправду не задержалась. Только встретились мы не в квартире на Кутузовском, а в храме, где Таню отпевали...
У меня есть фотография с последнего дня рождения Тани. Там она похожа на узницу Освенцима: кожа да кости. Любимое платье страшно велико. Все, что положили ей тогда на тарелку, осталось нетронутым. Я сказала:
— Ты хочешь поправиться, хочешь, чтобы были силы, — а откуда они возьмутся? Из воздуха? Так тебе и его не хватает — куришь по четыре пачки в день! С твоей астмой это прямая дорога в могилу!
Неожиданно Татьяна миролюбиво улыбнулась:
— Да ладно тебе... Через два года мне будет семьдесят. Юбилей. Подкоплю денег, сделаю подтяжку, уберу мешки под глазами. Сошью новое платье. Наверняка ведь устроят торжественный вечер, станут снимать для телевидения.
До следующего, шестьдесят девятого дня рождения она не дожила три недели...
В конце апреля 2007 года Володя привез мне любимую собаку Тани — таксера Сильвестра.
— Маму положили в больницу — думаю, ненадолго, неделя-полторы. Можно Силя у тебя пока побудет?
— Конечно, только не знаю, как они с моим котом поладят. Но ничего, что-нибудь придумаю.
Несколько дней держала бедного кота на лоджии, и они с Силей смотрели друг на друга через стекло. А потом во время прогулки дворовый пес порвал Сильвестру ухо. Свозила беднягу в ветклинику, там наложили швы. Вернувшись домой, совсем забыла, что дверь на лоджию открыта.
Когда вспомнила, в ужасе бросилась из кухни в комнату и увидела идиллию: кот старательно вылизывал Силе раненое ухо.
Пес очень тосковал по хозяйке: искал повсюду, скулил. Я уговаривала потерпеть: «Скоро ее выпишут, и вы опять будете вместе, дома». Только из больницы Таня уже не вышла, и Сильвестр остался у меня. Сейчас он уже совсем старый, часто болеет, но я все равно благодарна Володе, что не забрал собаку. Заботясь о Силе, я будто продолжаю делать что-то хорошее и для Тани.
С Лавровой мы познакомились в начале шестидесятых в книжном магазине в проезде Художественного театра (сегодня — Камергерский переулок), где я работала товароведом. И очень быстро сдружились, хотя она была скрытной и неохотно впускала кого-то в свою жизнь. Однажды Таня пожаловалась мне на Даля, за которого месяц назад вышла замуж:
— Олег сильно пьет и меня заставляет. Говорит — одному скучно. Чуть ли не каждый день из-за этого скандалы.
Я посочувствовала, попыталась приободрить:
— Потерпи, может, все еще наладится. Вот дадут ему интересную роль, он про водку и забудет.
Недели через две звоню и слышу в трубке пьяный голос Тани. Почувствовав, что я расстроилась и сержусь на нее, Лаврова начинает оправдываться: «Я выпила, чтобы Олегу меньше досталось. Он же убивает себя, в пропасть катится». И столько горечи было в этих словах. Таня очень любила Даля, но все равно вскоре с ним рассталась — поняла, что катится в эту самую пропасть вместе с мужем. Несмотря на развод, они продолжали общаться, Татьяна была знакома с последней женой Олега Лизой, хорошо о ней отзывалась.
Парадоксов в характере и поведении подруги было предостаточно. Она могла навсегда вычеркнуть человека из своей жизни из-за какой-то ерунды, а могла простить и очень серьезный проступок. Говорили, что с Урбанским Лаврова порвала после какой-то некрасивой истории. Вскоре после разрыва он женился на латышской актрисе Дзидре Ритенбергс. Татьяна тоже недолго оставалась одна, но несмотря на романы, продолжала любить Евгения. Звонила ему, предлагала встретиться, поговорить. Он отвечал, что не видит в этом смысла: мол, у меня другая жизнь, новая семья. Наверняка Татьяна чувствовала себя униженной, но я ни разу не слышала об Урбанском ни одного дурного слова. Напротив, она с таким теплом и ностальгией рассказывала, как они жили в крошечной комнатке общежития Театра имени Станиславского, а потом ютились за ширмой у Таниной бабушки в коммуналке... Любила вспоминать, как Евгений впервые ее поцеловал: «Юная наивная дурочка, я была так потрясена и напугана!
Прибежала к бабушке со слезами: «Я, наверное, беременна...»
Урбанский погиб в Узбекистане на съемках фильма «Директор». Несмотря на присутствие в группе профессионального каскадера, большую часть трюков Евгений выполнял сам. В одном из эпизодов ему предстояло на огромной скорости проехать по барханам. На втором дубле машина перевернулась, Евгений получил тяжелейшие травмы и умер по дороге в больницу. О том, что Лаврова якобы звонила в день гибели Урбанского в Бухару, в гостиницу, где остановилась киногруппа, мне рассказал один известный-преизвестный народный артист Д.: «Это Танька виновата! Позвонила утром перед съемками, наговорила всяких гадостей. Женька был сам не свой, потому и не справился с управлением!»
1965 год был очень тяжелым для Лавровой: развод с Олегом Далем, трагическая гибель Урбанского. Таня так переживала его смерть, что я несколько недель не решалась ей звонить. Таким, как она, слова утешения не нужны — им легче справиться с горем в одиночку.
Сейчас вдруг подумала: может, Татьяна и за Михайлова потому так скоропалительно вышла замуж? После свадьбы Лаврова переехала к Володе — в одном из зиловских домов на Автозаводской они жили вместе с его мамой. Я ее хорошо помню — милая, добрая женщина, трогательно ухаживавшая за невесткой во время беременности. Через два года после рождения сына Тане дали квартиру на Лесной. Мы с покойным мужем помогали расставлять там мебель, вешать люстры, занавески. Казалось, и Таня, и Володя радовались, что у них теперь есть свой дом, были счастливы. А спустя несколько месяцев, весной 1970 года — развод!
Расстались они так нехорошо, что Татьяна запретила Михайлову видеться с Володей и вообще вычеркнула его из жизни — своей и сына. Есть версия, что причиной развода стал роман Лавровой с Вознесенским, но мне кажется (хотя я могу ошибаться), что их отношения начались позже. Как бы то ни было, об истинных причинах разрыва сейчас доподлинно известно только Михайлову.
Когда родители расстались, Вовке было три года. Поначалу у него были няньки, которые оставались с ребенком, если Таня репетировала или играла спектакли. Потом ее после довольно долгого перерыва начали приглашать в кино. Чтобы не оставлять сына с чужими людьми, Татьяна поменяла квартиру и переехала на Кутузовский проспект — поближе к матери. Первое время Вовка жил на два дома, а потом окончательно переселился к бабушке. Но это не тот случай, когда мать спихнула ребенка — и забыла. Татьяна, если была в Москве, навещала Вовку каждый день, заботилась о нем, покупала одежду, игрушки. При первой возможности брала с собой на юг и за границу — в отпуск, на фестивали. Они вместе объездили полмира.
Лаврова не была рабой порядка — я постоянно отчитывала ее за разбросанные вещи, горы грязной посуды. В приступе хозяйственности, которые изредка все же случались, подруга могла затеять генеральную уборку, но ей это быстро надоедало. Заглянешь в гости: посреди комнаты — таз с водой, тряпки, а Татьяна лежит на диване с книжкой. Поднимаю ее, заставляю включиться в работу — за несколько часов приводим квартиру в более или менее божеский вид. Во время одной из таких уборок я открыла дверцу гардероба, в котором была одежда Вознесенского — в ту пору он уходил от Богуславской и жил у Татьяны. Вижу: его шейные платки лежат стопкой на полке, клетчатые пиджаки, яркие рубашки и другие вещи Андрея аккуратно развешаны на «плечиках». Помню, еще подумала: «Как же Вознесенский терпит такую Танькину безалаберность? Наверное, он ее очень любит».
В общей сложности их роман длился семь лет. Таня надеялась, что они в конце концов поженятся, мечтала об общем ребенке. Но Андрей постепенно стал отдаляться, а потом и вовсе исчез из жизни Лавровой. Вдова поэта Зоя Богуславская уверяет, что по-настоящему Андрей любил только ее, а все другие женщины были легким увлечением, не более. Пусть думает как ей хочется, но правда в том, что Андрей Таню боготворил. Инициатором их разрыва была, конечно, Зоя. Мудрая женщина, она не стала ставить вопрос ребром — или я, или она, отпустила мужа на коротком поводке, а потом, выждав момент, скомандовала: «Ко мне!»
Ходили слухи, что у Татьяны был роман и с худруком МХАТа. Это неправда, хотя случалось, Ефремов обитал у Лавровой, когда в очередной раз срывался (была у Олега Николаевича известная русская слабость) и не хотел, чтобы его «воспитывали». Таня, если я заглядывала к ней в такие дни, предупреждала: «Только никому не говори, что видела здесь Ефремова».
Видимо, Лаврова все-таки предчувствовала свою смерть, а планы празднования семидесятилетнего юбилея и разговоры о том, что внучка Женя, поступив в институт, будет жить с ней, просто помогали отогнать мрачные мысли. Незадолго до того как лечь в больницу, она стала обзванивать друзей, с которыми когда-то порвала: прощения не просила (не в ее это было характере) — расспрашивала о здоровье, детях и внуках. Тогда же она рассказала Володе об отце, организовала их с Михайловым встречу. И набрала номер Вознесенского.
Я в тот вечер была у нее и видела, как Таня волнуется. Трубку взяла Богуславская. «Зоя, это Таня Лаврова. Я хотела бы поговорить с Андреем. Да, я знаю, что у него после инсульта отнялась речь. Но он же как-то общается? ...Пишет на бумаге? Пожалуйста, прочти то, что он будет отвечать». Когда Татьяна произнесла: «Андрей, здравствуй...» — я вышла на кухню и прикрыла за собой дверь.
Серьезные проблемы со здоровьем начались у Тани после того, как во время репетиции во МХАТе она упала с высокой лестницы и повредила позвоночник. Пришлось сделать несколько операций, которые лишь на время облегчали состояние. В последние годы Лаврова даже сидеть подолгу не могла. Влить в нее жизненные силы была способна только работа. В начале нулевых Тане предложили сыграть мать главной героини в каком-то сериале. Как же она была рада! Сочинила для роли характер, подобрала гардероб. Помню, как демонстрировала мне шляпку:
— Я сама ее придумала — правда, здорово?
— Конечно. Сразу образ нарисовался.
По части одежды у Лавровой был безупречный вкус. Золота и бриллиантов никогда не водилось, но она и в простой бижутерии смотрелась как королева. Иногда под дурное настроение собирала в горсть кулоны, бусы, серьги:
— Выбросить, что ли? Зачем это мне?
— С ума сошла?! Женьке останется.
— Ты права, но на свадьбу я ей обязательно что-нибудь посерьезнее подарю. Накоплю денег.
— Накопишь, как же... — беззлобно ворчала я.
Сколько помню, с деньгами у Лавровой всегда было плохо. Получив гонорар за фильм, она тут же спускала его на подарки сыну, маме, друзьям; на застолья, которые собирала у себя по поводу и без. Состав гостей менялся постоянно. На очередном дне рождения редко можно было встретить человека, который присутствовал на предыдущем. За год Татьяна успевала со всеми рассориться. От нее многим доставалось: и медперсоналу в больницах, и продавцам, и таксистам. Как-то нам нужно было доехать от Кутузовского до центра. Время в пути — минут пятнадцать. Сев в машину, Татьяна тут же достала сигарету. Увидев это, водитель сказал:
— Извините, но здесь не курят.
Подруга от гнева аж красными пятнами пошла:
— Кто мне, Татьяне Лавровой, может указывать, что делать, а что нет?!
— Таня, ну потерпи, недолго же, — взмолилась я.
— А с чего это я буду терпеть?!
— В таком случае мне придется вас высадить, — все тем же спокойным тоном предупредил таксист.
— Не имеете права! Я вам обеспечу такие неприятности, что мало не покажется!
Какое счастье, что на дорогах не было пробок и мы быстро прибыли на место.
Я и сама не раз становилась жертвой Таниного гнева, но всегда умела уйти от скандала. Даже говорила ей:
— Знаешь, почему мы столько лет вместе? Только благодаря моей бесхарактерности. Или терпению.
— Да, — соглашалась Татьяна, — ты умеешь гасить конфликт, другие — нет.
А сколько хороших ролей она не получила из-за своего характера! Режиссер, предложивший пройти пробы, сразу становился врагом. Ее, Татьяну Лаврову, смеют ставить в один ряд с другими! Смеют сомневаться, что она лучше всех справится с ролью!
Конфликт с Табаковым разразился после того, как свой первый сезон в должности худрука МХАТа он открыл не «Чайкой», где Татьяна играла Аркадину, а другим спектаклем. С Олегом они были знакомы еще с «Современника», поддерживали ровные отношения, но после этого случая между ними случались стычки.
Нужно отдать Олегу Павловичу должное: несмотря на эти «антагонистические противоречия», он никогда, даже после того как Таня перестала выходить на сцену, не оставлял ее без помощи: платил зарплату, по первой просьбе давал машину с водителем, если нужно было к врачу или по делам.
В последние годы в числе Таниных друзей из артистического круга осталась разве что Катя Васильева. Именно она привела Татьяну в храм, где служит ее сын — отец Димитрий Рощин. Он стал духовником Тани. Лаврову и отпевали в этом храме.
Противоречивая натура Тани сказывалась и на ее отношении к вере. Сегодня она могла пойти в церковь, отстоять службу, а завтра отправлялась к Джуне или в район «Сокола» к странной даме, которая якобы обладала даром предвидения. Советам и той и другой Татьяна следовала неукоснительно и страшно сердилась, если я осмеливалась говорить о них в неуважительном тоне.
В тот день, когда Володя привез мне Сильвестра, «скорая» доставила Лаврову в больницу № 29, в отделение кардиологии. Спустя сутки — звонок: «Юль, мне здесь не нравится. Хочу в пятьдесят седьмую, в пульмонологию, к моему доктору. Он знает, как меня лечить, выделит отдельную палату».
Сразу перевести не получилось — еще несколько дней Таня лежала в прежней больнице. Когда я приходила ее навестить, мы первым делом отправлялись в тамбур — покурить. Она была так слаба, что опиралась на мое плечо. Прощаясь, обычно просила: «Много еды не носи — мне ничего не хочется. Лучше что-нибудь почитать». И в больнице не изменяла своей главной страсти — книгам. За полгода до этого, придя к Тане в гости, я застала подругу в таком убитом состоянии, что даже испугалась:
— Что с тобой?!
— Юль, я слепну с каждым днем. Уже читать не могу.
— Так тебе нужно срочно к врачу!
Катаракту удалили, и Татьяна снова вернулась к своим книжкам.В больницу № 57 мы перевезли ее вскоре после первомайских праздников. Таня была очень слаба, уже не вставала с постели, но по-прежнему не выпускала изо рта сигарету.
В отдельной палате ей разрешили курить. Я навещала подругу каждый день. Говорила:
— Девчонки постоянно звонят, спрашивают, можно ли прийти?
Она отвечала:
— Нет-нет, только ты! Не хочу, чтобы меня такой страшной видели. Вот поправлюсь, появятся силы в порядок себя привести — уж тогда...
Пятнадцатого я пробыла в палате дольше обычного — мы и не заметили, как за разговорами пролетело время. Взглянула на часы:
— Ой, Силе гулять пора! Заждался маму, бедный!
— Нет, мама у него я, а ты — бабушка.
— Здрасте пожалуйста! — в шутку возмутилась я. — Ты-то постарше меня будешь!
— Это только по паспорту! — Таня хотела рассмеяться, но закашлялась. Я поднесла ей кружку с водой. Отпив несколько глотков, она кивнула головой: — Все нормально. Юль, ты мне завтра винегретику принеси. Что-то вдруг захотелось.
— Конечно. Давай отдыхай, а я побегу.
В первом часу ночи меня разбудил телефонный звонок: «Юлия Александровна? Ваш телефон записан в карте Татьяны Евгеньевны. Сыну мы не смогли дозвониться. Она скончалась десять минут назад...»
Несмотря на недоразумения, которые между ними случались, сын Таню очень любил. Неуважительного отношения к матери не спускал никому.
Этот случай произошел за три года до Таниной смерти. Был очередной приступ удушья, она упала, потеряла сознание. Володя вызвал «скорую». По дороге в больницу между ним и врачом возник конфликт. При падении Таня сильно ударилась лбом, на этом месте появился синяк, и доктор в разговоре с подстанцией употребил слова «старуха» и «фингал». Вовка взъярился: «Вы что, не понимаете, кого везете?! Это лицо знает весь мир!» — и набросился на врача с кулаками.
Водитель «скорой» вызвал милицейский патруль, который отвез Володю в отделение. Ему грозил срок за хулиганство, но врач забрал заявление и дело замяли.
В последние несколько месяцев Таня — то ли заглушая боль, то ли пытаясь отвлечься от мыслей о приближающемся конце — много пила. В одиночку. Только заведется копейка — тащится в магазин, что рядом с домом. А потом сын ищет ее по скверам и соседним дворам. Когда кто-то из знакомых Лавровой начинал обвинять его в том, что он контролирует мать, я вступалась: «Не контролирует, а спасает. Правильно, что денег не оставляет и других ругает, если в долг дают. Володя всем продавцам запретил продавать матери спиртное, но как ей откажешь — она же скандал устроит».
Вовка был так убит смертью Тани, что даже не смог присутствовать на похоронах. Неделю лежал, отвернувшись лицом к стене. Хлопоты мне пришлось взять на себя. Двоюродная сестра Тани Элла хотела похоронить ее на Рогожском старообрядческом кладбище, на участке, где покоится Савва Морозов, которому Таня приходилась праправнучатой племянницей, и четыре поколения его потомков. В дирекции Рогожского сказали: единственный вариант — подзахоронить урну. Этого я допустить не могла, поскольку не раз слышала от подруги: «Юля, вы только меня не сжигайте — похороните по-человечески». Поехала в театр к Табакову: «Что если на Троекуровском? Только нужно разрешение от правительства Москвы». Тут же была составлена бумага, мне дали машину — и через полчаса я уже сидела в приемной у Лужкова.
Слава богу, родственники Тани не только не рассердились на меня за «самовольство», но потом еще и благодарили: «Как хорошо, что Таню похоронили на Троекуровском! Какая ты, Юля, молодец!»
Володя звонит мне каждый день — жалуется на одиночество, со слезами вспоминает мать. С третьей женой Аней, которая два года назад родила ему дочку, отношения тоже не очень складываются. Теперь для него самая большая радость в жизни — встречи с маленькой Аглаей и когда из Ярославля приезжает Женя. Ей уже пятнадцать, и она очень похожа на бабушку, какой та была в юные годы: те же глаза, тот же поворот головы, та же улыбка. Только бы судьба была к этой девочке благосклонна и подарила счастья больше, чем досталось Татьяне...
Если бы разговор о Танюше Лавровой состоялся в те времена, когда я была только актрисой, наверняка речь в первую очередь пошла бы о том, какая она красавица и как безмерно талантлива. Но сейчас, после стольких лет, проведенных мною в церкви, я понимаю: все это неважно и может быть даже не полезно человеку, который ушел, — чтобы о нем вспоминали в таком качестве. Сегодня он нуждается в молитвах, а не в аплодисментах и похвалах.
И все-таки есть земная жизнь, есть воспоминания. В моей памяти Таня Лаврова осталась одной из самых выдающихся, самых необыкновенных женщин в творческой среде. Может, самой красивой и самой талантливой, если исключить из «рейтинга» Таню Самойлову, которая для меня всегда стояла отдельно, поскольку была особым явлением в нашей профессии. Явлением в первую очередь личностным, человеческим. Она как бы даже не была актрисой в привычном понимании этого слова. А Таня Лаврова была ею в полной мере — настоящей звездой, примадонной.
Мы познакомились в 1971 году в театре «Современник», когда он был еще на Маяковке. При первой же встрече между нами будто искра проскочила. Такая, знаете ли, вспышка бесконечной симпатии. Я и Таня были очень похожи по темпераменту, по хулиганскому мироощущению, обе заводилы — дерзкие, свободолюбивые, с чувством юмора. После того как нас еще и посадили в одну гримерную, вообще стали неразлейвода.
И на сцене, и в жизни Таня вызывала у меня восхищение. Всегда любовалась ею. Были в Лавровой невероятная женская манкость и особое обаяние, каких не встречалось больше ни у кого. Хотя некоторые актрисы и пытались «косить» под Лаврову. Однажды наш театр был на гастролях в Ленинграде, и мы с Танюшей пошли в БДТ. В спектакле играла тогда еще совсем молодая Наташа Тенякова. Я шепнула подруге:
— Таня, смотри, под тебя работает.
Лаврова улыбнулась:
— Похоже да.
Если под актера работает кто-то из коллег — это явное свидетельство его серьезного признания в профессии. Лаврова не так уж много и сыграла, но благодаря своей необыкновенной яркости и таланту уже после первой большой роли в картине «Девять дней одного года» попала в разряд суперзвезд. Одной этой работы хватило бы, чтобы Лаврову зритель помнил и любил многие-многие годы. Так же и в театре. Спектакль «Двое на качелях» шел на сцене «Современника» в шестидесятые, но за последующие полвека никому не удалось даже приблизиться к тому уровню, который задала Таня. В театре работало много замечательных актрис, однако лирической героиней номер один, примадонной была Лаврова.
В 1974 году я перешла из «Современника» во МХАТ, спустя четыре года там же оказалась и Таня. Мы по-прежнему дружили, общались. И опять я поражалась ее непосредственности, смелости, искренности. Лаврова всегда жила чувствами, которые порой ее захлестывали.
Следуя за эмоцией, она могла и глупостей, и ошибок наделать, но подлостей — никогда. Интриги, подставы — это не про Татьяну. И если мне начинают рассказывать нечто обратное, я не верю, потому что всегда очень хорошо ее чувствовала.
Через тринадцать лет я ушла из театра, а Танюша осталась. С тех пор общение стало эпизодическим, что никоим образом не отразилось на наших отношениях: я по-прежнему ее любила, искренне радовалась редким встречам. Однако близости, когда знаешь все перипетии личной жизни друг друга, между нами уже не было. После прихода в храм мое понятие о дружбе вообще изменилось. Духовные братья и сестры, их дети — вот теперь моя семья, мои друзья. Это вовсе не значит, что каких-то людей из своего прошлого я отвергаю или намеренно перестаю общаться. Нет, просто Господь так расставляет. Если во мне есть нужда, я обязательно появляюсь в жизни человека, с которым была когда-то близка, если нет — то и не напоминаю о себе.
В начале нулевых Таня участвовала в одном из выпусков программы «Кумиры». Помню, как я поразилась, увидев ее на экране: молодая, красивая, будто те годы, что мы не виделись, обошли Лаврову стороной. Но когда Таня стала — как-то очень робко, смущенно — говорить о том, что все время ждет звонка от режиссера, который предложит роль, честное слово, без слез я это слышать не могла. Тогда же промелькнула мысль: «Если бы у нее по-другому сложилась личная жизнь, если бы она очень сильно кого-то полюбила, родила много детей, ее душа по поводу отсутствия ролей сейчас бы так не рвалась, она была бы наполнена совсем другим — настоящим...»
Прошло совсем немного времени, и вдруг я услышала, что Таня очень больна, перенесла серьезную операцию. Пришла навестить в Бурденко и была очень удивлена переменами, которые в ней произошли. Все люди к старости меняются к лучшему — становятся спокойнее, смиреннее, их в меньшей степени волнуют сугубо житейские проблемы. Не знаю, поймут ли меня читатели, но болезни и скорби красят человека, потому что обнажают его истинную сущность. На больничной койке я увидела немолодую страдающую женщину — не стыдящуюся своей немощи, не скрывающую своего возраста. И это было так трогательно, так ей шло.
В палату зашла медсестра: «Так, Ларина, готовьтесь, сейчас будем делать укол». Смотрю на Татьяну: как прореагирует на то, что «обозвали» другой фамилией? Она молчит. И только когда за медсестрой закрылась дверь, с улыбкой роняет: «Ну, Ларина так Ларина». Меня это обрадовало. Помню, подумала: не всякая актриса, даже с куда меньшими заслугами, так бы себя повела. Уж наверняка бы поправила, да еще и не в самой мягкой форме.
Еще меня поразило и восхитило, как она отзывалась об Олеге Табакове. У нас не принято благодарить начальство, особенно в среде интеллигенции, которая в своей немыслимой гордыне всегда выступает против власти в любом ее проявлении. А Таня, когда я спросила:
— Ну, как ты живешь, на что? — ответила:
— Дай Бог здоровья Лелику! Катя, он для меня все делает: и зарплату платит, и в больницы устраивает... Даже не знаю, что было бы без его помощи!
Сказала с такой любовью, благодарностью. Потом наш разговор зашел о сыновьях. К сожалению, почти все актерские дети приносят родителям проблемы. У Володи тогда не ладилось и с работой, и с семьей. Таня очень за него переживала, и когда я предложила познакомить его со своим сыном, отцом Димитрием, который уже несколько лет служил в храме, обрадовалась:
— Да, Катя, ты права — Володю нужно воцерковлять. И хорошо, что они почти ровесники, — им легче будет понять друг друга.
Когда Таню выписали из больницы, я привела их с Володей в храм — представила своему сыну. Они оба стали духовными чадами отца Димитрия. Конечно, было много сложностей — не так-то просто в преклонном возрасте стать духовным чадом молодого священника, но главное — Таня стала ходить на исповеди, причащаться. И, слава Богу, нашла в храме духовное убежище. В последние годы мы много общались с ней на эти темы, и я радовалась, что ее перестали мучить мысли по поводу возраста и закончившейся карьеры, что ее разум и душа были заняты только Володечкой. Это Танюшу спасло. А материнские молитвы помогли ее сыну. Уходила Таня в некоторой тревоге за его будущее, но сейчас у него все в порядке. Они часто общаются с Митей, и когда я спрашиваю:
— Как дела у Володи? — то слышу:
— Не волнуйся, мама, у него все хорошо.
Отпевал Таню отец Димитрий. Сейчас он молится о ней. И мы все — прихожане храма Священномученика Антипы, ее духовные братья и сестры — тоже. Упокой, Господи, ее душу.
Подпишись на наш канал в Telegram