Режиссер остановил съемку: «Лена, почему вы стали такой женственной? Вы что, влюблены?» Я опустила глаза, а Викторов закричал на директора: «Почему в ее контракте не прописан пункт — никаких отношений с мужчинами? Нийя должна оставаться бесполой!»
Это было тяжелое время. Бывший муж затаскал меня по судам, горя желанием отнять московскую квартиру, к получению которой не имел ни малейшего отношения, но был в ней прописан. То, что у нас маленький ребенок, его нисколько не останавливало. Пережить кошмар помогали родители. Им тоже доставалось. В свое время меня не насторожила брошенная мужем фраза: «Надо вызнать о человеке все, узнать все тайны, чтобы позже в нужный момент манипулировать им». Казалось, это всего лишь случайно оброненные слова, ко мне они не будут иметь отношения. Как же я ошибалась!
Мужчина, который вместе со мной строил большие планы на счастливое будущее, написал донос на мою мать, работавшую в Министерстве обороны, обвиняя ее чуть ли не в шпионаже. Я не подозревала, что бывший успел обшарить родительскую квартиру и обнаружил отцовский пистолет, хранившийся в память о войне, папа имел чин полковника ВДВ. Новый донос полетел в военную прокуратуру: «Бывший тесть грозится меня застрелить». Отца вызвали, долго допрашивали. Он был вынужден сдать дорогую его сердцу реликвию.
Неприятности у папы стали следовать одна за другой. Вскоре произошел совершенно дикий случай. Демобилизовавшись из армии, он не стал сидеть сложа руки: устроился на работу в садовом товариществе, прокладывал дороги, возводил водонапорную башню. Когда обнаружилось, что правление проворовалось, отца тоже попытались привлечь к ответственности. Обвинить его впрямую не удалось, но нервы ему потрепали изрядно. На собрании возмущенные дачники кричали в лицо: «Вор!» Такие подозрения отец — человек чести, боевой офицер — переживал очень остро.
В тот роковой день я была дома. Папа куда-то засобирался, попросил:
— Закрой за мной.
— Пока, пап.
Он обернулся и пристально посмотрел на меня.
— Ты что-то забыл?
— Нет, дочка.
И вышел на лестницу. А я вернулась на кухню готовить обед. Если б знать, что вижу отца в последний раз...
Мой папа Владимир Дмитриевич прошел войну, участвовал в Сталинградской битве, в мае 1945-го уже учился в академии имени Фрунзе, рассказывал, как после Парада Победы люди качали военных на руках, ему тогда оборвали все пуговицы. По образованию отец военный инженер, у него семь изобретений, долгое время преподавал в военной академии. На один из его гонораров за изобретение мы построили дачу на участке неподалеку от Красноармейска, по тем временам шикарную. Однажды к нам даже нагрянул следователь из ОБХСС, проверял, на какие доходы возведен «дворец», все ли законно. Папа выложил документы, квитанции. Сегодня наш домик, пожалуй, один из самых скромных в поселке.
Ребенком я росла тихим, домашним, беспроблемным, вечера чаще всего проводила дома, читала. К окончанию школы похорошела, мальчики стали обращать на меня внимание. Тогда-то и стала мечтать об актерской профессии. Решила попробовать поступить в Щукинское училище, пришла на прослушивание. Сразу как-то и не обратила внимания на женщину, тихо сидевшую в сторонке. А это была ассистент режиссера Екатерины Сташевской (Народицкой), которая подыскивала не засвеченные в кино лица на эпизодические роли для фильма «Берега». Она подозвала меня и записала телефон. Другие абитуриентки подскочили:
— Мы тоже хотим сниматься.
Но получили ответ:
— Я вас всех рассмотрела, не подходите.
В «Щуку» я не попала, зато снялась в кино. Несколько дней провела на Волге. Режиссер оказалась женщиной милой, про меня потом говорила: «Эта девочка похожа на Эдиту Пьеху».
Поработав в библиотеке, на другой год попытала счастья во ВГИКе. Но опять же серьезно ни с кем не готовилась. Экзаменаторы пожелали мне удачи в будущем. Мама, видя, как дочь переживает, предложила:
— Если с актерством ничего не получается, попробуй устроиться манекенщицей.
— Ну что ты придумываешь? — встрепенулся папа. — Это неприличная профессия. Пусть пойдет в серьезный вуз.
Но я все же отправилась в Общесоюзный дом моделей одежды на Кузнецкий Мост. Там издавали журнал «Модели сезона». Редакторы — интеллигентнейшие дамы — посмотрели на меня и предложили сняться для журнала. Работала в библиотеке и бегала на фотосессии по чугунным винтовым лестницам.
Однажды оделась, приняла позу перед фотографом, вдруг в студию ворвался кудрявый юноша в голубом комбинезоне, окинул меня взглядом и решительно заявил: «Нет, так не пойдет, ручку в бок, пяточку подкрути. Вот, то, что надо, замри!» Так мы познакомились с Вячеславом Зайцевым. Мои редакторши в нем души не чаяли, опекали, баловали, помогали во всем. Зайцев всегда был жадным до работы. Даже когда сломал ногу, все равно приезжал в Дом моделей, ковылял по лестнице в гипсе, руководил фотосессиями. Его любимицей я тогда не стала, и на работу Зайцев меня к себе не пригласил.
Да и штат моделей на Кузнецком в тот момент был укомплектован. Но меня так увлекла профессия манекенщицы, что дожидаться, пока кто-то уйдет, я не могла. Отправилась в ГУМ, прошла кастинг и была принята на работу. Когда моего племянника спрашивали, чем занимается тетя Лена, тот отвечал: «Она показывается».
Демонстрационный зал ГУМа был моим ровесником, работал с 1953 года. Его открыли, потому что в магазине имелся отдел тканей, которые требовалось рекламировать. Эту задачу и выполнял специально созданный отдел моды. А еще в ГУМе работало роскошное ателье, но попасть туда с улицы было нереально, в нем обшивались в основном жены высокопоставленных партийных и советских чиновников, а еще некоторые известные актрисы. Помню, приходила Татьяна Шмыга, всегда с гостинцами. Ей доставались наши лучшие вечерние туалеты. При отделе моды творил целый штат художников-модельеров, человек десять, каждый год они создавали четыре коллекции одежды: на все четыре сезона.
Работа начиналась в девять утра. Мы сидели в комнате на верхнем этаже первой линии ГУМа с видом на Мавзолей. Окна прикрывались красивыми шторами-маркизами. Перед ними стояли наши столики-трюмо. У другой стены располагались несгораемые шкафы с одеждой. Каждая манекенщица имела свой персональный шкаф, где висели двенадцать сшитых на нее моделей. Посередине комнаты царил огромный старинный дубовый стол, на который выкладывали аксессуары: шляпки, перчатки, шарфики, сумочки, украшения. Туалеты нам иногда разрешали взять напрокат, если шли куда-то на премьеру. Покупали мы их редко, эти платья стоили почти всю нашу зарплату, а получали мы тогда сто сорок рублей.
Манекенщиц с «нормальными» фигурами было двое — Фаина и Лидия Ивановна. Они стали у нас примадоннами, когда после очередного показа в отдел обратились расстроенные корпулентные зрительницы: «Непонятно, для кого существует ваш демонстрационный зал. По подиуму фланируют какие-то тонконогие бесплотные существа. На нас нет ни одного платья». Ошибка была исправлена, моду тут же приблизили к покупателю.
Показы вела старейшая манекенщица ГУМа Янина Черепкова. Она произносила вступительное слово, минут десять рассказывала о модных тенденциях сезона, а затем на подиум, который в модной среде называют «языком», выходили мы. Действо длилось полчаса, потом объявляли перерыв, во время которого модели отдыхали в своей комнате, задрав усталые ноги повыше, поправляя макияж, глядя в окно на москвичей и гостей столицы, прогуливающихся по брусчатке.
Однажды увидели в окно ГУМа, как над Красной площадью описал вираж небольшой самолет, который потом приземлился на мосту за храмом Василия Блаженного. Вечером из новостей узнали, что это был гражданин ФРГ Матиас Руст, незаконно нарушивший границы СССР и сумевший беспрепятственно долететь до Москвы. В другой раз наблюдали страшное зрелище: человек перед Мавзолеем облил себя бензином и поджег. К нему бросился мужчина и, сняв свое пальто, потушил живой факел. Нас успокаивали: это больной, сумасшедший, то, что сожжение было сделано в знак протеста, никому и в голову не пришло. Но вернусь к своему рассказу.
Не зря сегодня манекенщиц в профессиональной среде называют «вешалками». Это действительно так. Девушки идут по подиуму с руками, опущенными вдоль тела, ни на кого не смотрят, в отдельных случаях модельеры даже закрывают их лица вуалями, чтобы ничто не отвлекало от платья.
В наше время было по-другому. Я выходила, всматривалась в зал, и чтобы его завоевать, выделяла кого-то среди зрителей и начинала взглядом вести с ним диалог, улыбалась, кокетничала. В этот момент не самая остромодная вещь на мне вдруг становилась интересной, желанной для покупательниц. Я словно говорила им: живите как я, носите то, что ношу я, — лучшего вы не найдете. Костерок моей чувственности разгорался на подиуме ярким светом. Зрители меня любили: пара выходов — и я уже владела аудиторией, каждое следующее появление встречают аплодисментами. А это нравилось далеко не всем в нашем женском коллективе. На показе время сжато, надо работать быстро и четко. И вот ты во всей красе бежишь на подиум, чтобы не пропустить свой выход, а навстречу коллега, которая со всей дури так шарахает тебя плечом, что вся твоя красота идет насмарку: воротничок набок, волосы упали на лицо. Кое-как поправляешь прическу и выскакиваешь к зрителям. Наша администрация вскоре заметила, что модель Ленка Данишевская буквально устраивает на меня охоту, и приняла меры. За кулисами выстраивался живой коридор из обслуживающего персонала, не дававший хищной сопернице приближаться ко мне.
Зависть была сильная. На показы являлось множество привлекательных мужчин, которые просили своих подруг-манекенщиц пригласить меня в компанию. Но те отказывались. Раз Игорь Костолевский, друживший с Любой Питерцевой, попросил:
— Познакомь с Метелкиной.
— Она не хочет.
— Что ты врешь?
— У нее уже есть ухажер.
Хотя никого у меня и в помине не было. Когда через какое-то время Любка не удержалась и рассказала мне об этом, я спросила:
— Почему ты не стала знакомить меня с Костолевским? Нам с ним было бы о чем поговорить.
— Я его для себя берегла.
И — бац! — выходит замуж за другого.
Меня всегда брали в зарубежные поездки. Два раза в год ГУМ вывозил свои коллекции за границу, мы показывали их в крупных универмагах Венгрии, Болгарии, Чехословакии, ездили в части Западной группы войск.
Позже один мой знакомый скажет: «На подиуме Лена одна, а в жизни — совсем другой человек». На подиуме я излучала мощные сексуальные флюиды, а в жизни оставалась скучной затворницей. Разговаривала робким детским голоском. По вечерам не тусовалась в веселых компаниях, а, как и в детстве, сидела дома. Зачитывалась трудами по парапсихологии, ноосфере. Стала сама по книжкам заниматься йогой. Однажды дозанималась до того, что улетела в пространство. Оказалась во дворе богатого индийского дома, лежала на парапете в своем домашнем спортивном костюме. Сквозь щелочки век видела, как надо мной склонился кто-то бородатый. За ним пять женщин в дорогих сари золотистого, красного и голубого цвета. Они спрашивали мужчину почему-то по-русски:
— Откуда она здесь взялась?
А он отвечал:
— Не подходите близко, она сейчас уйдет.
На меня накатила волна ужаса, возвратилась в действительность измученной и разбитой. Прекратила этим заниматься, ощутив, что могу в один прекрасный момент вовсе не вернуться назад.
Как-то на показ пришел помощник режиссера Ричарда Викторова:
— Мы снимаем фильм «Через тернии к звездам» про инопланетянку, оказавшуюся на Земле. Наш сценарист Кир Булычев и режиссер увидели ваши фото в журнале, они считают, что вы идеально подходите на роль Нийи. Вам это интересно?
Конечно же я ответила:
— Да.
Пробы проходили на Киностудии Горького. На меня надели резиновую шапочку, облегающее трико и сфотографировали. Режиссеру я понравилась сразу. Но по сюжету требовалась спортсменка, а я человек абсолютно неспортивный. Поэтому еще четыре месяца героиню искали по всей стране, но в итоге вернулись к моей кандидатуре. Мне срочно наняли тренера по гимнастике, который научил крутить колесо, делать кульбиты. С волосами я рассталась без всякого сожаления: надо так надо. Поскольку из ГУМа пришлось уволиться, это не имело значения.
Съемки проходили в Ялте и Средней Азии. В первый же съемочный день услышала за своей спиной, как один помреж спрашивал другого: «Ну, как тебе фактурка?» Видно прикидывал, можно ли замутить с артисткой. А я внутренне возмутилась: какая я тебе «фактурка»? Ничего ты не добьешься! И ограничила круг общения Ричардом Николаевичем Викторовым. Герои-любовники есть в каждой съемочной группе, но я не знала, что Викторов строго-настрого запретил кому бы то ни было приближаться ко мне с амурами. Нийя — существо бесполое, она не должна была выдавать никаких женских эмоций. Режиссер очень меня опекал, начал снимать простые сцены, чтобы я освоилась. Ему нравилось, что я странная, рассеянная, близорукая. Со временем Викторов привык и к моему голосу, не стал меня переозвучивать. По первой профессии Ричард Николаевич педагог, мощнейший человековед. Нам было о чем поговорить. У Викторова оказалось больное сердце, часто поднималось давление. А я, начитавшись йоговской литературы, учила его, как без лекарств, с помощью практик его снижать, замедлять сердцебиение. Я лечила Викторова, а он вытягивал из меня странности, поощрял необычные реакции.
Дошло до съемок эпизода, в котором погибала подруга героини земная женщина-ученый Надежда Иванова.
— Как ты будешь это играть, как станешь расстраиваться, что Надежду убили? — интересовался режиссер.
— Я, как Буратино, протяну к ней одеревеневшие руки и спрошу: «Надежда, ты что, умерла? Вставай!»
— А на колени упадешь?
— Нет, только протяну руки, а они станут расти, я ведь гуманоид.
Так и снимали. А рыдала я в этой сцене все равно по-бабски, закрывая рукой рот, поняв, что подруга не оживет.
Забегая вперед, скажу: роль Нийи принесла мне настоящую славу. Когда картина вышла, ее посмотрело более двадцати миллионов зрителей. Бывало, остановишься на переходе, ждешь, когда зажжется зеленый свет, и кто-нибудь обязательно тебя узнает. Мамаша дернет ребенка за рукав, укажет на меня пальцем: «Смотри, сынок, это же она!» Сяду в метро, пассажир напротив: «А я вас узнал!»
Съемки тянулись несколько месяцев. Как-то бились над очередным эпизодом — один дубль в корзину, другой, третий, вдруг режиссер остановил съемку и обратился ко мне:
— Лена, почему вы стали такой женственной? Вы что, влюблены?
Я опустила глаза, а Викторов безумно испугался, закричал на директора съемочной группы:
— Почему в ее контракте не прописан пункт — никаких отношений с мужчинами вплоть до окончания работы? Она поменяется, а Нийя должна оставаться бесполой.
Да, Ричард Николаевич не уследил. Сергей увидел меня на ялтинской набережной, когда я возвращалась после съемок в гостиницу. Потом подошел на пляже. Слово за слово — познакомились, разговорились. Ухаживал он ласково, тихонько, ненавязчиво. Приглашал поужинать в ресторане, вскоре стал появляться на съемочной площадке. К нему привыкли все кроме Викторова: режиссер не скрывал недовольства, если Сергей попадался ему на глаза. Да еще он не нравился моей партнерше Елене Фадеевой (эта актриса известна по роли матери Ленина в дилогии Марка Донского), она говорила: «Леночка, это человек не вашего круга». А у меня поклонник вызывал доверие. Мне хотелось с ним дружить, в постель он не тянул, и это подкупало.
Сергей был родом из Запорожья, по его словам, работал там портным. В Крым приехал в сидячем вагоне поезда, предварительно отправив свой чемодан по почте. На перрон сошел налегке, снял комнату и получил вещи. Конечно же, объективно это выглядело как провинциальное пижонство, но меня не смущало. К концу съемок я была влюблена в Сергея, а он, в свою очередь, сделал мне предложение.
Родителей по возвращении поставила перед фактом: у меня есть жених. Свадьба не заставила себя ждать, расписались и посидели дома узким семейным кругом. Мама сказала: «Раз ребята любят друг друга, надо пойти им навстречу. Что ж, хотите — живите с нами, хотите — снимайте квартиру. Вы ведь, Сергей, устроитесь здесь на работу?» Сергей промолчал. Работала я, а он охотно тратил мои деньги. В ГУМе на тот момент не оказалось штатной единицы, меня взял Московский дом моделей, получила предложение лично от заместителя директора: «Лена, вернуться в ГУМ всегда успеешь, а у нас больше возможностей, к тому же ты снялась в кино, будешь популярной. Нам нужны такие лица».
Сергей постоянно жаловался на слабое здоровье, в основном отлеживался, иногда что-то шил дома и продавал: с коммерческой жилкой у мужа было все в порядке. Родители в нашу жизнь не вмешивались, деликатно помалкивали, хотя им не нравилось, что зять тунеядствует. Иногда все же интересовались:
— Сергей, вы собираетесь работать?
— Конечно, вот только немного подлечусь, здоровье поправлю и тогда сразу же начну.
Но ничего не происходило.
Когда я узнала, что беременна, радости не было предела. А муж огорчился:
— Зачем нам ребенок? Не успели еще пожить для себя.
— Как ты можешь?! Это у тебя есть ребенок, а я хочу родить своего, нашего.
Действительно, у Сергея была очаровательная дочка от предыдущего брака. Мы нередко вместе отдыхали. Мама Сергея привозила ее к отцу в Москву, останавливалась в нашей квартире. Я и мои родители принимали девочку как родную. Бабушка потом радовалась: «Лена, внучка после общения с тобой стала тихой и ласковой». Я познакомилась с экс-супругой Сергея, мне это казалось нормальным, ведь она мама его ребенка. На каждые праздники отсылала им подарки. Наивная, непуганая, доверчивая дурочка!
Муж подговорил коллегу, с которой я дружила, и та с утра до вечера твердила:
— Сделай аборт, родится ребенок — вдруг располнеешь, не вернешь форму, тогда придется расстаться с профессией. Чем займешься? Образования нет.
— Не говори глупостей, это моя первая беременность, ни о каком аборте не может быть и речи.
Ходила я тяжело, токсикоз измучил. К тому же плацента приросла слишком низко, а это грозило выкидышем. Пришлось несколько месяцев лежать на сохранении, прежде чем ребенок появился на свет.
А в это время любимый супруг вовсю устраивал личную жизнь. Без меня. Никогда не забуду искаженного злобой лица Сергея, если Сашенька плакал. И выражение брезгливости, с каким наблюдал, как я меняю сыну пеленки. Он его не хотел, ни разу не взял на руки. А в один прекрасный день заявил: «Не могу больше слышать этих криков, ухожу». И хлопнул дверью. Я не интересовалась, к кому он отправился, не видела той женщины. Просто Сергей, как рыба прилипала, видимо, нашел более выгодную партию и присосался к ней. В его искренние чувства я не верю, он всегда и во всем проявлял корысть.
В памяти вдруг всплыла давняя история. После съемок мы поехали знакомиться с будущей свекровью в Запорожье. Та накрыла стол, приняла меня тепло. В гости пришел друг Сергея — цыган. А я была такая тоненькая, плоская, в узких брючках, да и волосы еще не успели отрасти — смотрелась как Гаврош. Цыган окинул меня неодобрительным взглядом и, думая, что я не слышу, спросил:
— И что ты в ней нашел?
— Ну, ты же знаешь, что мне нужно, — ответил Сергей.
Я тогда не придала значения его словам. Вспомнила о них, когда он все же дал мне развод и встал вопрос, кому будет принадлежать квартира. Сергей говорил: «Мамаша твоя скоро умрет, папашу надо сбагрить к чужой тетке, а ты выбросишься с балкона с ребенком на руках».
И с этим человеком я планировала завести шестерых детей, ради него выучить украинский, построить дом и поселиться в нем вместе с его мамой! Я взяла его фамилию, но потом отказалась, сменила ее и нашему сыну — папаша был только рад. Понятно, что никакой помощи мы не увидели. А в деньгах я тогда нуждалась очень: мне пришлось оплачивать двух адвокатов, которые добивались того, чтобы признать наш брак недействительным. Только так я могла выписать экс-супруга из квартиры. На каждое заседание Сергей притаскивал по два десятка свидетелей, из которых я была знакома дай бог с тремя. Люди подтверждали, как много он вложил в квартиру и семью. Ад продолжался четыре с половиной года, наш брак продлился полтора.
Мою ситуацию тут же прощелкали компетентные органы. Однажды мне назначили встречу два сотрудника КГБ.
— Мы вам поможем, бывший муж вас больше не побеспокоит, если согласитесь сотрудничать.
— Верю, вы такая мощная организация. Но я не представляю, чем могу быть полезной. Я ничего не умею, иностранных языков не знаю, и еще у меня отвратительная память.
— Вы будете ходить с подругами на вечера, приемы, где появляются иностранцы.
— Но я не имею права, у меня мама работает в Министерстве обороны.
— Мы в курсе, этот вопрос решим. Если кто-то захочет поехать к вам на дачу, не отказывайте, везите. Знаем, что рядом с ней расположен военный полигон, — и почти без перехода: — Кстати, о чем говорили ваши коллеги на последней примерке?
— Вчера помнила, а сегодня — увы! — забыла.
Я притворилась дурочкой. В модных кругах шепотом пересказывали трагическую историю манекенщицы Регины Збарской. Красавицу завербовал КГБ, заставляли ее спать с нужными людьми, в том числе с иностранцами, стучать на своих любовников. А когда нервы у девушки сдали и она начала болтать лишнее, сначала ее засунули в психушку, а потом, думаю, попросту ликвидировали, хотя по официальной версии произошел несчастный случай. Я очень боялась повторить судьбу Регины. Нет, никогда! Бежать, бежать! Комитетчики кружили вокруг меня месяца два, потом махнули рукой и отстали.
А суды мы все же выиграли. Правда, папа до этого не дожил... Оклеветанный и оскорбленный людьми, с которыми работал, переживавший за меня, он решил, что лучший выход — свести счеты с жизнью. Как мы об этом тогда не догадались?! Пистолет отец сдал, но у него остался кортик. Попрощавшись со мной, он вышел на лестницу, спустился на один пролет и пять раз ударил себя кортиком в сердце. Я находилась в нескольких метрах от него, но не почувствовала, что родной человек умирает. Его обнаружила соседка, отец лежал без сознания в луже крови. Вызвали «скорую». До последнего верили, что папа выживет. Не случилось...
Мы — его близкие — виноваты перед ним: не заметили, что происходит, вовремя не поддержали. Думали, что он железный, а папа оказался из плоти и крови.
Сергея я больше не вспоминала. Он сам дал о себе знать в 1996 году. Вернее, даже не сам. К нам явился участковый милиционер:
— Сергей Дмитриевич здесь проживает?
— Нет.
— Подпишите бумагу, что он отсюда съехал.
Подписали.
— А по какому делу вы хотите зафиксировать его отсутствие?
— Неважно.
Когда рана, нанесенная мужем, еще кровоточила, я отправилась к гадалке. Та раскинула карты, всмотрелась в мое лицо: «Это хорошо, что вы расстались. Его история больше не имеет к тебе отношения. Останься ты с ним, разделила бы его участь. Его ждет страшная смерть». Может, участковый что-то скрыл от нас, может, Сергея убили?
После папиных похорон мама как будто обесточилась. У нее была сильнейшая депрессия. Я боялась оставлять маму одну, старалась все свободное время проводить рядом. Это оказалось тяжелым испытанием. Все претензии мама обрушивала на меня, сначала я ей отвечала. Но однажды подруга сказала: «Разве не видишь, как твоей матери тяжело живется? Ты должна все от нее сносить».
Мама действительно помогала мне растить Сашу, за что я ей благодарна. Правда, сын считает:
— Все эти годы бабушка тебя гнобила. Она жизнь тебе испортила.
— Нет, сынок, я так не считаю. Видно, у каждого своя судьба. У меня — такая.
Последние семь лет мама тяжело болела, не выходила из дома и умирала, сильно мучаясь...
Я оказалась главой семьи. Надо было зарабатывать. Снялась в нескольких фильмах. В первую очередь меня поддержал Игорь Всеволодович Можейко — Кир Булычев, пригласил в многосерийную картину по своему сценарию «Гостья из будущего». Я играла Полину, женщину из будущего, которая появлялась в нашем времени, а потом возвращалась назад. Съемки проходили в Москве, во 2-м Волконском переулке, неподалеку от нашего дома. Это меня полностью устраивало: могла посадить двухлетнего сына в коляску и взять с собой на работу.
Мне почему-то сшили платье с глубоким вырезом, которое не слишком выгодно смотрелось на моей костлявой фигуре и тощей груди, режиссер Павел Арсенов увидел и произнес: «Зато у нас глаза!»
Настроение в тот период держалось на нуле, мне достаточно было услышать в свой адрес грубое слово — и я сникала, опускала голову, начинала задыхаться. Стали репетировать сцену в присутствии Вячеслава Невинного, игравшего пирата, которого в финале моя героиня нейтрализовывала взмахом руки. Актер был сильно выпивши, стоял в стороне и вдруг громко воскликнул:
— Ну, все!
Режиссер остановил репетицию. Невинный, обращаясь ко мне, изрек:
— Поздравляю, вы — бездарны!
— Я с вами полностью согласна, просто потерпите немножко мое присутствие.
Арсенов сделал вид, что это его не касается, промолчал, но, видимо, переговорил с Невинным без посторонних глаз: тот перестал меня задевать.
Однажды я шла по коридору Киностудии Горького, вдруг навстречу известный артист Г. Хвать меня за руку и говорит:
— А вы поинтереснее той, которую я чуть не утвердил на роль учительницы музыки. Как вы здесь оказались?
— Заканчиваю съемки.
— Очень хорошо, сразу же начнете сниматься у меня.
Съемки фильма, который он ставил как режиссер, проходили под Москвой. Помню, закончили работу, режиссер поймал мой взгляд и показал глазами на соседние кусты. Я отрицательно покачала головой. Не бегаю я по кустикам, любовь там точно не найдешь. Г. мне отомстил, не дал озвучить роль, на экране моя героиня говорит голосом Ариадны Шенгелая.
Со своим образом странной женщины я не могла рассчитывать на частые приглашения в кино, не представляла, что надо проявлять активность в поисках ролей.
Меня тогда очень выручала сестра: поддерживала материально, племянники приходили посидеть с сыном, когда я работала, а мама болела. Я схватилась за Сашу как за спасательный круг. Открывала утром глаза и заставляла себя встать с постели только потому, что надо было заниматься ребенком.
Мама замучила упреками. Все ее раздражало. Морально выдерживать это было очень тяжело. Постоянно задавалась вопросами: почему, прожив жизнь, испытывая физическую слабость, люди не перестают держать друг друга в напряжении, не щадят близких, почему они так беспощадны к ним? Спасали походы в филармонию, на выставки, а еще разговоры со священником. Я начала ходить в храм.
А вскоре грянула перестройка. Мастерство манекенщиц оказалось никому не нужным. Камерные показы, описание моделей и предложение рукодельничать отошли в прошлое. Рынок заполнился таким количеством одежды, что от нее просто начало тошнить.
Женщины перестали шить, могли и так обновлять свой гардероб каждый сезон. Гумовское ателье и отдел мод не выжили. Художники отпочковались, кому-то удалось открыть свои шоу-румы. Меня пригласила на работу Мила Надточий. И на начальном этапе мы постоянно ездили с показами в разные города, добрались аж до Дальнего Востока. Но раскручивать бизнес самостоятельно с нуля крайне трудно. Шоу-рум Милы тоже закрылся.
С манекенщицей Любой Питерцевой я продолжала дружить. Ее подруга — модель — была возлюбленной бизнесмена Ивана Кивелиди. Однажды Ира сказала: «Ленка, Ивану Харлампиевичу нужен секретарь, сходи попробуйся». Кивелиди был президентом «Круглого стола бизнеса России», лидером в Лиге кооперативов и предпринимателей России, набирал популярность, силу.
Девчонки замолвили за меня словечко, и я была принята на работу. Помещение неподалеку от Курского вокзала, где располагался офис, состояло из комнаток-клетушек без мебели. Пока там все обустраивали, нас — четырех секретарей — отправили учиться на курсы. В пожарном порядке изучали дресс-код, этикет, английский язык, компьютер, вождение. Нас учили, что можно делать, чего допускать категорически нельзя. К примеру, секретарь должен стоять не рядом с начальником, а на шаг сзади. Если во время совещания тебя попросят подать чай, первую чашку нужно ставить не перед начальником, а перед тем, кто в тот момент говорит.
Когда я появилась в приемной Кивелиди, по офису поползли разговорчики: сейчас у Ваньки с Ленкой начнется роман. Кивелиди был неравнодушен к манекенщицам, у него вообще было много женщин. Но ухаживал он лениво, чуть даст затравку, а женщина потом сама к нему летит, проявляет инициативу. Я в игру «Выбери меня» с мужчинами не играю. Мне по душе, когда мужчина говорит: присмотрись ко мне, ты мне нравишься, хочешь со мной быть? Мужчина должен доказать, что ему нужна эта женщина, должен ее добиваться. А женщина либо отвечает ему взаимностью, либо нет. Выбор подруги жизни — дело сугубо мужское, так было всегда. Женщина должна сидеть и ждать, когда за ней придут. Так, по крайней мере, я считаю, и это кажется мне правильным. В действительности же я наблюдала другое. Сначала мужчина завлекает женщину, проявляет интерес, потом показно его теряет, через некоторое время говорит глазами: ну что, ты готова? Она его выбирает, и он начинает вести себя как попало, на женские жалобы отвечая: это ты меня захотела, а я такой, какой есть, и меняться не собираюсь. В результате жизнь женщины проходит в терзаниях и мучениях, которые могут длиться долго. Она костерит возлюбленного, встречаясь с подругами, но все равно не бросает.
Насмотревшись на такие отношения, я сказала себе: нет, поощрять немужское поведение не стану, хоть лапку себе отгрызу, но из капкана убегу. Поэтому, наверное, до сих пор одна. Не встретился мне нормальный мужчина. Куда они подевались? Горюю, но до самой смерти буду ждать свою судьбу — хорошего христианина, который предложит мне руку и доброе сердце.
Поскольку в офисе все полагали, что я стану дамой Кивелиди, никто не решался за мной ухаживать. А я знала, что у Кивелиди есть Ира, поэтому не имею права позволять себе с ним никакого кокетства, никаких игр. Одна моя подруга говорила: «С Метелкиной могу безбоязненно оставить ночевать мужа. Ленка в этом плане кремень».
Действительно, никогда не заглядывалась на чужое. Йога научила меня умению отказываться, не хотеть. Она же не раз спасала от переживаний. Я давала себе установку не хотеть жалеть себя, желать того, что утрачено, мстить за обиды. В житии одного святого прочла такую историю: святой возвращался домой и увидел, как вор увязывает его вещи в узел. Он подошел, помог ему затянуть потуже веревку и отправил восвояси. Я для себя тоже решила: лучше отдать свое, чем зариться на чужое.
Многие мысли о жизни почерпнула из трудов Ганди, особенно то, что касается непротивления злу. Нельзя ему сопротивляться, иначе станешь играть в его же игры. Пусть зло расцветет махровым цветом — быстрее пожухнет и само себя сожрет. Лучше пускай оберут, уведут, разрушат любовь — не стану бороться, буду плыть по течению, все равно верю в победу правды. Если Господь не захочет, ничего этого не случится. Так я живу, и это делает меня свободной.
Вскоре после того как бизнес Кивелиди добился первых успехов, к нам в офис нагрянули чеченцы. Пришли пять человек в цивильных костюмах, сразу зашли в кабинет начальника. Когда подавала им чай, уловила обрывки разговора: «Мы тебя защитим. Хочешь — возьми наших людей в свой бизнес, не хочешь — делись связями, деньгами, знаниями. Пусть они ведут дела параллельно с тобой. Подумай, через пару дней ждем твоего решения».
Если бы Кивелиди тогда им жестко отказал, нас бы там всех просто перестреляли. На «переговоры» с кавказцами в кафе я ездила вместе с боссом, по дороге сорок раз прочитала молитву «Живый в помощи...». Кивелиди был человеком мудрым и как-то с чеченцами договорился, кинул им кость. Нам он запретил бояться. Было страшно, но никто из сотрудников не бросил Ивана Харлампиевича, не уволился. Как шеф сохранил свой бизнес и наше место работы, знал он один.
Я проработала у Кивелиди пять лет. Когда он создал Мосбизнесбанк и перебрался в другое помещение, там начала работать секретарша Зара Исмаилова. Она хорошо владела английским, переводила боссу на встречах с иностранными партнерами.
Однажды взволнованная Зара дозвонилась мне: «Ленка, у нас случилось такое! Иван Харлампиевич потерял сознание, его увезли в больницу. Только пока об этом особо не распространяйся». Такое уже случалось, у Кивелиди была больная печень. Но на сей раз он впал в кому. А через день то же самое случилось с Зарой. Если бы этого не произошло, никому бы и в голову не пришло искать причину случившегося. Но тут в банк вызвали опергруппу. Они и обнаружили сильнодействующий яд в телефонной трубке аппарата, стоявшего в кабинете Кивелиди. Зара умерла через день, Иван Харлампиевич продержался на аппарате искусственного дыхания четыре дня. А еще погиб эксперт, делавший вскрытие тел. Так мощно действовал яд.
Следствие продолжалось несколько лет. В результате в убийстве Кивелиди обвинили его заместителя Владимира Хуцишвили. До сих пор не могу в это поверить. Это Грузин с большой буквы, имевший понятие о чести и достоинстве. Возможно, он стал пешкой в чьей-то зловещей шахматной партии, возможно, кто-то его подставил. Когда я однажды в компании высказала такое предположение, один из присутствовавших — офицер милиции — посоветовал: «Не болтай об этом, тебя могут убить».
После смерти Кивелиди фирма не прекратила существование. Его друзья — грузины из Сухуми — сплотились и продолжили работать. Какое-то время держали в офисе меня, а потом каждый ушел в свой бизнес. В последнее время я была там больше не для дела, а для души: встретиться с мамой начальника, отвезти ее в церковь, помочь что-то купить. Но в итоге уволили.
Наступили жесткие времена, найти работу становилось все сложнее, появился возрастной ценз, принимали в основном молодых, а мне уже исполнилось сорок пять. Устроилась воспитателем в коррекционный интернат для детей с врожденными отклонениями.
Играла с ними в развивающие игры, придумывала физические нагрузки: некоторым детям трудно было даже спуститься с крутой горки, но мы и это со временем осваивали. Правда, выкладываться приходилось по полной, еле доволакивала ноги до дома.
Однажды шла по улице мимо магазина и увидела объявление «Требуются манекенщицы на подиум». Подумала: вряд ли кто-то из моих коллег согласится работать в магазине, а я попробую. Научу профессии двух-трех девочек, а сама стану комментировать показы, как делали в ГУМе наши возрастные модели. В цокольном этаже этого трехэтажного магазина показала все, что умею, директору (он, как и мой отец, оказался бывшим офицером) и была принята. Год проработала на подиуме, демонстрировала вещи, сшитые из дорогих итальянских тканей, которыми мы торговали. Видя, как выигрышно они смотрятся в готовых изделиях, покупатели с удовольствием их разбирали. А потом магазин продали. Так в сорок шесть лет я попрощалась с карьерой модели, как мне кажется, вполне достойно. Я наигралась в одежду. Сегодня зайду в магазин, посмотрю на вешалки и выхожу, не могу больше видеть тряпки, какими бы прекрасными они ни были. Когда кто-то интересуется, какую одежду я предпочитаю, отвечаю: дважды два четыре. Что это значит? Четыре дырки: сверху, снизу и с боков. Дайте мне мешок из-под картошки, красивый ремень, перчатки, шляпку, и я покажу, как это надо носить.
Я снова оказалась на улице. Подруга-художница посоветовала: «Иди работать продавцом в обувной. Он рядом с домом, да еще и нас всех обуешь». Пришла туда с вопросом:
— У вас есть возрастной ценз?
— Нет, у нас другое требование — униформа.
Поначалу трудно было смириться с черной юбкой, красной майкой и жалким жилетиком, но я и это пережила. Директриса Людмила Васильевна ценила за то, что хорошо общаюсь с покупателями. Постоянные клиентки приводили своих подружек, которым я тоже рассказывала о модных тенденциях, сопровождала от стенда к стенду, разговаривала с ними, а не бежала с коробками на кассу.
Требовалось увеличивать продажи, поэтому иной раз директриса критиковала:
— Ленка, ты ведешь себя так, как будто у тебя есть каменная стена. Что за расслабленность? Совершенно не думаешь о том, что тебе нужно себя содержать. Что ты из рук-то все выпускаешь?
— Не знаю, наверное, хватает того, что мне дается.
— Смотри, свое надо держать покрепче.
А я этого никогда не умела. Покупатели меня узнавали, недоумевали: «Что вы здесь делаете?» Однажды в магазин зашел директор образовательного центра «Интенсив» — деловому мужчине нужно было срочно обуться. Я помогла, понравилась и получила приглашение перейти к нему. Там как раз открылись курсы иностранных языков для детей. Я стояла за стойкой администратора, принимала детей с родителями. Владимир Викторович разрешил заказать необычное платье, воротник походил на космическую воронку, в которой болталась моя тонкая шея. Образ дополняла геометрическая прическа. Словом, детишек встречала эдакая космическая тетя, которая разговаривала с ними, располагала к себе, шутила, мотивировала их учиться. Они были в восторге, угощали конфетами, постоянно толклись у стойки, записывали на курсы своих друзей. Одна девочка — моя поклонница — привела аж семерых одноклассников.
Отработала в «Интенсиве» три года. Однажды до меня случайно долетел разговор директора с клиентом:
— Кто там у вас за стойкой?
— Елена Владимировна.
— Она знает иностранные языки?
— Нет, но это не имеет значения. Она — мое самое бесценное приобретение за последние годы.
А потом у «Интенсива» появилось много конкурентов, бизнес уже не был таким успешным, директору стало не по карману держать меня: требовалось экономить и я была сокращена.
К тому моменту я уже была воцерковленным человеком. Сначала стала прихожанкой подворья Валаамского монастыря. Вместе с отцом Александром мы служили молебны в больницах, совершали паломничества к святым местам. Но из той группы меня вырвали обязательства перед мамой и сыном, которым должна была уделять время, заботиться. Один монах сказал мне: «Сначала матушке глаза закрой, сына жени, а потом уж можешь посвятить себя церкви».
Я стала по воскресеньям ходить в храм Георгия Победоносца в Коптево, где познакомилась с отцом Михаилом Титовым, который стал моим духовным наставником. Видя, как долго мыкаюсь в поисках работы, он однажды предложил: «Иди общаться с прихожанами, у тебя это хорошо получается». Так я была принята в хор храма, где пою по сей день, и еще работаю в иконной лавке. Жития святых помогают мне правильно ориентироваться в нашем безумном мире, рулить в нужном направлении. А историй страстей я наслушалась от своих подруг и радуюсь: это не имеет ко мне отношения, я сумела не потонуть в пучине, сохранить себя. Когда стою на клиросе и пою, вместе со мной поет моя душа. Так что все в итоге сложилось чудно.
Саша вырос, ему исполнилось тридцать два. В свое время мне удалось не потерять его доверие в сложном для каждого мальчишки переходном возрасте. Сосед однажды предостерег: «Лена, твой сын связался с дурной компанией, обрати на это внимание». Я была с Сашей особенно ласкова и предупредительна, общалась с его товарищами и в итоге уберегла от дурного влияния, пережив вместе с ним искушения подросткового периода. Ходила в храм, молилась, сыну говорила: «Если со мной что-то случится, иди в храм — в лице священника ты найдешь и отца, и мать, и друга».
Саша окончил Институт международных экономических связей, но по специальности не работает. У него золотые руки, он классный автослесарь. Сам собрал из старых деталей два раритетных «мерседеса», потом их продал. Так же из ничего собрал три мотоцикла. Он может запросто перебрать любой мотор, я разрешаю это делать в комнате на паркете: «Что тебе нужно, сынок? Пинцет? Бери тот, которым я выщипываю брови. Перчатки? Пожалуйста. Газетку подстелить? Ты устал, сынок? Иди погуляй, запишись в фитнес-клуб».
Друзья доверяют его экспертному мнению, часто просят: «Собираюсь сдавать машину в автосервис, погляди, что с ней. А то насчитают лишнего». Саша посмотрит, порекомендует, что надо сделать. Я советую:
— Иди на завод, попросись в ученики к старому мастеру — токарю, чтобы обучил тебя всем премудростям профессии. Будешь зарабатывать большие деньги.
Сын отвечает:
— Мне твои песни надоели, не хочу трудиться на чужого дядю, хочу создать свою бригаду.
Но пока дальше разговоров дело не пошло.
Да и жениться Саша не собирается, говорит: «Мам, мне и так хорошо. Я с тобой прижился, хотя понимаю: надо где-то работать и в перспективе заводить семью».
Завет батюшки выполняю: заботы о сыне на первом месте, а уж в последнюю очередь меня посещают мысли о том, что неплохо было бы устроить и свою личную жизнь. Несмотря ни на что, мне удалось не озлобиться, поэтому выгляжу хорошо. Шестьдесят один год мне никто не дает. Один молодой мужчина стал ухаживать, выказывать серьезные намерения. Я ответила: «Вам нужно создать семью, родить детей, а я старше вас на двадцать лет». Он выпучил глаза.
Однажды волна жалости к себе меня все же накрыла, стала сокрушаться: лучшие годы прошли, столько возможностей упущено! Вспомнила, как когда-то давно пошли с девчонками из ГУМа обедать в «Славянский базар», провожали в Германию нашу коллегу-манекенщицу, вышедшую замуж за офицера, которого отправили служить за рубеж. «Ночные бабочки», сидевшие с клиентами за соседним столиком, не остались в стороне (испугались конкуренции), пришли знакомиться, интересовались, что празднуем. Одна из них, оглядев меня с ног до головы, изрекла: «Мне бы такие данные, знаешь, где бы я сейчас была?»
Поделилась печалями с отцом Михаилом, тот сказал: «Стоп! Иначе доведешь себя до нервного срыва. Если бы Господу было угодно, чтобы твоя жизнь сложилась иначе, это бы случилось. Упустила свой шанс, значит, надо было упустить. Ни о чем не жалей».
Так я и поступаю: не беру жизнь как быка за рога, предпочитаю плыть по течению и верю, что оно меня в конце концов обязательно вынесет к чему-то доброму и хорошему.
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон ROSBRI ENGLISH HOUSE.
Подпишись на наш канал в Telegram