Открываю газету, а там интервью с Иосифом Кобзоном под броским названием: «Люся развелась со мной, когда я изменил ей с лучшей подругой» и моя фотография! Начинаю читать и понимаю, что просто обязана рассказать свою версию этой истории.
В институтские годы мы действительно были с Гурченко неразлучны. Но очень властная, она требовала от меня безусловного подчинения. Люсе не нравились мои подруги, она к ним ревновала. Надо было общаться только с ней. Не дай бог, в компании кому-то кто-то комплимент скажет, тут же «включала темперамент»: пела, играла на рояле, отбивала чечетку, а все остальные сидели тихо, как серые мышки. С Люсей было трудно, следовало не дружить, а служить ей. Когда я окончила ВГИК и поступила в Театр Моссовета, у меня началась своя карьера, постепенно появилось другое окружение. А от Гурченко со временем я попросту устала.
В интервью Кобзон рассказывает, как однажды Люся, уезжая на съемки, якобы попросила меня и его присмотреть за дочкой Машей. А я, такая-сякая, закрутила с ним роман. Вот его слова: «И мы с ней поехали в Рузу в Дом композиторов, отмечать Новый год. Отправили Машку к родителям, а сами уехали. Когда Люся вернулась, друзья ей про нас рассказали». Но его подводит память. В Рузу ездили, не отрицаю. Однако дело в том, что с Люсей мы близко дружили в конце пятидесятых — начале шестидесятых, а мой роман с Кобзоном начался в 1970-м, когда они с Гурченко уже развелись.
То есть к моменту возникновения отношений с «мужем лучшей подруги» я Люсю не видела несколько лет! Да и с Машей все звучит крайне нелепо. Эта история абсурдна! Ей тогда было одиннадцать, она была очень развитой и сообразительной, и даже представить себе невозможно, что мы могли бы крутить роман на глазах у девочки. Как и то, что Люся вообще оставила бы на нас своего ребенка — она была ужасно ревнивой. Кстати, та поездка в Рузу имела весьма печальный финал, никак с Люсей не связанный.
С Иосифом мы познакомились в ВТО. К тому времени я, актриса Театра Моссовета, уже сыграла главную роль в знаменитом фильме Сергея Параджанова «Тени забытых предков». Мне было тридцать с хвостиком. А сольная карьера Кобзона шла в гору.
Иосиф познакомил меня со своими близкими друзьями — Володей-циркачом, который гонял на мотоцикле под куполом цирка, и его женой Светланой. Вместе с ребятами мы часто ходили в рестораны, бывали у них дома. Иосиф водил в гости к композитору Яну Френкелю, с которым у него были очень теплые отношения.
Однажды утром — я еще была в постели — в дверь моей однокомнатной квартиры позвонили. Накинув халатик, открываю: на пороге Кобзон с Робертом Рождественским. Я удивилась их неожиданному визиту, а они, как детективы, не снимая пальто, не разувшись, проходят в комнату, с подозрением осматривают все, заглядывают на кухню... Покрутились и ушли, ничего толком так и не объяснив. Что это было? Может, Кобзон ревновал и хотел меня проверить?
После Иосиф пригласил меня к себе домой, познакомил с мамой и сестрой, очень симпатичной девушкой. Меня хорошо встретили, но думаю, его мама всерьез к этому визиту не отнеслась. Ну привел сыночек очередную барышню, что тут такого? Он сразу же увлек меня в свою комнату, и я осталась на ночь. Все было романтично, весело, легко. Но в результате мы не подошли друг другу. До серьезных отношений дело не дошло. У нас были разные планы на жизнь: я мечтала о карьере на сцене, а Кобзон — о большой семье и многочисленных детях.
Перед поездкой в Германию, помню, он спросил, что привезти. Я гордо ответила: «Ничего не надо!» Но вернувшись, Иосиф подарил мне модные сапоги и красивое белье. У нас купить такое тогда было невозможно...
Мы не обсуждали с Кобзоном его брак с Гурченко. Он мне рассказал только про телеграммы, которыми они обменялись. Люся, узнав об очередной измене Иосифа, написала «Горбатого могила исправит», а он ей ответил: «Горбатый». Гурченко пыталась, но так и не смогла подчинить себе Кобзона.
Приближалась встреча Нового года. Иосиф пригласил меня в Рузу, в Дом творчества композиторов. Я купила в «Березке» узкое переливающееся, как змеиная кожа, шикарное платье, которое шло мне безумно. Но было одно препятствие. Тридцать первого декабря в театре я играла в спектакле «Сверчок», и главное — он шел и на следующее утро. А за год до того со мной случилась одна трагическая история. Утром первого января я зашла поздравить друзей-соседей, они угостили наливкой, и меня развезло. Так что перед «Сверчком» оказалась немного не в форме. В гримерке со мной случилась истерика, я отказывалась выходить на сцену, и в результате сыграла другая актриса, а мне влепили выговор. И что же? Теперь история повторяется: наутро тот же спектакль, а я собираюсь за город с Кобзоном. Мама пыталась образумить:
— Доченька, не дай бог — мало ли что!
— Не каркай! — отмахнулась я.
Мне хотелось развеяться.Это был сложный период в моей жизни: неприятности на службе буквально преследовали. А тут еще я узнала, что сорвавшись с карниза седьмого этажа, погиб мой второй муж Женя Столяров. Музыкант-баянист, он руководил в нашем театре оркестром. Когда мы расстались, Евгений стал работать с Людмилой Зыкиной. Его смерть я приняла близко к сердцу... Позже узнала, что Гурченко связывали с ним отношения. Немудрено — он был талантливым и красивым мужчиной. Так что, получается, мы с Люсей «квиты»: обменялись своими бывшими мужьями. Такая вот ирония судьбы!
...Прости меня, мама! Ты оказалась права. Не стоило мне тогда ехать в Рузу. В Доме творчества собралась большая компания. Все меня, не стесняясь, разглядывали. Еще бы, очередная пассия Кобзона! От комплиментов закружилась голова. Да и сам Иосиф позже вспоминал: «Бестаева была безумно красивая, с атласной кожей». Он любил блондинок, и они отвечали ему взаимностью. Помню, как Люда Сенчина перед выходом на сцену целовала за кулисами кольцо с большим бриллиантом и приговаривала, что это ей Йосенька подарил!
Мы пили шампанское под бой курантов, танцевали. Я заранее всех предупредила:
— Утром спектакль. Не дай бог его сорвать, уже была такая история.
Меня дружно успокаивали:
— Не волнуйся, разбудим!
Проспали все! Продрав глаза, взглянула на часы: спектакль уже шел. Я стала кричать как сумасшедшая. Кобзон довез меня на такси до театра и предложил: «Скажи, что по дороге попала в аварию». Я молча вышла из машины, громко хлопнув дверью. С тех пор его больше не видела...
В театре на месткоме зачитали список моих прегрешений. Выслушав его, я покаянно сказала: «Меня надо не увольнять, а расстрелять». Решили уволить на полгода. Режиссер Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф, правая рука Завадского, к которой тут же побежали актрисочки просить мои роли, сказала: «Никого вводить не стану, буду ждать возвращения Тани». Забыть этого нельзя. День, когда меня восстановили, стал моим вторым рождением.
О нашем романе с Иосифом Люсе, конечно, доложили — свет не без добрых людей. Но она же не идиотка, чтобы звонить и устраивать разборки, ведь мы уже давно не общались.
А впервые в своей жизни я увидела Люсю на остановке, когда ехала на занятия во ВГИК. Двери открылись, и из троллейбуса выпорхнула стайка молодых людей. И среди них девушка — вылитая Лолита Торрес! Волосы колечками с челкой, тонкая талия, стянутая широким кожаным ремнем... А походка! Я шла за ней до дверей института и не могла отвести взгляда от ее покачивающейся юбки-колокола.
Мы познакомились и подружились. Я была такой же модницей, как и Люся, это нас еще сильнее объединяло. Покупали польские журналы и по ним создавали наряды. Тогда крутили фильмы с Лолитой Торрес, мы шли в кинотеатр, а наутро у Гурченко появлялась обновка — точь-в-точь как у аргентинской звезды.
Люся копировала свой идеал, а во ВГИКе над этим посмеивались. Однажды Вася Шукшин, студент режиссерского отделения, даже выступил на комсомольском собрании с докладом «О подражании Люси Гурченко Лолите Торрес». В конце он сказал:
— Люся, ну что она тебе сдалась, эта Торрес? Лучше пой наши, русские песни.
В ответ Гурченко заявила:
— Что хочу, то и пою!
Даже на пробах в «Карнавальную ночь» она исполнила песню из репертуара аргентинки. У картины был невероятный успех. Во ВГИК мешками приходили письма для Леночки Крыловой с восторженными отзывами и признаниями в любви, а некоторые писаки, случалось, просили денег. Между тем у знаменитой артистки элементарно не хватало средств к существованию. Люся жила в общежитии, я с папой ненамного лучше — в коммуналке. До революции в нашем доме была гостиница, с тех пор сохранился красный ковер, тянувшийся по лестнице до четвертого этажа, а в пролетах висели старые зеркала и портреты советских вождей. Но на каждом этаже было чуть ли не по сто квартир с двумя умывальниками и двумя туалетами на всех жильцов.
Люся была на два года старше. Она училась на курсе Сергея Герасимова, я поступила к Борису Владимировичу Бибикову. Похожий на Станиславского — высокий, тонкий, с длинными пальцами — Бибиков был для меня богом. На занятиях я сидела на первом месте справа от педагога и не сводила с него глаз. От счастья у меня лились слезы. После первого курса Борис Владимирович сказал: «Матушка, я весь год просидел в твоих слезах. От вечной сырости чуть туберкулез не заработал».
Бибиков посмеивался над моей непосредственностью. Как-то нам дали задание изобразить домашних животных. На другой день прихожу в институт с синяком на переносице: увлеклась вхождением в образ курицы, клюющей зерно, и от усердия сильно ударилась носом о спинку стула.
— Матушка, это что такое?
— Я клевала...
Как же Бибиков смеялся!
Со мной на курсе учились Света Дружинина, Софико Чиаурели, Леня Куравлев. Леня никак не мог избавиться от пришепетывания. «Батюшка, расставаться будем!» — пригрозил ему Бибиков. Куравлев был очень смешным и все время что-то придумывал. То зайдет в аудиторию хромая, на негнущейся ноге, то как пират глаз платком перевяжет. Я, вытирая мокрые от хохота глаза, просила его: «Ленька, перестань, не смеши меня».
В 1957-м из-за съемок в фильме «Матрос с «Кометы» меня оставили на второй год. Это было трагедией, я не хотела расставаться с любимым педагогом и дружным курсом. На новом так не нравилось, что на занятиях по мастерству я все время плакала. Наш педагог Пыжова, жена Бибикова, оказывается, говорила мужу: «Слушай, забери свою Бестаеву. Она у меня сидит и рыдает»...
Теперь со мной учились Лена Корнилова, Наташа Кустинская и Тамара Семина. С Тамарой мы приятельствовали, а вот Кустинскую я не любила, она казалась глупой. Наташа тогда вышла замуж за Юру Чулюкина, а ведь на первом курсе у меня с ним случился роман.
Чулюкин был старше нас и внешне чем-то походил на вахтанговца Михаила Астангова, такой же породистый. Поговаривали даже, что Юра — его внебрачный сын. Мне льстило, что мой ухажер — будущий режиссер. Вскоре после встречи с Юрой Нового года я поняла, что влипла. Это было так неожиданно: первый курс, я совсем не готова к рождению ребенка. Юра тоже не горел желанием стать отцом. Мы пришли вместе с Чулюкиным в женскую консультацию, он написал расписку, что не возражает против прерывания беременности. На том и расстались. А на Кустинской он женился. Правда, в кино Юра толком так ее и не снял, хотя Наташа, знаю, очень хотела сыграть Тосю в его фильме «Девчата».
Моя однокурсница Лена Корнилова была хотя и красивая, но какая-то очень старомодная. Кто бы мог подумать, что именно эта тихоня сыграет роковую роль в браке Люси и Бори Андроникашвили...
В те годы я невольно Люсе в чем-то подражала. Переняла у нее манеру быстро тараторить, потом долго с этой привычкой боролась. Даже замуж с ней вышли почти одновременно. Наши будущие мужья — мой Алеша Габрилович и Люсин Боря Андроникашвили — были чуть старше и учились на сценарном. Сначала поженились Люся и Боря, а потом и Леша, видимо вдохновленный их примером, сделал мне предложение.
Помню, как Люся впервые увидела Борю во вгиковской столовой: взглянула на него и у нее выпал из рук поднос. «Бабушка, это мой размер!» — сказала она. Мы называли друг друга Бабушками, копируя героинь фильма Рене Клера. По черноволосому красавцу тайно вздыхала добрая половина студенток. Особенно их возбуждали его чувственные ноздри. Боря смеялся: «Наверное, они думают, что у меня африканский темперамент, а это я так скрываю внутренний зевок. Мне с ними скучно».
Сын расстрелянного писателя Бориса Пильняка и грузинской княжны, интеллектуал, он постоянно острил и цитировал великих мыслителей. Боря верховодил всеми, и Лешей Габриловичем тоже. А мы с Люсей смотрели в рот нашим избранникам. Андроникашвили подавал большие надежды. Но если Леша снял в итоге несколько хороших документальных фильмов, то Боря никак не реализовался. Полный пшик!
В брак Люся ринулась как в омут — с головой. Сразу решила рожать, не боясь за осиную талию и карьеру. Она была способна на настоящее чувство! В то время Люся ощущала себя абсолютно счастливой: к ней уже пришла слава, она вышла замуж за самого красивого мужчину на свете. Гурченко страстно любила Андроникашвили. Они жили в Черемушках в съемной «однушке». Там и Маша родилась.
Я догадывалась, что Боря погуливает, но от подруги этот факт скрывала. Однажды актриса из Белоруссии, с которой Гурченко на съемках делила номер в гостинице, доложила Люсе, что муж изменяет ей с Леной Корниловой. С той самой тихоней с моего курса. Для Люси это было ударом! Она наивно верила, что ее Боря ни на кого даже не смотрит, хранит верность. И хотя для него это была всего лишь очередная интрижка, максималистка Гурченко немедленно выгнала мужа.
Вот какое письмо написала она мне со съемок: «С Борей мы разошлись совсем, для меня это к лучшему, для Маши — нет. Но ничего поменять нельзя. Его невозможно узнать. Невольно с ужасом думаешь: где же его сущность — та, что длилась четыре года, или та, что сейчас... Помнишь, в прошлом году в Киеве я говорила о своих сомнениях насчет него. Ну вот, уже все... Самое противное, что он меня так долго обманывал... Но ведь у меня Маша, которая уже говорит, и я ей что-то должна говорить об отце... Если Боря будет с Корниловой, еще раз убежусь, что он просто бабник без разбора. Пишу тебе, а сама вспоминаю все обиды, уж очень больно. Всех ненавижу, никому не верю, даже тебе боюсь верить. Вот до чего дошло...»
Удивительно, но мы с Лешей Габриловичем прожили вместе примерно столько же, сколько Люся с Борей, — три года. Но наши отношения складывались совсем по-другому.
С самого начала Леша безумно и абсолютно ко всем меня ревновал. Однажды, помню, идем, а он все выясняет, почему я на кого-то «так» посмотрела. Я отшучивалась. Уже во дворе он первый раз меня ударил — по щеке. От неожиданности начала смеяться — такая была дурацкая реакция. Его это еще больше разозлило. Он яростно тряс меня за плечи и кричал: «Пойми, ты же теперь не простая, а любимая!» Эти слова меня как током пронзили. Я просто умирала от счастья. И конечно, тут же все простила. Но не прошло и нескольких дней, как он опять приревновал и замахнулся на меня. И я снова засмеялась. Так и пошло: Алеша бьет, а я нервно смеюсь...
Семья Габриловичей была очень именитой. С достатком, с традициями. Дом — полная чаша. Отец Леши Евгений Габрилович — прославленный сценарист, мама Нина Яковлевна — светская львица. Она была известной в Москве красавицей.
Когда мы поженились, я переехала в их дом у метро «Аэропорт». Мне все там было в новинку — и размеры квартиры, и шикарная мебель, и чудесные пирожки свекрови. Нина Яковлевна часто принимала подруг, они вечерами играли в покер. Хозяйка дома ими верховодила, как, впрочем, и всеми домашними. Ей хотелось, чтобы я подавала гостьям чай, мило улыбалась и поддерживала беседу. Свекровь всерьез решила сделать из меня настоящую даму. Повела к своей модистке, она шила нам грации из атласа. На дом приходили массажистки, маникюрши и педикюрши.
По утрам Нина Яковлевна кричала: «Евреи, завтракать!» Меня она звала Танька-армянка. Видимо, из-за кавказских корней. Кстати, папа мое замужество не одобрял. Лешу он окрестил «женихом из Могилева». Но тем не менее все время привозил Габриловичам из Осетии чурчхелу, вино. Конечно, он очень хотел, чтобы у меня в семье все было хорошо.
Когда я забеременела, свекровь категорически заявила: «От Алеши нельзя забеременеть!» Она почему-то не верила в такую возможность, сумев внушить это и сыну. Нина Яковлевна постоянно повторяла Леше: «Все женщины шлюхи, ты это учти!» Мне пришлось сделать аборт...
Ну какой могла быть у нас дальнейшая жизнь? Бесконечные сцены ревности, скандалы, драки. Иногда вынуждена была ходить в черных очках, прикрывая синяки, врала, что попала в аварию. Вся проблема заключалась в том, что Алеша был маменькиным сынком. Нина Яковлевна держала его в ежовых рукавицах и все время ставила ему в пример старшего брата: «Вот Юрочка так бы не поступил...» Тринадцатилетний Юра, сын Нины Яковлевны от первого брака, утонул на даче в пруду. Над ее кроватью висел его портрет. Как вечный укор Леше...
Габрилович-старший боялся даже посмотреть в мою сторону, все молчал и ходил мимо бочком-бочком. Не дай бог, Нина Яковлевна приревнует. Она его постоянно пилила, припоминая, что он на кого-то когда-то посмотрел. А себе моя свекровь многое позволяла, ну очень боевой была. Говорят, даже уходила от Габриловича с маленьким Лешей к режиссеру Ефиму Дзигану. Но Евгений Иосифович очень жену любил и все прощал. Книгу «Четыре четверти», по мотивам которой был снят фильм «Объяснение в любви», он посвятил ей.
Под окнами их квартиры была литфондовская поликлиника, куда Нина Яковлевна регулярно спускалась лечиться. Все кислородными подушками дышала. И своим мужикам постоянно повторяла: «Я больная, скоро умру». И умерла. Кажется, назло им, сомневающимся в ее хворях!
Наш брак с Лешей был, что называется, студенческим. Очень молодые, неопытные и по большому счету беспечные, мы большой компанией ходили в ВТО, потом на машинах мчались во Внуково догуливать в ночном ресторане. Леша при всех любил надо мной подтрунивать:
— Танюха, сколько будет девятью восемь?
— Не знаю... Отстань!
— Ха-ха-ха, смотрите, она таблицу умножения не знает!
Зато муж приучил меня к чтению, у них была хорошая библиотека.
Но очередной скандал поставил точку в наших отношениях. Леша снова распустил руки, а я начала орать, бросила в мужа какую-то склянку и попала в портрет Евгения Иосифовича. Лешиному возмущению не было предела: «Она разбила портрет отца!» Его родители нас не разнимали, интеллигентно прятались в своей комнате. Я выскочила из подъезда и пешком пошла домой. Тогда посередине Ленинградки была аллея с деревьями и скамеечками, вот по ней и шла. А Леша бежал за мной и просил не уходить, остаться, говорил, что любит. Но синяки эти мне окончательно надоели.
После нашего расставания Леша, как и Люсин Боря, пустился вскачь наверстывать упущенную свободу. У обоих начались гулянки. Андроникашвили связали отношения с Нонной Мордюковой, а в жизни Габриловича появились Майя Булгакова. Она родила ему дочь. Все-таки неправа была Нина Яковлевна насчет того, что Леша не может быть отцом... Спустя время он с Булгаковой расписался.
А мы с Люсей, после того как неудачно «сходили замуж», стали еще теснее общаться, к тому же вместе снимались в фильме «Роман и Франческа». Люся была лидером, мне оставалось только прислушиваться и соглашаться. Гурченко считала меня более красивой, чем она сама. Говорила, что моя красота «биологическая», природная такая, какая бывает у неба или травы. В своих воспоминаниях она написала так: «Когда я видела Таню, почему-то съеживалась и уступала дорогу ее красоте. Боже мой, что началось на Киевской киностудии, как только Таня Бестаева вышла, нет! — вынула свою красивую ножку из машины... Вот это был фурор! По студии шла бело-розовая блондинка в сопровождении гувернантки-секретарши в сереньком платьице с беленьким воротничком... В общем, все кончилось тем, что Таню утвердили без проб. А мне назначили пробу». Самое интересное, что пробоваться в фильм «Роман и Франческа» мне предложила Люся. И вот так все получилось.
Гурченко с Борей расстались врагами. Из гордости она даже не подала на алименты. Позже в интервью с Машей я прочитала, что папа иногда забирал ее к своим родственникам. Однажды в день рождения дочери передал через друга подарок, сам зайти не решился — не хотел сталкиваться с Люсей.
А нам с Лешей удалось сохранить дружеские отношения. Какой-то период он был холостяком, и я с компанией приезжала к нему домой. Габрилович мне как подружке рассказывал о своих романах. Хвастался победами над актрисами нашего театра, гордился, что у него такие знаменитые любовницы. Я слушала-слушала, а потом сказала: «Слушай, Габрилович, в Москве столько театров, что ты все в моем-то пасешься?!» Думаю, он хотел вызвать во мне ревность: а вдруг у нас все снова закрутится?
У Леши был роман с Ией Саввиной, встречался он и с Ритой Тереховой. Мне в театре об этом никто не докладывал, сам рассказал. С Саввиной мы общались, у нас были добрые отношения, на гастролях, случалось, жили в одном номере. Я приезжала к ней на Грузинскую, где собирались любительницы игры в покер: Наташа Тенякова, Элка Бруновская — жена Вадима Бероева. Но дружбы у нас не получилось. Ия мне очень напомнила Гурченко, такая же властная и авторитарная. Как о ней очень метко сказала Раневская: «Гремучая смесь змеи с колокольчиком». С вечной папиросой во рту, Саввина любила отпустить крепкое словцо. Но ее оправдывали: «У Ии больной ребенок». Действительно, сын родился с синдромом Дауна, из-за этого Саввиной многое прощалось.
Рита Терехова пришла в Театр Моссовета позже меня, училась в студии при театре. Очень хорошенькая, с густой косой, носик «сапожком». Она сначала вышла замуж за Славу Бутенко, студента-студийца, но они быстро разбежались. Жила в общежитии и, как рассказывал Леша, часто ночевала у него на «Аэропорте». Нина Яковлевна была еще жива и, видимо, выбор сына одобряла, но Габрилович, по-моему, на Тереховой так и не женился.
Помню, как я рассказывала Леше о поездке с гастролями в Америку, о том, что мне в Театре Моссовета присвоили звание народной артистки. Он был в шоке: «Ну ладно Америка, я там бывал, но то, что ты народная, пережить не могу!»
В Театре Моссовета за мной пристально следили, ожидая, что я стану фавориткой Завадского. Все думали: «Бестаева нарасхват, много играет, а это так просто не бывает...» Но я была в театре чиста как ангел. Вера Марецкая первое время смотрела на меня с удовольствием, шутливо подтрунивала, даже говорила Завадскому: «Обрати внимание на Бортникова и Бестаеву. Их ждет хорошее будущее». А потом стала придираться на репетициях.
Вера Петровна была хозяйкой театра, хотя с Завадским они разошлись. У них были странные отношения: Завадский даже Новый год встречал вначале с Марецкой, потом с Улановой. Официально он был женат на Галине Сергеевне, но так до конца и не ушел от Веры Петровны. С Марецкой была связана вся его жизнь, совместный сын Женька, одно общее дело...
А вот Любовь Орлова, несмотря на свою славу в кино, в театре занимала скромное место, не тянула одеяло на себя. Очень интеллигентная, воспитанная. В спектакле «Глазами клоуна» я выходила на сцену в облегающем костюме. И Любовь Петровна деликатно сделала мне замечание: «Деточка, вы немного поправились... Вам нельзя этого делать».
Мы с Орловой играли в «Странной миссис Сэвидж». Интересно, что эту роль ей отдала Раневская. Любовь Петровна была в тот период без работы, и Фаина Георгиевна, которая дружила с ней еще со времен «Весны», прекрасно об этом знала. Орлова называла ее Мой Фей, а Раневская в свою очередь говорила: «Сказать про Любочку «добрый человек» все равно что про Льва Толстого — «писатель не без способностей».
Фаина Раневская пришла в Театр Моссовета после меня. Шел спектакль «Совесть», где я играла яркую, но отрицательную роль. Раневская в буфете подошла и сказала: «Вы мне очень понравились — такая ...!» Когда я получила звание заслуженной артистки, она мне подарила коробочку с надписью: «Танюшу, милую, поздравляю, крепко обнимаю, и желаю, желаю, желаю. Ваша Раневская», внутри лежало несколько серебряных кошелечков и зеркальце.
Но особенно я дружила со своим партнером Вадимом Бероевым. Возможно потому, что в Театре Моссовета было всего два осетина: я и Вадим. Нас актеры в шутку называли «наш кишлак». Мы с Вадюшей были в очень теплых отношениях. Играли вместе спектакли «Сверчок», «Вешние воды» и «Жизнь Сент-Экзюпери». Он был очень обаятельным, улыбчивым, походил на молодого Мастроянни, прекрасно играл на пианино. Одна беда — Вадим пил. И это его сгубило. Помню, пришла к нему в гримерную, он как раз переодевался. На него было жалко смотреть. Под брюками носил спортивные штаны, чтобы ножки не казались такими тонкими. Он буквально высыхал. Вадим ушел из жизни совсем молодым, ему не было и сорока...
Так получилось, что в жизни его дочки и внуков я сыграла определенную роль. Для кого-то стала крестной матерью на сцене, а кто-то даже и появился на свет благодаря мне. Когда в нашем театре Эфрос ставил спектакль «Турбаза», я порекомендовала ему Лялю, дочь Вадика. И он взял ее на роль. После того как Ляля забеременела, мама, Элла Бруновская, будучи с новым мужем за границей, попросила меня, по-дружески, отговорить дочь рожать. Но Ляля хотела ребенка, и я ее поддержала.
Элка была очень недовольна тем, что я не выполнила просьбу. Однако потом Лялин сын Егорка стал любимцем бабушки Эллы. Она мне говорила: «Какая ты молодец! Спасибо большое!» Егор Бероев сейчас известный актер, много снимается, женился на Ксении Алферовой. Позже Ляля родила Митю. Когда он подрос, я рекомендовала его на роль моего семилетнего сына в спектакле «Не будите мадам». Он играл в нем несколько лет, пока не вырос, и в итоге тоже выбрал актерскую профессию.
Так протекала моя жизнь. А у Люси шла тем временем своя. Расставшись с Борей, она влюбилась в Сашу Фадеева, приемного сына автора «Молодой гвардии». Он был необыкновенно хорош собой, но как актер — не очень. Хотя Люся в нем все-таки нашла талант. Она говорила Фадееву: «Ты не пропадешь — у тебя золотые руки!» Гурченко бегала по комиссионкам и скупала лампы, мебель, канделябры, а Саша всю эту рухлядь реставрировал. Но он пил, и в итоге они разошлись, зато Гурченко отошла большая двухкомнатная квартира на Садовой-Триумфальной, которую супругам купила Сашина мать Ангелина Степанова.
О том, что у Люси умер ее обожаемый отец, я не знала. Мне об этом сказал Гена Бортников, с которым она подружилась. Он был на похоронах и передал мне Люсины слова: «Если бы Бабушка пришла на похороны, я бы ей памятник при жизни поставила». Ну что ж теперь поделаешь? Если бы я знала...
Бортников тогда был вообще единственным нашим «связующим звеном». Он рассказывал мне о Люсе, о ее мужчинах. Когда Гены не стало, я совсем потеряла Гурченко из виду, только из СМИ что-то узнавала.
Однажды увидела Люсю в телевизионной программе. Съемка проходила в ее квартире. Она сидела в кресле с собачкой на руках. Говорила об очередном мужском предательстве, о том, что рассталась с Костей Купервейсом. И казалась очень несчастной и одинокой.
Я поняла, что Люсе плохо, стала думать, как помочь. И впервые за много лет набрала ее номер. Услышала знакомый, но только очень тихий голос:
— Алло.
— Здравствуй, Люсечка! Это Бабушка.
Она молчала.
— Мы с мужем хотим познакомить тебя с одним очень хорошим и достойным человеком, он...
Люся сухо оборвала меня на полуслове:
— Уже поздно...
— Ну, извини... — я положила трубку.
Позже узнала, что рядом с ней появился наконец-то человек — преданный, верный, о котором она мечтала всю жизнь. Моя помощь ей действительно была не нужна, Люся сама умела выкарабкиваться из любых тяжелых ситуаций, возрождаться из пепла. Я ее так и называла — Птица феникс. И когда она оказалась в больнице, подумала, что на этот раз обойдется тоже...
В конце марта 2011 года я сломала ногу. Спектакли у меня отменили, целыми днями лежала дома у телевизора. Вдруг в новостях слышу: «Сегодня скончалась Людмила Марковна Гурченко». Это был страшный удар! Ушел целый кусок жизни...
Наутро мой телефон разрывался от звонков. Журналисты откуда-то узнали, что много лет назад я была подругой Гурченко. Меня снимали в передачах, посвященных Люсе, брали интервью, возили на Новодевичье кладбище, где я наконец с ней попрощалась, положив цветы...
Когда-то, уже на излете нашей дружбы, я была у нее дома. Гурченко включила запись с песней «Город влюбленных людей» в исполнении малоизвестной тогда Анны Герман. Чувствовалось, что ей очень важно увидеть мою реакцию. И когда у меня из глаз полились слезы, она сказала: «Бабушка, за это я люблю тебя еще больше». Обе мы знали, что такое одиночество, и мечтали о далекой планете с городом, где всегда есть любовь.
Много лет спустя я репетировала в пьесе Брагинского «Комната». И предложила режиссеру, чтобы моя героиня Альбина спела ту самую песню. Потом на спектаклях, когда доходила до слов «Посидим, помолчим. Не нужны слова. Виноваты мы, а любовь права...», каждый раз едва сдерживала слезы. Ведь это про нас с Люсей.
Подпишись на наш канал в Telegram