Мы с Игорем развелись через полтора года после смерти Юрия Владимировича, что дало повод для пересудов: не рядили и не судили только ленивые...
Папа учил меня не зависеть от мужчин, во всем быть самостоятельной. И я не раз ясно давала понять своим любимым, что и без них в состоянии преодолеть любые препятствия. Они обижались, а я потом мучилась чувством вины. Только с годами пришло понимание, как важно правильно расставить приоритеты, а порой — даже смириться, забыть об амбициях и полностью посвятить себя дорогому человеку. Но мы крепки задним умом. Да и потом, плоть от плоти своих родителей, воспитанная ими, я, наверное, и не могла быть другой.
Мама, дочь раскулаченного крестьянина, натерпелась с ранних лет, но все же смогла окончить педучилище. Первый ее брак оказался неудачным: узнав об измене мужа, она забрала моего старшего брата Игоря и уехала в Сочи. Началась война, мама окончила курсы медсестер и стала работать в госпитале, где познакомилась с папой, он был морским офицером. Я появилась на свет в Измаиле. Потом папу направили в Ленинград учиться в Военно-морской академии, но мама заболела туберкулезом и он попросил перевести его на Черноморский флот. Так мы оказались в Севастополе, там мама, которая перенесла несколько операций, поправилась и даже родила мою сестричку Оленьку.
Мама лет до сорока была очень спортивной. И я по ее примеру занималась и гимнастикой, и баскетболом, и плаванием, и прыжками в воду, а кроме того — музыкой. Еще была бессменным редактором школьной стенгазеты. В драмкружке в постановке про декабристов играла княгиню Трубецкую, но после каждого спектакля у меня случались нервные срывы. И однажды наш руководитель, бывшая актриса, отозвала меня в сторонку: «Танюша, сцена не для тебя, ты там просто не выдержишь».
После выпускных экзаменов мы с мамой сели в поезд и отправились в Москву подавать документы в Институт иностранных языков. Но знаний моих не хватило, за английский схватила тройку. К счастью, успела отнести документы в МГУ, успешно сдала экзамены и, получив студенческий билет заочного отделения филологического факультета, вернулась в Севастополь. Надо было срочно искать работу. Обратилась в горком комсомола.
— Поедете в Балаклаву, комсоргом на кирпичный завод? — спросили меня.
— Поеду!
На заводе работали в основном молодые девчонки, они весь день лепили кирпичи. Жили в общежитии по двадцать человек в комнате, где и принимали ухажеров-моряков. Я должна была их воспитывать, внушать, что нельзя курить, пить вино и играть в карты. А чем им еще заниматься в свободное от тяжелейшей работы время?! Пыталась выбить у руководства завода комнату отдыха, но с меня требовали какие-то отчеты, лекции, стенгазеты. Через три месяца тетка-инспекторша из райкома признала мою работу неудовлетворительной и уволила.
Мама подала идею: «У нас в соседнем подъезде живет редактор газеты «Слава Севастополя». Может, к нему обратиться?» И меня взяли в отдел писем, вскоре избрали секретарем комсомольской организации, а чуть позже и членом горкома комсомола. Работа очень нравилась, я писала очерки, заметки, редактировала письма читателей, организовывала «огоньки», творческие встречи... Но однажды ответсек газеты сказал: «Если хочешь стать настоящим журналистом, надо ехать в столицу. Иначе засосет рутина».
А меня и так тянуло в Москву, там в инязе учился мальчик из параллельного класса, моя первая любовь. Я досдала необходимые экзамены и перевелась на дневное отделение. Зимой он сделал мне предложение, в августе сыграли свадьбу. А в октябре я от своего ненаглядного ушла. В двадцать лет размолвки и разногласия воспринимаются остро. Ну, скажем, иду я из университета, покупаю букетик любимых незабудок. Дома начинается разборка: откуда цветы? Признаюсь, что сама себе купила. Он не верит.
А еще как-то рассказала ему, что мама переболела туберкулезом. Тут же моя свекровь стала выяснять, не стою ли и я на учете в диспансере. Узнав об этом, возмутилась:
— А если бы я болела, ты бы на мне не женился?
Он начал оправдываться:
— Мама волнуется за здоровье наших будущих детей.
Наверное, свекровь по-своему была права, но разве это объяснишь юной максималистке? Слово за слово, я сняла с пальца перстень с сапфирами и бриллиантами, свадебный подарок родителей мужа, и вернулась к родственникам. Переживала? Не то слово! Хотела его убить за предательство.
Родители решили, что мне в такой ситуации необходим коллектив сверстников. Так я оказалась в общежитии МГУ — знаменитой высотке на Ленинских горах. Жизнь там кипела.
На одном курсе со мной училась Ирина Андропова. Фамилию где-то слышала, но про то, что она дочь высокопоставленного чиновника — Юрий Владимирович был тогда кандидатом в члены Политбюро, — не знала. Мы подружились. Нашей общей подругой была еще одна очень интересная девушка, светлый человек, назовем ее Светланой. Она была влюблена в Ириного брата Игоря, который учился в МГИМО. Нам очень хотелось как-то ее поддержать, и случай представился. В МГИМО устраивали новогодний вечер, куда мы все вместе и отправились. Веселье было в разгаре, когда Светочка вдруг меня толкнула: «Он за соседним столиком!» Галантный молодой человек тоже нас углядел, помахал рукой, подошел...
Когда все закончилось, домой меня отвез его однокурсник. Игорь проводил мою подругу. Второй раз мы с ним встретились у Светланы дома, когда Седьмого ноября отмечали пятидесятилетие Октябрьской революции. Вечером Игорь предложил меня проводить, до Ленинских гор шли долго, о чем-то болтали, «казуистничали» (значение этого слова впервые разъяснил мне он). Прощаясь, Игорь попытался меня поцеловать, но я отстранилась — предать подругу? Как можно?
На другой день прибегают соседки по комнате: «Таня, спустись вниз, там какой-то Игорь ждет». В общежитие в те времена посторонних не пускали, а сама я никуда не пошла. Он приходил как на службу в течение десяти дней. Подружки уговаривали: «Да пожалей ты его, спустись, поговори». Я держала оборону.
Тогда Игорь сменил тактику и пришел к учебному корпусу на Манежной. Я сидела на лекции. Вдруг однокурсник шепчет: «Тебя ждут в коридоре». Отпросилась, выхожу — а за дверью стоит Игорь. Тут уж деваться было некуда. Он пригласил пойти вместе с ним и Ириной в студенческий театр МГУ, спектакли которого гремели на всю Москву. Я ответила: «Не знаю, смогу ли, подумаю, а сейчас должна идти, у меня лекция». Вернулась в аудиторию. Ирина, многозначительно глядя, говорит: «Пока я ни о чем не спрашиваю...» Оказывается, брат уже успел ей признаться, что увлечен мною.
Не помню, что мы смотрели. В спектакле играл Миша Филиппов, который нравился Ирине и позже стал ее мужем. А мы с Игорем с того дня начали встречаться. Прошел месяц. Хорошо помню, как декабрьским днем он встретил меня после занятий, пошли гулять по Александровскому саду, я поднялась на бордюр, балансировала на нем, как канатоходец. Игорь протянул мне руку и сказал: «Выходи за меня замуж». Не помню, что ответила, но сердце забилось чаще — слишком быстро развивались события. А как же Светлана? Я чувствовала, что теряю одну из лучших подруг.
Под Новый год в Москву приехали мои родители с братом. Спрашивают: как дела? Я призналась, что встречаюсь с сыном такого-то. Брат был категоричен:
— Гони его взашей! Поматросит и бросит!
— Нет, — говорю, — вроде все серьезно, он сделал мне предложение.
А вскоре я познакомилась с родителями Игоря. Сначала он отвез меня в ЦКБ — там лежала его мама. Татьяна Филипповна встретила меня доброжелательно, угощая чаем, расспрашивала об университете, родителях. Чувствовалось, что я ей понравилась. А меня она просто очаровала своим внешним видом: красивая, ухоженная, в элегантных брючках, облегавших ее стройную фигуру. Маникюр, аккуратная стрижка — и это в больнице. Когда ее выписали, она устроила обед в квартире на Кутузовском проспекте, предупредив: будет и Юрий Владимирович. Я не волновалась, разве что чуть-чуть, но вот Игорь почему-то страшно разнервничался.
Когда его отец приехал, все направились к столу. Игорь раскачивался на стуле. «Ты сейчас грохнешься», — предупредил Андропов-старший. Только он это произнес, как Игорь полетел на пол вверх тормашками. Слава богу, обошлось без травм, все посмеялись, пошел непринужденный разговор. Юрий Владимирович был остроумен, он вообще умел разрядить обстановку парой фраз. Рядом с ним не ощущалось напряжения, неудобства. С этим чувством тепла я вошла в семью Андроповых.
Прошло немного времени, и Ирина пригласила меня на дачу: нам надо было писать курсовые. Андроповы занимали скромный двухэтажный дом — госдачу в поселке за Жуковкой. Охрана во дворе была почти невидимой. Обслуживающий персонал состоял из трех человек: повара, официантки и водителя. Все они были скромными и доброжелательными людьми. Повар дядя Валя пек такие пирожки, которые не надо было жевать, они проглатывались целиком. Я потом неоднократно консультировалась с ним, как готовить супы, салаты. Раиса Максимовна Горбачева при мне просила у дяди Вали рецепт фирменного блюда, когда они с Михаилом Сергеевичем приезжали на день рождения к Татьяне Филипповне.
Мы с Ириной жили в одной небольшой комнатке, там стояли две кровати, шкаф и письменный стол — тесновато, но уютно. Днем строчили курсовые, вечером гуляли по территории, смотрели телевизор. Но через десять дней ситуация стала меня тяготить: ну кто я такая, какое имею право здесь находиться? Отношения с Игорем оставались платоническими, день свадьбы еще не определен, мне казалось, я всех обременяю своим присутствием. Сказала Игорю, что уезжаю в Москву.
— Тебе что, здесь плохо? Тебя кто-то обижает?
— Нет, но я должна уехать.
— У тебя кто-то есть?
— Нет у меня никого, никаких обязательств.
Ну как объяснить? Начала привирать, что надо срочно зайти к родственникам. Короче говоря, сбежала.
Через день позвонила Татьяна Филипповна: «Ты уехала, а Игорь заболел, его увезли в больницу». Ловлю такси, мчусь на дачу. Татьяна Филипповна выдает мне по первое число! Еду в больницу, там выясняю, что у жениха после моего отъезда началась страшная мигрень, подскочило давление. Пришла в палату, Игорь стал меня упрекать, и мы впервые поссорились.
Я сдала сессию и отправилась на лето в Севастополь к родителям. Не прошло и недели, как туда явился Игорь. Приехал с подарками, свататься. Отцу подарил электробритву, маме — французский парфюм, мне — красивое платье. Официально попросил моей руки. В Москву возвратились вместе, а свадьбу решили сыграть этим же летом 1968 года.
Чем больше мы узнавали друг друга, тем крепче становились наши отношения. Ходили в театры, на кинопросмотры, Игорь ввел меня в круг своих друзей. Мне было с ним интересно, я уж не говорю про чувства — они стали очень сильными. Он умел ухаживать, делал это красиво, по-рыцарски, один раз даже дрался из-за меня! Сидели как-то в компании, а когда собрались уходить, за мной увязался парень, самоуверенный и агрессивный. Игорь объяснил: девушка с ним пришла, с ним и уйдет, но тот не понял. Игорь, прямо скажем, не спортсмен, но в драку полез без оглядки, невзирая на атлетическое сложение подвыпившего хама. К счастью, прибежали наши друзья и растащили драчунов.
Однажды мы бродили по городу и подошли к площади Дзержинского. Время было позднее, около полуночи. Игорь вдруг остановился и сказал:
— Мне кажется, наша свадьба откладывается.
Я оторопела:
— Почему?!
— Посмотри! — он указал на здание Комитета госбезопасности, свет горел во всех окнах. Юрий Владимирович тогда уже стал председателем КГБ СССР.
События в Чехословакии, получившие название Пражская весна, всколыхнули мир, а как раз летом было принято решение о вводе войск стран Варшавского договора в ЧССР. Я тогда впервые подумала, как же наша судьба зависит от внешних обстоятельств. На самом деле мы повязаны невидимыми нитями. В одном месте кто-то дернул за ниточку, а колокольчик прозвонил на другом конце света. Вот и тут аукнулось, и свадьба наша была перенесена на осень. Она была очень скромной.
Через год после нас поженились Ира и Миша Филиппов, у них родился сын Дмитрий. Словом, семья увеличивалась.
Первое время мы с Игорем жили в квартире свекра. Тот постоянно пропадал на службе, иногда Юрия Владимировича не бывало дома неделями, водитель приезжал, забирал чистое белье, рубашки, отвозил ему. Выходных для Андропова не существовало. В субботу он поднимался немного позже, но обязательно ехал на работу. Мы еще дрыхнем, а Юрия Владимировича уже нет. Да и для того чтобы пересчитать воскресенья, когда он оставался дома, хватит пальцев одной руки.
Двухкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте нам дали, когда я ждала ребенка. Она была такой скромной, что патронажная медсестра, пришедшая к новорожденной Танюше, с любопытством заглянув на кухню и в ванную, удивилась: «Моя-то квартирка будет побольше вашей!»
Срок беременности был приличным, когда я сдавала очередную сессию. Подружка привезла мне из Франции синенькое платьице, которое скрывало округлившийся живот. На экзамене по литературе я вытянула билет: поэзия Демьяна Бедного, которого я, мягко говоря, не принимала. Экзаменаторам так и заявила:
— Такого поэта я не знаю!
— Надеемся, что о Блоке вы слышали?
Я с удовольствием ответила на все вопросы и получив четверку, вся пунцовая, вывалилась из аудитории, Игорь встретил вопросом:
— Ну как?
— Четверка! — радовалась, потому что рассчитывала лишь на тройку. Игорь показал на мой живот:
— Выплакала?
Было так обидно! Никто даже не заметил, что я в положении. И почему такие моменты запоминаются на всю жизнь?..
Академический отпуск решила не брать, мама уверяла: «У меня хватит сил поднять твоих детей». Но как раз в это время у нее обнаружили онкологическое заболевание и прооперировали в Первой градской больнице в Москве, где она чуть не умерла. Первый раз в жизни я видела, как плакал отец. Но мама выкарабкалась и вернулась в Севастополь. Через какое-то время я все же спросила, можно ли привезти Танюшку хоть на пару недель. И хотя папа на меня нашумел, мама внучку забрала, но ненадолго.
К родителям Игоря мы не обращались: они были в курсе наших проблем, но раз не предлагали помощи, значит, возможности не было. Так что диплом «Эстетические воззрения Бунина» я писала с Танюшкой на руках. А тут как назло у меня сменился научный руководитель. Вместо него пришла дама, которая, прочитав мои наброски, с ужасом спросила:
— Вы соображаете, что делаете? Зачем вы цитируете Мережковского, Библию? А знаете, кто у вас оппонент?
— Нет.
— Декан факультета профессор Соколов, у него докторская по Бунину.
Я уже готовилась к провалу, но отступать было некуда. Накануне защиты, укладывая дочку спать, заснула и сама, хотя еще не успела написать вступительное слово. На это, как полагала, будет целая ночь. Проснулась под утро в панике. Бегу к столу, а там три листа с готовым текстом, написанным рукой Игоря. Сочинить такое мне и не снилось! Спасибо, дорогой! Игорь крепко спал, не стала его будить. На защите уверенно ответила на все вопросы. И вдруг декан обращается ко мне:
— Татьяна, чем вы собираетесь заниматься после университета?
— Пока не решила.
— А не хотели бы пойти ко мне в аспирантуру?
— Это так для меня почетно!
Оценка диплома была наивысшей — пятерка, я была счастлива. Аспирантура? Игорь, младший научный сотрудник в Академии общественных наук, получал сто двадцать рублей. Так что пока мне было не до диссертации, и я решила искать работу. Пришла в газету «Советская культура» к главному редактору — с ним поговорила обо мне теща одного из друзей Игоря. Он ответил: «Мест пока нет, посотрудничайте внештатно». И я не отказывалась ни от каких заданий, бегала по мероприятиям, знакомилась с людьми. Прошел год, за это время в штат успели взять человек пять, а про меня словно забыли. Снова пошла к главному.
— Может, что-то во мне не устраивает?
— Мы не можем принять вас на работу. Вдруг ваши родственники будут против?
— С какой стати они могут быть против?! Наверное, вы хотели спросить, почему никто из них не позвонил вам лично и не попросил за меня? Так вот, этого никогда не будет!
Вышла, хлопнув дверью. На следующий день был подписан приказ о моем зачислении. Поначалу попала в отдел партийной жизни. Меня послали в командировку в родной Севастополь писать о первом секретаре горкома компартии Украины. Завотделом отредактировал текст и допустил ошибку, перепутал КПУ с КПСС. Меня тут же вызвали на ковер к главному редактору: «Как вы могли?! Это политическая ошибка!» Я нашла свой оригинал, узнала руку начальника, который ошибся, правя текст. Пришла к нему в кабинет и молча положила на стол свою рукопись. Он посмотрел и говорит:
— Тань, тебе ничего не будет, меня же — уволят, а как же дети?
— Все понимаю, но ты бы хоть извинился!
В итоге выговор влепили мне. Работать с человеком, который в любой момент может подставить, не смогла. Но на выручку пришел заведующий международным отделом Валерий Леднев, потрясающий журналист, отличный начальник, просто хороший человек.
О западных рок-идолах писать в газете ЦК не разрешалось, но мы находили лазейки, давали полную информацию о рок-музыкантах в рубрике «Такова их жизнь», приправляя ее долей критики. У меня как-то вышел большой материал о Pink Floyd. Леднев вызывает:
— Тань, а ты на их концерте была?
— Нет конечно.
— Жаль! Если бы там побывала, не написала бы такого говна!
Поначалу я отдала Танюшку в детский сад на пятидневку, но она тут же заболела. Приходилось постоянно брать больничный. Тогда за дело взялась мама и со словами «Вы без меня загубите ребенка» привезла няню из Севастополя, которая тут же нашла общий язык с дочкой. Через какое-то время няня захотела выучиться играть на гитаре, и мы с Игорем подарили ей шестиструнку. Вечерами, разучивая аккорды по самоучителю, она бренчала на ней в своей комнате. Потом попросила достать ей самовар, мол, будет сидеть около него с подругами, пить чай и играть им на гитаре. Мы покорно выполняли все ее просьбы.
Когда Танюшка пошла в первый класс, у нас родился Костя. Ребенком он оказался беспокойным, не давал спать ночами. Все домашние заботы были на мне: стирала, убирала, готовила. И вот однажды стою на подоконнике с тряпкой, мою окно после зимы. Погода на улице солнечная, поэтому прошу няню:
— Вывезите, пожалуйста, Костю на улицу, я его сейчас одену.
— Нет, не пойду. А вдруг переверну коляску?
Я человек незлобный, но тут с собой не совладала, швырнула в нее тряпку и крикнула:
— Чтобы завтра вас здесь не было! Мне такие помощники не нужны!
Она еле успела отскочить за дверь.
Когда сыну исполнилось полтора года, Юрий Владимирович похлопотал и нам дали четырехкомнатную квартиру на «Белорусской». На новоселье я приготовила легкий диетический обед — свекор уже очень тяжело болел и ел мало. Он вошел в квартиру и еще с порога радостно произнес: «Подъезжаем к вам и видим табличку со старым названием улицы — Тверская-Ямская. Надо же! Как будто листаешь Гиляровского. Приятно и душу греет». Поздравляя нас, он сказал: «Теперь я спокоен, крыша над головой у вас есть, квартира красивая. Желаю, ребята, чтобы здесь всегда были мир да любовь. И еще — берегите честь нашей семьи».
Я уважала Юрия Владимировича, ко всем его пожеланиям и советам всегда относилась со вниманием, но вот сохранять мир в семье становилось непросто. Я много работала, уставала, вечером приходила домой и заставала застолье. Особых нагрузок в Академии общественных наук у мужа не было, а свободного времени — хоть отбавляй. Поскольку в его окружении мы единственные имели свою квартиру (остальные ютились с родителями), все приезжали к нам. Общение было интересным, говорили о литературе, спорили, слушали бардов, подпевали им. Но все хорошо в меру, а у нас был проходной двор. Иногда ребенка приходилось подолгу укладывать, он все никак не засыпает, а гости уже сидят, надо для них что-то приготовить и подать на стол. Наедине говорила Игорю:
— Пора прекратить каждодневное веселье.
Он в ответ:
— Что в этом такого?
Справедливости ради надо сказать, что муж никогда не был агрессивным, в нашем доме не звучала ненормативная лексика. И все-таки наступали моменты, когда я уже не могла сдержаться и мы крепко ссорились. А потом все начиналось сначала.
Звонит однажды Ирина:
— Вы на дачу едете?
— Да тут у Игоря опять народ...
— Оставь их в покое, поезжай без него!
Собрала детей и уехала. Вечером Юрий Владимирович спрашивает:
— А где Игорь?
Я молчу, Ирина все ему честно выкладывает и задает риторический вопрос:
— Что с этим делать? Ничего.
— Как ничего? — удивляется Юрий Владимирович и говорит: — Вон стоит моя машина, пусть Татьяна поедет в Москву, всыплет мужикам по первое число и возвращается!
Еду домой, открываю дверь — веселье в разгаре. Подхожу к Игорю, отвешиваю ему изо всех сил хорошую оплеуху, разворачиваюсь, хлопаю дверью и возвращаюсь на дачу.
Игорь очень любил отца и дорожил его отношением. Потому родительские уроки конечно же давали свои плоды. Юрий Владимирович никогда не вламывался в жизнь членов своей семьи с громогласными обвинениями, укорами или, боже упаси, угрозами. Он какими-то фибрами души улавливал, где брешь, где боль, где порядок. И без резкого вмешательства исправлял кризисную ситуацию.
Юрий Владимирович, человек сдержанный, открыто ни к кому своих чувств не проявлял. Но для меня не было тайной, как трепетно и бережно он относился к Татьяне Филипповне. Сама же она казалась женщиной властной, но внутри была очень добросердечной. Я благодарна ей за то, что поддерживала меня в моменты размолвок с Игорем. Однажды, когда мы в очередной раз поругались, страшно разболелась голова, жало сердце. Лежала в одиночестве в нашей комнате на даче, вдруг заходит Татьяна Филипповна, несет поднос, на нем ваза с фруктами, чай, варенье: «Танечка, поешь, не расстраивайся, береги себя, отдыхай, все устаканится. А если что — обращайся ко мне».
После зарубежных поездок Юрий Владимирович обязательно передавал для меня подарки. Однажды привез очаровательные черные замшевые туфельки. Я позвонила Ирине:
— Как мне отблагодарить Юрия Владимировича?
Она ответила:
— Специально не благодари, он этого не любит, поцелуешь при случае.
Помню, поссорилась с Игорем и умчалась в командировку на фестиваль в Тбилиси, не сказав ему. Выходные он проводил на даче, и Юрий Владимирович поинтересовался:
— Где Татьяна?
— Не знаю.
— Сейчас выясним.
Я сидела в гостиничном номере, что-то писала. Вдруг стук в дверь, открываю, там два джигита изрядно подшофе.
— Вам, молодые люди, собственно, что надо?
— Татьяна Владимировна Квардакова? Проедемте с нами, — и показывают мне удостоверения офицеров КГБ.
— Никуда я не поеду.
— Тогда мы вынуждены будем вас доставить.
Пришлось отправиться в местное управление, где меня тут же по спецсвязи соединили с Москвой. В трубке раздался голос Игоря: «Татьяна, как проходит фестиваль? Скорее возвращайся домой, мы ждем». Конечно, возможности свекра были колоссальными.
Характером муж обладал сложным, часто замыкался в себе, и я чувствовала, что его раздирает какая-то внутренняя борьба, гложут тревожные мысли. Он раскрывался, только когда заходили друзья детства. Они вспоминали, как еще в школьные времена выпускали журнальчик «Творческие муки» со своими прозаическими и поэтическими эссе. Игорь писал очень хорошие стихи, они были настоящими, правда, он мне их никогда не читал, но и не прятал. Я находила исписанные мужем листки и чувствовала, что свои внутренние проблемы он выплескивает в поэзии. Иногда могла высказать свое мнение, но Игорь критики не любил. Я тоже писала, однако мне было до него далеко. Иногда мы даже переписывались стихами: уходя из дома, я могла оставить ему двустишие, а он на него отвечал. Помню, на обрывке газеты написал: «Пишешь неплохо, но очень уж красиво». Ему не нравился мой сироп, но я никогда и не претендовала на роль поэтессы. До сих пор не отношусь серьезно к своим сочинениям, хотя и написала немало песен, которые исполнялись со сцены. Но об этом позже.
Время от времени муж принимал решение, что ему пора «завязывать», и ложился в больницу. Но потом все повторялось. Снова появлялись друзья, зная, что у Игоря их всегда примут, накормят. Все они были прекрасными людьми, но когда мужа не стало, моментально растворились...
Игорь перешел на работу в Институт США и Канады на еще меньшую ставку. Через много лет в Афинах я разговорилась с директором института академиком Арбатовым, и Георгий Аркадьевич рассказал такую историю: «Я позвонил Юрию Владимировичу, сообщил, что Игорь изъявил желание работать у меня в институте, и услышал:
— Какая у тебя самая низкая ставка?
— Стажер получает девяносто рублей.
— Вот пусть и начнет со стажера, а дальше сам всего добивается».
Андропов не только не оказывал сыну никакой протекции, но еще и создавал препятствия, искренне считая, что каждый человек должен подниматься по карьерным ступеням самостоятельно, преодолевая сложности. Не берусь судить, правильно ли это. Мне кажется, любому важно ощущать, что за его спиной есть стена, выстроенная родителями, на которую можно опереться. Юрий Владимирович думал иначе.
Смерть отца стала для Игоря жуткой трагедией. Я старалась быть к нему поближе, поддерживать. Но именно в тот момент между нами пролегла глубокая трещина.
Он уже работал в МИДе, много мотался по командировкам по линии ОБСЕ — Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Часто просил меня поехать за рубеж вместе с ним. Но бросать работу я не хотела, поэтому оформляла командировки от «Советской культуры» или ТАСС. Мы были в Венгрии, Финляндии, Испании. В Швецию я поехала на юбилей Галины Улановой, ей при жизни ставили памятник в Стокгольме. Возвратившись, опубликовала статью об этом юбилее и первый раз в жизни подписалась «Татьяна Андропова». Хоть так я хотела поддержать Игоря, только что потерявшего отца. Он давно настаивал, чтобы я взяла его фамилию. Но я всегда объясняла: «Поставь себя на мое место, ну как с такой фамилией буду работать? Я же не формулы вывожу, не чертежи черчу, а общаюсь с людьми. Даже если фамилия Андропова их не испугает, все равно сразу появится дистанция».
Советской эстрадой я не интересовалась, но однажды меня попросили написать о Стасе Намине. Поговорила с ним, пару раз сходила на концерты группы «Цветы». После этого в газете ЦК КПСС впервые появилась статья о группе. Через какое-то время пересеклись с «Цветами» на фестивале в Сопоте, собирались одной компанией. Михаил Файнзильберг, который был музыкантом у Намина, тоже там мелькал, но я его совершенно не запомнила. Позже удивлялась себе: как можно было не обратить внимания на такого яркого молодого человека?
Прошло какое-то время, в редакцию приходит Стас:
— От меня ушли музыканты, так обидно, ведь это я создал группу, столько в нее вложил!
— Понимаю, но в чем проблема, как помочь?
— Если к тебе придет с жалобами Файнзильберг, не верь ему, он забрал моих музыкантов и организовал свою группу «Круг».
Действительно, вскоре Михаил с еще одним музыкантом группы появились у меня и стали рассказывать о своей горькой судьбе: мол, ушли, потому что невозможно было работать из-за авторитарности Стаса. «А сейчас нам ставят палки в колеса. Помогите», — жаловались они. И началось. Я ходила с ними в Министерство культуры, устраивала прослушивания, встречи с нужными людьми. Мне хотелось помочь талантливым ребятам.
Игорь к тому времени давно не хранил мне верность. Как я узнала? Странные мы люди — женщины! Раньше муж привозил мне из поездок какие-то дежурные подарки: сыр, вино, конфеты, то есть то, что ему покупали помощники. А тут вдруг стал внимателен: то духи преподнесет, то роскошное платье. «Что-то тут не так, —подумала я, — как будто грехи замаливает». Стала присматриваться и вычислила соперницу. Она была дамой из нашего ближнего круга, вхожа в дом. Однажды в упор спросила:
— Кто она?
— Дрянная девчонка, — он не стал ничего отрицать.
— Даю тебе месяц, определись, с кем тебе жить дальше.
Он был тогда опьянен своим чувством, просто окутан им, сходил с ума. Но не прошло и отведенного мною срока, как Игорь успокоился и все как-то само собой забылось. Я переживала, но со временем боль утихла...
А тут Михаил объяснился мне в любви. Я не предполагала, что отношения наши могут вылиться во что-то серьезное.
— У тебя кто-то появился? — спросил в свою очередь Игорь.
— Да, если хочешь, даже скажу тебе, кто он.
— Не надо, — муж не желал ничего знать, потому что не собирался терять семью.
Между тем профессия отнимала меня у детей: рабочий день мог продолжаться до позднего вечера. Танюшка пропадала в хореографическом училище, скучно ей не было. А за Костю я переживала. В выходные, что бы ни случалось, мы собирались на даче, это время полностью посвящала детям.
Когда Игорь объявил, что его вскоре отправят работать за рубеж, я не обрадовалась, понимая, чем мне это грозит. Пришлось бы уйти с работы, неизвестно, смогу ли окончить аспирантуру ГИТИСа, в которой к тому времени училась. Занятиям отдавалась с упоением. Правда, когда поступала, Игорь был против, считал это блажью. Хотя сам же ставил в пример жен своих коллег: у одного жена — профессор, у другого — кандидат наук. Мне это надоело. Вот и тему диссертации определила: «Эстетические функции музыки в драматическом театре». Стала собирать материал.
И вдруг муж сообщает:
— Осенью едем в Грецию.
Спрашиваю:
— В качестве кого тебя отправляют? Советником?
— Нет, послом.
Стали готовиться. Татьяна Филипповна давала ценные советы, поскольку набралась опыта, когда Юрий Владимирович был послом в Венгрии. Они занимали старинный особняк, вытяжек не было, и чтобы запах кухни не проникал в зал приемов, Татьяна Филипповна покупала дорогие сигары и просила персонал раскуривать их перед началом мероприятия.
Вспомнились и мамины советы, которые она давала, когда я и помыслить еще не могла о дипломатической жизни: «Доченька, образ женщины начинается с ног, ты можешь надеть простое ситцевое платье, но туфли должны быть достойными».
Когда прилетели в Афины, я спускалась по трапу в сереньком костюмчике и туфлях на шпильке. Танюшка осталась в Москве, а Костю, который еще не пошел в школу, мы взяли с собой. Нарядила его в бархатный пиджачок, белую рубашку, галстук. Игорь тоже смотрелся прекрасно.
Я любила перелистывать Paris Match, там часто фигурировала принцесса Монако Каролина. Мне нравился ее образ, наряды. И фасоны для своих туалетов, сшитых в нашем спецателье, сознаюсь, нередко слизывала у монаршей особы. Случай обновить одно из платьев представился в Афинах сразу — седьмого ноября посольство давало традиционный прием. Там ко мне подошла жена греческого министра спорта и туризма, очень элегантная женщина: «Мадам Андропова, потрясающе выглядите. Наконец-то вы открыли сезон длинных платьев! Я покупаю такие во Франции, но мне некуда в них пойти. Теперь знаю, что все свои наряды могу надевать к вам».
В посольстве появлялось немало именитых людей. В кабинете Игоря нередко засиживалась министр культуры певица Мелина Меркури, она была очень коммуникабельной и раскованной. Игоря умиляли ее простота и естественность. «Представляешь, — рассказывал он мне, — заходит Мелина, закуривает сигарету и, сняв туфли, спрашивает: «Можно я положу ноги на диван? Очень устала».
В стране тогда было неспокойно. Нас сразу предупредили, что без необходимости за пределы посольства лучше не выходить.
Однажды мне позвонила подруга и мы долго и откровенно болтали с ней о своем, о девичьем. На другой день в доме появился офицер безопасности: «Татьяна Владимировна, имейте в виду, что вас прослушивает не одна спецслужба, так что выражайтесь осторожнее».
Работа в посольстве та же армия: будь готов — ко всему готов. Помню, прилетела Танюшка, вечер, мы уже сидели чуть ли не в пижамах, хотели посмотреть телевизор и разбежаться по комнатам. А тут звонок: через час надо сопроводить на концерт высокопоставленных чиновников из России. Игорь сказал: «У меня много работы, а вы с Татьяной должны поехать». На сборы оставалось минут семь. Но мы успели одеться, причесаться и даже накраситься. На следующий день в газете появилась наша фотография с подписью: «Какие прекрасные русские лица», которая почему-то показалась мне несколько ироничной.
Я вообще переживала, что допускаю ошибки. А Игорь не спешил эти комплексы развеять, напротив, постоянно был мною недоволен, бурчал. Иногда в нем просыпалось что-то властное, и он начинал командовать: «Так, теперь все будешь делать, как я сказал».
Напряжение между нами нарастало. Он упрекал:
— Ты не хочешь войти в мое состояние!
— Но как мне в него войти, если ты не объясняешь, что с тобой происходит?
— Сама должна чувствовать.
Дома, в Москве, было легче. Рядом находились дети, родные Игоря, друзья. Не так бросалось в глаза, что мы отдаляемся друг от друга. А в Греции оказались один на один...
Однажды были на потрясающем острове, жили в гостинице в президентском люксе. Вечером после концерта, устроенного на древнегреческих развалинах, сидели на веранде. На столе, покрытом белоснежной скатертью, стояла бутылка с дорогим вином, мерцали хрустальные бокалы. Над головами звездное небо. Красота неописуемая! Вроде и разговоры должны соответствовать атмосфере, но Игорь вдруг спросил: «И что, ты будешь утверждать, что вы, бабы, можете все это променять на что-то другое? Что ты в состоянии это бросить и уехать?»
Я промолчала, но его слова были как пощечина. Все погасло: и небо, и роскошный стол, будь он неладен! Не понимала, как можно в окружении такой красоты думать о том, как бы лишний раз куснуть свою женщину? Ну обними ты ее, скажи: «Мы прожили с тобой сложную жизнь, но сегодня здесь все так легко и красиво. Давай сохраним это чувство хотя бы ради наших детей». Я встала и ушла в комнату.
Когда пришло время отпуска, Игорь предложил свой маршрут до Москвы: сначала отправиться в Египет, потом в Италию, а уж оттуда плыть в Одессу. Я давно мечтала побывать в Италии, даже учила язык, но от всего отказалась — так хотелось вырваться из этого «одиночества вдвоем» и поскорее оказаться дома.
Едва приехали, как Игорь стал демонстративно куда-то собираться.
— Ты уходишь?
— Да, иду к другу.
— Тогда и я здесь не останусь.
— Если ты выйдешь из дома, можешь сюда больше не возвращаться!
Не произнеси он этой фразы, может, мы и не расстались бы. Но она была сказана, полыхнула как спичка, подожгла бикфордов шнур, и грянул взрыв. Прожив со мной много лет, Игорь так и не понял, что на меня нельзя давить, нельзя ставить ультиматумы. Я же в тот момент ничего не чувствовала, в голове крутилось: «Ах, так?! Ну, получай!» Позвонила Михаилу, он подъехал с друзьями, и мы отправились в кафе. Дети гостили в Севастополе. И домой я не вернулась. Гордыня? Да. Малодушие? Да. Безответственность? Да. А может, любовь? Да!
Через день позвонила Игорю: «Я выполнила твое условие, не вернусь». Суда не было, я подписала документы, свидетельствующие о том, что ни на что не претендую. Позже появился человек из органов, отвез в паспортный стол, где мне выдали новый паспорт без штампа о браке. Было странное чувство, будто все это происходит со мной и в то же время не со мной. Я свободна. Но передо мной пропасть, бездна. Страшно!
Мы развелись через полтора года после смерти Юрия Владимировича, что дало повод для пересудов: не рядили и не судили только ленивые. В одном убеждена: при его жизни до развода с Игорем дело бы не дошло.
Долгое время не могла устроиться на работу, а мне надо было кормить двоих детей. На алименты я не подавала, деньги Игорь начал предлагать много позже, когда настали совсем уж трудные времена и отношения наши более или менее наладились.
Миша выступал с концертами, ездил на гастроли с новой группой «Круг». Там собрались очень талантливые музыканты. Поскольку все они были молодыми и вели рок-н-ролльный образ жизни, случалось много драм: кто-то периодически впадал в запой, кто-то подсел на травку. Вокруг было много искушений, а парни чувствовали себя звездами, покорителями женских сердец — это губило души, разбивало семьи.
Я ездила с ними по разным городам на гастроли. Радовалась, когда ребят принимали на концертах как кумиров, но и задавалась вопросом: смогу ли я жить вот так? Мне под сорок, у меня дети, ответственность. Миша прекрасный человек, тонкий, добрый, щедрый. Конечно, я его полюбила и все, что могла, для него делала. Стала писать стихи на Мишину музыку, так родилось множество песен.
Когда мы оставались наедине, Миша становился очень уютным и теплым. Но если меня не оказывалось рядом, с головой заныривал в рок-н-ролльную жизнь. Она переломала ему кости, он чуть не захлебнулся. Сколько раз его могли убить! Посмотрел кто-то косо, и разгоряченный Миша, этот внешне интеллигентный мальчик из хорошей еврейской семьи, тут же лезет в драку.
Собственного угла у него не было. Где мы только не жили тогда! Чаще всего у Мишиных друзей, но иногда я уходила к своим подругам.
Наконец нам с детьми выделили трехкомнатную квартиру на Патриарших. Когда ее показывали, окинула взглядом обшарпанные стены, серый потолок и заплакала. Человек, который сопровождал меня, сказал: «Не расстраивайтесь вы так! Все равно вернетесь к Игорю, а эта квартира останется детям!» Внутри что-то екнуло: да-да, это временно, надолго тут не задержусь. Когда мы с детьми вселились, Игорь предложил: «Приезжай и забирай все, что считаешь нужным». Увезла пару диванов — надо было на чем-то спать — и книжные стеллажи.
Танюша оканчивала училище, Костю я записала в находившуюся по соседству спецшколу № 20. Сама в конце концов вернулась рядовым корреспондентом в «Советскую культуру». Быт налаживался.
Мы продолжали общаться с мужем, поскольку нас связывали дети. К тому же двадцать лет брака в одночасье вычеркнуть из жизни невозможно. Мише это не нравилось, он ревновал. Однажды, когда я была у Игоря, он позвонил: «Если ты немедленно не вернешься, я сожгу твой партбилет». Сегодня эта угроза кажется смешной, а тогда за умышленную порчу партбилета могли разрушить жизнь. Но дело было не только в партбилете. Миша — человек эмоциональный, я за него боялась. И мне, конечно, тут же пришлось поехать к нему.
Постоянно мучили угрызения совести — и тут я виновата, и там: «Ну почему тебе приходится лицемерить? Почему приходится убеждать себя в том, в чем сама не уверена? Ладно, сейчас я побегу к Мише, все улажу, а потом вернусь к Игорю, пусть все уляжется, и мы все решим миром».
В другой раз, когда я снова была в квартире Игоря (обещала приготовить ему ужин), раздался Мишин звонок. Он был в ужасном состоянии, плакал. Я тоже заплакала. Они оба были для меня родными людьми, сердце рвалось на части! Вернулась домой, набрала номер Игоря:
— Прости, не смогла тебя дождаться, Мише плохо. Пожалуйста, дай мне паузу, чтобы все решить.
— Месяца хватит?
Дни летели, а я понимала, что не в состоянии переломить ситуацию. Через какое-то время мы с Андроповым вместе провожали Костю в Крым, в детский санаторий. Игорь поставил вопрос жестко:
— Решай сейчас, со мной ты или не со мной. Времени больше не осталось.
— Не знаю, что на это ответить.
— Молчи, только не лги!
И вскоре я поняла, что в жизни Игоря произошли перемены. Мы продолжали перезваниваться, но со мной разговаривал уже другой человек, голос стал чужим. Я не знала, радоваться этому или нет. В один прекрасный день Игорь объявил, что встретил замечательную женщину и собирается на ней жениться.
Когда узнала, что избранница — Людмила Чурсина, испытала легкий укол ревности. Мы, женщины, — эгоистки, в нас развито чувство собственничества. В то же время почувствовала облегчение: будоражившие меня вопросы отпали сами собой. Да и за Игоря стало спокойнее, я полагала, что он попал в надежные руки. Значит, ничего плохого с отцом моих детей теперь не случится.
Познакомиться с Чурсиной лично довелось при печальных обстоятельствах: умерла Татьяна Филипповна. Ириша собрала родню на поминки в квартире на Кутузовском, я помогала готовить и накрывать стол. Игорь с Людмилой явились с опозданием. Шестым чувством ощутила, что в их отношениях проскальзывает что-то лукавое, показалось — там нет безумной любви. Чурсина демонстративно ухаживала за Игорем: то галстук ему поправит, то воротник рубашки, то стряхнет с пиджака невидимую пылинку. Не знаю, хотела ли она таким образом сделать приятное Андропову или все же устраивала показательные выступления...
Игорь был очень плох, похудел, осунулся. Он безумно любил мать, осознать и принять ее уход долго не мог.
Людмила поселилась у Игоря, и когда я завозила к отцу Костю, было неприятно видеть, что в квартире, которую с любовью обустраивала своими руками, хозяйничает другая женщина. Но ревновать бывшего мужа было некогда, хватало своих забот и проблем, которые приходилось решать.
Через месяц после того как Игорь женился, мы с Михаилом тоже зарегистрировали брак. На свадьбе новобрачный почему-то страшно волновался и опрокидывал рюмку за рюмкой. Я забеспокоилась:
— Что ты делаешь?
А он:
— Я — сибиряк! Мне все нипочем!
Но к концу вечера наклюкался изрядно. Банкет продолжился у нас на Патриарших. Там Мише показалось непристойным поведение кого-то из гостей, и он вывел его в подъезд разбираться. Так что свадьба по всем законам жанра закончилась дракой.
Дети приняли Мишу тепло. Они просто отвечали ему тем же, с чем он вошел в их жизнь, — любовью. Вскоре мы познакомились и с Мишенькой-младшим — его сыном от первого брака, ему было года четыре. Дом наполнялся детским смехом, криками, музыкой.
Время шло, Игорь по-прежнему собирал веселые компании, только наши общие друзья стали бывать в его доме реже, в основном там теперь собиралась богемная публика, коллеги Чурсиной по театру. Уж не знаю, что происходило между ним и Людмилой, он никогда не посвящал меня в подробности, но звонить стал чаще. Постепенно начала понимать: в его новой семье что-то ломается. Во всяком случае, душевного комфорта там не было. Наши телефонные разговоры становились более продолжительными, Игорь все чаще заглядывал к нам на Патриаршие.
У нас с Михаилом тоже далеко не все было гладко. Частые посиделки, длительные загулы после гастролей — всякое случалось. К тому же он очень меня ревновал, даже если повода не было, ему все время что-то казалось. Старалась относиться к этому по-взрослому: я все же старше Миши на восемь лет, скандалов не закатывала. Да и не до того было: моего внимания по-прежнему требовали дети, работа, дом. Но иногда волны раздражения все же накатывали и Миша уезжал к друзьям. А через какое-то время мы снова сходились...
Миша человек энергичный и напористый, если ставит перед собой цель, то упорно идет к ней, не глядя под ноги, топчет все что ни попадя, да и сам не обходится без травм. Но внутри он ранимый, тонкий и трепетный. Конечно же, Файнзильбергу необходим наставник с ежовыми рукавицами, я с этой «должностью» далеко не всегда справлялась. Но по счастью судьба дарила Михаилу встречи с такими людьми.
Когда ему становилось тесно, он сбегал. Мишу изрядно помотало по миру, он жил и в Америке, где останавливался у моей дочери, которая туда перебралась, и в Швеции, и в Израиле. Но в конце концов вернулся на родину, уверовал в Бога, часто бывает на Святой земле, в монастырях, служит звонарем при храмах.
Между тем Игорь все чаще стал зависать у друзей. Иногда звонил: «Забери меня к себе». Случалось, просила Мишу на время уехать, чтобы Игорь мог побыть со мной и детьми. И он относился к этому уже с пониманием. А один раз Игорь приехал и слег, на «скорой» его увезли в ЦКБ, где поставили серьезный диагноз. Болел он очень тяжело, и я постоянно его навещала. Приехав в ЦКБ в очередной раз, услышала от него:
— Кажется, я сделал глупость. Чурсина вчера куда-то меня возила, и я там подписал бумаги.
— Какие бумаги?
— Что-то связанное с квартирой, я был в жутком состоянии, толком ничего не прочитал.
Выяснилось, что после приватизации квартиры Игоря Чурсина теперь имеет право на половину.
— Успокойся, она все-таки твоя жена.
— Как она могла? Мы ведь уже решили развестись...
В тот момент я оставалась для Игоря единственным человеком, которому он доверял свои проблемы. Очень жалела его и в глубине души чувствовала свою вину.
Разводились мы параллельно. Правда, в отличие от Игоря с Чурсиной мы с Мишей сохранили прекрасные отношения. Игорь был очень плох, часто ложился в больницу, я за ним ухаживала. Когда Чурсина выехала из квартиры, Игорь попросил меня перебраться к нему. Таня к тому времени уже вышла замуж и жила с мужем в Майами, так что мы с Костей поселились у Игоря, а квартиру на Патриарших сдали. Надо было выкручиваться, наших скромных заработков ни на что не хватало.
Чурсина торопила Игоря: «Давай решать вопрос, я нашла тебе двухкомнатную квартиру на Таганке». Но так хотелось сохранить квартиру на Белорусской, ведь ее выхлопотал для нас Юрий Владимирович и, можно сказать, освятил своим присутствием. И я приняла решение: квартира на Патриарших была продана, одну часть денег я отдала дочке, чтобы она могла купить жилье в Америке, вторую — Чурсиной.
Игорь настаивал, чтобы мы снова расписались. Но я уговорила его повременить, прийти в себя. Я собиралась к Танюше в Майами, сказала: «Вот вернусь — тогда и разберемся». Перед отъездом познакомила Игоря с Мишей, с которым мы продолжали общаться: «Ты должен узнать этого человека, — объясняла ему, — хочу, чтобы ты понял, к кому я уходила». Миша начал у нас бывать, охотно присматривал за Игорем, когда он болел, а мне надо было отлучиться. Андропов наконец принял меня такой, какая я есть...
Примерно в то же время у Игоря обнаружилась онкология. Операция прошла успешно, но появилась новая болячка — сердечно-легочная недостаточность. Ноги отекали, он не мог ходить, постоянно лежал в больницах. Два раза я вывозила его в Севастополь: моя мама сердечно любила зятя, очень по нему скучала, там у моря они могли часами сидеть и разговаривать. В первый свой приезд он еще мог добраться до пляжа самостоятельно, даже купался. Когда я привозила Игоря в Крым в 2004 году, как оказалось, в последний раз, уже приходилось возить его на машине, хотя до моря — десять минут ходьбы.
В последний год мы жили вдвоем — дети были в Америке. Несмотря на то что он тяжело болел, у нас постоянно собирались друзья. Я не работала, вела домашнее хозяйство. Игорь много читал. А еще он полюбил вместе со мной разгадывать кроссворды, хотя раньше над этим моим увлечением подшучивал. Когда не могли найти ответа на вопрос, рылся в энциклопедии или звонил сестре, Ирина — настоящий кладезь литературно-музыковедческих знаний. Это был самый благодатный, спокойный период нашего супружества. Помню, приехала из Америки от детей ужасно уставшая. Игорь встречал меня. Он ходил уже с палочкой, и опираясь на нее, встал на колено и сказал:
— Ну когда же ты снова станешь моей женой?!
Я расхохоталась:
— Игорь, дорогой, ну а кто мы сейчас? Ты — муж, я — жена. Чего нам еще не хватает?
— Нет, надо расписаться!
— Как ты себе это представляешь? Сейчас встанем и пойдем, ты с хромой ногой, я еле живая. Для чего расписываться? Чтобы делить имущество? Все же после нас достанется детям... Ну ладно, пойдем и поставим штамп.
Но мы так и не дошли до ЗАГСа. Игорь однажды попросил:
— Хорошо бы мне сфотографироваться, хочу красивый «патрет».
Я махнула рукой:
— Зачем он тебе?
Только позже поняла: он хотел оставить о себе память. Лучший его портрет сейчас стоит в комнате сына.
Когда в очередной раз у мужа сильно отекли ноги, он сказал:
— Надо опять лечь в больницу.
— К Чазову?
— Нет, мне нужно в ревматологию. Там у меня «тетенька в ботиках».
Так он называл профессоршу, которой очень доверял. Но она передала его своему аспиранту, а тот стал испытывать на Игоре новое лекарство. И вот муж звонит — вроде бы ему стало лучше. Только собралась навестить, как раздался звонок Ирины: «Можно я с тобой? Соскучилась по Иське, приготовила ему всякие вкусности».
Когда мы приехали, Игорь был в кислородной маске, задыхался, по груди стекали струйки крови. Я перепугалась:
— Что случилось?
Он протягивает мне инструкцию от лекарства и просит:
— Ты не прочитаешь? Тут что-то колют, а у меня кровь проступает на коже.
— Так, это надо срочно прекратить! Я сейчас же пойду к врачу!
— Не смей! Это тебе не Кремлевка, врачи были час назад, не надо их дергать. Просто забери меня отсюда. Сегодня уже не выпишут, кто-нибудь из вас останется со мной до завтра?
— Хорошо, я останусь. Но покурить-то ты отпустишь?
Я, конечно же, побежала разыскивать дежурного врача, все ей объяснила. Когда вернулась, уже в коридоре заметила, что у палаты носятся люди в белых халатах. Услышав, как стонет Игорь, ворвалась к нему и закричала: «Игорек, дыши!» Но он уже впал в кому...
Мы похоронили Игоря на Троекуровском кладбище, теперь он лежит там рядом с Татьяной Филипповной и... Танюшей.
После училища дочку приняли в Большой театр. Ее карьера складывалась удачно. К тому же она поступила в РАТИ, понимая, что со своим сколиозом долго не протянет на балетной сцене, хотя любила театр до безумия. Однажды, торопясь на работу, проголосовала на дороге, остановилась машина. Так она и познакомилась с будущим мужем.
Василий Харламов был спортсменом, играл в хоккей, а в девяностые занялся ресторанным бизнесом. Уж не знаю, что у него там случилось, но из страны ему пришлось срочно бежать. Времена были бандитские. Когда Таня объявила нам, что уезжает в Америку, я просто не поверила: «Доченька, как же ты все бросишь?!» Но поняла, что она сильно влюблена и сделает все, что скажет муж. Ехали, можно сказать, в неизвестность: ни родни, ни знакомых там не было, только школьный приятель Василия.
Они обосновались в Майами. Танюша по телефону успокаивала: у них все хорошо, Василий устроился на работу в автосалон. Потом он вроде бы окончательно встал на ноги, и я отправила в Америку Костю, который уже учился в восьмом классе. Его сопровождал Миша. А я занималась здоровьем Игоря и родителей. Но через год Костю вынуждена была забрать назад, у него с Василием категорически не складывались отношения. Хотела и дочку забрать, чувствовала, что атмосфера в доме тяжелая, мне было страшно бросать ее там одну, но Танюша уезжать не захотела. Костя окончил одиннадцатый класс и поступил в МГИМО.
Второй раз я полетела к Танюше, когда она родила нашу внучку Николь. Снова отвезла к ней Костю: в институте он попал в дурную компанию, где выпивали и употребляли наркотики. Его друзья гибли на глазах. К тому же знала, что в Америке законы очень строгие. Как-то в Майами пошли с сыном в кино, и я предложила перед сеансом посидеть в кафе, выпить пива. У Кости округлились глаза: «Мама, ты что?! Здесь пиво разрешено только с двадцати одного года, а мне семнадцать!» Костя окончил в Америке бизнес-школу, работал управляющим в греческом ресторане.
Сердце болело о дочери — Василий часто бывал резким, грубым, срывался по любому поводу. Танюша его оправдывала: «Он такой, потому что рано осиротел». Я оставила их в покое, но вскоре Василий вдруг срочно уехал в Москву. Дочь отказалась возвращаться. Конечно, ей было очень трудно и морально, и материально одной с ребенком в чужой стране.
Но она боец, не пала духом, выучила язык, получила водительские права, начала работать — преподавала танцы, сначала детям, потом взрослым. Трудилась на износ в трех местах практически без выходных. Но все балетные — люди выносливые, закаленные. Выглядела дочка прекрасно и чувствовала себя нормально. В Майами своеобразный климат, но он ей подходил. Я постоянно моталась по маршруту Севастополь—Москва—Майами.
Танюша не смогла приехать на похороны отца летом 2006-го, в тот момент решался вопрос о выдаче ей вида на жительство. Она получила его в сентябре, но снова отложила поездку: Николь уже ходила в школу и срывать ее оттуда в середине учебного года было нельзя. Так что в Москву мы смогли вместе полететь лишь в июне 2007 года, к годовщине смерти Игоря.
В Москве чуть ли не у трапа нас встретил Вася, усадил Танюшу с Николь в машину и, не дав нам попрощаться, увез к себе на съемную квартиру. Но что я могла поделать? Танюша очень любила его, да и Николь вновь обрела отца, пусть и через девять лет.
Не прошло и года, как Танюшу начали мучить сильные боли в животе. Обратились к врачам: рак желудка, срочно назначили операцию. Когда дочь вышла из наркоза, меня пустили к ней в палату. Исхудавшая, вся в бинтах и катетерах, она радостно прошептала: «Мам, я чувствую себя гораздо лучше, больше ничего не болит! Я выкарабкаюсь!» Пошла поблагодарить хирурга, но его слова меня убили: «Хотя операция прошла удачно, ей отведено жить не более года, держитесь...»
Мы с Костей находились рядом с ней до последней минуты, прошли все круги ада. И что бы я делала, если бы не помощь родных и близких людей?! За нее молились в монастырях Израиля, Палестины, Валаама, в московских храмах, духовную поддержку мы получали от храма Знамения в Ховрине, где служил Михаил. Он молился вместе со мной. Таня ушла у нас на руках...
Кого-то горе объединяет, нас с Василием оно развело в разные стороны. Не стану вдаваться в подробности того, как после смерти Тани повел себя бывший зять. Ну а пока всю свою любовь отдаю внучке Николь и сыну Косте. Волнуюсь за него, он до сих пор не нашел спутницу жизни, не завел детей.
Недавно стою в метро и слышу объявление: «Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны». Казалось бы, рядовая ситуация, но в тот момент показалось, что это объявление обращено ко мне: мой поезд уже дальше не пойдет! С этой мелодраматичной мыслью вышла из метро, и так стало себя жалко! Ком застрял в горле, но не реветь же на улице при народе! И вдруг услышала голос Игоря, который пробурчал: «Это пошло, Квардакова! Позвони Ирише, я же тебя просил. Узнай, как там сестричка? Как дела у Котьки? Архив и книги так и не разобраны? Займись-ка делами, романистка хренова!»
Подпишись на наш канал в Telegram