Была у меня жена из России, потом с Украины, затем связал судьбу с красавицей из Белоруссии... Детей пятеро плюс внучка, или все-таки шестеро — это ж смотря как считать!.. Форточку открывать опасаюсь: вдруг численность наследников снова увеличится?
А для интервью сейчас самое время! Как раз недавно я пришел к некоторым выводам, которые, может быть, кто-то захочет со мной разделить... Выводы эти сделаны не на пустом месте, собственной жизнью их проверил. Вот смотрите: я жил в Германии, Италии, Израиле. А на самом деле жить надо дома! Это же так просто! Где я дома? Много лет мне казалось, что в Израиле, а теперь думаю, что, похоже, ошибался.
Наверное, есть люди, которым для счастья нужны иные вещи. Вот кто-то женится на австралийке в дредах, и ему хорошо спать на лугу, где пасутся кенгуру, и попугайчики какают на его лысую голову — прекрасно! Но прекрасно — временно! Необходимо ощущение Дома. И рано или поздно это понимают все. У кого-то такое ощущение приходит на чужбине, а у кого-то нет.
— Федор, курьер всех времен и народов, нигилист, знамя поколения перестройки, заговорил о стабильности?
— Это не возрастное! Все гораздо хуже. Я, увы, пал жертвой своего паразитического образа жизни. За последние двадцать лет привык к тому, что деньги добываются из тумбочки. Работа, подработка, халтура, бизнес, придумать кому-то бизнес — все время было что-то, что позволяло вообще ни о чем не переживать. До феерического финансового успеха дело, допустим, не доходило, но содержать многочисленных детей, дедушек, бабушек, мамок-нянек вполне получалось.
А потом как-то — раз! — и денег не стало. Переломный момент случился, когда умерла моя мама, которая до этого долго болела. Мы с женой продали мамину квартиру и с этими деньгами поехали в традиционное для нас место — Израиль. Хотелось, чтобы сын научился плавать и говорить на иврите, пошел там в школу. Ну и думали, что сами наконец отдохнем, расслабимся, попьем белого вина... Вот тут-то у нас один мошенник и украл все, просто и незатейливо — считай, ограбил средь бела дня.
Мне было сорок четыре года — после тучных бизнесовых лет пришлось пойти работать санитаром в больницу, чтобы иметь возможность хотя бы оплачивать жилье. Одновременно выяснилось, что мы ждем второго ребенка. Родилась моя младшая дочь Нина. В общем, все, что могло случиться в один момент, — случилось. Очень я от всего этого взбодрился и даже пересмотрел свои взгляды на устройство мира и свое в нем место. Это довольно затратно психологически, но по-своему невероятно полезно. Наверное.
— Санитаром? То есть медицина, которую ты когда-то выбрал специальностью, по-прежнему привлекает?
— Ну, в этот момент я выполнял не прямые врачебные обязанности все-таки. Сейчас вспомню красивое русское слово, которым называется такая работа в Израиле. Это у нас в семье распространенная история — с трудом слова подбирать: я на трех языках говорю, могу слова путать, младший сын Степа в основном на иврите общается, Арсюша италоязычный... А, вспомнил! Волонтером я пошел, так в Израиле называют санитаров. А куда еще? Машины чинить? Но ведь у меня руки из нижней части спины растут!
И еще один аргумент: всегда скучал по бабушке-дедушке, которые меня воспитывали, забирали с пятидневки, куда определили родители. К сожалению, мои баба-деда довольно рано умерли. Еще очень люблю долгие стариковские рассказы о жизни. О пожилых людях вообще хочется заботиться. Больше скажу: я людей в принципе люблю и так было всегда. Поэтому при малейших финансовых затруднениях вариант, где зарабатывать пролетарские деньги, для меня давно определен — иду в ближайшую больницу.
Тем более как ты верно заметила, история эта давняя. Впервые на этот гуманистический путь я встал, когда после девятого класса вместо десятого поступил в медицинское училище, одно из лучших в Москве. Пошел туда не то чтобы по призванию... Просто не хотел больше учиться в школе, которая была супер-вся-из-себя с эстетическим уклоном. С моим обостренным чувством справедливости, помноженным на тягу к борьбе с режимом, я там не очень комфортно себя чувствовал. Вынос знамени, салюты, пионерия — все было против меня. В общем, не то что в десятый класс не тянуло, все шло к тому, что и девятый я вряд ли спокойно окончу. Очередной спор с учительницей истории по поводу личности товарища Сталина вылился в мое окончательное решение завершить школьное образование как-нибудь потом, при случае. Доучивался уже в вечерней школе рабочей молодежи.
Помните, как в далекие советские годы угрожали двоечникам и раздолбаям: «В ПТУ пойдешь!»? На самом деле в профессиональном образовании есть свои прелести, но конкретно мое поступление в ПТУ могли не перенести родственники, доктора наук в нескольких поколениях. Ну как они отпустили бы мальчика, певшего в хоре, учившегося играть на скрипке и трубе, в «путягу»? Оставались относительно интеллигентные варианты: училище конечно, но либо педагогическое, либо медицинское.
Пришел сначала к педагогам, в заведение, которое рядом с Домом журналиста. А там — сплошь толстые наглые бабищи. «Будут обижать или склонять к сожительству», — решил я. Медицинское произвело более благоприятное впечатление. После окончания его я, как и большинство однокурсников, отправился реализовывать полученные в аудитории знания сначала в отделение, потом в приемный покой и на станцию скорой помощи. Венцом моей медицинской карьеры стала должность санитара в прозекторской.
Тогда морги были пределом мечтаний младшего медицинского персонала. Умершие люди докторам и санитарам доставляют минимум беспокойства — лежат себе тихо, живым не мешают. А ты можешь поспать, почитать, многие пишут-сочиняют, развивают свое логическое мышление игрой в шахматы. Обыватель этого не понимает, моргов побаивается, и совершенно напрасно. Я там писал дневники и выпивал с очень интересными людьми.
Вообще говоря, я и целое государство — Советский Союз — застал уже в состоянии, интересном для прозекторской. Но какие встречались люди — и не только с номерком на ноге! Не страна, а какой-то сгусток, кластер интеллекта! Я много где в мире жил, но такое видел только у нас. Интересно все-таки, что нужно с людьми сотворить, чтобы произошел интеллектуальный взрыв, породивший эту уникальную вселенную.
Я пил с патологоанатомом, который по памяти на немецком цитировал Гегеля и сам себя перебивал цитатами из Гейне. Разговор на латыни между двумя врачами вообще был делом рядовым. Если я недопонимал и переспрашивал, сталкивался с искренним изумлением: «Федор, вы так дурно образованны...» Клиническая больница № 55, расположенная забор к забору со знаменитой психиатрической имени Кащенко, 1985-й. Два года там оттрубил и поработал бы еще, если б не кино.
И на встречу с Кареном Шахназаровым перед началом известных съемок «Курьера» (о которых надоело вспоминать, но ты все равно будешь спрашивать), я недолго думая, явился прямо с дежурства в медицинском халате, правда утратившем белый цвет ввиду плотного контакта с различными выделениями человеческих организмов, но тем не менее свежевыстиранном. Всем своим видом показывал, что в артисты не стремлюсь.
Может быть, именно эта индифферентность и приглянулась режиссеру. До этого он меня видел только однажды — на фото, которое ему принесла моя одноклассница Немоляева. Настя, видимо, устала наблюдать за творческими муками в поисках главного героя, которыми страдали старшие товарищи. В общем, в кино попал по блату — посредством Насти, чей отец работал оператором на картине. Потом писали, что я обскакал энное количество артистов и даже будущих звезд бездушного кино девяностых.
— Подожди, значит, школа все-таки была не так кошмарна? Вот с Немоляевой дружил...
— Отношения с Настей были прекрасными, но время мы проводили в разных компаниях. Объединяла нас театральная студия, куда оба ходили. Оттуда все и началось. Раз в год был эстрадный конкурс, раз в год — один спектакль и еще новогодняя сказка. Дополнительно студия выпускала капустники к знаменательным датам из жизни Вильгельма Пика (спорим, никто из читателей не знает, кто он), чье имя носила и возможно носит до сих пор школа № 875.
На самом деле в студии было интересно, мы упражнялись на разнообразном и достойном материале. Поставили мало кому известную пьесу Грибоедова «Студент». Однако думаю, вряд ли кто-то из нас отдавал себе отчет в том, что с нами проводят настоящие уроки актерского мастерства, немножко баловством все это казалось.
Но вот с Настей во время наших школьных творческих экспериментов сложилось полное актерское взаимопонимание. То есть когда все с полуслова ясно. Сейчас видимся редко, но свойство это в наших отношениях осталось. Вообще, про Настю хочу сказать, что она очень тонкая и умная актриса. Тогда, в юности, я этого не понимал и был крайне неправ. Когда мы работали на «Курьере», я вообще не воспринимал ее как актрису и даже где-то ляпнул что-то на этот счет. Очень жалею о последнем обстоятельстве. Позже, когда увидел другие Настины работы, понял, как сильно ошибался.
Да и школа, конечно, объективно была не столь кошмарна, какой казалась подростку-восьмикласснику. Помимо беспросветных праздничных линеек и речовок был у нас школьный кинотеатр, где иногда даже показывали картины Тарковского и Куросавы.
Но в общем государственность была чрезвычайно крепкой, любое выпадение из общей шеренги чревато подзатыльником в виде двойки. Наш учитель истории, ныне возглавляющий радио «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, на своих уроках требовал аккуратного оформления так называемых ленинских тетрадей. Помните этот мрак: туда нужно было записывать всякую галиматью про съезды и прочую бредятину? Сколько раз он отправлял меня в рекреацию за забытую (конечно, незаполненную) ленинскую тетрадку — не сосчитать! Но это и понятно: такие были правила игры. Когда же Алексей Алексеевич на волне перестройки перешел на сторону борцов за демократические ценности и гражданские свободы, мы даже несколько обалдели.
— «Курьер» тоже стал своеобразным символом перестроечных времен. И вообще фильмом культовым для поколения. Наверное, есть в этом заслуга и актеров. Немоляеву, как мы поняли, ты в то время артисткой не считал, но были же на площадке и звезды. Как складывались отношения с ними?
— Восхищался тогда и продолжаю восхищаться, например, Светланой Николаевной Крючковой. Света (тогда она еще была «Зиночкой», а не «Зинаидой Палной») актриса уровня бога! Мне кажется, самое беспристрастное мерило актерского мастерства — честно ответить себе на вопрос: «Смог бы ты сыграть как он (она)?» Вот как многие я, пожалуй, смог бы, а как Светлана Крючкова — точно нет. Есть у нее что-то такое внутри, чего не существует ни во мне, ни в других.
Олег Басилашвили очень помогал в совместных сценах. Я его страшно уважаю за профессионализм. И помогал он очень тактично, потому что на меня авторитетом надавить невозможно.
А вот с Инной Чуриковой отношения не сложились вообще. Мне показалось, она часто включала режим звезды, чего я очень не люблю. На съемочной площадке мы, конечно, не ссорились... Но, например, однажды она меня о чем-то спросила, я стал отвечать, а Инна Михайловна в самом начале моей пламенной тирады просто взяла и вышла.
Позже, когда я уже жил в Израиле, произошла еще одна неприятная и довольно унизительная для меня история. У Чуриковой был какой-то юбилей, мне позвонили с телевидения и предложили снять сюжет: я прилетаю с чужбины (из Израиля) в Москву, иду в «Ленком», мы с артисткой, сыгравшей маму моего беспокойного Мирошникова, встречаемся, я вручаю ей букет. Мне и идея понравилась, и чего ж лишний раз не слетать на халяву в Москву?
В общем, назначили время съемок, приехали мы в театр. На служебном входе нам предлагают Инну Михайловну подождать — она еще не готова выйти. Час стоим, два, я с этим букетом... Ну да ладно. Дождались-таки мы ее королевского выхода, Чурикова окинула меня странноватым взглядом и громко, на все фойе спросила: «А это кто?»
И я, уже начавший было каяться в своем юношеском максимализме в отношении Инны Михайловны (актриса-то она безусловно выдающаяся по российским меркам), мысли о покаянии быстренько оставил. Искренне надеюсь, что людей, верящих в возвышенность актерской профессии и в собственную в связи с этим «богоизбранность», судьба не заставит узнать, насколько это все надуманно и неправильно.
— Может, вы просто из разных социальных слоев, как было в «Курьере»? Вот тусовка немоляевской героини с немыслимым для простого советского человека «А в Париже так не носят»; вот компания Базина... Кстати, сам Федор Дунаевский — он-то к кому был ближе в те годы?
— Социально я был одинаково далек от обоих пластов. Мой герой Иван — сын школьных учителей. Как мы помним, папа женится на молодой и сваливает в Африку. Мама из школьной училки превратилась в училку пэтэушную. В общем, такой почти сельский вариант интеллигенции. Героиня Немоляевой Катя — профессорская дочь: продукты из «Березки», «бубльгум», свитерок, который папа привез с очередной пустой конференции в какой-нибудь братской Чехословакии.
Но был еще и третий слой интеллигенции — из тех, кого я назвал бы интеллигенцией подлинной: научные работники, литераторы, некоторая часть, как ни странно, военных. На даче у моих деда-бабы, к примеру, часто бывали соседи-космонавты. Образованнейшие люди, в шахматы на деньги с ними играть было опасно. Надеюсь, я произошел все-таки от этого третьего слоя. Хотя лживость и этой прослойки тоже очень остро чувствовал. Все эти КСП с «лыжами у печки» сдуло при появлении Большого Бабла. Идейных борцов вроде покойной Валерии Ильиничны Новодворской было наперечет. А в комсомол вступали все подряд. У меня в «медяге» было всего двое некомсомольцев: реально верующий парень, соблюдающий обряды, и я. Меня не приняли бы, даже если б я очень сильно захотел.
Мама моя была программистом. С отцом они познакомились на мехмате. Мне на себе довелось убедиться, что математики — особый подвид людей, у которых гармония всегда поверяется алгеброй. Мамины предки оба были писателями. Бабушка и дедушка со стороны отца историки, сам он — эколог (кроме мехмата еще биофак МГУ окончил. Кстати, папа известный ученый теперь). В общем, оба мои родителя натуральные интеллигенты, что совершенно не мешало им бурно собачиться на протяжении всей совместной жизни. Мы с сестрой (она на пять лет меня старше, живет в Израиле и тоже, как и родители, математик) получали передышки от их темпераментного общения только в периоды отъезда отца в командировки.
Вот командировки и развод (мои разбежались, когда мне исполнилось четырнадцать, папа потом женился на француженке и какое-то время жил в Париже, а в последние несколько лет обосновался в Хельсинки) — это и есть, наверное, то немногое, что действительно похоже на жизнь моего героя Мирошникова. Но Иван развод предков переживает сильно, а мы с сестрой скорее вздохнули с облегчением, недоумевая, чего это наши не разбежались раньше... Наверное ждали, когда мы с ней подрастем. Это очень распространенная ошибка: поддерживать давно разрушенное «ради детей».
— Получается, Базин не был тебе социально близким и понятным?.. Кстати, о смерти актера, исполнившего его роль, говорят разное. По одной версии, Владимир Смирнов входил в бандитскую группировку, лидером которой был Сергей Шевкуненко, прославившийся после фильма «Кортик». Оба были застрелены. По другой версии — он разбился в автокатастрофе. По третьей — его убили сотрудники милиции...
— Ну, социально близким нет, но понятным... Что ж тут непонятного? Это были совершенно реальные парни «на районе», обитатели кафе «Луна» на улице Пудовкина напротив «Мосфильма». Крышевали кафе, сидели там всегда. Про судьбу Смирнова, сыгравшего Базина, спрашивают часто, но я знаю эту историю только по рассказам общих знакомых. У Вовки помимо кафе была выездная торговля пивом. Помните, когда ящики прямо на тротуар выставляли и продавали? Кто-то полез без очереди, завязался конфликт. А Смирнов же был боксером, очень красиво боксировал, несмотря на то что тяжеловес, крутился молниеносно — я видел его на ринге. И в той очереди одного он вроде вырубил, а второй достал пистолет и расстрелял Вовку в упор.
— Грустная история. А могли бы узнать, отнестись с почтением... Хотя, конечно, Базин не главный герой. Тебе-то вот точно фильм жизнь перевернул. Помнишь звездные моменты?
— На осознание того, что что-то произошло, у меня ушло секунд пятнадцать. Я отправился в кинотеатр на Пушкинской площади на сеанс «Курьера», накрылся для конспирации капюшоном и наблюдал, как люди реагируют. Реагировали хорошо, приятно. Но в целом на том этапе внезапная популярность больше осложнила жизнь, чем принесла радость. Ролей «на волне» предлагалось много, но все они в той или иной мере были перепевками «Курьера». Это же ужасно скучно.
В купе поезда ездить стало невозможно: «О, так это вы! Как прекрасно, что вы это вы! Я угощу вас своей курочкой!» Или самогоном, или папироской и так далее. Отказаться сложно. Ты можешь залезть на верхнюю полку, уткнуться носом в стену и даже храпеть, но рано или поздно кто-то тебя растолкает с животрепещущим вопросом: «Эт-т-а-а... А Чурикова ваще как?» И ничего с этим не поделаешь, приходится свеситься из своего убежища и доверительно сообщить: «Да нормально!»
При том успехе, который имел фильм, несколько лет должно было пройти, чтобы до тебя перестали докапываться. Ну или сразу и радикально внешность поменять. Привыкнуть к навязчивому вниманию нельзя — это очень некомфортно. Наши люди и чувство такта — сочетание редкое. У кого-то это чувство таки есть, но почему-то эти люди со мной в одном поезде не ездили.
В славе был большой материальный плюс. Семьдесят рублей, больничная моя зарплата, оказались несопоставимыми с семьюстами за неделю, которые я зарабатывал, покатавшись по Русскому Северу с творческими встречами. Брал с собой гитару, исполнял что-то из репертуара Гребенщикова, Цоя, отвечал на вопросы. Народ интересовали в основном две темы: как я попал в кино и вдул ли Немоляевой. Серьезно говорю, это волновало все слои населения, потому и программы для выступления на авианосцах и на зонах были совершенно идентичными. Тоже скучно. Но жить с деньгами, как известно, приятнее, чем без денег. Тем более что жил я к тому времени уже в ГДР.
— Как тебя туда занесло?
— На родной станции метро «Юго-Западная» в советское время было настоящее поселение немцев, до сих пор существующее и процветающее. Немецкие дети ходили в отдельную школу, но некоторые считали, что в нашей образование давали более качественное. Поэтому Карл и оказался со мной за одной партой. Мы дружили. Когда нам исполнилось по шестнадцать лет, родители его забрали в Берлин, а мне вскоре прислали приглашение. В общем, жил я в Германии, сюда выезжая на съемки или творческие встречи.
Потом у меня случилась известная картина «Дорогая Елена Сергеевна», вскоре после нее «Небеса обетованные» (там, правда, Рязанов мою роль практически подчистую вырезал). Но идти по кинематографической стезе не хотелось. Я упорно не воспринимал актерство как профессию. Ну и вдобавок ремесло это отдавало каким-то эксгибиционизмом, нарциссизмом, короче — вещами, к которым я не имел ни малейшей склонности. Артист должен быть обаятельным, всем нравиться. Тяжкий труд на самом-то деле. А я хотел быть таким, какой есть. До сих пор думаю, что не мужская это профессия — ждать у окошка, когда тебе позвонят.
Ну и жить в режиме ожидания не все могут себе позволить. Я довольно рано женился, мама болела, у нее инвалидность была. В общем, совсем мне было не до радостей начинающих артистов: год ждешь приглашения, проходишь пробы и — о счастье! — у тебя три съемочных дня.
Сегодня, к примеру, я соглашаюсь на три съемочных дня, но восторженных эмоций по этому поводу по-прежнему нет, потому что я на них по жизни не рассчитываю. У меня вообще остался минимум иллюзий по этому поводу, спокойно дышу. Я быстрее и больше заработаю, например, в качестве переводчика. Недавно вот в Милан летал на мебельную выставку — очень приятная работа была.
— Вспоминают, что на съемках «Дорогой Елены Сергеевны» ты доводил мэтра до белого каления...
— На съемках нет, спорили мы в основном в перерывах. Позже, уже во ВГИКе, я по курсу «История советского кино» написал работу под названием «Внеполовое кино Эльдара Рязанова». Про то, что Деточкин любит троллейбус, а не его водительницу. И это ведь правда! Мне даже пятерку поставили.
Нельзя сказать, что я не люблю Рязанова, даже наоборот, сам Элик мне невероятно нравился. Но не его кино. Я до сих пор считаю, что он — может, неосознанно — был номенклатурным певцом, легитимизировал власть, взять хоть эту тетку из «Служебного романа».
И ужасно воротило меня от восторгов по поводу «Курьера»: мол, новое время, смелый шаг режиссера!.. Те, кто восторгался, не знали или не вспоминали, что режиссеру было тридцать четыре года, он являлся сыном сотрудника аппарата ЦК КПСС, в довольно юном для советского режиссера возрасте снимал свой четвертый полнометражный фильм... Говорить о смелости, креативности и фронде было просто смешно. Я, скорее, считаю, что это было случайное попадание в нерв времени, как-то звезды встали, что общественное настроение вошло в резонанс с нашим сюжетом: выйди он чуть раньше или чуть позже, может, вообще бы не заметили фильма.
К правде не все готовы. А я слишком прямой человек, чтобы распыляться на реверансы. Из-за этого часто говорят, что со мной «трудно». Но вот, например, у Эльдара Александровича хватало и широты души, и самоиронии, и умения слышать другое мнение. Был у нас один эпизод в отношениях. Рязанов ездил на мерсе, которых тогда в стране по пальцам одной руки пересчитать можно было. Условно говоря, на «мерседесе» Брежнев ездил, Высоцкий и Рязанов. Однажды я ему сказал, что машина чересчур крутая. Рязанов сразу запыхтел, завибрировал:
— Я заработал! Я заслужил! На моих фильмах они миллионы имеют!
— Эльдар Саныч, а врачиха в какой-нибудь Самарской области не заслужила, потому что миллионов им не принесла? — спрашиваю.
Рязанов задумался, видно было, что переваривает, и вдруг говорит:
— Да, прав ты, конечно, Федя.
Вот этой своей привычкой анализировать, искать смысл он мне был глубоко симпатичен. Но быть провластным режиссером от этого не перестал.
В «Небесах обетованных», как и сказал, от меня осталось только упоминание в титрах. Потому что я, «изменник родины», уже намылился уехать в Израиль, куда за пару лет до этого отчалила моя сестра с мужем-математиком. Рязанов похлопал меня по плечу и сказал без обиняков: «Ты прости, Федя, но судьба картины мне дороже». И роль мою пустили под нож.
— Эмиграция — шаг серьезный. Сомнения были?
— Ехать или нет — вопрос не стоял. Я, уже знакомый с заграницей в лице Германии и США, хотел идти по одной со всем остальным миром дороге. Так называемое творчество удерживало слабо, потому что в этом смысле родина открывала довольно мутные перспективы. Кино начали снимать все кому не лень. Вчерашние помрежи перевоплощались в главных режиссеров, помощники оператора становились постановщиками и снимали такую белиберду!.. А уж как начинали деньги отмывать через кино, какие потоки и русла! Советским кинодеятелям такие масштабы и не снились.
В общем, я собрался в Израиль. Кстати, тот же Эльдар Александрович на своей даче в Пахре познакомил меня с Михаилом Козаковым и Зиновием Гердтом, пытаясь организовать мне на Земле обетованной небольшую профессиональную протекцию. Со вторым вышла история почти комедийная, позже повторившаяся почти точь-в-точь с Инной Чуриковой.
Зиновий Ефимович был уже пожилым человеком, конечно, он не обратил большого внимания на рекомендацию Эльдара Александровича. И вот я притащился на творческий вечер Гердта в Тель-Авиве в знаменитом театре «Габима». Зачем — сейчас понять не могу. Вроде уже не сильно нуждался, хотя первое время в эмиграции непросто. Но крыша над головой была (жил в бомбоубежище), работа тоже (посудомоем)... Все прекрасно. Но пошел-таки на встречу с Зямой. Купил место в первом ряду, и так садился, и эдак, не знаю, что со мной произошло, — клянусь, впервые так себя вел. Гердт, конечно, мои маневры игнорировал. Когда Зяма сказал, что у него будет пять минут на автографы, я, раздвигая столпившихся еврейских старух, почти закричал:
— Здравствуйте, Зиновий Ефимович!
— Кто это? Кто? Почему он так лезет? — испуганно изумился Зяма, совершенно искренне не вспомнив своего юного знакомого с дачи Рязанова.
В общем, почувствовал я себя как Высоцкий, который кинулся за автографом к Чарльзу Бронсону и был послан в грубой форме. Но я не обиделся, скорее развеселился.
А Михаил Козаков действительно помог. В Камерном театре шел спектакль «Поминальная молитва», который поставил на иврите приглашенный Марк Захаров. Посредством стараний Михал Михалыча мне выделили ролюшку. Причем когда я начал репетировать, понял, что с таким же успехом ее мог играть любой парень с улицы. Что, в общем, и произошло после моего ухода из театра. Еще я успел сняться в довольно популярном сериале «Молодежь Тель-Авива», меня узнавали на улицах, прилично заплатили... Но дорога снова позвала.
— Куда понесло на этот раз?
— Сначала в Берлин. Ну а потом «В Москву! В Москву!» — как стенали чеховские три сестры, за постановку коих намерен был взяться Сергей Соловьев. И надо же было такому случиться, что в ходе моего спонтанного приезда в столицу в начале девяностых годов в ресторане Дома кино я встретил именно его! Мы были знакомы, я даже поработал у него на презентации «Ассы» в ДК МЭЛЗ. Поговорили, затронули вопросы образования. Я рассказал, что режиссура всегда меня привлекала сильнее актерских факультетов, где сегодня ты шкаф, а завтра — сахарница. «Так иди ко мне на курс!» — предложил Сергей Александрович. И я пошел.
Коллектив там подобрался специфичный, состоящий из чьих-то детей, бывших жен и так далее. Когда-то Соловьев был женат на Кате Васильевой, потом она вышла за драматурга Рощина, вот их сын Митя, например, пришел учиться к Сергею Александровичу. Сейчас он, к слову, священник.
Соловьев болел Чеховым, делал наброски «Трех сестер», но с командой, с которой он планировал работать, шансов было немного... Содействие с финансированием оказал Ричард Гир, всех поселили в Доме отдыха в Болшево в надежде на рождение некоего коллективного шедевра. Но кроме постоянных пьянок и стимуляции сознания не всем доступными средствами из проекта долгое время ничего не вылуплялось.
Соловьев признался мне, что страшно устал от всего этого бардака и хотел бы учить хоть кого-то, кому это действительно нужно. Попасть в монтажную такого мастера, как Сергей Александрович, для меня было настоящей честью. Ничего лучшего в профессиональном плане и представить себе не могу. Мне исполнилось тогда лет двадцать пять — самое время перенимать опыт. К сожалению, у Соловьева я не доучился. Все навалилось: семья, обязательства, в общем, грустная необходимость по добыванию мамонта. То, что некоторые коротко именуют жизнью.
— В Сети противоречивая информация о твоих детях, женах... Кого же надо было содержать?
— В Израиле я два с половиной года жил с Настей, девушкой с/в/на/из (не знаю, как теперь принято) Украины. Если рассказывать так же коротко — мы просто оказались очень разными людьми с абсолютно различными эмигрантскими задачами. И однажды даже объединивший нас наваристый борщ потерял свою прелесть.
Первую официальную жену я увез с собой в Германию, где ей категорически не понравилось. Этот брак продлился года полтора, он фактически был школьным, то есть даже до студенческого брака мы не дотянули. Это не значит, что кто-то был подлецом, а кто-то дурой. Оба были дураки, наверное, выросли во времена странных представлений о самых простых вопросах. Я 1969 года рождения, и о любви и браке мне рассказывали на уроках этики и психологии семейной жизни.
То есть секс в СССР уже был, а противозачаточных таблеток еще нет. Ну, может, конечно, и были, но строго по рецептам, и гинекологи стращали девиц тем, что они разжиреют или у них вырастут усы от приема оральной контрацепции. К нам с целью просвещения в скользких вопросах приходила на подработку врачиха из соседней поликлиники. Ее уроки — настоящая психологическая травма, которая, думаю, аукается время от времени всем слушателям.
А на самом деле проблема была банальной и типичной для любых подростков: у тебя все дымится, девочки научены вести себя в стиле «я не такая, я жду трамвая», и куда бежать, чтобы, скажем так, выплеснуть энергию, на уроках не объяснялось. Я-то благодаря Карлу бывал в Берлине, где девочки по взаимной симпатии за два джина-тоника напряжение тебе снимали, даже некоторые чувства случались... Но по большому счету мы, советские дети, в конце восьмидесятых женились, чтобы решать свои проблемы легитимным образом. Ясно, что такие браки заканчивались довольно быстро.
Десять лет назад выяснилось, что все эти годы в Москве жил самый старший мой ребенок, о котором я не подозревал. Сейчас он уже взрослый дядя, даже дочка есть, то есть моя внучка. Окончил Институт культуры, трудится фотографом. Ситуация была неожиданной для нас обоих. Но парень вырос хороший, внучка моя вообще прелесть. Общаемся теперь.
— Из рассказов о путешествиях почему-то выпала Италия. Признавайся, хотелось пожить среди знаменитых южных красавиц?
— Ничего подобного. Я вообще прибыл «со своим самоваром» — с женой Наташей, ее сыном от предыдущего брака Андреем и нашей общей свежеродившейся дочерью Сашей. Она, конечно, уже тоже выросла в умницу и красавицу, оканчивает Гуманитарный университет. Частенько заглядывает ко мне на чашку кофия поболтать о жизни, книгах, фильмах и помогает с младшими Дунаевскими.
Вот ты спрашиваешь, сколько у меня всего детей. А как считать? Конечно, какой-то биологический отец у Андрюшки есть. Но когда в четырехлетнем возрасте мальчик с серьезнейшим приступом астмы попал в больницу, с ним на соседнюю больничную койку устроился именно я. Очень долго нес за него полную отцовскую ответственность, следовательно, он мой сын!
Правда, в Италии Наташа довольно быстро закисла, загрустила, заскучала по маме, Москве, куда в итоге и уехала. Римини — это же провинция, ни тебе походов по кабакам с подружками, ни движухи тусовочной. В итоге нашу с ней дочь Сашу воспитывает другой человек. Но дочь-то она моя. Так что ее тоже считаем, правильно? Вот как у меня все запутанно.
Кстати, итальянские женщины красивые только в кино. Орнеллу Мути просто так не встретишь, их немногочисленные красавицы сразу попадают в абсолютно закрытую категорию волшебных фей, куда проникнуть человеку со стороны никак невозможно. Это у нас фей как грязи, зайди в вестибюль станции метро «Киевская» — там их целый эскалатор едет, причем в обе стороны!
В общем, Наташка отчалила на родину, я остался один, а в аэропорту, где стал работать, на чек-ин очень привлекательная девушка обнаружилась. Зовут Инесса, родом из Белоруссии.
Инесса получила титул «Мисс Гродно», а вместе с ним то ли тиару, то ли другую безделушку с бриллиантами и путевку в Италию. Она была замужем за белорусом, но пересечение границы не лучшим образом сказалось на ее семейной ответственности — Инесса влюбилась в итальянца Клаудио и, предварительно помахав ручкой предыдущему супругу, вышла замуж.
Познакомились мы с ней в упомянутом аэропорту Римини, где она рулила пассажирами, а я грузами. Ввиду ее итальянского замужества все бумажки у Инессы были в порядке, и разрешение на работу в том числе. Поэтому отношения начались как деловые — мы с ней открыли совместный бизнес по грузоперевозкам. Ну а потом все как у взрослых людей — шуры-муры.
Конечно, мужу Клаудио это не понравилось. И будь он кем-то более брутальным, чем программист, думаю, не сносить мне головы. Правда, одна неприятность все же была — отец Клаудио занимал заметный полицейский пост. В общем, совсем зарыть нас они не могли, но на мелкие пакости оказались способны. Останавливали и не пускали машины, портили общую картину перемещения грузов в пространстве. Интеллигентничали, в общем. В конечном итоге бизнес прикрыли, хотя, думаю, уже без их усилий, просто в Италии дикий юридический беспредел.
Но зато «наши взяли водокачку»! Мы с Инессой съехались и прожили восемь лет. Ребенка вырастили. Здоровенный кабан сейчас уже, в Ватикане учится молодец мой. Будет юристом. Он не католик, но там принимают невзирая на вероисповедание: на курсе есть пара православных, трое мусульман, а наш просто дикий белорус. Но учится хорошо.
Брак с Инессой закончился сам собой за несколько лет до моего отъезда в Москву, останавливал только ребенок. Арсюша со мной поехать сюда не мог — он вырос в Италии. А я должен был ухаживать за разболевшейся мамой. Мы решили, что пора расходиться, и разошлись.
В общем, была у меня жена из России, потом с Украины, затем связал судьбу с красавицей из Белоруссии. А детей пятеро плюс внучка, или все-таки шестеро — это ж смотря как считать!.. Форточку открывать опасаюсь: вдруг численность наследников снова увеличится?
На самом деле я понял: чтобы быть счастливым и тебя всегда понимали, жить надо дома! Моим домом был Советский Союз. Но если сузить географию, придется вернуться на московскую станцию «Юго-Западная».
Иру в мою новую московскую квартиру, которую я купил, чтобы жить неподалеку от мамы и присматривать за ней, привела старая подруга Наталья. Собрался народ, мы по обыкновению выпивали, готовили что-то очень вкусное. С Наташкой я вообще в одной луже вырос, дома соседние, куличи вместе лепили из грязи. Я знал, что у Наташи есть компаньонка, с которой они занимаются интерьерным дизайном. Кажется, даже был в курсе, что зовут подругу Ирочка, но никогда не видел. И вот Наташка ее привела и я понял, что не познакомиться с компаньонкой было бы несколько ошибочно. Так постепенно все и разворачивалось.
Теперь вот двое детей у нас — Степа и Ниночка. Очень похожих внешне, веселых и кудрявых, но совершенно разных по характеру. Нине я все время помогаю одевать куклу, вот постоянно — надо надеть новое платье на ее подружку или застегнуть пуговички. Степа однажды два часа смотрел в окно на то, как работает бетономешалка. Как завороженный, будто ему фильм там показывают. Лед и пламя.
— Возвращаясь к теме дома... Признавайся, ностальгия была?
— Да. Но скучал я по тому, чего уже и здесь нет. Приезжаешь и думаешь: «А где же мое рижское пиво в темных бутылках?» «Скучаешь» вообще не очень правильное слово. Есть вещи, которых недостает.
Конечно, все это вопрос приоритетов. Хочешь стабильности, хорошей медицины, образования для детей? Здесь этого нет и неизвестно, появится ли когда-нибудь.
Лично для меня долгие застольные беседы, тусовка — самое то. Но я не одинок, так что приходится учитывать и более прагматические вещи. Скажу, чего мне там остро не хватало, — интеллектуального общения. Такого уровня, как в России, нет нигде. В Израиле я прожил лет двенадцать, в Италии — около девяти. Чтобы просто пообщаться с интересными и образованными людьми, отправлялся за тысячу километров в Германию или Австрию. Заявляешься туда, говоришь: «Итальянское вино прибыло» — и компания высокоинтеллектуальных немцев вся в сборе.
Приезжая в Москву, я звал всех, готовил что-нибудь и наслаждался разговорами. В Италии о чем говорят? Вот мы купили петуха и думаем: то ли отрезать ему гребешок перед тем как сварить, то ли отрезать его потом, как вы считаете? Ведь наличие гребешка в бульоне не может дать мутности? И два часа на полном серьезе люди обсуждают петуха. Потому что это не желтая бульонная курица. Это почти как курица, но с гребнем. И это проблема! Ты сидишь и думаешь: «А что я тут делаю?»
Здесь у нас можно задать вопрос на морально-этическую тему и человек не упадет в обморок, не сойдет с ума от неприличности ситуации. Он подумает и что-то ответит. Для тебя самого такие вопросы тоже ожидаемы и интересны. Другой уровень общения.
— Сейчас то, чего искалось, уже близко к идеалу?
— А знаешь, да. Мне комфортно. Мне все нравится, и то, что я в России, в том числе. Это ведь мой свободный выбор. Уже много лет, как мир стал открытым. И меня окружают люди, с которыми очень хорошо. Жена Ира абсолютно мой человек. Она не просто красавица-умница и хороший интерьерный декоратор. Она настоящий друг, человек, который безропотно переносит и нашу кочевую жизнь, собирая и разбирая семейный скарб. Вместе мы переживаем и богатство, и потери, и успехи, и неудачи. Всегда с терпением, пониманием и юмором.
Степан — многогранная артистичная личность. Раньше было много версий, почему он остановил свой выбор на виолончели. Все разъяснил мой папа: оказалось, что прадед, Аарон Дунаевский, получивший архитектурное образование во Франции, на досуге играл именно на этом инструменте. Кровь, видимо, взяла свое. Сын учится у замечательного педагога в прекрасной музыкальной школе.
Младшая, Нина, уже снялась в рекламе аквапарка, безропотно (и даже с удовольствием) перенесла съемки, страшно гордится и называет себя Нина Великая. Так что звезды в нашем семействе еще только подрастают, а я так — «легенда». Летом записал несколько старых итальянских песен с профессиональным музыкальным коллективом и гениальным звукорежиссером. Осенью в студии соберем полный диск из четырнадцати треков. Иногда снимаюсь в кино и сериалах. Сейчас дописываю книгу. Может, она будет интересна и вашим читателям.
У меня нет иллюзий, я много где пожил и повидал всякого. Еще бы про «Курьера» пореже спрашивали... Если, конечно, не возникнет идея снять «Курьер-2»!
Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон NEOPOLIS CASA.
Подпишись на наш канал в Telegram