Сегодня я предлагаю вниманию читателей несколько историй о дорогих людях, которые оставили автографы в моих записных книжках. Это выдающийся русский художник Илья Глазунов, Наташа Богунова — яркая актриса с трагической судьбой — и друг детства Миша Боярский. С него и начнем...
Все свое ленинградское детство я провел на Гончарной улице. Наш двор примыкал к товарной станции Московского вокзала, куда мы, малолетки, бегали, когда мотали школу. Ползали там под вагонами, смотрели, как разгружаются товарняки, привозившие в город цистерны с керосином, ящики с продуктами, стройматериалы и уголь. Там мы дрались «до первой крови» со шпаной с Лиговской улицы за контроль над территорией. Это место притягивало к себе всех местных мальчишек. Всех, кроме одного. В отличие от нас, проводивших свободное время на «товарке», он ходил в музыкальную школу при консерватории. В руках его была черная папка с тисненой надписью «Ноты», вызывавшая нашу особую неприязнь. Ну как было не вмазать ему за это?! Звали мальчика — Миша Боярский.
Мог ли я тогда подумать, что этот мальчик из интеллигентной актерской семьи, который робко отмахивался от меня своей папочкой, впоследствии покорит миллионы людей виртуозным владением шпагой и станет романтическим героем для нескольких поколений зрителей — д’Артаньяном всея Руси.
В моей записной книжке Миша оставил такую запись: «Молодость моя! Рад тебе всегда, Сашка-хулиган!
Гончарная 17, кв. 21.
М. Боярский».
Наши квартиры были расположены одна над другой: Мишина на первом этаже, а моя — двадцать третья — на втором. Его родители, тетя Катя и дядя Сережа, категорически запрещали сыну общаться со мной, «грозой двора».
Они мечтали сделать из любимого отпрыска музыканта, купили ему пианино. Появление на фоне старых дровяных сараев и оставшихся после войны развалин сверкающего полировкой музыкального инструмента стало для местных жителей ярким событием. Оказалось, что по каким-то причинам пианино нельзя было пронести через дверь, и его всем двором пропихивали в квартиру через распахнутое окно.
В гости к Мишиным родителям, работавшим в известных ленинградских театрах, часто приходили их коллеги. В этих красивых мужчинах и женщинах был свой шарм, отличавший их от рядовых обитателей нашего двора, звездой которого был профессиональный нищий — пропойца по прозвищу Граф Портянкин.
Мише мы завидовали. Летом родители забирали его на театральные гастроли. Оттуда он возвращался с потрясающими наше воображение рассказами. К примеру такими: в ялтинской гостинице знакомые его папы, выпив по рюмочке, занюхивали водку «грибочечками». Так они называли сладко пахнувшие детские макушки Мишки и его двоюродной сестры Кати. Эта привычка объяснялась хроническим отсутствием закуски. Любителями «грибочечков» были великие артисты Черкасов, Толубеев, Меркурьев. От одних имен этих народных кумиров у нас, мальчишек, просто захватывало дух.
Жизнь причудливо раскладывает свой пасьянс. Впервые про азы моей будущей профессии я узнал благодаря семье Боярских.
Однажды летом стоял у окна и смотрел во двор. А там разыгрывалась очень странная сцена. Вдоль забора ходили взад-вперед дядя Сережа Боярский и его брат Николай, исполнивший роль Козлевича в знаменитом фильме «Золотой теленок». Дядя Коля, повышая голос, что-то доказывал дяде Сереже, даже кричал на него, а тот потом это несколько раз повторял. Казалось, они сейчас вцепятся друг в друга, но достигнув кульминации, все как по команде успокаивалось и начиналось сначала.
Я позвал своего отца, журналиста, главного редактора молодежной газеты:
— Папа, смотри, дядя Коля и дядя Сережа сейчас подерутся!
Отец пригляделся и спокойно ответил:
— Не подерутся. Это они репетируют.
— Что-что они делают? — переспросил я, совсем ничего не поняв.
— Репетируют — это значит разучивают какую-то сценку для театра.
— А почему дядя Коля больше говорит, а дядя Сережа больше головой кивает? — не унимался я.
— Наверно потому, что дядя Коля сейчас режиссер. Он помогает брату правильно играть свою роль.
Так я впервые в жизни увидел, как работает режиссер.
На поверку Мишка оказался правильным пацаном. Он не только бренчал на своем пианино, но и приобщался к нашим дворовым играм в пристенок, индейцев или в казаки-разбойники. Мне даже было жалко, что я его обижал.
Лет через двадцать, когда я действительно стал режиссером, пригласил Боярского на «Мосфильм» и сказал: «Прости, дорогой Миша, что испортил тебе счастливое детство. В качестве компенсации предлагаю главную роль в моем новом фильме».
Правда, к этому времени он уже отучился в музыкальной школе, окончил актерский факультет Ленинградского института театра, музыки и кинематографии и стал известным актером. Среди его достижений были такие отличные фильмы, как «Собака на сене», «Мама», «Старший сын», ну и, конечно, «Три мушкетера».
Мы часто встречались с Мишей в коридорах «Мосфильма» или в Доме кино. Однажды выходим с моей тогдашней женой Аллой Пугачевой из ресторана и обнаруживаем, что заднее колесо наших «жигулей» проколото. Проклиная все на свете, я достаю из багажника запаску, начинаю поднимать машину домкратом. Вдруг навстречу Миша. Боярский, который был слегка навеселе, говорит: «Сашка! Алка! Привет! Я вам сейчас помогу!» Не успели мы опомниться, как он влез под нашу машину и принялся «отжимать» ее руками. Домкрат накренился, и машина накрыла народного любимца всей тяжестью своего железного брюха. Я бросился к домкрату. Срывая кожу на пальцах, поднял автомобиль. Боярский вылез из-под него к нашему изумлению без единой царапины. Вот что значит — настоящий мушкетер! «Ну, пока! Сами справитесь! Не буду мешать!» — он помахал нам рукой и скрылся в дверях ресторана.
Жизнь в кино не обходится без приключений. Я пригласил Мишу на главную роль в фильме «Рецитал». Он успешно снялся в пробах со своей будущей партнершей Пугачевой. А когда через полгода приехал на съемки, то в кадре вместо нее обнаружил Софию Ротару. Миша был в легком шоке. Он не знал, что за эти шесть месяцев многое изменилось: «Рецитал» закрыли, я запустился с новой картиной «Душа» по другому сценарию. Исполнительница главной роли в ней тоже была другой. Единственное, что осталось неизменным, мое обещание Мише. В новом сценарии одна из центральных ролей предназначалась Боярскому. В этом музыкальном фильме был звездный состав — София Ротару, Ролан Быков, Ивар Калныньш, Вячеслав Спесивцев, «Машина времени», композитор Александр Зацепин. Боярский пел песни с Соней и «Машиной». Мы снимали в Польше, Москве, Риге и Ялте. Картина получилась зрелищной. Ее посмотрели пятьдесят восемь миллионов зрителей.
В перерывах между съемками Миша рассказывал мне про свои приключения на звездном фильме «Д’Артаньян и три мушкетера». Во время знакомства режиссер Юнгвальд-Хилькевич обещал подобрать Боярскому роль. Первая телеграмма была с приглашением попробоваться в роли Арамиса. Миша ее проигнорировал по совету своей мамы. Она посчитала, что Театр имени Ленсовета, где Боярский играл главные роли, важнее, чем съемки в каком-то мюзикле на провинциальной киностудии. Потом было приглашение на пробы Атоса — от Миши последовала та же реакция. Видимо слегка обидевшись, режиссер предложил ему небольшую роль Рошфора. Боярский опять не ответил. И наконец в четвертой телеграмме актеру предложили пробу на самую главную роль. Он прилетел на один день в Одессу и вытащил счастливый билет.
Прошло уже почти сорок лет со дня выхода «Мушкетеров», а фильм до сих пор крутят по телевидению. Песни из него знает наизусть и повторяет за Боярским не одно поколение зрителей.
В провинции Гасконь установлена скульптура четырех мушкетеров с лицами наших актеров: Смирнитского, Старыгина, Смехова и Боярского. Теперь д’Артаньян в исполнении Миши признан даже там. Согласитесь, редко кто удостаивается памятника при жизни. Да еще во Франции.
Она была кинозвездой своего поколения, одной из ярких. Но сказать, что судьба ее сложилась счастливо, нельзя. Известность пришла к Наташе в совсем молодые годы. Потом она долго не снималась. Это издержки такой заманчивой и жестокой актерской профессии.
Во ВГИКе Богунова училась вместе с Леной Соловей, Сергеем Гурзо-младшим, которые стали потом известными актерами. Но тогда однокурсникам до Наташи было далеко. Их карьера еще не началась, а она уже сияла на киношном небосклоне. Снималась в знаменитых фильмах выдающихся режиссеров: во «Вступлении» Игоря Таланкина, «Мальчике и девочке» Юлия Файта, в картине «До свидания, мальчики» Михаила Калика, в «Бегущей по волнам» Павла Любимова, сценарий которой написал Александр Галич по повести Грина. Причем играла она только главные роли.
Впервые я увидел Наташу во вгиковском коридоре. Она стояла на фоне окна. Ее струящиеся волосы переливались на солнце, создавая волшебный ореол. И сама эта юная девочка была наполнена внутренним светом, словно пришла из сказки: трогательная, непосредственная, с легкой походкой и грациозной балетной пластикой.
Я понимал, что путь к ее сердцу непрост. Расположения этой девушки будет добиваться половина института. Быстро сообразил, что банальные методы знакомства тут не пройдут, и придумал, как обратить на себя внимание. До ВГИКа я занимался легкой атлетикой в школе олимпийского резерва, хорошо прыгал в высоту. И решил это использовать. С ходу устроил шоу: собрал публику, заключил с кем-то из присутствующих пари, разбежался и ловко прыгнул через два больших круглых стола, стоявших во вгиковском холле. Зрители зааплодировали, в глазах Наташи промелькнуло восхищение. Ну а потом было кафе на ВДНХ, чтение стихов от Ли Бо и Ду Фу, живших в древнем Китае, до поэтов Серебряного века и так далее и тому подобное. В итоге конкуренты получили отставку.
В одной из моих записных книжек сохранилось ее посвящение: «Моему любимому олененочку, моей длинноножке, моему цветочку... Дай Бог, чтобы у моего любимого были радужные, светлые, как его глаза фильмы и гениальные, как его ум. 3 октября 1968 г.».
У нас с Наташей закрутился роман. В институтском общежитии на Яузе студенты жили тогда в суровой обстановке. Ютились по четыре человека в комнате, где на каждого полагалось по кровати и стулу, общий шкаф, общий стол и общий чайник. Двери комнат всегда были распахнуты настежь. Никаких условий для личной жизни не было.
Чтобы решить эту проблему, мы с Наташей захватили одну из душевых на мужском этаже, подобрав к ней ключи. Повесили объявление «Ремонт» и стали вить гнездышко в окружении кафельных стенок и заржавевших труб. В предбаннике устроили прихожую, роль гостиной играла «помывочная» с душевыми кабинами. Из коридора я притащил продавленный диван.
Кому-то другому такой самозахват не сошел бы с рук, но на моем курсе учился комендант общежития, который за бутылку водки смотрел на наши безобразия сквозь пальцы. Проживающие ругались и ходили мыться на другой этаж. А среди них были такие будущие звезды отечественного кино, как Сережа Соловьев, Витя Мережко, Радик Нахапетов...
Любовные союзы творческих людей способствуют совместным проектам. Мы не были исключением. Я как режиссер поставил для Наташи в институте «Стеклянный зверинец» по Теннесси Уильямсу. Образ чистой, наивной и ранимой героини пьесы был написан словно специально на нее. Наташа блестяще играла Лауру, одинокую и беззащитную девушку, которая жила в замкнутом мире своей квартиры, где единственной отдушиной был хрупкий мир маленьких стеклянных фигурок. В чем-то эта пьеса оказалась пророческой для будущей Наташиной судьбы. Но тогда мы этого не знали.
Богунова и я были родом из Питера, но там наши пути не пересекались. С детства она мечтала стать балериной, поступила в Вагановское училище и даже выходила на сцену Мариинского театра — вместе с другими девочками танцевала бабочек и снежинок в спектаклях для детей.
Наташа была одной из первых красавиц училища, и это не оставалось без внимания. Помню, как-то рассказывал ей о своих знакомых — знаменитых артистах, художниках и писателях. На что Наташа ответила:
— Подумаешь... А вот я знакома с президентом Никсоном, Хрущевым, с Фиделем Кастро!
— Ну, это ты загнула! Не может такого быть! — воскликнул я.
— Еще как может! Я с ними даже фотографировалась!
Оказалось, что когда высокие гости приезжали в Ленинград, Наташе часто поручали дарить им букеты цветов. Церемонии эти, естественно, проходили перед объективами фото- и кинокамер.
Также в училище наведывались ассистенты с «Ленфильма» в поисках девочек для киносъемок. В их орбиту попала и Наташа. С тринадцати лет она стала сниматься в кино, которое увлекло ее даже больше, чем балет.
Кстати, о знаменитостях. Однажды приехали мы в Ленинград, чтобы навестить родителей. Идем по длинному проходному двору, соединяющему набережную реки Фонтанки с улицей Зодчего Росси, где располагалось Вагановское училище. А навстречу бывший Наташин однокашник, в тот момент уже восходящая звезда балета Миша Барышников. Идет и плачет в три ручья. Мы спрашиваем:
— Миша, что с тобой? Кто-нибудь умер?
Он рыдая отвечает:
— Нет, понимаете, был сейчас на выездной комиссии в райкоме партии, и меня не выпустили на гастроли в Румынию!
Горе Барышникова было неподдельным, и мы его долго утешали.
Я в свою очередь представил Наташу своим друзьям и знакомым. Елена Сергеевна Булгакова, легендарная Маргарита из известного романа, была просто очарована моей девушкой. Потом мы часто заходили к ней в ее гостеприимную квартиру у Никитских Ворот. А когда решили пожениться, Елена Сергеевна подарила Богуновой свадебное платье, которое привезла из Праги. Мама Наташи, портниха с золотыми руками, расшила его натуральным жемчугом.
Свадьбу играли в Ленинграде, где жили все наши родственники. Невесте было двадцать лет, а жениху — двадцать три. Сначала, как и положено, расписались в ЗАГСе, который располагался в старинном особняке на набережной Невы. В его парадном зале, там где новобрачные обменивались кольцами, среди мрамора, зеркал, лепнины и прочего великолепия совершенно не к месту торчал бюст Ленина. Церемонию запечатлел для истории мой друг, знаменитый ныне фотограф Валерий Плотников. Торжество продолжили шикарным застольем в ресторане гостиницы «Европейская». Гости веселились до утра.
Наташа любила появляться в обществе. А я довольно часто получал приглашения на приемы из разных посольств. Надо заметить, что советских граждан тогда за рубеж особо не пускали, поэтому посещение посольств было погружением в какую-то иностранную жизнь, что отчасти компенсировало отсутствие загранпоездок. Мы любили ходить на приемы в американскую посольскую резиденцию Спасо-хаус, где собирались сливки московской богемы. Там Наташа неизменно была в центре внимания. В ее сторону оборачивались. Даже дамы приветливо ей кивали, а что говорить о мужчинах! Они расплывались в улыбках, оказывали знаки внимания, говорили комплименты. Хозяин особняка, посол Соединенных Штатов Уолтер Стессел, брал ее под руку и гулял по залам, знакомя с гостями.
Но не только на зарубежных дипломатов она производила впечатление. Как-то меня пригласили выступить в воинской части. Дело было в Клайпеде, где я снимал очередной фильм. На эту встречу взял с собой Наташу. Она тогда заехала ко мне на съемки, чтобы отдохнуть на берегу Балтийского моря. Собравшиеся в клубе пограничники во все глаза смотрели только на нее, забросали вопросами, просили автограф. Словом, получился творческий вечер популярной киноактрисы Богуновой, а вовсе не мой. Потом на «Мосфильм» пришло письмо с благодарностью за шефское выступление замечательной Натальи Богуновой. А в конце была приписка — в честь любимой артистки ее именем пограничники назвали лодку. Вот таких разных людей покоряла Наташа своей красотой, талантом и обаянием — от американского посла и Елены Сергеевны Булгаковой до суровых защитников родины.
Наташина актерская карьера складывалась вполне удачно. Ее обожал руководитель курса народный артист СССР Борис Бабочкин, легендарный Чапаев. По его рекомендации Богунову после института взяли в Театр имени Моссовета. Юрий Завадский сразу поручил ей одну из главных ролей в спектакле с примой театра Верой Марецкой — Наташа играла ее юную дочь. Потом было еще несколько успешных театральных работ.
Но актерская профессия коварна. Сегодня — вершина, завтра — пропасть. У Наташи началась полоса неудач. Первый удар нанес режиссер Лев Кулиджанов. Богунова начала сниматься в его фильме «Преступление и наказание» в роли Сонечки Мармеладовой. О такой роли мечтает любая молодая актриса. Это, мне кажется, был идеальный выбор. Однако, отсняв с ней несколько сцен, мэтр заменил Наташу другой исполнительницей. Впоследствии выяснилось, что замена была серьезной ошибкой. Роль у той не получилась. Но как Наташа все это переживала!
Потом история повторилась. На «Ленфильме» запустили картину «Единственная...». Знаменитый режиссер Иосиф Хейфиц утвердил Богунову на главную роль, начались съемки. И вдруг ее опять заменили. Не знаю деталей того, почему Наташу сняли с роли. Но для нее неудача с «Единственной...» оказалась еще большим ударом, чем история с «Преступлением и наказанием».
Я очень хотел занять Наташу в своих фильмах, но это не получалось по не зависящим от меня причинам. Во время съемок одной картины она была занята, а в другой на роль хищной и вульгарной американской гангстерши требовалась актриса вызывающе сексуальная, а никак не Наташа с ее ангельской внешностью. Переписать эту роль под Богунову оказалось невозможным.
Потом наступил период, когда мы редко виделись. Наташа часто летала на кинопробы в другие города, где находились киностудии. Кто не знает — пробы занимают значительную часть жизни актеров кино. Потом уезжала на несколько месяцев, если ее утверждали. Кстати, именно в это время она снялась в самой известной своей роли — учительницы из фильма «Большая перемена». К тому же Богунова работала в московском театре, а я подолгу жил в Ленинграде, где снимал документальные фильмы между большими постановками на «Мосфильме». Так и жили — то Наташа уезжает в экспедицию, то я. Были короткие встречи и слишком долгие расставания. К сожалению, кочевая киношная жизнь не способствует браку. У нас крепкой семьи не получилось. Мы вообще стали жить отдельно.
Однажды Наташа позвонила и предложила оформить то, что уже давно было фактом: «Я написала заявление в ЗАГС. Ты тоже напиши, что согласен с разводом, и отправь, можешь даже не приходить...»
Через семь лет после знакомства мы разошлись без всяких драм. При этом наша история обросла слухами и мифами. Следующий брак у меня был с Аллой Пугачевой. Желтая пресса любит живописать, как Алла увела меня от Богуновой и как та страдала. Это чушь. Мы с Наташей развелись за два года до моего знакомства с Пугачевой. Никакой связи между двумя этими браками не было. А что действительно правда — мы с Наташей сохранили нормальные отношения. Если бы я был ее врагом, она бы не обращалась ко мне за помощью...
У Богуновой была одна особенность — эмоции мгновенно отражались на лице. Она принимала чужое горе близко к сердцу. Если подружка делилась с ней проблемами, то Наташа могла зарыдать от переполнявших чувств. Ее склонность к сопереживанию очень выигрышно смотрелась в кино, ведь в глазах отражался целый спектр чувств. А в жизни некоторые считали это признаком ненормальности.
Однажды мы случайно встретились в Доме кино. Поразила глубокая печаль и боль в ее глазах. «Чего они все хотят? Почему меня травят?!» — плакала Наташа. Богунову не оставляла в покое желтая пресса, атакуя состряпанными из сплетен материалами. Вышла статья с броским заголовком «Звезда «Большой перемены» окончательно сошла с ума!». Рядом фотография Наташи с каким-то хищным оскалом, которая должна была иллюстрировать ее безумие. На самом деле фото из спектакля, а не из реальной жизни — то есть подтасовка. Текст публикации тоже был соответствующим. Никто не разбирался, чем Богунова была подавлена, а ведь именно тогда трагически погибла ее мама. «Мне нужно полечить нервы. Нельзя ли поехать в какой-нибудь санаторий или дом отдыха?» — спросила Наташа. Эту проблему мы тогда решили.
В другой раз она нуждалась в помощи, когда какие-то рейдеры, воспользовавшись ее отсутствием, назвали себя Наташиными опекунами и захватили жилье Богуновой, а также квартиру, доставшуюся ей по наследству от матери. Ссылаясь на прессу, они объявили Наташу недееспособной. Телепередача, в которой я принял участие, имела резонанс. Юристы из Гильдии актеров Союза кинематографистов и депутаты Мосгордумы совместными усилиями выгнали самозванцев. Богунова вернула себе обе квартиры, одну из них она сдавала. На эти деньги Наташа могла сносно жить и даже путешествовать.
К сожалению, поездка на Крит в августе 2013 года стала для нее последней. Хочется вспомнить Наташу добрым словом. Она была красивой и талантливой актрисой, чистым и светлым человеком, очень ранимым и совсем не защищенным перед жизнью...
В мастерскую Глазунова меня привел Сергей Владимирович Михалков, по сценарию которого я ставил на «Мосфильме» свой первый игровой фильм «Вид на жительство». «Сними Илью в главной роли, — наставлял он. — Посмотри, какой талантливый!» Действительно, картины Глазунова производили сильное впечатление. Герои его портретов смотрели на мир огромными, широко открытыми глазами. Их взгляд меня завораживал. Может быть потому, что это были мои кумиры — Федерико Феллини, Джульетта Мазина, Лукино Висконти, Клаудиа Кардинале и другие великие артисты и режиссеры. А для Ильи они были просто друзья. Во время Московских кинофестивалей звезды часто наведывались к нему в мастерскую. Он рисовал их портреты, угощал и даже заводил романы с некоторыми умопомрачительными красавицами.
Часто довольные гости приглашали его нанести ответный визит. Продемонстрировать на своей средиземноморской вилле знаменитого русского художника было престижно, это сопровождалось публикациями в прессе, способствовало пиару. Артистичный Глазунов знал, чего ждут репортеры, и ловко им подыгрывал. С озорной улыбкой он показывал мне репортаж из глянцевого журнала о встрече в Италии с Джиной Лоллобриджидой — знаменитой кинодивой, секс-символом того времени. На снимке, запечатлевшем их приветственные объятия, акцент был сделан на жутком фибровом чемодане, специально купленном Ильей в советском магазине.
Умный, симпатичный, легкий в общении Глазунов располагал к себе. К тому же он обещал написать мой портрет. Речь зашла о съемках. Илья сразу заявил: если я дам ему главную роль, он уговорит любую из мировых кинозвезд быть его партнершей и сниматься в фильме бесплатно. Его словам очень хотелось верить...
Мастерская тоже впечатляла. Стены были украшены не только работами художника, но и прекрасной коллекцией редких икон. Это наполняло полутемное помещение ореолом благости и таинственности. А резная дубовая мебель ручной работы и предметы быта, привезенные из глухих деревень, создавали атмосферу старого русского терема. Что характерно, вся эта архаика находилась в шедевре конструктивизма — большой шестигранной башне на доме Моссельпрома, украшающем Арбатскую площадь.
Мастерскую в двух шагах от Кремля Глазунов получил после обращения Сергея Михалкова, живого классика советской литературы, к министру культуры Фурцевой. Сергей Владимирович поверил в молодого художника, увидев его работы на самой первой московской выставке. Взял его под свое покровительство, помог выбраться из нищеты, окружил прямо-таки отеческой заботой. Поэтому он и рекомендовал снять Илью в кино.
С кинопробами Глазунова связана детективная история. Мы решили провести их в снесенной ныне гостинице «Интурист». Этот стеклянный монстр стоял на месте нынешнего отеля «Ритц Карлтон». Для съемок арендовали двухэтажный люкс на двадцатом этаже. В нем останавливались шейхи, короли и президенты, приезжавшие в СССР с государственными визитами. Начали мы снимать, вдруг звонок с «Мосфильма»: немедленно все прекратить, выйти из номера и ждать дальнейших указаний. В люкс быстро зашли какие-то люди. Пока они там хозяйничали, киногруппа маялась в коридоре. Потом нам разрешили войти, категорически запретив передвигать мебель. Я внимательно осмотрел номер и заметил, что книжный шкаф, который для съемок сдвинули по кадру, возвращен на свое место. И все понял — мы нарушили систему прослушки.
Так как съемки в этой гостинице предполагались и далее, то по окончании смены я зашел в службу безопасности отеля и попросил предупреждать нас, к чему нельзя прикасаться. С меня взяли подписку о неразглашении и в качестве консультанта выделили скромную невзрачную женщину, которая ухаживала там за цветами. Впоследствии перед началом съемок она заходила со мной в очередной номер и тихо подсказывала: «Здесь нельзя трогать картину, здесь — тумбочку, а здесь — торшер...»
Мы продолжили пробы, Илья показал себя способным актером. Правда, конкурентами на эту роль у него были Смоктуновский, Миронов, Табаков, Калягин, Белявский... В результате худсовет студии утвердил Альберта Филозова. Илья Сергеевич был, конечно, разочарован. При встречах указывал на меня пальцем и говорил: «Вот тот самый режиссер, который не снял меня в кино».
К счастью, Глазунов оказался незлопамятным. Мы потом часто общались. Я ходил на его московские выставки, каждая из которых становилась событием. Огромные очереди выстраивались вдоль Манежа. Людей притягивало не только высокое мастерство, но и личность художника. Он пережил ленинградскую блокаду, голод и холод, смерть родителей, сиротство. Перенесенные в детстве драмы отразились на его творчестве. Живопись Глазунова трогала своей исповедальностью. К тому же он первым из современных художников обратился к размышлениям о судьбах России. Драма личности, драма истории отражались в сюжетах его знаменитых полотен «Дороги войны», «Царевич Дмитрий», «Русский Икар», «Мистерия ХХ века» и других.
Вокруг его картин кипели страсти. В СССР Глазунов стал самым известным художником своего времени. Это не давало покоя коллегам Ильи по палитре и кисточке. Когда художник отправился рисовать в одну из «горячих точек» планеты, кто-то «пошутил»: «Если Глазунова убьют, то не будет особенно жалко. Он даже не член Союза художников».
Действительно, Илью долгое время не принимали ни в Союз, ни в Академию художеств. Но это не мешало ему рисовать звезд мирового кино, создавать официальные портреты государственных лидеров, политиков и общественных деятелей — Сальвадора Альенде, Индиры Ганди, Урхо Кекконена, Брежнева, Громыко, патриарха Алексия...
Ему везло. Глазунов выиграл конкурс на оформление нашего посольства в Испании. Как-то в разгар рабочего дня в помещение, которое расписывали он и художник Литвинский, зашел высокий статный человек и представился: «Я король Хуан Карлос. Хочу посмотреть, как вы работаете». Его Величество долго любовался росписью, а потом купил у художников несколько десятков картин для королевской галереи.
Глазунов создал большое панно для оформления штаб-квартиры ЮНЕСКО в Париже. Такой чести до него был удостоен только Пабло Пикассо.
— Какие впечатления от поездки? — спросил я, когда Глазунов вернулся из Парижа.
— Ты не поверишь, — ошарашил меня Илья, — Пикассо оказался халтурщиком!
— То есть?!
— Представляешь, я-то написал картину маслом на холсте. А когда пошел посмотреть работу для ЮНЕСКО хваленого Пикассо, пришел в ужас. Оказывается, он просто прибил к стене картон и малевал по нему акрилом. Так что мое полотно века простоит, а его поделка уже осыпается!
Глазунов знает себе цену. Общение с сильными мира сего для него привычное дело. Помню, собрался я в Швецию, перед поездкой встретил его на Арбате. «Будет тебе поручение!» — с ходу заявил он.
Повел к себе в мастерскую, там протянул мне два роскошных альбома, украшенных его дарственной надписью:
— Передашь королю Швеции Карлу XVI Густаву! И договоришься о том, чтобы я написал портрет королевы Сильвии!
— Подожди, Илья, подожди! В Швецию еду в первый раз, кроме своих родственников никого там не знаю, — пытался сопротивляться я.
— Это ничего, что в первый! Забирай подарки и действуй! Я в тебя верю!
И что вы думаете? Мне действительно удалось передать альбомы шведскому королю через нашего посла Бориса Дмитриевича Панкина. Для меня это был урок того, что нет ничего невозможного.
Глазунов действительно многого добился. Он удостоен высших званий и наград. В 1999 году по опросу ВЦИОМ был признан самым выдающимся художником ХХ века. Но не надо думать, что это была жизнь счастливчика.
Огромным горем стал для Глазунова внезапный уход из жизни его главной музы — обожаемой жены Нины Виноградовой-Бенуа. Я видел, с какой любовью и нежностью Илья к ней относился. Во многом благодаря заботе Нины он состоялся как художник. Когда Глазунов работал над своей дипломной картиной «Дороги войны», у него закончились краски, а купить их было не на что. Тогда Нина, ничего не сказав Илье, сдала свою кровь в донорском пункте и на вырученные деньги приобрела драгоценные тюбики.
В 1986 году при не выясненных до сих пор обстоятельствах Нина выбросилась из окна квартиры. Перед тем как это сделать, она надела на голову меховую шапку, чтобы не повредить лицо. Ее портрет — одно из самых пронзительных произведений Глазунова.
Детей, оставшихся без матери, Илья Сергеевич воспитал сам. Они стали хорошими художниками, Иван окончил Суриковский институт, Вера — Российскую академию живописи, ваяния и зодчества.
Создание академии тоже дело рук Глазунова, так же как и реставрация залов Кремля. Всего созданного им не перечислишь.
Не так давно мы встретились с Ильей на открытии памятника Сергею Михалкову. Пока ждали приезда президента Путина, разговорились, и я протянул Глазунову свою записную книжку. Он написал: «Все знают (и восхищаются) знаменитого режиссера Сашу Стефановича. Я тебя обожаю. Давно дружу. Твой Илья Глазунов. 28 мая 2014».
А на соседней странице оставил свой «Автопортрет». На рисунке маленький человек поднимается к небу по огромной лестнице...
Подпишись на наш канал в Telegram