Сергей ушел очень рано — в сорок два. Каждый год в день его рождения я езжу на кладбище в Комарово, где рядом с ним лежит и наша дочь Лиза. Заказываю панихиду. И молюсь, чтобы им там было хорошо. Я не плачу, потому что муж этого не любил. Он был человеком-праздником.
Художественного фильма о Сергее Курёхине до сих пор нет. Хотя мы с Олегом Тепцовым, режиссером «Господина оформителя», обсуждали такую возможность. Он просил у меня согласия на создание картины. Но хотя Тепцов жил в восьмидесятые и хорошо знал Сергея, я все-таки отказала. Поняла, что это будет неправдой, «по мотивам». Не хотела, чтобы мои дети имели неверное представление об отце. Мне хочется самой еще раз рассказать историю нашей с Сергеем любви и объяснить, как мы все тогда жили. Пока это не забылось, не заменено чьим-то художественным вымыслом. Пока есть я и наши фото, записи, воспоминания...
С Сергеем я познакомилась в гостях у Бори Гребенщикова в 1982 году. К тому моменту знала, что Курёхин профессиональный композитор, пианист, уже выпустил в Лондоне пластинку. Представляла его высоким, худым, лысоватым и в очках. В общем, серьезным парнем с «академической» внешностью. А увидела красивого молодого человека в джинсовой курточке с печальными серыми глазами. Очень скромного.
У нашей встречи долгая предыстория. После школы я поступила в Ленинградский государственный университет на географический факультет. В его аудитории репетировал «Аквариум». Там я и познакомилась с Борисом Гребенщиковым*, а потом уже и с остальными музыкантами.
Как и все студенты, ходила на подпольные сейшены, часто мы не знали, где окажемся после концерта. Компания могла уехать к кому-то в гости, а разойтись лишь под утро. Помню, мои знакомые облюбовали заброшенный дом в центре города. В опустевшие комнаты огромной коммуналки тащили колонки, магнитофоны, устраивали вечеринки, танцы, концерты. Бурные были времена.
Потом началась эпоха Ленинградского рок-клуба, группы могли играть уже легально. Современные музыканты не понимают, что в восьмидесятые для выхода на сцену нужно было иметь тарификацию, лицензию, пройти цензуру. Легализация музыкантов, произошедшая в то время, стала большим прорывом. Каждый год весной проходили фестивали Ленинградского рок-клуба, и группы, игравшие на них, становились открытиями: «Кино», «Странные игры», «АукцЫон»...
Творческая жизнь в городе на Неве била ключом. В то время зажглись звезды, которые до сих пор собирают стадионы. Помню, у нас на факультете, слева от Смольного, для концертов регулярно использовали большую аудиторию, там часто играл Гребенщиков. Как я уже говорила, с ним и его ближайшим другом Севой Гаккелем я была знакома еще с университета.
Сергей плотно сотрудничал с «Аквариумом». Как-то раз я зашла в гости к Боре, Курёхин сидел и транскрибировал песни. Это было нужно, чтобы зарегистрировать их в ВААП. Поскольку нотной грамотой хорошо владели немногие музыканты, он им помогал.
После знакомства мы иногда случайно встречались в «Сайгоне», пили кофе, болтали. Сергей звал на свои концерты, но я долго не могла на них попасть — были дела. Много позже муж сказал, что очень удивлялся: «Девчонки сами спрашивали, когда выступаю. А тебя приглашаю-приглашаю — все выбраться не можешь». Наверное, этим я его заинтересовала.
Ухаживать за мной он начал только через полгода после знакомства. К тому моменту я уже побывала на выступлении «Поп-механики» и была так впечатлена, что не осталась после концерта на вечеринку, а отправилась пешком домой через весь город. В голове не переставая звучала музыка.
Сейчас это кажется нелепым, но из-за того выступления директора ДК имени Ленсовета сняли с работы. Потому что проходил он двенадцатого апреля — в День космонавтики. БГ вышел на сцену с воздушным шаром-«сосиской», состоявшим из трех звеньев. Под нагнетающую тревогу мрачную музыку к шару приблизилась иголка, он лопнул. Кто-то написал донос, усмотрев в этом трехступенчатую ракету и издевку над советской космонавтикой.
БГ тогда в университете, видимо, недолюбливали. Помню один концерт «Поп-механики» в актовом зале. «Только чтобы не было Гребенщикова», — поставили условие устроители. Конечно, Сергей не мог этого допустить. Борю загримировали, приклеили усы и бороду, надели парик. В процессе выступления он все это снимал. В финале зрители радостно завопили, а отключать аппаратуру было уже поздно.
Наше первое свидание с Сергеем подстроили друзья. «Настя, Курёхин простудился, температура поднялась, проводи его!» — попросили они меня. Мы сидели у кого-то в гостях. До сих пор не знаю, было ли ему действительно плохо или ребята все придумали. В итоге мы вдвоем пошли гулять по Невскому.
Я тогда писала диплом, нужно было идти в Публичную библиотеку. Попросила Сережу проводить туда. Но он привез меня в публичку на Невском, а студенческая библиотека была у метро «Московская». В общем, я поняла, что посидеть в читальном зале сегодня не светит. Мы просто болтали и гуляли. После этого он стал звонить каждый день в половине десятого утра и рассказывать, какую «культурную программу» для нас запланировал. Встречались каждый день. Диплом я тогда защитила чудом, по просьбе родителей, так как после встречи с Сергеем решила, что он мне не понадобится.
Курёхин постоянно меня удивлял. Помню, понес тяжелую сумку с книгами. «Ты же пианист, тебе нельзя портить руки!» — Сергей рассмеялся, взял еще одну книжку и сверху положил. Он носил и мои сумки, любил ходить вместе в магазин за продуктами.
Сергей интересно рассказывал о своем детстве: как он весело проводил время в Евпатории, бегал по берегу моря, охотился на крабов, учился в музыкальной школе и еще ребенком играл на фортепиано с оркестром в Курзале.
Потом началась бунтарская юность. Сережа был знаком с ленинградским режиссером Эриком Горошевским, приезжавшим в Евпаторию отдыхать. (Эрик был мужем его двоюродной сестры.) Тот заразил его джазом и рок-н-роллом. Сергей с удовольствием играл The Beatles, хотя был воспитан мамой, Зинаидой Леонтьевной, совсем на другой музыке. Лет с трех слушал оперы, концерты симфонических оркестров и записи знаменитых пианистов. Когда семья Курёхиных перебралась в Ленинград, общение с Горошевским продолжилось в его театре-студии на Красной улице, где тогда собиралось много интересных людей.
С одной стороны, Сережа был скромным человеком, даже стеснялся, когда его узнавали и просили автограф. Но с другой — считал, что несет особую миссию. Ему не нужно было чье-то признание — даже если б не было ни одного поклонника, он не разуверился бы в себе. Помню, на первом свидании заявил: «Вообще-то я гений». Я иронично улыбнулась: мол, какой самонадеянный. Но очень быстро в это поверила. И все поверили, и до сих пор верят.
Если честно, я не стремилась выйти за него замуж и никогда не поднимала эту тему. Но однажды Сергей категорично заявил: «Настик, нам надо либо расставаться, либо жениться, просто встречаться больше не могу». Поскольку мы не могли друг без друга — решили пожениться.
Сватался ко мне Сережа вместе с другом, поэтом Аркадием Драгомощенко. Они приехали к нам домой на велосипедах с огромным розовым кустом. Дверь открыла мама. Взглянув на нее, Сергей слегка отрезвился. Понял, что это не перформанс, не спектакль и не шутка. Мне кажется, до того не осознавал происходящего. Ситуацию разрядил Аркадий. Он стал галантно ухаживать за мамой, мы чудесно посидели, мама была абсолютно очарована гостями.
Вскоре Сергей сообщил: «Терпеть не могу бюрократию, поэтому ты сама все узнай и скажи мне, что нужно делать и куда идти». Это о походе в ЗАГС. Слова «расписаться» не прозвучало.
В то время в ЗАГСах были огромные очереди. После подачи заявления на регистрацию ждали месяц, а то и три. Так что мы сначала поехали в свадебное путешествие в Крым и только потом, летом 1983 года, поженились. У меня не было белого платья, кольца мы принципиально не покупали. Но событие с друзьями отметили. Пришло много народа, все напились. Как на каждой приличной свадьбе, не обошлось и без драки.
Сначала мы жили с родителями, потом что-то снимали. Нам все же удалось получить квартиру и примерно в то же время купить дом в Осташкове. Думали, от Москвы недалеко, можно обосноваться там. Конечно, эти планы оказались утопическими. Сергей уезжал в Осташков на день-другой, больше не выдерживал. Мало того что он вообще не любил отдыхать, работалось ему лучше всего в Ленинграде. Это был его город, его атмосфера, его друзья, его пространство.
С этим обстоятельством связан один забавный случай. Однажды Курёхина пригласили в Италию — писать музыку к фильму. Режиссером был американец, живущий в Риме, но проект так и не состоялся, поэтому названия картины я уже не помню. Мы жили на огромной вилле по соседству с Софи Лорен.
Представьте — белый роскошный рояль, из окна потрясающий вид на Рим. Сергей сказал: «Все условия есть, но ничего сочинять не хочется. Вот бежишь, опаздываешь, прыгнул в метро — и сразу классно, музыка в голову идет. Здесь же и кормят, и рядом сад с киви и пальмами, и вид на Рим, и белый рояль, и шикарная обстановка. А не пишется».
В Петербурге вдохновение его посещало неожиданно. Он мог прибежать домой, сразу сесть за пианино, быстренько включить магнитофон и играть, играть, играть, чтобы не забыть. Потом спрашивал:
— Ты это когда-нибудь слышала?
— Нет.
— А может, я где-то это услышал?..
Боялся случайно повториться.
А тогда в Италии мы стали просто ездить в Рим, гулять. Была зима, город полупустой — ярко все помню, очень романтическая поездка... Музыки он все же насочинял, но только в самом конце этого творческого «отпуска». Видимо, уже от безысходности. Несмотря на то что фильм так и не сняли, она не пропала. Сергей потом включал «итальянские» фрагменты в «Поп-механику».
Опасения друзей и родных по поводу «тяжелой доли жены музыканта» были напрасными. Жизнь с Сережей оказалась очень легкой — мы даже не ссорились. Несмотря на то что к нему рано пришла известность, муж никогда этим не пользовался и не требовал к себе особого отношения. Помню, сам собрал и приколотил к стене кухонный гарнитур. Они вместе с приятелем-режиссером возились целый день, сказали, что никаких мастеров не надо. При этом если у него не было времени на домашнюю работу, я всегда сама решала бытовые вопросы.
Он все делал хорошо. Полки того самого гарнитура висели много лет — до момента нашего переезда. Перфекционизм касался и быта, и музыки, и других сторон жизни. Если это подарок — то уж роскошный, если цветы — то огромный букет. Цветы он обожал, у нас в доме всегда стояли вазы со свежими розами. Он был человеком-праздником. И создавал вокруг себя сказку.
Помню, лежала в больнице: карантин, в палату никого не пускали. Сережа каждый день передавал цветы, а потом долго стоял под окнами, чтобы на меня посмотреть. Мы даже сказать ничего друг другу не могли, но это было не важно. Соседки по палате завидовали и вздыхали.
...Однажды меня спросили, что такое любовь, как я понимаю это слово. Никак не понимаю — она либо есть, либо нет. О ней не расскажешь, бессмысленно даже придумывать определения, у каждого оно свое. У нас с Сережей было большое чувство, это все видели.
Но любовь ведь не только счастье: страшно, когда без человека не можешь жить, потому что рано или поздно ты рискуешь его потерять. Только любовь не спрашивает, страшно тебе или нет. Появляется из ниоткуда, и это большое чудо, что она у нас была. Длительное время — не месяц, не два. Мы с Сережей прожили вместе четырнадцать лет. Я ценила каждый момент счастья. Просыпалась и думала: «Боже, за что мне это?» Казалось, оно бесконечно. Сергей умел радоваться и заражал этой радостью всех вокруг.
Когда Сережа уезжал на гастроли, я безумно скучала и считала дни до его возвращения. Муж старался брать с собой в поездки и не очень любил без меня фотографироваться. Однажды он сказал: «Вся моя жизнь — ради семьи».
Вопреки мнению, что люди творческие беззащитны, он был настоящим мужчиной. Многие вспоминают, что в перестройку голодали, мы же никогда не бедствовали. К деньгам Сережа тоже относился легко: «Сколько тебе надо? Я заработаю. Не думай об этом».
Как-то, уезжая, оставил записку: «Целую. Трать деньги, пожалуйста». Это было его жизненным принципом: раз появились деньги, надо получать от них удовольствие. Сергей знал — заработает еще. Гений мог спокойно трудиться аккомпаниатором в детской спортивной школе. «Я занимаюсь на рояле, да еще за это платят», — смеялся он.
Для первого выступления в БКЗ его должна была тарифицировать комиссия. К назначенному времени Курёхин пришел в Ленконцерт. Сидят «судьи». Сначала он сыграл что-то на рояле. Потом достал саксофон, купленный накануне, и начал просто издавать на нем звуки. Ему нравилось необычно использовать инструменты. Комиссия переглянулась: никто не понял, действительно ли он умеет играть на саксофоне или всех разыгрывает. В итоге на всякий случай в документе ему написали «музыкант-мультиинструменталист».
В девяностые они с БГ придумали сделать масштабную вечеринку. Помню, праздник организовали в Доме кино, прилетел целый самолет кинозвезд из Москвы, пригласили Сергея Соловьева, Александра Абдулова, Александра Панкратова-Черного, да много еще было известнейших лиц. У меня до сих пор сохранились пригласительные билеты на это мероприятие. Получилось мощное шоу с казаками, гонками, дискотекой, ужином и фейерверком. Это был первый в стране праздник такого рода. После него похожие вечеринки стали проводить повсеместно.
...В общем, я себя чувствовала как за каменной стеной, совершенно расслабленной. Он любил повторять: «Женщина должна нежиться». С ним я могла позволить себе роскошь не беспокоиться ни о чем. Он был очень щедрым. Баловал меня и детей.
Сергей был таким же и по отношению к друзьям. Он раздавал деньги на интересные проекты. Многие музыканты тогда бедствовали, а проекты Сергея после начала перестройки были очень востребованы.
Наверное, щедрость — это состояние души. Он не стеснялся выражать свои эмоции и получал большое удовольствие от жизни: от общения с детьми, покупки каких-то мелочей, еды. Конечно, самый большой кайф у мужа был от работы в студии. Сергей обычно прибегал домой и сразу ставил новые записи. Я была первым слушателем многих его произведений.
Он всегда очень трогательно к нам относился. Когда родилась Лиза, она сразу же стала «папиной дочкой». Только ему доверяла свои секреты, только с ним советовалась и шепталась. Долгожданный мальчик Федя появился за полтора года до смерти Сергея. Он светился, когда брал на руки сына.
Когда «Поп-механика» выезжала за границу, многие музыканты покупали технику, а Сергей — подарки. В первую очередь нам с Лизой. Все поражались, как для него важно «Насте что-то интересное привезти». Он ходил по бутикам и магазинам, выбирая одежду. Причем всегда угадывал размер.
Первый раз мы отправились за границу в 1989 году, в Лондон и Ливерпуль. Мне даже пришлось официально оформиться переводчицей, по-другому выехать тогда оказалось сложно. Это был большой организованный правительством Англии художественный проект. На летном поле нас встречал мэр Ливерпуля — не поленился приехать в шесть утра.
Весь наш вояж снимал канал ВВС One. Журналисты после перелета из Лондона в Ливерпуль спросили: «Вы заметили, что в хвостовой части самолета был пожар?» Не заметили. Хотя борт, говорят, действительно загорелся. А я еще удивилась, что стюардессы стали всех поить дорогущим крепким алкоголем. Музыканты, конечно, только обрадовались.
В ту поездку петербургские художники под видом декораций «Поп-механики» привезли свои картины. В Ливерпуле открылся филиал галереи Тейт, и им устроили грандиозную выставку. И был, конечно, роскошный концерт в Сент-Джордж-холле. Сергей задействовал не только наших, но и местных участников. Уличные артисты как живые скульптуры стояли в нишах собора и в какой-то момент оживали. Звучал орган.
Англичане были в экстазе. Правда, случился один прокол. Сергей и художник Тимур Новиков по сценарию ели цветы. У Тимура началась дикая аллергия. В России-то цветы были натуральными, а в Европе их уже обрабатывали химикатами. Новикову пришлось срочно вызывать врача, у Сергея все обошлось.
В Англии было много трогательного и нежного. Мы с Сережей бродили по Ливерпулю держась за руки. У нас тогда появилась камера, старались все снимать. Так что и сейчас можно увидеть, какие мы там счастливые. К сожалению, Сергей снимал больше меня. (В другой поездке, в Италии, музыканты уже снимали его и Лизу. Эти кадры вошли в фильм «Курёхин».) Из Англии мы много всего привезли. Помню этот безумный шопинг, в нашей стране тогда были пустые магазины. Мы никогда не видели таких продуктов и вещей. Радовались изобилию как дети.
...Когда Сергей был в Америке в гостях у Фрэнка Заппы, знаменитый музыкант уже тяжело болел, но они проговорили весь день, играли на рояле. А потом Фрэнк пошел и отвинтил именной номер с надписью Zappa от своего автомобиля и подарил его Сереже. Курёхин получил подарок и от Энди Уорхола — легендарную банку томатного супа «Кэмпбелл», подписанную для него лично.
Сергей обладал и невероятным даром убеждения. После знаменитой программы Сергея Шолохова «Пятое колесо», где он с серьезным лицом доказывал, что Ленин — гриб, многие наши друзья на это купились. Они спрашивали: «Настя, ну скажи нам по секрету, Ленин и правда гриб? Так гриб или нет?»
А началось все с того, что мы посмотрели передачу о гибели Сергея Есенина. Ведущий там выстраивал свою версию событий, опираясь на фотографии из архива поэта. Мол, этот так на него смотрит, тот повернул голову налево, и прочая чепуха в таком духе. Сергей очень веселился, что этот бред показали по ТВ. Так что история «Ленин — гриб» на самом деле глубже, чем просто стеб, хотя за кадром Курёхин и Шолохов смеялись без остановки. Идея всего действа была в том, что люди наивно верят всему показанному по телевизору.
На ТВ Сергей появлялся часто. У него был прирожденный талант рассказчика. А после программы «Музыкальный ринг», где муж снимался вместе с Сергеем Летовым и Витей Цоем, его стали узнавать на улице.
Тем не менее Сергей долго продолжал ездить на метро. Машины он не любил, а от предложенного личного шофера отказался: «Неловко, что кто-то тебя ждет». Но порой требовалось везти инструменты или срочно ехать в аэропорт, а такси в девяностые стали небезопасны. Тогда по улицам-то страшно было ходить. Садовая и Невский после девяти вечера пустели. Я еле его уговорила, и Сережа подарил мне машину.
Это была вишневая «девятка», экспортный вариант. Не просто вишневая, а еще и металлик, броская, все оглядывались. Я легко сдала на права еще в юности и села за руль. Видимо, склонность к технике мне передалась от папы. В итоге Сергей все-таки оценил приобретение. Однажды едем по ночному городу с синтезатором в багажнике, на улице холод, снег с дождем. Курёхин задумчиво говорит: «А пожалуй, машина — наша самая полезная покупка в жизни».
В девяностые он постоянно гастролировал, давал концерты. Кроме работы с «Поп-механикой» выступал с сольными программами фортепианных импровизаций, писал музыку к спектаклям и фильмам. Самые известные из них — «Господин оформитель», «Трагедия в стиле рок», «Переход товарища Чкалова через Северный полюс», «Два капитана 2», «Замок» Алексея Балабанова и «Три сестры» Сергея Соловьева. Как актер он снялся в картине «Лох — победитель воды». В 1992 году муж основал компанию «Курицца Рекордс».
Он был так занят, что по нескольку лет даже отказывал каким-то серьезным людям. Например в Карлсруэ в Германии открылся большой мультимедийный центр. Сергей обещал там выступить, но постоянно откладывал. Он как раз туда собирался, когда с ним случилась беда. Неудобно было, что столько раз обещал и никак не прилетит.
Поначалу никто не предполагал, что Сергей серьезно болен. Казалось, что в сорок два это невозможно. Но однажды муж пожаловался на боль в груди и слабость, это было в апреле 1996 года. Вызвали скорую, его увезли в больницу. Были уже куплены билеты в Германию, и муж сказал врачам:
— Сделайте мне что-нибудь по-быстрому, я в Карлсруэ слетаю и продолжим.
Только доктора не согласились:
— По-быстрому не получится, нужно ложиться в больницу, у вас все серьезно.
Тогда я и вспомнила странную фразу Сергея, сказанную в самом начале нашей совместной жизни: «Мы будем самой счастливой парой, но знай — я, может, проживу еще лет десять...»
Нам повезло: приехал очень хороший врач, он положил Сережу в Первый медицинский институт. Оттуда мужа перевели в Военно-медицинскую академию, затем в Центр Алмазова и наконец в Покровскую больницу. Ему никак не могли поставить диагноз, даже после МРТ. Понимали, что проблемы с сердцем, а какие — неизвестно. Что это саркома, стало ясно только в процессе операции. Сережу невозможно было спасти.
Все это время я буквально жила вместе с ним в клиниках. Лиза и Федя остались на попечении родных. Сережа шутил и всех подбадривал. «Всех» — это друзей-приятелей, которые толпой приходили каждый день. Он делал вид, что ничего плохого не происходит, жизнь прекрасна и удивительна, а у него лишь больничный «отпуск».
Посетителей у Сережи было много, пришлось буквально составить расписание. Он, конечно, радовался общению. Но в то же время очень уставал. Он вообще не был любителем больших компаний. Но друзьям было спокойнее рядом с Сергеем переживать за него.
Помню последний день рождения, палату, заставленную вазами с цветами. Все наши знакомые нарядились как на концерт, приехали поздравить. Тогда было очень много посетителей, а Сережа хвастался: «Как хорошо, что никуда не надо бежать, я смотрю фильмы, на которые раньше не было времени». Мы приносили ему классическое и современное кино.
После операции Сереже стало легче. Но это длилось недолго. Девятого июля 1996 года его не стало. Все почему-то до последнего верили, что Курёхин выкарабкается. И я верила. Но чуда не произошло.
Похороны прошли как во сне. Даже не помню толком, что происходило на кладбище в Комарово. У меня будто разом отключили все эмоции. Механически отметила, что собралось очень много людей. Дальше — провал.
Я запрещала себе впадать в депрессию и думала только о детях. Им нужно было где-то жить, в тот момент мы как раз купили квартиру, все там разрушили, сами же переехали к родителям вместе с детьми и кошкой. После переезда я иногда на пару часов появлялась дома перевести дух, а все остальное время была в клинике... Так что лишившись Сергея, оказалась владелицей разрушенной квартиры, которую нужно было срочно ремонтировать. И строить жизнь, которая вдруг куда-то делась, заново.
Как Скарлетт в «Унесенных ветром», я часто говорила себе, что подумаю об этом завтра. Необходимость выжить ради детей, наверное, и спасла. Утром у меня не было возможности размышлять, хочу я просыпаться или нет: вела Федю в детский сад, а Лизу в школу.
Феде тогда было около двух лет, Лизе уже двенадцать. Она очень тяжело переживала смерть отца, у которого была любимицей. Вернее, так ее и не пережила — умерла через два года после Сережи. Это был несчастный случай. Папа был тем, ради кого она стремилась что-то сделать, кому можно продемонстрировать свои успехи, творчество. Единственный человек, мнением которого дочь страшно дорожила. К тому моменту у нее с подругами уже была своя группа «Молочный шейк», Лиза сочиняла песни. Мне кажется, у нее был к этому талант. Но увы, случилась трагедия.
...В моей новой жизни все изменилось, в том числе и круг общения. Неожиданно оказалось, что меня поддержали не те люди, от которых я этого ждала. Часть друзей незаметно отдалилась, а те, кто когда-то казались просто знакомыми, стали близкими. Говорят, что в таких ситуациях это обычно. И все же... Я не знаю, как бы справилась без семьи, без наших с Сережей друзей. Спасибо им, ведь меня не оставляли в одиночестве ни на секунду.
В итоге я нашла деньги на ремонт, потом научилась организовывать рабочих, сама закупала материалы. Это была школа жизни, бизнеса — суровая история. Прорабов я в какой-то момент выгнала, поняла, что если не займусь всем лично, то ничего не доделаю. Это меня закалило, я стала другим человеком. После такого глобального ремонта я могла уже спокойно взяться за что угодно.
В годовщину смерти Сергея в ДК Ленсовета прошел концерт памяти Курёхина. После него виолончелист Борис Райскин, который играл в «Поп-механике», уехал в Нью-Йорк и организовал первый SKIF (Sergey Kuryokhin International Festival) в Америке. Концерты фестиваля проходили на разных площадках, туда поехали «АукцЫон», «Колибри», много других групп, с которыми Сережа дружил. Через месяц Райскин трагически погиб. А мы решили продолжать фестиваль. Второй SKIF тоже прошел в Нью-Йорке. А третий уже в Петербурге в Ленинградском дворце молодежи.
Мы с Севой Гаккелем нашли какие-то гранты, спонсоров и долго сомневались: потянем ли? Поначалу взяли концертную организацию, которая нас обманула... Я ведь всю жизнь только тратила деньги, а о том, как их доставать и что-то организовывать, имела очень смутное представление. Зато знала многих, кто общался с Сергеем, поэтому мне было легко — одно его имя настраивало на то, что все надо сделать классно. В Петербургском SKIF участвовали друзья Курёхина: и из стран бывшего соцлагеря, и из Америки, и из Европы. Все получилось замечательно. Мероприятие до сих пор проходит ежегодно.
Один из фестивалей был в «Балтийском доме», туда пришли люди из городского комитета по культуре. Они увидели, сколько у нас интересных музыкантов и публики, стали сотрудничать со SKIF. И когда встал вопрос, кому отдать кинотеатр «Прибой», мы были первыми в списке. И нам удалось освоить этот большой зал, хотя он был в убитом состоянии. Но поскольку наш фестиваль привык все придумывать и переделывать... В общем, справились. Кинотеатр переименовали в Центр современного искусства имени Сергея Курёхина.
Но здание ветшало. Нужно было вести серьезные работы в зале, отдирать всю обшивку и полностью переделывать сети — и электрическую, и обогревающую, и водопроводную, а это уже миллионы. В итоге правительство города приняло решение запустить реконструкцию, и процесс начался. Сейчас наш центр временно переехал на Лиговский проспект, где раньше был музей хлеба.
Кроме SKIF у нас появились еще два музыкальных фестиваля — «Электро-Механика» и «ЭтноМеханика». Фестиваль видео-арта «Видеоформа». Фестиваль стрит-арта «Арт-стена». Мы учредили Премию в области современного искусства имени Сергея Курёхина. К шестидесятилетию Сергея в 2014 году Алексей Айги исполнил его музыку с симфоническим оркестром. Это было грандиозно.
Сейчас у нас в работе огромный проект, давно к нему подбирались. У Сергея были планы на две оперы в Большом театре, он просто не успел их поставить. С оперой у нас вряд ли получится, а вот цикл балетов на его музыку решили сделать. На недавней церемонии вручения Премии имени Курёхина мы презентовали первую такую постановку — «Воробьиное озеро». И это только начало. Хочется, чтобы музыка Сергея звучала чаще.
Я не замкнулась в себе и не отгородилась от мира. Хожу в театры, на выставки, фестивали, премьеры, люблю общаться с новыми людьми. Во всех делах мне помогает Федор. Сейчас ему уже двадцать три. Сын учится на режиссера в РГИСИ, много пишет, в его багаже есть четыре пьесы и опубликованный роман. Он вряд ли помнит отца. Но постоянно что-то о нем слышит, знает его музыку, смотрит видео. Мы сделали документальные фильмы о Сергее — их показывают по ТВ.
Очень жалко, что Сергей и Федор не успели пообщаться, они очень близки по интересам, мышлению. Конечно, Федор другой человек, со своим характером и убеждениями. Но он тоже все время покупает книги, читает запоем, постоянно слушает музыку.
Я снова научилась жить. Планы растут как снежный ком. Раньше был только фестиваль, а сейчас существует Центр современного искусства с шестью международными фестивалями, Премия имени Курёхина, большой симфонический проект и балет на музыку мужа. Мы создаем художественный музей, хочется, чтобы он жил, чтобы экспозиция была доступна людям. Я использую для музея не только свой архив. Многие художники дарят нам работы.
Федя взялся за наследие отца. Ведь много всего недоизученного, недопрослушанного, недоделанного, недоизданного. В этом направлении есть над чем работать. Надеюсь, музыка Сергея будет еще долго жить в спектаклях, фильмах, концертах.
Конечно, я далеко ушла от той беззаботной девушки, которая жила с одним из талантливейших людей той эпохи. В молодости мы были андеграундом, выступали против системы, хотя понимали, что бороться с ней бессмысленно. Я стала более ответственной и мудрой. А еще изменила прическу. Вот, пожалуй, и все.
Я считаю, что просто быть и ощущать происходящее в мире — это счастье и дар. Есть много поводов для радости: хорошая музыка, театр, кино, друзья, дети. Изначально в нас заложена огромная жажда жизни, именно поэтому человечество и существует.
Подпишись на наш канал в Telegram