В нашем кино не так много примеров, когда к имени и фамилии актера нужно добавлять «старший», «младший». Речь не идет о тезках и однофамильцах — они фигурируют под номерами из римских цифр. «Родственный» список совсем короток: два Николая Еременко, два Александра Лазарева, а с недавнего времени к этой талантливой компании присоединились еще два Александра — Самойленко.
У каждого из сыновей был свой путь в актерскую профессию: иногда отцовская слава помогала, иногда — мешала... С разговора на эту тему мы и начали нынешнее интервью, получив от собеседников разрешение называть Самойленко-старшего Александром, а младшего — Сашей.
— О точке отсчета, с которой начался творческий путь Александра, известно — это участие в спектакле-сказке, поставленной на летней веранде пионерлагеря. А где и когда случился старт у Самойленко-младшего?
Саша: Я рано осознал, что ни на что кроме творчества не годен. Представлял, как сижу в офисе, решаю важные вопросы, — и становилось не по себе. Многие из моих одноклассников, друзей по двору мечтали стать актерами, хотели прославиться, а я, видя папу в телевизоре, говорил себе: «Вы все только грезите актерской профессией, а у меня обязательно получится». Такую вот программу задал себе с раннего детства. А реальным началом ее исполнения считаю момент, когда папа познакомил меня с режиссером Ольгой Игоревной Субботиной, ставившей спектакль «Половое покрытие» на сцене Музея Высоцкого на Таганке.
Мне досталась роль Мальчика-сфинкса, чьи загадки приходится отгадывать главным героям. В постановке была большая сцена с пятнадцатиминутным монологом моего персонажа — очень сложная и ответственная: в ней я в образе демонического мальчика манипулировал тремя взрослыми героями в исполнении профессиональных актеров. Когда по окончании сцены зал зааплодировал, было ощущение, что меня накрыла огромная волна любви и благодарности. Будто со сцены я отдал энергию, а теперь она, многократно умножившись, вернулась. В тот момент стало ясно, что уже не смогу без этого жить.
Александр: Саньке было всего одиннадцать, но он действительно классно сыграл, выполнив все указания режиссера. Для первого раза просто очень здорово. Были аплодисменты ему лично. А мне потом говорили и партнеры сына по спектаклю, и мои коллеги, посмотревшие «Половое покрытие»: «Слушай, такой маленький мальчик и так профессионально работает!» Не помню, чтобы адресованные мне самому похвалы пролились таким елеем на душу...
А еще после спектакля был трогательный момент. К сыну подошел помощник режиссера: «Саша, иди получи деньги». И Санька заплакал — как это?! Разве бывает, что за огромное удовольствие еще и деньги платят?
Саша: Помню, решил, что первый гонорар никогда и ни за что не потрачу. По примеру Скруджа Макдака, который стал миллионером, но всегда хранил как бесценную реликвию первый заработанный на чистке ботинок пятак. Однако мои рубли в надежном месте пролежали недолго — даже не помню, на что их спустил.
— До Александра в роду Самойленко актеров не было...
Александр: Это если не считать моей мамы — Самойленко Светланы Александровны, тридцать лет проработавшей в одной из школ Ташкента. Профессия учителя сродни актерской: так же надо выходить на публику, каждый урок — маленький спектакль, где у преподавателя главная роль. А у мамы еще всегда была склонность к лицедейству, проявлявшаяся не только в школе, но и дома. Она категорически не признает, что любит поиграть, сердится, когда называю актрисой, но я считаю: все мои творческие способности от нее.
Когда учился в школе — слава богу, не в той, где преподавала мама, я бы сразу умер, — меня ужасно нервировали ее еженедельные визиты к моим учителям, завучам, директору. Самое обидное, что учился я неплохо, — ну и чего ходить? Родители двоечников в школу глаз не кажут, а моя — как часы...
Папа Валериан Генрихович — доктор геолого-минералогических наук, профессор, заведующий кафедрой университета — был в своей области очень уважаемым человеком. В середине восьмидесятых именно он руководил экспедицией, исследовавшей причины обмеления Иссык-Куля. Для Азии, где вода — это жизнь, знания профессора Самойленко, его высочайшая квалификация были бесценны.
Мама видела меня продолжателем отцовского дела, врачом, ученым-химиком — кем угодно, только не актером! А я после уроков мчался в студию драматического искусства и пропадал там до ночи. Руководила студией Ольга Карловна Фиала, замечательный педагог, фанатично преданный театру. Ее ученики работают по всему миру, многие, в числе которых Игорь Золотовицкий, Виктор Вержбицкий, сделали успешную карьеру и на сцене, и в кино, и в педагогике.
Авторитет отца в семье был непререкаемым. Меня никогда не били, не лишали за проступки кино и прогулок, но папин суровый взгляд был таким серьезным наказанием, что лучше бы выпорол. Перед отлетом в Москву, где я собирался штурмовать театральные вузы, отец дал мне только один шанс: не поступлю сейчас — второй попытки не будет. Мама была категорически против и этой единственной возможности и отпускала меня с надеждой, что провалюсь на первых же турах и успею вернуться в Ташкент к началу экзаменов в технические вузы.
Я ее надежды не оправдал — поступил в училище имени Щукина несмотря на приличный конкурс — четыреста пятьдесят человек на место.
Если бы в первый раз провалился, больше в театральный точно не поступал бы. Я очень уважал отца, его слово было законом, а своих решений он не менял. Наверное, пошел бы на геологический, может, даже окончил его, только не думаю, что сделал бы карьеру в геологии, — актерство, творчество привлекали гораздо больше. Почти уверен, что ушел бы из профессии: куда — другой вопрос. А Санька вот не хотел в театральный поступать...
Саша:
— Я всегда хотел!
Александр:
— Да ладно... Забыл, как я тебя уговаривал?
В школе Санек хорошо успевал по всем точным предметам, но было понятно: профессии инженера, конструктора — не для него. Меня не устраивало его страстное увлечение фокусами, которые считал делом абсолютно несерьезным, этакой развлекаловкой на досуге. Актерство тоже не относится к разряду надежных занятий, гарантирующих кусок хлеба, но это все же профессия, и ей нужно учиться.
В десятом классе Саше очень кстати подвернулся сериал «Родители», где он почувствовал вкус к актерству и, получив аттестат, поступил на подготовительный курс Школы-студии МХАТ — учился там параллельно со съемками в сериале. На следующий год студентов на актерское отделение набирали мои близкие друзья — Золотовицкий и Земцов. Про Санька они сказали: «Хороший парень, мы его возьмем». Игорь в этом смысле довольно-таки откровенный человек: если бы Саша не понравился, он сразу посоветовал бы ему учиться другому делу. Эти слова все-таки прозвучали, но позже, когда Золотовицкий выгонял Саню с первого курса. Из Школы-студии сына выдворили не потому что неспособный, а из-за расхлябанности и вранья.
— Мне кажется, все студенты врут...
Александр:
— Не-е-е-т, я не был таким, как Сашка! Его вранье считаю продуктом серьезного занятия иллюзионным искусством, осваивать которое он начал в пятом классе. А что такое фокусы в первую очередь? Обман. И публики, и себя. Не поверишь в истинность того, что делаешь, — зритель тоже не поверит. Отсюда в Санькином характере и некоторая аферистичность, и обыкновение присочинить, приврать. Для иллюзиониста — это часть профессии, для актера тоже неплохие качества, вот только в жизнь их переносить не стоит. А Саня переносит, сочиняя всякие авантюры — порой не совсем безобидные. Вот в этом наши характеры разнятся: я не авантюрист, мне и в реальности хватает адреналина, а сыну, видимо, нет. Сейчас он понемногу избавляется от рискованных привычек, надеюсь, с возрастом избавится совсем.
Саша: Фокусами меня заразил одноклассник Леша Гигаури, известный сегодня телезрителям как финалист популярного шоу «Минута славы». Мне было двенадцать, когда с мамой в очередной раз переехали в другой район Москвы и я пошел в новую школу. Первым, с кем там познакомился, был Алексей. Он подошел и приставил кулак к моему носу. Едва успев подумать «Сейчас меня, видимо, будут бить», увидел потрясающий трюк: резинка, надетая на два пальца в Лешином кулаке, раз — и перепрыгнула на два других! Одноклассник хотел меня удивить, и это ему удалось. С тех пор мы уже вдвоем всерьез занялись фокусами — то ли от нечего делать, то ли из желания быть особенными. Поскольку вся специальная литература, все интернет-лекции и семинары были на английском, вскоре на весьма приличном уровне овладели языком. Тогда же стали пользователями закрытого сайта, где занимающиеся фокусами — в том числе и для заработка — люди обменивались идеями, ссылками на видео с выступлением коллег.
Спустя три месяца состоялось первое публичное, но пока еще бесплатное выступление. Зал на триста человек был полон и после каждого фокуса награждал нас с Лешей бурными овациями. Вдохновленные успехом, уже через месяц устроили представление, за которое получили три тысячи рублей. Не ахти какие, но все-таки деньги. Потом нас стали приглашать на корпоративы, дни рождения, свадьбы. Забегая вперед, скажу, что сейчас благодаря фокусам полностью содержу себя и любимую девушку. И кстати, чувствую, как папа потихоньку меняет отношение к моему роду занятий. Кажется, его предвзятость начала уходить несколько лет назад, когда мы вместе поехали в Испанию: я давал там уличные представления, а папа был в числе зрителей. В марте нынешнего года он даже доверил мне выступать на своем юбилее.
Александр: Я стал менять отношение, когда понял, что Саша занимается фокусами профессионально, очень увлечен этим искусством, постоянно в нем совершенствуется. Если человек с любовью относится к своему делу, это не может не восхищать. Я вообще люблю профессионалов, и не важно, чем именно человек занимается. В какой-то период мне хотелось, чтобы Саня больше времени и энергии тратил на актерство, но он в качестве основной профессии выбрал иллюзию — правда, не оставив при этом и лицедейство. Дай бог, чтобы в том или другом деле он достиг вершин.
А что касается выступления на моем юбилее... Конечно, было приятно, что его так здорово принимают зрители — аплодируют, восхищаются.
— Ваш первый совместный проект — комедийный сериал «Родители», о котором уже упоминали. В какой очередности были утверждены на роли в нем?
Александр: Меня утвердили первым. А началось все с «Папиных дочек», где одним из режиссеров был мой давний товарищ Саша Жигалкин. В ставшем сверхпопулярным — кстати, совершенно неожиданно для меня — сериале я сыграл стоматолога Андрея Антонова, друга отца семейства Васнецовых, отчаянного ловеласа и плейбоя. В новом проекте, где Жигалкин уже был и режиссером, и продюсером, он предложил нам с Машей Порошиной роли родителей — после первой же пробы мы оба были утверждены. Быстро нашли и мальчишек, которым предстояло играть среднего и младшего сыновей. А вот со старшим случилась загвоздка: на роль Тимофея пробовались очень многие, но не складывалось. И тогда я, помня о том, что хочу видеть Сашу актером, предложил его кандидатуру — так, мимоходом. Сына позвали на пробы и в тот же день утвердили на роль. Я был приятно удивлен, что Саню взяли, несмотря на отсутствие малейшего опыта работы перед камерой.
Саша: Хорошо помню день проб, от которых все зависело, и ночь накануне. Я лежал, глядя в потолок, и плакал. Сейчас могу по-научному сформулировать свое тогдашнее состояние: это был первый личностный кризис на фоне грядущих перемен. Съемки в сериале представлялись рубежом, после которого вся моя прошлая жизнь окажется позади. Друзья останутся теми же ребятами, с которыми учился, играл, а я буду в телике...
На пробы меня привезла мама. Для них выбрали эпизод с мытьем машины, который почему-то чаще всего вспоминают поклонники сериала: когда отец за труды дает Тимофею тысячу рублей, тот, в свою очередь, перепоручает важное дело среднему брату, отстегнув ему половину суммы, а Илья сваливает работу на младшего и рассчитывается с восьмилетним Максом шоколадкой.
Александр: Участие в съемках стало для Сани тяжелым, но бесценным опытом. К сожалению, показ первых серий «Родителей» оказался не очень успешным. Прежде всего потому, что шли они на канале «Россия 1», для которого такого рода сериал — абсолютный неформат. Было, конечно, обидно, мы знали, что «Родители» — качественный, ориентированный на самую широкую публику продукт: взаимоотношения в семье, воспитание детей интересны всем. И вдруг через какое-то время мне начали звонить коллеги, знакомые с поздравлениями:
— Видели тебя в «Родителях» — и сам сериал классный, и твой герой тоже...
На первом звонке я растерялся:
— Как в «Родителях»? Их же сейчас нигде не показывают!
— Ошибаешься! Сериал идет на новом канале «Супер». Его многие смотрят, и отзывы только хорошие.
— Совместная работа на площадке, тесное общение друг с другом привнесли что-то новое в ваши отношения?
Саша: Я бы сказал, что во время съемок первых «Родителей» наши отношения появились...
Александр: Сане шел шестой год, когда мы развелись с его мамой, и следующие десять лет я присутствовал в жизни сына по касательной. Лена снова вышла замуж, и вторгаться в ее новую семью мне казалось неправильным. Конечно, я приходил на Санины дни рождения, поздравлял с Новым годом, изредка, когда сын был еще маленьким, брал на пару дней за город, где они резвились с моим старшим, от первого брака, сыном Степаном.
Так получилось, что со всеми тремя женами я расставался, когда сыновьям исполнялось пять лет. Поэтому прекрасно знаю, как общаться с детьми до этого возраста, а вот после — сложнее.
Конечно, в идеале оба родителя должны быть рядом с детьми и в отроческом возрасте, и в юности, но так, к сожалению, получается далеко не всегда. Мне кажется, девочкам папа особенно нужен в раннем детстве, а мальчикам — в тот момент, когда они становятся подростками.
Саша: Папа никогда не исчезал из нашей жизни, всегда помогал материально, но до съемок у нас не было доверительных отношений — таких, как у отца с сыном.
Из раннего детства у меня остались только хорошие воспоминания, связанные с папой. Он был очень добрым — никогда не наказывал, ничего не запрещал, придумывал всякие игры. Для нас двоих лежавшее возле дома бревно было крокодилом, на котором я плавал по морям и океанам, а огромный лопух за забором — медведем, днем и ночью несшим охрану. Едок из меня был еще тот, и папа, поднося ложку к моему рту, командовал: «Дайте свободную полосу — самолет заходит на посадку!»
Еще помню свой ужас, когда Степан, дурачась, перегнул меня через перила балкона на втором этаже и втащил назад, когда я уже во всех красках представил, что лечу носом в землю. Другой случай произошел, когда мне было три, а брату — тринадцать. Мы куда-то ехали с папой, сидели на заднем сиденье, и Степа сказал: «Саня, когда взрослые о чем-то тебя спрашивают, ты должен пристально посмотреть в глаза и сделать вот так» — тут старший брат сложил пальцы в фигу. Когда мы вышли из машины и папа спросил, что нужно делать, переходя дорогу, — я четко выполнил Степины указания. Понятно, «учитель» получил нагоняй...
Александр: Удивительно, но из рассказанного Саней ничего, кроме кормежки с заходящим на посадку самолетом, не помню. Наверное, к моменту его появления на свет я стал мудрее, терпимее, потому что первенцу-то от меня доставалось. Я, к сожалению, не великий отец — и нотации читал, и наказывал, и по попе хлопал. После того как мы с мамой Степы развелись и я стал воскресным папой, у Инессы за неделю накапливалось к сыну много претензий — она звонила, жаловалась. И я вместо того чтобы при встрече весело вместе проводить время, лил на Степкину голову негатив. Конечно, это не могло не отразиться на его отношении ко мне. Сейчас, слава богу, все снивелировалось, а тогда я чувствовал со стороны сына ответный негатив и сильно переживал по этому поводу. Давним приемам воспитания у меня есть только одно оправдание: подростковый возраст Степы пришелся на конец девяностых, когда мальчишке очень просто было попасть в дурную компанию, и чтобы этого не случилось, приходилось ставить жесткие рамки.
Опять же из-за смутного времени, когда творческие люди, в том числе актеры, оказались никому не нужны, я, несмотря на явные артистические способности старшего сына, не стал звать его в мою профессию. Но он все равно там оказался — уже после того, как окончил Московскую юридическую академию, выбрав специализацию «Авторское право»! Дебютировал в «Папиных дочках» в роли Сергея Захарова, тренера Жени Васнецовой, потом его пригласили в сериалы «След Саламандры», «Судьбы загадочное завтра», «Вендетта по-русски». Вместе мы снимались в шести проектах, а вообще у Степана почти два десятка ролей. Кино для сына хобби, но он действительно очень органичен в кадре — надеюсь, режиссеры еще не раз используют это качество.
— Вопрос обоим: с короткого расстояния, сблизившись, вы что-то открыли друг в друге?
Александр: Конечно. Саша был для меня новым миром, который я познавал изо дня в день — обнаруживал достоинства и недостатки, особые свойства характера... А сын узнавал меня.
Саша: Я вспомнил случай — как раз в тему. На съемках первых «Родителей» мне долгое время казалось, что папа снимается в сериале только из-за денег. Он так непринужденно вел себя перед камерой и ему так легко давались любые эпизоды, что создавалось впечатление: отец, не подключаясь ни эмоционально, ни интеллектуально, просто использует свои профессиональные навыки. Но однажды я стал свидетелем бурного обсуждения эпизода, где глава семьи объясняет младшему сыну тонкости бритья: первое лезвие срезает волос под корень, второе оставляет «мужественную щетину»... Папа и двое сценаристов стояли на лестнице нашего дома-декорации, и он возбужденно доказывал собеседникам, что его персонаж прописанными в сценарии словами разговаривать не может! Не его стиль речи, манера, характер в конце концов! И тут я понял, насколько отец вовлечен в происходящее, как досконально понимает и чувствует своего героя и как важно для него точное попадание в образ — каждой репликой, каждым движением.
Поначалу на площадке из-за присутствия папы я страшно зажимался. По окончании съемок эпизода старался избегать взгляда, боялся, что увижу в нем упрек, был уверен, что не перенесу критики. Все это сыграло со мной злую шутку. Признаюсь как на духу, ничуть не кокетничая: не могу смотреть на себя в первых «Родителях» без стыда. Но и у этого опыта есть хорошая сторона: я понял, что надо напрашиваться на критику, узнавать, где ошибся и как можно было сделать лучше. На съемках «Родителей-2» постоянно подходил к папе, спрашивал, как сыграл, что нужно исправить. Он отвечал честно, не щадя моего самолюбия. Но уж если хвалил — это было заслуженно, и я летал как на крыльях. В заключительной серии второго сезона у нас есть эпизод на двоих — очень проникновенный, трогательный. Папа даже говорит, что он выбивается из жанра, а мне кажется, уход под занавес в лирику заставит зрителей с еще большим нетерпением ждать продолжения. О чем разговор наших героев в том эпизоде, раскрывать не стану, — это все равно что перед показом фокуса объяснить технику его исполнения. Но после того как прозвучало «Снято!», папа подошел ко мне, обнял и сказал: «Молодец, сынок! Хорошо сыграл». Удостоился я похвалы и от режиссера, а ребята-звуковики, нарочито поежившись, показали, что у них мурашки бежали по коже.
— Мы не закончили тему Сашиного актерского образования. Ты сам сказал отцу, что изгнан из Школы-студии МХАТ?
Саша: Конечно. Если б он узнал от Игоря Яковлевича, было бы совсем плохо. Папа и так считал, что я его подвел, поставил в неловкое положение перед близким другом. Мне казалось, он даже разочаровался во мне. Со временем и я, и он поняли, что так и должно было случиться. Мы с папой фаталисты: чему быть — того не миновать...
Мне все-таки хочется рассказать об обстоятельствах, из-за которых вынужден был покинуть Школу-студию...
У папы есть любимое выражение: «На первом курсе все народные артисты, а после получения диплома — просто студенты, окончившие театральный вуз». Вот и я на первом курсе Школы-студии МХАТ вдруг почувствовал себя потрясающим актером, начал ухаживать за пятью девушками одновременно, выстраивал сложные комбинации, чтобы никто из них не узнал о «конкурентках». Все это мне безумно нравилось и забирало кучу времени и энергии, которые мог бы потратить на учебу.
В тот же период со мной случилась одна трагикомическая история. Я очень любил сцендвижение и парную акробатику, которая, правда, не всегда мне давалась. Однажды получил в партнерши однокурсницу моей весовой категории, и педагог задала нам упражнение: я беру девушку за талию, она подпрыгивает — и я сажаю ее себе на шею. Донести партнершу до загривка не получилось — со всего маху она вошла копчиком в мой нос. Копчику хоть бы что, а сломанный нос съехал на сторону... Нет, травма не стала последней каплей — просто так сошлось, что именно в это время я начал теряться в учебном процессе, пропускать занятия, врать и выкручиваться. Опомнился, решил исправиться, но было поздно — уже заработал у педагогов дурную репутацию и всерьез меня никто не воспринимал. Было ощущение, что бьюсь о стенку, с каждым разом все больнее и больнее, — а она цела, даже не потрескалась. Я не хотел уходить из Школы-студии, но и как существовать наедине с этой стенкой, не знал. Мудрый Золотовицкий, наблюдая за происходящим со стороны, хорошо понимал, в какое положение я сам себя загнал. Однажды позвал меня к себе и сказал: «Санечка, давай ты потом попробуешь еще раз».
Я попробовал в тот же год, но уже в папину альма-матер — в Высшее театральное училище имени Щукина. И был счастлив, когда меня приняли.
Первые три года старательно учился, почти не пропускал, хотя жил у своей тогдашней девушки в Сергиевом Посаде и тратил на дорогу в Москву и обратно по шесть часов. Помню, как заработал первый «плюс» от мастера Михаила Петровича Семакова и аплодисменты от однокашников за самостоятельно поставленную и сыгранную пьесу на одного актера «Аккомпаниатор». Сюжет у этой одноактной драмы такой: зал ждет появления певца, но вместо него на авансцену выходит пианист и говорит, что концерта не будет: любимый публикой артист умер. Постепенно из монолога аккомпаниатора становится понятно — это он убил певца, не сумев смириться с его славой и своим вечным пребыванием на вторых ролях. Зависть к чужому успеху бывает, наверное, у каждого, но у артистов она имеет особенный характер — сжигающий, ведущий к саморазрушению...
Проблемы в «Щуке» начались в конце третьего курса. Мы ставили отрывок из «Талантов и поклонников» Островского, я играл Петра Мелузова, и у нас с партнершей была сцена, где мой герой пытается добиться ласк от своей возлюбленной Александры Негиной. Поначалу все шло замечательно, педагоги радовались, хвалили, но в какой-то момент — может, от того, что загоняли эту сцену, — у меня перестало получаться. Как будто что-то сломалось внутри. Педагог не могла понять причины, и мы стали терять общий язык. Чего я только не делал, чтобы вернуться в прежнее состояние: раз за разом перечитывал пьесу — подходил с нуля к своему персонажу; три дня ничего не ел, сидел только на кофе... Ничего не помогало — получалось все хуже и хуже. И вот очередная репетиция. Я делаю первый шаг и тут же слышу окрик педагога:
— Зачем ты туда пошел?!
Чувствую, что сил больше нет, и говорю:
— Простите, я не знаю, почему не получается. Наверное, у меня творческая импотенция.
После этой фразы, которую ни в коем случае нельзя произносить в театральном вузе, мне ясно дали понять: так вести себя непозволительно, показывать характер нужно в другом месте, на хорошие роли в дипломных спектаклях могу не рассчитывать. И я ушел из «Щуки», чтобы вернуться к делу, которое люблю и которое дает возможность заработать. К фокусам.
В течение четырех лет бо?льшую часть времени мне приходилось посвящать учебе, а Леша Гигаури продолжал практиковаться и совершенствоваться как иллюзионист. У него появился новый партнер — Рома Халафян, с которым они вместе выступали на «Минуте славы». Никакой ревности с моей стороны не было, мы весело тусили втроем, а сейчас вместе работаем.
— Александр, а вы рассказывали сыну про случай с картами, из-за которого вас чуть не выгнали из Щукинского?
— Не помню. Возможно рассказывал, только Саня, его ровесники и даже люди постарше, чей сознательный возраст пришелся на постперестроечные годы, вряд ли поймут весь трагизм ситуации и всю глубину наших переживаний...
На следующий день после похорон генсека Леонида Ильича Брежнева занятия в вузах отменили — в связи с всенародным трауром. Сидим с однокурсником в общаговской комнате и от нечего делать режемся в карты. Вдруг без стука открывается дверь — на пороге женщина-комендант, взирающая на нас с ужасом и укором: «Ка-арты в траур?!»
Комендантша исчезает за дверью, а мы остаемся, трясясь от страха: «Что теперь будет? Точно выпрут из училища, комсомола, а может, и срок дадут!»
Хватаем такси и едем к нашему мастеру Татьяне Кирилловне Коптевой, старейшему педагогу училища. Она наше поведение тоже считает кощунством: «Да как вы могли?!»
Следующая инстанция — режиссер-педагог, курировавший общежития, реакция та же: «Вы что, с ума сошли? Сидите в своих комнатах — и никуда ни шагу!» Сутки ничего не ели — от страха и неизвестности кусок в горло не шел. Наконец нас вызвала Татьяна Кирилловна: «Запомните — вы репетировали «Игроков» Гоголя! Инцидент улажен, можете спокойно учиться дальше».
— Если Саша до дипломного спектакля не добрался, то поставленную на сцене учебного театра «Щуки» шекспировскую «Двенадцатую ночь», где Александр играл сэра Тоби, московские театралы вспоминают до сих пор. Попасть на спектакль было невозможно, подходы к зданию охраняла конная милиция...
Александр: Да, было такое. «Двенадцатую ночь» поставил один из лучших педагогов «Щуки» Владимир Владимирович Иванов. Кроме меня там играли Макс Суханов, Даша Михайлова, Коля Стоцкий. Через год Иванов хотел восстановить спектакль в Театре Вахтангова, репетировали и Макс, и Даша, но не получилось. Ведь что такое студенческий спектакль? Дикое желание студентов вариться в общем творческом котле, репетировать сутками, играть. В театр же они, как правило, приходят, уже обзаведясь семьей — с новыми проблемами, заботами, необходимостью зарабатывать на жизнь. Тем более в советские времена, когда зарплаты у актеров были, как кот наплакал и каждый старался найти приработок: кто-то шел на радио, кто-то фарцевал... Ведь и мы с Максом Сухановым не от хорошей жизни сначала открыли мастерскую по изготовлению декораций, а потом занялись ресторанным бизнесом. Только он в отличие от меня из актерской профессии не уходил.
На протяжении всех лет без сцены, театра чувствовал себя не очень комфортно. А уж когда Максик, мой ближайший друг, стал звездой после выхода фильма «Страна глухих» — тем более. Конечно, я ему завидовал. Рассказывая о моноспектакле «Аккомпаниатор», Саня правильно заметил: у актеров зависть особого сорта. Не люблю в себе эти качества, но самолюбие, тщеславие присутствуют в каждом актере: с одной стороны, стимулируют, с другой — сжигают. Наверное, это плохо, но актера без этого нет. Случается, зависть перерастает в нечто страшное — как это было на Малой Бронной, где сегодня работаю. Все помнят историю с Анатолием Эфросом, против которого ополчилась большая часть труппы и в конце концов выжила из театра.
К счастью, успех картины «Страна глухих» нас с Максиком не развел. А потом друг вернул меня в профессию, за что буду благодарен ему до конца жизни. Привел в Театр Станиславского и представил режиссеру Володе Мирзоеву, готовившему к постановке спектакль «Укрощение строптивой». Максу досталась роль Петруччо, мне — Баптисты. Кстати, именно в этом спектакле меня увидел Дима Харатьян и познакомил с Сережей Белошниковым, режиссером и продюсером сериала «Маросейка, 12», с которого пошла моя телекарьера.
Наша с Максимом дружба началась в студенческие годы. Когда меня за нарушение порядка выгнали из общежития, он и его замечательная бабушка приютили в небольшой квартире в районе метро «Ждановская» (ныне «Выхино»), где я прожил почти год. Вера Ивановна была добрейшей, умнейшей, красивейшей и талантливейшей женщиной. Вместе с мужем — дедом Максима Константином Бузановым — они учились у Всеволода Мейерхольда, играли в его спектаклях.
Каждый день после занятий нас с Максиком ждала большая сковородка потрясающей жареной картошки с сосисками и белый батон. Уминали все это минут за десять, а потом с бутылочкой портвейна шли играть в шахматы. Иногда сражались до трех-четырех ночи. Это было прекрасное время, хоть я и поправился килограммов на пятнадцать.
Многолетняя дружба с Максом уникальна тем, что мы совершенно разные по внутреннему миру, психофизике: я взрывной, импульсивный, он очень спокойный, рассудительный. Я могу наорать, а Максик, не повышая голоса, доступно все объяснит. Наверное, разность и притягивала нас друг к другу, как два полюса. Однако это вовсе не означает, что дружба всегда была безоблачной: мы и ссорились, и расходились ненадолго, и мирились потом. Сегодня что-то делаем вместе, и все-таки у каждого своя жизнь, свои жизненные дебри. Но мы по-прежнему дружим, любим, дорожим друг другом — и это важнее, чем все остальное.
— Максим ведь и после той страшной аварии, когда вы надолго оказались в больнице, был рядом?
Александр: Да, он и Лена — моя вторая жена, мама Саши. Несколько недель она почти безотлучно жила в палате, ухаживая за мной. Макс навещал при первой возможности и всегда был на связи: мало ли что понадобится? А когда на меня накатило отчаяние: ведь я только начал сниматься — и на тебе, весь переломался — он прислал человека, который несколько сеансов совершал надо мной пассы. Не исключаю, что это тоже помогло.
Тогдашнее моральное состояние усугублялось тем, что авария пришлась на первый кризис среднего возраста — мне было тридцать пять. Любой кризис — это осмысление бытия, анализ того, что сделал. Какие-то вещи я тогда серьезно пересмотрел, и они стали табуированными, с какими-то ошибками пошел дальше. Потом еще были кризисы, но первый оказался самым мощным и привел меня в чувство на долгое время.
С той аварии, когда после шести бессонных ночей на съемочной площадке «Маросейки, 12» я уснул за рулем и врезался в стоящую на обочине милицейскую машину, прошло двадцать лет, а последствия расхлебываю до сих пор. Перенес несколько операций, в том числе по удалению образовавшейся от удара аневризмы аорты, на коленях, позвоночнике.
— В начале июля у вас появился новый стимул заниматься своим здоровьем и жить еще много-много лет — родилась дочка. Примите поздравления!
Александр: Спасибо! Говорят, что мальчики больше привязаны к матерям, а девочки боготворят пап. Значит, впереди меня ждут новые оттенки отцовских чувств. Дочку назвали Евой, и, к счастью, она похожа на свою маму Наташу, а не на меня.
С Наташей Громовой мы познакомились пять лет назад в «Артеке» — она была одним из организаторов и директоров фестиваля детского кино. А я принял приглашение стать его участником только потому, что никогда не был в знаменитом пионерлагере. Артековский фестиваль сильно отличается от «взрослых» кинофорумов отсутствием помпезности, фанаберии, простой дружеской атмосферой. Я очень редко бываю на мероприятиях подобного рода, потому что не люблю пафоса и чувствую дискомфорт от того, что это больше парад самомнений, школа злословия, а не общение друзей.
Я люблю сам собирать компании, люблю встречи людей, которым нечего друг от друга скрывать. Ужин в их кругу предпочту любой шоу-тусовке или просто останусь дома, чтобы почитать хорошую книгу.
Кстати, к чтению меня пристрастил отец, который был безумно интересным, энциклопедически образованным человеком — собранная им домашняя библиотека насчитывала восемь тысяч томов. А еще он был потрясающим рассказчиком.
Живя в Москве, я все-таки быстрее оказывался в курсе технических новинок, чем родители в Ташкенте. В конце восьмидесятых познакомился с молодым, выражаясь по-нынешнему, продвинутым психиатром, кандидатом медицинских наук, и увидев у него видеомагнитофон, попросил:
— Хочу, чтобы отец купил себе такую же штуку, — не мог бы ты показать ему какой-нибудь фильм? Вообще, мне кажется, вам будет друг с другом очень интересно.
— Конечно! — ответил он.
Вскоре папа приехал в Москву в очередную командировку, и мой новый знакомый пригласил его к себе в гости. В тот вечер в квартире собралась компания коллег и друзей хозяина — все моложе отца на двадцать — двадцать пять лет. И он всех покорил своей личностью, эрудицией — в том числе и в области психиатрии. Как же мне приятно было слышать восхищенные отзывы об отце!
К несчастью, папа умер очень рано — в шестьдесят два года. Инфаркт. Это случилось в 1997-м, через полгода после того, как я перевез родителей в Москву. В театре он меня не видел — наверное боялся, что не понравлюсь. А фильмов с моим участием еще не вышло. Не считать же «участием» крошечный эпизод в «Забытой мелодии для флейты», где играю одного из шантажистов, застукавших героев Филатова и Догилевой в пикантной ситуации.
Маме восемьдесят два — слава богу, она жива и для своего возраста чувствует себя неплохо.
— Саша обмолвился, что ему неловко смотреть на себя в первых «Родителях». А у вас, Александр, есть роли, в которых вы себе совершенно не нравитесь?
— Так скажу: мне редко нравится то, что делаю. Очень критично к себе отношусь и ничуть не кокетничаю, когда говорю, что не люблю видеть себя на экране. Более того, я и в зеркало-то не могу на себя смотреть, потому что созданный внутри образ совсем не соответствует реальному. С кино похожая ситуация: видишь на экране не совсем то, что играл. Я никогда не смотрю дубли, потому что всегда буду собой недоволен, а просить повторить — не в моих правилах. Если кому-то нравится, уже хорошо.
На съемочной площадке каждого фильма оставляешь кусок жизни, но далеко не всегда жалеешь, когда этот отрезок заканчивается. Со мной такое было всего один раз — в прошлом году, когда с Сашей Коттом работали над сериалом «Последствия». У меня в этой очень жесткой мелодраме (зрителям еще предстоит ее увидеть) главная роль — человека, которому поставлен диагноз «неоперабельный рак мозга» и которого ждет скорая смерть. Заинтересовала сама тема: финал жизни, необходимость здесь и сейчас проанализировать, что ты сделал или не сделал, и успеть исправить хотя бы некоторые ошибки. Сильный сценарий, замечательный режиссер, с которым очень понравилось работать... Первый раз в жизни я жалел, что завтра не будет съемки.
Саша: А у меня такое было после обоих сезонов «Родителей». Когда закончились съемки первого, я вдруг поймал себя на ощущении, что не знаю, как жить дальше, — настолько сроднился с членами телевизионной семьи. К счастью, не застрял в этом состоянии надолго, но все равно был очень рад, когда спустя пять лет мы снова встретились.
Съемки второго сезона продолжались два месяца, примерно через неделю после их окончания я приехал по делам на студию и увидел, что наш дом-декорацию начали разбирать. Вся мебель уже вывезена, везде пусто. Минут сорок ходил из комнаты в комнату, трогал голые стены и никак не мог смириться с тем, что совсем недавно жил здесь, а дом был полон близкими людьми. Пока в отличие от папы отношусь к подобным вещам слишком эмоционально, но надеюсь, это пройдет.
Еще хочу перенять у него способность проще относиться к некоторым вещам. Если у меня происходит какая-то драма, я сразу сосредотачиваю на ней всю внутреннюю энергию, начинаю рвать волосы и бесконечно задавать вопросы: «Боже, как же теперь жить?! Что делать дальше?» В такой момент папа может подойти и сказать: «Сынок, ну ты чего? Расслабься, отпусти. Все будет хорошо». И ситуация сразу перестает казаться безвыходной. Не думаю, что папа научился этому с возрастом, — скорее давняя авария стала для него водоразделом, который помог отделить главное от второстепенного.
Я очень благодарен отцу за поддержку, когда в девятнадцать лет решил вырваться из материнских ежовых рукавиц и начать самостоятельную жизнь. Мама очень тяжело переживала мой исход из дома, пыталась призвать на помощь папу, чтобы вернул сына на место. Он ее успокаивал, а меня просил: «Ты хотя бы звони ей почаще, чтоб с ума не сходила».
Александр: Не помню, чтобы успокаивал Лену, но поначалу был на ее стороне. Однако пообщавшись с бывшей женой и сыном, понял: конечно, Санька прав и надо отпустить его во взрослую жизнь. Лена не сразу, но приняла новые обстоятельства. Осталось избавиться от холодка, который между ними пробежал. Очень надеюсь, через какое-то время они будут тесно общаться — в конце концов Саня поймет, что мама никогда ничего плохого ему не желала и не сделала.
Саша: Когда папа рассказывал о своей нелюбви к кинофестивалям и прочим мероприятиям такого толка, я вспомнил, сколько раз он отказывался от приглашений поучаствовать во всевозможных новогодних огоньках, куда рвутся все звезды. Он принципиально не снимается в рекламе, чтобы не поставить под удар свою репутацию. Старается полностью сконцентрироваться на том, что делает, и не отвлекаться на мишуру. Я считаю, это очень правильно. Андрей Миронов говорил, что актер должен быть высшим существом, ему не стоит мелькать на публике и надо сторониться тусовок. У папы такая же позиция, и этим я тоже горжусь.
Вообще, несмотря на разность характеров, реакций, привычек, в нас больше общего: мы оба педанты, любим пунктуальность, ценим профессионализм, больше интроверты, чем экстраверты. Ну и оба фаталисты, наконец!
— Александр, вы сейчас много снимаетесь, продюсируете полнометражные картины и сериалы, как совладелец ведете дела в нескольких театральных буфетах и ресторанах, да еще и играете на сцене. Наверняка я что-то забыла. Как вас на все хватает?
— Справляюсь с божьей помощью. Вот только театр в перечне занятий стоит у меня на первом месте. Он священная корова, которая питает меня всю жизнь.
Благодаря актерскому опыту в обеих областях хорошо знаю разницу между кино и сценой. Она есть даже в способе запоминания текста: в первом случае оказывается востребованной короткая память, во втором — длинная. Как анекдот рассказываю случай со съемок «Папиных дочек». В сериале перед каждым эпизодом ты несколько минут учишь текст на трех-пяти страницах. Как только режиссер говорит: «Стоп! Снято!» — все реплики мигом вылетают из головы... Вот и на «Дочках» — закончили один эпизод, я пошел готовиться к следующему, вдруг вбегает костюмер:
— Мы не ту рубашку надели на Самойленко! Надо переснимать всю сцену!
— Ребята, — говорю я, — тогда дайте время, мне надо заново за текст браться, я его уже не помню!
В театре ты учишь роль два-три месяца, иногда полгода — и текст остается в памяти надолго, бывает, навсегда. А еще на сцене ты один и только от тебя зависит, как пройдут эти два часа. Поэтому для меня театр в большей степени акт искусства, нежели кино, которое, к сожалению, является совместным творчеством, что снимает с создателей персональную ответственность.
Вижу сегодня большую разницу и между фильмами и сериалами. В большинстве случаев сравнение не в пользу кино. Там как бывает: снялся актер в эпизодике, во втором, третьем, один из его грешков прикрыл режиссер, другой убрали при монтаже... В кино можно не сыграть ничего, а ощущение, что ты просто гениален.
В серьезном, психологическом сериале подобное не пройдет — прикрыться там нечем. Ты должен ежесекундно держать в себе образ, выстраивать личность героя в развитии, привнося в характер персонажа новые черты. Это очень сложно, но в такой же степени и интересно.
Недавно закончились съемки сериала «Душегубы», где режиссером был мой товарищ и партнер в кинокомпании «Студия IV» Давид Ткебучава. Это реальная история о витебском маньяке, на счету которого более четырех десятков загубленных жизней. Убийцу-душегуба играет очень хороший актер Слава Крикунов, а я — старшего следователя, посадившего за решетку много невинных людей: один из осужденных стараниями моего героя был расстрелян, другой полностью ослеп. Получается, что и мой персонаж — тоже душегуб.
Параллельно с работой в десятисерийном триллере курировал съемки детского фильма «Душа пирата». Вместе с партнером по продюсерскому проекту мы выиграли в Госкино контракт на нашу первую полнометражную картину. Снимали фильм в Башкирии по многим причинам: во-первых, там очень красивая природа — хвойные леса, как в киносказках Роу, река Белая с чистой, прозрачной водой, горы. Во-вторых, там живут симпатичные, добрые и талантливые люди. Мы никого не привозили из Москвы, все специалисты: оператор, звукорежиссер, костюмеры, гримеры — нашлись на месте. Как и маленькие актеры — замечательные мальчишки и девчонки, участники театральной студии. Не пришлось тащить с собой и оборудование — все нашлось на башкирской кинематографической базе.
Приехав в очередной раз проверить, как идут дела, я заодно снялся в «Душе пирата» в маленькой рольке. Не знаю, будет ли интересна картина старшим сыновьям, но младшему Прохору и внучке Алисе она должна понравиться.
Саша: Уверен, что и мне понравится. В детстве самой любимой лентой с папиным участием был фильм «Посылка с Марса» — душевный, теплый, родной. А какой там замечательный саундтрек группы «Моральный кодекс»! Я смотрел эту картину раз десять, а может — и больше. Еще мне, как и всем моим одноклассникам, очень нравился «Ночной дозор». До сих пор считаю, что это классный фильм даже по мировым стандартам. Не на каждую русскую картину есть страница в англоязычной «Википедии» и форум на официальном сайте IMDb (база данных мирового кинематографа. — Прим. ред.), где люди до сих пор пишут комментарии.
— Коль все-таки у нас интервью с двумя Александрами, под занавес хочу спросить у старшего: в чем состоит ваше главное отцовское предназначение на нынешнем жизненном этапе младшего?
— Я понимаю, что жизнь моя идет к наклону, а у Сани — ввысь. Не собираюсь завтра умирать, но все же уже собираю камни, а он пока разбрасывает. Стараюсь, чтобы эти камни не улетали далеко и потом не пришлось за ними далеко ходить...
Подпишись на наш канал в Telegram