«Запомните мою фамилию — Мережко! Я стану таким же известным, как вы». Герасимов крепко взял меня под локоть, отвел в сторону и внятно и громко послал куда подальше.
— Виктор Иванович, если допустить мысль, что всего три ваших сценария из семидесяти написанных могут улететь в космос и когда-нибудь попадут в руки далеких потомков, какие отправили бы в вечность?
— «Родню», «Полеты во сне и наяву» и «Соньку Золотую ручку». Очень люблю эти фильмы. Персонажи близки, к тому же в двух первых — личные истории. Скажем, героиня Нонны Мордюковой в «Родне» объединила черты тещи и родной тетки. Внешне Мария Васильевна — копия Евдокии Трофимовны, матери моей жены: шестимесячная завивка, волосы, крашенные хной, золотые зубы.
Никита Михалков, с которым дружили, накануне съемок пришел в гости. Увидел тещу и воскликнул: «Так вот же наша Мария!»
Кстати, по этому поводу Мордюкова и Михалков здорово сцепились уже на пробах. Нонна заявилась вся такая расфуфыренная, красивая, с укладкой и на каблуках. Никита тут же велел косметику смыть, прилепил ей на зубы фольгу от конфетки и переодел во что-то затрапезное. Нонна ошалела: «Да шо ты делаешь? Издеваешься?! Нехай тогда вместо меня Римма Маркова снимается». И ушла, хлопнув дверью.
Михалков человек талантливый, тонко разыграл партию. Звонит мне: «Вить, давай пустим слух, что вместо Мордюковой буду снимать Маркову». Интриганы? Ну, это же мир кино...
Нонна мне звонит, рассказывает свою версию ссоры с Михалковым. Я вставляю:
— Да, Никита вызвал на пробы Римму.
— Как?! Она же хуже артистка!
— Ну может и хуже, но ведь ты отказалась.
— Витя, забери сценарий!
— Не могу, его уже купили.
Звонит Никита:
— Ну что Нонна?
— Психует.
— Отлично! Скажи, что Маркова мне понравилась.
Перезваниваю Нонне, передаю. «Вот щас я устрою ему головомойку!» — и помчалась на «Мосфильм». А там Никита сидит ждет:
— Ой, Нонночка моя любимая вернулась!
— А где Римма Маркова?
— Да кроме тебя никто эту роль не сыграет.
Обнялись, расцеловались.
Ссоры между ними случались регулярно и по любому поводу. Причем Нонна сама же и вручила Михалкову сценарий «Родни».
За несколько лет до этого вышел фильм «Трясина» гениального режиссера Григория Чухрая. Это как раз тот судьбоносный случай, после которого мое имя как сценариста стало известно в кинематографе. На картине мы познакомились и подружились с Нонной Мордюковой, она играла главную роль. Однажды попросила: «Вить, я так устала от этой трагедии... Сил нет! Напиши на меня комедию!» Я пообещал, но год не мог придумать сюжет. Она периодически звонила:
— Пишешь?
— Пишу, Нонн, пишу...
А потом вспомнил историю из жизни родной тещи.
Евдокия Трофимовна родом из Ростова-на-Дону. Сильная, волевая женщина, всю жизнь любила одного мужчину — отца своей дочери Тамары. Тот был летчиком и, как это бывает у военных, встретил в армии другую, дочку генерала. Оставил семью, женился и уехал в Москву. И когда теща приезжала к нам погостить, часто гуляла по улочкам у театра «Ромэн» в надежде случайно встретить бывшего мужа. До нее дошли слухи, что он осел в том районе.
Уже после выхода на экраны «Родни» я рискнул: разузнал в адресном столе нужные сведения о Вадиме Михайловиче Захарове и поехал с женой «в гости». Оставил ее у подъезда на лавочке, а сам поднялся в квартиру. Открыла женщина:
— Вам чего?
— Так и так, мне бы Вадима Михайловича. Внизу его ждет дочь от первого брака...
И был сразу жестко послан:
— Не лезьте к нам.
Так вот, возвращаясь к сценарию. Когда определился с идеей, написал быстро, буквально за месяц, и позвонил Нонне Викторовне.
— Готово?! Да ты шо? Давай встретимся через час у Киевского вокзала?
— Тебя же растерзают!
— Да никто меня не узнает. Подумают — тетка из деревни приехала.
Так и вышло, на народную артистку никто из прохожих и внимания не обратил. Нонна была великой актрисой, а внешне скромной, простой.
Утром звонок:
— Витя! Ты сам-то понимаешь, что написал?
— Нравится?
— Не то слово! И это должен снимать лучший режиссер.
— А кто?
— Никитка.
Михалков уже снял и «Рабу любви», и «Неоконченную пьесу...», и «Пять вечеров», и «Несколько дней из жизни Обломова». Был модным, известным. Все признавали его талант. И на закрытии Московского кинофестиваля Мордюкова передала ему сценарий, свернутый в трубочку. Через пару дней звонок: «Виктор, здравствуйте, это Никита Михалков. Хочу снимать». Я ошалел от счастья и подпрыгнул под потолок, так же, как в тот день, когда услышал в трубке голос Чухрая. Понимал, что как сценарист сразу вырываюсь на иной уровень.
О теще рассказал, теперь об имени и характере героини Мордюковой. Они достались ей от моей тети Марии, маминой сестры. Она была жесткой, резкой, бескомпромиссной, жила на отмашку, но при этом по-человечески доброй и порядочной. Когда мама тяжело заболела, за ней ухаживала Маруся. Бегала по хате в тяжелых сапогах, гремела посудой. Мама просила:
— Потише...
А та беззлобно откликалась:
— Да лежи не гавкай.
Помните, как Мордюкова едет в город на поезде и оказывается в купе с незнакомым мужиком? Я представил, как повела бы себя моя тетя. Трагикомизм ситуации в том, что герои должны были лежать ночью в одном купе. Поэтому она так истошно и завопила, когда поезд въехал в тоннель.
Мама, когда посмотрела фильм, сказала:
— На Марусю нашу похожа теща-то.
— Так я с вашей сестры и писал, — ответил я.
Мы к родителям только на «вы» обращались.
— Ой, Витя, хорошо вышло.
Хорошо — не хорошо, но девять месяцев картину не выпускали на экран. Главное политуправление армии потребовало, чтобы сцену, где солдатики едут в грузовике, пересняли. Посчитали, что они слишком уставшие — едут то ли с учений, то ли с военной операции, а в то время шла война в Афганистане. Велели: «Покажите солдат веселыми и бодрыми». Никита категорически отказался, но потом передумал и переснял, сильно сократив сцену.
Премьера прошла шумно. В Доме кино набился полный зал — ни одного свободного места. Сел наверху на ступени. Поворачиваюсь, а рядом Андрей Тарковский.
— Андрею Арсеньевичу понравилась «Родня»?
— Мы не были знакомы, так что не спросил. Мне показалось, что он смотрел на экран с ненавистью. Во всяком случае, желваки ходили ходуном. Как только пошли титры, поднялся и ушел. А зал неистовствовал.
— «Родню» растащили на цитаты: «Танцевать, теща!», «Одинокая женщина — это неприлично», «Музыка играет, кобра дома — семейное счастье!» Это все было в сценарии или актеры позволяли себе импровизации?
— Светлана Крючкова как человек организованный придерживалась текста. А Нонна Викторовна была стихией, она выдавала отсебятину. Например зятя, которого играл Юрий Богатырев, звала не Стасом, а Тасиком. Получилось здорово: то ли Тасик, то ли тазик. Юра тоже импровизировал. В сцене, где он говорит «Раз я козел, значит, моя жена коза?», получает от тещи по голове и по сценарию уходит. А Юра упал и громко захохотал: «Аха-ха-ха! Ноги моей больше здесь не будет!» Этот вариант и остался.
С Богатыревым было очень интересно. Невероятно пластичный артист, несмотря на то, что внешне казался грузноватым.
Что-то добавил от себя и Никита. Вот хотя бы такой пример. Когда Мордюкова гуляет по парку с кавалером и фотографируется, показывают не их снимок, а фото «троицы» — самого Михалкова, художника-постановщика Адабашьяна и оператора картины Лебешева. Какого рожна этот аттракцион? Я был возмущен, и мы даже поссорились с Никитой. Да и сцена на стадионе, где бегут какие-то ребята, тоже не к месту. Но потом появилась блистательная музыка Артемьева и вроде как получилось гармонично.
— А на съемках вы присутствовали? Или продали сценарий и увидели результат уже на премьере?
— Я часто приезжал. Снимали в Днепропетровске, где жил брат Юра, академик, доктор наук. Так что и за процессом наблюдал, и с братом общался. И палочкой-выручалочкой работал... Как я уже сказал, Никита и Нонна постоянно конфликтовали. Мордюкова диктовала, как и что снимать, считала, что это ее сценарий: «Витя, забери и сам снимай. Этот барчук ничего не понимает в простых русских людях». Это при том, что она была влюблена в Михалкова. Так прямо и говорила: «Ох, не могу! Эти усы... Французские духи... Как от него пахнет!»
Нонна Викторовна жила в гостинице, в двухкомнатном люксе, который был завален подарками. От калошного завода, от военного — ей несли и везли какие-то коробки, пакеты, свертки. И при каждой стычке с Михалковым она велела грузить добро в автобус и везти вместе с ней на вокзал. «Не буду сниматься у этого барчука! Забери сценарий!» — повторяла мне.
Обычно через полчаса я ехал следом и наблюдал картину: посреди пустого перрона рыдает народная артистка Нонна Мордюкова, вокруг куча чемоданов и коробки, коробки...
Подхожу:
— Нонна, ну так нельзя...
— Да он издевается над моим персонажем!
Тут вижу боковым зрением, как подъезжает автобус нашей съемочной группы, дверь открывается — хоп! — выскакивает Никита.
— Нонна, смотри, кто приехал, — говорю.
Они бросаются друг другу в объятия: слезы, объяснения в любви. Картонки и коробки Мордюковой возвращаются вместе с ней в гостиницу. А через пару дней все повторяется. Кричит мне: «Он барчук! Видит мир из окна своего автомобиля! Забери сценарий!»
В итоге Михалков, будучи мощным режиссером, сделал все по-своему. Когда мы закончили работу, он попросил: «Слушай... Рома Балаян без работы давно. Напиши для него, а?» А я уже был нарасхват. К тому же развязные манеры Балаяна и его высокомерие мне не нравились.
Мы были шапочно знакомы, несколько раз выпивали в общей компании в ресторане Дома кино. Тогда в стране был сухой закон, и коньяк буфетчица приносила в чайнике. Сидим разговариваем, будто бы чай отхлебываем из чашек. Впечатление сложилось. Об этом я прямо сказал Никите. «Вить, он талантливый, а работы нет, сидит голодным», — ответил тот. Я согласился встретиться.
Через несколько дней Рома прилетел в Москву. Спрашиваю:
— О чем хочешь, чтобы я написал?
— Обо мне! Мне снился сон, как стою высоко на горе, а потом будто орел лечу и падаю в пропасть.
— Вот и название придумал хорошее, — говорю. — «Полеты во сне и наяву». Но история будет другая. Не про орла.
Стал думать — о чем? Вспомнил судьбу своего старшего брата Володи, который потерялся в жизни, не состоялся. По профессии он был военным, лейтенантом танковых войск. Занимался боксом, один неудачный нокаут — и его комиссовали. Работал в конструкторском бюро, потом занимался биоэнергетикой, еще пытался книги писать. Несколько жен, бесчисленные романы — женщины его очень любили.
Володя был красивым... Помню, как зашел к нему на работу в КБ. Небольшая комната, кульманы, ватманы с чертежами. Все сотрудники и сотрудницы переспали друг с другом, Володя об этом со смехом рассказывал. Все так же, как в фильме. Забегая вперед, скажу, что брат узнал себя, когда картина вышла.
В общем, написал я сценарий «Полеты во сне и наяву», отослал Балаяну. Он прочитал, звонит: «Слушай! Какое же дерьмо получилось...»
А я хитрый! До Балаяна попросил прочитать материал Фрижетту Гургеновну Гукасян — легендарного редактора «Ленфильма». Всю жизнь ей благодарен за поддержку, за то, что пестовала меня, помогала. Она прочитала, говорит: «Виктор, прекрасный материал! Отдайте нам, я найду хорошего режиссера».
Я и сам был уверен в том, что материал сильный, а тут еще такая поддержка! Мне не хотелось отдавать его Балаяну. Спорить с Романом не стал:
— Не нравится? Тогда я забираю, отдам на «Ленфильм».
— Ай, подожди! Меня жена убьет! Кушать нечего. Запилит, если откажусь.
Ну что делать... Вроде как обещал Никите.
Рома спрашивает:
— Главного героя на кого писал?
— На Михалкова.
— Он не годится! Тут должен быть слабый, инфантильный человек. Ты с Янковским знаком?
Мы с Олегом были приятелями, уже после съемок стали настоящими друзьями. Балаян оказался прав. Именно Олег идеально подходил на роль безвольного Сергея. В то время как раз вышел фильм «Мы, нижеподписавшиеся», где Янковский сильно удивил блестяще сыгранной характерной ролью.
Позвонил Олегу:
— Олежечка, у меня для тебя классный сценарий.
— Да у тебя все они классные, — отвечает.
Это правда. Плохо писать и снимать не умею, извините за нескромность. В общем, Балаян запустился, я получил хороший гонорар — шесть тысяч рублей. В то время приличная трехкомнатная квартира в кооперативе стоила десять.
— Михалков не обиделся, что такая роль ушла?
— Обиделся на время... Получилось так, что Янковский тогда же поехал на съемки «Собаки Баскервилей». Как он мне потом рассказывал, вошел в купе, которое делил с Никитой Сергеевичем, и с порога заявил:
— Мережко гений! Такой сценарий написал! Снимать будет какой-то армянин из Киева.
— Б-б-балаян? — спрашивает, заикаясь, Михалков.
— Вроде да. Такой роли у меня еще не было.
Спустя пару месяцев встретились с Никитой в «яичном зале» «Мосфильма», где стены были оклеены для акустики картонными упаковками из-под яиц. Михалков устроил показ «Родни» для избранных. В силу таланта пригласил не сто человек, которые вмещал зал, а двести: чтобы ажиотаж, шум, гам. Пришли все! Сижу в первом ряду, рядом пустое место — жена не пошла. Входит Янковский, машу ему. Он бросается через толпу, начинает меня целовать и тискать. «Гений, гений!» — кричит. И кулаком в скулу — легонечко. Была у него такая привычка проявлять любовь.
Гляжу — а рядом Никита. Смотрит на нас пристально: «Витенька, Олег мне все уже рассказал. Спасибо тебе за дружбу. Все, тему закрыли!» И отвернулся, не слушая возражений.
Балаян придумал комплиментарный ход: когда Сергей, герой Янковского, идет ночью по улице и выходит на съемочную площадку, видит Михалкова. Кажется, в отечественном кинематографе это был первый опыт с камео. Тот эпизод я не писал и считал лишним. Ну да ладно.
В общем, обижался Никита Сергеевич недолго. Он мудрый... Когда прочитал сценарий, сказал, что да, Олег — точное попадание в образ.
Кино — мир особенный. Всегда требуется оглядываться — не задел ли кого. Мне повезло, серьезно я ни с кем не поссорился, врагов не нажил. Хотя не раз роли уходили не друзьям, а тем артистам, кто лучше им соответствовал. Погрызся лишь с Балаяном, когда в эфире одной радиостанции он вдруг сообщил, что сценарий «Полетов...» — его. А Мережко вроде как хорошо записывает с чужих слов. Второе везение в том, что мои сценарии не переписывались. Ведь как бывает: заплатили сценаристу и все — сцены вымарываются, вписываются новые. От замысла ничего не остается.
— Как публика восприняла философский фильм «Полеты во сне и наяву»?
— Картина чудом вышла на экран. Сняли на Киностудии Довженко, и когда кто-то из руководства ее посмотрел, издал приказ смыть негатив: фильм показался полным бредом. На счастье, редактор киностудии Володя Сосюра втихаря вывез копию в Москву и показал Борису Павленку — заместителю председателя Госкино. Тот тоже не оценил, сказал, мол, считайте, что я ничего не видел, везите обратно.
Тут снова удача. Фильм попался на глаза Филиппу Тимофеевичу Ермашу — председателю Государственного комитета СССР по кинематографии: «Ну, средняя картина. Дадим третью категорию. Знаю, кто такой Мережко. Он талантливый парень». А что такое третья категория? Это восемьсот копий! Огромная цифра. У первой — порядка трех тысяч. Сейчас таких бешеных тиражей нет. Фильм пошел по стране, его крутили на первом и последнем сеансах согласно категории...
Через несколько лет Ермаша с поста убрали, но он остался в комитете по Госпремиям, а «Полеты...» неожиданно получили награду.
1987 год. Звонок на домашний номер. Ермаш! «Виктор, поздравляю с Государственной премией СССР, — сообщил он. — За «Полеты во сне и наяву» награждены также Балаян, оператор Калюта и Янковский».
Премьера состоялась снова в Доме кино — аншлаг, овации. Балаян был поражен. Он же был уверен в провале. Незадолго до этого позвонил мне с Кубани, рассказал, что «Полеты...» показали казакам, они сказали: «Чего этому Макарову (герою Янковского. — Прим. ред.) надо? Любовница — Гурченко, жена симпатичная, еще одна любовница — девочка молоденькая. А он дурака валяет. Так в жизни не бывает!»
— Простите, а Госпремия какой суммой измерялась?
— На четверых дали десять тысяч рублей. Мы их прогуляли в ресторане Дома кино. Кстати, после Госпремии категорию фильма подняли до первой. Вручение проходило в Кремлевском дворце съездов. После официальной части — банкет. Смотрю, идет Ермаш, а от него все шарахаются. Ну понятно, лишился власти. Я позвал его за наш столик: «Филипп Тимофеевич, вы спасли нашу картину. Спасибо!»
Мы с ним потом несколько раз встречались, выпивали у меня дома. Он много рассказывал и о Тарковском, и об Элеме Климове, с которым я тоже был очень дружен.
— Виктор Иванович, почему сериал «Сонька Золотая ручка» среди ваших любимых? На мой взгляд, неожиданный выбор.
— На «Соньке...» я работал и как сценарист, и как режиссер. В нулевых, если помните, пошла мода на сериалы, полнометражные фильмы вовсе перестали снимать. Сериалы многие ругают, а я считаю, что они спасли российский кинематограф: гримеры, звуковики, операторы, режиссеры уцелели в то непростое время.
В начале нулевых я неожиданно занялся режиссурой. Вышло несколько картин, одну из которых — «Красную комнату» — увидел кинопродюсер Владимир Досталь. С некоторым удивлением сказал: «Витя, а ты хороший режиссер. Давай возьму тебя в аренду как сценариста лет на десять. Будешь писать криминальную историю России начиная с Ваньки-Каина». Я отказался, такой огромный срок — это уже крепостное право! Неинтересно. Он продолжил: «Ну тогда напиши про Соньку Золотую ручку».
Признаться, я думал, что это время нэпа, годы двадцатые. Оказалось, что конец XIX века, моя любимая историческая эпоха, когда все было настоящее. Сонька — Софья Ивановна Блювштейн — аферистка, королева воровского мира 1870-х годов. Девушка знала шесть иностранных языков, была музыкально одарена. Как оказалась на греховном пути? Нет, она никого не убивала, а помогала нищим и обездоленным, пусть и ворам.
С наслаждением написал первую часть, я же люблю женщин и, как мне кажется, хорошо понимаю. Хотя вы — вечная загадка для мужчин. Как драматург понял одну вещь: чем парадоксальнее и непредсказуемее поступает героиня, тем больше она похожа на настоящую женщину.
Фильм прошел с сумасшедшими рейтингами. Написал вторую часть, она тоже вышла на экраны, и снова успех. А вот третья — «Сонька — конец легенды» — существует на бумаге, но не снята. Нет финансирования. Лет десять жду...
Помню, как искал артистку на роль Соньки. Настя Микульчина, на которой в итоге остановил выбор, была семьдесят второй. Мне принесли кляссер с фотографиями молоденьких актрис. Вижу Настю.
— Кто это? — спрашиваю.
— Студентка СПбГАТИ. Сейчас где-то на гастролях.
— Ничего, я дождусь, других пока смотреть не буду.
Настя приехала на студию, села напротив. У нее особенный взгляд, точно как у Соньки: может смотреть на человека так, что появляется впечатление — все, она твоя. Мужчины тонули в глазах Сони, обратного хода не было. В общем, утвердил Микульчину. Хотя меня предупреждали, что у девушки очень непростой характер.
На первой части Настя вела себя идеально, только раз позволила покапризничать. А потом в одном интервью заявила, что не хочет ассоциироваться у зрителей лишь с Сонькой. Меня это возмутило, и я открытым текстом сказал: «Предашь свою героиню — она отомстит, так и знай». До сих пор к могиле Софьи на Ваганьковском кладбище тянутся обездоленные, прося заступничества. Говорят, помогает.
Так и вышло, Микульчина редко снимается. Хотя во второй части я все же ее снял. Не хотел, но снял. Потому что сама пришла, попросила. Будет третья — снова возьму, потому что лучше Насти никого не найду на эту роль, да и возраст у нее как раз идеальный.
— Вы не назвали среди любимых фильм «Здравствуй и прощай», а ведь там играют настоящие звезды: Наталья Гундарева, Людмила Зайцева, Михаил Кононов, Олег Ефремов, Виктор Павлов, Александр Демьяненко, Борислав Брондуков.
— На этой картине мы очень подружились с Наташей Гундаревой. Потом были еще три совместные работы: «Вас ожидает гражданка Никанорова», «Уходя — уходи» и «Собачий пир», где Наталья блистательно играет алкоголичку. Причем сценарий «Вас ожидает гражданка Никанорова» о легкомысленной сельской девушке Кате, перебирающей мужчин в надежде найти принца, десять лет лежал на «Мосфильме». Мне говорили: «Да как можно делать героиней колхозницу легкого поведения?!»
Случайно встретил в коридорах студии режиссера Леонида Марягина.
— Вить, нет хорошего сценария?
— Есть.
— А на кого писал?
— На Наташу Гундареву и Боречку Брондукова.
Мы с ним тоже дружили — смешной, добрый, душевный человек и артист Божьей милостью. Леня пробил сценарий, начал снимать. «Гражданку Никанорову» до сих пор показывают по телевидению, знаю, что зрители любят эту картину.
— Ровно четырнадцать лет назад прекрасной актрисы Натальи Гундаревой не стало.
— Уже четырнадцать? Помню, как поехали с женой к ней и ее мужу Михаилу Филиппову в гости. Они пригласили нас в новую квартиру в районе Тверских-Ямских улиц. Поразился: такой уют, салфеточки, скатерти... Стол шикарный накрыт. Не думал, что артистка ее уровня может быть настолько гостеприимной хозяйкой. Наготовила много разных блюд, в общем, встретила хорошо. В дружбе была верной, настоящей, преданной. Как-то попросил:
— Проведи со мной творческий вечер в «Останкино».
— Ой, я так устаю...
— Тебя кто просит? Твой друг Витя Мережко.
— Хорошо, когда выступать?
На съемках «Здравствуй и прощай» Людмила Зайцева останавливала Наташу, когда та пела. Говорила — не порть нам песни. У Наташи поначалу было слабовато с музыкальным слухом. Но петь любила. Актеры соберутся и затянут что-нибудь народное. Ладно выводят, а Наташа — все мимо нот. Но Люся ее натаскала, стало здорово получаться.
— О смерти Гундаревой ходило много слухов.
— Думаю, что она подсела на так называемые уколы красоты. Что-то делала с внешностью и к тому же очень много работала — антрепризы по всей стране без остановки. И в итоге организм не выдержал. Узнал, что она тяжело заболела и лежит в клинике, позвонил Михаилу и попросил передать, что хочу навестить. Вскоре получил ответ: пусть Витя Мережко запомнит меня такой, какой была.
А была она замечательной... И на площадке никогда не капризничала в отличие от той же Людмилы Марковны.
— А что творила Гурченко?
— Мы встретились на съемках фильма «Аплодисменты, аплодисменты...», который снимался по моему сценарию. Писал я вообще-то на Надежду Румянцеву, но на «Ленфильме» сказали, что нужна актриса более известная.
Гурченко приехала ко мне домой. Помню, как мои дети ее испугались — никогда не видели на женщинах столько грима. Хорошо поговорили, посмеялись. Люся сказала даже, что по ощущению я описал именно ее, а не кого-то другого.
И вот начались съемки, я уехал отдохнуть с семьей в Юрмалу. Вдруг телеграмма, меня вызывают на переговорный пункт. Не все уже, наверное, помнят те времена, когда не было мобильных телефонов. Звонил Виктор Бутурлин, режиссер «Аплодисментов...»:
«Прошу, приезжай! Гурченко ужасно себя ведет, гонит меня со съемок».
Быстро выехал и с вокзала сразу в павильон. Слышу один только Люсин ор... Увидела меня:
— А ты чего приперся?!
— Успокойся, пожалуйста. Разве можно на таких тонах разговаривать с режиссером?
— Замолчи! Не смей влезать!
Мы поругались, больше практически не общались. Но хотя бы пыл усмирила, картина получилась неплохой, пусть сценарий и сократился.
— С кем из великих еще дружили?
— С Анатолием Дмитриевичем Папановым. Познакомились на фильме «Одиножды один», который Полока снял по моему сценарию. Как-то звонит мама из Черкасс, где жила, и говорит: «Витя, какой же поганый фильм! Но я вышла из кинотеатра и стала кричать на площади «Люди добрые, идите в кино! Отличный фильм показывают!» А потом — бежать».
Я сам не в восторге от этой картины. Но благодаря ей началась наша дружба с Анатолием Дмитриевичем. Папанова я обожал, в молодости раз десять посмотрел фильм Рязанова «Человек ниоткуда», где он играл людоеда: «Сегодня наш обед особенно хорош! Два блюда вместо одного мы подаем к столу».
В пору моей юности в Ростов-на-Дону приехал с гастролями Театр сатиры. Я купил билет на спектакль «Дамоклов меч», в котором главную роль играл мой любимый артист. Ну что? Полный восторг! На следующий день пошел купаться на пляж Левбердон, возвращаюсь по мосту, навстречу кучка людей. Видно, что не ростовчане. Присмотрелся — да это же артисты! И среди них Папанов. Поравнялись.
— Здрасте, товарищ Папанов. Я ваш поклонник. Заучил все ваши монологи: «Сегодня наш обед особенно хорош!»
Он посмотрел с ужасом:
— Парень, ты перегрелся, иди домой.
Когда мы уже подружились, я напомнил о том эпизоде. Анатолий Дмитриевич сказал: «Таких придурков много было... Не помню я тебя». Он был закрытым. Ценю, что называл меня своим лучшим другом, это и его жена, Надежда Юрьевна, подтверждала в интервью. Что его во мне привлекало? Не знаю... Говорил: «Витюха, я тебя обожаю! Ты чистый человек».
Как-то упрекнул: «Чего редко звонишь?» Я объяснил, что в Теплом Стане, где тогда жил с семьей, очереди к телефону-автомату тянулись по километру. Так он тут же собрался и поехал со мной на Черемушкинский телефонный узел, нашел Николая Дмитриевича Олонцева, начальника станции, и закричал: «Перед вами великий писатель Мережко! Ему иностранцы звонят в Союз писателей, а дома телефона нет. Позор!»
Вскоре телефон провели. А через год Папанов говорит, что надо этого Олонцева пригласить в ресторан: «Витюха, запомни, следует быть благодарным! И нужника угощать!» «Нужник» — это нужный человек.
Приглашал в ресторан поужинать, платил сам, у меня в то время денег не было. И чтобы не ставить меня в неудобное положение, распрощавшись с нужником, ехал со мной на метро. Народ при виде любимого артиста замирал. Анатолий Дмитриевич был скромным. Ездил на шикарной «Волге» с оленем на капоте, но парковал ее не у служебного входа в родной театр, а подальше. И шел пешком. «Не надо, чтобы люди завидовали», — говорил.
— К слову — о Теплом Стане. Это же в том районе вы увидели на столбе объявление и написали сценарий еще одного известного фильма?
— Да, гулял с Машенькой в коляске и увидел бумажку из школьной тетрадки на столбе: «Одинокая женщина желает познакомиться с одиноким мужчиной». И — хлястики с телефонами. Вернулся домой, рассказываю жене. Тамара говорит: «Да ты врешь! Нет? Так сходи сорви, любопытно позвонить».
Побежал, а объявления нет. Собственно, так же и картина «Одинокая женщина желает познакомиться» заканчивается. Клавдия, героиня Купченко, срывает листок. Сразу придумался цирковой артист, которого сыграл Збруев, закрутился в голове сюжет.
— Интересно, что вами двигало, когда вы писали свой первый сценарий? Желание высказаться, жажда славы? И как парень из простой семьи из Ростова-на-Дону рискнул и бросился в неведомый мир?
— Я неистово любил кино, театр. И мечтал вырваться из тесного мирка. Мою первую пьесу «Ванечка» поставили в Театре имени Моссовета, и я замирал от счастья, когда приглашали на сцену. «Автор Виктор Мережко!» — и гром аплодисментов. Непередаваемо! Выходишь и ощущаешь себя главным!
Я же из очень бедной семьи... Родился под Ростовом-на-Дону. Мы с родителями часто переезжали, пока не осели на Украине под Черкассами — Нина, сестра мамы, отдала нам хатку. Мы были настолько плохо одеты, что соседские мальчишки кричали: «Голосраки прыехали! Худы так, что, видно, помрут скоро!»
После школы устроился рубщиком леса, потом отправился в Архангельск на заработки. На следующий год поступил в Львовский полиграфический на технологический факультет. Через четыре года получил диплом и работал инженером-технологом в издательстве «Молот» в Ростове-на-Дону. Начал писать сценарии, потому что вдруг решил учиться на киносценариста. Еще через три года подал документы во ВГИК. Родители страшно расстроились. Отец кричал: «Ты же инженер! А пошел в артисты!»
О сценаристах они даже и не слышали. Но я нагловатым был. Не сомневался, что меня ждет большой успех. Первый короткометражный фильм по моему сценарию «Зареченские женихи» с Евгением Павловичем Леоновым в главной роли сняли, когда я учился еще на втором курсе. Да где! На «Мосфильме»! Родители пошли к соседям смотреть. Увидев в титрах «Автор сценария Виктор Мережко», оба разрыдались... Отец потом сказал маме: «Каким я был дураком, что не разрешал Витьке идти в артисты».
— Я так понимаю, что разрешай — не разрешай, «Витьку» было не остановить.
— Действительно, я был крайне самоуверенным. На первом курсе ВГИКа каким-то образом просочился на встречу нового, 1965 года в Дом кино на бывшей улице Воровского. Плохо одетый, в куцей курточке, коротковатых брючках. Места за столом, разумеется, не было. Так я что придумал? Бродил по залу, подходил к какому-нибудь столику и говорил тост: «Ну, с Новым ходом!», я тогда по-ростовски «хыкал». Наливал в пустую рюмку водку, брал бутерброд и шел дальше. Набрался конечно... Вдруг вижу, стоят кружком мэтры — Герасимов, Чухрай, Бондарчук, Шпаликов и Ежов — сценарист «Баллады о солдате».
Подхожу вплотную: «С Новым ходом, мужики! — Они молчат. — Я говорю вам — с Новым ходом, чего молчите? Запомните мою фамилию — Мережко! Я стану таким же известным, как вы». Герасимов крепко взял меня под локоть, отвел в сторону и внятно и громко послал куда подальше.
Второй раз меня так же послал легендарный Шолохов. Страна готовилась к юбилею писателя. Я же собрался в Ростов-на-Дону к Тамаре, своей будущей жене. Влюбился страшно, она была невероятно красивой. А билет из Москвы стоил денег, которых у меня не было. Ну что делать? Прихожу в журнал «Советский экран»:
— Я студент ВГИКа, еду в Ростов. Дайте мне любое редакционное задание и оплатите проезд.
— Если возьмете интервью у Михаила Александровича Шолохова, поедете в купе туда и обратно.
— Конечно возьму!
И рванул в Ростов. До сих пор храню ту бумагу: «Редакция направляет в командировку Виктора Ивановича Мережко, студента 1-го курса ВГИКа». Приезжаю, иду в издательство «Молот», где когда-то работал, и прошу ребят помочь добраться к писателю в станицу Вёшенская. Мне говорят: «Да он тебя пошлет лесом! Лучше подожди, он скоро приедет в Ростов, поселится, как обычно, в гостинице «Московская». Они с обкомовцами квасят всю ночь, но утром выходят на завтрак, вот и попробуешь поймать».
Я придумал только первый вопрос, решил, что беседа сама завяжется и я ее поддержу. В какой-то день сообщают: «Витя, беги! Шолохов в городе». Пришел пораньше в гостиницу. А там людей — море. Все хотят увидеть живого классика, по лестницам с первого по пятый этаж вьются. Бегу наверх, где номер Шолохова и сильный запах перегара с винегретом вперемешку — ну выпивали хлопцы. Вдруг пронеслось: «Идут!»
Появляется мужская компания — все в фетровых шляпах. Писатель ниже остальных, рыженький такой. Я распихиваю зевак локтями, пробиваюсь вперед: «Здрасте, Михал Александрович, я студент ВГИКа, мне нужно взять у вас интервью. Как вы относитесь к фильмам, которые сняли по вашим великим произведениям?»
Он толкает меня, народ подхватывает и спускает с лестницы. Я чуть ли не кубарем лечу до следующего этажа. А тут как раз свита мимо проходит. Снова всех расталкиваю: «Здрасте, Михал Александрович! Я студент ВГИКа...»
В общем, трижды меня спускали. Уже внизу делаю финальный заход, как черт из табакерки выпрыгиваю перед Шолоховым: «Понимаю, что интервью не дадите, но хотя бы напишите вот здесь в блокноте: «Привет читателям Советского экрана»!» Такую подпись знаменитого писателя главред оценил в стоимость плацкарты.
Обкомовцы меня выталкивают, а Шолохов говорит «Не трогайте хлопчика. Иди сюда. Подставь ухо. Ближе, ближе, — и как заорет: — Пошел ты!» Понятно, денег редакция не дала, возвращался в Москву в общем вагоне за свой счет.
— Сейчас по-прежнему легко пишется?
— Конечно. Мне не требуется ждать вдохновения. Сажусь работать, и вот само пошло — слова нужные, фразы. Когда-то написал сценарий «Красный Дон», который считаю одним из лучших. Хуторская военная история. На одном из федеральных каналов лежит уже пять лет. Нет финансирования... Три года назад снял как режиссер фильм «Не ждали» с Олегом Басилашвили в главной роли. Идею предложил сам Олег Валерианович. Это история о человеке, потерявшем память. Картина готова, но ее не показывают. Надеюсь, все же дождусь.
— Выходит, полностью личных историй в ваших сценариях нет? Только наметки, отзвуки...
— Выходит, что так. Однажды у меня случился длинный роман. Воскресным вечером зазноба уходила от меня, я провожал. Мы спустились в подъезд, вдруг от стены отделился молодой человек, которого я уже где-то мельком видел.
— Оставьте ее.
Анна оглянулась:
— Разбирайтесь сами, идиоты, — и пошла.
Он спрашивает:
— Как часто вы с Аней встречаетесь?
— По выходным.
— А, так значит вы — мужчина по выходным.
У меня как у профессионала в голове пронеслось: «О! Хорошее название!» Он продолжил:
— Это моя женщина, ради нее я готов оставить семью.
Лав-стори закончилась, а я написал пьесу «Мужчины по выходным» на троицу — Збруева, Абдулова и Янковского. Им хотелось сыграть вместе, они мне как-то об этом сказали. Но Саше Абдулову не понравился финал. Он посчитал его немного сентиментальным, без надрыва. Я отказался переделывать и отдал Павлу Хомскому, режиссеру Театра имени Моссовета. Тот был моим соседом по дому.
Как-то столкнулись во дворе, Хомский гулял с собакой.
— Витя, есть что для театра?
— Есть.
«Мужчины...» долго шли с аншлагом. Признаться, я жалел, что работа с такими зубрами, как Абдулов, Янковский и Збруев, не состоялась. Олег даже упрекал: «Ну зачем ты отдал пьесу в другой театр? Мы уломали бы Сашку». Позже я снял фильм «Новогодние мужчины». И да, это не моя личная история, а просто фантазия на тему. Остались набросок, фраза, намек. Мне иногда говорят — напиши роман о себе. Нет... Придумывать гораздо интереснее, чем писать о том, что уже знаю.
Подпишись на наш канал в Telegram