Максим Дунаевский принес нашу дочь в жертву, можно сказать — расплатился ею за свое спокойствие.
— За семь лет, которые прошли после интервью «Каравану историй», многое изменилось. Моя дочь Алина превратилась в прекрасную молодую женщину, которая больше не ищет встреч и общения со своим знаменитым отцом — композитором Максимом Исааковичем Дунаевским. Газеты пишут, что зрелый семидесятичетырехлетний мужчина снова влюблен. Иными словами — опять очень занят.
В 2012 году после скандального эфира «Пусть говорят» Максим и его актуальная на тот момент супруга Марина прекратили всяческие контакты с нами.
Алина тогда написала отцу письмо, где попыталась все объяснить. Рассказала, как попала в ловушку: обещали другую тему эфира и главное — встречу с ним. Поэтому она и приехала! По-другому ведь наладить общение никак не получалось... На письма он не отвечал, вызывая тем самым ее недоумение и беспокойство. Во время записи той злосчастной передачи дочь ждала, что вот-вот Максим Исаакович войдет в студию и их отношения наладятся легко и непринужденно — так, как ее отец прекрасно умеет делать. Может быть, они даже попробуют исполнить что-то совместно, обсудят творческие планы. Разве это не естественно для отца-композитора и дочери-певицы? Никакой корысти не было, только желание регулярно общаться с родным человеком и, может быть, сотрудничать, если он захочет этого сам. Но ответа не последовало. Не дрогнуло его сердце и после интервью вашему изданию, которое многие оценили как невероятно трогательное и интеллигентно объясняющее ситуацию.
В итоге после длительного периода переживаний дочь даже смирилась. Говорит: «Папа фактически отказался от меня, вычеркнул из своей жизни, а навязывать ему себя я не стану».
Впрочем, фамилию чтит и связи с российской частью своей личной истории не потеряла, хотя по-прежнему живет во Франции. Накануне юбилейной даты советского хита «Веселые ребята» с музыкой Исаака Осиповича Дунаевского о дочери вспомнили на российском телевидении. Мы были приятно удивлены. Хотя по итогу и здесь оказалась ложка дегтя.
Позвонили с Первого канала. Редактор программы «Сегодня вечером» сказал, что готовится передача, посвященная Исааку Осиповичу. Алине предложили приехать в Москву на телевидение и исполнить любую песню деда на выбор. Планировалось показать преемственность поколений: внучка великого советского композитора занимается музыкой, пишет песни и поет их на трех языках, в ее репертуаре есть каверы на произведения дедушки. «Билеты оплатим, гостиницу зарезервируем, главное — ее согласие», — заверил меня редактор.
Поначалу мы сомневались: и опыт сотрудничества с каналом был печальным, и у Алины высокая загруженность. Но отдать дань памяти и уважения знаменитому деду — как можно отказать? В очередной раз дочь воодушевилась. Стала выбирать, что исполнить из любимых ею песен Исаака Дунаевского. Остановилась на «Колыбельной», отрепетировала ее с гитаристом.
Но как и все в нашей жизни, связанное с музыкальной фамилией, этот проект оказался непрост. Мы ждали точной даты вылета, однако никто не позвонил. Когда я сама разыскала редактора, тот извинялся: «Кто-то из дирекции сообщил Максиму Исааковичу, что приедет Алина, и он выразил свое несогласие». Понятно, что на юбилейный вечер Дунаевского каналу интереснее заполучить его сына, тоже известного композитора. В общем, выбор оказался не в пользу Алины.
Если я не удивилась, то для дочери это стало очередным маленьким шоком. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть. Однако когда сотрудник телеканала предложил компромиссное решение — записать ее интервью с песней во Франции, — согласилась. Конечно же, из почтения к наследию Исаака Осиповича.
Одна строчка из «Колыбельной» и одна из «Ой, цветет калина» в исполнении дочери — все, что вошло в передачу. А после эфира начались звонки и вопросы, к которым привыкнуть непросто, но уже, видимо, надо: людей, мягко говоря, изумило полное отсутствие реакции отца, сидевшего в студии, на выступление дочери. Ни слова, ни одного доброго жеста. То есть вообще ничего — ноль.
Впрочем, это еще не все. Что послужило причиной возобновления нездорового, враждебного интереса к Алине, сказать не могу. Но на всех ее страничках в соцсетях, в том числе на Ютуб-канале под «Колыбельной» в ее исполнении, появились оскорбительные комментарии и грязные угрозы. Несмотря на то что автор чудовищных мерзостей скрывается под кавказскими фамилиями и меняет аккаунты, риторика слишком узнаваема. Нечто подобное в том же лексическом стиле дочь уже получала несколько лет назад в личные сообщения, и отнюдь не анонимно. Скрины с прямыми угрозами администратор Алины приложил к ее заявлению в полицию. Они уже установили, что травля ведется из Москвы. Конечно, все исходит вовсе не от Максима Исааковича, но предполагаю, что авторы грязных строк, во всяком случае одна из них, отношение к нему имеют.
Я поддалась уговорам друзей, которые на протяжении двух десятков лет убеждали меня написать книгу, чтобы раз и навсегда рассказать, как же все было на самом деле. Долгое время отказывалась, потому что не писатель, да и кому могут быть интересны события, казалось бы, касающиеся только нас с дочерью?
Но интервью, данные отцом Алины и его седьмой женой в СМИ, привели к тому, что мое терпение лопнуло. Думаю, Максим Исаакович не простил нам именно правды. Я оказалась в крайне невыгодном положении — Дунаевский вдохновенно рассказывал про «скоротечный роман» со мной и на различных ток-шоу, и в ходе многочисленных интервью... В отношении меня медиа ограничивались короткими редкими комментариями, предпочитали однобокую информацию, спрашивали не о том или вовсе не давали слова. Жить во лжи, которой тебя окружили, тяжело. В какой-то момент наступает неприятие, приходит острое желание взбунтоваться и сказать: «Все, хватит! Стоп!» Так я решилась искренне рассказать всю свою историю от начала и до конца.
Это повествование о любви и предательстве, o доверии и обмане, о дружбе и коварстве, о жестокости и равнодушии, об испытаниях на прочность.
— Сложно писалось?
— Да, несколько лет непростой работы. Очень помогли многочисленные записи, сделанные в различные периоды, — я вела дневник, хранила письма, видеоматериалы и фотографии. Благодаря им мне удалось в малейших деталях восстановить события и эпизоды прошлого для того, чтобы они, как частички пазла, сложились в целостную картину.
Процесс оказался очень нелегким и морально — пришлось вернуться в то далекое время, которое мне хотелось бы навсегда вычеркнуть из памяти. Но чем дольше я писала, тем больше чувствовала, как постепенно уходит та боль, которая жила во мне несколько десятков лет. Это явилось некого рода экзорцизмом, освобождением от шлейфа тяжести невысказанного, так долго тянувшегося за мной.
— «Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни» — исповедальное название.
— Я хотела написать книгу не о Максиме, а о нашей с дочерью жизни, по которой «большими шагами» прошел Дунаевский, о людях, многих из которых уже нет на этой земле. И старалась сделать это максимально достоверно.
...Исаак Дунаевский жил на две семьи до самой своей смерти в 1955 году. Максиму тогда было десять лет. А когда ему исполнилось шестнадцать, они с мамой, Зоей Пашковой, обратились в Совет министров СССР и в суд с просьбой о признании отцовства покойного Исаака Осиповича. ДНК-тестов тогда не существовало. Прошение было удовлетворено на основании показаний свидетелей.
Максим рассказал мне, что Зоя Ивановна в прошлом была танцовщицей в Ансамбле песни и пляски Советской армии имени Александрова, где однажды и познакомились его будущие родители. Но несмотря на связывающие их нежные чувства, они никогда не были женаты. У Исаака Осиповича Дунаевского имелась официальная семья — жена Зинаида Сергеевна, в прошлом балерина, и сын Евгений. Но хотя Максим был внебрачным ребенком, законная семья Дунаевского приняла и его, и Зою Ивановну, которые, по словам Евгения, нередко приходили к ним в гости. Отец полностью их обеспечил — купил им две квартиры в кооперативе Союза композиторов (одну из которых, свою, Максиму пришлось оставить бывшей жене Лене), а также дачу в Подмосковье, в деревне Снегири, и продолжал заботиться об их благосостоянии. «Думаю, тогда у меня единственного в Москве была детская машина, в которой можно сидеть и рулить! Отец мне ее купил, чтобы я ездил в ней на даче», — вспоминал Максим.
— А вы когда-нибудь напоминали Максиму Исааковичу о сходстве между его положением в детстве и ситуацией, сложившейся вокруг вашей с ним дочери?
— Никогда не выясняла отношений. Только в книге, резюмируя все события, параллель, которая бросается в глаза, конечно, провела. Думаю, он и сам все понимает. Человек с моральными принципами и обладающий хотя бы просто уважением к людям, не поступит с собственным ребенком так, как поступил он. Конечно, я никогда ему не говорила подобных вещей, но думаю, у нас не сложилось, потому что мы всю жизнь развиваемся по противоположным векторам — у нас совсем разные жизненные, семейные и моральные ценности. Сейчас даже удивительно, насколько я могла ему доверять когда-то...
На самом деле странных параллелей было гораздо больше. Наше знакомство с Максимом состоялось зимой 1980-го на даче у Наума Олева — Нолика, как все его звали. Несмотря на настойчивые сигналы-предостережения моей интуиции, начался красивый роман с пылкими признаниями, шампанским под луной, совместными поездками и большим количеством прекрасной музыки. Судьба?
Вскоре Максим получил предложение от режиссера Татьяны Лиозновой написать музыку для ее фильма «Карнавал» — музыкальной комедии, повествующей о молодой девушке, живущей в маленьком провинциальном городке с мамой, которую когда-то оставил отец героини. Она занимается в драматическом кружке в городском клубе и мечтает стать артисткой, певицей. Трогательная история о том, как ей не хватает общения с отцом, которого она давно не видела, как она едет в Москву разыскивать его, хотя у него уже давно новая семья, о том, какие испытания выпадают на ее долю.
Максиму понравился сценарий, он был уверен в том, что фильм ждет успех. Принял предложение и начал работать: писать музыку на стихи одного из талантливейших советских поэтов — Роберта Рождественского. «Ты знаешь, девушку в фильме тоже зовут Нина, — сказал он мне, прищурившись и улыбаясь, — а играет ее Ирина Муравьева». Фильм «Москва слезам не верит» вообще и работа этой актрисы в частности меня покорили. «Раз в главной роли Ирина Муравьева, то успех картине точно обеспечен, — невольно подумалось мне. — А если там еще будет музыка Максима...»
Я искренне восхищалась его талантом и часто приезжала к Максу в московские студии звукозаписи с термосом кофе. Безусловно — по его приглашению. Мне очень нравилось наблюдать за ним в процессе работы, видеть его увлеченность и сосредоточенность. Казалось, он был способен работать день и ночь, пока не добьется высококачественного звучания. Эта черта его характера вызывала уважение и привязывала к нему еще больше. Я всегда восхищалась трудолюбивыми людьми.
Каждый раз, когда я находилась рядом с ним во время рабочего процесса в студии, у меня возникало ощущение сопричастности. Время от времени Макс отрывался от музыки и посылал мне благодарные улыбки. Наверное, не столько за принесенный кофе, сколько за то, что просто была рядом, поддерживала его. Во всяком случае, у меня было такое ощущение, и оно давало желание быть полезной.
Мы часто говорили о его творчестве. Нередко он проигрывал мне свои мелодии, интересовался мнением, просил оценить, сравнить, какая версия одной и той же песни лучше. В частности, обсуждали теперь уже знаменитую «Позвони мне, позвони». Я говорила то, что думала, искренне и откровенно. И никак не могла предположить тогда, что эта песня, ее текст станут в некотором роде символом наших отношений, а сами отношения — «карнавалом».
— А не удивляло, что вместе с пылкими признаниями не поступило официального предложения руки и сердца?
— «Нинуле, полноправной участнице создания этой музыки и фильма «Карнавал», сострадавшей всем перипетиям, — короче — моей Музе в этой (и других) работе. «Спасибо жизнь», за те дни, часы и мгновения радости с тобой! Плохо ли, хорошо ли тебе будет — «позвони мне, позвони!..» Твой М. Дунаевский». 21/I.83 г.
В тот период я думала, что Муза — это гораздо более значимо, чем жена! Особенно если дело касается человека творческого. Ты его соратник и сопричастна тому новому, что рождается у композитора. О возможном замужестве я вообще тогда не размышляла! Максим не так давно развелся в третий раз, говорил, что переживает непростой период. Да и я уже однажды была замужем и еще полностью не оправилась от своей ошибки. Оснований торопить события не было — отношения развивались естественным путем. Однажды даже прервались на восемь месяцев: Максим меня обманул и я не видела причин для быстрого прощения. Но любовь зла, и вскоре все закрутилось заново. Дунаевский звонил, приезжал, сожалел о прошлом «недоразумении», выглядел влюбленным. «Если он снова появился в моей жизни, — думала я, — значит, любит. Ведь в Москве столько привлекательных молодых девушек...» А еще через некоторое время произошло событие, которое навсегда перевернуло мою жизнь.
После того как Максим задал вопрос «Когда ты родишь мне ребенка?», я сделала обследование, но результат был разочаровывающим. Врач считал, что детей у меня не будет. Тяжелый удар. Я погрустнела. Понимала: Максим уже трижды был женат, а детей нет, поэтому ему наверняка хотелось бы малыша. Я и сама уже мечтала о ребенке — внутренне созрела. Продолжала надеяться и верить в чудо, как, наверное, любая женщина, в которой живут чувства к мужчине. И вот совершенно неожиданно чудо произошло! Для меня это было безмерной радостью.
Очередного приезда Максима, конечно, ждала с нетерпением. Представляла, как он обрадуется. Через несколько дней настал долгожданный момент. Я приготовила жасминовый чай и какие-то сладости. Волнуясь, села напротив него в кресло и сказала, глядя ему прямо в глаза, чтобы сразу почувствовать, понять его реакцию:
— Максим... я беременна... два месяца...
Он смотрел на меня, не произнося ни слова. Выражение его лица не изменилось, ничто не дрогнуло. Только странный застывший взгляд — не счастливый, не расстроенный, а удивительно спокойный. Ноль эмоций. Я опешила. Не могла объяснить себе отсутствие какой-либо реакции на такое важное сообщение. Но тут вдруг он заговорил, мягко и ласково:
— Знаешь, Нинулечка, я, конечно, должен был сказать тебе об этом раньше, но не смог... Смалодушничал, глядя в твои чистые глаза. Потому что чувствовал, что ты спустила бы меня с лестницы, если бы я сказал правду. Понимаешь, когда мы с тобой расстались, я подумал, что у тебя появился кто-то другой. А природа не терпит пустоты. Так вот, я познакомился с женщиной, актрисой Натальей Андрейченко. Она сразу же забеременела. Мне пришлось жениться — другого выхода не было, — мы с ней вращаемся в одних и тех же кругах. К тому же вмешался ее отец. Ну, в общем, мы расписались, когда она была уже на восьмом месяце. А недавно, в ноябре, у меня родился сын.
Я смотрела на него в полном ошеломлении, пытаясь вникнуть в смысл слов, который осознавала с трудом. Это было невероятно — он женился, но скрыл от меня?! Тогда зачем снова появился в моей жизни? На что рассчитывал? Как он мог? Значит, каждый раз, когда он приходил ко мне, заранее снимал обручальное кольцо? Кольца на руке точно не было — я не могла бы его не заметить! Это был «электрошок». Меня затрясло. Не хватало воздуха, я начала задыхаться.
— Забегая вперед, спрошу: дети — ваша дочь Алина и сын Натальи Андрейченко Дмитрий, — рожденные с разницей в восемь месяцев, знакомы?
— Спустя много лет Алина несколько раз просила отца познакомить ее с братом, но он всегда находил предлог для отказа. Уже будучи взрослыми, ребята нашли друг друга в соцсетях. Насколько я знаю, они прекрасно общаются. Лет шесть назад Митя приезжал в Париж, и дети познакомились лично. «Он замечательный братик, — сказала мне потом дочь. — Таким я его себе и представляла!» И это прекрасно, что два человека, несмотря на все перипетии, связанные с отцом, поддерживают добрые отношения. Для них кровные узы не пустой звук. Да и сам Максим Исаакович когда-то сказал в интервью, что его дети лучше него. Может быть, он именно это имел в виду? А что касается мамы Мити Натальи Андрейченко — прекрасной актрисы и женщины, то она вызывает и у моей дочери, и у меня только теплые чувства.
— Вы могли бы добиться установления отцовства и получать алименты для дочери по суду?
— Да, были свидетели, и доказать это не составило бы труда, и алименты были бы нелишними — мы с маленькой дочкой жили непросто. Но я психологически не могла решиться на это. Представить себе, как стану ходить по судам после таких теплых радужных отношений, было невозможно. Что-то доказывать, вызывать свидетелями соседей по моей коммуналке, подруг, его друзей и знакомых... Нет, это было ниже моих представлений об этике отношений и выше моих сил.
И еще. Я долго винила себя за то, что доверилась Максиму, вовремя не разглядела его. Влюбилась как школьница и вручила свою судьбу человеку, которого, как оказалось, не знала. Винила именно себя — не его.
После того как Дунаевский узнал о моем положении и пообещал помощь, он фактически испарился. Не приезжал, не звонил. Из роддома меня забирали мои родители. А Максим впоследствии появится и исчезнет снова еще не раз и даже не два.
Тогда же, держа на руках только что появившуюся на свет дочурку, даже не знала, увижу ли когда-нибудь вообще ее отца, да если откровенно, уже и не хотелось. Было ощущение, будто из моей души выпал кусок. Навязываться не в моих правилах. К тому же Зоя Ивановна, которая раньше всегда прекрасно ко мне относилась, передала «ошпаривающие кипятком» слова своего сына: мол, он «не имеет к моему «делу» никакого отношения». Единственным, кто поддержал меня со стороны семьи Максима, был его брат Евгений — Женя, Геня.
Я уже давно не виделась с ним, поэтому решила ненадолго оставить Алинку с моими родителями ради визита вежливости. Теперь он был мне не только другом, но посредством дочки стал еще и родственником. Квартира Жени являлась в определенном смысле светским салоном, куда он приглашал своих друзей. У него уже в те нищие времена был видеомагнитофон — крайняя редкость, доступная разве что дипломатам и работникам Внешторга, то есть «выездным». Поездки на Запад тогда были разрешены только артистам, да и то немногим, в основном Большого и Мариинского театра оперы и балета, а также ансамбля Игоря Моисеева. Они составляли часть русского престижа, который было не стыдно продемонстрировать за границей. Все они предварительно проверялись «на вшивость», то есть достаточно ли морально устойчивы, чтобы не остаться на загнивающем Западе навсегда и не опозорить родину.
Будучи талантливым художником-станковистом с редким образным дарованием и сыном гениального композитора Исаака Дунаевского, Женя входил в московскую элиту. Он был членом Союза художников и очень дружил с Таиром Салаховым. К нему часто съезжались друзья и знакомые — актеры, теннисисты, врачи, писатели, художники, артисты. Некоторые «выездные» друзья привозили ему из-за кордона видеокассеты с нашумевшими на Западе фильмами.
Мы нередко собирались у него для их просмотров, Женя всегда приглашал меня. Было как в Доме кино, только уютнее — в доверительной, почти семейной атмосфере.
Там я увидела много фильмов в оригинале. Помню, меня когда-то поразили по многим параметрам американские фильмы «Омен» и «Волосы». Иногда английскую, вернее американскую речь нам переводила актриса Анастасия Вертинская.
А Женя, радушный хозяин, каждый раз готовил душистый чай. Именно благодаря ему с тех пор одним из моих любимых стал чай с бергамотом.
Когда в тот памятный день мы с приятельницей приехали к нему домой, Женя встретил нас огромным тортом, обильно украшенным кремовыми розами, — «прощай, талия!» Долго разговаривали, попивая чай в его маленькой кухоньке с красивой мебелью из резного дерева ручной работы. Женя интересно рассказывал о своем творчестве того периода, показывал эскизы последних работ. Затем мы перешли в спальню, где был установлен видеомагнитофон. Там обычно и проходили просмотры, так как эта комната была самой большой в его квартире.
Над двухспальной кроватью висел портрет Исаака Осиповича Дунаевского в его зрелые годы. Меня это не удивило — Женя очень любил своих папу и маму. Как-то в разговоре признался мне, что после ухода из жизни отца он много лет ухаживал за парализованной мамой, до самой ее смерти. Далеко не каждый из нас способен на это. Женя обладал щедрой и преданной душой.
Я остановила взгляд на портрете Исаака Осиповича. Внезапно он поразил меня. С него на меня смотрела... Алинка! При рождении ее головка была почти без волос, и сходство с дедушкой было удивительным. Мою знакомую тоже поразило это сходство, как она позже сказала мне.
Мягко улыбаясь, Женя повернулся ко мне:
— Масюсь, ну поведай наконец! Как твоя девочка, как назвала ее? Кто папа?
Я тоже невольно заулыбалась, подумав о дочке. Учитывая просьбу Максима в нашу последнюю встречу не рассказывать общим знакомым, кто отец моего будущего ребенка, я колебалась, обдумывая ответ. А моя приятельница внезапно выпалила со смехом:
— Жень, поздравляю тебя с племянницей!
Геня повернулся ко мне с широкой спокойной улыбкой.
— Да? Поздравляю! Максим знает?
Казалось, эта новость совсем не удивила его. Так же как и Зою Ивановну. Будто они оба подозревали нечто подобное.
Женя поинтересовался:
— Максим помогает дочке?
Я ответила правду:
— Нет, не видит и не помогает.
Старший брат очень расстроился. Было видно, что он искренне обескуражен и даже возмущен:
— Как же так?! Ведь Максим сам был в таком же положении, что и ваша малышка... Но мы же с мамой приняли его! И папа не оставил его и Зою Ивановну без помощи, полностью обеспечил. Был бы жив отец, он никогда бы не допустил, чтобы Макс так обошелся с тобой и с ребенком!
— У Евгения, официального сына Исаака Осиповича, странная судьба. Помню, писали — то он кого-то сбил на автомобиле, то вообще изнасиловал...
— Конечно, на такие темы я вопросов не задавала. Но однажды он сам заговорил про то, как натерпелся от публикаций всяких небылиц о себе. У Жени всегда были машины — по советским временам роскошь конечно. Порой он надолго уезжал из Москвы, оставляя авто кому-то из приятелей в пользование. В один из таких отъездов, кажется на Север, и произошло ЧП. Было расследование, Евгения допрашивали, вся правда выяснилась. Сомневаться не было ни единого повода — если бы был виноват, то не остался бы на свободе.
Надо сказать, меня всегда изумляли эти нелепые слухи, которые время от времени вокруг Жени возникали. Он мне очень нравился как человек и как художник. Интеллигент, прекрасно образованный интеллектуал. Как возникла взаимная симпатия? Кто знает... Это ведь всегда химия. В самую нашу первую встречу (познакомил нас, конечно же, Максим) Женя вложил мне в руку перед уходом номер своего телефона и просил звонить по любому поводу. Так мы и общались много-много лет, до самой его смерти в 2000 году. Даже когда стали жить в разных странах, регулярно созванивались. Каждый раз, если я оказывалась в Москве, мы встречались. Он дважды приезжал во Францию, бывал у нас, привозил племяннице — так называл Алинку — подарки. В последний раз прилетал с женой Риммой. Я с большой грустью отметила про себя, что Женя плохо выглядел, неважно себя чувствовал, сильно сдал. Через несколько месяцев его не стало. Но в моей памяти он остался настоящим человеком и добрым другом, который всегда поддерживал нас с Алиной.
— Насколько помню, именно Евгений устроил первую встречу Максима Исааковича с дочерью?
— Да, это так. Женю глубоко возмущала сложившаяся ситуация. «Мы же приняли его в семью! Они приходили в гости, и мама прекрасно к нему относилась, потому что ребенок — это свято!» — неоднократно говорил мне он. Как только Максим разошелся с Натальей Андрейченко, Женя решил стать посредником между своим братом и Алинкой. Малышке тогда уже исполнилось полтора годика.
Максим сидел в своей новой машине, последней модели «жигулей», задумчивый и серьезный. Заметив нас, улыбаясь, медленно вышел навстречу. Взял дочку на руки, прижимал к себе, целовал. В его глазах заблестели слезы. Алинка притихла, внимательно непрерывно смотрела ему в глаза и только постоянно тоненько повторяла: «Мама... мама...» Может быть потому, что до этого дня она никогда не произносила слова «папа»?
Был очень трепетный, трогательный момент. Я сама чуть не расплакалась, глядя на них. «Нинулечка, прости меня, прости... Я очень виноват... Дай мне возможность все исправить!» — повернулся ко мне Максим. Его глаза были влажными и печальными. «Искренне?.. Дай-то бог!» — подумала я.
Он действительно был очень похож на человека, который от души раскаивался. Очень скоро, видимо, и Алинка почувствовала «родную кровь» — прижалась к папе, не двигалась и только молча хлопала круглыми глазками, глядя на него.
В машине Максим посадил дочку к себе на колени, постоянно целовал и гладил по головке. Положил ее ручки на руль. Я села рядом, и так он немного покатал нас вокруг соседних домов. «Алиночка, видишь, это ты управляешь машиной!» — Максим быстро освоился в обращении с ребенком. И Алинка так же быстро привязалась к папе.
С этого дня Максим стал раз в неделю-две приезжать к нам — привозил дочке фрукты, игрушки и даже оставлял какие-то деньги — то, что считал нужным. Я никогда ничего не просила и была рада любому его вниманию к Алинке. Как-то он сказал, что «никогда не поздно признать дочь официально».
Что касается наших с ним отношений — я снова ничего не выясняла, не обсуждала и ничего не обещала. Мне тогда казалось главным общение отца с дочерью. Идиллия продолжалась месяца три-четыре. Я постепенно начала оттаивать, а потом... он исчез, так и не признав дочь официально, не оформив документы.
Прошло почти десять лет. Все, что происходило в нашей жизни дальше, связи с Максимом Исааковичем не имело. Я вышла замуж за француза Мишеля Спаду и с маленькой Алиной, которая в результате получила фамилию Мишеля, уехала во Францию. В итоге семейная жизнь, увы, не сложилась, с супругом мы расстались. Я была поставлена перед необходимостью приспособиться к нашему новому очень непростому существованию. Усиленно работала — помощи ниоткуда не было. Однажды, когда наконец увидела в конце темного тоннеля свет, возникло новое осложнение — необходимость объяснения с дочерью. Она считала Мишеля своим отцом, а детский психолог посоветовал открыть девочке правду о ее происхождении: «С отчимом большие проблемы, а вы бываете в Москве — гораздо хуже, если правду ей расскажут «добрые» люди!»
Когда я призналась Алине, что ее родной отец Максим Исаакович Дунаевский, уважаемый человек и композитор, проживающий в России, она загорелась идеей встречи с ним. Очень захотела узнать «настоящего» папу. После долгих раздумий я решилась. Вероятно, уже достаточно прониклась европейской философией: можно жениться и разводиться, вступать в отношения на стороне, но дети ни в чем не виноваты и всегда нуждаются в общении с родителями.
Позвонила за советом верному Жене, он воспринял идею с энтузиазмом — снова предложил стать посредником, «прозондировать почву». И через несколько дней в нашей с Алинкой квартире раздался звонок: «Нинуль, привет, это Максим! Как там Алинка? Пришли мне ее фотографии, мама очень хочет видеть...» Все в его привычном стиле — непосредственно, радостно, будто мы расстались только вчера.
С того момента Максим начал регулярно звонить. А в январе 1994 года приехал увидеться с нами во Францию на десять дней. Сцена во дворике нашего московского дома, когда Алиночке было полтора годика, повторилась во всех красках — все те же нежность, слезы в глазах, «прости». Я наблюдала улыбаясь — дежавю... Максим остановился у нас, без каких-либо двусмысленностей — так ему было удобнее. Рассказал, что снова женился — это был его пятый брак. Я искренне пожелала ему счастья.
Мы втроем гуляли по Парижу, ездили в Диснейленд, заходили в милые маленькие ресторанчики. Людям со стороны, наверное, казалось, что на прогулку вышла обычная европейская семья... Я поглядывала на дочь и Максима и видела, что они счастливы. Алинка так просто светилась! Папа передал ей подарок от бабушки — китайскую шкатулку с письмом внутри. Зоя Ивановна писала, что ей не терпится познакомиться с внучкой, обнять ее. Мы позвонили ей. Зоя Ивановна попросила сына передать трубку мне: «Я очень виновата перед тобой, Нина... прости меня!» Бабушка порадовалась, что ее внучка любит балет, — сама когда-то профессионально танцевала, «значит, будет масса тем для разговоров, когда Алинка приедет в Москву».
А Максим накануне своего возвращения в Москву, тридцатого января 1994 года, пригласил нас с Алиной в ресторан — отметить день рождения своего великого отца. Получился очень душевный вечер. Громадные окна-витрины открывали вид на Париж — самый романтичный из городов. Максим написал на открытке по-английски, пододвинул ко мне: «Нина, думаю, мы должны быть вместе. Это было бы хорошо, правда? Макс». Я лишь улыбнулась — не стала задавать естественного вопроса о том, как это могло бы сочетаться с его недавним вступлением в очередной брак. Не хотелось портить чудесный вечер. Впрочем, трагедия все же случилась. Прекрасно проводя время в ресторане, мы не знали, что Зою Ивановну в тот вечер насмерть сбил пьяный водитель. Максиму сообщили страшную весть на следующий день по прилете в Москву. Внучку Зоя Пашкова так и не увидела...
Потом были еще его визиты в Париж, наша поездка к нему в Лос-Анджелес и письма — очень хорошие, теплые. К моей радости, общение с дочерью Максим не прервал, даже когда пятую супругу Ольгу сменила шестая, тоже Оля. Мы с дочерью привычно выразили надежду на то, что Максим будет счастлив в новом браке.
Четырнадцатилетие Алины мы по приглашению Дунаевского отмечали в Москве. Русский размах, о котором я успела уже позабыть, — тридцать приглашенных. Отец, с гордостью представляющий всем свою дочь, — этого было достаточно, чтобы Алинка чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Похоже, Максим был в ударе. «На шестнадцатилетие я куплю тебе машину, на восемнадцатилетие — квартиру!» — не скупился на обещания папа. В Москве мы провели десять дней. Съездили на кладбище к Исааку Осиповичу и Зое Ивановне, почтили память. Я никогда не просила у Максима материальной помощи и не ждала ее, сказала лишь: «Как бы ни повернулась твоя жизнь, обещай, что всегда найдешь время на общение с дочерью. Особенно теперь, когда она полюбила тебя и привыкла к тому, что ты есть...» В аэропорту Алинка плакала.
В 1998 году я приезжала в Москву к родителям, Максим заехал в гости, записал трогательное видеопослание к дочери. «Я так счастлив, что все мы нашлись. Вы — моя семья навсегда!» — сказал он. А потом настал час икс: Дунаевский снова начисто исчез.
Дочь тяжело переживала из-за его молчания, каждый день просила меня выяснить, что с папой, где он, волновалась за его здоровье. А через некоторое время мы узнали, что он снова женился, в седьмой раз, новую супругу зовут Марина. Алина написала ему письмо, где поздравила от нас обеих, пожелала счастья, говорила, что соскучилась. Трогательный щенок в конце письма, наверное, должен был символизировать преданность. Максим не ответил.
Шел 2004 год. Алина не видела отца семь лет. И вдруг:
— Мама, мама! Папа снова хочет увидеть меня! Он приглашает меня в Москву! Мне только что звонила его двоюродная сестра Лия, дала номер, чтобы я ему позвонила!
— Алинка, это замечательно! — сказала я, а сама задумалась: что может значить пробуждение этого вулкана и почему он не позвонил сам?..
Вскоре дочь «на крыльях счастья» улетела к отцу в Москву. К тому времени она создала собственную рок-группу Markize, стала не только певицей, но и автором-композитором. Подарила отцу свой первый музыкальный диск. Алина чувствовала себя на седьмом небе, когда отец, признанный профессионал, не только нашел время ознакомиться с ее творчеством, но и высоко оценил его, сказав, что гордится дочерью.
Алина познакомилась с общей дочерью Максима и его жены — Полиной и с Марининой дочерью от других отношений — Марией. Очень радовалась тому, что у нее появилась новая и большая семья. Признаться, я даже удивилась, что все прошло настолько гладко, но тоже была очень рада. Наконец сложилось. Воодушевленная Алина записала кавер на отцовскую «Позвони мне, позвони» и на своих страничках в социальных сетях поставила фамилию Дунаевская. «Папа сказал, что я могу подписываться фамилией своей семьи», — счастливо сверкая глазами, поделилась она. Раз в год на день рождения Алине от отца начали приходить СМС с поздравлениями, и она еще три раза ездила к нему в Москву.
С его же седьмой женой, Мариной, отношения, увы, не сложились. Супруга Максима с первого дня отнеслась к ней неприязненно и даже враждебно — когда отца не было дома, она не упускала случая покритиковать и попытаться унизить Алину. Поговорить с отцом с глазу на глаз у дочери получалось крайне редко, Марина все время находилась рядом. Но однажды ей все же удалось задать ему визави прямой и очень простой вопрос: почему до сих пор отец не признал ее, неужели сомневается? Максим Исаакович сначала ответил, что сразу после рождения признал и зарегистрировал ее в ЗАГСе, правда затруднился вспомнить, в каком именно. Потом сказал, что хотел зарегистрировать, однако узнал от Жени, что мы уехали во Францию... Но он готов все исправить.
Очень возможно, что враждебность жены Максима еще больше усугубилась, когда был поднят этот вопрос. Как намного позднее мне призналась дочь, в Москве Марина говорила ей, что не видит у Алины общих черт с Максимом, что петь не умеет и фальшивит и музыкант из нее вряд ли выйдет, что как-то неправильно в ее возрасте искать папочку, к тому же он вовсе не хотел, чтобы она появилась на свет, что она «нежеланный ребенок» — и так далее и тому подобное. В общем, и «нос не такой, и фигурой не вышла». То ли я привыкла к Европе, но мне и в страшном сне не приснится, как взрослый человек может выдавать такие вещи по отношению к молоденькой девушке. Тем более женщина, к тому же сама мама. Жестоко, грубо, бесчеловечно...
Про то, что отец предложил ей пройти ДНК-тест, Алина сказала не сразу. Опасалась моего разочарования, не хотела расстраивать. Как бы то ни было, тест подтвердил, что Максим ее отец — ведь по-другому и быть не могло! Я аккуратно собрала и выслала в Москву все документы, необходимые, как пояснил дочери Дунаевский, для смены фамилии и подтверждения родства. Прошло несколько месяцев. Алина позвонила отцу: «Папа, мы же все сделали, даже тест... Все еще нет новостей от твоего юриста?»
Максим сослался на временные сложности в семье, не позволившие ему заняться вопросом вплотную. Затем на то, что жена категорически против, но он все уладит. Потом на мировой кризис. И уже традиционно... пропал.
— Вы для себя как-то сформулировали причину, почему все вышло так?
— Думаю, все очень просто. Максим Исаакович в седьмой раз женился на женщине вдвое младше себя, наверное, у него самого началась вторая молодость. У них родилась девочка, плюс в семье жила старшая дочь его жены. И Алина стала не нужна. Она рассказала мне, мол, отец дал ей понять: именно его жена против узаконивания родной дочери настолько, что дело даже могло дойти до развода. Думаю, его феерическое появление через семь лет после свадьбы с Мариной мы зря приняли за чистую монету. Скорее всего изначальной целью Марины был именно тест ДНК (сам Максим отказался провести его, когда за несколько лет до этого предложила я). Вероятно, в надежде на то, что полученные данные исключат родство и признание и, следовательно, обезопасят Максима Исааковича от возможных материальных претензий. А может быть, молодая супруга заглядывала далеко в будущее, размышляя о наследстве?..
Впрочем, как показывают последние события, Максим Исаакович, похоже, вышел из-под контроля Марины и теперь рядом с ним приятная на вид дама по имени Алла. Невольно приходит в голову вопрос: стоило ли Марине так яростно ополчаться против Алины, считая ее своей соперницей, ломать ее отношения с родным отцом? Ведь дети, свои или чужие, по определению не могут являться конкурентами женщине — по закону природы и общества каждому отведено свое собственное место, и этот закон нельзя нарушать!
— Обидно?
— Только за дочь, да. Она любила отца искренне, относилась к нему трепетно и с безграничным доверием! Воспринимала его как некий идеал. Горечь за ее обманутые чувства и надежды. Он ведь в каждом своем письме говорил о любви к ней. А потом нанес душевную травму... Заживет ли она?..
Знаете, после злосчастного ток-шоу в 2012 году у Алины опустились руки, на какое-то время она даже музыкой перестала заниматься. Но сейчас вернулась к любви всей жизни и снова пишет песни, готовит сольный альбом, поет на мероприятиях. Время лечит. Единственное, что я заметила, — не спешит вступать в отношения с мужчинами, осторожничает, когда и повода вроде нет. Вероятно, печальный опыт общения с Максимом Исааковичем играет здесь не последнюю роль, ведь папа — первый мужчина в жизни девочки, по нему она равняет своих будущих претендентов. Я вижу, как вслед ей оборачиваются молодые люди, предложения руки и сердца поступали неоднократно. Но с замужеством дочь не торопится. Однажды на мой вопрос, что она ищет в мужчинах, Алина ответила: «Человека, которому можно доверять».
Уже одиннадцать лет Максим Исаакович не видится с дочерью. Пережив и переосмыслив происшедшее, она приняла его выбор, отнеслась к нему с уважением и совершенно искренне желает отцу здоровья и счастья. Наблюдая за ней, радуюсь, что Алина выросла мудрым и благородным человеком, для которого осознание семейных и моральных ценностей стоит превыше всего. Но мне очень жаль, что ее отец не видит и не дорожит этим. Или, скорее, не хочет видеть, не хочет ценить?
Вероятно, я неисправимо наивна, по-прежнему верю в лучшее, в финальный хеппи-энд. Нет, я уже не жду от отца Алины раскаяния, извинений, благородных порывов. Мечтаю о другом: быть может, он однажды найдет в себе мужество вспомнить все, что произошло, осознать наедине с самим собой и просто прекратить некрасиво вести себя по одношению к дочери. К той, которая любила, любит (несмотря ни на что) и, мне это очевидно, будет продолжать его любить. Ведь внутренняя связь между детьми и родителями навсегда.
Мое повествование не о Максиме Исааковиче Дунаевском. В книге описано немало необычных ситуаций и испытаний в России и во Франции, через которые нам с дочерью пришлось пройти. И я буду счастлива, если «Душою настежь», написанная предельно искренне, поддержит читателя в сложной ситуации или откроет ему возможность взглянуть на какие-то жизненные перипетии по-новому, переосмыслить их и тем самым поможет избежать ошибок, сделать правильный выбор.
Подпишись на наш канал в Telegram