Я могла бы рассказать о многих мужчинах, партнерах по съемкам, которые проявляли ко мне интерес, окружали вниманием. Кого-то уже нет, но остались их дети, внуки, ради памяти этих людей лучше помолчу.
Недавно руководители Российско-таджикского (славянского) университета в Душанбе попросили меня встретиться со студентами. Согласилась, мне это было интересно. Собрался полный зал. Рассказала о картинах, в которых снималась, о режиссерах, партнерах, с которыми довелось работать. Ребята засыпали вопросами, где посмотреть эти фильмы. Что я могла ответить? Какие-то из них показывают по телевидению, а что-то давно сдано в архив. Жаль! Может, мой рассказ поможет их оттуда вытащить?
Я счастливый человек, всю жизнь занимаюсь любимым делом. Нашла свое призвание в юности и по сей день служу актерской профессии верой и правдой. И очень ею дорожу. Может потому, что в свое время попала во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, не так, как все. Меня они приняли, когда вступительные экзамены уже прошли, и надеюсь, не пожалели об этом. По крайней мере, четыре года ставили мне по актерскому мастерству исключительно пятерки.
Наш курс в полном составе по традиции снимался в картине Сергея Аполлинариевича, которая на тот момент находилась в производстве. Мне тоже досталась роль в драме «У озера». Но линия моей героини получилась какой-то рваной, что расстраивало.
Я начала сниматься в кино, как только Герасимов нам это разрешил. В картине «Белые дюны» мне даже доверили главную роль. Моим партнером стал на тот момент очень известный Юозас Будрайтис. А я была никем, просто хорошенькой девушкой. Съемки проходили в Риге, мы — литовец и русская — играли латышей. Группу собирали на Рижской киностудии, поэтому когда я заходила в автобус, чтобы ехать на съемку, просила коллег перейти на русский язык — все они общались между собой на латышском. Чувствовала себя не слишком комфортно, не понимая, о чем разговаривают. А что, если отпускают колкости в мой адрес?
Юозаса вспоминаю по-доброму, он замечательный актер. Наверное, я ему и группе понравилась, работали душа в душу. Правда когда ребята пригласили в ресторан, меня туда поначалу не пустили: «Рано вам сюда ходить, еще нет восемнадцати». Пришлось достать из сумочки паспорт. На этой картине у меня случился роман с другим человеком, не актером. Но он ничем не закончился. Сняли фильм, разъехались и потеряли друг друга из виду... Так бывает — расстояния не способствуют укреплению чувств.
Фильм «У озера» снимался на Байкале. В группе царила прекрасная атмосфера, тон задавал Сергей Аполлинариевич. Помню, как возвращались со съемок, тряслись в автобусе и пели песни. Как потом лепили пельмени, накрывали стол, допоздна засиживались за разговорами о кино.
Позже спрашивала Герасимова:
— Сергей Аполлинариевич, почему вы не снимаете меня в своих фильмах?
— Наташа, ты очень хорошо пошла, продолжай дальше в том же духе.
Он часто привлекал своих учеников к работе в Комитете защиты мира. В Союзе обществ дружбы мы с Колей Еременко вели мероприятия, за что были награждены поездкой за границу, что в советские времена ценилось, ведь далеко не всех выпускали за рубеж. Мне предложили на выбор Голландию, Австрию и Японию. Я хотела поехать на родину Моцарта, но муж Женя Жариков сказал: «Нет, поезжай в Японию — туда попасть сложнее. Неизвестно, как сложится жизнь». Женя тоже ученик Герасимова и Макаровой.
На нашем курсе в режиссерской группе учился Сережа Никоненко. В качестве дипломной работы он взялся ставить «Власть тьмы» и предложил мне играть Анютку. Режиссеры почему-то видели меня в ролях девочек, а я всячески от этого амплуа уходила. Рвалась играть героинь, таких как Татьяна Ларина или Нина Арбенина. Репетиции начинались очень рано, а я до девяти утра, что называется, не пою. Если запою, не складывается день. Роль давалась с большим трудом. Выходила на сцену в ночной рубашке, под ней — лифчик.
Сергей про это прознал и пристал:
— Снимай, иначе нет правды характера, из-за этого у тебя не получается роль.
— Не буду делать!
Тогда он нажаловался Герасимову, пришлось лифчик снять.
— Вот видишь, теперь все стало получаться, — радовался Сережка.
Он вспомнил этот случай накануне моего юбилея и с большим юмором описал его в стихах.
Когда работала над картиной «Город первой любви», неожиданно накрыла болезнь — страшная аллергия, волдыри как после ожога пошли по всему телу. Ночью продолжала сниматься, днем ходила на занятия. Тамара Федоровна узнала, как я страдаю, и стала настаивать на том, чтобы взяла академический отпуск. Но Сергей Аполлинариевич сказал решительное «нет»: «Понимаю, тебе тяжело. Но это не имеет отношения к твоей профессии. Заболеть можешь в любое время, в любом возрасте, привыкай». И я его послушалась. Бесконечно доверяла мастеру, он принял меня в свою семью, значит, могла не сомневаться: Герасимов что-то во мне разглядел. Его урок усвоила твердо и никогда не пугалась ничего, с чем сталкивалась на съемочной площадке.
В «Городе первой любви» снималась с Львом Дуровым, Михаилом Погоржельским, Константином Сорокиным. Эти опытные актеры, к которым я относилась с огромным пиететом, оказались страшными хулиганами. Я играла гимназистку, носила длинное платье, фартук, ботинки на шнуровке. Заходила в декорацию, где стояла старинная мебель. Мужики усаживались передо мной на диван и заявляли:
— Сейчас ты будешь играть этюд. Поднимай платье, показывай ноги!
— Я не могу.
— Как не можешь?! Перед тобой сидят три мастера. Придется пожаловаться Сергею Аполлинариевичу!
Я робко приподнимала подол платья.
Фильм мы снимали в Киеве на Андреевском спуске, неподалеку женский монастырь, церковь. Дуров вел меня туда, я — в своем платье, он — в кожанке красного комиссара, которого играл. Начинал объяснять окружающим: «Она приехала из Канады, родом из старообрядческой семьи, это платье сохранилось еще от ее прабабушки». Я стояла молча, моей задачей было не расколоться. Хохотать начинали, когда выходили на улицу. Лева нередко вспоминал те времена, когда пересекались: «Наташ, ты помнишь, как я из тебя артистку делал?»
Сергей Аполлинариевич с Тамарой Федоровной продолжали приглядывать за своими учениками и после того, как те оканчивали институт. Посмотрев «Рожденную революцией», мастера прислали нам с Женей поздравительную открытку, где написали много добрых слов. Мы увиделись с Сергеем Аполлинариевичем в Доме ученых, там проходила премьера его картины «Юность Петра». На стене висела афиша фильма «Любовь моя вечная» с моим участием. Мастер обратил на нее внимание, сказал: «Ну что, Наталья, встречаемся теперь на другом уровне?»
Когда в Москву приехали Гарри Белафонте и Биби Андерсcон, нам с Женей позвонили из Комитета защиты мира, пригласили на встречу. Пошли с маленьким сыном Федей, Гарри дал ему автограф.
Тамара Федоровна погладила Федьку по головке: «Вот он какой, наш внучок». Федька тут же во всеуслышание обратился к нам с Женей: «А почему она говорит басом?» Чуть не сгорели со стыда! Я вспомнила урок Макаровой: «Актрисам вредно курить, голос будет низким». Но сама она, видимо, этой рекомендации не следовала.
Вспоминала мастеров, когда снималась с Олегом Жаковым в фильме Андрея Бенкендорфа «Мой генерал», я играла невестку его героя. Герасимов считал Жакова большим актером, но крайне сложным человеком. Мне было интересно находиться с Олегом Петровичем в кадре, у него всегда был наполнен взгляд. Разгадка этого феномена пришла неожиданно. Меня удивляло, что всех женщин, в том числе и меня, Жаков называл «мадам». В то время по возрасту я на «мадам» не тянула. Оказалось, у актера не очень хорошо с памятью, он не удерживал в голове имен. Начинаем репетировать, и вдруг он делает паузу.
Спрашиваю:
— Олег Петрович, что-то не так?
— Наташ, я просто вспоминаю текст.
А текста было много. Когда актер вспоминает слова, мыслительный процесс отражается на его лице. Вот, оказалось, откуда у Жакова брался его наполненный взгляд...
Он очень не любил, когда снимали не его крупный план, пытался наступать мне на ноги, чтобы повернулась к камере вполоборота. Такое случалось неоднократно, не только на «Моем генерале». Я об этом знала и относилась спокойно, понимая, что на площадке есть режиссер и оператор, делать замечания Жакову — их дело.
Олег Петрович был человеком скупым. Поняла это, когда рассказал о приключившемся с ним казусе. Он купил себе красивую дорогую шляпу, положил в коробку, время от времени открывал, заглядывал, но жалел надеть шикарный головной убор. Прошло много времени, прежде чем все-таки решился начать носить шляпу. Открыл коробку, взялся за тулью, и она осталась у него в руке, а поля — в коробке. Моль проела шляпу по кругу под ленточкой. Когда Жаков об этом рассказывал, страшно сожалел: «Все-таки надо было ее надевать».
Мы снимали картину в Киеве, Олег Петрович шел в павильон Киностудии Довженко через студийный сад, где росли груши-дички. Есть их плоды было невозможно, но Жаков набирал полный газетный кулек малюсеньких груш, ходил по площадке и всех угощал. Так как все знали, что они невкусные, отказывались: «Спасибо-спасибо».
Однажды работали во вторую смену, объявили перерыв, народ отправился в столовую. Жаков спросил:
— Какой у вас есть суп?
— Гороховый.
— А сколько стоит?
— Семь копеек.
Он вытащил мелочь, отсчитал:
— Дайте мне три порции горохового супа.
— А что вы еще будете есть?
— Ничего.
Я это видела и решила его разыграть. В следующей сцене гладила белье, Жаков подходил, отбирал у меня утюг со словами: «Оля, тебе еще идти на смену» — моя героиня работала врачом.
Добежала до костюмеров:
— Девочки, вы приготовили белье, которое буду гладить?
— Конечно.
— А у вас есть большие семейные трусы?
— Зачем?
— Нужно!
И они мне такие нашли. Олег Петрович был худеньким, субтильным. И вот — «Мотор, съемка, начали!» Глажу эти трусы, Жаков не успевает ко мне подойти, как разворачиваю трусы на камеру, встряхиваю и произношу: «Папа, ну что ж такое, на вас все горит». Поскольку до этого все были в столовой и видели, как Жаков заказал три порции горохового супа, который с трудом переваривается, то покатились со смеху. В тот день мы уже больше ничего не смогли снимать, Андрюша Бенкендорф вынужден был объявить конец смены. Он тоже хохотал:
— Ничего, завтра доснимем. А ты, Наташа, наблюдательный человек!
— Это моя профессия, Сергей Аполлинариевич учил: присматривайтесь, накапливайте впечатления.
История с трусами, можно сказать, вернулась ко мне на съемках драмы «Преступление». Режиссер Евгений Ташков поначалу приглашал на другую роль (в итоге она досталась Ире Шевчук), но в процессе работы передумал. И я сыграла дочь главного героя, в роли которого снялся Владислав Стржельчик.
На площадке он был царь и бог, поэтому когда нас знакомили, у меня от волнения тряслись руки. Этот красавец-мужчина излучал благородство. Помню, на руке у него блестел большой золотой перстень. Хоть я и не люблю, когда мужчина носит кольца, Владиславу Игнатьевичу он шел.
День начинался с того, что Стржельчик являлся ко мне в гримерку и целовал то в плечико, то в коленку. Рассказывал о дружбе с Копеляном, о том, как они в свое время соревновались, чей донжуанский список длиннее. Я развешивала уши, мне было безумно любопытно.
Мы играли такую сцену: ночь, отец узнает страшную вещь, влетает в спальню, трясет дочь, будит ее и говорит: «Твой брат убил человека». Снимаем, Стржельчик меня трясет, открываю глаза — мой царь и бог стоит передо мной в трусах. От ужаса я забыла текст! Ташков не понял, что происходит, и перед очередным дублем велел порепетировать. Я уже была беременна, но об этом мало кто знал. Евгений Иванович был в курсе, тем не менее настаивал на том, чтобы я голодала, не набирала вес.
Его женой была тогда Валя Шарыкина, с которой мы подружились. Считаю, она его спасла. Трагедия, произошедшая с его первой супругой Екатериной Савиновой, которая бросилась под поезд, сильно подкосила Ташкова. А с его третьей женой Таней наши отношения не сложились совсем.
Однажды Ташков предупредил: «Наташа, будем снимать твой крупный план. Ты подходишь к столу, выдвигаешь ящик, видишь расписку и понимаешь, что отец, которого ты безумно любишь, вор. Он возникает у тебя за спиной, ты поворачиваешься, и вы встречаетесь взглядами». Владислав Игнатьевич подбодрил: «Не беспокойся, я тебе помогу».
Начали снимать, я повернулась, и из глаз градом полились слезы. Обычно режиссеры ценят такие актерские проявления, но не Ташков. Он был краток: «Не то, ты не должна выглядеть сердитой, раздавленной. Постарайся выдавать поменьше эмоций». Пока гримеры промокали мне слезы, они со Стржельчиком отошли и о чем-то пошептались. Владислав Игнатьевич сказал: «Я встану рядом с камерой, смотри не в нее, а мне в глаза». Когда я повернулась, его глаза начали наполняться слезами. Глядя на Стржельчика, почувствовала, как слезы стоят и у меня. «Стоп! — скомандовал Ташков. — Это то, что надо».
«Преступление» стало режиссерской удачей признанного мастера, жаль, что этот трехсерийный шедевр совсем не показывают. А я с тех пор если могу чем-то помочь партнерам, всегда это делаю. И не только для тех, с кем снимаюсь.
Когда Жариков получил роль Коки в комедии Гайдая «Не может быть!», пожаловался:
— Там есть сцена, где все сидят за столом, по кругу выясняют друг с другом отношения. У меня какой-то бессмысленный текст!
— А ты предложи Леониду Иовичу, что будешь вытаскивать носовой платок и сморкаться.
Подсмотрела это в метро. Напротив сидела супружеская пара, жена явно за что-то пилила мужа, а тот, ничего ей не отвечая, сморкался в платок. И Женя предложил такой ход Гайдаю. Тот обрадовался: «Здорово! Так и будем снимать». Когда позже Леонид Иович узнал, что решение роли подсказала я, сожалел: «Почему же я не догадался пригласить тебя в картину?» Он относился ко мне нежно и трогательно, называл по имени-отчеству, хоть я и не могла на такое рассчитывать.
Был случай: сорвала съемку фильма «Любовь моя вечная», но тут уж разделила вину с Анатолием Дмитриевичем Папановым. Снимали на «Мосфильме» летом, стояла страшная жара. По сюжету мы с героем Папанова пили шампанское. Реквизиторы постарались, шампанское было качественным, охлажденным. Выливать такое казалось преступлением. А дублей сняли множество, пока наконец режиссер Монахов (к слову, тесть Саши Панкратова-Черного) не заметил, что мы сильно поддатые.
Владимир Васильевич такого от нас не ожидал, сокрушался:
— Что вы наделали?! И как это я не уследил?!
— Владимир Васильевич, вкусно же было.
— Идите походите по саду, проветритесь, а мы пока поснимаем что-нибудь другое.
Но шампанское до конца смены из нас так и не выветрилось — доснимали на следующий день.
Анатолия Дмитриевича обожал Федя. Подбегал к нему и говорил: «Папанов, хватит машину чинить, поедем к нам чай пить!» Его «Волга» часто барахлила, Анатолий Дмитриевич намучился ее ремонтировать. Если работали в одном концерте, куда брали с собой сына, Папанов всегда тепло его встречал: «Феденька, привет!»
А Михаил Александрович Ульянов протягивал руку, но был резок:
— Федька, привет!
Сын прятал ручонки за спину и сообщал народному артисту:
— Я не Федька, я Федор.
Во время съемок «Большой перемены» меня предупреждали, что исполнитель роли профессора Волосюка Михаил Яншин — человек сложный. Относилась к нему с огромным уважением, никогда не забуду, как рыдала на его «Нахлебнике», старый спектакль вынимал душу. По отношению ко мне Михаил Михайлович был сплошной добротой. Говорил:
— Заткни уши.
— Зачем?
— Буду рассказывать анекдот не для твоих ушей.
Я делала вид, что не слушаю, а потом первой начинала смеяться.
В названиях моих фильмов часто встречается слово «любовь». Как-то согласилась сниматься в проекте на двести пятьдесят серий «Однажды будет любовь», хотя понимала: загоняют по полной программе, текста немерено, у меня одна из главных ролей, но рядом прекрасные партнеры Миша Мамаев, Костя Соловьев, Таня Лютаева, Катя Васильева, Оля Машная.
Приступила к работе, как вдруг раздался звонок с «Казахфильма»:
— Наташ, это Сережа Азимов, ты меня помнишь, я был директором киностудии?
— Конечно помню, у меня есть фотографии с кинофестиваля в Алма-Ате, где мы стоим с Эриком Робертсом и Даниэлем Ольбрыхским, прекрасный получился фестиваль.
— Я как продюсер начинаю свое кино, называется «Нежданная любовь». Будем снимать в потрясающем месте, у тебя будут изумительные партнеры Нуржуман Ихтымбаев, Болат Калымбетов и Жерар Депардье.
— А он-то как среди вас очутился?!
— Согласился играть немца. Ты же знаешь, их в Казахстане немало еще со времен войны, когда сюда высылали семьями. А тебе предлагаю роль женщины, которая все продает, хочет уехать к дочке в Россию, но буквально в день отъезда к ней приходят свататься три кавалера.
— На свой страх и риск я говорю да, но не знаю, отпустят ли меня с проекта, в котором снимаюсь.
Отпрашиваюсь у одного из восьми режиссеров на несколько дней, лечу в Алма-Ату, где меня пересаживают на маленький самолет до Чимкента, и еще трясусь в машине километров шестьдесят до деревушки, в которой проходят съемки. Природа кругом нереальной красоты, ранняя осень, виноград еще висит — его не успели убрать. До места добралась в ночи и сразу легла спать: завтра примерка костюма, прикидка грима, знакомство с группой.
Поселили нас в крошечной гостинице на семь номеров. Утром пошла на завтрак и услышала, как кто-то входит с улицы и громко свистит. Что за дурак? Просвистит удачу! Оказалось, это был Депардье. А я готовилась к встрече, прикидывала, как войду на кухню, где накрыт к завтраку стол, и поприветствую его по-французски: «Бонжур!» Захожу — сидит человек-гора, у которого кожа малинового цвета. И вместо «бонжур» у меня вырывается: «А почему он такой красный?»
Все разъяснил компаньон Жерара Арно, говоривший по-русски. Депардье сказал: «Деревенский мужик не может быть бледным. Чтобы вы не мазали меня морилкой, я загорю». И не рассчитал, сгорел. Начали разговаривать через переводчиков и почти сразу же почувствовали взаимную симпатию.
Жерар спросил:
— Тебе не говорили, что ты похожа на Марину Влади?
— Нет, но если это так, то не я похожа на нее, а она — на меня.
Беседовали обо всем – от литературы до современного театра.
— Гоголь — хохоль, — заявил Депардье.
— Гоголь не хохол, он принадлежит всем — русским, белорусам, украинцам, французам.
— Для вас Достоевский трудный. Вы не умеете его снимать.
— Это еще почему?!
Жерар то и дело пересыпал свою речь словом merde. А наш Федя учил французский, и когда однажды пришел из школы, просветил меня: «Мама, во французском языке тоже есть плохие слова, например merde — это говно». Так что попросила: «Передайте, пожалуйста, Жерару, я знаю, что такое merde. Если не прекратит, тоже буду произносить это слово по-русски». Перестал.
Депардье выделил на съемки в Казахстане двенадцать дней, на этот срок в группе объявили сухой закон. Тут я вспомнила:
— Жерар, а ведь мы встречались на «Кинотавре» в Сочи!
— О, Сочи?, Сочи?, стакан, водка?, — и показал на нос, который разбил при падении в туалете на фестивале.
Перед съемкой стали репетировать нашу сцену. На стол, за которым мы сидели, поставили блюдо с огурцами, яйцами. Жерар их схватил и выложил «картинку». Догадываетесь какую? Хулиганил как дитя. Я должна была расплакаться, а он меня постоянно смешил. Я же не робот: кнопочку нажал — и заплакала. Стала сердиться: «Не мешай, возьми себя в руки!» Кое-как удалось его утихомирить. Сняли четыре дубля со мной, потом навели камеру на него. Текст Депардье не учил, бумажную шпаргалку положил под стол, а я взяла и поставила на нее ногу. За это Жерар попытался ущипнуть меня пониже спины.
Мы с партнерами сидели выпивали воду и по сюжету становились пьяными. Режиссер попросил:
— Наташа, ты должна запеть.
— Могу. «Хасбулат удалой» подойдет?
— Нет, у нас сейчас Роза Рымбаева поет хорошую песню, мы хотим, чтобы вы все хором спели ее на казахском языке.
А он жутко трудный, сплошные твердые согласные! Нам с Жераром выдали диски, мы добросовестно их слушали. Подошла сцена, где надо петь. Когда попытались выжать из себя слова на казахском, стоял хохот. Нуржуману с Болатом что? Это их родной язык. А от нашего казахского группа валялась от смеха. Мне написали слова песни на бумажке русскими буквами, Жерару — французскими. Я слышу свой голос, когда пою, ведь говорила за меня с экрана другая актриса, на озвучание меня уже не отпустили. Чужой голос режет слух, но ничего не поделаешь.
Депардье приезжал в Казахстан со своей девушкой, рыжеволосой Клементиной. Он продолжал хулиганить и на приеме у губернатора края. Клементина сидела за столом, словно аршин проглотив от смущения, а Жерар оттягивал ей лифчик и щелкал им по спине. Перед ним, самым почетным гостем, поставили вареную баранью голову, чтобы он ее разделал. Жерар стал отрезать ухо, посмотрел в мою сторону, я показала ему кулак: съесть ухо все равно не смогла бы, чем оскорбила бы принимающую сторону.
На выходе нам вручили подарки. Мне досталась большая картина в массивной раме. Как ее везти, тем более с пересадками? Оставлю в номере — нанесу обиду. В холле нашей гостиницы стоял кожаный диван, над ним висела репродукция. Жестами показала Депардье, чтобы отодвинул диван. А дальше сплошная пантомима. Надо было снять старую картину со стены, повесить вместо нее мою, репродукцию положить за диван и придвинуть его к стенке. Но Жерар меня понял и все это проделал, он же здоровяк.
Пять дней пролетели как одно мгновение. Когда Азимов меня провожал, спросил:
— Хочешь знать, сколько я заплатил Депардье?
— Нет.
— Почему?
— Меня наверняка будут спрашивать: «Ты снималась с Депардье, сколько ему заплатили?» А я честно отвечу: «Не знаю». Ты главное со мной расплатись, а что там у Депардье — не мое дело.
Фильм получился симпатичным, слышала, его показали в Канне, премьера в Москве состоялась в «Художественном», публика приняла картину хорошо. Жерара на премьере не было. Увиделись через несколько лет, когда я с Сергеем Новожиловым вела церемонию открытия культурного центра Депардье в Саранске. Арно тоже туда приехал, насмешил меня. Оказывается, Жерар спрашивал его:
— Откуда я знаю эту женщину?
— Как откуда, ты с ней снимался!
У нас не получилось пообщаться, мы с Сергеем торопились на поезд.
С возрастом потянуло на характерные роли. Может, сыграю наконец Бабу-ягу (в фильме «За тридевять земель» роль — увы! — ушла к Вале Талызиной) или бомжиху в «Ералаше» у Грачевского. У Бориса передо мной должок. Я откликнулась на одну его просьбу, но поставила условие: дай мне возможность перевоплотиться.
Давно знакома с режиссером Колей Денисовым. Он работал на картине «Возле этих окон...», где я впервые снималась с будущим мужем. Когда Коля взялся за сериал «Москва. Три вокзала», позвонил: «Наталья Федоровна, у меня есть для тебя роль экстравагантной тетки-художницы». По сюжету у нее украли кошелек с деньгами, она является в полицию и устраивает там всем «бледный вид и розовые щечки». Грозится дойти до министра и даже президента, если не поймают вора. Когда вора все-таки задерживают, моя героиня набрасывается на него, и они дерутся.
Партнер оказался одного роста со мной, драться с ним было несложно. Но кулаки я пускала в ход только в глубоком детстве, а еще кусалась, так что засомневалась:
— Николай Васильевич, я не уверена, что получится.
— Наталья Федоровна, надо! Ты понимаешь, что это фишка роли?
Мы для прикола обращались друг к другу по имени-отчеству. Сняли, Коля посмотрел: чего-то не хватает. А на мне соломенная шляпа, в руках такая же сумка. Режиссер командует: «Бери эту сумку и бей его по башке со всей силы!» Новый дубль, Коля сидит на плейбэке и орет что есть мочи: «Пока не скажу «Стоп!», лупи его, чтобы щеки были красными!» Конечно, вместо слова «лупи» он использовал «непереводимые идиоматические выражения». Роль вся на действии, простого присутствия в кадре мало, а я такого никогда не играла, и режиссер остался неудовлетворенным. Но Коля нашел выход из положения:
— Сумкой буду бить я.
— Коль, но у тебя ногти не накрашены, будет заметно, что рука не моя.
— Ничего, буду лупить его так, что никто ничего не заметит.
И действительно, после премьеры звонили коллеги, поздравляли:
— Не представляли тебя в такой роли!
— Я сама себя не представляла, — отвечала им.
Теперь показываю этот фрагмент на встречах со зрителями.
Отрицательных персонажей в моей фильмографии можно перечесть по пальцам. Одну из героинь сыграла в драме «Ночь самоубийцы». Она юрист, внешне белая и пушистая, а по сути страшный человек. Действие разворачивается в конце пятидесятых, когда заключенных стали выпускать из лагерей. Текста было такое количество, что я не спала ночами — учила.
Роль, можно сказать, отомстила. В павильоне проложили операторские рельсы. Я несла в руках картину, чтобы повесить ее на стену. Была в туфлях на каблуке, перешагивала через рельсы, зацепилась, упала и сломала два ребра. Но в больницу не легла. Съемки продолжились, мне кололи обезболивающее. Георгий Степанович Жженов видел картину на правозащитном фестивале «Сталкер», похвалил: «Очень достойно сыграла».
Травму получила и на «Рожденной революцией». Александр Январев, игравший бандита, хватал меня за косу и швырял на кровать. По чьему-то недосмотру там оказались металлические вешалки. Я угодила в них щекой и получила разрыв суставной сумки, актер же здоровый был. Те, кто знал Январева, предупреждали: «Саш, рассчитывай свою силу!», но он входил в раж и забывал обо всем. Тот травматичный дубль и вошел в картину.
А на фильме «За облаками — небо» у меня случился нервный срыв. По сюжету у моей героини погибал жених-летчик. Сцену похорон снимали на настоящем кладбище. Я начала рыдать и не могла остановиться. Прямо на съемочную площадку вызвали скорую. Приехали врачи, сделали укол успокоительного, отвезли домой. Мы сохранили теплые отношения и с режиссером Юрием Егоровым — как и я, учеником Герасимова, и с партнером Геночкой Сайфулиным. Вот уж кто артист высочайшего класса!
Для некоторых ролей требовалось скорректировать внешность. Однажды позвонил друг нашей семьи режиссер Алексей Сахаров:
— Начинаю снимать «Барышню-крестьянку» и прошу вас с Женей по-дружески меня поддержать, сыграть семью помещиков Рощиных. Уже дали согласие сниматься Леонид Куравлев и Василий Лановой.
— Алексей Николаевич, я с удовольствием. Пушкин, Сахаров, да еще такие партнеры!
— Тогда у меня будет просьба: тебе надо поправиться. Ты должна стать пухленькой, гладенькой, с круглыми щечками.
И я поправилась на пять килограммов. Снималась практически без грима, мне только накладывали на лицо тон и делали прическу. Текста у моей героини было всего ничего, но я получила огромное удовольствие от общения с другими актерами. Снимали в поместье матери Натальи Николаевны Гончаровой, мы жили в гостинице, где все трещало и разваливалось, но я не обращала на это внимания. Замечательный оператор Коля Немоляев создал на экране прекрасную картинку. Компьютерная графика, казалось бы, может сегодня все, однако не дает ощущения подлинности, а Коле удалось передать неповторимую атмосферу позапрошлого века. «Барышня-крестьянка» получила немало фестивальных призов.
Поправиться оказалось легче, чем похудеть. Я много занималась спортом, к тому же помогло то, что спокойно отношусь к еде. Надежда Васильевна Румянцева подсказала рецепт диетического блюда: чуть-чуть недоварить рис, посыпать его карри или потушить капусту с яблоком. Могу съесть сколько угодно, а лишние килограммы тают на глазах.
Вернусь к кино. После «Барышни-крестьянки» мы с Жариковым стали отказываться от ролей мужа и жены, надоело повторяться. До этого переиграли множество супружеских пар. В фильме «Семь часов до гибели» даже постоянно выясняли отношения. Вообще-то актеры-супруги не любят ссориться на экране, боятся, что скандалы перетекут в реальную жизнь. Но мы с Женей оказались несуеверными. Совершенно об этом не думали, важнее всегда было другое — интересны нам роли или нет? Как только у нас начался роман, мы договорились: если что-то не понравится в жизни или на съемочной площадке, не будем жалеть друг друга, щадить, лучше выскажемся откровенно, чтобы помочь, поддержать.
По складу характера Женя отличался от меня, он часто повторял: «Если тебе плохо, почему не постараться остановиться? Ты же накаляешься так, что становится еще хуже». Муж оставался оптимистом, притом что пережил тяжелое детство. Мое было очень счастливым, и когда Женя рассказывал, как жестоко обращался с ним дед, я рыдала, не верила: не может такого быть! Тяжелым человеком был и Женин отец. Когда попытался унизить мужа, я за него заступилась. Все молчали, а я не могла, высказала Леониду Михайловичу все, что о нем думала, у нас были сложные отношения.
А Женя оставался, как мать, мягким и совестливым. Этим пользовались. Я просила: «Побереги себя, у тебя не такое крепкое здоровье. Нельзя быть таким добрым». Если бы он меня послушал! В итоге эти прекрасные качества укоротили ему жизнь. История известная, стоит ли ее повторять? Один телеканал предлагал солидную сумму, если соглашусь встретиться в эфире с дамой, пытавшейся разрушить нашу семью. Я отказалась. Мы с Федором решили не зарабатывать таким образом.
Жариков был прекрасным партнером. Работалось с ним замечательно, мы никогда не конфликтовали. Как старший и более опытный, он старался меня поддержать. Когда прочитала сценарий «Рожденной революцией», где героиня погибала, сразу сказала: «Я отказываюсь от роли, не хочу, чтобы она умирала». Женя уговаривал режиссера, чтобы он изменил финал. Тот возражал: «Поймите, не могут оба героя остаться в целости и сохранности при той обстановке в стране». Подключая мозги, я понимала, что он прав.
Уверена, что как актер Жариков раскрылся не до конца, ему помешала работа президентом Гильдии актеров кино. Он стал отказываться от интересных ролей. Когда Леонид Марягин предложил ему сыграть Сталина и Женя поначалу не хотел соглашаться, я сказала: «Все! Не могу смотреть, как ты предаешь профессию». Меня поддержал старший товарищ Михаил Андреевич Глузский: «Женя, пойми, ты нужен всем, пока занимаешь пост. Если уйдешь, с каждым годом рядом будет все меньше и меньше людей». Так и случилось.
Но вернусь к историям замечательных кинематографистов, с которыми мне посчастливилось работать. Режиссером самого известного моего фильма «Рожденная революцией» был Григорий Кохан. Он оказался зятем легендарного постановщика Киностудии Довженко Тимофея Левчука. Рассказы о нем не смолкают в актерской среде по сей день. Началось с того, что однажды меня вызвал к себе генеральный директор «Мосфильма» Сизов:
— Наташа, мне пришла правительственная телеграмма. Народный артист СССР, депутат Верховного совета Тимофей Левчук снимает фильм о Ковпаке. Ты знаешь, кто это такой?
— Толком нет, вроде бы герой Великой Отечественной.
— Так вот, Левчук снимает картину о партизанском движении под руководством Ковпака, он известная личность, Сталин вручал ему звезду Героя. Этому будет посвящено два или три фильма (в конце концов их набралось четыре), поскольку история разворачивается от Путивля до Карпат. В роли, которую предлагают тебе, снималась Галина Логинова, но Левчук ее отстранил — не знаю почему. Съемки вовсю идут под Киевом, завтра ты должна туда вылететь.
— Николай Трофимович, но я...
— Отказ не принимается! Сама понимаешь, правительственная телеграмма.
Добралась до Киева, и меня сразу же усадили в автобус, полный актеров-мужчин. Я ни с кем не была знакома, хотя там находились Юра Демич, который только что пришел в труппу к Товстоногову, Миша Кокшенов, красавец Иван Гаврилюк. Путь до съемочной площадки был долгим, мужики решили меня как-то растормошить, отрядили на это Кокшенова. Мишка всю дорогу рассказывал истории про Левчука, над которыми я хохотала в голос.
Вот например — снимали сцену: идет наступление, молодой парнишка должен был подбежать к Ковпаку и сообщить, что в деревню вошли фашисты, после чего тот отправлял его к своим. Левчук скомандовал: «Найдите мне хлопчика». Нашли, и режиссер стал его инструктировать:
— Подойди к Степанкову на расстояние винного перегару — снимать в лицо его нельзя, режиссер вчера перебрал. Он с тобой поговорит, после чего ты разворачиваешься и бежишь по полю.
— Куда бежать, Тимофей Васильевич?
— А вон туда, где кобель ссыть.
Так что к встрече с народным артистом я была подготовлена. Обычно он подходил и как бы невзначай клал мне руку на грудь. Все, кроме меня, Левчука боялись, а я как хрясну его по руке:
— Тимофей Васильевич, как вам не стыдно, зачем вы меня щупаете?!
— А что такое, у тебя там ничего нет.
Меня он выделял. Когда актерам задерживали выплату суточных, к Левчуку посылали меня.
— Тимофей Васильевич, ребятам хлеба купить не на что.
— Иди в другую комнату, зовите сюда Чужого.
На картине работал директор с такой фамилией. Он являлся и огребал по полной. Процитировать Левчука не могу, запикать его речь в журнале не представляется возможным: «Чтоб гроши были завтра же!»
Левчук любил тех, с кем работал. Подъезжал за мной в гостиницу:
— Наталка, поедешь в моей машине.
— Тимофей Васильевич, куда же я сяду? Впереди вы, позади Степанков и оператор Плучек.
— Ну, ты худенька, сколько тебе там трэба того миста?
Выехали за город, Левчук дает указание водителю: «Коля, остановись, вытаскивай скатерть-самобранку».
Коля накрывает поляну, ставит бутылку коньяка, достает тонкие стаканы. Левчук пил исключительно дорогой коньяк. Разливают всем, мне – чуть-чуть.
Говорю:
— Тимофей Васильевич, когда работаю, я не пью.
— Наталка, Коля тоже не пьет — он за рулем. Плучеку выставлять камеру, ему налили немного, не так, как Степанкову, у которого есть время протрезветь.
— А мне зачем?
— А тебе за компанию.
— Я не могу.
— Ну тогда и мы пить не будем.
Время идет, никто никуда не торопится. Мне приходится пригубить коньяк. Левчук хлопает в ладоши:
— О, Надежда Алексеевна спросит «С кем пил?», а я скажу — «З Наталкою».
Жены он боялся панически.
В один из дней съемки переместились на Днепр. Левчук стоял на плоту посреди воды, руководил процессом. Вдруг в мегафон скомандовал: «Повернуться усем от плота, режиссер буде отливаты».
Когда градус неприличия зашкаливал, пыталась взывать к совести:
— Тимофей Васильевич, так нельзя!
— Я тридцать семь лет Тимофей Васильевич, я хо?чу...
— Надо говорить хочу?.
— Хорошо, так вот, Наталка, я хо?чу...
По сей день вспоминаю его по-доброму. Меня он щадил, знал, что параллельно снимаюсь еще в четырех картинах.
Коллеги нередко упрекают молодых актеров в отсутствии профессионализма. Мне в этом смысле везло. В «Русской наследнице» снималась с Никитой Емшановым. Работали в самом центре Москвы. Автобус, где мы переодевались, был припаркован рядом с трамвайной остановкой. Моя героиня в очередном эпизоде была одета в халат, накинутый на ночную рубашку. Так я и выскочила на улицу, углубившись в текст роли, и совсем не понимала, почему выходящие из трамвая люди окидывают меня какими-то странными взглядами. Стою, и вдруг навстречу бежит Никита. А я видела его в «Штрафбате», подумала еще: какая интересная внешность, его ни с кем не перепутаешь. Никита поравнялся со мной и остановился как вкопанный:
— А я знаю вашу маму!
— Откуда?
— Я недавно с ней снимался! — и побежал дальше.
Долго не могла понять, кого он имел в виду. Позже выяснилось, что Емшанов работал с Галиной Польских и почему-то посчитал, что она моя мама.
Финал еще не сняли, когда пришло трагическое известие: Никита с девушкой ехал из ночного клуба и влетел в стойку Самотечной эстакады... Автомобиль искорежило, спасателям пришлось вырезать их оттуда. Увидела в новостях кадры жуткой хроники, и меня накрыло. Долго приходила в себя. Как много он мог еще сделать, как рано ушел!
Когда получила такое же известие о Саше Дедюшко, шарахнуло давление, меня даже не хотели пускать на прощание.
Мы познакомились на съемках фильма «Парни из стали». Вообще-то я не поклонница кровавых историй, но режиссер Мурад Алиев меня уговорил: «Тема очень важная, в криминальных разборках погибло много молодых людей, может, наша история кого-то остановит, заставит задуматься о будущем». И я согласилась. По сюжету моя героиня умирала, меня даже попросили дать фото, которое поставят на бутафорскую могилу. Категорически отказалась, сказала, что в таком случае уйду с проекта. Тогда режиссер порешал что-то с продюсером Денисом Евстигнеевым и пообещал: «Сделаем так, что будет не совсем понятно, что с ней произошло».
Снимали на Кипре, там я и подружилась не только с Сашей, но и с его женой Светой и их сыном Димочкой. Когда сидели в одной гримерной, Дедюшко терзал меня вопросами, как переношу популярность. Эта тема его страшно волновала, я понимала: парень мечтает прославиться.
У него сложились не самые радужные отношения с партнершей Настей Цветаевой, которая играла мою дочь и его любовь. Я в это не вмешивалась: взрослые люди, сами разберутся. Замечала только, что отыграв с Сашей в постельной сцене, Настя мчалась под душ, так ей это было противно.
Мне нравилась Света. Она снималась в рекламе, у нее наконец-то начала выстраиваться карьера. В рекламе снимался и Димка. Звонил мне по телефону:
— Наташ, ты свободна?
Фоном доносился голос Светы: «Не грузи Наташу, у нее и без тебя много дел».
— Димочка, что ты хочешь сказать?
— Сегодня по телику будут показывать рекламу сока, я там помидор!
Смотрела, потом звонила ему, хвалила.
На Кипре мы жили в одной гостинице. Я забыла будильник, попросила: «Дим, буди меня каждое утро». В моем номере был огромный балкон, а у них — маленький. Димка являлся утром, просил: «Наташ, можно я побегаю по твоему балкону?» Рядом за стенкой жили немцы, которые курили и орали по ночам, мне даже однажды пришлось их утихомиривать. Так что разрешала парнишке все: «Накручивай километры сколько захочешь и обязательно кричи как Чингачгук». Он не кричал, но бегал. За завтраком Димочка брал два ломтя хлеба и намазывал их для меня повидлом. Я обещала, что непременно их съем, но позже.
Видела, что в отношениях Саши и Светы не все гладко. Курсировали слухи, что у Дедюшко случился роман с партнершей по «Танцам со звездами». Когда ребята приглашали меня в бар, шла, но посидев минут пятнадцать, исчезала, поскольку считала, что им надо побыть вдвоем. Они прекрасно танцевали, глядя на эту красивую пару, я получала удовольствие.
Мы часто гуляли со Светой и их сыном. Если Саша был свободен, присоединялся к нам, учил Димку прыгать с высокого парапета: «Мужчина не должен ничего бояться». Я, опасаясь за здоровье ребенка, вмешивалась: «Ну зачем ты с ним так жестко? Он умненький, сообразительный, придет время — всему научится».
Однажды объявили: у всех свободный день. Оператору Вадиму Алисову нужно поснимать видовые куски в Пафосе, где Афродита вышла из пены морской, кто хочет, может поехать за компанию.
Легенду о том, что вошедший в море у скалы Афродиты омолодится, рассказывают всем туристам, и я, конечно, сразу же погрузилась в воду. А там каменистое дно и сильные волны. Несколько раз пыталась выбраться на берег, но меня относило в море, к тому же камни шарахали по ногам. В какой-то момент осознала, что не доплыву, стала звать на помощь.
Люди из группы стояли на берегу, кто-то курил, кто-то трепался, шум волн заглушал мои крики. И только Димка, бегавший у самой воды, понял, что происходит. Стал кричать: «Папа, папа, Наташа!..» и показывать на меня. Дедюшко бросился и буквально вырвал меня из воды, где могла утонуть на глазах у всех. Ноги были разбиты, хорошо, захватила с собой пузырек йода. На следующий день выезжали на съемки, когда доковыляла до автобуса, кто-то пошутил: «Сейчас совершенно омолодившаяся Наталья Гвоздикова медленно войдет в наш автобус».
Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы Саша меня не спас! А себя и свою семью он не уберег. Ребята погибли в автомобильной катастрофе — все трое, сразу... Лежат на одном кладбище с Женей, навещаю их, когда хожу на могилу мужа. На память о них храню открытку, где Света написала адрес их коммуналки и телефоны. В отдельной квартире им так и не довелось пожить...
С тех пор не соглашаюсь играть в проектах, где моя героиня умирает. Недавно предложили такой антрепризный спектакль. Хорошая пьеса, но я отказалась.
Как по другой причине не стала сниматься в «Экипаже» в роли, которую в итоге сыграла Елена Коренева. Помните, Александра Яковлева приходит к Леониду Филатову, а у того в постели полуголая Коренева? «Я не буду раздеваться», — предупредила режиссера. И Александр Митта не здоровается со мной по сей день.
По складу характера я человек, сложно идущий на компромисс, хотя с возрастом стало полегче. Но есть вещи незыблемые: никогда не пойду против принципов, которые заложили в меня родители. Мне были не нужны отношения с мужчиной на разок, когда упали друг другу в объятия и назавтра разбежались. Это не для меня, хотя и не осуждаю тех, кто думает и поступает иначе.
По похожей причине на съемках картины «Город первой любви» у меня возникла проблема с режиссером Борисом Яшиным, который начал оказывать мне навязчивые знаки внимания. Съемочная группа все видела, понимала, как мне тяжело, поддерживала. Я не раз сбегала ночевать к ассистентке, поскольку «ухажер» то стучался в мой номер, то всю ночь названивал по телефону. Естественно, я ухаживаний не приняла, чем усугубила свое положение. Гасить конфликт приезжал главный редактор «Мосфильма». Впрочем, моя принципиальность мне же и аукнулась: мою роль озвучила в итоге совсем другая артистка.
Юра Кузьменков, с которым снималась в «Большой перемене» и еще двух картинах, мне симпатизировал. По сюжету все как одна мои героини не отвечали ему взаимностью. «Если ты дашь мне отлуп еще раз, не знаю, что сделаю!» — грозился Кузьменков. Однажды шли по Остоженке после репетиции антрепризного спектакля о Шаляпине, задумывали, что делать дальше. Юра горел новым проектом:
— Нам надо только привлечь пару молодых актеров.
— Юра, я не против! У тебя такой опыт, мы знаем друг друга.
Поклонники подходили и говорили: «Как же мы рады, что вы вместе!»
Проект так и не состоялся, Юра рано и неожиданно ушел...
На экране я целовалась всего дважды — c Мишей Кононовым в «Большой перемене» и с Левой Прыгуновым в «Опасных друзьях». С Мишей мы не были знакомы, а с Левой снимались в третьем фильме. В первом — «Петр Рябинкин» — играли мужа и жену, которые всю картину ругались. Правда расстались мы с Прыгуновым в хороших отношениях. На «Рожденной революцией» Левка стал откровенно ухаживать, не зная, что у нас с Жариковым начался роман. Когда узнал, обиделся: «Я вожу ее в ресторан, а она выходит замуж за другого». В «Опасных друзьях» мы должны были сниматься в постельной сцене, режиссер Владимир Шамшурин на этом настаивал. «Я не лягу в постель с Прыгуновым. Сцену тогда выкинет цензура, а она важна для сюжета», — убеждала я. Ограничилась тем, что сидела на краешке кровати, за что Володька меня наказал — порезал роль при монтаже до такой степени, что она стала эпизодической.
Но наш с Левой поцелуй остался и получился красивым. Снимали в парке у Новодевичьего монастыря, у пруда с лебедями. Когда Прыгунов ко мне наклонялся, умирала от хохота, хоть ты тресни. Испортила несколько дублей.
Мы с Левой остались друзьями. Хорошо, что не совершили ошибок. Я была знакома с его первой женой, которая погибла. Знала маленького сына Ромку, маму, была вместе с Левой у нее в гостях во время кинофестиваля в Алма-Ате.
Я могла бы рассказать о многих мужчинах, партнерах по съемкам, которые проявляли ко мне интерес, окружали вниманием. Кого-то уже нет, но остались их дети, внуки, ради памяти этих людей лучше помолчу. Я не разбила ни одной семьи. Как бы сильно человек ни нравился, когда узнавала, что у него есть ребенок, симпатия заканчивалась.
Что бы ни случалось в моей жизни, я счастливый человек. У меня хорошая семья, друзья, близких людей не так много, но они есть, а я есть у них.
Подпишись на наш канал в Telegram