Нас с мужем вела сама Судьба. Оглядываясь назад, вижу, что все события, которые мы пережили за наши общие восемнадцать лет, будто сплетены в один узор. Мне кажется, что я появилась на свет специально для Владимира Абрамовича...
— Мы прожили вместе ровно восемнадцать лет. Пятого марта 2019-го отметили очередную годовщину, выпили дома по бокалу любимого просекко, а девятого марта мужа не стало.
Эти годы пролетели как миг. Я сказала в тот наш последний праздничный день: «Знаешь, все как будто вчера случилось... Жизнь такая стремительная».
Наверное, если дни человека наполнены хорошими и интересными событиями, они и проносятся быстро. Когда тянешь лямку, время ползет медленно.
Наша история началась много раньше, еще в 1988-м... Если вы помните, в советский период седьмое ноября было праздничным днем. Следующий день был тоже нерабочим, поэтому решили с подругой пойти в театр.
Мне было двадцать три, я училась на вечернем отделении в Московском областном педагогическом институте имени Крупской на факультете иностранных языков, изучала английский, жила в подмосковной Апрелевке и ездила на занятия через станцию метро «Киевская». Там, прямо в метро, стояла будка театральной кассы, и мы с подружкой решили подготовить себе культурную программу. Увидели афишу спектакля «Будьте здоровы» Театра Вахтангова, и я вспомнила, что друзья — заядлые театралы — хвалили эту постановку. Кассирша сообщила, что в главной роли Этуш, и выложила перед нами два билета в первый ряд. Пятое и шестое места.
В то время в самом театре на Арбате ремонтировали люстру и спектакль проходил в ДК имени Горбунова. Вот тут судьба меня и настигла!
Как оказалось впоследствии, Владимир Абрамович играл этот спектакль в очередь с Шалевичем и в тот день мог играть именно он. Но как я уже говорила — судьба! Восьмого ноября на сцене оказался Этуш. Довольно продолжительные мизансцены с ним были слева, как раз перед нашими с подружкой глазами.
Такой большой артист рядом — только руку протяни! И все же это не было любовью с первого взгляда. Вернее так: я влюбилась, но не во Владимира Абрамовича, а в Театр Вахтангова. Захотелось посмотреть и другие постановки. С того дня стала завсегдатаем, некоторые спектакли пересматривала по несколько раз. Так продолжалось три года подряд. За это время я успела познакомиться со всеми работниками театра, меня уже узнавали в в лицо.
Очень часто кассирша театра повторяла: «Обязательно посмотри «Закат» по Бабелю! Великолепный спектакль с потрясающей музыкой Журбина».
Но как-то не получалось. И вот двадцать второго февраля 1991 года наконец купила билет. В тот вечер я увидела Этуша в другом амплуа. Он играл Арье Лейба, раввина. Сцену не покидал все два с лишним часа — то читал отрывки из Торы, то пел, причем а капелла и в движении — с проходом от одной кулисы к другой. Физически это непросто.
До этого я воспринимала любимого актера, как и большинство зрителей нашей страны, как комедийного. А тут драматическая роль. Я была сражена наповал, играл он потрясающе! На «Закат» приходила еще несколько раз. Смотрела только на Этуша, даже не сразу заметила, что кроме него на сцене, оказывается, еще много других актеров.
В конце спектакля все они выходили на авансцену, садились перед зрителями, и Владимир Абрамович завершал спектакль словами: «Эту историю рассказал вам я — Арье Лейб, раввин с Молдаванки». И участники подхватывали нараспев: «Молдаванка, Молдаванка! В перстенечках оборванка...»
Забегая вперед, расскажу, как однажды он оговорился и произнес: «...раввин с Мандавалки». И хор подхватил: «Мандавалка, мандавалка...»
В тот раз Владимир Абрамович страшно рассердился, думал, что он-то сказал все правильно, а коллеги нарочно пропели не то. Эту историю рассказывает Юля Рутберг в книге «Наш Этуш», которая скоро появится на прилавках книжных магазинов.
— Лена, после «Заката», испытывая сильные эмоции, вы хотя бы подошли к любимому артисту?
— Нет. Продолжала дарить цветы, и все. Мысли не было познакомиться. Хотелось знать о нем больше — это да. Но в то время не было Интернета и источниками информации выступали журналы, газетные подшивки. Не помню, когда и как я узнала, что Владимир Абрамович воевал. По крохам собирала о нем информацию. В девятнадцать лет, несмотря на бронь, Этуш ушел на фронт добровольцем: воевать и если понадобится, умереть. Он рассказывал, что решение пришло во время спектакля «Фельдмаршал Кутузов». Этуш выходил на сцену в массовке, насчитал в зале всего тринадцать человек и понял: сейчас артисты стране не нужны. Нужны солдаты.
Вначале меня поразил масштаб его актерской личности, потом, все больше и больше узнавая биографию Этуша, я постепенно осознала — это не только большой артист, но и мощный человек. Глыба! Скала!
— Есть такое выражение: если вам нравятся картины художника, не знакомьтесь с ним самим!
— Это верно, потому что очарование может смениться разочарованием. В случае с Владимиром Абрамовичем это правило не сработало. В очаровании прожила всю жизнь. Повторюсь: он был велик не только как артист, но и как человек.
— Лена, когда же вы решились подойти к любимому артисту?
— Лет через пять, после какого-то спектакля как обычно преподнесла цветы, но не сразу поехала домой, а подошла к служебному входу у седьмого подъезда. Владимир Абрамович вышел, увидел меня и сказал игриво:
— Ваше внимание меня настораживает.
— А зря, — ответила я строго — я не безработная актриса. И в Щукинское училище не собираюсь поступать — мне уже поздно. Так что не настораживайтесь.
Он рассмеялся, его как будто отпустило. А дальше... Все шло своим чередом. Меня уже узнавали служащие театра, в билетной кассе мне как поклоннице Владимира Абрамовича оставляли билет в первый ряд на двенадцатое место. Или сажали на стульчик там же, по центру.
— Какие душевные люди работают в Театре Вахтангова!
— Да, все очень тепло ко мне относились. Даже сейчас воспринимают как свою, как члена команды. Тогда обо мне уже многие знали, были в курсе, что работаю учительницей английского языка, что приезжаю из Апрелевки. Позже Владимир Абрамович рассказывал, что когда по каким-то причинам я отсутствовала, его спрашивали: «Где твоя Лена?»
«Твоя» — это в шутку, отношения были платоническими.
Иногда артисты во время спектакля незаметно для других махали мне рукой или подмигивали.
— Однозначно считали своей!
— Да, мне Владимир Абрамович однажды сказал, что когда мы поженились, его коллеги говорили — «взял из своих», не «из публики». Есть в театре такие выражения.
— О чем вы, молодая тогда девушка, мечтали?
— Плыла по течению: как есть — так есть. Скажу откровенно: о том, чтобы связать жизнь с любимым артистом, не думала. Он был женат. И в других мужчин я не влюблялась. Даже когда от достойных парней звучали предложения руки и сердца, отказывала. Не было желания видеть кого-то из них рядом с собой.
Я была поклонницей Этуша с 1991 года, а стали вместе жить только через десять лет.
— Когда вам уже было уже за тридцать.
— Да. У меня была своя жизнь, работа, которую я очень любила. До сих пор вспоминаю то время с благодарностью. Даже периодически встречаюсь с бывшими учениками. Первый год, когда мы уже поженились, я продолжала несколько раз в неделю ездить в Апрелевку. Из школы сразу уволилась, но занималась с детьми как репетитор.
— Вы оставили работу по просьбе мужа?
— Это было нашим обоюдным решением. Чтобы Владимир Абрамович мог служить искусству, я должна была положить к его ногам всю себя, без остатка. По-другому никак. Если любишь человека, то очень хочется облегчить ему жизнь, верно? Школу, которая мне давала живое общение, заменил театр. Это же энергия, мощь! Со дня нашей свадьбы мы с Владимиром Абрамовичем не разлучались практически ни на час. Во всех гастрольных поездках, на репетициях, спектаклях я была рядом с ним. Триста шестьдесят пять дней в году, двадцать четыре часа в сутки...
За эти восемнадцать лет я поняла, что на одной любви семью не построить. Экзюпери сказал: «Любить — это не значит смотреть друг на друга. Любить — значит смотреть вместе в одном направлении».
Мне всегда было интересно наблюдать за тем, что делает Владимир Абрамович, и участвовать в этом. Его жизнь стала моей. Не искусственно, а так вышло само по себе.
Я прагматик, но при этом точно знаю, что нас с мужем вела сама Судьба. Оглядываясь назад, вижу, что все события, которые мы пережили за наши общие восемнадцать лет, будто сплетены в один узор и разрушить рисунок не получилось бы. Скажу больше: мне кажется, что я появилась на свет специально для Владимира Абрамовича... Наверное, кто-то там, наверху, так решил. Теперь, когда его нет, моя роль — сохранить память о нем.
— Лена, вас с мужем разделяло больше сорока лет. О чем разговаривали в самом начале отношений?
— Уже и не вспомню. Часто после спектакля Владимир Абрамович на служебной машине подвозил меня к метро «Киевская», откуда я ехала на электричке домой. Минут двадцать было на то, чтобы о чем-то поговорить. Чаще он меня расспрашивал: как живу, чем занимаюсь, о моих учениках.
Пару раз я приезжала в Щукинское училище на студенческие спектакли, заходила в его ректорский кабинет.
— Никаких шагов к сближению взрослый мужчина не предпринимал?
— Ну а какие могли быть шаги у женатого? Владимир Абрамович был человеком с внутренним стержнем и четкими принципами.
Двенадцатого декабря 2000 года, через три месяца после смерти жены, он пригласил меня к себе на дачу. За рулем был сам. С той поездки начался новый этап отношений. В тот день мы попали в серьезную аварию. Неслись по бетонке на большой скорости, он не справился с управлением и влетел в столб. В последний момент я поняла, что сейчас произойдет, и крепко уперлась ногами в пол. Машину развернуло вокруг столба именно моей стороной, и дальше мы покатились по склону, а потом трижды перевернулись. Ощущения незабываемые, я вам скажу! И единственная мысль: «Конец». Словцо вырвалось позабористее, как вы понимаете.
Когда очнулась и повернулась в сторону Владимира Абрамовича, увидела, что он сидит с закрытыми глазами. Не сразу поняла — жив ли. Дверь заклинило, но через стекло увидела бегущих в нашу сторону людей. В голове возникла картинка, как обычно бывает в кино: машина переворачивается и взрывается. На счастье, этого не случилось. Но пока нас пытались вытащить, почувствовала, что зубы изнутри как бы срезали слизистую верхней губы и она повисла. Пришлось засунуть ее обратно языком и прижать к зубам. Вроде приросла.
До сих пор на лице остались шрамы, если присмотреться. Но самое главное — травмировался позвоночник. У Владимира Абрамовича не оказалось ни единой раны, кроме сломанной ключицы. Приехала скорая, отвезла нас в больницу. Новый год отмечали не вместе. Тридцать первого декабря Владимир Абрамович навестил меня дома, в Апрелевке, и уехал. А в начале марта он вдруг заболел.
Рано утром раздался телефонный звонок: «Лена, мне так плохо, приезжай, пожалуйста».
Машины у меня не было, поэтому добиралась долго. Когда приехала, обнаружила его в очень плохом состоянии: грипп, высокая температура. Несколько дней ухаживала, а потом как в фильме «Покровские ворота»: «Оставайтесь, Савва Игнатьевич!»
С этого момента мы стали жить вместе. Год не расписывались. В Апрелевке у меня осталась трехкомнатная квартира, я переехала к Владимиру Абрамовичу. И ровно через год, пятого марта, мы поженились.
— Предложение прозвучало романтично?
— На колено не вставал, миллион алых роз не дарил. Хотя он был ласковым и внимательным, никогда я не была обделена вниманием. Но Владимир Абрамович не был сентиментальным. Порядочным — да! Всю жизнь думал, как будет лучше МНЕ, а я — как будет лучше ЕМУ. Часто заговаривал на тему, как буду жить без него. Беспокоился...
Расписались в Черемушкинском отделении ЗАГСа. Торжеств особых не устраивали. Взрослые уже люди — мне тридцать шесть, ему семьдесят девять. Собрались с друзьями в ресторане и отпраздновали.
— Как ваше окружение отреагировало на новость о том, что вы выходите за Этуша?
— Родителей и бабушки уже не было в живых, а друзья шутливо говорили: «Смотри не посрами нашу Апрелевку!» Они видели, что я очень его люблю, и радовались.
Недоброжелательного отношения не встречала. Кстати, Владимир Абрамович очень любил компанию моих апрелевских друзей, мы не раз приезжали в Подмосковье, встречались с ними.
— Его не смущала разница в возрасте?
— Владимир Абрамович очень любил общение с молодыми: тридцать — сорок — пятьдесят лет. У него менталитет был не стариковский — на катере прокатиться, в волнах покувыркаться, на снегоходе промчаться. Сидеть на завалинке в тулупе — это не про него. Хотя он непросто сходился с людьми, но к тем, кто ему нравился, тянулся. Он очень любил жизнь во всех ее проявлениях.
В 2007 году мы сделали в Италии уникальную операцию на сердце, которая продлила качественную жизнь Владимира Абрамовича. Оперировал доктор, входящий в пятерку лучших врачей ангиопластики в мире, профессор Коломбо. Я переслала туда документы, и вскоре мы получили вызов в Милан. Наши врачи в то время ничего, кроме поддерживающего консервативного лечения, предложить не смогли. Говорили: «Живите так».
Но речь шла о качестве жизни! На следующий день после четырехчасовой операции он уже встал и предложил прогуляться. Мы вышли на улицу. От былой одышки не осталось и следа. Ходили туда-сюда, разговаривали.
После выписки мы решили навестить итальянских родственников. С определенной опаской я спросила доктора — можно ли на море.
— Нужно!
— А если муж захочет бокальчик игристого?
— Дать!
Я ожидала запретов, жесткой регламентации, правил, но от итальянского профессора их не последовало. Надо жить красиво! Вот мы и жили... Ясно, что литрами вино муж не пил. Он вообще никогда не увлекался алкоголем.
Нашими ангелами-хранителями долгие годы были Абрам Львович Сыркин, светило кардиологии, и моя подруга — великолепный терапевт Инта Валентиновна Ларина. Они тоже никогда не запрещали своему именитому пациенту есть и пить то, что хочется. В разумных пределах. При том что разных тяжелых хронических заболеваний было полно. Но все равно в будущее Владимир Абрамович чаще всего смотрел оптимистично.
Хотя иногда все же прорывалось:
— Я устал жить...
Меня это расстраивало и обижало до слез:
— Вовуша! Как ты можешь ТАК говорить?! У тебя все есть — получай удовольствие от каждого дня.
Моя подруга-врач в таких случаях говорила: «Лена, вспомни, сколько ему лет...» Но я не хотела думать на эту тему и отказывалась поддерживать разговоры на миноре. В последнее время повторяла ему: все идет из головы, поэтому давай смотреть не назад, а вперед. Не концентрироваться на сегодняшнем плохом самочувствии, а строить планы. Та-ак! Куда бы поехать летом? К племяннице в Италию? Отлично. Начинаем искать билеты, созваниваться с Катей и мечтать, как по утрам будем ходить на море, сидеть в тени, есть мороженое, пить холодное игристое.
Или — ой, какая интересная пьеса попалась! Будем думать о новой роли.
Разные пессимистические темы пресекала на корню. Говорила: не жди от меня сочувствия, когда начинаешь разговоры про «пора помирать». В любых начинаниях «за жизнь» — я с тобой!
Думала, что до столетия мы точно доживем... Говорила: «Мы должны обойти Зельдина!» В идеале — Бориса Ефимова, который прожил почти сто восемь лет.
Была такая надежда...
Владимир Абрамович был жизнелюбом. Ему все было интересно. К нам до последнего приходили в гости друзья, забегали соседи. Мы выходили на разные мероприятия. Шутили: «Оденемся красиво! Пойдем на людей посмотреть, себя показать». Последний раз вышли на юбилей Василия Ланового, всего за месяц с небольшим до смерти мужа. Конечно, как раньше он уже не мог долго общаться, уставал.
Чаще муж передвигался на коляске, которую везла я, но неходячим он не был. На небольшие расстояния ходил, а коляска помогала не бояться, что он устанет и не сможет идти.
— Не комплексовал по этому поводу?
— Психологически сдавать позиции трудно. Первый раз было сложно уговорить хотя бы попробовать. Я упрашивала начать с аэропортов: это же так утомительно — бегать по длинным терминалам. Показывала на молодых, которые по разным причинам сидели в инвалидных колясках: «Ну посмотри! Они же не стесняются».
Однажды удалось его уломать: он сел и сразу понял — красота! Можно силы беречь.
Коляска помогала нам в путешествиях, мы любили летать в Европу. Позавтракаем в отеле и до обеда уходим гулять. Обедали в уличных кафе. Закажем по бокальчику вина и сидим глазеем по сторонам: что вокруг, кто куда пошел. Мы наслаждались жизнью! Последние четыре года с нами ездил Миша, друг семьи. Помогал управляться в дороге, оставался с Владимиром Абрамовичем, когда я уходила в магазин за продуктами. Как-то после отпуска, который мы провели в доме племянницы и ее мужа в Италии на море, их соседи восхищенно сказали: «Как твоего дядю его дети любят! Как они за ним ухаживают!» Это о нас с Мишей. И Катя, давясь от хохота, стала объяснять соседям, что мы вовсе не его дети.
— Вас не задело?
— Нет. Откуда людям знать, что мы супруги? Разницы больше сорока лет, конечно, не скрыть. Мы и не старались. Наоборот, слова незнакомой синьоры порадовали. Значит, даже со стороны были видны сердечные отношения между нами. Но сам Владимир Абрамович, думаю, переживал на эту тему, потому что не раз спрашивал:
— Ты не стесняешься меня?
— Да ты что?! Я горжусь, что у меня ТАКОЙ муж!
Статный, видный, всегда одетый с иголочки — красавец! Он не был стариком, понимаете? До последнего своего дня он был МУЖЧИНОЙ.
Вот это и было моей задачей: заниматься мужем и его здоровьем. Он, к примеру, ездил на американском трехколесном велосипеде для взрослых или — если непогода — крутил педали на велотренажере трижды в день по пятнадцать минут. Плавал в море или бассейне, каждый день проходил тысячу шагов. Не по улице — так по дому. Почти до девяноста лет сам водил машину. С трудом уговорила его перестать садиться за руль. Мы поменялись местами... Ему нравилось, как я вожу. Говорил, что гордится. Я отвечала: «Еще бы! Ведь ты сам меня научил!»
Подшучивал над гаджетами, называя планшет доской: «О! Опять с доской сидит!» С удовольствием читал на этой самой «доске», когда я находила что-то интересное. Кстати, читал без очков.
Он легко срывался с места, откликался на интересные предложения. Когда я звала посмотреть какое-нибудь нашумевшее кино, которое горячо обсуждали в Сети, с удовольствием подключался. Приведу еще такой пример. Мы оба любили Мирей Матье. Когда она выступала где-нибудь в Европе, покупали билеты и летели на ее концерт. Кстати, Мирей и Владимир Абрамович были знакомы, и она оказалась одной из первых, кто мне позвонил, когда мужа не стало, выразила соболезнование и поддержку...
Знаете, я только недавно осознала, до какой степени не принадлежала себе. Вся моя жизнь была подчинена мужу и его интересам. Это я говорю не в ключе «Ах, какая я бедная-несчастная!», а чтобы было понятно — сейчас мне удивительно новое состояние: с трудом учусь жить для себя.
С подружками встречалась у себя же в доме, чтобы не оставлять мужа одного. Куда-то ехать посидеть в кафе и поговорить «о своем, о девичьем», как любят многие женщины, не было никакой потребности.
Даже когда мы находились на даче и Владимир Абрамович уходил днем в спальню отдохнуть, бегала каждые двадцать минут проверять: не проснулся ли, может, что-то нужно?
Соседи, с которыми мы дружим, не дадут соврать: такого, чтобы я зашла в гости и задержалась дольше чем минут на двадцать, не было. Все встречи и разговоры происходили, только если муж рядом.
— Лена, вы часто говорите «мы». Будто ощущаете себя единым целым. И все же, вы скорее были капитаном или гребцом?
— Почти до последнего капитаном был муж. Главой семьи, стержнем. Ключевые решения всегда принимал он. Роли поменялись только в самое последнее время. Мы были едины. Так бывает, когда встречаются две половины одного целого. Конечно, пришлось привыкнуть к его вспыльчивости. Ну чего вы хотите? Актер, темпераментный мужчина.
При этом он любил меня так, что получаса не мог вытерпеть, если я куда-то уходила. С ума сходил! Так же, как и я. Когда его клали в больницу, я занимала соседнюю койку. И представить себе не могла, что останусь дома. Где он, там и я — его жена.
Как-то раз у него проходил показ в училище, а я поехала на медицинское обследование. Договорились встретиться уже дома. Сказала: «Закончишь, иди домой, я приду как только освобожусь».
Владимир Абрамович освободился раньше, по привычке позвонил в дверной звонок и насмерть перепугался, когда я ему не открыла. Со страху забыл о ключах, о договоренности, о моих делах. Побежал в отделение милиции напротив дома, поднял всех по тревоге, потребовал объявить розыск. Они там обалдели, старались успокоить: да объявится ваша жена!
Когда я наконец вернулась, опутанная проводами холтеровского монитора, он был страшно напуган, лицо белое, руки трясутся.
— При том что он, вероятно, был вполне самостоятельным?
— Конечно, мог поставить чайник, сделать себе бутерброд. Но муж очень боялся того, что со мной что-то случится. Он не пережил бы!
— В вашем «мы» еще звучит интонация матери. Так женщина часто говорит о ребенке: мы ходим, мы читаем...
— Владимир Абрамович первое время звал меня Мамкой. Однажды оговорился: «Мумка». И нам обоим так это понравилось, что Мумка закрепилась. При этом между нами не было отношений «мама — сын». Партнеры — да.
— Лена, меня удивило то, что на памятнике ваша с ним совместная фотография... Вы не суеверны?
— Нет. К тому же я получила благословение батюшки. Он сказал: «Делайте, как просит душа» Знаете, такое решение мужа — быть захороненными вместе — для меня оказалось очень важным. В 2003 году он установил памятник на Новодевичьем кладбище, который и сейчас там стоит. Это семейное захоронение — родители Владимира Абрамовича, его бабушка и тетя, все вместе. Теперь с ними и он...
Согласитесь, имеет значение не только то, с кем ты проходишь земной путь, но и с кем хочешь перенестись в вечность. С самого начала, когда Владимир Абрамович обдумывал идею памятника, предполагал, что делает его для нас двоих. В нише углубление для двух урн с прахом, на камне он собирался выгравировать наши профили. Передал художнику фотографии для эскизов, но Владимиру Абрамовичу не понравилась его работа. Слишком буквально, в лоб, а он хотел легкий условный набросок, хотя и с узнаваемыми чертами.
Прошлой весной, когда я разбирала комнату мужа, все эти рисунки, чертежи и сами фотографии нашла.
Волшебная сила «Фейсбука*»! Через Сеть познакомилась с художником Сергеем Загаровским, которому удалось воплотить замысел мужа. Хотя изначально он тоже нарисовал портрет с точным сходством. Но потом все же понял идею и сделал именно так, как представлял Владимир Абрамович.
— А ваш профиль получился?
— Я решила использовать нашу совместную фотографию. Какой уж у меня профиль? Ничего выдающегося.
— Вы сказали, что памятником Владимир Абрамович занялся в восемьдесят лет. И прожил после этого еще шестнадцать. Лена, он думал о неизбежном?
— Думал... Как я уже сказала, очень долго он оставался в отличной физической форме. Когда-то я рассказала ему, как умерла моя бабушка, и Владимир Абрамович сказал, что завидует ей. Не всем Бог посылает такую счастливую легкую смерть. Бабуля, которая меня растила, дожила почти до восьмидесяти пяти. Однажды ей стало плохо, я вызвала скорую. Врач ничего страшного не заметил. Две последующие ночи я ее сторожила, а днем работала в школе, причем в две смены. От усталости на третью ночь заснула, а когда утром заглянула к ней в комнату, увидела бабушку, замершую на стуле у окна. «Легкой жизни я просил у Бога, легкой смерти надо бы просить».
Так вот, Владимир Абрамович ушел легко. Это мне плохо, тяжело, ужасно... Но когда спрашиваю себя, хотела бы, чтобы муж жил, но стал бы лежачим, с угасшим сознанием, понимаю: «Наверное, нет».
Я хочу, чтобы когда придет мой черед покинуть землю, за мной пришел бы именно он. Взял бы за руку и сказал: «Пойдем со мной».
— Лена, Владимир Абрамович сумел вас обеспечить?
— Конечно. Он очень волновался, как я буду жить без него, поэтому все восемнадцать лет нашего официального брака мы откладывали все, что зарабатывали. Не крохоборничали, позволяли себе удовольствия. Но, скажем, до 2017-го ни разу не покупали билеты в бизнес-класс, только в эконом. Считали, что лучше деньги отложить. Иногда нас пересаживали на места получше. В последние два года уже тратились на комфортный перелет.
— Насколько был занят в театре в последние годы народный артист СССР?
— Играл в Театре Вахтангова четыре спектакля — это раз восемь в месяц. Гастролировали с антрепризой.
Когда мы еще ездили на гастроли, Владимир Абрамович был моложе и сильнее и совершенно не мог обходиться без работы. В какой-то момент я убедила его потихоньку снижать нагрузку. Тридцать первого декабря 2018-го он вышел на сцену в последний раз, это произошло за два месяца до смерти.
— Какие главные черты были присущи вашему мужу?
— Совершенно не терпел подлости. Мог в лицо сказать: «Вы — подлец!» и не подать руки. Ему не нравились глупые люди, болтливые. Он и сам был не особенно разговорчивым, но если чувствовал родственную душу, приоткрывался. Не переносил людей без чувства юмора.
Его и боялись, и любили. Он был строгим, даже грозным. Занимал ректорское кресло Щукинского училища шестнадцать лет. И все же боязнь учеников исходила из уважения. Полистайте книгу «Наш Этуш», которую я уже упоминала. Друзья, коллеги, ученики Владимира Абрамовича рассказывают о том, каким они его запомнили.
Когда муж умер, мне буквально каждый сказал: напиши о нем. Но я была категорична — нет, не хочу. Потому что в таких случаях получается рассказ о себе. Антон Прохоров, заместитель директора Театра Вахтангова, подбросил идею. В разговоре произнес: «Наш Этуш». И все, меня осенило! Буквально за несколько месяцев друг нашей семьи Ольга Белан собрала десятки интервью, мы их обработали, но из-за карантина застряли на этапе верстки. Подписи к фотографиям переправляла в издательство в мессенджерах.
— Дочь Владимира Абрамовича рассказывала в интервью нашему журналу о том, что ее отец был человеком очень нетерпимым и трудным в общении.
— Если бы мы с Раей были сестрами, можно было бы сравнивать наши ощущения. Но отношения между отцом и дочерью и мужем и женой — абсолютно разные. И мужчине лучше жить с женой, чем с детьми. «Я ни за что не поменял бы расстановку», — так муж однажды сказал.
— При вас они часто встречались?
— Я была свидетельницей их встреч с 2008-го года. Он был рад каждому приезду дочери. При мне все было хорошо.
— Раиса упрекала отца в плохом отношении к матери...
— За всю нашу совместную жизнь я ни разу не услышала от Владимира Абрамовича хотя бы одного нелестного слова в адрес покойной жены. Наоборот! Он всегда вспоминал ее с большим уважением. Но если дочь говорит, что между ними случались скандалы, они плохо ладили и она даже предлагала матери уйти от него... Что ж, наверное, Раисе виднее. Мне нечего сказать, я же не была свидетелем этих событий.
— А как вы собираетесь строить дальнейшие отношения с дочерью Владимира Абрамовича?
— Конечно, было бы достойно и красиво, если бы мы выступали, как говорится, единым фронтом, как близкие люди. Но даже если наши дороги разойдутся, в этом тоже ничего страшного нет. Это жизнь. И она все расставит по своим местам.
— Лена, чему вас научил Владимир Абрамович?
— Правильному отношению к жизни. Человек не должен быть размазней, надо иметь внутри стержень. Научил стойкости. Сам он был смелым и рисковым. Ничего и никого не боялся. Сейчас проверяю, хорошо ли усвоила урок. Он не учил меня специально, ничего не навязывал. Я смотрела на него, впитывала все, что он говорил, запоминала, как вел себя в непростых ситуациях, и становилась такой, какая есть сейчас. Оставшуюся часть жизни хочу прожить так, чтобы ему не было стыдно. Но буду стремиться к тому, чтобы он мной гордился...
— Вы упомянули, что видите смысл своей жизни в том, чтобы хранить память о Владимире Этуше. Кроме выпуска книги что еще в планах?
— Правление «Аэрофлота» присвоило имя Владимира Этуша одному из самолетов. Конечно, до этого пришлось провести большую работу. И вот — случилось!
Осенью или весной, если из-за неблагоприятной ситуации массовые мероприятия не будут разрешены, откроем на доме в Гранатном переулке мемориальную доску. Уже прошло ее утверждение на художественно-экспертном совете. Кто видел, что у нас получилось, восхищены — настолько сильно портретное сходство: Владимир Абрамович будто живой. Скульптор — Филипп Трушин, молодой парень, очень талантливый, большой профессионал. Он же будет работать над памятником, который мы планируем открыть к столетию.
— Будет монумент?
— Нет. Камерный... Размером чуть выше роста человека, на небольшом постаменте. Это будет уникальный памятник — актеру-фронтовику... Если удастся это воплотить, я буду счастлива.
Свою задачу вижу в том, чтобы квартиру в Гранатном переулке, где много лет прожил Владимир Абрамович, сохранить в том виде, который был при нем. После моей смерти хочу, чтобы здесь открылся музей-квартира. Даже подумать не могу о том, что сюда вселятся посторонние люди, поэтому для меня вопрос решен.
Еще я учредила премию имени Владимира Этуша — «Путевка в жизнь». Ее будут давать молодым актерам Театра Вахтангова за лучший дебют. Это денежная премия из моих личных средств. И продолжу по возможности помогать дому престарелых в Костромской области, которому мы с Владимиром Абрамовичем помогали.
— Лена, вам тяжело дался этот рассказ. В глазах не высыхают слезы. Не могу не спросить: но вы же понимали, что когда-то смерть разлучит вас?
— Ключевое слово «когда-то»... Никогда нельзя подготовиться к уходу любимого человека. Поверьте! Думаешь — потом, но не сегодня, не сейчас и не завтра. Любые воспоминания до сих пор причиняют боль. Иногда советуют: вспоминай только хорошее. Так именно от этого и кровоточит рана, потому что этого хорошего у меня уже нет и никогда не будет.
— Понимаю ваше горе и сочувствую. Но вы осознаете, что вам выпало большое счастье? Не всем везет встретить большую любовь.
— Хороший вопрос! Недавно я задумалась над двумя философскими вопросами. Что лучше: иметь и потерять или вовсе не иметь? И еще: любовь такой силы, которая была между нами, — подарок или наказание?
Первые четыре месяца после ухода Владимира Абрамовича я провела в полном кошмаре. Второй раз мне бы подобное не пережить. Я не плакала, нет. Я орала, выла по шесть часов кряду, без перерыва. Как темнело за окном, так это со мной и начиналось. Ад! И все же я ответила на свои вопросы: лучше иметь и потерять. И любовь была подарком. Нам обоим... Владимир Абрамович не раз повторял: «Ты самое лучшее, что случилось в моей жизни».
— Кто был с вами рядом в то трудное время?
— Очень помог театр, в котором Владимир Абрамович служил с 1945 года. Директор, Кирилл Игоревич Крок, вообще трепетно относится к артистам старшего поколения. Многое из того, что уже получилось, мы сделали вместе. Это дорогого стоит. Поддерживали друзья семьи и соседи. Но все же иногда одной мне было легче. Общение отнимало силы, которых у меня тогда совсем не было. Боль не стихала. Однажды наш знакомый ясно дал понять, что со мной стало слишком сложно общаться, что я чересчур гружу посторонних своим горем. Что оно затянулось и пора брать себя в руки. Я не обиделась, нет. Поняла, что другим действительно со мной рядом непросто: постоянно плачу, говорю только на одну тему. Ни о чем другом — как заезженная пластинка.
Те слова меня отрезвили. Я смогла собрать силы. Начала принимать лекарства. Они пригасили внутренний пожар, иначе я не выжила бы, меня разорвало бы на части. И хотя внешне выгляжу, наверное, вполне оптимистично, внутри сидит все та же боль. Не сжалась, не пропала. Но я научилась ее не демонстрировать. Тем не менее вы видите, что стоит чуть зацепить воспоминания — и снова слезы. Думаю о муже все время, чем бы ни занималась. Момент светлой печали так и не наступил.
Подпишись на наш канал в Telegram