Иногда до меня доносится: ей все далось легко и незаслуженно. Люди по-разному относятся к чьей-то известности, некоторые уверены, что она достается бонусом, что ее приносят в подарок. Это не так, я много работала.
— Ирина, выходит ваша автобиографическая книга. Как возникла идея ее написать?
— Меня неоднократно спрашивал мой директор:
— Не хотите ли написать книгу?
Я отнекивалась:
— Ну какой из меня писатель?
Всегда считала, что книги пишут особенные люди или те, кто прожил длинную и яркую жизнь, но Петро не отступал:
— Вы же видите, что вокруг происходит, как непросто живут люди, вам есть чем с ними поделиться.
И убедил. Не секрет, что почти у всех сегодня есть «Инстаграм*» — кроме старшего поколения, которое, может и к счастью, не в курсе, что это такое. Сейчас у многих появилась обратная связь. Люди пишут мне по разным поводам. К моему удивлению, девяносто пять процентов посланий доброжелательные, трогательные. Пять процентов, понятное дело, остаются «поправкой на ветер», там встречается разное.
Главный вопрос: «Как вы смогли пережить удары судьбы, как у вас получилось, поделитесь?» В свою очередь, мои подписчики делятся своими тяжелыми человеческими историями. Именно это и стало толчком для большого самоинтервью. В течение жизни я дала их немало, но газетно-журнальные публикации растворяются в огромном потоке информации. Хотелось все это собрать воедино.
— Хороший подход!
— Тем не менее никаким писателем я себя не считаю, вообще совершенно лишена тщеславия, может быть, какие-то потуги на сей счет случались в молодости.
— Важный вопрос, когда человек садится за такую книгу, определить степень откровенности, с которой он разговаривает с читателями.
— Постоянно задавалась этим вопросом. Надеюсь, мне удалось рассказать свою историю, ничего в ней не приукрашивая. Иначе какой смысл издавать такую книгу? Большая часть была написана во время карантина. Я долгое время находилась наедине с собой, сидела в квартире, позволяя лишь короткие вылазки в магазин, — так жила почти вся страна.
Разумеется кроме тех, у кого есть виллы и дачи. Или тех, кто сбежал в глубинку. Знаю, что в Подмосковье многие продолжали жить так же, как и жили, только крупные торговые центры не работали.
Тяжелое было время, поначалу непросто оказаться наедине с собой. Разные мысли по разным поводам бродили в голове. В том числе о степени откровенности моего рассказа. Не раз себя спрашивала: чего я сама хочу от этой книги? И отвечала: мне важно, чтобы людям, узнавшим мою историю, стало хоть немного легче жить, хочется их поддержать.
Чего точно нет в моей книге, так это скандалов, интриг, ярких сенсаций. Если бы я была маркетологом, напустила бы тумана: читайте — узнаете! Но у меня нет такой задачи. Я рассказываю о своей жизни, о людях, которые встречались на пути. Старалась следовать своим внутренним ощущениям, понятно, что я не из тех, кто все выплескивает на общее обозрение — и хорошее, и плохое. Мне кажется, что удалось это уравновесить. Конечно же, о некоторых эпизодах моей биографии люди могли не знать, и я делюсь с ними какими-то подробностями.
Моей целью было не просто пересказать факты, а проанализировать события своей жизни, о которых кто-то даже не догадывался. Многие не в курсе, что мое детство оказалось не самым волшебным, хотя в нем было много радости. Не знаю, кто писал этот жизненный сценарий — я сама или кто-то свыше, этого, наверное, по большому счету не знает никто.
Иногда до меня доносится: ей все далось легко и незаслуженно. Люди по-разному относятся к чьей-то известности, некоторые уверены, что она достается бонусом, что ее приносят в подарок. Это не так, я много работала, чтобы иметь право написать автобиографическую книжку. Надеюсь, она заинтересует читателей.
Когда она сочинялась, я узнала много любопытных подробностей о месте, откуда я родом, о своих бабушках и дедушках, родителях. Младшая сестра Ольга поведала много нюансов, ускользнувших от меня раньше. В юности было не до этого: я занималась в театральной студии, потом в училище, дома бывала мало. Зато смогла больше узнать сейчас. К примеру искала свою первую школу.
Мой отец был талантливым музыкантом, играл на гобое в симфоническом оркестре, его отправляли работать в разные места, в свое время он играл в оркестре города Потсдама в ГДР. Музыкальная жизнь его побросала. В первый класс я пошла в городе Кызыл Тувинской АССР, где работал папа. Помню, школа стояла почти на берегу Енисея. Отучилась в ней год, и мы снова переехали. Так вот, зашла на сайт школы и обнаружила: весной 1972 года ее окончил Сергей Кужугетович Шойгу. Вот почему, оказывается, он любит ездить в те места на охоту и рыбалку. Не сочиняла бы книжку — ничего бы не узнала.
— Ирина, верну вас в отрочество, когда в одиннадцать лет вы потеряли маму... Перспектива оказаться в детском доме была реальной? Ведь бабушка была уже человеком пожилым.
— В книге этому посвящена глава, мне требовалось довысказаться. До этого родители развелись. Папа был хорошим человеком, но пьющим. В этом состоянии становился агрессивным, и мама приняла решение с ним расстаться. Она тяжело болела, онкология... После неудачной операции вообще два года была прикована к постели.
И тогда бабушка, которая нормально жила в своем деревенском доме, радикально поменяла жизнь. Она занималась огородом, хозяйством, в воскресенье, пойдя на рынок, продавала излишки, покупала хлеб, крупы. Остальное было своим. Все лето мы с сестрой проводили у бабушки, жили скромно, но с едой проблем не было. Солнце, свежий воздух — в детстве всегда здорово!
А тут бабушка продала дом, живность и перебралась в город, где не жила никогда, чтобы ухаживать за больной дочерью и внучками. Она постоянно рвалась обратно, предлагала:
— А давайте купим козу? У нас же застекленный балкон.
— Ты понимаешь, что говоришь?
— Я буду с ней вечером гулять.
Как-то принесла кур, несколько дней они ходили по квартире. Потом стало понятно, что к лотку, в отличие от кошки, их не приучишь. Бабушка закрыла птиц в ванной, а как мыться? Кончилось тем, что вернувшись домой из школы, увидели, что она их ощипала и сварила. Как это произошло — мы не видели, слава богу, нас с сестрой в тот момент не было дома.
Мамину болезнь я не принимала. Бабушка понимала, как мне тяжело, как-то разговорилась с женщиной из нашего подъезда, у той был очень болезненный ребенок. Соседка рассказала, что отправила его в «лесную школу» в пригороде Ростова-на-Дону, там следили за здоровьем детей, проводили оздоровительные процедуры. Бабушке удалось устроить меня туда.
Мама была уже совсем плоха, бабушке приходилось трудно с двумя девчонками. К тому же я часто болела, и она решила, что так всем будет легче. Мне достали какую-то справку, а сестра осталась дома. В «лесной школе» мне понравилось, я провела там год, бабушка навещала меня по воскресеньям, привозила нехитрые гостинцы: яйца, сваренные вкрутую, пряники, печенье, вафли. Откуда было брать деньги на что-то другое? Мы с ребятами накрывали поляну, прятались от учителей. Я спрашивала:
— Как мама?
— Лежит.
Понимала, что она болеет. Однажды за мной приехали сестра и соседка тетя Надя. Я почувствовала: случилось что-то нехорошее, но они молчали. Я тоже. По дороге домой тетя Надя сказала:
— Зайдем в магазин.
Там она купила очень много водки. Я спросила:
— Зачем столько?
— Сейчас узнаешь.
Одной частью себя я понимала, что случилось самое страшное, но спросить боялась. Когда сестра позвонила в квартиру, нам открыли дверь какие-то люди. Я вошла, повесила пальтишко на вешалку и побежала по коридору в свою комнату, краем глаза заметив, что в гостиной, которую называли залом, что-то непривычное стоит на столе. Стол перемещали в центр комнаты только на Новый год или чей-то день рождения. Помню, пробежала мимо в свою комнату и уперлась в подоконник. Кто-то подошел сзади:
— Сходи в зал.
— Не пойду!
Понимала, что мамы больше нет, но отказывалась это принимать. Этого не может быть! Я слышала, как кто-то плакал, кто-то читал молитвы. На похороны приехали наши украинские родственники. Они варили кур, готовили на поминки лапшу, что-то резали. Я не выходила из своей комнаты, стояла вцепившись в подоконник. Кто-то из родни подошел: «Ты поплачь!» — а у меня не получалось. Казалось, что не хватало воздуха, будто я вдохнула и никак не могла выдохнуть...
Бабушка была прекрасным, глубоким, добрым и чистым человеком. Но все же деревенским. Я не раз заставала ее в момент, когда она прятала слезы. Она из тех, кто не проявляет ярких эмоций, громко не хвалит и не ругает, открыто не показывает любви. Я обнимала бабушку, прижималась к ней, она говорила: «Ладно, ладно». Порой плакала, потому что не знала, как свести концы с концами. В такие моменты могла сказать: «Лучше бы отдала вас в детский дом, вы там хотя бы сыты были».
Когда оформляла над нами опекунство, дальние родственники предупреждали, что она не потянет двух девочек на свою зарплату — бабушка работала дворником. Мы росли, нас требовалось одеть, обуть, накормить, квартплату оплатить. Мы получали скромные пособия по потере кормильца, помню, относили в школу чеки, нам оплачивали школьную форму. Еще выдали талончики, на которые мы с сестрой имели право один раз в день поесть в школьной столовой что-то недорогое — например жареную печеночку с гречкой, стакан молока с хлебом. Вот, пожалуй, и все...
Папа алименты платил редко, постоянно скрывался от выплат. Когда мама еще была жива, пыталась его искать, но безуспешно. Помню квиточек от отца на двадцать рублей... Как я счастлива, что бабушка не сдала нас в детский дом! Хотя не раз говорила, как там чистенько, убрано, дети живут на всем готовом, все есть: и кроватки, и еда, да еще и праздники устраивают. Сейчас понимаю, что детский дом — это искусственная среда, поломанные судьбы, психика.
— Где внучка дворничихи — и где театральное училище. Как решились поступать на актерский?
— Мне никто не мешал мечтать. Большую часть времени я была предоставлена самой себе, училась в обычной школе, с уроками справлялась и стала задумываться, что меня больше всего интересует. Оказалось, театральная студия. В Дом пионеров меня не приняли: для них я была переростком. Зато, как потом выяснилось, мне повезло оказаться в одной из самых известных театральных студий города при Доме учителя. Ею руководила педагог Тамара Ильинична Ильинская, у нее занимались режиссер Анатолий Васильев, Евгения Глушенко, которая работает сегодня в Малом театре.
Я играла в любительском спектакле. Это было лучшее из того, что мне доводилось делать. Наигрывали мы все страшно, но тогда этого не осознавали. Когда один студиец поступил в Щепкинское училище, и я приняла решение: надо ехать в Москву. Поделилась с бабушкой, та этого не одобрила. Убеждала: тебе нужна хорошая, надежная профессия.
Однажды повезла в город Шахты. Там кроме горнодобывающих предприятий располагалось училище, выпускавшее ткачих. Вошла в помещение с жутким грохотом, где в воздухе висела пыль, пахло машинным маслом, а девочки в синих халатах и платочках орали друг на друга, потому что по-другому было не расслышать, что тебе говорят, и сразу выскочила оттуда, заявив: уезжаем! Бабушка предложила заглянуть в училище, но я высказалась решительно: «Нет, поехали!» И мы побрели на рейсовый автобус.
Тогда не снимали сериалов, приносящих артистам бешеную популярность. Не было красных дорожек, они не могли даже манить, потому что всего этого вообще не существовало. В кинотеатрах шли советские фильмы с хорошими артистами. Их я видела по телевизору, при первой возможности из школы бежала в ТЮЗ, в театр драмы, не помышляя, что когда-нибудь выйду на его сцену. В голову не приходило! Позже довелось отработать там три года, еще студенткой отыграла более двухсот пятидесяти спектаклей.
Правда, с первого раза не поступила, провалилась. Сама виновата. Показывалась везде, но до финального экзамена дошла в Щепкинском училище. Набирали Юрий Мефодьевич и Ольга Николаевна Соломины. Я им понравилась, спрашивали:
— Кто тебя готовил?
— Никто!
— Оно и видно!
Они со мной занимались, я очень старалась и по их лицам понимала, что все не зря, а на экзамене испугалась. Приехала поступать летом, а погода в это время года в Москве не как на юге. Резко похолодало, было всего около тринадцати градусов тепла! Я замерзла, стучала зубами, промокла, мне показалось, что у меня самое скромное платье, а все девочки так модно одеты, с красивым макияжем, уверенные в себе.
В общем, «завалила участок», не показала даже того, что удавалось на первых турах. Читала отрывок с ужасом в глазах, зажалась. Юрий Мефодьевич потом попенял: «Ну что же ты?! Мы пытались убедить кафедру тебя принять, но с нами не согласились».
Не беда, я потом поступила с высшим баллом на театральное отделение училища искусств в Ростове-на-Дону и практически сразу оказалась на сцене.
— Первого мужа Игоря Ливанова вы встретили в театре?
— Да. Знала, что есть такой артист, смотрела даже спектакли с его участием, но себя с ним никак не ассоциировала. Я была студенткой, он — ведущим артистом. Правда, жизнь распорядилась по-своему.
— У вас удачно складывалась театральная карьера, но Игоря пригласили в Москву в театр «Детектив». Не жалеете, что поехали с ним практически на ровное место?
— Конечно нет, в Москве мы поженились, родился Андрей. Разве я могла поступить иначе? Жить поначалу в Москве было негде, удалось поселиться на скромной даче в Серебряном Бору. Дом не отапливался, а зимы в Москве холодные. Жили в одной маленькой комнатке, где была печка. Игорь отрубал деревяшки от раздолбанного обгоревшего рояля, найденного неподалеку, так нам удавалось поддерживать в комнате тепло.
Квартиру в Ростове-на-Дону удалось поменять всего лишь на шестнадцатиметровую комнату в столичной коммуналке, где мы провели десять лет. Сосед страдал открытой формой туберкулеза, его должны были переселить в отдельное жилье, но этого так и не случилось: он умер однажды прямо в коридоре.
Мне повезло: наша ростовская знакомая работала режиссером в «Табакерке». Одна из актрис заболела, ей искали замену — так возникла моя кандидатура. Четыре месяца я выходила на сцену в культовом спектакле «Обыкновенная история» в роли Наденьки. В свое время в нем блистал сам Олег Павлович Табаков. Была абсолютно счастлива, надеялась, что меня оставят в труппе. Но актриса выздоровела, Олег Павлович вызвал к себе: «Играла ты хорошо, но мне некуда тебя брать, нет штатной единицы».
Другой работы такого уровня не предлагали. Денег катастрофически не хватало. Пошла в модели, дефилировала по подиуму на ВДНХ, демонстрируя турецкие джинсы. Платили двадцать долларов за день. Моим коллегой был тогда Кирилл Андреев, который тоже работал демонстратором одежды, но заявлял: «Буду петь!» Все посмеивались, а Кирилл оказался прав: до сих пор выступает в составе поп-группы «Иванушки InternationaI».
В те годы в бизнесе красоты только начал заявлять о себе новый стилист Сергей Зверев. Я стала моделью «Секретов Сергея Зверева» на ТВ, можно сказать, пожертвовала волосами — их могли перекрашивать по нескольку раз на дню. Платили скромно, но с командой русских парикмахеров мы объездили множество стран, участвовали в международных конкурсах парикмахерского искусства.
Организаторы селили нас в дорогих пятизвездочных отелях, но мы не могли позволить себе там даже крошечную чашечку эспрессо — считали это расточительством. И еще одна смешная история, связанная с кофе. Я познакомилась с мамой Родиона Газманова, которая однажды поинтересовалась:
— Где ты обычно предпочитаешь пить кофе — в «Балчуге» или ГУМе?
— Обычно я пью кофе дома, если удается наскрести денег на банку растворимого.
Ее брови поползли вверх. Вероятно, я производила впечатление женщины, которой тогда дорогие кафе были по карману.
У меня все хорошо с памятью, она сохранила много радостных моментов, хотя жить иногда приходилось чуть ли не впроголодь. Но так в девяностые жили многие. Если появлялась какая-то новая работа, новые знакомства, проекты — радости не было предела.
— В тот момент к вам повернулся лицом кинематограф.
— Тогда снималось всего десять картин, но я обязательно играла роль в одной из них. Очень дорожу историческими драмами «Ричард Львиное Сердце», «Графиня де Монсоро». Работала с прекраснейшими партнерами. На «Ричарде...» познакомилась с Арменом Борисовичем Джигарханяном, главную роль играл Александр Балуев, моя героиня была влюблена в рыцаря, в роли которого снимался Сергей Жигунов, — а в то время это были самые известные парни страны! Все между нами складывалось прекрасно. Просто волшебно!
Когда я смотрела на Армена Борисовича, память перекидывала меня в маленькую комнатушку в Ростове-на-Дону, где я из журналов вырезала фотографии артистов. А тут сижу в костюме принцессы Эдит, родственницы Ричарда Львиное Сердце, которая ну почти наследница трона. А рядом султан Саладин — Джигарханян, и мы беседуем! Это какая-то фантастика!
Восхищалась такими артистами, конечно не подпрыгивала и не вскрикивала, видя их, но все равно внутренне волновалась — ух ты, вот это да! — когда познакомилась с Лидией Федосеевой-Шукшиной, Андреем Болтневым, Ларисой Удовиченко, ее портрет тоже висел у меня на двери.
С Сергеем Жигуновым мы вообще из одного города, общий язык нашли сразу, он был открытым, жизнерадостным, игривым, кокетливым парнем. Сергей только что прославился в роли гардемарина. За ним следовали толпы девчонок, пытались проникнуть на съемочную площадку, часами поднимались в горы, чтобы увидеть Жигунова. Фильм снимался в Коктебеле. Нас отвозили на площадку на машинах, автобусах, а поклонницы с нижнего дикого пляжа, где они раскидывали палатки, приходили на него поглазеть.
Когда Сергей стал снимать «Графиню де Монсоро», позвал меня. Пришла на пробы и услышала: Сергей Викторович то, Сергей Викторович се. Что это они называют его по отчеству? Молодой же парень! А мне сообщают: Жигунов — продюсер фильма! Он заметил меня в коридоре и не скрыл радости: «Пришла, привет! Я сказал им, что ты обязательно должна получить роль, потому что повернута на исторических фильмах!» Я действительно люблю историческую эпоху больше, чем современность. Чувствую себя там лучше: современность для меня более «плоская», а исторические фильмы позволяют добавить больше романтизма, благородства.
С удовольствием вспоминаю съемки у Натальи Бондарчук в картине «Любовь и правда Федора Тютчева». Поэта играл Николай Бурляев. Поначалу я его побаивалась, думала: господи, он с детства стал знаменитостью, когда снялся у Тарковского. Увидела Николая Петровича впервые, заволновалась:
— Здравствуйте!
— Привет, жена! Ты ведь мою жену будешь играть, привыкай!
— Но они вроде бы так и не поженились.
— Нельзя было им развенчиваться, не дали позволения. Но почти вся любовная лирика посвящена Елене Денисьевой, так что извини!
Когда он звонил позже, что-то спрашивал или приглашал на кинофестиваль «Золотой Витязь», начинал так: «Привет, жена!» Я сразу понимала, кто звонит.
Если Наталья Сергеевна утвердила актера на роль, она его любит, как бы тот себя ни вел, какой бы характер ни проявлял. Она сама актриса, все про нас знает. Такая большая всеобщая мама. Смотрела на них с Бурляевым и думала: надо же, люди уже давно не живут вместе, но работают и так деликатно друг с другом общаются! Как говорилось в «Покровских воротах»: высокие отношения! Задавалась вопросом: как им удается расставшись, сохранить отношения?
— Когда есть общие дети, нельзя рвать все связи.
— По-разному бывает...
Смешная ситуация связана с Андреем Болтневым. Все знают, что он любил немного выпить, а иногда и не немного. Съемки окончены, ему выплатили гонорар. Перед самолетом он крепко принял на грудь, пытался покупать какие-то часы, дарить их людям, я все волновалась: довезет ли деньги до семьи? Он купил ребенку маску и ласты для плавания, надел все это на себя и так уснул в самолете. Проснулся как в знаменитом произведении: а с платформы говорят — это город Ленинград!
— Ир, чего было-то? Мы когда вылетим?
— Да мы уже, собственно, прилетели. Вам надо получить свой багаж.
Помогала ему, усаживала в такси.
— Вашим вторым мужем стал Сергей Безруков. Вы не только прожили пятнадцать лет, но и вместе снимались. Какой он?
— Было дело, в сериале «Любовь.ru» Сергей играл маленькую роль, а я — главную. Его снимали Ольга и Владимир Басовы, там мы и познакомились. Моя героиня появляется в первой серии, и до конца у нее своя линия. Во второй серии появляется Наталья Гундарева. Тут я тоже опасалась, чем дело кончится, как сложится партнерство, но Наталья Георгиевна была настоящим профессионалом.
Сергей играл характерную роль недалекого умом качка, коричневорубашечника, ходил в берцах. Фюрера этой неформальной организации играл Ваня Охлобыстин, было очень смешно! Он же картавит, всех строил, я даже ходила смотреть, как снимаются его сцены, — так это было забавно. Когда-то и так случалось: у меня двенадцать серий, а у Сергея — эпизод.
Сергей — прекрасный, превосходный партнер. Все об этом знают. Он всегда настраивается на роль, знает текст, понимает, что делается общее дело. Приходит и создает атмосферу — в нем это заложено. Он великолепнейший партнер, ответственный, требовательный, очень много помогает, подсказывает, сам включается, подыгрывает за кадром. Бывали у меня партнеры, которые заявляли: «Вон, видишь, у камеры винтик? Смотри на него и люби меня как миленькая!» И уходили, а потом шли мимо и посмеивались: «Ну нельзя же так любить винтики!»
— Вам повезло сняться в фильме «Коля», получившем «Оскар». Вашим партнером был чешская звезда кино и сцены Зденек Сверак, режиссером — его сын Ян Сверак. Как вам с ними работалось?
— Зденек — прекрасный, душевный! Мама Яна и жена Зденека — преподаватель русского языка и литературы, поэтому по-русски они говорили отлично. Когда впервые увидела Зденека Сверака, впечатление было: ой, Шон Коннери! Он был похож на Коннери тех времен, когда у того появилась благородная седина.
Зденек очень мягкий, интеллигентнейший человек, его любят, уважают и ценят в Чехии. Однажды он отказался участвовать в президентской выборной кампании, хотя его просил ближайший друг Вацлав Гавел. Это тоже делает ему честь. Он сказал: «Нет, я не политик, я драматург, артист». Видела его в театре, он был прекрасен на сцене.
Ян Сверак имеет внутренний драйв, моторчик. На съемочной площадке, если ему что-то нравится, ведет себя как радостный ребенок. Он хорошо воспитан, имеет тонкое чувство юмора. Пробы на мою роль проходили в Москве в чешском посольстве, в квартире моей подруги Миры Гавьяровой. Она тогда работала советником по культуре, была влюблена в русскую культуру. Дружила со многими кинематографистами, в том числе и Никитой Михалковым. С языка не сходило «Никита» — и глаза к небу. Я встречала у нее в гостях Марлена Хуциева.
Мира живет в Праге, пишет иногда мне что-то в «Фейсбуке*». Меня называет: моя младшая сестра. Когда Мира приезжает в Москву, я веду ее в какой-нибудь ресторанчик или кафе в зависимости от моих доходов, и мы долго и содержательно беседуем.
В Москве Ян показывал свой фильм «Поездка» в Доме кино, это такое роуд-муви: два парня и девушка едут и с ними происходят разные истории. Когда проходила пробы, подумала: раз папа — знаменитый актер, значит сын — мажор. Я про него ничего тогда не знала. Решила, что чехи приехали искать дешевую рабочую силу. К счастью, ошиблась. У Яна был уже маленький «Оскар» за студенческую работу. Внешне такой же, как основной, но уменьшенного размера. Я его видела и даже в руках подержала. Он стоит у его мамы в спальне.
Пробы я прошла спокойно. Пришла смотреть «Поездку», он сидел рядом и поглядывал на меня. На пятнадцатой минуте у меня начало меняться лицо. Сказала: «Не понимаю, как вы этого достигаете? У вас никто никого не поцеловал, а здоровое сексуальное возбуждение в зрительном зале уже возникло».
Ян рассмеялся. Я поняла, что он невероятный мастер, умеет вызывать у зрителя те чувства, которые запланировал. Хочет напугать — напугает, хочет рассмешить — рассмешит, хочет — появятся романтические нотки... Фильм «Коля» наполнен всем этим. Жаль, что Яну пришлось вырезать один эпизод с моим участием: киноакадемия рекомендовала подсократить картину. Я немного обиделась:
— Ян, как так? Это была такая милая и трогательная сцена! Мы там с твоим папой после фиктивного брака выпиваем, едим из одной тарелки, лбами сталкиваемся.
— Знаешь, как мне было тяжело резать? Как по-живому!
Съемки были сказочным временем! Я жила в центре Праги, в трех минутах от Карлова моста, в старом пансионе, где всего восемь номеров. Если и водятся там привидения, то только добрые! Волшебный период в моей жизни. Все было прекрасно!
Жаль, что не получилось побывать на оскаровской церемонии. Позвонила Яну, тот сказал, что везет юного актера Андрея Халимона и я могу присоединиться за свой счет. Денег достать не удалось — поездка обходилась по тем временам в девятьсот долларов.
— Ирина, вы участвовали в таких физически затратных проектах, как «Форт Боярд», «Последний герой». Зачем?
— Так вышло. «Форт Боярд» — это первая поездка во Францию. Когда ты не так много зарабатываешь, это практически невозможная вещь, а мне еще разрешили взять с собой сына, оплатили дорогу и проживание. Вот что самое дорогое, все остальное — мелочи. Я видела «Форт Боярд» по телевизору, для меня это была какая-то параллельная реальность.
Вообще, когда вижу крепости, со мной что-то случается! Так было в Праге, где частично снималась «Графиня де Монсоро» в соборе Святой Варвары. Он больше, чем Нотр-Дам, раз в шесть, в картине изображал какой-то французский храм. Я задыхалась от восторга, видя замки Шотландии. У меня такое впечатление, что если существуют прошлые жизни — уж не знаю, кем я была, история умалчивает, — я там чувствую себя хорошо и дома. А может, это девичьи грезы? Замки, рыцари... Когда увидела форт, поняла, что просто должна там оказаться!
— Какое испытание было самым сложным?
— Перед съемками нам раздали опросники, один из вопросов – каких испытаний вы больше всего хотите избежать. Например с грязью, с водой, с насекомыми, с высотой? Не ожидая подвоха, все ответили честно. Ровно то нам позже и досталось!
Они думали, что я очень брезглива, но ошиблись. Испытание, когда входишь в комнату, где под потолком подвешены контейнеры, из которых на тебя сыплется все что угодно, я прошла с легкостью. Сидела на плечах у Димы Губерниева — была самой легкой из всей команды.
Сначала на меня вылилось что-то зеленое, очень мерзкое на вид, мне попало на губы, и я рефлекторно их облизнула. Оказалось, это сироп из киви. Еще на меня сыпались сахарная пудра, кофе... Когда вышла, выглядела жутковато, хотя ключ нашла. Ярмольник сказал: «Ир, от тебя так пахнет, что хочется съесть», — а сам стоит в белом льняном костюме. Говорю:
— Хочешь, я тебя обниму?
— Нет!
Бегал от меня. Потом нам с Аней Тереховой досталась огромная высота над тиграми: их хлещут плетками, они рычат. Конечно, нас страховали, если бы мы упали, повисли бы на тросе, но жутко было от порывов ветра. Мы с перепугу достаточно быстро по шатким дощечкам проползли над пропастью, перелезли на балкончик, и я там сразу осела. Вроде оказались на земле, а ноги по-прежнему дрожали. Аня спросила:
— Ты что, написала, что не боишься высоты?
— Наоборот!
— И я тоже написала, что боюсь!
Мы были в возмущении, что нас туда отправили. Еще нам пришлось копаться по локоть в разных насекомых. Большие жуки, похожие на жутких тараканов, гусеницы, разные сороконожки так и хрустели под руками! Аня визжала, она очень их боялась, ее трясло, а я нормально к ним отношусь, ну неприятно — и все.
На «Последнем герое» все серьезнее. Первое и основное: там все по-настоящему, все не в шутку. Не знаю, откуда люди берут, что участники отснялись и поехали в пятизвездочный отель. Мы были согласны хотя бы на ползвезды! Ничего подобного! Естественно, приезжает съемочная группа, они сменяют друг друга, спят, едят, приходят во вкусно пахнущей свежей одежде.
Обоняние обостряется, потому что ты продышался на воздухе, где нет никаких суррогатов, чипсов и вредной еды. Телефоны, паспорта сразу отобрали, они были заперты в сейфе. Наши вещи где-то в чемоданах. Мы остались с маленькими рюкзачками, где минимум одежды, той, что разрешена на проекте.
Я продержалась пятнадцать дней, хотя никак на это не рассчитывала! Когда меня уговаривал режиссер, отказывалась: зачем я вам там нужна? Я 1965 «года выпуска» и ни разу не спортивная! Объясните! Мне возражали: это же не слет чемпионов, у нас люди разного возраста, разных возможностей, спортивной подготовки. В общем, в конце концов уговорили. Сказала своему директору Петро: «Может, три дня и выдержу». Мой запас прочности оказался больше.
— Там же еще процветают интриги: а тот-то сказал про тебя так-то — и начинается!
— Некоторое подогревание ситуации, конечно, присутствует. Ты сидишь мокрый, уставший, голодный на пятидесятиградусной жаре и только что четыре часа соревновался! Я вообще не представляла, что на такой жаре смогу находиться даже недолго. На голове бандана и минимум спортивной одежды. Кроссовки — и все.
Пока соревнование не закончится, съемка продолжается. Сбои случаются постоянно. В смонтированной версии это занимает несколько минут, а длиться может много часов. Ты голодный, замученный, перегревшийся — случались тепловые удары, чего там только не происходило с людьми. А организаторы: «Пойдемте снимем профайл!» — это минут на сорок пять — час.
— Можно в тень?
— Нет, некрасиво будет смотреться!
Режиссер, операторы, ассистенты садятся под зонты в раскладные кресла, а ты пристраиваешься на каком-нибудь коралловом камне, достаточно колючем, или стоишь. Тебе задают вопросы в течение часа, из которых, естественно, выберут то, что больше сработает на серию. Вопросы разные, случается с подвохом. Другое дело, что очень многое остается за кадром.
Когда реалити-шоу собирают, ты понимаешь, что кто-то направляет внимание зрителей, и возникает нормальный человеческий протест: ну я же знаю, что там было на самом деле! То, что казалось важным и действительно трудно далось, вырезано, попало в корзину, а это кусок твоей жизни, да еще какой! Да и не только твоей, но и соплеменников. В общем, все непросто. Люди ведут себя по-разному. Кто-то заточен на победу любой ценой. Наблюдать за этим печально.
Я ехала туда разобраться в себе, отвлечься от своих проблем. Мне это очень помогло! Один стресс вымещает другой. В экстремальной ситуации люди быстро раскрываются — видна их подлинная суть. Если кто-то собирается открывать бизнес, вместе работать, жениться — им надо на остров. Взять минимум продуктов, палатку. Через неделю-две про каждого все станет понятно.
— Вы ведете большую благотворительную работу. Это и тифлокомментирование в Московском Губернском театре, спектакли которого благодаря вам стали доступны слепым и слабовидящим людям. Возглавляете комиссию по здравоохранению областной Общественной палаты.
— Если успеваю, стараюсь и коллегам помогать в других фондах.
— Для чего вам нужна эта работа?
— Так получилось, что моя жизнь кардинально поменялась: новой семьи я не создала, у меня появилось время. Конечно, его можно проводить по-разному, но когда кто-то просит о помощи, я не считаюсь со временем. Чувствую себя полезной. Известный человек как лучик, фонарик, он освещает путь, какую-то его часть, чтобы другим было виднее. Если мой лучик поможет другим увидеть дорогу, буду только счастлива, что так произошло. Я действительно испытываю чувство удовлетворения, когда удается кому-то помочь. А когда дети выздоравливают — это же вообще восторг!
— Есть такая фраза, что испытания нам даются по силам...
— Выходит, что так. Хотя я внутренне часто протестовала против этого.
— Как вы нашли в себе силы пережить потерю сына? Что вас вытащило из трагической ситуации?
— В книге я ищу ответ на этот вопрос. Тут неправомерно говорить, что справилась и нашла силы. Правильно говорить, что я ищу. Каждый день. Иногда кажется, что все хорошо. А иногда... Я отыскала для себя некоторые опоры — сама или прочла в книгах у мудрых людей. Бывают моменты, когда все эти опоры вдруг исчезают и ты опять остаешься один на один с горем. Неоднократно проходила путь поиска и, кажется, — уже нахождения этих ответов. А может, психика так защищается...
Последнее время мы много общались с Андрюшей, создавалось ощущение, что он пытался максимально вложить в меня свою любовь. Он был глубже, мудрее, чище многих других. Говорили мы с сыном обо всем. Философских разговоров у нас было больше, чем бытовых. Он обладал внутренней гармонией, которой щедро делился. Меня это и сейчас питает и поддерживает.
Андрюша очень любил читать. В тринадцать лет уже зачитывался кодексом самураев Бусидо — он стал его настольной книгой. А во взрослом возрасте кроме классики Андрей читал труды философов, психологов, физиологов. Я не подозревала, что это знание пригодится и мне. Однажды Андрей прислал видео: «Мама, смотри, вот так надо расставаться с телом».
Был такой гавайский певец Израэль Камакавиво’оле, потрясающе исполнявший английскую песню «Rainbow». Когда он умер, его прах поместили в большой глиняный сосуд, катамаран вышел в красивую бухту и гавайские девушки, украшенные орхидеями, в национальных соломенных юбочках открыли этот сосуд и медленно высыпали прах в воду. И тут начался невероятный праздник, люди ликовали и радовались. Время от времени я пересматриваю видео... Это фантастика!
— Ирина, могу пожелать вам одного: чтобы испытания на прочность в вашей жизни закончились. Чтобы радости в ней стало больше. Мне кажется, что если вы захотите, изменится и ваша личная жизнь.
— Для этого не пришло время, «поле» еще не отдохнуло...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки отель «Метрополь».
...Следующий фильм, в котором я снималась, был тоже исторический, но совершенно другого плана. Снимал его режиссер Иван Дыховичный.
В общем, атмосфера на картине была потрясающая. Настолько дружелюбная, что Дыховичный даже уговорил меня сняться в эротической сцене. Дело было так. Подходит ко мне Иван и говорит: «Готовься, будем снимать вашу с Колей Еременко постельную сцену». Я удивилась: «Давай-ка поподробнее с этого момента, пожалуйста, потому что в сценарии этого не было!» Иван уверяет: «Ира, не бойся, я все спрячу, все будет деликатно! Короче, сцена такая. Вы с мужем занимаетесь сексом, и в совершенно неподходящий момент вламывается твоя пьяная матушка. Ты же помнишь, что вы с матушкой сильно выпивающие особы?» Я кивнула, вспомнив, как Валентина Теличкина, игравшая в фильме мою мать, всегда смеялась: «Ира, это же надо было найти во всем советском кинематографе двух абсолютно непьющих актрис — тебя и меня — и дать им роли жутких пропойных баб с нулевым нравственным порогом!» В общем, Дыховичный объяснил, что именно во время этой страстной сцены мы должны произнести ключевые для зрителя слова. Как потом оказалось, в сценарии была нестыковка и только таким образом, уложив нас с Колей в постель, можно было эту нестыковку устранить.
Дыховичный позвал нас с Колей в режиссерскую палатку, чтобы объяснить, как он будет решать ключевую сцену. Меня гримируют, надевают на меня легкую маечку-топик, черные трусы-стринги, халат и ведут к Ивану. Там уже Коля Еременко сидит в шортах и с голым торсом. Мы несколько напряженно друг на друга поглядываем, слушаем, что скажет режиссер. Дыховичный объясняет, что внутри большой съемочной палатки будет стоять маленькая палатка, сделанная из очень тонкой ткани. Там надувной матрас, застеленный простыней, подушка и еще одна простыня. Иван говорит: «Ребят, я все придумал. Я на улице ставлю зеркало большое, оно отражает солнечный свет. Выгоняю всю съемочную группу из палатки, оставляю только оператора. А вы находитесь в палатке, и вас видно, как будто вы в театре теней. Солнечный свет через зеркало мне высвечивает все это как прожектор. Коля лежит на спине, ты сидишь на нем верхом. Телодвижения вам, надеюсь, объяснять не надо, взрослые люди, догадаетесь. Единственный момент — тебе придется снять верхнюю часть одежды, но, надеюсь, Коля это переживет, может даже глаза закрыть. — В этом месте Коля попытался довольно активно возражать, но Дыховичный его остановил и продолжил: — Коля должен зацепиться вот за этот кусок ткани и сделать вид, что он от страсти рвет его. А Ира тут же падает обессиленная. Оргазм вы должны изобразить с большим знаком «плюс», все должно быть гиперстрастное, вы должны рычать, визжать, пищать. Но это должно быть смешно. Все поняли? А, да, еще одно. После того как все кончилось и вы проговорили все важные слова, ты поворачиваешься к своему обессилевшему мужу, который лежит на животе, сдергиваешь с него простыню и чмокаешь его в задницу». — «Что?!» — возмущаюсь я. «А мне бы это понравилось!» — улыбается Коля. Мы вступаем с Иваном в переговоры, я говорю, что не согласна принимать участие в этом треше, Дыховичный доказывает, что весь фильм от начала и до конца и есть один сплошной треш, что это жанр такой (и он был абсолютно прав). В итоге я соглашаюсь, но с одним «но»: «Я не буду целовать Еременко в зад!» И вдруг Дыховичный говорит сакраментальную фразу: «Почему? Здесь ничего такого нет! Ну хочешь, я тебе покажу?» Немая сцена. Все затихли. И я громко в тишине говорю: «Да, Иван, я очень хотела бы это увидеть!» Режиссер опешил, видимо, не ожидал, что я так скажу. Все смотрят на Дыховичного, вся группа, гримеры, операторы. Тишина звенящая. Иван Владимирович подходит, сдергивает с Еременко простыню и смачно, примерно вот с таким звуком: «М-м-м-м-муа» — чмокает его в зад. Раздаются овации. А Коля встает и гордо говорит: «Ну все, я теперь могу говорить, что меня режиссер на съемках в жопу целовал». После этой фразы я расхохоталась, и мы приступили к работе. Когда начали репетировать сцену, обнаружилась нестыковка. Дыховичный говорит: «Ира, когда ты сидишь верхом на Коле, твоя голова не умещается в кадр. Я тебя не вижу». Придумали такой вариант: я должна скакать не верхом на Еременко, а в метре позади него. В кадре тени наложатся одна на другую, и зритель все увидит как надо. Я говорю: «Меня такая схема еще больше устраивает». Коля начал было шутливо протестовать, но мы его быстро заткнули. И вот мы скачем, каждый по отдельности, смотрим в разные стороны, народ на площадке валится друг на друга от хохота, но в результате получается совершенно гениальная сцена. Я боялась, что будет пошло, страшно и неприятно, а вышло смешно и легко.
Я впервые снималась в эротической сцене и не думала даже, что это можно обставить так весело. Мало кому даже из самых опытных и бывалых актрис доставляет удовольствие голышом ходить перед группой. Это только профессиональные стриптизерши, которых иногда приглашают дублировать героинь, забывают одеться. Для них раздетыми быть естественнее, чем одетыми. Но это профессиональная деформация. У актрис все-таки нет этого. В этом тоже проявился режиссерский талант Дыховичного — что я получила редкостное удовольствие от сцены, от которой ждала большого стресса.
Подпишись на наш канал в Telegram