ЛСДФ и для меня, и для моего отца — дом родной. Все искренне мне улыбались, когда после института я получил туда распределение. Но за милыми улыбками крылось: ну-ну, посмотрим, на что ты способен...
— В сентябре на экраны выходит фильм «Цой». Это не первая ваша работа, посвященная рок-кумиру. Как вы познакомились?
— Когда в конце восьмидесятых я готовился к съемкам документального фильма «Рок», встретился со своими героями. Я был знаком с Борисом Гребенщиковым*, он представил остальных — Юрия Шевчука, Олега Гаркушу, Антона Адасинского. Виктор Цой тоже присутствовал на той встрече. Поначалу все отнеслись ко мне не то чтобы с недоверием, но настороженно: пришел какой-то парень, хочет снимать про нас кино, а от нас-то он чего ждет? Понимая, что надо расположить их к себе, выбрал самого молчаливого, почти ничего не говорившего, но с очень выразительным лицом. Это и был Виктор, он тогда работал в кочегарке. Предложил ему: «Давай я, оператор и звукооператор вместе с тобой встанем на дежурство. Клянусь, не буду задавать никаких вопросов, просить кидать уголь. Мы тебя снимем, потом придешь на студию, посмотришь материал. Если понравится, продолжим работать». Он согласился. Мы провели с Виктором сутки, стояли с камерой на расстоянии метров десяти. К нему приходили люди, они разговаривали, выпивали, нам тоже предлагали:
— Ребята, давайте с нами.
— Не-не-не, не надо, не обращайте на нас внимания.
С тех пор эти кадры показывают на все памятные даты, связанные с Виктором. Материал был для меня очень важным, он был необходим для того, чтобы понять сущность героя, увидеть его окружение. Мой принцип наблюдать со стороны, я никогда не рвался обниматься, выпивать со своими героями, хотя никто и не запрещал. Позже группа «Кино» пришла на студию, они были все в черном, сели в директорском зале, молча посмотрели материал, молча вышли и стали спускаться по лестнице. Я спросил:
— Виктор, ну как?
— Нормально.
И это «нормально» дало мне пропуск ко всем остальным. По рок-тусовке прокатился слух: нас снимали, ничего плохого не сделали да еще материал показали. Позже мы ездили с Виктором на концерт, сняли его в гримерке. В это время Гребенщиков женился, Виктор был свидетелем у него на свадьбе. Эти кадры не вошли в картину, ждут своего часа по сей день. Мы подружились с Витиной женой Марьяной, она работала у нас в съемочной группе.
— Виктор поставил такое условие?
— Нет, я сам ее позвал. Марьяна была администратором группы «Кино», все организовывала, я видел, что она девушка активная, действительно много сделала для фильма. Когда случилась трагедия —Виктор погиб в автокатастрофе, Марьяна, зная, что у нас осталось много материала, не вошедшего в «Рок», предложила смонтировать фильм «Последний герой». Я тогда побывал на месте аварии, видел шофера «Икаруса», в который врезался Виктор, следователя, раскуроченный москвич, провел даже собственное расследование. Версий гибели Цоя было много, в том числе говорили, что авария — дело рук КГБ. Мы с моим водителем взяли такой же москвич и проделали путь от места, где Виктор рыбачил, до рокового поворота, где оборвалась его жизнь. Высказывалась версия, что Виктор уснул за рулем. Уверен, что это не так. Лесная дорога, по которой он ехал, сильно виляла, если б он там заснул, то врезался бы в дерево. Но он со скоростью где-то девяносто километров в час выехал на шоссе — прямую, которая заканчивалась злополучным поворотом, — и ехал по нему в течение четырнадцати секунд. За это время уснуть невозможно. Знаю по собственному водительскому опыту: иногда сидишь за рулем весь в своих мыслях, а потом вдруг бьешь по тормозам и видишь в сантиметре от своей другую машину, то есть уходишь в себя и теряешь контроль. В новой картине мы попробовали высказать одну из версий того, что случилось, но не утверждаю, что все так и было на самом деле.
Тогда же, после аварии, я встретился с водителем «Икаруса», в который врезался Цой. Передо мной стоял растерянный человек, абсолютно ничего не понимавший, ничего не знавший о рок-музыканте. Почему-то все эти годы воспоминание о нем сидело у меня в голове. Возникла идея посмотреть на историю его глазами. Сценарий был написан девять лет назад, но тогда мне не удалось запуститься. Думал, что история умрет, но нет — феномен Виктора Цоя до сих пор не разгадан. Его имя, творчество не забываются. С каждым годом прирастает армия его поклонников, в нее вливаются новые люди.
— У вас есть объяснение этому?
— Он был безусловно необычным талантливым человеком, но помимо его творчества существовала еще магия личности, которая царила на его концертах. Скажу честно: когда снимал «Рок», Виктор был мне интересен, хотя Гребенщикова я ставил выше. Но на концертах, как только Виктор начинал петь, ощущал, как он гипнотизирует зал. Я реагировал так же эмоционально, как его преданные фанаты. И сегодня его песни, удивительно философские, лиричные, глубокие, проникают в души. Цой даже после смерти действует на нас все сильнее и сильнее, хотя с момента его ухода прошло тридцать лет. В Интернете есть видео, на котором тысячный хор детей исполняет «Кукушку». Правда когда я спрашиваю маленьких певцов, кто написал эту песню, они отвечают: «Полина Гагарина». Раз она ее поет — значит, песня ее.
— Требовалось ли заручиться разрешением на съемки фильма от наследников Цоя?
— Зачем? Мы действовали открыто, сценарий читали сын и отец Виктора. Но они не владеют правами на имя. Поскольку в картине «Цой» я использовал собственные съемки из «Рока» и «Последнего героя», мне не требовалось просить на них разрешения. Наш фильм не биографический, это притча, там нет актера, исполняющего роль Цоя. Есть живой Цой, которого я снимал. Это придуманная история, где о герое вспоминают близкие люди, которые его знали, и те, кто не знал ни его, ни его близких. Когда все столкнулись вместе, Цой их объединил.
По просьбе Александра, сына Виктора, мы изменили имена: Марьяны уже нет в живых, ее не стало в 2005 году, похоронена неподалеку от Виктора, нет с нами и последнего продюсера группы «Кино» Юрия Айзеншписа. У журналиста и культуролога Наташи Разлоговой, последней любви Виктора, есть своя позиция: она считает, что не надо снимать игровых фильмов о Цое, не надо его трогать. Несмотря на то что есть законы, запрещающие оскорблять ушедших героев, родственники и близкие почему-то отнимают у любого художника право высказать свой взгляд на события. Отличное от их мнения высказывание воспринимается как неправда. Сам с этим сталкивался, хотя снимал фильмы во славу своих героев. Показал сценарий Саше Цою, он очень переживал, что в фильме его отец все время будет лежать в гробу. Но кино-то совсем не об этом. Пришлось объяснять ему замысел.
Предвижу, что у каждого есть свой Цой, поэтому не жду, что зрители разделятся исключительно на тех, кто будет восхищаться картиной, и тех, кто будет ее ругать. Думаю, все сложнее.
— Дорого стоит сегодня право на использование песен Цоя в кино?
— Сознательно использовал цитаты из моих фильмов, права на которые принадлежат моей студии «Рок». Вообще, это дело серьезное. Помню, как несколько лет назад в одном фильме второстепенный персонаж пропел буквально три слова из «Взвейтесь кострами...». Никто не обратил на это внимания, а потом продюсерам выставили огромный счет правообладатели. В нашей картине один персонаж будет насвистывать хит «Машины времени» «Поворот». Я позвонил Александру Кутикову и несмотря на то, что мы друзья, официально подписал с ним соглашение. Правда заплатили недорого. В те времена пользовался бешеной популярностью шлягер «Белые розы» — тоже заплатили за его использование в картине. Начинали вести переговоры с Андреем Разиным. Оказалось, в это время шел суд, определивший, что теперь право на песню принадлежит Юрию Шатунову, так что соглашение подписывали уже с ним.
— Я видела Виктора Цоя на кинофестивале «Золотой Дюк», где он получил приз за исполнение главной роли в фильме «Игла». Помню, как высокомерно он вел себя на пресс-конференции, как взирал поверх голов журналистов. Подумалось тогда: поймал звезду?
— Нет, он не страдал манией величия. Просто вся ситуация с кино стала для него необычной. Вероятно, некоторая поза была от смущения, зажатости. То, что показалось высокомерием, неприступностью, взглядом свысока, на самом деле, думаю, объяснялось его природной стеснительностью. Конечно, судьба вознесла его очень высоко, особенно в последние годы. «Асса», где он появился в эпизоде, тоже сыграла свою роль. Славу непросто выдержать. Может, кто-то из журналистов вызвал его раздражение глупым вопросом. Виктор никогда и никому не показывал: я звезда, а вы все никто. Он не так часто улыбался — только когда наступало расслабление. В кочегарке, где собирались свои люди, с ним хотелось поговорить обо всем на свете.
Виктор окончил ПТУ, получил специальность резчика по дереву. Но образование не делает человека интересным, кто-то может прочитать гору книг, но разговаривать с ним не о чем, а с Виктором было интересно. Его стихи простые, но там заложено столько образов, все это надо было придумать. Цой был самоучкой в музыке, но это не значит, что он знал три ноты. В нем крылась загадка, которую трудно объяснить простыми понятиями. Многие талантливые люди кажутся неприятными, но они делают талантливые вещи. Я не видел высокомерия в Викторе.
— В фильме «Лето», основанном на мемуарах жены Майка Науменко, Цой показан человеком неблагодарным, непомнящим добра, которое сделал ему лидер культовой группы «Зоопарк». К тому же коммерсантом, которого интересует исключительно цена за выступление.
— Мнений может быть миллион, у каждого свое восприятие Цоя, свои обиды и разочарования. То, что ему помогал Майк Науменко, нормально. Знаю, что Борис Гребенщиков*, который тоже немало сделал для Виктора, обиделся на этот фильм. Цой пришел в знаменитый ленинградский рок-клуб совсем молодым, плохо ориентировался в пространстве. Какими бы талантливыми ни были дебютанты, их надо вести, чтобы они не допускали ошибок. Не вижу в этом ничего плохого. С Майком и Борисом они по-дружески выпивали, делились проблемами, идеями — это нормально.
— Герои фильма «Рок», который в свое время громко прозвучал и здесь, и за рубежом (у картины есть диплом Берлинского международного кинофестиваля. — Прим. ред.), помнили добро, которое вы им сделали?
— Они были благодарны мне, а я им — я тоже взял высоту. Со многими сохранились дружеские отношения. Не так давно встречался с Гребенщиковым в Лондоне, мы с партнерами проводим там Неделю российского кино. И вот один мой знакомый говорит: «Знаешь, Борис здесь, живет у меня, поехали — повидаешься». Не упомянул, что у Гребенщикова день рождения, а я забыл. Собралась небольшая компания, в двенадцать ночи Борис взял гитару: «Наступил мой день рождения, заказывайте все что хотите, я буду петь». Мои любимые песни — «Серебро Господа моего» и «Я не знаю, зачем и кому это нужно» Вертинского. Борис все спел, продемонстрировав потрясающую память. Он был в хорошем настроении и прекрасной форме, чему я порадовался. Однажды пересеклись в Доме литераторов, он обедал за соседним столиком, разговорились, Гребенщиков предложил: «Давай снимем что-нибудь про пиратов». В тот период он увлекался пиратами, знал о них множество историй.
Мы снимали многие его концерты в Питере во Дворце молодежи, располагались с камерой на сцене, в стороне. Один раз я обратил внимание на девушку по виду лет шестнадцати — красивое лицо, огромные глаза. Она не кричала во время выступления, но смотрела на Бориса как на бога, не передать это выражение. Мы ее сняли, кадр вошел в картину. Прошло сколько-то лет, и вот я приехал в Сочи на фестиваль дебютных картин «Серебряный гвоздь» с «Манией Жизели». Поселили в роскошном санатории, иду — и вдруг навстречу Борис. Думал, что он приехал сюда с концертом для участников фестиваля.
— Какими судьбами?
— Я — композитор фильма.
— О, как интересно, а кто режиссер?
Называет фамилию.
— Она живет в Америке, но сняла фильм о России.
И подходит та девушка. Я просто обалдел: сколько же мистики в нашей жизни! Удивительно — он написал ей музыку.
Юра Шевчук пел на Дворцовой площади на открытии фестиваля «Послание к человеку», которым я руковожу. В другой раз мы делали закрытие в павильоне «Ленфильма», вручали там Герману-старшему премию за заслуги: я снимал его как актера в «Мании Жизели», он играл врача-психиатра. Так вот, я попросил Шевчука спеть на закрытии фестиваля:
— Хорошо бы одну песню посвятить Герману.
— Мы с ним в ссоре, он звал меня сниматься, но мы не сработались.
— Тем более спой, помирись.
Юра спел новую песню — потрясающую, настроенческую, это было так в жилу! Алексей Юрьевич вышел на сцену с палочкой, он уже был нездоров. Там они и помирились.
Не зря моя студия называется «Рок», это судьба. Когда Александра Стреляная экранизировала рассказ Бунина «Суходол» — я картину продюсировал, — позвал на главную роль Олега Гаркушу. Лидер группы «АукцЫон» замечательно сыграл в истории из старинной жизни. Антон Адасинский уехал в Прагу, но я его снимал в «Обводном канале», там у Петропавловки видны фигуры на воде, которые он делал со своим театром. С Виктором Цоем мы приятельствовали, я снимал его концерт на Тушинском аэродроме, где собралось сто пятьдесят тысяч человек. До последнего дня созванивались с Марьяной...
— Алексей, пару лет назад все стали свидетелями беспрецедентной травли вашей «Матильды». Фильм еще не вышел, а депутат Госдумы Поклонская развернула целую кампанию против него. Как вы все это выдержали? Несмотря на то, что вы народный артист, силы были неравны.
— Приходилось очень тяжело, но у меня были подсказчики во главе с замечательным юристом Константином Добрыниным. Они выбрали правильную политику: я не должен был нападать или защищаться, просто иногда вежливо что-то разъяснять, не вступать ни с кем в перебранки. С Поклонской нас пытались помирить. На приеме в Кремле министр культуры, а ныне помощник президента Владимир Ростиславович Мединский, заметив Поклонскую, предложил:
— Давай я тебя к ней подведу — поговорите, помиритесь и закончите этот бедлам.
— Это навряд ли, зря вы так думаете.
Тем не менее мы подошли, он меня представил. Поклонская сказала довольно резко:
— Что вам нужно?
— Вы просто поговорите, — ответил Мединский и прицелился на нас фотоаппаратом.
— Не снимать! — приказала Поклонская.
Владимир Ростиславович отошел, я остался.
— Чего вы хотите?
— Ничего, у меня единственная просьба: вы же не видели картины, посмотрите, а потом можете сказать то же самое. Иначе это глупо выглядит.
— Мне не надо ничего смотреть.
И ушла. Так и не знаю, в результате видела она «Матильду» или нет. У нас по ее заявлениям было проверок тридцать. Последняя еще идет, но вроде бы заканчивается. Инстанции вынуждены реагировать на депутатский запрос, нас проверяли все: Счетная палата, правоохранительные органы. У нашего главного бухгалтера случился нервный срыв, и не потому, что мы что-то нарушили, а от количества проверок. Я читал замечания о нарушениях, например было такое: актрису вызывали на актерские пробы из Москвы в Санкт-Петербург два раза — один билет считать недействительным. Мы решили согласиться с замечанием, хотя актеров пробуют и по три, и по четыре раза.
Некая дама из Краснодара, которая каким-то образом пересекалась с Поклонской, накатала заявление в полицию: пошла в кино, фильм «Матильда» ее оскорбил, режиссера надо привлечь к суду. Письмо спустили питерскому участковому, он пришел разбираться. А в Питере у нас две комнатки на студии — бухгалтерия и мой кабинет. Он пришел в бухгалтерию:
— Где Учитель?
— В Москве.
И тогда он произнес легендарную фразу:
— Покажите место преступления.
Сейчас нам смешно. Но тогда проверка была суровой. Даме вторили некоторые деятели культуры, один рок-музыкант призывал не ходить в кино: фильм, мол, оскорбляет чувства верующих, но сам он его не видел. Мы успешно прокатались, хотя за неделю до выхода картины была снята вся внешняя реклама в Москве и Питере, негласно запрещена вся телереклама, к сожалению, как я слышал, по просьбе некоторых руководителей РПЦ. Фильм до сих пор не показывает купивший его Первый канал, сколько ни бьюсь. Официальных запретов нет, «Матильда» прошла в прокате, в том числе международном. Писал патриарху, просил посмотреть картину, но пока переломить ситуацию не удается.
— Вы родились в семье фронтового кинооператора, известного режиссера-документалиста народного артиста Ефима Учителя. В связи с этим вам приходилось сталкиваться с необъективным, предвзятым к себе отношением?
— Конечно сталкивался, еще при поступлении во ВГИК. Отец посоветовал пойти на операторский факультет. Конкурс был огромным, я юно выглядел, явился на экзамены окончив школу, семнадцать мне исполнялось лишь в августе. Сдавали десять экзаменов, включая творческий конкурс, я получил всего одну четверку. Не подозревал, что в том году было дано негласное указание не брать детей кинематографистов. Финальное собеседование проводил заведующий кафедрой операторского мастерства прославленный Анатолий Дмитриевич Головня. Я еще обиделся, когда он обратился ко мне «дэточка». Оказалось, он всех так называет. Так вот, Головня сказал: «Дэточка, сходи в армию, послужи, наберись опыта, и я тебя приму». Поставил вторую четверку, и мне не хватило одного балла, чтобы поступить. Он не знал, что у меня есть год в запасе. Провел его, работая на «Ленхронике» ассистентом оператора, на следующие вступительные экзамены явился другим человеком. Головня был прав: я легко поступил.
Набор оказался уникальным, нас готовили как авторов-операторов для работы в зарубежных корпунктах: учили режиссуре, журналистике, иностранным языкам. Наш мастер Роман Николаевич Ильин был парторгом института, благодаря этому он мог давать нам полную свободу. Я много работал с белорусским режиссером Сережей Лукьянчиковым, мы дружим до сих пор. После института сняли фильм о композиторе Глебове, на всю жизнь запомнил, как ради интересного кадра спалили цветущий яблоневый сад. Сергей добился на это разрешения.
ЛСДФ и для меня, и для моего отца — дом родной. Бывал там с детства, всех знал: и Лялю Станукинас, и Павла Когана, и Михаила Литвякова. Все искренне мне улыбались, когда после института я получил туда распределение. Но за милыми улыбками крылось: ну-ну, посмотрим, на что ты способен... Понимал, что должен доказать свою творческую состоятельность первой работой. Снимал ее как режиссер-оператор. Это была не картина, а песня из серии «10 минут по СССР». Мне достался Великий Новгород. Провел там два месяца с группой из четырех человек, чудил по полной программе, использовал множительные линзы, много всего напридумывал. Получился десятиминутный широкоэкранный фильм без единого слова.
К слову, водителем уазика, на котором мы колесили, был простой, смешной с виду парень. После съемок он куда-то исчез, а через несколько лет позвонил мне из Парижа. Оказалось, устроился моряком на судно и спрыгнул где-то в Швеции. Сейчас Игорь Андреев известный художник-модернист. Живописи он нигде не учился, но его картины, инсталляции, мебель пользуются спросом у коллекционеров. Он дружил с Эдуардом Лимоновым, всегда с ним встречался, когда приезжал в Россию. Но вернусь к своему рассказу.
Помню худсовет, когда корифеи ленинградской школы документального кино приняли мою картину. Не из-за отца, у него хватало на студии противников. Просто мне удалось резко, с первого удара победить. Больше ко мне вопросов не было. Но это не конец истории. Сдаю картину, приезжаю в Госкино России, показываю, мне говорят:
— Все хорошо, а вы сдавали картину Ленинградскому обкому партии?
— Но фильм-то про Новгород.
— Принять его мы не можем. Почему вас не предупредили на студии?
Оказывается, было такое правило, но оно касалось съемок в Питере. Тем не менее директор студии поехал показал. Я опять картину в охапку — и уже в Госкино СССР. Начальник управления документального кино посмотрел:
— Алексей, а ты в Новгородском обкоме партии ее показывал?
— Да вы что, сговорились?
— Не-не-не, надо им показать.
И я помчался в Новгород, еле упросил прийти на просмотр первого секретаря обкома. Абсурд, но бумагу мне выдали. Подумал: елки-палки, если на картине без политики и единого слова возникают такие трудности, чего ждать дальше? Два года снимал только как оператор, но меня тянуло в режиссуру.
— А ваш сын Илья, продолживший режиссерскую династию Учителей, сталкивался с предвзятым отношением? Мол, все понятно, если не справится, за него доделает отец.
— Наверное, кто-то говорил подобное за глаза. Я по профессиональным принципам близок к отцу, он считал необходимым показать героя таким, какой он есть, максимально сохранить его сущность. У меня на съемочной площадке все напряжены, все нацелено на результат. Илья другой, у него съемки проходят легко, он всего добивается иначе, в группе всегда царит прекрасная атмосфера. Снял первую картину — комедию «Огни большой деревни» — и получил приз на «Кинотавре». Как-то я приехал к нему на съемки под Бологое. Илья посмотрел на меня с большим неудовольствием. Я еще и посоветовал: «Слушай, там корова стоит в кадре не на месте, надо ее передвинуть». Понимаю его: если бы я был просто продюсером, а тут еще и папа. В общем, пробыл я на площадке час и уехал. Илья отлично справлялся и сам. Но вообще сын ко мне прислушивается. Часто обсуждаем и выбор актеров, и монтаж. Сокращать — мой конек, очень люблю недлинные фильмы. Переживал за сына, когда тот снимал «Стрельцова». Это другой масштаб, боялся, что у Ильи не сложатся отношения с исполнителем главной роли Сашей Петровым, что не найдет контакта. Для него проект стал настоящей проверкой, но он справился, остался со всеми в хороших отношениях. Премьера должна была состояться шестнадцатого апреля, опросы показывали огромный интерес. Теперь непонятно, что делать, обсуждается много вариантов — чуть ли не доплаты за билеты.
— Ваш переход в игровое кино был запланирован?
— Никогда не рвался его снимать. В перестроечные времена делал что хотел, так появились документальные «Рок», «Обводный канал» (на его берегах в Питере находятся три сумасшедших дома, три Дома культуры, духовная академия, пивная, что дало возможность прочертить границу между реальностью и безумием), «Ёлы-палы, или Митьки в Европе» об интересных мне людях, событиях. Хотел снимать документальный фильм о балерине Ольге Спесивцевой, она тогда жила в Америке в доме престарелых. Борис Эйфман посвятил ей балет «Красная Жизель», много мне о ней рассказывал. И вдруг она умирает, снять фильм без нее невозможно, ведь я не строил свои картины на интервью знавших героя людей. Мы дружили с Дуней Смирновой, сняли документальный фильм «Баттерфляй» о Романе Виктюке. Дуня предложила сделать игровой фильм о Спесивцевой. Она написала сценарий, и — о чудо! — в Госкино нам дали денег, впервые в жизни мы поехали в пятнадцатидневную экспедицию в Париж, снимали в Гранд-опера.
Я ухнул в игровое кино как в омут, плохо соображая. Мне недоставало умения работать с артистами, элементарного ремесла. Но повезло, актеры оказались потрясающими. Пригласил на некоторые роли режиссеров Андрея Смирнова, Ивана Охлобыстина, Сашу Хвана. Они соответствовали моим представлениям о персонажах. В главной роли хотел снимать Ренату Литвинову или Ингеборгу Дапкунайте, долго мучился, пока не повстречался с Аллой Сигаловой, я хотел позвать ее постановщиком балетных сцен. Алла сказала: «Есть потрясающая актриса Галина Тюнина, посмотри». Я сходил на ее спектакль и сразу утвердил. Так сложилась «Мания Жизели». После возник четырехлетний перерыв, я набирался опыта, ходил на репетиции к Виктюку, почитывал, как работать с актерами. Теперь обожаю заниматься кастингом, подбирать не просто исполнителей ролей, а актерский ансамбль.
— Встречались среди актеров те, с кем работа давалась особенно сложно?
— Со всеми актерами сложно найти общий язык, но мне это удавалось. Были страшные случаи, когда в самом начале съемок я менял актеров. Ужасно, но я это делал, понимая, что наношу раны, со многими ссорился, через какое-то время мирился. Я фанатично болею за одно — результат на экране, поэтому готов идти на непопулярные меры. Когда начинаю снимать и вижу, что актер играет по-своему, а я не могу с ним справиться, меняю его. На «Дневнике его жены» было два таких случая, на «Космосе как предчувствии» заменил артиста на Женю Цыганова. Имена все замечательные, пробы были гениальными, но потом на площадке случилось несоответствие, а экран этого не терпит. Я максималист не только в том, что касается актеров, оператор и художник тоже должны быть лучшими, и тогда можно достичь результата, дашь слабину — провалишься.
— Какой из проектов был самым нервнозатратным?
— Все они непростые, на последнем, «Цое», мы пережили пять экспедиций. Приезжает артист после спектакля — поди настрой его на нужную волну. Перед началом съемок я собираю на читку всю творческую группу, включая каскадеров. Посвящаем этому неделю, все разрешаю, ко всем прислушиваюсь, порой меняются сценарий, диалоги.
На «Цое» мы подогнали автобус и предложили актерам: выбирайте сами, кто где будет сидеть. Когда приходишь в первый день на площадку, самое сложное найти контакт с людьми, а тут он уже есть, мы все заранее проговорили. Я люблю своих артистов, надеюсь, что и они меня. Как родные мне Галя Тюнина, Женя Миронов, Володя Машков, Лена Лядова. Ира Пегова вообще почти родственница. Со всеми я в дружеских отношениях, мы поздравляем друг друга с праздниками, днями рождения. Не хвастаюсь, но у многих карьера в кино началась с моих фильмов. В «Цое» снималась актриса чеховского МХАТа Надя Калеганова, очень талантливая девочка, посмотрим, как сложится ее творческая жизнь.
— Будут ли сниматься в ваших картинах младшие дети Аня и Маша?
— Аня играла в спектакле Театра Наций и уже снималась в сериале с Юлей. (Актриса Юлия Пересильд — мама Ани и Маши. — Прим. ред.) Сериал еще не вышел, но у Ани уже появился агент. Наши девочки в хорошем смысле слова безумные. Аня замечательно поет, в том числе «Кукушку», танцует, за танцы нахватала кучу всяких призов, Маша учится играть на огромной ударной установке, которая больше ее в три раза.
Уникальный случай в моей биографии: Маша исполнила роль сына Виктора Цоя. Я долго искал похожего на Сашу Цоя мальчика. Приходили ребята с поставленной речью, а я просил найти мне такого, который никогда не снимался. Выбрал двоих, но душа к ним не лежала. Про Машу и подумать не мог. Читка проходила под Питером, мы захватили с собой дочек, чтобы те могли отдохнуть. В автобусе Цыганов сел за руль и чуть-чуть проехал, а в картине есть эпизод, где персонаж Жени берет сына Цоя, сажает на свое место, и тот поет песню. Это реальный, документально зафиксированный случай, когда маленький Саша сказал мне: «Хочешь, я спою тебе песню про папу?» Решил оставить его в сценарии. Оператор Юрий Клименко захотел посмотреть, как это будет выглядеть в кадре. Маша бегала рядом, я попросил: «Сядь-ка посиди. Маша, можешь спеть «Кукушку»?» Сняли маленькой камерой. Клименко произнес первым:
— Зачем искать какого-то мальчика, вот готовый сын Цоя.
— Но она же девочка с беленькой косичкой!
Маша ведет себя сейчас как сорванец, у нее такой период. Попробовали, надели парик — и все перестали ее узнавать. Я переживал, а мама была просто в панике. Маша — мотор, но съемки трудные: двадцать пять смен, среди них ночные, плюс репетиции, а она постоянно должна находиться в кадре. К удивлению, дочь перенесла тяжелейшие съемки как профессионал. Она очень контактная, подружилась с партнерами, открыто заявляла, кого она больше всех сегодня любит. На первом месте нередко оказывались Марьяна Спивак и Надя Калеганова. Все сыграли здорово. Естественно, кто-то упрекнет, что дочь получила роль по блату. Но все, кто видел фильм, отмечают, как хорошо она сыграла.
Мое предположение: Аня точно пойдет по актерской линии, а у Маши, как мне кажется, режиссерское мышление.
— Остались ли у вас заветные желания?
— Пока есть силы, хочу снять фильм о Дмитрии Шостаковиче, горю этим проектом, Александр Терехов пишет сценарий. Это будет не стандартный байопик и не картина про человека, сидящего за роялем. Шостакович прожил потрясающую по событиям, личным историям жизнь. Не знаю, где добуду столько денег, проект дорогой, но мы уже сотрудничаем с английским продюсером. Готов к тому, что будет непросто, ведь живы многочисленные родственники композитора. Придется показывать им сценарий. Но ради такого фильма я преодолею все трудности.
Подпишись на наш канал в Telegram