В День всех влюбленных я оказалась в кафе в одиночестве. Вокруг сидели одни парочки, целовались, дарили друг другу подарки, и я задумалась: «Стоп, а хоть раз у меня было что-то романтичное в этот праздник?»
Мои воспоминания о раннем детстве связаны с одиночеством и литературой. Я росла в классической московской однополой семье — мама все время работала, а бабушка предоставляла мне полную свободу в выборе времяпрепровождения. С детским садом не сложилось, и все детство до школы я провела дома и на даче с книгами.
Из развлекательной программы у меня были только цветные карандаши и телевизор. По телевизору часто показывали Ельцина. Один раз я увидела, как он поет и танцует на сцене, а второй — как сидит в цирке. Этим он меня окончательно и бесповоротно покорил.
«Везде же он бывает!» — подумала я и стала готовиться к нашей неминуемой встрече. Неизвестно почему была уверена, что главный атрибут женщины — это большая и красивая грудь. Похвастаться такой в четыре года я не могла, но попросила бабушку сшить мне бюстгальтер. По моей задумке, если мужчина увидит, что у женщины есть бюстгальтер, он сразу поймет, что под ним не пустое место, а какая-никакая грудь. Бабуля сшила мне два треугольничка из простыни, и я носила их поверх платья, чтобы всем мое преимущество было очевидно.
Ельцина я так и не встретила, но во всех местах, где появлялась со своими «треугольничками», производила фурор.
Сейчас понимаю, что была фантазеркой и слишком тепличным растением, поэтому столкновение с реальным миром оказалось весьма болезненным. Со сверстниками в школе совсем не могла найти общего языка — просто не понимала, о чем с ними разговаривать. Теперь знаю, что общение у меня не складывалось только потому, что мне это по-настоящему не было нужно.
Мама очень переживала, особенно когда со стороны сверстников начались издевки по поводу моей внешности. Надо отдать ей должное: она понимала, что с такими исходными данными мне в кругу детей придется нелегко, и работала на опережение. Еще когда мне было года три, мама начала подводить меня к зеркалу и восхищаться моей внешностью. Она всегда говорила, что классическая красота — это скучно и в девушке должна быть изюминка. Я спрашивала, есть ли изюминка во мне. Мама с гордостью называла меня килограммом изюма.
Думаю, моя мама — героиня. Я встречала многих красивых девушек, воспитанных в абсолютном неведении о своих плюсах и выгодных сторонах. А меня она воспитала настоящей красоткой, и не говорите, что моя внешность этому слову не соответствует, — не забывайте, во мне килограмм изюма, я это твердо усвоила!
С учетом этого нападки одноклассников мало меня ранили. Когда начинали смеяться над моим носом или ушами, мне не было обидно: я просто понимала, что они запутались, а когда подрастут, поймут, кто по-настоящему прекрасен.
Но основные трудности в школе заключались не в этом. Я до сих пор вспоминаю эту институцию как беспощадный и бессмысленный карательный орган, убивающий всякую индивидуальность. Учителя регулярно отыгрывались на учениках за свою несложившуюся жизнь, а всякая творческая инициатива была наказуема. Мои любимые преподаватели — по классу фортепиано и изобразительному искусству — успокаивали маму: «К старшим классам все точно уравняются и Алина перестанет так выделяться». Непонятно, как следовало действовать: подождать, пока я сравняюсь с этим школьным мирком, или искать подходящий мирок для меня?
Спойлер: если у вас или вашего ребенка схожая проблема, вы его не найдете. Я переходила из одной школы в другую пять раз и в итоге была вынуждена окончить обучение экстерном.
К этому моменту совсем потеряла интерес к учебе в том виде, в каком она тогда существовала в Москве. В первый университет на факультет психологии я поступила в пятнадцать, но программа всего первого курса уже была известна мне из книг. И тогда наступило время тусовки!
Здесь из нежного цветочка я превратилась в ершистого подростка. Вместо просиживания штанов в аудитории отрывалась в рок-клубах: ночные тусовки, цепи на штанах, мартинсы, смоки айс... А также все, что любит мятежное сердце тинейджера: заунывные депрессивные мотивы, маргинальные бары, протест против всего и всех. Но особенно меня поразила девушка моего кумира Мэрилина Мэнсона — великолепная фетиш-модель и артистка бурлеска Дита Фон Тиз. Она танцевала в гигантском бокале для мартини, красовалась на обложках Playboy и выступала на балах, а я смотрела видео с ее выступлений открыв рот. Она была настолько прекрасна, что тотально завладела моим воображением, и даже подростковый бунт отошел на второй план. Скучная учеба была окончательно заброшена, а в голове звучала только одна мысль: «Как мне стать такой же неземной, как Дита?»
Мама очень переживала, что упустила меня, и предпринимала попытки образумить. Она сама всю жизнь тяжело трудилась, не надеясь на то, что работа может быть любимой. Я очень хорошо помню, как мама сказала мне: «Алина, жизнь — не сказка». В этот момент я решила, что это может касаться чьей угодно жизни, но не моей. Моя жизнь обязательно станет сказкой!
И в первую очередь я отправилась искать в Интернете, как можно стать фетиш-моделью. На одном из форумов нашла объявление о кастинге девушек для показа корсетов и уже через неделю впервые выступала на сцене рок-клуба.
Так я познакомилась со всеми основными персонажами российской андерграундной сцены, и с этого момента моя жизнь изменилась. Съемки, показы, интервью, вечеринки — я очень быстро делала карьеру. У меня были классная фигура, игривые глаза и огромное желание кричать всему миру: «Смотри, мир! Это я, та самая, которую ты обижал!»
Освоила организацию съемок: договаривалась с фотографами, подбирала костюмы, продумывала локацию. Но поставить бурлеск-шоу оказалось весьма нетривиальной задачей: нужны были хореография, музыка, декорации. Бюджета на это не было, и я все делала самостоятельно. Пригодились опыт в балетной школе и уроки труда. В ход шло все: костюмы я перешивала из старых штор, веера мастерила из линеек и скатерти, а головные уборы — из павлиньих перьев.
Небольшой ликбез на тему бурлеска: это эротическое шоу, сочетающее в себе танцевальные, комедийные и цирковые номера. Так называемый бурлеск с медом — прообраз современного стриптиза, но в этом жанре исполнительница никогда не раздевается до конца. Бурлеск с перцем имеет скорее комедийно-цирковую окраску, в этом направлении в основном работала и я.
Я еще жила с мамой, и она замечала, как надолго уезжаю, но ни о чем меня не расспрашивала. Даже когда нашла сумку с латексной одеждой у меня в шкафу, смогла промолчать. Мама ценила связь между нами и понимала, что если я что-то скрываю, лучше не давить и не настаивать, а подождать, пока созрею. На самом деле я готовила сюрприз...
В тот день меня не было дома и мама открыла дверь курьеру, который принес мне посылку. Я разрешила ее посмотреть. Это была пачка журналов со мной на обложке (кажется, украинский XXL). Если вы посмотрите мои фотосессии тех лет, то увидите, что ничего предосудительного там нет, — я не снималась ню, не вела себя развязно и фактически выглядела как ретро-куколка. Вот и мама посмотрела, почитала интервью, сказала: «Как красиво!» и больше не беспокоилась.
Но основные сложности в отношении моей работы были связаны не с семьей, а с учебой. К девятнадцати годам я успела сменить несколько вузов — от литературного до юридического — и остановилась на том, о котором рассказать ничего не могу. И вот почему.
Как и прежде, в институте я никак не могла вписаться в коллектив, поэтому отношения со сверстниками не складывались. Но если теперь мне на однокурсников было наплевать, то я их, наоборот, очень волновала. Вплоть до того, что они заботливо собрали все мои съемки и отправили ссылки в деканат. Шел 2009 год, но в деканате, видимо, время текло с отставанием на пятьдесят лет, потому что мне объявили: вынуждены меня отчислить с формулировкой «позорит честь вуза».
Однако с моей успеваемостью это сделать было нелегко. Сошлись с руководством института на том, что меня переведут на заочное отделение и ни в одном интервью я не упомяну, в каком университете училась. Так что раскрыть эту тайну не могу.
Тем временем моя карьера шла в гору: меня начали приглашать на бурлеск-фестивали в Европу.
Многим я известна под фамилией Сталина — и сейчас уместно рассказать, откуда она появилась и куда потом пропала. Когда я готовила специальные номера для западной сцены, мы с директором хотели сделать акцент на стереотипных представлениях о России: от русских принцесс до шапок-ушанок. Я готовила номера с игровыми декорациями в виде гигантской матрешки или Царь-пушки... И настало время задуматься о звучном имени. После мозгового штурма, где были перечислены все березки и медведи, я вспомнила, что в моей семье существовала фамилия Сталинский. К тому моменту как Сталин пришел к власти, многие фамилии с корнем «стал» были упразднены, и эта тоже не стала исключением. Мы откинули суффикс и окончание — и Сталина идеально легла на мой образ, стала визитной карточкой на годы.
Но чем больше я работала, тем хуже становились мои отношения с молодым человеком. Несмотря на то что мы познакомились, когда я уже танцевала бурлеск, в семейной жизни ему было тяжело это принять. Кроме того, для отечественной сцены это был неведомый жанр, и я тратила уйму усилий на то, чтобы сломать штампы вроде «раздевается на сцене — значит, проститутка». Денег выступления практически не приносили. Когда мы стали жить вместе, он начал настаивать на том, чтобы я прекратила танцевать и перешла к непосредственным «женским» обязанностям вроде готовки, уборки и рождения детей.
Я понимаю, что была тогда очень наивна и серьезно полагала, что со временем смогу изменить представления и своего молодого человека, и современного общества об этом жанре. Но в какой-то момент засомневалась и переключилась на дом и уют, упустив шанс поехать на фестиваль в Берлин.
Чем дольше я «хозяйничала», тем больше скучала по сцене и грустнее становилась. Фактически я разрывалась между собственным счастьем и счастьем своего молодого человека. Угадайте, что я выбрала?
Но после нашего расставания возвращаться в бурлеск было непросто: пока мы жили вместе, мужчина меня обеспечивал. Теперь я осталась без копейки в кармане, а мне уже нужно было не просто шить костюмы и ставить номера, но и оплачивать новую квартиру и все счета.
Пока решала, что делать, первые полтора месяца ела только макароны. Научилась их готовить множеством способов: вареные, жареные, с сахаром, с кетчупом, с маслом, с соевым соусом, залитые яйцом и запеченные в духовке... А потом меня пригласили на съемку, где я в кадре должна была есть персики и клубнику, после чего отдали мне целую сумку с фруктами. Я пришла домой, надкусила персик, села на пол и заплакала. И тогда решила: «Хватит всем что-то доказывать за копейки, я хочу быть богатой и счастливой!»
На следующий день придумала магазин. Он располагался на онлайн-платформе одной из социальных сетей, а стартовым капиталом были пять тысяч рублей, которые я взяла взаймы. Мы с подругой из Италии закупали редкие исторические вещи на винтажных ярмарках в Европе, привозили в Москву и продавали через Интернет, а мой наработанный годами образ в бурлеске отлично способствовал рекламе. Поначалу была счастлива: прибыль стремительно росла, я накупила себе шуб, машину, начала часто ездить за границу, обставила квартиру...
Всегда питала слабость к антиквариату, но тогда у меня появилась возможность покупать по-настоящему ценные вещи. Теперь у меня в коллекции есть набор стульев в стиле модерн, прекрасный книжный шкаф, старинная ширма и очаровательный купеческий стол. Его я люблю особенно нежно. Он, очевидно, хотел быть похожим на дворянский, но получился таким, каким получился: смешным, пузатым, нелепым, с зеленым сукном посередине. Такие предметы мебели для меня особенно дороги — когда видишь не просто экспонат своей эпохи, но и ошибки мастера, и очаровательные нелепости, в которых проскальзывает судьба этой вещи.
Но чем дальше, тем больше я понимала, что попала в денежный капкан: стала просто дельцом и от моего стремления к творчеству ничего не осталось. Мыслей вернуться в бурлеск уже тоже не было: я трезво осознавала, что на Западе эта культура и отношение к ней выстраивались десятилетиями, а в России на это можно положить всю жизнь, но так и остаться для всех «ряженой стриптизершей».
Тогда наступила очень тяжелая полоса. Я не знала, в каком направлении мне двигаться. Да, номинально это все еще была Алина Сталина, но фактически я каждый день задавала себе вопрос, кто я и куда иду. И ответа найти не могла.
Он пришел сам. По фото из «фетиш-прошлого» меня нашла кастинг-директор арт-проекта «Дау» Ильи Хржановского и пригласила на пробы в Харьков.
Вместе со мной в тот день пришли около тридцати девочек: модели, танцовщицы, актрисы. Всех переодевали и гримировали под эпоху — действие происходило в научном институте, который входил в фазу шестидесятых годов.
Я ничего не знала о проекте, но на всякий случай заявилась во всеоружии: прямо с поезда рано утром с укладкой, красными губами и накладными ресницами. Роковая женщина! Хржановский меня увидел и попросил художников максимально упростить образ: стерли косметику, волосы собрали в пучок, надели мешковатый костюм цвета кабачковой икры.
Я забавно выглядела рядом с красотками на кастинге: утром появилась разодетая в пух и прах, а вечером прощалась с ними «серенькой мышкой». Однако пробы прошла я одна и уже через несколько дней зашла в «Институт». До сих пор этот проект остается одним из самых таинственных и закрытых, несмотря на то, что съемки были закончены в 2011 году.
На месте старого бассейна был выстроен научный институт, который существовал в советском времени. Десятки сотрудников переодевались в исторические костюмы, сдавали телефоны и документы и заходили на работу на территорию, где время текло с отставанием на пятьдесят лет: на момент моего попадания в проект в институте начинались шестидесятые годы. Кроме того, время в «Дау» было сильно сжато: за те месяцы, что я провела на съемках, по внутреннему исчислению прошло несколько лет. На площадке была выстроена целая инфраструктура: наземные и подземные лаборатории, библиотека, общежитие для ученых и для Ландау с семьей, буфет, свинарник, отдел МГБ, касса и кабинет директора.
Все участники проекта заходили на территорию с переписанной биографией. Почти все занимали посты и получали профессии, аналогичные своим реальным. То есть в МГБ работали настоящие начальники харьковских тюрем, а в буфете готовили реальные повара.
Основные персонажи вообще не выходили из декораций месяцами, работая в лабораториях, ночуя в общежитии и проживая новую жизнь в надежде выстроить ее счастливее, чем свою настоящую.
Я получила должность ассистента начальника экспериментального отдела института. Мы с начальником сразу понравились друг другу, и это была отличная мотивация для режиссера, чтобы продлить его пребывание в институте.
Сценария не было, все действовали интуитивно и согласно режиссерским подсказкам. Съемки объявлялись хаотично, когда привозили пленку, на которую снимали проект. Но это мало кого беспокоило: гораздо более волнующим было то, как современные люди под давлением обстоятельств вновь обретали давно забытые страхи и навыки предыдущих поколений — начинали писать доносы, скрываться от МГБ и подставлять друг друга. Контролировать участников было относительно легко: почти все были готовы докладывать обо всем происходящем внутри стен. Плюс во всех помещениях стояли прослушки.
По классической схеме «Алина и коллектив» мои отношения с участниками «Дау» не сложились. Все участники испытывали стокгольмский синдром и то порывались уйти, то не решались прервать эксперимент. Чем дольше я находилась в институте и узнавала его обитателей, тем яснее понимала одну общую черту: у этих людей не было пути назад. Их никто не ждал дома, им не за что было держаться, они ничем не дорожили. Все, что вы видите на экране, было реальным: секс, боль, открытия, любовь, ненависть. Я тоже была надломлена, но слишком дорожила своей прошлой жизнью. Поначалу воспринимала «Институт» как аттракцион, а когда поняла, что это игра на выбывание, задалась целью дойти до конца с наименьшими потерями. Не хотела делать ничего, за что мне потом было бы стыдно по возвращении в реальность.
Думаю, я была не самым удобным участником. Многое из того, что требовал режиссер, делать не хотела и сопротивлялась. Чаще всего перед выполнением какого-то задания или просьбы я задавала вопрос «Зачем?» и если не получала ответа, действовала исключительно в своих интересах, руководствуясь инстинктом самосохранения. Поэтому вы не увидите ни сцен насилия со мной, ни предательств, ни секса — ничего отчаянного.
Все отчаяние осталось за кадром: я по-настоящему испугалась, когда в институт приехали неонацисты во главе с Тесаком. По задумке, это был спецотряд КГБ, приглашенный навести порядок в институте — для борьбы с развязностью и пьянством. А по факту это были двадцать накачанных парней, часть которых недавно вышла из тюрьмы. Их поселили вместе с нами в общежитии для ученых, и уже в первую ночь все двери в наши комнаты были выбиты, вещи разодраны, а пожилых ученых заставили выполнять упражнения из стройподготовки. К тому же спецотряду выдали оружие — пусть деревянные, но ножи. Когда неонацисты зашли в мою комнату, там была идеально заправленная кровать и простыня, привязанная к окну, а я сама в ночнушке уже карабкалась по строительным лесам на стену института. В тот раз меня отследили по прослушке, вернули в «Дау» и успокоили. Но через несколько дней, когда Тесак с командой в нашей гостиной зарезали свинью и разгромили весь дом, находиться внутри проекта уже никто не смог. По сюжету фильма все обитатели института были убиты. Нас вернули только на один день, чтобы разложить в разбитых декорациях, залить кровью и снять, как спецотряд грузит всех в труповозку. Так съемки закончились, и через несколько дней я уже была в Москве.
По окончании проекта мне разочарованно сообщили, что история моего персонажа не сложилась. Но я получила гораздо больше: за пять месяцев, проведенных внутри этих стен, идеально прокачала силу воли и внутреннего бойца. Вернулась, казалось, способной уже на все.
Адаптироваться к реальности было сложно, и я бы обязательно надолго поселилась в кабинете психотерапевта, если бы на съемках в Харькове не познакомилась с режиссером Борисом Юханановым, ныне худруком Электротеатра. Он взял меня учиться к себе на режиссерский курс, и это помогло мне постепенно вернуться к московской жизни. Здесь я познакомилась с кинематографом уже в его привычном виде.
Конечно, я горела идеей попасть в киноиндустрию и имела тайную цель: рассчитывала начать сниматься у сокурсников в короткометражках. Но этот путь занял целых четыре года.
Поначалу мы с однокурсницей решили писать сценарии для себя, чтобы она могла режиссировать, а я — сниматься у нее в кино. Постепенно у нас стало получаться, один сценарий даже купили, и тогда подруга увидела объявление одного известного продюсера о поиске сценаристов. По условиям конкурса нужно было написать свою автобиографию, чтобы было смешно и грустно. И вот в День всех влюбленных я оказалась в бывшем кафе «Дети райка» в одиночестве. Вокруг сидели одни парочки, целовались, дарили друг другу подарки, и я задумалась: «Стоп, а хоть раз у меня было что-то романтичное в этот праздник? Как я отмечала этот день год назад?» Я начала писать свою автобиографию, отматывая год за годом то, что тогда происходило в моей жизни. Оказалось, что по дурацкому стечению обстоятельств у меня вообще ни разу не получалось отпраздновать День святого Валентина! Через неделю мне перезвонил продюсер и сказал: «Алина, я читаю — смеюсь и плачу! Добро пожаловать!» Так я стала работать сценаристом.
Два года писала и ждала актерских предложений, а их все не было. Мне надоело ждать. И когда, по моему мнению, с актерством у меня не сложилось, я решила пойти по стопам своего отца. К сожалению, он погиб, когда я была маленькой, но я всегда с большой нежностью и уважением вспоминала о нем. Знала, что папа был профессором, доктором философских наук и учился в Сорбонне — этих данных мне было достаточно. Я получила гонорар за большой сериал, уволилась и улетела в Париж поступать в Сорбонну.
Но не зря говорится, что самое желанное приходит, когда его отпускаешь. Я не успела прожить в Париже и месяца, как увидела Яну Троянову* в фильме «Жить». Помню, как сидела ночью в крошечной квартирке в Марэ и обливалась слезами... На следующее утро мне позвонили с ТНТ и пригласили на пробы в сериал «Ольга». Партнером по пробам была Яна.
Сначала меня позвали на роль Ани, дочери Ольги. Несмотря на то что пять лет назад у меня было совсем юное лицо, я оказалась выше Яны на десять сантиметров. Поэтому сцена, где она хлещет меня полотенцем, а я причитаю: «Ай, мам, не надо!», в нашем исполнении выглядела слишком комично. Пробы увидел генеральный продюсер ТНТ Александр Дулерайн и предложил авторам попробовать меня на Ленку, сестру главной героини, изменив ее возраст, — Лена и Ольга изначально задумывались почти ровесницами. Но с помощью грима и костюма меня все равно «взрослили» — обильный макияж, безвкусный цвет волос, суперобтягивающая одежда. К тому же мои партнеры по сериалу — сравнительно невысокие, так что на своих платформах я рядом с ними смотрюсь просто гигантом.
В жизни без яркого макияжа и каблуков меня почти не узнают. Но если все-таки понимают, кто я, удивляются: «Вау, вы такая миниатюрная и молоденькая!» Хотя в прошлом году мне удалось вернуться к своему натуральному цвету волос, и в новом сезоне «Ольги», который стартовал на ТНТ тридцать первого августа, вы впервые увидите Лену в новом имидже.
Я очень люблю свой персонаж. Не могу сказать, что у нас много общего: у меня совсем другие моральные принципы и отношение к мужчинам. Но есть и то, что нас роднит: это безбашенность и стопроцентный оптимизм. Вообще, поначалу на площадке было непросто — я оказалась единственной актрисой без профильного образования, иногда выдавала совершенно неожиданные реакции и эмоции. Потребовалось время и терпение моих коллег, чтобы смогла натренироваться. За эту школу я благодарна всем создателям сериала «Ольга»!
После старта «Ольги» мне стало поступать очень много предложений по проектам. В одних вы меня уже видели, в других — еще предстоит увидеть. Я не люблю рассказывать о том, что только готовится к выпуску, так что пусть это будет сюрпризом.
А вот чем приятно — и уже можно! — поделиться: я очень рада, что меня пригласили вести «Новое утро» — первое утреннее шоу на ТНТ, которое запустилось в августе.
С нашей командой ведущих — кроме меня это Марина Кравец, Михаил Белянин и Ульяна Пылаева — вы почувствуете себя как в компании близких друзей. К тому же у нас очень весело: мы за словом в карман не лезем и частенько друг друга подкалываем, а все лайфхаки проверяем на себе.
Иногда думаю о том, что у меня не было шанса ни на какую «обычную работу»: однажды устроилась мерчандайзером, но меня уволили в тот же день, а на работу официанткой вообще не приняли.
Всю жизнь я против чего-то восставала, бунтовала и выбирала альтернативный путь — не стать отличницей, а окончить школу экстерном, чтобы распрощаться с учебой как можно скорее; не стать «мисс Россия», а сделать из себя андерграундную фетиш-принцессу; не отдаться «Дау» в полной мере, а придумать свои внутренние правила и по ним выживать.
Оглядываясь назад, понимаю теперь, как много мне дал этот альтернативный путь и к каким колоссальным изменениям в жизни он привел. Сейчас счастлива в том, чем занимаюсь, но это не повод успокаиваться, и я всегда открыта чему-то новому.
Главное, что я знаю: моя жизнь — сказка, а во мне — килограмм изюма. Спасибо, мам!
Редакция благодарит за помощь в организации съемки BAIKAL Lounge bar, СРК «Воробьевы горы» и Московскую канатную дорогу.
Подпишись на наш канал в Telegram