Фатеева позвонила и взвинченным голосом начала пересказывать, что услышала от Кустинской: «Она сказала, что ты про меня сказала...» Не дослушав, оборвала подругу: «Знаешь, Наташ, я не буду оправдываться. Хочешь слушать Кустинскую — слушай!» И бросила трубку.
Жизнь и профессия сталкивали меня с разными людьми. Кто-то был в моей судьбе совсем недолго и только краешком, другие оставались на годы. Когда журналисты меня спрашивают, кто ваша лучшая подруга, не задумываясь отвечаю: «Мой муж, Олег Александрович Стриженов». Второй номер в этом «рейтинге» принадлежит актрисе Наталье Фатеевой, с которой мы знакомы (страшно подумать!) почти шестьдесят лет. С Наташи я и хочу начать рассказ о тех, с кем сводила судьба.
Мы познакомились в 1956 году в Одессе на съемках фильма «Капитан «Старой черепахи». Студентка Харьковского театрального института Наталья Фатеева играла главную женскую роль, а я, только что окончившая школу, снималась в так называемой групповке — была одной из подружек героини. Узнав, что собираюсь ехать в Москву поступать в театральный, Наташа обрадовалась: «После съемок я тоже туда переезжаю — меня берут во ВГИК, на курс Герасимова и Макаровой. Обязательно меня найди!»
В Москве встретились спустя полтора года: я к тому времени уже была студенткой ГИТИСа, а Наташа успела окончить ВГИК и выйти замуж за режиссера Владимира Басова. Они снимали комнату в Глубоком переулке, и иногда мы с Натальей, которая ждала ребенка, гуляли вечерами по Красной Пресне. С Басовым я познакомилась, когда уже родился Вовочка. Хорошо помню тот вечер: мы купаем малыша в оцинкованной ванночке, а Наташа то и дело бросает нервные взгляды на входную дверь. Взвинчена, потому что не знает, в каком состоянии явится муж, и ей заранее передо мной неудобно. Басов приходит трезвым. Наташа разом веселеет, а я несколько минут пребываю в шоке от его внешности. Фатеева всегда была для меня эталоном красоты и утонченности, рядом с ней мне представлялся греческий бог, а тут вдруг такое...
Вскоре шок прошел и уступил место потрясению другого рода. Узнав, что учусь в ГИТИСе, Басов принялся показывать моих педагогов, потом одного за другим — мхатовских мэтров. Я смотрела на него во все глаза, слушала открыв рот и хохотала как сумасшедшая. К концу импровизированного спектакля поймала себя на мысли: «Да, этот может заговорить и влюбить в себя любую!»
Однако в браке вскоре начались проблемы. Наташа и Басов расставались и сходились несколько раз. О том, что они в очередной раз разошлись, я узнала от коллег. Они же рассказали, что причиной разрыва стал роман Фатеевой с Андреем Мироновым. У подруги я ничего не выпытывала, не выспрашивала. Нет у меня такого обыкновения — лезть в чужую личную жизнь.
В Доме кино был новогодний вечер. Устраиваемся с моим первым мужем Иваном Александровичем Пырьевым за столиком и вдруг видим: за соседним сидят Басов с Фатеевой. Удивляюсь: они что, снова вместе? Когда оказываемся с Натальей в фойе, она говорит: «Мы решили помириться. Попробуем начать сначала».
Начать снова не получилось. Наташа осталась одна, но ненадолго, потому что я через пару лет познакомила подругу с космонавтом Борисом Егоровым.
Летом 1966 года Пырьев уехал на кинофестиваль в Сан-Себастьян, и я предложила Наташе, сын которой гостил в Харькове у бабушки с дедушкой, пожить у меня: «Мне рассказали о молочной диете, благодаря которой легко похудеть. Приезжай — вдвоем сидеть на одном молоке не так тоскливо».
Три дня ничего другого не ели, а когда взвесились, оказалось, что не сбросили ни грамма. Потом нам кто-то объяснил, что результат можно получить, если пить молоко с однопроцентным или нулевым содержанием жира, а мы вливали в себя литрами то, что было в магазине, — шестипроцентное. Завязав с экспериментом, решили поехать в Дом кино, где шел новый итальянский фильм. После сеанса я довезла Фатееву до ее дома на Мосфильмовской и отправилась к себе на Смоленскую. Время к полуночи, дороги — пустые. «Волга» цвета слоновой кости в экспортном исполнении прекрасно слушается руля, на мне — роскошный розовый костюм. Чувствуя себя хозяйкой ночного города, в прекрасном расположении духа еду между полос по осевой. Вдруг меня обгоняет иностранная машина и водитель жестом показывает, чтобы взяла правее. «Ну как же, сейчас», — ворчу про себя и прибавляю скорость.
Въехав во двор, собираюсь заглушить двигатель, и тут прямо перед моим капотом тормозит автомобиль, водитель которого подавал знаки. Пугаюсь не на шутку: «Выходит, они за мной следили. Иностранцы. Надо уезжать от греха подальше». Быстренько сдала назад, развернулась — и на улицу. Сделала круг, въезжаю снова во двор — вроде никого. Только вышла из машины — «бьюик» тут как тут. Из салона выходят двое. Одного узнаю сразу — врач-космонавт Борис Егоров. Лицо второго — повыше ростом, улыбчивого и тоже одетого с иголочки — мне незнакомо. Забегая вперед, скажу, что это был Юрий Сенкевич. В ту пору он работал в центре медико-биологической подготовки космонавтов, а спустя несколько лет стал ведущим популярнейшей передачи «Клуб кинопутешествий». Мужчины принимаются меня отчитывать:
— Почему нарушаете правила уличного движения?
Надменно вскидываю голову:
— А вам какое дело? Вы что, инспекторы?
— Ладно, забудем. Давайте знакомиться. Вы манекенщица?
— Нет.
— Тогда переводчица?
— Нет.
По глазам вижу, что оба меня узнали — просто валяют дурака.
— А когда вас можно еще увидеть?
Стою и думаю: «Послать их? Нет, нельзя. Космонавты на улице не валяются, а у меня подруга с неустроенной личной жизнью...»
Договорились встретиться в четыре часа дня возле Манежа.
Вхожу домой, а там телефон надрывается. В трубке взволнованный голос Наташи:
— Где ты была? Я с ума схожу! Уже час ночи! Ты что, в аварию попала?
— Спокойно! Доехала благополучно, более того — нашла тебе мужа!
— Какого еще мужа?!
— Он врач-космонавт. Борис Егоров. Его вся страна знает.
— А я не знаю и знать не хочу!
— Наташа, от такого парня просто грех отказываться. Почему бы тебе, одинокой красивой женщине, не закрутить с ним роман?
— Не хочу никаких романов!
В четыре часа подъезжаю к Манежу, прихватив в качестве сопровождающего одного из актеров, с которым знакома со студенческих времен. Егоров опять с Сенкевичем. Борис начинает оказывать мне знаки внимания, но я тут же их пресекаю:
— Борис, вам нет смысла за мной ухаживать. Я замужем и мужу изменять не собираюсь. Но у меня есть подруга, с которой хочу вас познакомить...
— Мне это не нужно, — резко обрывает Борис. — Я сам могу познакомиться с кем угодно!
— Она очень красивая, умная, обаятельная и обязательно вам понравится...
— Сказал же, что не хочу никаких знакомств.
Я не из тех, кто отступает от задуманного. Назначив следующую встречу у центральной проходной «Мосфильма» за час до времени «Ч», приехала к Наталье: «Собирайся! Едем знакомиться с Егоровым». Фатеева ни в какую: не хочу, не буду, плохо выгляжу. Я сердилась, умоляла, канючила: «Нехорошо же, они ждут. Выглядишь прекрасно, давай быстренько начесик, красивое платьице — и вперед».
Кое-как уговорила. Подъезжаем к проходной — мужчины уже там. Стоят у капота «бьюика», беседуют.
— Ребята, добрый вечер! Знакомьтесь: это моя подруга...
В этот момент я поняла, что означает выражение «Между ними проскочила искра». Фатеева и Егоров впились друг в друга глазами и будто окаменели. В какой-то момент у меня даже появилось опасение, что так и останутся стоять на веки вечные. Ситуацию, которая становилась неловкой, спас Сенкевич:
— Ну что, девочки, как насчет ужина? «Волгу» Лины предлагаю оставить здесь, поедем на «бьюике».
Поскольку Егорову в людных местах светиться было нельзя, отправились в аэропорт Домодедово, где нашей компании отдали весь банкетный зал. Поели, выпили красного вина. На обратном пути Наташа уже сидела рядом с Егоровым, который объяснял, как управлять автомобилем с автоматической коробкой передач.
У проходной «Мосфильма» я пересела в свою «Волгу», а ребята повезли Наташу домой. На следующее утро звонок от Фатеевой:
— Если Егоров будет просить мой номер, не давай.
— Почему?
— Не давай, и все.
Только положила трубку — опять звонок. Егоров.
— Лина, дай номер Наташи.
— Записывай.
И такая любовь между ними закрутилась! Через несколько дней ни Наталья, ни Борис уже не представляли, как жили друг без друга. Вскоре с фестиваля вернулся Пырьев:
— Как дела?
— О-о-о, ты даже не представляешь, какое тут у меня было приключение! — восклицаю я и изложив в подробностях всю историю, выдаю радостный финал: — Теперь у них роман, и не удивлюсь, если скоро ребята поженятся!
— Эх ты, дурочка, дурочка... — грустно улыбаясь, вздохнул Пырьев.
— Почему?
— Зачем ты познакомила его с Фатеевой? Приберегла бы для себя — мало ли что со мной может случиться, а у тебя был бы вариант.
Я оторопела:
— Ты что, серьезно?!
— Более чем. Какая же ты бесхитростная — взяла и отдала подруге. Держала бы при себе.
Иван Александрович был мне очень дорог, и этот разговор ранил душу. Постаралась перевести все в шутку:
— Для Наташи мне ничего не жалко!
С Фатеевой Пырьев был знаком давно — еще до встречи со мной. В 1960 году она снималась у Ивана Александровича в картине «Наш общий друг», и на съемках у них сложились самые добрые отношения. Муж не раз отмечал ум, образованность Наташи, ее нелюбовь к интригам и сплетням. Через несколько месяцев мы должны были приступить к съемкам «Братьев Карамазовых», и Иван Александрович предложил: «Поезжай-ка на море — наберись сил перед трудной работой. А чтобы не было скучно, возьми с собой Наташу». Подруга идею с радостью поддержала: «В Новом Свете, где снимали «Три плюс два», я жила в прелестном домике и осталась с хозяйкой в замечательных отношениях. Сейчас ей позвоню и договорюсь, чтобы нас приютила!» Только приехали на море, еще вещи не разобрали — Наталья командует: «Надевай теплые брюки и кофту — идем пешком до Судака!» Семь километров туда, семь — обратно. По жаре, в теплой амуниции — и без воды. Я умоляю:
— Наташ, а Наташ, ну можно хоть глоточек?
— Нельзя! От этого глотка баланс нарушится — и все насмарку! Терпи! — давила она меня своей волей и авторитетом, конечно, нещадно: — Два дня ничего не едим — только пьем воду, поняла?
— Поняла.
К середине второго дня у меня от голода кружится голова и двоится в глазах, а Фатеева бодра и энергична. И вдруг под раскладушкой, что стоит в тени чинары, вижу фольгу от плавленого сырка. Моему возмущению нет предела:
— Это что такое?! Значит, я только воду, а ты сырком подкрепляешься?
— Чего ты возмущаешься? — спокойно говорит Наташа. — Мне маленький сырок не во вред. А тебе — нельзя.
В один из дней встречаем на пляже актрису Карину Филиппову, которая слыла в богемной среде потрясающей гадалкой. Мы с Кариной немного знакомы, и Наташа просит:
— Раскиньте на меня карты!
Филиппова достает колоду и начинает говорить:
— За тобой сейчас ухаживает очень известный человек, который сильно в тебя влюблен. Он женат, есть ребенок, но впереди у него развод, а у вас — брак. Еще карты говорят, что вам предстоит очень скорая встреча.
Время было к обеду, и мы с Наташей поплелись по солнцепеку к дому. Вдруг нас кто-то окликает. Егоров! Потом Фатеева призналась, что дала ему адрес, где остановится в Новом Свете, а он организовал себе и семье путевку в дом отдыха в Судаке. Оставил там жену и сына, а сам махнул к любимой.
Вечером они решили прогуляться к морю и, видимо, ради приличия позвали меня. Я отказалась: мол, устала, хочу спать. Проходит часа три — стук в дверь моей комнаты. Входят Фатеева с Егоровым. В руках — бокалы с вином. Один Борис протягивает мне:
— Лина, выпей за нас с Наташей. Мы решили пожениться.
— Рада за вас. Поздравляю.
Долго не могла уснуть. Мучили сомнения: все-таки Борис женат, у него маленький сын, да и с Наташей они очень разные... Долго не решалась на серьезный разговор с подругой, но однажды все-таки его завела:
— Ты как следует подумай, прежде чем оформлять с Егоровым брак. Может, просто покрутишь с ним роман — и все? Чем больше за Борисом наблюдаю, чем больше с ним общаюсь... В общем, я боюсь, что тебе очень скоро станет с ним скучно. Ну что у него за разговоры? «Вот мы взлетели», «Вот мы приземлились», «Я еду по дороге по правой полосе, а он меня к обочине прижимает». В этом — весь его кругозор и интеллект.
Наташа аж руками замахала:
— Ты ничего не понимаешь! Да наши мужики-киношники его мизинца не стоят! Борис — настоящий человек и мужчина!
— Хорошо. Это твой выбор. Я просто не хочу чувствовать себя виноватой, что познакомила, если у вас не сложится.
— Сложится!
Ранней весной 1967 года (а вовсе не 1965-го, как это повсюду пишут) Егоров оформил развод с женой, а в мае они с Натальей сыграли свадьбу.
Несколько лет назад мне попали в руки мемуары партнерши Фатеевой по фильму «Три плюс два» Наталии Кустинской. Читала и не уставала поражаться безудержной фантазии автора. И засады-то мы с Фатеевой у дачи Егорова устраивали, и следили за ним из-за кустов, и не любил Борис Наталью ни чуточки: женился, а через два дня бросил. Начнем с того, что дачи у Егорова не было, поэтому лежать в засаде нам было негде. Что касается чувств Бориса к Наталье, то любил он ее по-сумасшедшему. Чего хотела добиться своими россказнями Кустинская? Намеревалась убедить всех и в первую очередь себя, что мужчины, которых она уводила у коллег-актрис, любили только ее.
В молодости Кустинская была весьма миловидной и недостатка в кавалерах не испытывала, но свободные мужчины ее мало интересовали. Имелась у этой особы какая-то патологическая страсть к чужим мужьям и кавалерам. Наверное, она от своей подлости получала особое удовольствие. Претила Кустинской и чужая дружба. Она и нас с Наташей однажды умудрилась рассорить. Фатеева позвонила и взвинченным голосом начала пересказывать, что услышала от Кустинской:
— Она сказала, что ты про меня сказала...
Не дослушав, оборвала подругу:
— Знаешь, Наташ, я не буду оправдываться. Хочешь слушать Кустинскую — слушай! — и бросила трубку.
Проходит довольно много времени, звонит Егоров:
— Лина, привет! Я тут недалеко от твоего дома, на набережной. Выйди на минутку.
— Лучше ты к нам зайди. Мы с Иваном Александровичем чаем тебя угостим.
— Нет, ты спустись.
Подхожу к Борькиной машине, а там Наташа. Егоров говорит:
— Ну как же так? Вы такие близкие подруги и из-за какой-то ерунды не разговариваете. Хоть бы увидеть эту Кустинскую, которая вас развела.
— Проще простого! — отвечает Наташа. — Сейчас в «Космосе» идет фильм «Королевская регата». Муж Кустинской Юрий Чулюкин снял там ее в главной роли.
И мы поехали в «Космос». Выходим после сеанса, Егоров укоризненно качает головой: «И вот из-за этой мадам вы в ссоре? Плюньте и забудьте».
Мы с Наташей снова стали тесно общаться. Когда она попала в больницу и ей делали операцию, я и Боря ездили навещать каждый день, возили приготовленные мной бульоны, паровые котлетки, свежевыжатые соки. А когда умер Иван Александрович — уже Наташа была рядом, утешала и поддерживала.
По окончании съемок в «Братьях Карамазовых» я уехала сначала в Сибирь — играть в фильме «Хозяин тайги», а оттуда в Одессу, где начиналась работа над «Опасными гастролями». Общение с Наташей на это время прервалось. Даже о том, что подруга родила дочку, узнала постфактум. После моего возвращения в Москву мы опять долго не могли встретиться — Фатеева уехала на съемки в Румынию. А в самом начале семидесятых киношная тусовка загудела: «У Фатеевой роман с партнером по фильму «Песни моря» певцом Даном Спэтару!»
Сначала отказываюсь в это верить: «Ерунда! Наташа и Борис любят друг друга». Потом вспомнила о своих давних сомнениях по поводу разницы в их интересах и кругозоре. Вдруг Наташе действительно стало с Егоровым скучно, захотелось остроты чувств? В таком случае она вполне могла увлечься красавцем, с которым играет любовь перед камерой. То, что Дан — иностранец да еще поет как соловей, несомненно, прибавляет парню притягательности...
Долго не решалась позвонить ни Наталье, ни Борису. Выслушивать их версии случившегося, претензии друг к другу, охать-ахать — нет, это не для меня. Потом узнаю, что Егоров и Фатеева вместе. Наташе удалось убедить мужа, что ничего с красавцем-румыном у нее не было, а слухи и сплетни распускают недоброжелатели.
А спустя год-полтора Егоров уходит от Фатеевой к... Кустинской. Эта особа провернула очередной подлый план и увела-таки мужа у подруги, которой всегда страшно завидовала и звала за глаза «солдатской красоткой». Предыстория такова. Борис позвонил в июле 1971 года, когда я собиралась на открытие кинофестиваля. Буквально стояла на пороге.
— Лина, Наташу снова положили в больницу — женские проблемы. Ты не могла бы что-нибудь приготовить и приехать ко мне, а потом мы вместе — к ней?
— Сейчас никак не могу. Позвони завтра.
Егоров не позвонил ни завтра, ни послезавтра... Узнав, что Наталья в больнице, к нему примчалась Кустинская. Якобы помочь, поддержать в трудную минуту. И первым делом показала, где жена прячет письма и телеграммы от Спэтару.
Я хорошо знала Наташу, считала ее не просто умной — мудрой, и то, что она поделилась секретом с «заклятой подругой», меня потрясло. Зачем она это сделала, зная змеиный характер Кустинской? На этот вопрос у меня нет ответа. Бывает, что и очень мудрые женщины ведут себя как полные дуры. Мне кажется, по-настоящему Фатеева Спэтару не любила. Влюбленность, страсть — да, но глубокого чувства не было. Недаром ведь у них ничего не получилось, даже когда Наташа стала свободна. И он и она переболели увлеченностью друг другом, как дети ветрянкой.
Адресованные жене письма и телеграммы Спэтару открыли Борису глаза на истинную суть их отношений и стали страшным ударом по его самолюбию. Я уверена — с Кустинской Егоров связался от отчаяния и желания отомстить Наташе: «Я тебя любил, а ты со мной так поступила! Назло тебе на ней женюсь!»
Кустинская в то время была несвободна. После развода с Юрием Чулюкиным она вышла замуж за сотрудника Министерства внешней торговли. Но космонавт, да еще уведенный у подруги, — куда как предпочтительнее! И муж быстренько получил отставку. Я была очень огорчена разрывом Егорова и Фатеевой, считала себя виноватой перед Борисом, который ради Натальи бросил семью, а теперь вот оказался в обществе Кустинской.
В том, что Егоров Кустинскую не любил, уверена на тысячу процентов. Будь иначе, не бил бы, не спускал с лестницы. Не заводил бы любовниц, даже не стараясь скрыть от жены свои связи на стороне. Когда у Егорова появилась постоянная подружка и стало ясно, что развода не избежать, Кустинская озаботилась поисками новой «жертвы». По традиции — из числа мужей подруг.
Актриса Рита Гладунко была замечательным человеком: бесконечно добрым, тонким, душевным. Но в личной жизни ей отчаянно не везло: то пьяница попадался, то наркоман, то альфонс. Мы с Ритой дружили, и я очень за нее переживала: годы идут, а настоящего мужчины рядом все нет. И вдруг она знакомится с профессором Академии общественных наук Геннадием Хромушиным. И с этой минуты все разговоры Риты — только о нем: «Гена такой умный, такой невероятный! Любуюсь им и впитываю каждое слово!»
Вскоре Хромушин сделал Рите предложение, они сыграли свадьбу. Геннадий и его друзья-ученые замечательно вливаются в нашу киношную компанию, принимают участие в общих вечеринках. Рита впервые за время нашего знакомства выглядит абсолютно счастливой. Их семейная идиллия длится почти десять лет. О сердобольности Гладунко, готовности выслушать, утешить, прийти на помощь знала вся актерская тусовка. И вот однажды ей звонит Кустинская — пожаловаться, как все плохо в ее семье:
— У Егорова другая баба, а меня он просто со свету сживает. Я в отчаянии, не знаю, что делать...
Добрая Рита предлагает:
— Сегодня у Гены день рождения. Отмечаем в ресторане. Приходи — хоть отвлечешься немного!
Кустинская пришла, поела, повеселилась и ушла с банкета с именинником. Рита долго не могла оправиться от двойного предательства. Мне тоже пришлось нелегко: постоянные звонки подруги, ее бесконечные слезы, утешительные беседы за полночь. А Егоров был безмерно счастлив, что избавился от жены. Мы с ним сто лет не общались, и вдруг звонит:
— Лина, привет! Можешь позвать Олега к телефону?
Стриженов берет трубку и слышит:
— Олег, я очень тебя прошу: пусть Лина не уговаривает Геннадия вернуться к Рите.
— А зачем ей это нужно? Лина никогда не вмешивается в чужие отношения.
— Ну и хорошо!
Геннадию в новом доме пришлось несладко. Кустинская готовить совершенно не умела, в комнатах — вечные грязь и кавардак. Представляю, каким адом все это казалось и Егорову, и Хромушину, которым было с чем сравнивать: и Фатеева, и Гладунко — замечательные хозяйки. Борису из ада вырваться удалось, а Геннадию — нет. Через несколько лет после женитьбы на Кустинской он умер от инсульта: пошел в булочную за хлебом, упал и больше не поднялся.
После Хромушина Кустинская еще дважды сходила замуж, но в интервью последних лет утверждала, что единственным мужчиной, которого по-настоящему любила, был Егоров и что Борис обожал ее, а их семейное счастье разрушила Фатеева, которая ездила по бабкам-колдуньям и наводила на Кустинскую порчу. Когда я слышала такое с экрана или читала, не знала — плакать или смеяться. В крайнем возмущении звонила Наталье, которая, выслушав меня, оставалась спокойной: «Ты же знаешь, что это бред, — зачем принимаешь близко к сердцу? Не обращай внимания».
С Наташей мы давно не виделись. Она не выходит из дома. Перенесла несколько операций, передвигается на костылях. Я очень за нее переживаю. Перезваниваемся постоянно, разговоры большей частью о здоровье. После очередной операции в Интернете прошла информация, что актриса Фатеева тяжело больна. Сообщение прочитал ее старший внук Ванечка и тут же приехал навестить бабушку. Потом подтянулись дети: Володя и Наташа. Первое время пытались помогать, а потом всех закрутили дела. В одном из последних разговоров с Наташей, спросив ее о детях, услышала: «Ты же знаешь, я всю жизнь надеялась только на себя и умела так устроить свой быт, чтобы ни от кого не зависеть. У детей — семьи, работа. Я никого не хочу обременять своими проблемами».
О мемуарах Владимира Басова-младшего, опубликованных несколько лет назад, я с Наташей не говорила. Понимала: ей будет неприятно по новой переживать несправедливые упреки сына. Володя обвинил мать в том, что занимаясь карьерой и личной жизнью, отдала его в интернат, откуда даже на выходные забирала очень редко. Да, он действительно учился в интернате, но это было одно из лучших учебных заведений в Москве — для детей дипломатов. Попасть туда было очень непросто, и место для Володи Иван Александрович Пырьев выхлопотал через Министерство иностранных дел. Выбора у Натальи не было: она много снималась, а как оставить мальчишку без присмотра? Вовочку она любила бесконечно. В те времена все приходилось доставать, но к каждым выходным холодильник был забит деликатесами: баночка икры, балычок, колбаска. Наташа ко всей этой вкуснятине не прикасалась — все для сыночка. Сколько раз мы с ней утром в субботу ехали за Вовой в интернат, забирали его домой, а в понедельник утром отвозили обратно...
Об отношениях родителей и детей в актерских семьях написано немало: дескать, они куда сложнее и драматичнее, чем у людей нетворческих профессий. Возможно, это и так. Ведь работа актера предполагает частое отсутствие дома: гастроли, съемки, продолжительные киноэкспедиции. Разводы в таких семьях тоже не редкость, случается, ребенка воспитывает сначала один отчим, потом второй, третий — и нормальные отношения складываются далеко не всегда.
Нонна Мордюкова не раз признавалась, что упустила своего Вовку, когда в конце шестидесятых несколько месяцев снималась в фильме «Комиссар». Вернувшись в Москву, актриса нашла семнадцатилетнего сына в наркологической клинике. Мы с Нонной были хорошо знакомы, Володя рос на моих глазах, и его трагическая кончина стала для меня личной драмой.
Знакомством с Нонной я обязана Ивану Александровичу Пырьеву, точнее — его фанатичной любви к шахматам. Мордюкова дружила с актрисой Ларисой Кронберг, которая в середине шестидесятых была в отношениях с Михаилом Талем. Отказать себе в удовольствии сыграть партию-другую с великим гроссмейстером Пырьев не мог и однажды пригласил Нонну с Мишей и Лорой в гости. Кронберг и сама блестяще играла (кое-кто из знатоков утверждал, будто даже лучше Таля) и вообще была женщиной незаурядной. Раскованная, смелая в суждениях, знавшая три иностранных языка. Все это наводило на некоторые догадки. Во всяком случае, прочтя много лет спустя о том, что Кронберг принимала участие в операции КГБ по вербовке посла Франции, я ничуть не удивилась...
Визиты этой троицы в наш дом вскоре стали постоянными. Мужчины садились за шахматную доску, Лора судила партию, а мы с Нонной вели разговоры на разные темы. Мордюкова была старше на тринадцать лет — тогда эта разница казалась мне серьезной, но никогда не играла роль мудрой наставницы, не пыталась давать советы, поучать. А вот с Кронберг ее отношения были сложными. Случалось, Нонна давнюю подругу даже била. При своем строптивом, вспыльчивом характере Мордюкова запросто могла пустить в ход кулаки.
Таль в ту пору крепко выпивал, и бывало, что подшофе Пырьеву проигрывал. Свою лепту вносила и Лора, отчаянно подсуживавшая Ивану Александровичу. Но муж радовался победе как ребенок: «Лина, ты видела?! Я выиграл у Таля!»
Со временем Лора и Нонна стали вести себя в нашей квартире уж очень по-хозяйски. Вернувшись как-то от костюмерши, я застала обеих на кухне терзающими кусок запеченной телятины. Накануне выходных домработница приготовила мясо для нас с Иваном Александровичем, и его должно было хватить на субботу и воскресенье. Кусок был завернут в фольгу, прикрыт полотенцем, но гостьи быстренько его обнаружили и раскурочили. Естественно, Нонне и Лоре я ничего не сказала, но Ивана Александровича отчитала: «Это что еще такое? Не для них было приготовлено. Ты что, не видел, как эти дамы тут банкет устроили?»
В ту пору Мордюкова жила с Борисом Андроникашвили, но не помню, чтобы они приходили к нам в гости вместе. Не видела Бориса, и когда Нонна зазывала к себе. Жила она рядом, в Неопалимовском переулке, и время от времени, позвонив, просила: «Лина, зайди ко мне. У Вовы опять проблемы в школе, мы сильно поругались. Поговори с ним — может, тебя послушает».
Во время душеспасительных бесед Володя сидел с покаянным видом, обещал исправиться, однако спустя какое-то время Нонна снова звонила и просила прийти. Собственно, «шахматные» визиты и мое участие в «педсоветах» и составляли наши с Мордюковой отношения. Дружить с Нонной вообще было сложно, а мы к тому же были очень разными. Я не выношу хамства. Никто не может обвинить меня в том, что я его оборвала, унизила. Негативные выпады в свой адрес, как правило, проглатываю, а потом стараюсь избегать человека, который себе такое позволил. Нонна могла быть резкой, грубой и несколько раз своими выходками ставила меня в крайне неловкое положение.
В ту пору никаких салонов красоты в Москве не было, косметических кабинетов — по пальцам пересчитать. В одном из них, при гостинице «Москва», работала изумительный мастер Розалия Борисовна. Это была настоящая дама — интеллигентная, респектабельная, ремеслу косметолога училась в Париже. Среди клиентов — жены министров, дипломатов. Как-то в ожидании своей очереди я познакомилась с женой главы МВД Щелокова. Мы обратили внимание, что носим одинаковые кольца с крупным аметистом в окружении бриллиантов.
Между мной и Розалией Борисовной сразу возникла симпатия. Понимая, как важна для актрисы внешность, мастер и массажи мне делала чуть дольше, чем другим клиенткам, и особенные кремы готовила. Однажды Мордюкова попросила: «Вот ты себя обихаживаешь — массажики, масочки всякие, взяла бы хоть раз с собой подругу!» Я тут же позвонила Розалии Борисовне, спросила, могу ли привести Мордюкову. «Пожалуйста, с удовольствием!» — ответила мастер, выкроив в своем плотном графике удобное для знаменитой актрисы время. Подходим с Нонной к метро «Смоленская», а там — палатка с морожеными овощами: помидорами, паприкой, кабачками.
— Надо взять несколько коробок, — говорит Мордюкова. — Хорошо, что у меня сумка большая. Ты тоже себе возьми.
— Мне не нужно, — отвечаю. — Да и положить некуда.
— В мою положим.
— Ну хорошо, — сдаюсь я, лишь бы Нонна отстала. — Возьми на мою долю одну.
Спускаемся вниз, и Мордюкова орет на весь вестибюль:
— Вот так всегда: сама ходишь с маленькой сумочкой, все запихиваешь в мою, а я таскай!
Люди оглядываются, я от неловкости не знаю, куда себя деть.
Наконец добрались до косметического кабинета. Судя по выражению лица Нонны, просьба снять блузку стала для нее неприятной неожиданностью. Однако Мордюкова смолчала: разделась и легла на массажное кресло. Розалия Борисовна приступила к работе, массируя клиентке лицо, шею и зону декольте, а я увлеклась разговором с другим мастером, у которой между клиентками было окно. Проходит минут пятнадцать — вдруг Нонна вскидывается и бьет мастера по рукам: «Ты что меня все лапаешь да лапаешь! Хватит!!!»
Слезла с кресла и стала одеваться. Обе массажистки — в ступоре, я от стыда готова сквозь землю провалиться. Когда Мордюкова прошествовала за дверь, я попыталась сгладить ситуацию: «Розалия Борисовна, не обращайте внимания. Просто у Нонны сегодня плохое настроение. Вообще она другая...» Проходит какое-то время, и я опять наступаю на те же грабли. Нонна позвонила накануне открытия Московского кинофестиваля: «У тебя всегда прически хорошие — отведи меня к своей парикмахерше, пусть и меня уложит». Руки у моей Тамарочки действительно были золотые: потрудившись два с половиной часа, она сделала Мордюковой изумительно красивую головку — хоть сейчас на международный конкурс парикмахеров.
— Ну вот и все, — улыбнулась мастер. — По-моему, неплохо.
— Ты чего это мне тут бубличков накрутила?! — встав с кресла, рявкнула Мордюкова. Выдернутые из прически шпильки полетели на стол и на пол. И опять я сгорала от стыда и оправдывалась. С тех пор зареклась составлять Нонне какую-либо протекцию, но порвать с ней не смогла. Будь на месте Мордюковой кто другой, отдалилась бы потихоньку и перестала общаться, а Нонну прощала. Ей вообще многое можно было простить за широту, искренность, настоящесть, умение на полную катушку и гневаться, и восхищаться. Она была большим ребенком, а как можно судить ребенка за то, что он чужд условностей?
Осенью 1976 года я и Олег Александрович Стриженов подали документы в ЗАГС и тут же отправились в Волгоград, не помню уже на какой кинофестиваль. Вечером входим в ресторан, где для актеров накрыт большой стол. Среди прочих замечаю Мордюкову. Увидев нас с Олегом, Нонна разводит руки в стороны и голосит на весь зал: «Ну, хармо-о-ния!!!» Я не сразу понимаю, что означает ее восторженный возглас. А-а, гармония... Нонна считает, что мы идеальная пара.
С сыном Мордюковой Володей Тихоновым мы долго не виделись. Со времени «педсоветов» прошло много лет: парень успел окончить школу, Щукинское училище и поступил в труппу Театра киноактера, в котором я в ту пору играла. Как-то после репетиции выхожу из зала в неосвещенное зрительское фойе и мне наперерез с криком: «Тетя Лина! Здравствуйте!» — бросается высокий красивый парень.
Присматриваюсь: Володька!
— Я тебе дам сейчас — «тетя Лина»!
Он смеется:
— Ну а как по-другому? Вы для меня были и останетесь тетей Линой!
Вечером звоню Нонне, рассказываю о встрече. «Так он всех тетями зовет, — объясняет Мордюкова. — И Люську Хитяеву, и Ритку Гладунко».
Потом мы не раз вместе с Володей ездили на гастроли. Иногда он бывал веселым, разговорчивым: рассказывал, как общается с отцом Вячеславом Тихоновым, его женой, сестрой Анной, а иногда всю дорогу молчал: смотрел стеклянными глазами сквозь автобусное стекло и будто не здесь даже, а в далеком от земли мире.
В июне 1990 года небольшая группа актеров гастролировала по Украине. Времена были тяжелые: людям не на что было продукты купить, не то что билеты на концерт. Народу в зале мало, на нормальное освещение сцены организаторы поскупились. Настроение после выступления у всех ужасное, а тут еще кто-то приносит весть: «Вы знаете, что у Мордюковой сын умер?»
У меня защемило сердце. Как и многие, я знала про Володины проблемы с наркотиками, но надеялась, что он сможет справиться с зависимостью. Весь день он стоял у меня перед глазами: мальчишкой-школьником, которого мы отчитывали за двойки, красивым статным парнем, взрослым мужчиной. Был порыв позвонить Нонне, но я себя остановила: «Зачем? Уверена, что не нарвешься на такое, после чего уже не сможешь с ней общаться?» В таких случаях можно звонить только очень близкому человеку — когда знаешь, что твое искреннее соболезнование будет принято и хоть немного поможет разбитому горем сердцу. Впоследствии я ни разу не заговорила с Нонной о Володе. И она со мной о сыне не вспоминала. Перезваниваясь или встречаясь, обсуждали что угодно: болезни, погоду, фильмы, которые посмотрели... Мы общались до последнего. Нонна была уже так больна и слаба, что даже короткий телефонный разговор давался ей с трудом. Известие о смерти Мордюковой не стало для меня неожиданностью, но все равно было больно и горько. В голове стучало: «Какой же несчастной и одинокой она должна была чувствовать себя в последние минуты... Сына потеряла, отношения с внуками так и не наладила...»
Аллочку Ларионову Бог пожалел — ей не пришлось хоронить дочь, которая тоже пустила собственную жизнь под откос. Аришка ушла через четыре года после матери. Алла была не только необычайно красивой женщиной, но и очень добрым, отзывчивым человеком. Мы познакомились в июне 1968 года, спустя четыре месяца после кончины Ивана Александровича. Мне позвонила Рита Гладунко:
— Поедем к Аллочке Ларионовой? Она приглашает.
— Но мы с ней незнакомы.
— Очень просила тебя привести. Знает, в каком ты состоянии после смерти Ивана Александровича, и хочет хоть что-то для тебя сделать.
Алла встретила меня как родную и уговорила остаться ночевать: «Коля сейчас на съемках в Польше — ты никого не стеснишь». Утром открываю глаза, а она уже на ногах: «Спи, спи, отдыхай. Я сейчас до магазина сбегаю, и завтракать будем». Возвращается с большущей коробкой клубники и банкой сливок. До вечера мы за разговорами всю эту коробку умяли.
Ни с кем у меня так быстро не складывались душевные отношения. В первые два дня после знакомства я и Алла рассказали друг другу чуть ли не всю жизнь. Историю о том, как Ларионову предал Иван Переверзев, от которого она ждала ребенка, знают многие. Немало рассказано и о том, как Коля Рыбников тут же примчался к оказавшейся в отчаянном положении любимой женщине и сделал ей предложение руки и сердца, а когда спустя два месяца родилась Алена, сразу ее удочерил. Многие в актерской среде уверены, что Переверзев был самой большой любовью Ларионовой, но это не так.
Мне Алла призналась, что всю жизнь любила другого человека, тоже актера, а Переверзев ей встретился в тот момент, когда поняла: с любимым ничего не сложится. И все равно она могла стать Ивану хорошей женой — верной, заботливой. Только он этого не захотел. Может, и к лучшему, потому что семья как таковая Переверзеву была не нужна — всю жизнь он кочевал от одной женщины к другой и даже рожденными в браке детьми особо не интересовался.
В 1976 году мы с Иваном оказались в одной концертной бригаде, ездившей по Дальнему Востоку. Там-то я ему и выдала все, что думаю: «Как тебе не стыдно! Аленке скоро двадцать исполнится, а ты ее ни разу не видел! Не знаешь о дочери ничего и знать не хочешь!» Переверзев не возражал: сидел и слушал, опустив голову. С дочерью он так и не познакомился (по-моему, не захотела Алена), а вот с Рыбниковым, как ни странно, подружился. Алла смеялась: «Представляешь, перезваниваются, встречаются за кружкой пива, шампуни друг другу с гастролей привозят».
Отношения Ларионовой и Рыбникова тоже не были такими уж безоблачными. Коля выпивал, из-за этого в семье случались ссоры, скандалы. В разговорах со мной Алла часто жаловалась на мужа, говорила, что устала. Но ее истинное отношение к Рыбникову стало мне понятно во время поездки в Колумбию, где мы были без него. Нас с Ларионовой пригласил в гости сотрудник посольства. Посидели за столом, поговорили, выпили по чуть-чуть. Выходим на улицу, чтобы на машине посольства ехать в отель, и вдруг Алла начинает плакать и причитать во весь голос: «Как я люблю Колю! Как я по нему соскучилась!!!» Мне стоило большого труда успокоить подругу.
Поездка по Латинской Америке длилась целый месяц и запомнилась несколькими забавными эпизодами. В Перу меня, Аллу и режиссера Леонида Гайдая привезли на телестудию, где была организована пресс-конференция. Журналист задает вопрос:
— Как у вас в Советском Союзе живут артисты? Дарят ли им дорогие подарки? Вот, например, недавно Ричард Бертон преподнес Элизабет Тейлор колье за миллион двести тысяч долларов. А вы что-нибудь подобное получали?
Не дав коллегам даже рта раскрыть, отвечаю без паузы:
— Конечно! — Протягиваю к камере руку. — Видите это кольцо? Оно подарено мне мужем и стоит полмиллиона долларов. Уверена: если бы он увидел у ювелира колье в миллион двести тысяч и счел украшение достойным меня, не задумываясь, расстался бы и с этой суммой.
Журналисты зааплодировали, а Гайдай с Ларионовой разом помрачнели. Садимся в машину, чтобы ехать в посольство, и коллеги принимаются мне выговаривать:
— Сейчас из-за тебя все получим по полной! Скажут: «Разве может советская актриса так нагло себя вести?! Что за нескромность?! Сказанула тоже — миллион долларов!»
В ответ пожимаю плечами:
— Ну и что мне за это будет? Сказала и сказала...
Кольцо, которое демонстрировала перед камерой, мне сделал знакомый московский ювелир. Три пары сережек и колечко с небольшими бриллиантиками я покупала в разное время и уже давно не носила. Принесла их в мастерскую и попросила Володю объединить камушки в одном кольце. Он обещал что-нибудь придумать, а на следующий день позвонил и сказал: «Ко мне обратилась старушка. У нее есть одна сережка работы Фаберже с семью бриллиантиками, хочет продать. Я подумал: из четырнадцати камушков может получиться роскошное кольцо».
Сережку старушка продала за сто пятьдесят рублей. Вдвое больше стоили мои драгоценности. Плюс работа ювелира, который с большим вкусом уложил четырнадцать бриллиантов на черной эмали. Итого — пятьсот рублей. Но кто ж об этом знал, кроме меня?
Когда подъехали к посольству, на коллег было больно смотреть — они с ужасом ждали неминуемого разноса. И тут нам навстречу выходит улыбающийся посол и сразу с распростертыми объятиями — ко мне: «Какая же вы молодец! Как всех отбрила! Умница!»
Следующей страной на гастрольном маршруте была Колумбия. Опять пресс-конференция на телевидении. И первый вопрос:
— А кольцо в полмиллиона долларов сейчас у вас на руке?
— Конечно, — отвечаю и сую руку в объектив камеры.
Алла бледнеет и шипит мне в ухо:
— Ты что наделала?! Нас же предупреждали, что тут на каждом шагу ограбить могут. Все, прощайся со своим кольцом... А вместе с ним и мои несчастные сережки уплывут.
К счастью, все обошлось и драгоценности остались при нас.
Приезжаем в Венесуэлу, и там Алла, которой, наверное, было немного обидно, что я все время оказываюсь в центре внимания журналистов, решает взять бразды в свои руки. На пресс-конференции звучит вопрос:
— Скажите, а сколько у вас получает звезда?
Шепчу Алле, не раскрывая рта:
— Я отвечу.
— Не надо, — шепчет Ларионова. — Отвечу я.
— Давай я.
— Нет.
— Ну хорошо. Отвечай.
Заминка и наши перешептывания не остаются незамеченными — журналисты начинают улыбаться и перебрасываться репликами. Но тут Алла встает и гордо рапортует:
— У нас звезда получает пятьсот рублей!
Прибавила немного: максимум, который получали советские актеры, четыреста пятьдесят рублей. Но это самые маститые, имевшие предельную ставку.
В зале — замешательство. Журналисты быстренько подсчитали, сколько это будет в долларах, — вышла сумма очень и очень далекая от гонораров голливудских звезд. Алла думала, что всех поразит: «Вот сколько мы получаем!» — и вдруг такая неадекватная реакция. Смотрит растерянно в зал, потом на меня: мол, что не так-то?
По окончании пресс-конференции к нам подошел организатор латиноамериканского турне и сказал с мягким упреком: «Милые дамы, в будущем избегайте, пожалуйста, прямых ответов на вопросы о зарплате советских звезд. У меня секретарша две тысячи долларов получает — в четыре раза больше, чем вы». Конечно, я и не думала сердиться на Аллочку за неловкую ситуацию. Ну что делать, если подруга такая наивная и простосердечная?
Рыбников умер внезапно, при обстоятельствах, которые семья предпочла скрыть. Я их знаю, но не считаю себя вправе обнародовать. Скажу лишь, что виной всему была его слабость к спиртному. Не избежала папиной болезни и Ариша. Сначала Алла пыталась с недугом дочери бороться, устраивала ее в больницы, а когда сил не осталось, разменяла огромную пятикомнатную квартиру на три. Одна отошла Алене, вторая — Арише, а в третьей — где-то на проспекте Мира — поселилась Алла. За старшую дочь Ларионова была спокойна: Алена — серьезная, работала монтажером на телевидении, где ее высоко ценили, прекрасная хозяйка, а Аришка была ее постоянной болью. Думаю, инсульты и ранняя смерть Аллы — от этих переживаний.
В последний раз мы виделись за полтора месяца до кончины Аллочки. В Кремле был концерт, посвященный Восьмому марта, и в банкетном зале для нас накрыли столы. Мы давно не встречались, и я была поражена болезненной худобой подруги. Оказалось, что она только что выписалась из больницы, где восстанавливалась после очередного инсульта. Чтобы не застревать на печальной теме, я спросила:
— Когда меня в гости пригласишь? Должна же я посмотреть, как ты устроилась на новом месте.
— Сейчас мне делают шторы — вот повешу и сразу позову.
Но побывать у Аллочки в новой квартире так и не довелось — двадцать пятого апреля ее не стало. Она умерла во сне. Говорят, такую смерть у Бога надо заслужить.
В моей жизни было много встреч, за которые благодарна судьбе: Марк Бернес, Леонид Луков, Роман Кармен, Юрий Герман... Знакомством с этими необыкновенными людьми я обязана Пырьеву. Режиссер Луков был ближайшим другом Ивана Александровича и очень радовался моему появлению в его доме. Помню, как Леонид Давидович заставлял меня перейти с мужем на «ты»: «Немедленно прекрати Ивану «выкать»! Это что еще такое?! Вот сейчас же обратись к нему на «ты»... Молодец! И чтобы больше я «вы» от тебя не слышал!»
Мой двадцать пятый день рождения совпал с началом гастролей театра в Ленинграде. Луков в это время снимал в Питере свой последний фильм «Верьте мне, люди». Входим с Ниной Веселовской в гостиничный номер, где предстоит жить, и ахаем: вся комната уставлена корзинами и вазами с живыми цветами. Тут же звонит телефон. В трубке — голос Лукова:
— Поздравляю с днем рождения!
— Леонид Давидович, это ваша работа?
— Наша с Пырьевым. Он попросил: «Встреть как полагается — все-таки юбилей», а я постарался не ударить в грязь лицом. Вечером жду в «Европейской» — будем праздновать.
Праздновали вчетвером: я, Нина Веселовская, Луков и Юрий Герман. Юбилей получился замечательный. А спустя полтора месяца Леонида Давидовича не стало — он умер прямо на съемочной площадке. Совсем еще молодым, в пятьдесят три года.
Роман Кармен был одним из тех, кто поддержал меня после ухода Пырьева. И не только вниманием и теплыми словами. Мы встретились на торжествах в честь двадцатилетия образования ГДР. Сидим на банкете за одним столом, и Кармен спрашивает:
— Лин, ты знаешь, что мне сегодня вручили премию от немецкого правительства?
— Знаю. Поздравляю.
Кармен достает из нагрудного кармана пачку денег, делит ее пополам — и одну часть протягивает мне:
— Возьми.
— Что вы, Роман Лазаревич, не нужно!
— Бери, говорю. Нам хватает, — он поворачивается к жене: — Правда ведь? — Майя кивает. — А тебе нужнее.
Последняя наша встреча была очень печальной. Позвонив, Роман Лазаревич попросил о помощи: «Линочка, приехали мои американские коллеги — режиссеры-документалисты, я их должен принять у себя дома, а Майя... — Кармен замялся, — в общем, она не в состоянии накрыть на стол».
Я тут же помчалась в высотку на Котельнической. На кухне суетятся Рима — так Кармена звали близкие — и какая-то его дальняя родственница. А Майя, хорошенько приняв с самого утра, спит. Закатав рукава парадного платья, бросилась помогать. В какой-то момент мы остались с Римочкой на кухне вдвоем — он обнял меня и заплакал. Помню, подумала: ему стыдно за жену, которая лежит сейчас в спальне в таком виде, и только спустя время, уже после смерти Кармена, я узнала, что Майя, не особенно скрываясь от мужа, крутила любовь с Васей Аксеновым. Не считаю себя вправе ее судить, тем более что ко мне Майя всегда относилась хорошо. И вообще была (думаю, и остается) на редкость незлобивым и щедрым человеком. Надеюсь, какое-то время Римочка был с ней все-таки счастлив...
Многих, очень многих, кто был когда-то рядом, уже нет на этой земле. Однокурсники, друзья, партнеры по фильмам... Но они живут в памяти — моей и миллионов других людей, которым завещали свои замечательные фильмы, роли и песни. Они оставили свой след на земле и заслужили право покоиться с миром. А те, кто, слава богу, жив, пусть по возможности будут здоровы и не знают горьких, невосполнимых потерь...
Материал был опубликован в сентябре 2015 года.
Подпишись на наш канал в Telegram