«Москва приняла меня со второго раза. В 1952 году я поступила во ВГИК, на курс к Юлию Яковлевичу Райзману. Но приняли условно, то есть без стипендии и общежития. Когда я сидела и думала, как же быть, ко мне подошла Тамара Федоровна Макарова и сказала: «Поезжай домой, через год мы с Сергеем Аполлинариевичем будем набирать курс, он тебя возьмет». Что это было? Судьба? Сейчас, спустя много лет, я могу предположить — уже тогда он присматривал актеров для «Тихого Дона», — рассказывала Зинаида Кириенко в одном из интервью.
— Зинаида Михайловна, вы учились профессии в очень интересное время. Когда во ВГИКе растил таланты великий Сергей Герасимов. Когда вокруг была насыщенная творческая атмосфера. И, насколько знаю, вас в то время объединяла дружба с еще одной студенткой ВГИКа, Людмилой Гурченко...
— Да, мы попали вместе на курс к Сергею Герасимову. Так получилось, что сначала подружились. Но я не могу превозносить Люсю и петь ей дифирамбы. Она была противоречивым человеком, и я вспоминаю ее такой, какая она есть. А что касается меня, далеко не сразу получилось поступить. Но этот рассказ надо начинать издалека. Решение стать артисткой пришло, когда мне было лет пять. Позже я случайно прочитала дневники своей тети, приехавшей к нам погостить. В них тетя писала о том, как она стала цирковой артисткой. Тогда я узнала, что есть какой-то другой мир! И окончив школу, я отправилась в Москву, во ВГИК...
— Помните свою первую встречу с Сергеем Герасимовым?
— Она произошла не сразу. Москва приняла меня со второго раза. В 1952 году я поступила во ВГИК, на курс к Юлию Яковлевичу Райзману. Но приняли условно, то есть без стипендии и общежития. Когда я сидела и думала, как же быть, ко мне подошла Тамара Федоровна Макарова и сказала: «Поезжай домой, через год мы с Сергеем Аполлинариевичем будем набирать курс, он тебя возьмет». Что это было? Судьба? Сейчас, спустя много лет, я могу предположить — уже тогда он присматривал актеров для «Тихого Дона».
— Получается, что уже тогда он примерял на вас эту роль?
— Да, мне кажется, встретив меня первый раз, Герасимов уже увидел во мне Наталью из «Тихого Дона». И вот 1953 год. Приемные экзамены во ВГИКе. Сколько было тогда желающих поступить? Пятьсот тридцать девять человек на место! Каждый хотел выделиться. Для меня приемные экзамены прошли довольно успешно, а на собеседовании Герасимов озадачил таким, казалось бы, простым, но сложным вопросом: «А почему ты решила стать актрисой?» Мне кажется, что на тех экзаменах я особенно не выделялась. Многим запомнилась Гурченко... Я не помню Люсю. Но рассказывали, что она пришла с баяном, в ярко-зеленом шелковом платье и с красными бантами на поясе и на груди. Как и я, она могла рассчитывать только на себя, ведь ее родителями были простые люди, мать — руководитель клуба, отец — баянист. Но именно поэтому она была подготовлена очень хорошо, лучше всех! Играла, плясала, пела, имитировала музыкальные инструменты. И вот мы приняты!
— А сколько всего человек тогда было принято?
— Двадцать три счастливчика, прошедших строгий отбор. Постепенно стали друг с другом знакомиться. Оказалось, что на курсе ни одного москвича. Кто откуда: я из Ставрополья, Люся из Харькова, был один туркмен, латышка Гуна Милевич. Только она могла соперничать с Люсей в игре на пианино. Но она исполняла Баха, Бетховена. А Люсю мы могли попросить: «Ну давай, сыграй что-то веселое!» Она садилась за инструмент, и аудитория оживлялась, кто-то начинал танцевать... Она умела произвести впечатление, внести свою веселую нотку, казалась открытой, простой... Очень скоро мы с ней подружились и доверяли друг другу все наши нехитрые тайны и переживания.
— Зинаида Михайловна, мне очень интересно, какие тогда были девушки, будущие актрисы... Могли ли подкраситься? Надеть каблучки? Или все было строго?
— Тут надо, наверное, сказать об атмосфере и нравах ВГИКа того времени. Девушки могли позволить себе немногое. Наши лица не знали косметики, выщипывать брови считалось дурным тоном, красить волосы или, к примеру, делать маникюр — тем более! А за курение могли сразу же отчислить с курса. Поэтому курящие девушки прятались в туалете, дымили в кабинках. Я тоже попробовала пару раз, но мне это не понравилось, к тому же я берегла голос. Скромными были и наши наряды — никаких декольте. Обычные нейлоновые платьица, заказанные в ателье или купленные в комиссионке. Правда сейчас, когда внуки смотрят мои фотографии тех лет, удивляются: «У тебя такие туалеты!» Да, выглядели мы неплохо! Хотя и получали весьма скромную стипендию.
Несмотря на принятые в институте ограничения, девушки проводили эксперименты с внешностью, и Люся в том числе. Однажды она перекрасилась в черный цвет, и ей это как-то сошло с рук. Но когда я, наоборот, немного осветлила волосы, случился большой скандал. Первым обнаружил мое «преступление» Сергей Аполлинариевич, мнением которого я дорожила. Идя к нему на репетицию, надела платочек. И в таком виде от начала до конца отыграла отрывок из «Тихого Дона», когда Наталья, узнав об очередной измене Григория, кричит: «Господи, покарай его!» Я сыграла очень хорошо и думала: «Сейчас Герасимов меня похвалит». Но он сказал: «Все свободны, а ты, Кириенко, останься». И тут я увидела, что мой платок лежит на полу, и поняла, что Герасимов заметил новую прическу. Он начал кричать на меня, строго отчитывать, не стесняясь в выражениях. Моя реакция была неожиданной для меня самой — я тоже начала кричать: «Не нужен мне ваш ВГИК, и ваш Шолохов, и ваша Москва, и вы!» В истерике упала на стол и зарыдала так громко, что в аудиторию стали заглядывать перепуганные студенты...
— И как на это отреагировал Герасимов?
— Он очень смутился, подошел ко мне, погладил по голове: «Ладно, успокойся. Будешь играть, будешь, ты молодец... Но только голову приведи в порядок!» Обидно мне было еще и потому, что с первого курса я была тайно влюблена в нашего мастера. И, надо сказать, оказалась не одинока в своем чувстве, наверное, все студентки нашего курса влюблялись в этого великого педагога и мастера. Понимаете, он был для нас небожитель! Это было высокое чувство, не имеющее ничего общего с физическим. И однажды я решилась признаться Герасимову. Перед репетицией, когда он зашел в аудиторию, подошла к нему и сказала:
— Сергей Аполлинариевич, я люблю вас!
Его реакция была потрясающей. Он не удивился, а мягко ответил мне:
— Надо уметь сдерживать себя, — потом добавил: — Ты мне потом будешь благодарна.
В этот момент в аудиторию начали заходить студенты, а Сергей Аполлинариевич как ни в чем не бывало сказал: «Начнем репетицию!» Больше мы никогда об этом не говорили, а благодарность к нему за то, что так бережно обошелся со мной, осталась на всю жизнь. К нему и к Тамаре Федоровне Макаровой, которую мы очень уважали и которой восхищались. У нее были безупречные манеры.
— А вы тогда жили в общежитии?
— Нет, к счастью, у меня были достаточно хорошие условия. В Москве, как я уже говорила, у меня была тетя. Мне удалось у нее устроиться. У меня была своя комната, где мы с подругами, которые часто ко мне приходили, могли готовиться к сдаче экзаменов. Ведь помимо занятий танцем, музыкой, мастерством нам преподавали и менее интересные предметы. Например, политэкономию! Склонившись над учебником, мы с Люсей чуть не плакали от того, что ничего не понимаем. Нередко, засидевшись за полночь, Люся оставалась ночевать, и мы спали на одной кровати. Вот в этот период близкого общения я и стала узнавать Люсю лучше, и далеко не все в ее характере меня радовало.
Как это объяснить? У нее была невероятная, завышенная самооценка. Есть такие люди. Они, как правило, в жизни чего-то и добиваются. Потому что подчиняют себе все вокруг. Главное свойство Люсиного характера — желание выделиться, обратить на себя внимание, сделать так, чтобы все смотрели только на нее. Что это будет — игра на пианино, пение, анекдоты, колкие шуточки в адрес подруг, грубоватые «Хо-хо!» — не важно. Главное — чтобы слушали! Беспокоил Люсю и харьковский говорок, от которого она не могла избавиться до третьего курса. Это совершенно особая речь, которую даже наш педагог Марина Петровна не сразу смогла переделать. Люсе самой очень хотелось говорить правильно, она понимала, что для актрисы, которая хочет сниматься, это серьезный недостаток, даже, можно сказать, недопустимый. Поэтому она с утра до вечера проговаривала скороговорки, упражнения, которые давала ей наш педагог по речи.
— Людмила уже тогда умела себя подать? Ее считали красивой?
— У нее были свои сильные стороны. Когда мы с Люсей занимались, нередко посмотрев на меня, она говорила:
— Мне бы твое лицо! У-у-у! Я бы всех за пояс заткнула!
Я ей отвечала:
— А мне бы твою талию!
Ее талии завидовали все на курсе, ни у кого такой не было! Чтобы еще больше усилить эффект, Люся всегда под платье надевала широкий жесткий пояс. А вот ограничивать себя в еде Гурченко не приходилось. Меня поражало, как много она ест! Могла за один присест умять сковородку жареной картошки, и ничего! Люся говорила, что сама не понимает, в кого пошла тонкой костью, ведь и мама, и папа в теле. Может, сыграло свою роль военное голодное детство? В общем, талия, тонкая спина, миниатюрность были предметом ее гордости и придавали ей много шарма. Но все остальное Люсю уже в 17 лет не устраивало. Особенно она переживала из-за своих жиденьких волос. Бывало, увидев девчонку с хорошими волосами, она говорила: «Ненавижу всех, у кого густые волосы!» Что касается лица, уже в молодости она делала «пластику» — тогда еще подручными средствами. Ей хотелось подтянуть носик, и она клеила на лицо незаметную ленточку, которая тянула его вверх. А когда ей указали на дурную привычку морщить лоб, стала носить с собой зеркальце и все время смотрелась в него, поправляя это.
Но главное, Люся была обаятельна! Ее можно было назвать и компанейской. Впрочем, она отличалась большой избирательностью в общении. Дружила только с теми, кто ей мог что-то дать. Я же никаких выгод в нашей дружбе не искала, дружила бесхитростно. При этом постоянно чувствовала: с Люсиной стороны происходит что-то не то. Но только что именно? По молодости мне трудно было разобраться, но обиды накапливались...
— Зинаида Михайловна, знаю, что многие студенты Герасимова начинали сниматься уже во время учебы. И у вас тоже было такое предложение...
— Да, окончив первый курс, я поехала на съемки фильма «Надежда», режиссером которого был Герасимов. Я играла главную роль. У меня от съемок в картине сохранились светлые впечатления. Все, что мы играли, было правдой! Это сейчас говорят, что все происходило «под напором стали и огня». Да нет, люди ехали на целину с песнями, строить новую жизнь. И когда наш курс отправляли на работы в колхоз, на переборку овощей, нам тоже это было в радость — поработать! На втором курсе Герасимов начал готовить меня к съемкам в «Тихом Доне», я учила отрывки из романа, репетировала с партнерами. Мы все мечтали сниматься! Помню, когда вышел фильм «Анна на шее» с Аллой Ларионовой в главной роли и мы увидели ее в коридорах института, какой это был восторг, поклонение. Нам казалось, что она из какого-то другого мира! На тот момент еще никто на нашем курсе не снимался, кроме меня. В том числе и Люся. И это было удивительно, учитывая ее яркость и оригинальность. Возможно, это и являлось препятствием. Люсе хотелось именно музыкальных ролей, ей это далось бы легко, в драматических же, а тем более в патриотических ролях она со своей субтильностью, со своими «Хо-хо!» смотрелась неубедительно...
— Я правильно поняла, что первый курс вы были лучшими подругами, а потом дружба разладилась?
— Наша дружба оборвалась после того, как она впервые вышла замуж, за режиссера Василия Ордынского (много позже он прославится, сняв фильм «Хождение по мукам». — Прим. ред.). Почему-то своим первым мужем она называла Бориса Андроникашвили, но это не так... Первым был Вася, и они официально расписались. После чего приходили ко мне на квартиру к тетке, распивали чаи, но о свадьбе не говорили. О том, что Люся вышла замуж, я узнала на стороне, от других людей. Мне это показалось обидным — ведь мы подруги!
Василий Ордынский — из поколения фронтовиков, которые прервали свое обучение у Герасимова и ушли воевать. А вернулись уже повидавшими жизнь, повзрослевшими: Станислав Ростоцкий, Сергей Бондарчук, Яков Сегель... И вот где-то в коридорах «Мосфильма» Люся с ним познакомилась и быстро вышла замуж. Заведя семью, Люся все реже появлялась у нас дома. Из общежития она переехала в благоустроенную квартиру... И вдруг через какое-то время я от других узнаю, что Люся уже второй раз вышла замуж — за Бориса Андроникашвили со сценарного факультета. Сами по себе браки Люси никого не удивляли, в нашей среде бывало всякое. Но лично меня обидело до глубины души, что она ничего не сообщила об этом мне, своей «лучшей подруге». Мне было очень больно, я все узнавала последней... Поэтому наша дружба прервалась, ведь вы понимаете, как близко к сердцу в молодости воспринимаются обиды...
— Так получилось, что в 1956 году вы обе начали сниматься — Гурченко в «Карнавальной ночи», вы — в «Тихом Доне». И эти картины в будущем стали вашими визитными карточками....
— Тогда-то мы и узнали, что такое настоящее кино, когда ради кадра, длящегося несколько секунд, режиссер может биться неделю. Особенно это было свойственно Герасимову. Помню, когда снимали сцену сватовства к Наталье, он учил правильно хромать актера Даниила Ильченко, сыгравшего отца Григория. Девятнадцать раз снимали момент, когда тот, хромая, заходит в комнату! Ильченко жаловался: «Я уже не могу ходить нормально, не хромая!» Ради того чтобы снять один кадр, когда побитая Аксинья лежит под арбой и плачет, Герасимов накричал на Быстрицкую, довел ее до настоящих слез. И когда увидел, что она плачет, тихонько скомандовал оператору: «Снимайте, снимайте!»
Меня же Сергей Аполлинариевич называл «актрисой двух дублей». Помню такой случай. Снимали кадр, когда умирающая Наталья возвращается от бабки, избавившись от ребенка, и, поднимаясь по лестнице, оглядывается на свои кровавые следы. Это было так выразительно, что Герасимов закричал: «Гениально! Вы видели?» Но все-таки ему пришлось попросить: «Зина, пожалуйста, точно так же еще раз!..» Но нужно это было только потому, что техника не позволяла ограничиваться одним дублем.
Когда я вернулась со съемок, нужно было браться за учебу, это был выпускной курс. После перерыва в общении мы с Люсей посмотрели друг на друга по-новому, уже без прежнего очарования, но и без прошлых обид — мы повзрослели. И стали общаться ровнее... Летом 1958 года у нас был выпускной вечер. Поступало во ВГИК нас 23 человека, а окончили всего тринадцать! Из них двое пришли к нам на четвертом курсе, в том числе Наталья Фатеева. Получается, половину курса за годы учебы отчислили за профнепригодность. И это еще раз говорит о том, как Сергей Аполлинариевич серьезно относился к работе со студентами. Так что мы действительно чувствовали себя счастливцами. Каждый надеялся, что его творческая судьба сложится. Но, увы, со всего курса удачной судьба получилась только у Люси, у меня и у Фатеевой. Правда, Валя Пугачева сыграла главную героиню в фильме «Весна на Заречной улице», но это была ее единственная большая роль.
— С кем-то из однокурсниц потом вас сводила судьба?
— Нет, только с Люсей. Много лет мы с Гурченко не виделись, а в семидесятые жизнь нас снова свела. Мы вместе стали играть в театре, в мюзикле «Снова премьера, или Целуй меня, Кэт!». Честно признаюсь, порой мне было трудно работать в этом жанре, а вот Люся чувствовала себя в своей стихии! Пела, танцевала, так же балагурила на репетициях, зажигала всех, шутила... Особенный успех имели ее номера, когда мы, группа артистов, давали выездные концерты. Выступали на стадионах, кто-то рассказывал о съемках, кто-то пел, читал стихи... И вот приехали в Уфу, Люся пришла ко мне в гостиничный номер. Мы сидели, болтали, вдруг она говорит: «Вот сейчас пойду в коридор, и кого первого встречу — за того и выйду замуж!» Я думала, это шутка. Но через несколько дней Люся рассказала: «Представляешь! Пошла я, как и обещала, в коридор и встретила Костика Купервейса!»
Это талантливый пианист, гораздо моложе ее, он с нами ездил на гастроли. И что бы вы думали, она действительно вышла за него замуж! Константин жив и здоров, уже в возрасте, сейчас сам дает интервью на тему жизни с Гурченко. Но я-то помню, как она приняла решение выйти за него замуж... До сих пор думаю: что это было? Бравада? Как-то Люся при всех говорила про одного режиссера: «Да мне бы его только затянуть в какой-нибудь «охотничий домик», и все — роли мои!» Потом ее слова передавались из уст в уста, разносились по «Мосфильму». Зачем она так делала? Думаю, потому что любила быть в центре внимания, чтобы на нее смотрели, чтобы ее обсуждали, ей это всегда было необходимо.
И еще была одна встреча с однокурсниками. Много лет спустя несколько курсов, и наш в том числе, собрались в кафе на встречу выпускников. Были и Алла Ларионова, и Коля Рыбников, Клара Лучко, Инна Макарова... Нас шокировала обстановка на этом вечере. Те, кто помоложе, вели себя так, как мы во время нашей учебы и представить не могли! Какой-то подвыпивший актер приставал с комплиментами к Тамаре Федоровне. Другая выпускница исполняла танец живота... И когда мы все вышли из кафе на улицу, кто-то из нас сказал — кажется, это была Клара Лучко: «Того ВГИКа, в котором мы учились, больше нет!»
2013 год
Подпишись на наш канал в Telegram