Софья Евстигнеева не представляет жизни без театра и очень любит съемки в кино. «Наследница по прямой», представительница актерской династии в третьем поколении, единственная внучка легендарного Евгения Евстигнеева вот уже пять лет играет на сцене прославленного МХТ, а также снимается в кино. «Коллекция Караван историй» побеседовала с Софьей о семейных корнях, работе в МХТ и планах на будущее.
— Ваш дедушка великий актер, вы носите его фамилию. Чувствуете ли груз ответственности?
— Конечно чувствую. Я всегда помню, чья я внучка. Хотя мы никогда не виделись, к сожалению, он рано умер, до моего рождения. Мама рассказывала, что дедушка очень переживал, что не увидел внуков. Все сокрушался: «Что же у меня дети такие непутевые?!» У Дениса Евстигнеева нет своих детей. Когда я родилась, по словам мамы, она меня, трехлетнюю, привела на его могилу и сказала: «Вот, папа, наконец-то ты дождался!»
Я понимаю головой, что он мой родной дедушка. Смотрю его фильмы и не перестаю восхищаться, как он гениально даже в драматической роли находит комические нотки.
Когда выпускалась из Школы-студии МХАТ, я была Софьей Разуваевой. Мне было двадцать два. Мой агент предложила мне взять дедушкину фамилию, мол, таким образом привлечешь к себе внимание. Я тогда очень испугалась этого предложения и позвонила папе. Мне хотелось знать, что он думает на этот счет, все-таки это и его касается. Очень боялась, что он обидится. Но он мне сказал: «Если это поможет тебе в профессии, то меняй».
Поначалу было очень дискомфортно, а сейчас, мне кажется, я с фамилией деда как-то сроднилась. Все меня спрашивали, не родственница ли я знаменитому актеру. Вначале у меня ежедневно был этот маячок: помни, чья ты внучка. А сейчас я чуть успокоилась. Мне кажется, я его не подведу. Всегда все делаю максимально ответственно, не филоню, полностью отдаюсь работе. Поэтому я перестала переживать по этому поводу: ну не могу же я всем нравиться? И если у кого-то появляется желание меня уколоть, легче всего это сделать через фамилию. Часто можно услышать, мол, «природа отдыхает на детях гениев», и поставить на себе жирный крест. Мне спокойно живется, я просто делаю свою работу и наслаждаюсь жизнью в театре, в кино. Ну а недоброжелатели могут считать, что хотят.
Многие, наверное, думают: «Ну конечно! Благодаря знаменитой фамилии легче карьеру сделать!» В первые минуты на сцене она, эта фамилия, может быть, и вызовет к тебе интерес. Но потом, остальные два часа, ты должна доказывать зрителю, что достойна ее. За ней невозможно спрятаться. Это большая ответственность. А еще это ежедневное напоминание: работай, не халтурь, развивайся. Дедушку я не знала, но очень надеюсь, что во мне есть хоть какая-то крупица его таланта.
— Вы выросли в актерской семье. Кто ваши родители?
— Я страшно горда, что вся моя родня — артисты. Мой папа — Максим Разуваев, мама — Мария Селянская, дочь Евгения Александровича Евстигнеева. Оба они актеры «Современника». Со стороны папы, кстати, тоже актеры и режиссеры. Сам он не только работает в «Современнике», но и создал свой «Театр ЖИВ».
Получается, что я в третьем поколении из актерской семьи. Мои дедушка и бабушка, его вторая жена, тоже служили в театре «Современник».
Кстати, когда я родилась, мама хотела назвать меня в честь бабушки. Лилия Журкина была очень красивой. Но, говорят, нехорошо давать детям имена умерших, даже близких родственников. И меня назвали Соней: бабушка, судя по воспоминаниям, была вылитая Софи Лорен.
Родители мои расстались, когда мне было лет двенадцать — тринадцать. Они ссорились, а я думала: «Почему вы вместе, если вам тяжело?» Уже тогда считала, что нужно жить в удовольствие. Благодарна родителям за то, что они остались друзьями. Наша семья совершенно не пострадала. Я не почувствовала себя обделенной, наоборот, у меня было облегчение, что им теперь лучше, и при этом мне было очень хорошо с обоими. Я так и осталась у них единственным ребенком, невероятно любимым. У меня с родителями очень хорошие отношения, я могу им рассказать все.
Папа — мой главный учитель, самый большой авторитет, его мировоззрение, взыскательность меня восхищают, это мой жизненный ориентир.
Мама — моя близкая подруга, мы понимаем и принимаем друг друга. Она всегда меня воспринимала такой, какая я есть, учила общению: «Соня, поставь себя на чужое место, и все встанет на свои места». Ее умение сходиться с людьми, легкость, радость и веселость нрава — для меня основное в ней.
Как-то однажды папа сказал, что любовь к себе — это познание себя. Нужно ставить себя на первое место, тогда человек будет цельным, и к нему будут тянуться. Если я люблю себя, то полюблю и других, и если я уважаю себя, уважаю свое время, в том числе и свободное, то уважаю чужое пространство и время.
Сейчас я стала меньше обращаться к папе за советом, потому что все-таки расту. Однажды я ему позвонила по какому-то пустяку и спросила:
— Пап, как поступить?
И вдруг он неожиданно мне говорит:
— Сонь, давай-ка сама, учись иногда обходиться без меня и без мамы.
Вначале я оторопела. А потом поняла, что это не потому, что он не хочет мне помочь, просто он считает, что если я буду по каждому простому вопросу звонить, никогда не повзрослею...
— Вы, наверное, с детства решили, что будете актрисой?
— Родители знали, что я буду актрисой, но очень мудро поступили — никогда ничего мне не запрещали, говорили: выбирай что хочешь, нам все равно, главное, чтобы тебе было в радость. А потом просто со временем оказалось, что в радость именно это.
Несмотря на то что они не давили, все равно я росла в театральной атмосфере, в атмосфере «Современника». Как правило, в актерской семье театр — это второй дом. Всех актерских детей приводят за кулисы, оставляют на костюмеров, на гримерш. Я, например, с удовольствием помогала гримерам делать парики.
В этом доме под названием «Театр» все тебя любят, гладят по голове, угощают, говорят: «Сонечка, какая ты красавица, ты будешь артисткой». Несмотря на все эти пророчества, я совершенно не собиралась идти в артистки. Однажды (мне было девять лет) главный режиссер театра Галина Волчек подошла ко мне, приобняла и сказала: «Ты, наверное, хочешь сниматься в кино?» Я упрямо помотала головой и оттолкнула ее руку. С детства люблю решать сама, мне нужно самой дойти до этого решения, а не идти на поводу.
Но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что какие-то задатки у меня были. Недавно мне прислали видео, где мне годика три-четыре. Я смотрю прямо в камеру и говорю кому-то командным тоном: «Давай уже, снимай!» А когда заканчивались спектакли в театре, я выходила одна на сцену и что-то изображала в декорациях. Папа рассказывал, что, гуляя со мной по бульвару, наблюдал такую сценку — я рыдаю в игрушечный телефон, будто на том конце мне сообщили нечто ужасное. Прохожие оглядывались на меня, не могли понять, что происходит.
Родители все это видели. Но в театр они меня водили не затем, чтобы во мне раскрыть талант актрисы. Все было прозаичнее: они думали, куда деть ребенка. Нянь у меня не было, мной занимались папина мама и моя тетя.
Самое удивительное, что сейчас у меня та же проблема... только с собакой. Когда у меня вечером спектакль в МХТ, я беру Рохана с собой, чтобы не оставлять одного дома. Он сидит со своими игрушками в гримерной и преданно ждет меня...
— Вы рассказывали где-то о своих детских увлечениях, оказывается, занимаетесь рисованием.
— Никогда не училась рисовать, просто люблю это делать. Каждое лето мы с родителями отдыхали в Крыму. Помню, как на набережной художники рисовали портреты. Я буквально застывала на месте и завороженно наблюдала за их работой. В Школе-студии МХАТ, где я училась, в перерывах между занятиями все время что-то рисовала карандашом в тетрадке. Мои однокурсники подходили и просили: «Сонь, а можешь меня нарисовать, а можешь меня?» А недавно мне предложили заплатить за свой портрет. Но это так странно... В общем, заказы я не беру, но рисую по-прежнему.
— Вы еще занимались иностранными языками и даже хотели стать переводчиком...
— Да, у меня был момент, когда я ходила на курсы в лингвистический университет, готовилась к экзаменам. Но перед поступлением вдруг поняла, что мой уровень подготовки недостаточно хорош. А самое главное, я загорелась актерской профессией. И все благодаря Гарику Сукачеву.
Когда я училась классе в десятом, он поставил в «Современнике» нашумевший спектакль «Анархия» о панк-группе. В нем играли Михаил Ефремов, Дмитрий Певцов, Василий Мищенко и моя мама. Режиссеру нужно было снять воспоминания главных героев о своей молодости, которые бы шли на экране. Пригласили детей актеров: меня, Никиту Ефремова, Даню Певцова. Мне было лет шестнадцать, стеснительная, неопытная. На тот момент в моей жизни был один раз, когда я работала перед камерой. Я его, кстати, совершенно не помню. Мне было лет пять. Как-то в гости к родителям пришел их приятель, увидел меня и сказал: «Соню надо снимать!» И снял меня в рекламе йогурта.
Но здесь, на съемках эпизода для «Анархии», все было по-настоящему. Стою зажатая перед камерой в рваных колготках и рокерском костюме и мечтаю, чтобы этот кошмар быстрее закончился. Но, к моему удивлению, после я стала думать об этих съемках постоянно. И в какой-то момент поняла, что я хочу повторить это ощущение адреналина. Так эти съемки стали для меня отправной точкой в выборе профессии.
— Но вы упустили еще одно серьезное увлечение в вашей жизни — бальные танцы.
— Я бы даже сказала, что это было очень серьезно, с желанием связать с этим жизнь, пойти тренировать. Но в какой-то момент я просто перетрудилась, да так сильно, что, как вспоминала мама, однажды ей сказала: « Дай мне нож, я себя зарежу!» Это были утомительные многочасовые тренировки по несколько раз в день, поездки, турниры. Я начала заниматься с девяти лет.
Но все равно это была интересная жизнь. На самом деле я очень рада, что мама меня отдала на бальные танцы. Благодаря им мой характер закалился во многом. У меня 85 медалей, а сколько кубков, я даже не считала. Я — финалистка чемпионата мира, двукратная чемпионка России и чемпионка Европы. Но это юниорские турниры.
— Какой-то идеальный ребенок получается!
— Нет, не идеальный, потому что очень замкнутая была, и характер не самый хороший, сейчас получше. Мне кажется, я дружить не умела, мне не хватало подруг. Мне в школе было кошмарно. Я больше в семье варилась всегда.
— Подозреваю, что именно в Школе-студии МХАТ вы раскрылись, это ваша среда. Или тоже было тяжело поначалу найти общий язык?
— Нет, я не общаюсь практически ни с кем из своих однокурсников. Я не душа компании. В один очень сложный момент с меня слетел налет идеальной жизни, что я чемпионка, хорошистка, что меня все любят. В «Современник» прихожу, все — «ты такая муся-пуся», в семье все любят. А потом меня так тряхануло, что я поняла: ага, во-первых, любят не все, это нормально, значит, нужно еще что-то делать, чтобы жизнь была хороша, потому что детство заканчивается, и ты уже идешь сам.
Хотя мы учились в Школе-студии МХАТ, бегали в массовке в Театре Пушкина. Нашим педагогом был Евгений Писарев, художественный руководитель Театра имени Пушкина. В МХТ мы, студенты, выходили на сцену в день рождения Школы-студии. И потом еще участвовали в «Ночи поэзии», когда всю ночь читали стихи. Ощущение было, что эта сцена просто недосягаемая. Ну а в «Современнике», будучи студенткой, я играла Аню в «Вишневом саде».
Первые съемки у меня случились еще в институте — короткометражка в конце первого курса. А на четвертом я уже снималась в большом проекте на Первом канале «Хозяйка гостиницы», в главной роли, но он, к сожалению, так и не вышел. Мой первый сериал «Мосгаз» случился в 2017 году.
— МХТ — это теперь ваш дом. Почему вы не пошли в «Современник»? Все-таки родные стены...
— На четвертом курсе все студенты ходят по театрам и показывают отрывки. Но в МХТ мы не ходили. У меня тогда был отрывок невыигрышный и невыигрышная роль, потому что она была характерная. Но она мне очень нравилась. Я была на перепутье: получать удовольствие от того, что сейчас играю, или нужно думать о том, что поставить, чтобы меня захотели принять в театр. И я, как всегда, выбрала первый вариант. В этом смысле я доверяю себе, самое главное — самой получать удовольствие. Я знала, что каким-то образом все будет хорошо.
Мне очень хотелось самостоятельности. А «Современник» у меня ассоциировался с чем-то домашним, уютным. Мне было бы сложно перестроиться и принять, что люди, которых я хорошо знала в детстве, теперь будут моими коллегами. В новом коллективе я могу быть собой, полюбят меня, не полюбят, там не будет оценки со шлейфом того, что я маленькая.
В МХТ я попала без просмотра. Это было в 2017 году. В учебный театр Школы-студии, где шел наш дипломный спектакль, пришла Ольга Семеновна Хенкина, помощница Табакова. После спектакля она, указав на меня и однокурсника, сказала: «Ты и ты». Так я попала в МХТ. Я ей очень благодарна.
Всего один год я проработала при Олеге Павловиче Табакове. Он редко бывал в театре из-за болезни. Но когда он выходил из машины и сталкивался с нами, всегда приветствовал с улыбкой.
Удивительное совпадение. Ведь мой дедушка служил вначале в «Современнике», а потом перешел во МХАТ. Его помнят и любят в обоих театрах. В спектакле «Северный ветер» мы играли вместе с Раисой Викторовной Максимовой, народной артисткой России. Как-то она взяла меня за руку и стала рассказывать, как они с дедушкой дружили. Ну а в «Современнике», конечно, с детства было подобное внимание, многие из тех, кто был знаком с дедушкой, смотрели на меня как на внучку, а все остальные — как на дочку своих коллег.
— Какие у вас были роли, вводы в спектакли?
— В основном первое время, конечно, было много массовок. Потом были богомоловские спектакли «Мужья и жены», «Идеальный муж», за ними роль Нины Заречной в «Чайке», потом сотрудничество с Ренатой Литвиновой. Как-то так закрутилось. Я с ней выпустила «Звезду вашего периода». А потом она мне предложила ввестись в «Северный ветер». И так я у нее до конца и играла.
— У вас в театре новый руководитель — Константин Хабенский. Какие перемены произошли с его приходом?
— Мне очень нравится, что сейчас происходит в театре. Театр жив. Постоянно идут какие-то репетиции, никто не сидит на месте. Константин Юрьевич придумал экспериментальный проект, который называется «АРТХАБ», он стартовал на Новой сцене. Цель этого проекта — поиск свежей драматургии, неожиданных репертуарных решений и новых режиссеров. Дается всего две недели на то, чтобы выпустить эскиз. И каждый блок имеет пять пьес, они ставятся, а потом зритель сам по QR-коду голосует. И то, что больше всего набрало голосов, и идет на сцене. Хабенский очень многие вещи придумывает. Например, он благотворительность впервые на сцену привнес, то есть вся выручка от какого-то спектакля идет в фонд.
И еще здорово, что он тоже играет. То есть он не только твой художественный руководитель, он еще и партнер на сцене. Конечно, руководителю еще нужно иметь такие административные качества. К счастью, у Хабенского есть и то и другое. Он понимает театр изнутри, и он знает, как все организовывать.
— А у вас сложился коллектив в театре? Сейчас очень много молодых актеров...
— У нас очень большая труппа, но я не могу сказать, что мы все там друзья не разлей вода. Но атмосфера замечательная. Плюс я еще долго всегда вхожу в любую компанию, но когда вхожу, очень прикипаю. Сейчас уже шестой год идет у меня в театре, я очень люблю всех. Хотя не могу сказать, что любому человеку буду звонить в ночи — помоги, мне чего-то грустно. Но есть такие люди, которым я доверяю.
Сейчас домом своим я считаю МХТ. Я здесь больше времени провожу, чем дома. И поспать можно, и голову помыть, в офисе такого не сделаешь, и поесть.
— У вас не делится так труппа — старики-корифеи отдельно, и молодежь отдельно?
— Нет, мы все собираемся. Наши праздники самые лучшие. Все под конец вечера — и стар и млад — вместе сидят за столом, разговаривают о чем угодно. Мы все вместе поем караоке, танцуем, общаемся.
В МХТ очень чувствуется готовность партнеров помочь, чтобы дебютанту было комфортно, чтобы все у него получилось. Даже те, которые молчат и не говорят ничего, они просто не хотят лезть и сбить тебя советом. Все очень деликатно: сейчас я тебя не отвлекаю, лучше отойду, ты давай сам, чтобы не сбился с мысли. И это, конечно, очень помогает.
— Вы себя больше чувствуете киноактрисой или театральной актрисой?
— Я себя чувствую актрисой. Может, это покажется странным, но я не разделяю театр и кино. Это настолько разные вещи, что невозможно выбрать что-то одно.
Я очень люблю съемки. Но понимаю, что если у меня не будет театра, это будет неполная картина. И если есть только театр, а нет съемок, тоже мне может быть и грустно. Одно другое дополняет. Я не представляю себя без театра. Но при этом, когда долгий перерыв в съемках, я страдаю. Вот так.
— У вас есть любимая роль в театре, которая сто процентов удалась?
— Нет, пока нет. То есть я во многих спектаклях выхожу, конечно, с радостью — не в смысле, что мне не нравится, но нет ни одной, где я бы могла сказать: «Я ее делаю идеально» или «Я хочу вечно играть это». Мне нравится, что здесь все меняется. Позади интересные спектакли, надеюсь, и впереди меня ждет много интересного...
— А есть мечта о какой-то роли? Актеры, как правило, мечтают Гамлета сыграть. А вы Офелию, наверное?
— Нет. Это, наверное, такой странный ответ. Нет, потому что у меня другие мечты в жизни.
— Интересно, какие?
— Семью хочу. Но пока не встретился такой, с кем бы я связала судьбу...
— Вы сказали, у вас три репетиции в день, сейчас такой бурный репетиционный период. Что вы готовите?
— Сейчас над лабораторией немножко работаем. Есть у меня проект в другом театре параллельный, но я пока не буду о нем говорить.
На самом деле у меня сейчас очень насыщенный год. Летом я чувствовала, что впереди очень загруженный театральный сезон. Необязательно даже театральный, периодически съемки возникают какие-то. И я понимала, что мне сейчас надо отдохнуть сполна, потому что потом времени не будет. Я потратила все свои деньги на путешествия. И теперь мне и заработать надо, и поработать. Заканчивается одно, мне тут же звонят, говорят: давайте то-то, то-то. И так далее. Это так приятно, потому что я ненавижу сидеть без дела.
В прошлом году я снималась в большом детективном сериале «Кунгур». Он сейчас на платформе «Окко» вышел. Можно посмотреть его целиком. Мы снимали в Крыму. Я на протяжении десяти месяцев ежемесячно летала на съемки, причем не один раз туда и обратно. У меня не очень большая роль, я играю дочь главы поселка, в котором происходит вся эта вакханалия. Когда прочитала сценарий, он мне сразу очень понравился. И я очень рада, что причастна к этой работе. Команда собралась классная, и режиссер Сергей Попов замечательный.
— Вы любите по плану жить, чтобы был какой-то план впереди, такой, далекоидущий?
— Да, я всегда предпочитала жить так, но в какой-то момент подумала, что надо учиться жить не по плану, а просто доверять внутреннему голосу. Я говорю про чувства, которые приходят из ниоткуда, из космоса, и подсказывают, что все будет хорошо. И я люблю прислушиваться к этому голосу, даже не только в работе, но и в личной жизни, потому что он приносит мне спокойствие и уверенность, что все будет так, как я хочу.
— Интересно, вы каждый день в театр заходите и проходите мимо портрета Евстигнеева. Что вы чувствуете?..
— В театральном фойе, прямо за бюстом Станиславского, висит фотография дедушки, а через один зал висит моя фотография. Недавно мы, кстати, репетировали в этом зрительском фойе, так бывает, если все занято, хотя у нас много репзалов. И я помню свои ощущения. Мне поставили стол, я сижу напротив дедушки и думаю: «Соня, соберись!» Так что репетировать под его взглядом — это интересно и ответственно...
— У вас не возникает мысли, а что бы Евгений Александрович сказал, посмотрев вашу работу? Ведь самое главное его оценка, а не людей...
— Я не могу сказать, что его оценка самая главная, потому что если бы мы с ним были знакомы и хоть когда-нибудь в жизни с ним разговаривали, я бы могла представить, что бы он сказал. И иногда я думаю о том, как бы сейчас он отреагировал: улыбнулся бы или недовольно сдвинул бы брови. И все же надеюсь, что он мне улыбнется...
Подпишись на наш канал в Telegram