Требовалось постоянно доказывать, что и без папы что-то из себя представляю. Наверное, это проблема всех детей известных родителей. Кто твой папа, знают все, а кто ты — нет. Слышал на площадке или в театре «Колькин сын», и становилось грустно. Сейчас, наоборот, когда кто-то сравнивает меня с отцом, говорит, как мы похожи, сердце переполняется гордостью.
— Федор Николаевич, вы вернулись в театр. Что сегодня репетируете?
— Осенью в Театре сатиры мы выпускаем спектакль по пьесе Михаила Булгакова «Иван Васильевич». Поставил его художественный руководитель Сергей Ишханович Газаров. Репетиционный процесс вовсю идет, я там то появляюсь, то исчезаю, так как параллельно снимаюсь в кино. Мне досталась роль Жоржа Милославского. В Театре сатиры мне вообще везет на Жоржей. В прошлом году мы выпустили спектакль «Дядя Жорж», где я играю заглавную роль. А теперь вот Жорж Милославский, есть в этом имени какое-то колдовство.
«Дядя Жорж» основан на двух произведениях Чехова — «Леший» и «Дядя Ваня». В обоих фамилия моего героя Войницкий. Нам удалось рассказать эту историю с точки зрения современного человека, хотя со сцены звучат исключительно чеховские тексты, написанные сотню лет назад. Многое в мире изменилось, но люди по сути своей остались прежними, их волнуют те же проблемы. А зрители, приходящие в театр, легко могут узнать в героях себя, ситуации, с которыми они тоже сталкивались в жизни. И если кто-то, посмотрев спектакль, задумается о том, правильно ли живет, наша цель достигнута.
— Как Газаров работает?
— Мы давно знакомы с Сергеем Ишхановичем, знаем друг друга, я снимался у него в качестве актера, мы на равных партнерствовали на площадке и подружились. Наши взгляды на природу творчества во многом совпадают, поэтому мне легко, интересно и радостно с ним работать, мы всегда слышим друг друга и понимаем, чего друг от друга хотим. Конечно, работа над «Иваном Васильевичем» идет непросто, она требует времени, погружения в репетиционный процесс, роль. Надо сказать, и комедия — жанр достаточно сложный, все в ней должно быть точно выверено, поэтому, конечно, мы сталкиваемся с разными сложностями, но потихоньку, помаленьку движемся вперед.
— Вы в Театре сатиры, что называется, на разовых?
— Нет, я в труппе. Мы договорились, что я буду участвовать в работе как штатный артист театра.
— Поскольку вы служили и в знаменитых БДТ, и МХТ имени Чехова, — театрах, которые язык не повернется назвать неуспешными, мне интересно, чем эта труппа отличается от предыдущих, из которых вы все-таки в свое время решили уйти?
— О да, это мой третий академический театр. А что касается предыдущих... Со временем там наступали определенные обстоятельства, из-за которых мне нужно было расставаться с этими местами работы. В труппу Театра сатиры меня привлекли личность, обаяние и талант Сергея Ишхановича. Мы с ним поговорили, я высказал ему свои опасения по поводу прихода в театр. Понятно, что за годы работы в БДТ и МХТ у меня накопился какой-то опыт со знаками плюс и минус. Но мы договорились об условиях, которые нас обоих устраивают, и я погрузился в рабочий процесс.
— Можете рассказать чуть поподробнее о плюсах и минусах работы в репертуарных театрах, с которыми вы сталкивались?
— Работа в труппе подразумевает то, что театр — это приоритет. Нередко обстоятельства складывались так, что мне приходилось отказываться от съемок. Потому что в театре главное — репертуар, какой-то жесткий график, который нельзя менять, поскольку зрители заранее приобретают билеты на спектакль, ходят на того или иного актера. И далеко не всегда и не со всеми можно договориться о том, чтобы тебя подменили. Нередко так случалось, что терял интересные киноработы. В Театре сатиры мы, на мой взгляд, как-то очень правильно договорились о том, что заранее предупреждаем друг друга, идем друг другу навстречу, договариваемся и приходим к консенсусу по поводу моих киносъемок, стараемся минимально доставлять друг другу проблемы. Для меня это была одна из самых важных договоренностей, которая помогает продолжать наше сотрудничество.
— Этого не было в театрах, где вы работали прежде?
— Моя театральная история вообще складывалась непросто. Я выпустился из театральной академии в 1996-м, когда театры бедствовали, публика туда не ходила, да и кино практически не снималось. Показывался везде, и везде не подходил. Молодой, 21 год, не слишком высокого роста. На очередном прослушивании кто-то посоветовал: «Идите в ТЮЗ». В ленинградском ТЮЗе всю жизнь прослужила моя мама Наталья Леонидовна Боровкова, ее пригласил туда руководитель ее актерской мастерской ЛГИТМиКа Зиновий Яковлевич Корогодский. Но мне этот театр не подходил. Кого я там буду играть — детишек? Был на грани отчаяния.
Выручил Вениамин Михайлович Фильштинский, он посмотрел мой дипломный спектакль «Волки и овцы», где я играл Мурзавецкого, и пригласил в свой «Этюд-театр» — маленький, студийный коллектив. Но уже тогда в нем работали и Костя Хабенский, и Миша Пореченков, и Миша Трухин. Они были ребятами с курса, который окончил академию двумя годами раньше. Мы дружили еще во время учебы, так что приняли меня хорошо, ввели в спектакли, поскольку кто-то постоянно отлучался, уезжал на съемки. С успехом играл в «Чеховских рассказах», целый год стажировался в прекрасном театре.
Ребятам удалось реализоваться в профессии, прославиться раньше, что вызывает огромное уважение. Я, начинающий артист, никогда не видел от них высокомерного отношения. Они были старшими товарищами. Мне было приятно всегда ощущать рядом надежное плечо. Притом что актерская профессия — лютая, про нее говорят: падающего подтолкни. Но ребята этим не занимались, то ли принимали меня за своего и что-то во мне видели, то ли по каким-то своим причинам, но они меня всегда поддерживали. Год у Фильштинского дал мне больше, чем четыре года у моего мастера Владимира Викторовича Петрова. На втором курсе от Петрова ушел мой любимейший педагог Александр Иванович Романцов, который зародил во мне любовь к профессии, прямо зажег, это была трагедия.
Виктор Моисеевич Крамер позвал в театр «Фарсы», соблазнил ролью в спектакле «Село Степанчиково и его обитатели» по Достоевскому. Это был такой кайф! Купался в работе! Его спектакль «Фарсы, или Средневековые французские анекдоты», давший название театру, гремел на весь Питер.
В тот момент я уже снимался в кино, однажды позвонил один знакомый по съемкам: «Федь, Геннадий Рафаилович Тростянецкий собирается ставить спектакль в БДТ, хотел бы с тобой повидаться». А когда я учился в институте, его студенты-режиссеры постоянно приглашали меня играть в отрывках. Тростянецкий позвал на главную роль в «Веселого солдата» по Астафьеву. Это было счастье!
Первым, кого встретил, оказался Кирилл Юрьевич Лавров, увидел меня: «Ну здравствуй, однофамилец!» Когда мой папа, заслуженный артист Николай Григорьевич Лавров, служил в БДТ, они дружили, домой друг к другу не ходили, но в театре оставались в хороших отношениях. Ко мне вообще по-доброму отнеслись коллеги. Наверное, потому, что любили моего папу. Хотя мне было тяжело, особенно вначале, слышать: «А, это же Колькин сын!» Требовалось постоянно доказывать, что и без папы что-то из себя представляю. Наверное, это проблема всех детей известных родителей. Кто твой папа, знают все, а кто ты — нет. Слышал на площадке или в театре «Колькин сын», и становилось грустно. Сейчас, наоборот, когда кто-то сравнивает меня с отцом, говорит, как мы похожи, сердце переполняется гордостью.
В БДТ все видели, как самоотверженно я работаю, пашу, как ночую в театре. И постановка удалась. За роль меня хвалили. Вместе со мной набрали молодых ребят, общими усилиями мы все преодолели. Я сыграл еще в одном спектакле как приглашенный актер, и Светлана Николаевна Крючкова позвала в «Вассу Железнову». К тому моменту меня уже несколько раз приглашали в труппу, обещали: будем отпускать на съемки. Андрей Юрьевич Толубеев, видя, что колеблюсь, однажды, как сейчас помню, взял за руку и сказал: «Все, пошли в кадры! Давай, пиши заявление, мы тебе сразу премию выпишем!» А у меня как раз с деньгами было туговато. И в тот же день мне выдали какую-то приличную сумму. Об Андрее Юрьевиче вспоминаю с особой теплотой. Каким же доброжелательным он был человеком, как трогательно заботился о молодых актерах. Так же много мне помогала в театре Светлана Николаевна, можно сказать, стала крестной мамой, хотя она человек требовательный, но имеет на это право, поскольку сама большой мастер. Крючкова давала ценные советы, могла защитить, могла и пожурить. В театре побаивались ее темперамента, она могла гаркнуть на кого угодно, а ко мне относилась лояльно. Она могла и отругать, и даже отвесить подзатыльник, но все равно это было не по злобе.
А какая радость играть «Лето одного года» с Олегом Басилашвили и Алисой Фрейндлих! Это пьеса о пожилой паре, у которой сложные отношения с дочерью. Мне досталась роль почтальона, он приносит от нее письма. Малюсенькая ролюшка, но дорогого стоит! Я приходил в театр за два часа до начала спектакля, сидел в гримерной с Олегом Валериановичем (там можно курить) и наслаждался общением, заслушивался его рассказами. И вдруг входит Алиса Бруновна: «Федечка, дорогой!» Обнимает меня. Как после этого сыграть плохо?!
Со временем сложилось ощущение, что главные события разворачиваются в столичном театральном мире. Друг нашей семьи Павел Каплевич предложил познакомить меня с Кириллом Серебренниковым, я пробовался в картину «Изображая жертву», но роль не получил. Тем не менее Кирилл Семенович позвал преподавать своим студентам в Школе-студии МХАТ. Короткое время я там работал, поставил с ребятами лермонтовскую «Тамань». А когда сыграл в спектакле «Околоноля», Олег Павлович Табаков позвал в кабинет и сделал предложение прийти в труппу МХТ, от которого я не смог отказаться. Сразу получил роль в «Мастере и Маргарите». Честно делал свое дело, пока мог. А потом перестал успевать, не захотел отказываться от интересных кино- и телепроектов и предпочел свободу. Пришло такое время. Олегу Павловичу буду всегда благодарен.
— Вы снялись в огромном количестве фильмов и сериалов, сегодня их почти двести, да и за последние пять лет, прошедшие с нашей предыдущей встречи, приняли участие в двух десятках кинопроектов. Как вы их выбираете, по каким критериям?
— Тут все просто. Нахожу я в себе отклик по поводу материала, который мне присылают, или нет. Есть ли в сценарии какая-то человеческая история или нет. В основном я охочусь за историями людей, историями становления или разрушения их характеров. Меня всегда интересовала эта часть моей работы. Персонажи-зомби меня не волнуют, каким бы громким ни обещал оказаться проект.
— Кинокомпания «Централ Партнершип» и телеканал «Россия 1» выпустили два фильма с вашим участием — «За Палыча!» и «По щучьему велению», где вы сыграли Кощея. Они выходят сначала в кинотеатрах, а позже на интернет-платформе «Смотрим». Что было интересного на съемках, что сложного?
— Младшие дети давно спрашивали: почему ты не играешь в детских фильмах, не озвучиваешь мультики? Я мечтаю озвучить мультик, но меня не берут, у них там своя мафия, «своя свадьба», меня туда пока не приглашают. Но я пообещал деткам: как только представится возможность сыграть сказочного персонажа, обязательно это сделаю. И когда продюсер Сергей Михайлович Сельянов и режиссер Александр Войтинский предложили мне роль Кощея, сказал: «Давайте, конечно». Это еще и снималось в родном Петербурге. А я люблю там работать, заодно можно маму и друзей повидать.
Мне пришлось исполнить трюк, прыгнуть со скалы на тарзанке. Хотели, чтобы не каскадер, а я это сделал. Оказалось, все не так сложно, просто поначалу несколько волнующе. На меня нацепили специальные тросы, которые потом сотрут на компьютере, и будет впечатление, что я взлетел над землей метров на пять. Не сказать, что это был прямо небоскреб, но полетал.
— Встречались ли вы в кадре с Сергеем Шакуровым в фильме «За Палыча!»?
— Да, конечно, встречались, поскольку я играл антагониста его героя, бандита, который по сюжету пытался отобрать у него дом. У нас получилась достаточно забавная история борьбы за правду, где есть хорошие и плохие, драматургия разделяет их очень четко. Мне понравился характер моего персонажа, я вообще люблю играть негодяев, это всегда интересно.
Михаил Чехов тоже так считал. Хороший человек зубы почистил, причесался — и вперед. А здесь надо изобретать историю, показывать характер, понимать его мотивы, то есть каким-то образом включать свои серые клеточки. Кроме того, образ зла, если возьмем весь кинематограф, всегда привлекателен. Когда мы смотрим кино, не важно, голливудский это фильм или наш, злодеи там всегда какие-то стильные, классные, умные ребята, эдакие мальчиши-плохиши. Это интересный образ, который можно раскручивать, насколько хватит фантазии. Негодяев интересно играть, потому что они очень энергетичны, там есть подзаряд, пружина внезапности злодейства. Это настоящее исследование, мне это любопытно.
— В свое время Эрик Робертс говорил мне в интервью, что у плохих ребят, которых он переиграл множество, и костюмы покрасивее, и автомобили подороже.
— Абсолютно правильно. Сильные люди чаще всего живут со вкусом, это же здорово. Когда дети меня спрашивают: «Пап, а кого бы ты хотел сыграть в «Звездных войнах»?» — для меня ответ очевиден: Дарта Вейдера. Кого же еще? Мне больше никто особо не интересен, а у этого такая судьба, своя философия!
— Если я правильно понимаю, «Тень Чикатило» — это второе обращение к теме небезызвестных братьев Андреасян. Что у вас там за роль, чем она вас привлекла?
— Абсолютно верно, два года назад Сарик Андреасян снял фильм «Чикатило» с Дмитрием Нагиевым. «Тень Чикатило» — это история ангарского маньяка, которого действительно называли тенью Чикатило, он до сих пор жив, пожизненно находится в местах не столь отдаленных. История его преступлений легла в основу этого материала, понятно, что там многое переделано, изменено, переписано, переосмыслено, но суть остается сутью. Начиная заниматься подготовкой к столь неоднозначной роли, я, естественно, исследовал подробности судьбы этого человека.
А что, собственно, привлекло? Зло, как я уже говорил, имеет свою привлекательность, это во-первых. Во-вторых, у всех людей есть изнанка, у всех есть какие-то подземные, глубоко запрятанные, потаенные негативные качества, кто-то с ними справляется, над кем-то они берут верх. Механика этого разрушительного процесса меня как актера и заинтересовала. Раз такой феномен существует, а это так, примеров множество, его нужно знать, изучать, исследовать. С такой точки зрения мне это было крайне интересно.
— В театральных вузах, а вы окончили Санкт-Петербургскую академию театрального искусства, учат оправдывать отрицательного персонажа. Какое оправдание можно найти маньяку, уносящему жизни?
— Этот главный вопрос встал передо мной, когда я начинал работу над ролью. Я разговаривал с судебно-медицинскими экспертами, психиатрами-криминалистами, которые имеют отношение к исследованию именно таких людей. Мало того, разговаривал со священником, своим очень хорошим знакомым, у меня вызывала сомнение моральная сторона истории, нравственная точка зрения на трагические события. И я пришел к единственному выводу, что понять таких людей отчасти, наверное, можно, но оправдать — нет. Оправдать убийство я для себя не могу. Поэтому в данном случае адвокатом этой роли я не стал. Занимался исключительно исследованием, холодной фиксацией страшной болезни человечества, я бы так сформулировал суть своей работы, потому что оправдать такое невозможно.
— В картине вы снимались с потрясающим партнером Николаем Козаком, подлинным украшением труппы Театра Российской армии. А один из режиссеров картины, мягко выражаясь, не очень любим критиками. Как находили точки соприкосновения?
— Обо всем, конечно, договаривались на берегу, передо мной были поставлены очень четкие задачи. Кроме того, мне нравилось, как здесь, на этом проекте, строился производственный процесс. Ценю, когда в работе нет разгильдяйства, потерянного зря времени, когда все четко понимают, что и как делают. Режиссеры следовали заранее спланированным, достаточно жестким раскадровкам, выдвигали четкие требования к артистам, на это мы и опирались. Кроме того, режиссеры давали нам воздух для творчества, в частности, для моих «приносов», изобретений, находок. Мы отнюдь не мешали друг другу, а помогали.
Конечно же, я не могу отвечать за конечный результат, я же все-таки исполнял всего лишь функцию этого «замеса». За свою работу я спокоен. Что получится в итоге, не знаю, не могу ручаться, это не моя прерогатива, надеюсь, все будет хорошо.
— У режиссера Андрея Джунковского, которого без преувеличения прославил сериал «Сладкая жизнь», вы снялись уже во втором сезоне «Бихэппи».
— Андрюша замечательный. Прекрасно работает, его ценю не только я, но и мой большой друг Кирилл Полухин, слышал, он занят в следующей работе Джунковского. С Андреем мы друзья, что говорить, это огромная страница моей жизни. Спасибо, что он собрал всех нас в одну «корзинку», придумал каждому свою линию и краски. Это не первая и не вторая наша работа с Андреем, мы давно сотрудничаем: когда он меня зовет, всегда с огромным удовольствием к нему бегу. Тем более если он предлагает историю клики необычных персонажей, безумия одного человека, клубка семейных перипетий. Андрей очень классно сделал «Бихэппи», мне понравилось, как это в итоге получилось. Джунковский и человек прекрасный, и режиссер замечательный, очень творчески настроенный. То есть это не какое-то режиссерское функционирование, он всегда погружен в материал, работает с огромной отдачей. Андрей для меня очень близкий интересный человек.
— Как выстраивались отношения с партнерами Максимом Лагашкиным, Александром Палем, Марией Шалаевой? Все они творческие люди с характером.
— Мне с ними детей не крестить, я со всеми дружу. А у кого какие характеры, какие проблемы... Окей, на площадке мы работаем, а живем после. Меня Бог миловал, с партнерами, которые «включали звезду» или вели себя неадекватно, я особо не встречался на своем пути. Ну, бывает, что человек вспылит, и справедливо вспылит, почему нет? Бывает, скажешь ему: подожди, давай доделаем дело, а потом будем выяснять отношения. Справедливости ради, у меня небольшой опыт подобных ситуаций.
— Что вспоминается о роли в «Обоюдном согласии», как проходили съемки?
— Сериал «Обоюдное согласие» снимала Лера Гай Германика, а мы с ней тоже дружим, как известно, я был занят у нее во многих картинах. Когда она зовет даже на эпизод, с огромным удовольствием говорю: «Лер, вообще не вопрос, приду и бесплатно снимусь». С Лерой мне интересно, мы понимаем, о чем говорим, я знаю, что ей нужно, она — что я могу. Моя линия в «Обоюдном согласии» хоть и небольшая, но достаточно яркая и интересная. Я играю начальника отделения полиции, по большому счету он неплохой чувак, просто отчасти нечистый на руку, на этом его и ловят. Открывшись перед понравившейся женщиной, которую сыграла Маша Голубкина, он оказывается в дураках. Вот и все. Нашу с ней любовную сцену по сей день обсуждают в сетях.
— У Александра Ханта вы снялись в фильме «777». Что можно рассказать про это?
— Съемки проходили во Владивостоке, это было очень здорово, раньше я там не бывал, а во время работы над картиной провел в этом городе полтора месяца. Как мне кажется, это Сашина тема, он любит снимать кино, полностью пропахшее андеграундом, отчасти артхаусом, авторскими штуками. Много говорить про этот фильм не стану, во время работы возникали проблемы, связанные с недочетами в производстве, что мне не нравилось. Понятно, я особо не выступал, но сказать: ой, как было классно, — не могу.
— Помню, в прошлом интервью мы поднимали эту тему. Вы рассказывали, как отказались сниматься в белье, которое вовремя не постирали костюмеры. Остаетесь таким же требовательным?
— Конечно. Я прихожу на площадку трезвый, выбритый, знающий текст и придумавший для роли что-то еще и обнаруживаю, как кто-то не сделал свою работу. К слову, у Андреасянов такого быть не может, за что я реально уважаю эту кинокомпанию, там каждый знает, что делает. Если тебя не устраивает материал, зарплата, окей, ищи другое место работы, никто же тебя гвоздями к этому месту не прибивал. Мы занимаемся творчеством, что-то постоянно придумываем, поэтому я не намерен терпеть людей, которые не выполняют свои профессиональные обязанности.
— Среди ваших ролей в кино немало главных, скажите, как со временем изменился ваш райдер?
— Он изменился, но не катастрофически. Пока еще орхидеи в мой вагончик не ставят, хотя, думаю, скоро это потребую. Шучу, конечно. Шампанское «Кристалл» мне тоже не привозят. Честно говоря, я не могу похвастаться каким-то «лакшери-сегментом» в своем райдере. Нет, все достаточно скромно, по-рабочему. Все-таки я еду не шиковать, не отдыхать на Канарах, а работать. И мне необходимы достойные для этого условия, вот и все. Конечно, понятие «достойное» у всех артистов разное, но, честно говоря, я в этом смысле не выпендриваюсь, не прошу золотые горы, президентский люкс. Да мне это и не так уж важно, клянусь. Есть чистая постель, горячая вода и ежедневно убираемый номер, вот и все. Естественно, если он будет чуть побольше, скажу спасибо. Но можно пожить и в чуть поменьше, ничего страшного.
— В сериале Авдотьи Смирновой «Вертинский» вы сыграли яркого персонажа — сербского князя Николу Карагеоргиевича. Чем вас привлекла роль?
— Он прекрасный безумец, талантливый аферист, бандит, плясун, танцор и верный друг. Ну как это было не сыграть? Мне кажется, это классный набор для любого артиста, чтобы согласиться. Когда Дуня мне позвонила, сразу сказала: «У меня нет для тебя чего-то огромного, но есть яркая роль, я очень хочу, чтобы ты ее сыграл». Я прочел сценарий и ответил: «Конечно, с удовольствием». Сербский князь — это же прекрасно.
Дуня крайне внимательна к деталям. До съемок мы много с ней говорили, обсуждали, как играть. Поэтому, когда я вышел на площадку, прекрасно понимал, что нужно сделать. Просто где-то чуть форсировать эмоции, а где-то их пригасить, Дуне со стороны было виднее, как моя роль ложилась в общий контекст. Работалось нам легко, мы понимали, о чем рассказываем, и не делали тысячи дублей. Снимался с большим удовольствием.
— Хочу вас немного покритиковать за фильм «Сказка для старых», в котором вы не только сыграли одну из главных ролей, но и выступили в качестве продюсера и режиссера, а еще, очевидно, друга своего соавтора Романа Михайлова.
— После этого мы успели снять картину «Снег, сестра и росомаха». Это баллада о невозможной любви, сумеречная мелодрама, история милиционера и сектантки-проповедницы. Вживую они ни разу не встречаются, все их общение происходит по телефону, но при этом в истории просматривается свет.
Скоро в прокат выйдет наш третий фильм, потом будет четвертый, у нас большой «замес».
— Когда я посмотрела «Сказку для старых», мне показалось, что фильм категорически не идет на контакт со зрителем. Что же вас в этом «замесе» привлекло?
— Это правда, не идет. Наша картина — манифест радикального аутизма.
— Если журналисты и кинокритики не смогли сразу разобраться в истории братьев, блуждающих по потустороннему миру в поисках того, чего не может быть, чего ждать от простых зрителей, купивших билеты? Меня также неприятно поразило заявление вашего соавтора Романа Михайлова: «А мы снимали это для себя». Почему, где ваши продюсерские амбиции?
— У меня, честно говоря, их особо не было. Мы это сделали, потому что не могли не сделать. История моей дружбы с Романом обширна и глубока. Михайлов — математик мирового масштаба, доктор физико-математических наук, профессор РАН. Работал в Принстоне, Санкт-Петербургском университете, у него своя лаборатория. Но сейчас он вообще отошел от науки и занимается исключительно творчеством. Он прекрасный, замечательный, глубочайший писатель, один из лучших, которые есть в России. Я репетировал спектакль по Роминому произведению у Андрея Могучего. Собственно говоря, Андрей меня с ним и свел. И случилась дружба с первой улыбки. Спектакль сейчас идет в Театре Наций, он называется «Сказка про последнего ангела», название взято у Луцика и Саморядова, потому что у Ромы этот рассказ назывался «Героин». Но, как вы понимаете, спектакль с таким названием выпускать в Москве как-то не совсем правильно.
Поскольку Рома — писатель и философ, а философией я увлекаюсь давно, мы сошлись с ним на метафизике. И если говорить про жанр нашей «Сказки...», то это и есть такой метафизический реализм, который меня всегда завораживал. Магическим реализмом я занимался еще в БДТ, когда ставил «Эрендиру» по Маркесу. А здесь мы немножко ушли в наш русский метафизический реализм. Но изначально я вдохновлялся Мамлеевым, Головиным, а Рома, как мне кажется, их прямое продолжение. В какой-то момент я просто замлел от его текстов, мы много размышляли, беседовали за чашкой чая и сошлись на том, что наши мироощущения по преимуществу совпадают.
Через какое-то время я снимался в Петербурге, и Рома мне позвонил: «Приезжай, я тут кое-что придумал». Приехал, он рассказал сюжет «Сказки...», а я сразу понял, что это надо снять, меня это дико захватило. На самом деле эта работа задумывалась как лабораторная: сняли сцену, подождали, придумали другую, додумали, потом еще сняли. Я не ожидал, что это выйдет в прокат, вообще не было об этом разговора. Мы это делали для себя, про себя, про наши мысли, ощущения, сверхчувственные опыты. Снимали долго, около двух лет, пережили карантин. В фильме сыграли ребята, которые не бездельники, а занятые люди. Всех надо было собрать. Сережу Пахомова привозили из Берлина, притаскивали Кира Полухина, Женю Ткачука... Все работали бесплатно, за идею. Снимали все это на свои три копейки, сами обо всем договаривались. У нас сложилось такое боевое братство, которое продолжается. Я отошел от режиссуры, Михайлов справляется без меня, зачем мешать? Но если нужна помощь или Рома зовет: «Сыграешь?» — с огромным удовольствием в этом участвую.
— Легендарного кинооператора Анатолия Дмитриевича Головню я хорошо помню по ВГИКу. Помню, как он возмущался присутствию конной милиции у Дома кино, где, по его мнению, проходила премьера совсем не заслуживавшего такого ажиотажа фильма: сплошная свалка на экране. «Это брЭд!» — высказался Анатолий Дмитриевич о картине... «Сталкер». Чем вдохновлялись, когда играли Головню в фильме Сергея Мокрицкого «Первый Оскар»?
— Большая честь, что Сергей Евгеньевич позвал на эту роль меня. Мы заранее обсуждали, насколько этому персонажу необходим южнорусский говор, насколько отчетливо должен звучать его акцент, на экране он немножко остался. Я просил не перетапливать, мне совсем не хотелось делать нечто подобное «Ликвидации», в которой герои говорят с таким акцентом, с которым в действительности не разговаривали никогда. Для меня история этого человека, крупной фигуры нашего кино, была очень ответственной. С большим удовольствием на нее согласился. Я не пересекался с Головней лично, я про него слышал, но понимал, что художник, который занимался хроникой Великой Отечественной, не мог не быть Человеком с большой буквы. Мне хотелось хоть как-то это подчеркнуть и про это поразмышлять. Надеюсь, получилось.
— Как вспоминаете съемки у Данилы Козловского в «Караморе»?
— С Даней мы из Питера, Данила пришел в театр, где работал мой отец. Нас много что связывает, и снимались мы вместе не раз. Для меня жанр «Караморы» — альтернативная реальность — нехарактерен, а значит, интересен. Я подумал: почему зарубежные режиссеры могут позволить себе, к примеру, «убить» Гитлера в начале войны, а почему нам нельзя? И согласился. Мало того, Данила предложил сыграть очень яркого героя. С Даней работалось не всегда просто, он экспрессивный, эмоциональный человек, поскольку в первую очередь сам актер. Иногда мне его было жалко, Даня расшибался, отважно, стойко проламывал головой стены. Иногда хотелось ему сказать: «Даня, дай я тебя обниму, подожди, выдохни, еще чуть-чуть, и силы тебя покинут». Но он шел до конца, и работа получилась.
— По предыдущему нашему разговору помню, что режиссура Константина Богомолова в МХТ была вам не слишком близка.
— Я участвовал в его постановке «Событие». Потом еще Олег Павлович Табаков попросил меня ввестись в его «Чайку». К Косте я отношусь с большим уважением, просто какие-то вещи мне не совсем близки, но то, что он режиссер со своим видением, приемами, целой методикой, я абсолютно признаю. Он прекрасен в своей нише, делает то, что может, и делает хорошо. Богомолов — приверженец постдраматического театра, где ничего не надо играть. В этом ключе работает сегодня множество европейских режиссеров. Если драматургия сильная, актер действительно может ничего не раскрашивать, действие все равно останется выпуклым. Костя очень точно это чувствует. Просто это не мой театр, хотя отдаю ему должное.
Поэтому согласился работать в его картине «Хороший человек». Мне прислали эту историю, я почитал, монолог моего персонажа показался любопытным. В нем просматривалась судьба, и стояла задача не проболтать его, а донести. При этом, как всегда у Кости, не дай Бог наиграть или где-то перетопить, надо пройтись прямо по лезвию бритвы, этого Богомолов требует от всех. Хорошо работалось с партнерами, Юля Снигирь и Никита Ефремов — мои друзья.
— Что вспоминается про съемки у Александра Велединского в «Обители»?
— Начнем с того, что Захар Прилепин — мой кум, он крестный отец моей дочери Марты. Поскольку он очень занят, да и я не бездельничаю, слышимся-видимся редко, но не суть. К нему как к литератору я отношусь очень серьезно, поэтому, когда Саша позвал в картину, сразу сказал да. Это Захар, это «Обитель» — большой и очень серьезный его роман. Мы с Велединским давно решили, что обязательно должны поработать вместе, счастлив, что наконец это произошло, все сошлось.
— Мелодраму «Давай разведемся» часто показывают по телевидению. Как работалось с Анной Михалковой?
— С Аней Михалковой мы до этого снимались в картине «Про любовь. Только для взрослых», где играли пару, пытающуюся спасти свой брак экстремальным способом. У нас сложились теплые отношения, мы постоянно переписываемся, интересуемся делами друг друга. Было время, я что-то прочитаю, мне понравится, и я советую книгу Ане, которая тоже очень интересуется литературой. Другая Аня, режиссер Пармас, до этого снимала меня в короткометражке с Ксенией Раппопорт. Работали легко, весело и интересно. У меня очень светлые впечатления о «Давай разведемся».
— В вашей фильмографии есть две картины, где вы выступили в качестве композитора. Но они случились уже достаточно давно. Времена группы «Чирвонцы», где вы играли, ушли в прошлое?
— На музыку не хватает времени, кроме того, пришел к выводу, что это не мой хлеб. В молодые годы это было в новинку, сейчас композиторской деятельностью не занимаюсь. Могу сочинить что-то для себя, для друзей, а профессионально — нет.
— Чем заняты ваши дети?
— Старшая Глафира служит в труппе БДТ, постоянно что-то репетирует, периодически отчитывается. Марта с Фролом подросли, учатся, занимаются спортом, развиваются. Они ходят в театральную студию, которую в свое время основала Марина Голуб. Им нравится, и слава Богу. Пускай разбирают тексты, делают этюды, ковыряются. В студии много чего поменялось, но остались хорошие люди, которые возятся с детишками, делают маленькие представления, какие-то выступления, небольшие спектакли. Главное, что детям это нравится, их не надо туда тащить, и это здорово, это их развивает. Я не знаю, будут они потом серьезно заниматься актерством или не будут, но сейчас вижу, что они увлечены театром, и с огромным умилением на это смотрю. Когда могу к ним прийти на какое-то представление, всегда прискакиваю, если нет, мне присылают видео.
— И самое последнее: чего вам сегодня не хватает?
— Какой провокационный вопрос! Давайте поговорим об этом в следующем интервью. Пока не знаю.
— Совсем нет никаких несбывшихся желаний?
— Ну уж тогда — чтобы не иссякали силы и творчество.
Подпишись на наш канал в Telegram