За десятки лет своей творческой деятельности он написал музыку более чем к 120 фильмам, среди которых «Бриллиантовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию», «Кавказская пленница», «12 стульев», «Операция «Ы». Его часто называют гением киномузыки, а коллеги за упорный труд и творческое долголетие дали ему прозвище Железный Шурик.
— Я писал балеты и симфоническую музыку, писал песни известным исполнителям, но знаменитым стал именно благодаря кино. Стоило моей песне прозвучать в фильме, как она мгновенно становилась популярной. Я работал со многими режиссерами, но сотрудничество с Леонидом Гайдаем было самым счастливым и плодотворным. Мне с Гайдаем очень повезло! Именно с момента нашей встречи моя жизнь накрепко связалась с кинематографом.
— Когда состоялась ваша судьбоносная встреча с режиссером Леонидом Гайдаем?
— Я родился и жил в Новосибирске, музыкой увлекался с детских лет и там же окончил музыкальную школу. С 1951 года обучался в Алма-Атинской государственной консерватории на композиторском факультете у профессора Евгения Григорьевича Брусиловского. В 1956-м «Казахфильм» выпустил музыкальный фильм «Наш милый доктор», где прозвучала моя песня «Надо мной небо синее»; она стала моей первой визитной карточкой. В 1958 году я переехал в Москву. Сначала писал музыку к документальным, научно-популярным фильмам, к мультфильмам. Меня пригласили на «Мосфильм» написать музыку к картине «На завтрашней улице» режиссера Федора Филиппова, в которой прозвучала песня «Костер на снегу».
Однажды все в моей жизни изменилось, помог счастливый случай. Леониду Гайдаю меня представил замдиректора «Мосфильма» Ростислав Александрович Семенов. К тому времени Гайдай расстался с Никитой Богословским, который написал музыку к его комедиям «Пес Барбос и необычный кросс» и «Самогонщики». Надо сказать, что характер у Гайдая был непростой, он был очень требовательным к себе и своим сотрудникам. Во время работы над последним фильмом с Никитой Богословским отверг какую-то часть его музыки.
На финальной записи они крупно рассорились, как мне рассказали на «Мосфильме». Никита в сердцах сломал дирижерскую палочку, сказал: «Моей ноги здесь больше не будет!» — и ушел. А впереди съемки фильма «Операция «Ы», у Гайдая нет композитора. Мне потом рассказывала Нина Гребешкова, его жена, что она как-то услышала мою песню «Надо мной небо синее» и посоветовала Гайдаю: «Возьми молодого композитора, песня-то хорошая!»
Сначала Гайдай принял мою кандидатуру в штыки: «Да, мне нравится его песня, но сможет ли он написать музыку к эксцентричной комедии?» Одним словом, он долго раздумывал. Но в конце концов рискнул и пригласил меня на фильм «Операция «Ы»...
Со мной подписали договор, дали сценарий фильма, к которому я должен был сделать музыкальную экспликацию. Он весь пестрел режиссерскими ремарками: «Здесь марш, здесь галоп, а здесь вальс». Когда мы с Гайдаем встретились на «Мосфильме», меня поразило, что его режиссерский сценарий был намного толще обычного. Там были нарисованы все герои в той или иной сцене. В новелле «Напарник» герой Алексея Смирнова, которого на стройке перевоспитывает Шурик, был изображен в виде чернокожего дикаря, бегущего с палкой в руках. И я написал к этому эпизоду самбу.
— А почему самба, а не галоп? — удивился Гайдай.
— Мне кажется, раз он вдруг почернел от копоти, эта музыка ему больше подойдет, — ответил я.
Вначале мы друг к другу притирались, отношения были довольно напряженными. Каждый раз, когда я ему на портативном магнитофончике приносил музыкальные фрагменты, он недоверчиво спрашивал: «А это не из другого фильма? У тебя там не взяли, а ты мне принес?» Подозревал, что халтурю. Но когда убедился, что я работаю честно и стараюсь сделать все хорошо, стал мне полностью доверять. И в итоге мы сработались. Он не влезал в мою творческую кухню и полностью доверял...
Ему сразу же понравилась музыка к сцене, где Шурик пытается сесть в автобус, мы начали друг друга понимать, и мне стало интересно с ним работать.
Гайдай никогда не требовал сделать так, как хочет он. Просил только, чтобы музыка была современной. У него были другие критерии: «Я не для себя снимаю, а для людей». В основном мы с режиссером сидели в монтажной, ставили музыку под эпизод и смотрели, подходит она или нет. «Да. Мне нравится», — наконец говорил Гайдай. А дня через три я приносил ему новый вариант.
— Было же хорошо? — удивлялся режиссер.
— Да, но это лучше.
Он весь монтаж фильма подстраивал под саундтрек. Каждый кадр выверял до секунды.
У меня уже был опыт работы с режиссерами, но мало кто так тщательно готовился к съемкам, как Леонид Иович. Гайдаевский подход к работе меня поразил до глубины души. Он заранее полностью придумывал сцену во всех деталях; даже интонацию, с которой актер должен был произносить реплики, — в этом весь секрет успеха его фильмов. Все фразы героев мгновенно становились крылатыми. Но даже имея такой четкий план эпизода, режиссер давал возможность актерам импровизировать.
Гайдай все для своих фильмов брал из жизни: шутки, ситуации, героев, их поступки. Например, Шурик был очень похож на него самого, даже внешне. Всю свою неприспособленность к жизни, свою наивность, равнодушие к материальным благам он вложил в Шурика. Он сам в молодости был таким интеллигентным мальчиком в очках. Гайдай рассказывал, что в начале войны его отправили в Монголию объезжать лошадей. А там они очень низкие. Когда длинный Леня садился на лошадку, его ноги буквально волочились по земле. Вот вам и первый кадр из «Кавказской пленницы»: Шурик на ослике с волочащимися по земле ногами.
Он не любил в фильмах текст. Говорил: «Текст — это радио, книга. А кинематограф — это картинка, движение».
Поразительно, но сам он никогда не смеялся на съемочной площадке, весь свой юмор вкладывал в картины. Как-то в павильоне, где снимали «Ивана Васильевича», у Гайдая брала интервью корреспондентка. Она явно предвкушала смешные истории, которые ей поведает режиссер.
— Скажите, а как вы снимаете ваши комедии? — спросила она.
На что Гайдай ответил:
— Свои комедии я снимаю очень серьезно. Это очень трудно!
И действительно, Леонид Иович сердился, когда во время съемки кто-то вдруг начинал смеяться.
Когда на экраны вышел наш первый совместный фильм «Операция «Ы», его посмотрело рекордное за всю историю советского кинематографа число зрителей — почти 70 миллионов.
— А как вы работали над фильмом «Кавказская пленница»?
— Это была вторая наша картина с Леонидом Гайдаем. Помню, очень долго искали исполнительницу на роль Нины. Гайдай провел около пятидесяти фотопроб. Среди претенденток были такие звезды, как Наталия Кустинская, Лариса Голубкина, Анастасия Вертинская, но режиссер не видел их в роли 18-летней обаятельной студентки. Тогда ассистент режиссера вспомнила, что на Одесской киностудии снимается «хорошая цирковая девочка» Наталья. На тот момент 19-летняя Варлей работала эквилибристкой в цирке. Вскоре ей направили телеграмму с просьбой приехать на «Мосфильм» на фото- и кинопробы, и она согласилась.
Во время проб режиссер спросил Варлей, может ли она сняться в купальнике, и та спокойно разделась перед камерами. Тогда вся съемочная группа удивилась и подумала, что девушка очень раскрепощенная, но они просто не учли, что для цирковых купальник — это рабочая одежда, можно сказать, униформа.
Еще когда мы работали над «Операцией «Ы», я предложил завершить новеллу «Наваждение», где встретились Саша и Лида, песней. Но Гайдай отказался. Потом, правда, жалел, все время меня упрекал: «А что ты не настоял!» В «Кавказской пленнице» Леонид Иович решил исправить ошибку и заказал мне хит, который должен будет петь весь народ.
Я уже сотрудничал с поэтом Леонидом Дербеневым. Сочинили песенку «Первый день календаря», и Гайдай сразу стал давать ее послушать друзьям и недругам, чтобы проверить, каков будет результат. Потом мне говорит: «Знаешь, половина сказала, что песня хорошая, а другая — что она так, средненькая. Надо писать снова, она должна стать народным хитом».
Я, конечно, расстроился, но раз не получилось, так не получилось, для меня это означало, что нужно сделать то, что надо, и притом срочно. Я уехал в Дом творчества в Иваново и «во всю ивановскую» стал работать над «хитом». Устроил себе «Болдинскую осень», в поте лица написал там пять мелодий, и среди них ту самую, которая потом стала «Песенкой о медведях».
А Гайдай уже в Алуште вовсю снимал фильм. Я послал ему пленку с мелодиями и написал, чтобы он обратил внимание на третью из них, что, когда появятся слова, песня может стать шлягером и что лучше я уже ничего не напишу. Получив письмо, он мне отвечает: «Вроде ничего мелодия, но это все не то. Я лучше приглашу Арно Бабаджаняна».
Я обиделся, в сердцах бросил: «Не нравится — приглашай Бабаджаняна!» — и отправился к Ивану Пырьеву, руководителю творческого объединения «Луч» на «Мосфильме», с заявлением об уходе из картины. Он внимательно на меня посмотрел и сказал:
— Как это вы уходите?! Мы же отметили еще на первой картине, что вы как раз чувствуете гайдаевскую эксцентрику, его почерк, пишете то, что надо. Что это такое-то, давайте сюда Гайдая! Где Гайдай?
— В Алуште снимает.
Одним словом, без долгих разговоров Пырьев отправил нас с поэтом Дербеневым в командировку в Алушту: мол, на месте сами разберетесь. И порвал мое заявление.
Мы отправились в Алушту. Помню, заходим с Леней Дербеневым в гостиницу и встречаем знаменитую тройку — Никулина, Моргунова и Вицина. Ребята, увидев нас, начали хором напевать мелодию песенки: «Ла-а-а-а-а ла-ла-ла ла-а-а ла-ла!..»
Оказывается, они сказали режиссеру:
— Замечательную мелодию Саша написал, мы ее сразу запомнили, все время хочется напевать.
Но Гайдай по-прежнему был непреклонен:
— Главное, чтобы народу понравилось, а вы не народ, вы — артисты!
На следующий день наконец-то встречаемся в дверях с Леонидом Иовичем. Он удивленно спрашивает: «А вы зачем сюда приехали?» Я честно рассказал, что был у Пырьева, который порвал мое заявление. Гайдай засмеялся: «А что мне Пырьев! Не он же снимает картину. Нечего вам тут делать!» Повернулся и пошел снимать фильм дальше.
«Ну ладно, — сказал я Дербеневу. — Завтра домой поедем». И мы вместе с троицей пошли на какой-то закрытый пляж. А вечером приехали сценаристы фильма Яков Костюковский и Морис Слободской. Они и убедили режиссера: «Леня, ты что? Такая музыка хорошая. Мы сразу же запомнили». И Гайдай сдался: «Пускай Дербенев пишет стихи».
Тот сочинил к моей мелодии прекрасные слова, и получилась «Песенка о медведях». Гайдай опять возмущался: «У нас в фильме жара, Кавказ, при чем здесь Северный полюс и медведи?..»
Прошло время. Не успела «Кавказская пленница» выйти на экраны, как буквально на второй день многие фразы из полюбившейся комедии стали крылатыми, а песню запела вся страна. Рассказывали даже, что на вступительном экзамене в музыкальных школах на вопрос учителя: «Детка, что ты нам споешь?» все дети, словно сговорившись, отвечали: «Песенку про медведей».
Как-то встречаемся с Леонидом Иовичем, и он замечает: «Да, зря я тебе разрешил отдать ее на радио. Теперь меня все спрашивают, почему я в фильм вставил старую песню!»
Гайдай хоть и занимался «легким жанром», характер имел очень тяжелый. Ему ничего нельзя было показывать вечером. А я долгое время не знал об этой особенности. Пришел, помню, показать ему темы для «Ивана Васильевича» в «неурочное» время, а он остался очень недоволен: «Все не так! Переделывай!» Я решил перенести обсуждение на утро — результат был прямо противоположным. Пришел в десять утра, он миролюбиво: «Саша, ты меня извини. Давай еще раз послушаем». Потом я старался показывать работу только утром...
У Гайдая была еще одна черта характера: если он упирался — с места не сдвинешь! Об этом говорила Нина Гребешкова: «Саш, ты на него не обижайся. В таком состоянии он обязательно кому-то делает неприятности, придет домой — и мне нагрубит, потом утром извиняется».
«Кавказская пленница», между прочим, могла и не выйти на экраны. Дело в том, что фильм категорически не понравился председателю Госкино Алексею Романову. А тут Леонид Брежнев, скучая на правительственной даче, попросил прислать ему новую комедию. Под рукой ничего не оказалось, решили отправить ему «Кавказскую пленницу». Леонид Ильич пришел в полный восторг. Так путь на экран гайдаевской комедии был открыт.
— Как рождался следующий шедевр — «Бриллиантовая рука»?
— Однажды сценаристам Якову Костюковскому и Морису Слободскому на глаза попалась заметка о том, как швейцарские контрабандисты вывозили золото в гипсе. Сценаристы уже полюбившихся зрителям «Приключений Шурика» вдохновились находчивостью преступников и придумали идею нового фильма.
Но к вывозу драгоценностей в СССР относились серьезно, а художественный совет пройти нужно. Поэтому драгоценности решили не вывозить, а ввозить.
По сюжету изворотливый преступник по кличке Шеф закапывает нелегально ввезенные драгоценности в землю, а потом как бы случайно находит их под видом клада, получая свои законные проценты от государства. Даже настоящие преступники до такого вряд ли додумались бы.
Тридцать первого октября 1967 года в творческом объединении «Луч» состоялось обсуждение сценария картины «Контрабандист». Вопреки названию, это был не детектив, а комедия: история об обывателе-недотепе, который попадает в эпицентр криминальной схемы. Главного героя сразу писали под Юрия Никулина. А вот с другими персонажами все было не так просто. Надо сказать, несмотря на то что к началу съемок «Бриллиантовой руки» Андрею Миронову было всего 27 лет, он был уже достаточно известным артистом и относился к кинематографической золотой молодежи. Однако таких бомбических ролей, как в «Бриллиантовой руке», у него еще не было. Вначале в роли Геши Козодоева должен был сниматься Георгий Вицин, но режиссер решил отдал роль Миронову.
Фильм снят 55 лет назад, но телезрители до сих пор цитируют вечную комедию Леонида Гайдая: «Наши люди в булочную на такси не ездят», «Руссо туристо облико морале», «Куй железо, не отходя от кассы»...
Что интересно, фильма в привычном виде могло и не быть. И тому была масса причин. Например, по словам оператора-постановщика Игоря Черных, в первоначальной версии у героев картины были другие имена. Так, Геша и Лелик имели прозвища Граф и Механик.
— Какие забавные истории происходили на съемках этой комедии?
— Июнь 1968 года. Натурные съемки «Бриллиантовой руки» проходили в Адлере, на берегу Черного моря. Всех актеров и членов съемочной группы разместили в гостинице «Горизонт», в подвале которой отвели место под костюмерную и реквизиторскую. В реквизиторской хранили «двойника» Семена Семеновича Горбункова, куклу, сделанную из папье-маше. Ее предполагалось сбрасывать с высоты пятисот метров при съемке эпизода, где Семен Семенович выпадает из багажника подвешенного к вертолету «москвича». Чтобы кукла не пылилась, ее прикрыли простыней. Так она и лежала на ящиках.
Однажды любопытная уборщица, подметая подвал, приподняла простыню и... обнаружила мертвого артиста Никулина. С диким воплем уборщица бросилась прочь. По адлерской гостинице пронесся слух: «Погиб Никулин!» Через час о «смерти» знаменитого актера знали не только в Адлере, но и в других городах нашей страны, потому что уборщица по совместительству работала в аэропорту. Когда слухи дошли до самого Юрия Никулина, он немедленно позвонил в Москву маме. Получилось почти по Марку Твену: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».
Жену героя Никулина в фильме играла Нина Гребешкова, жена Гайдая. А жена Никулина Таня снялась в небольшой роли руководителя группы туристов. В Алушту приехал и одиннадцатилетний сын Никулина — Максим.
Гайдай занял его в эпизоде. Максим снялся в роли мальчика с ведерком и удочкой, которого Геша на острове сталкивает в воду. Максим с энтузиазмом согласился сниматься, но, когда его по двадцать раз заставили репетировать одно и то же, а потом начались дубли, в которых Андрей Миронов сбрасывал его в воду, он стал роптать.
«Все! В следующем дубле Миронов тебя не будет бить, а просто пройдет мимо», — успокоил мальчика режиссер. А сам Андрею шепнул: «Бей, как раньше. И посильнее». Максим, не ожидая удара, нагнулся с удочкой, внезапно для себя получил приличный пинок и очень натурально упал в воду — эпизод был снят.
После окончания съемок и монтажа фильм ожидала обязательная цензурная проверка. И тут забраковано было практически все: шутки были двусмысленными, затронутые проблемы — слишком серьезными. В общем, список был так велик, что, казалось, фильму конец.
Но Гайдай всех перехитрил. В конце фильма у него появлялся атомный взрыв. В Госкино все схватились за голову:
— Мало того что песни с подтекстом, да еще и атомный взрыв. Убирай!
Гайдай заартачился:
— Не буду!
В конце концов решили пойти на компромисс, убрать хотя бы взрыв.
— А кто исполнял ваши песни в фильмах Гайдая?
— Песню «Звенит январская вьюга» в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» исполнила Нина Бродская. Правда, наш первый опыт сотрудничества был неудачным. Как вспоминала Бродская в передаче «Песни нашего кино», я уже приглашал ее записать песню для какого-то другого фильма, но просьбу «спеть, как школьница» — она выполнить не смогла. Зато к исполнению «Вьюги» никаких требований не было, и Нина Александровна спела так, как она ее чувствовала.
Худсовет одобрил исполнение песни, но так было не всегда. Например, песня «Остров невезения» вызвала у худсовета ступор: «А что это за остров, на котором живут одни дикари? Что они собираются отменять? Конституцию?! Надо переделать!» Вот такой политический подтекст они увидели, хотя Леня Дербенев, когда писал текст, совершенно ни на что не намекал.
«Песня про зайцев» в первых кинопробах исполнялась на пароходе, но после написания песни «Остров невезения», она прозвучала в ресторане, чтобы «разбавить пафос», а «Остров невезения» перекочевала на пароход.
Когда я писал «Песенку о медведях», имел в виду Аиду Ведищеву, зная тембр, диапазон голоса певицы. Ее я и пригласил. В исполнении Ведищевой эта песня прозвучала в фильме. Наталья Варлей очень хотела спеть сама, но она была тогда очень юной, неопытной.
После «Кавказской пленницы» Ведищева исполнила песню «Помоги мне!» в картине «Бриллиантовая рука». Гайдай сомневался, сможет ли певица поменять свой образ: из скромной девушки превратиться в женщину-вамп! Но я был в ней абсолютно уверен. Позвонил ей в полночь: «Аида, срочно приезжай на студию! Надо записать песню. Все уже записали свои песни, осталась только ты». Она только что вернулась из гастролей по Дальнему Востоку.
Ведищева об этом вспоминала так: «Приезжаю на студию. На полу лежит красный ковер, на нем расположились с бутылкой водки трое и выпивают в ожидании меня. Это были Юрий Никулин после своей песенки про зайцев, Андрей Миронов после «Острова невезения» и Гайдай.
— Давай, присоединяйся к нам!
— Вы сюда меня пить позвали или петь?!»
Когда фильм вышел на экраны, из всех динамиков советских магнитофонов зазвучало страстное танго «Помоги мне!».
В фильме «Кавказская пленница» была еще песня «Если б я был султан». Один из куплетов вырезали, видимо, в рамках антиалкогольной пропаганды. Впрочем, на каком-то из «Новогодних огоньков» и на пластинке ее полностью спел Юрий Никулин.
Хотя поющие актеры на экране не редкость, в «Иване Васильевиче» за Наталью Селезневу и Леонида Куравлева пели другие исполнители. А в картине «Не может быть!» исполняли сами Вячеслав Невинный и Олег Даль.
Есть песни, которые спели сами артисты, например «Остров невезения» или «А нам все равно...». Их прекрасно исполнили Андрей Миронов и Юрий Никулин.
Когда мы с Дербеневым написали «Остров невезения», я принес песню Гайдаю. Ему очень понравилось: «Но мне некуда ее вставлять!» — сказал он. Я предложил ему поставить туда, где герои сидят на палубе, чтобы вместо разговоров о погоде прозвучала эта песня.
Никулину и Миронову я наиграл песни на пианино, дал клавир и слова, чтобы выучили. За два раза они все и запомнили. Миронов все время говорил Никулину: «У тебя лучше песня!», а тот ему отвечал: «Нет, у тебя лучше!» Перед записью я сказал Андрею в шутку: «В твоих руках судьба целого «острова дикарей». Миронов исполнил ее блистательно! Он сам вставил в конце джазовые кусочки, спев их на английском. И придумал, что хочет выпрыгнуть за борт. А как он танцевал!
Сколько актеров потом пели на концертах «Остров невезения», но никто с Мироновым не мог сравниться.
Помню, у меня все никак не получался припев в «Песне про зайцев». Все не нравилось: «Это неинтересно и это...»
Гайдай меня тормошил:
— Ну когда ты уже принесешь готовую песню? Надо уже записывать.
— Да не получается ничего!
Как-то бреюсь в ванной электрической бритвой, она жужжит, а у меня в голове вдруг звучит мелодия: «А нам все равно! А нам все равно!» Я быстро записал и поехал к Гайдаю. Смешно, но потом, сколько я этой бритвой ни брился, ни одна мелодия не рождалась...
У Гайдая ни в одном фильме в титрах не были указаны певцы, которые пели за героев. Это было сугубо его решение, никто его не опротестовывал, хотя и обижались, наверное.
Гайдай знал, какое количество песен должно звучать в его фильмах, чтобы не снижать динамику. Так и для «12 стульев» он предусмотрел всего две песни. Вторая — «Полосатая жизнь» — была вырезана из-за «криминального текста», хотя сама мелодия являлась лейтмотивом всего фильма.
В «12 стульях» танго про пампасы и бизонов за Арчила Гомиашвили исполнил Валерий Золотухин. Это «Танго» Остап Бендер поет для мадам Грицацуевой. Самое интересное, что Золотухин пробовался до этого у Гайдая на Шурика. Но сыграл эту роль Александр Демьяненко.
Исполнить песню Остапа Бендера пригласил Золотухина я. Мне очень нравилось, что его голос нейтральный и всем подходит.
Кстати, Валерий Золотухин всегда на своих творческих вечерах исполнял «Танго» Остапа под восторг зрителей. Где-то рассказывал, что Владимир Высоцкий все время морщился: «Да что ты это поешь! У тебя же есть такие замечательные русские песни!»
«Иван Васильевич» до сих пор любим зрителями. Зажигательную песню Жоржа Милославского «Счастье вдруг...» великолепно спел тоже Валерий Золотухин.
А в «Операцию «Ы», хотя Гайдай и был против лирической песни для Саши и Лиды, одна песня все же попала. Балбес задушевно исполнил «Постой, паровоз, не стучите колеса...». Собственно, эту песню Никулин Гайдаю предложил. Юрий Владимирович знал много песен и часто исполнял их после съемок под гитару, тогда это было модно. У него с собой был заветный альбомчик, куда он записывал песни. «Постой, паровоз...» тоже там была. Как-то во время съемок Гайдай сказал: «В этой сцене нужна какая-нибудь песня, блатная». Никулин спел парочку, Гайдаю понравилась эта — грустная, лирическая.
— Что вам особенно запомнилось в работе с Леонидом Гайдаем?
— Я человек не только счастливый, но и везучий. Еще бы! Работать с Гайдаем — это было самое большое везение в моей жизни. Бывало не всегда просто, но он давал мне возможность фантазировать. Повезло встретиться с таким поэтом, как Леонид Дербенев, с такими блестящими актерами, как Никулин, Вицин, Миронов, Олег Даль. Но надо всегда помнить, что за каждым шлягером стояла большая кропотливая работа.
Гайдай вначале мне все время говорил про очередной музыкальный номер: «Саша, а быстрее нельзя сыграть?» Ему нужен был темп!
Я прекрасно понимал его задачу и всегда старался сделать все, чтобы соответствовать замыслу картины. Музыка должна составлять одно целое с фильмом, но хорошо, если песни из кинофильма потом живут отдельной жизнью.
Его фильмы были эксцентрическими, значит, и музыка должна быть такой же, а я любил всякие эксперименты в звукозаписи. Синтезаторов тогда не было, приходилось использовать необычные инструменты и звуки, например охотничьи свистки, манки, трещотки, детские шарманки и тому подобное.
Я считал, что эксцентрической комедии не помешают и эксцентрические звуки, для этого на барахолке скупал необычные предметы, свистульки, смешные дудочки, клаксоны, губные гармошки. Однажды наткнулся на металлическую рулетку: когда ее тянешь, а потом отпускаешь, она очень интересный звук издает: «Вжик-вжик-вжик». Вышли мы из магазина, а жена хохочет: «Покупает человек рулетку в хозяйственном магазине, а сам держит ее у уха и слушает, как она звучит».
Например, для новеллы «Наваждение» в «Операции «Ы» я использовал манок для приманивания уток на охоте, он издавал в музыкальном сопровождении крякающие звуки.
Сейчас очень просто — в компьютере все есть, а раньше надо было изобретать. В фильме «Операция «Ы» в сцене новеллы «Напарник», где Шурика замуровывают на стройке, звучит звон колокола. На толкучке в Одессе я купил небольшой колокольчик, записал его звук в четыре раза медленнее, и в кадре он зазвучал как большой колокол. А где Шурик укачивает девочку, я обработал в современной аранжировке песню «Баю-баюшки-баю».
— Вы дружили с Гайдаем?
— Мы быстро перешли на «ты». Он называл меня Сашей, я его Леней. Не скажу, что дружили, но были единомышленниками. Поздравляли друг друга с днем рождения, бывали в гостях. Столько лет работали вместе!
Я всегда с нетерпением ждал его новых картин. С ним было очень интересно работать! И если режиссер, как художник, рисует картину, то я создаю ей достойную рамку.
Гайдай всегда приходил на запись музыки, его интересовало, совпадает или нет. Эксцентрика требует синхронности звука с тем, что происходит на экране. Смешно, что на записи музыканты все время косились на экран, им было любопытно посмотреть, что там происходит. Потом мы делали так: вначале давали посмотреть всю картину, потом записывали музыку, чтобы музыканты не отвлекались.
Дербенев обычно писал текст на готовую мелодию. Мы с ним редко виделись, как и с Гайдаем, в основном по работе. Все были очень занятыми людьми.
Создать простую мелодию, всем кажется, так легко! Но три ноты — это самое трудное. Особенно те, которые сразу запоминаются. Понимаете?..
— Почему вы уехали из страны? Ведь писали хиты для эстрадных исполнителей и кино. Наверное, и зарабатывали неплохо?
— В кино действительно хорошо платили. К примеру, я зарабатывал в месяц пять-шесть тысяч рублей, в то время как жена получала в музыкальной школе всего 120 рублей.
— Выходит, каждый месяц могли купить новые «жигули»?!
— Для меня главное мое богатство — это домашняя профессиональная студия, которую сделал. В то время я, наверное, единственный из советских композиторов, мог позволить себе такую роскошь. В этой студии записал большинство своих песен к фильмам, например к «31 июня». Скажу честно: уезжать навсегда я никогда не собирался. Просто так сложились обстоятельства...
Все началось с поездки в Америку, куда меня в 1978 году пригласили вместе с кинематографистами. Там на приеме, который устраивала наша делегация, мой приятель Джон представил меня влиятельному американскому продюсеру, и тот изъявил желание прослушать мои записи. Услышав «Бубен шамана» в исполнении Аллы Пугачевой, он пришел в восторг и с жаром принялся заверять, что у меня в кармане выгодный контракт на целых пять лет. Для голливудской студии я должен был выпускать в год по два диска и два фильма. Причем мы договорились, что работать я буду в Москве, где у меня студия и талантливые музыканты. Нового партнера все вполне устраивало. Но это, увы, не устроило... ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам). Меня огорошили сообщением, что по советским законам я не имею права подписывать подобные контракты, за меня это должно делать Министерство иностранных дел или другие компетентные органы. Мне было ужасно обидно: в Америке такого предложения ждут годами, а я, получив его играючи, не смогу воспользоваться.
Моя третья жена была француженкой, но ни о каком другом гражданстве я, советский человек, даже не думал. Когда пошел в ОВИР оформлять документы, сразу предупредил: уезжать из страны не собираюсь. Визу попросил на три месяца. За это время я предполагал связаться с господином Кэшем. Но в визе мне отказали. Подать новое заявление по закону можно было только через год. Такого удара я не ожидал! Знакомый паспортист «обнадежил»: «Отказывать в визе могут до бесконечности, надо добиваться разрешения на отъезд во Францию на постоянное место жительства. Тут же дадут добро. Гражданство вы не теряете и всегда можете вернуться. Вы — не эмигрант».
И начались мои «зарубежные университеты». Приехав в США через три года, узнал, что господин Кэш уже не работает в Голливуде, и я уже был там никому не нужен. Пришлось искать работу в Париже. С женой мы разошлись. Я остался в чужой стране, без средств к существованию. Сочинял музыку для рекламы кофе, которую снимал во Франции Андрей Кончаловский.
Я решил вернуться в Россию. В Париже отправился в советское посольство и подал заявление. Служащий сказал: «Приходите через два месяца». Когда пришел в назначенный срок, на месте чиновника увидел уже другого человека, который удивленно развел руками: «Какие два месяца! Разрешения люди годами ждут!» Он оказался прав — возвращения мне пришлось ждать полтора года. Так и жил в подвешенном состоянии. Забавно, но как меня не выпускали во Францию, так не впускали и на родину!
Я, чтобы хоть как-то прокормиться, перебивался случайными заработками. Однажды устроился музыкантом в ночной ресторан неподалеку от Елисейских Полей, купил подержанный аккордеон. О том, что русский аккордеонист — советский композитор, никто, естественно, не подозревал. Больше всего меня поразили шикарно одетые женщины, в одиночестве сидевшие за столиками. Я играл для ресторанной публики французские песни и мелодии из русского репертуара: «Дорогой длинною», «Катюшу», «Амурские волны». Приходил на работу к одиннадцати вечера, а уходил в пять-шесть утра. Возвращался домой и валился спать как подкошенный.
Кстати, в Париже мою песню «Так же, как все, как все, как все...», которую исполняла Пугачева, записал один французский певец: «Такси, такси. Такси, такси».
Однажды в наш ресторан зашел композитор Никита Богословский. К сожалению, я его не заметил. А он меня в центре зала с аккордеоном увидел сразу же. Видимо, эта картина его так потрясла, что он быстренько выбежал из заведения и, как только вернулся на родину, выступил на общем собрании, с возмущением потребовав исключить Зацепина из Союза композиторов: «Товарищи, он играет в парижском ресторане, где бывают проститутки!» Удивительно, что Богословскому никто не догадался задать вопрос, что он сам делал в столь сомнительном заведении. Парадокс, но меня заочно выгнали из московского отделения Союза, оставив при этом в Союзе композиторов СССР!
Но в ресторане я продержался всего месяц — хроническое недосыпание сказалось на здоровье, я даже угодил в больницу, заработав малокровие. После больницы остро нуждался в деньгах. Мне повезло: вскоре я получил приличные авторские за прокат немецкого фильма, кроме того, мне позволили вернуться в Россию. Домой я решил ехать через Германию на подержанном «мерседесе», который купил перед отъездом. Старые «жигули» — на них не польстились даже бесплатно в гараже — пришлось тайком ночью подбросить на автомобильное кладбище. В общем, уехал в Париж на «ладе», а вернулся в Москву на «мерседесе». Все-таки прогресс!
— Вы продолжили сотрудничество с Гайдаем, когда вернулись на родину?
— В 1989 году вышел фильм Леонида Иовича «Частный детектив, или Операция «Кооперация». Я написал к нему музыку. В нем снимались одни звезды: Дмитрий Харатьян, Спартак Мишулин, Михаил Светин, Наталья Крачковская, Николай Рыбников, Сергей Филиппов. Фильм и не ругали, но не особо и хвалили. Потом была картина «На Дерибасовской хорошая погода...».
Увы, это уже был не тот Гайдай, чьи фильмы были настоящим событием. К сожалению, «Иван Васильевич» и «Не может быть!» оказались последними его шедеврами...
Имя Гайдая навсегда связано с комедией. Этот на вид суровый человек, ни разу не улыбнувшийся шуткам, создавал картины, после которых людям хотелось жить и радоваться. Его никто не превзошел! Порой он мечтал снять мелодраму, но потом опять брался за комедию: «Люди так тяжело живут, пусть хоть немного посмеются. Надо дарить радость!» Его фильмы вписаны в золотую коллекцию «Мосфильма». И недаром его жена Нина Гребешкова рассказывала, что в последние годы он все время пересматривал свои старые картины...
Я оптимист! Живу настоящим. Прошлым нельзя жить, иначе можно растерять настоящее и будущее. Надо понимать, что, как поется в моей песне, этот «миг между прошлым и будущим» прошел не зря, но его не вернуть. А главный рецепт моего долголетия — то, что я по-прежнему пишу музыку. А если и смотрю комедии, то, конечно, неподражаемые комедии Гайдая!
Подпишись на наш канал в Telegram