«Двадцать семь лет назад, после ухода Микаэла Леоновича, я впервые вошла в дом одна. Поставила запись «Сонетов Шекспира»: «Люблю, люблю, но реже говорю об этом. Люблю нежней...» Звучал родной голос. Который теперь остался только на пластинке. Честно говоря, мне просто не хотелось жить. Но я знала, что буду жить. И буду любить. Нет, не буду. Я просто люблю».
— Вера, а как вы познакомились с Микаэлом Леоновичем?
— После окончания Института имени Гнесиных я работала музыкальным обозревателем в газете «Советская культура», писала о музыке и музыкантах. На фестивале «Московская осень» состоялась премьера нового сочинения Родиона Щедрина. Слухи донесли, что Таривердиев может написать отзыв об этом событии. Я позвонила ему. Он не отказал, сказал, что подумает. Потом на этом же фестивале была премьера Скрипичного концерта Таривердиева. Я подошла к нему в Зале Чайковского после премьеры, и он согласился. Это была пятница, в понедельник статья о новом произведении Щедрина была у нас в редакции. Мы общались с Микаэлом Леоновичем по телефону. Статья была опубликована. Кто мог подумать, что вскоре эта встреча перевернет нашу жизнь? Когда потом мы с Микаэлом Леоновичем вспоминали день нашего знакомства, он сказал, что представлял меня совершенно иначе. Он ожидал встретить солидную «толстую музыковедшу» и очень удивился, когда увидел меня.
— Почему у него сложился такой образ?
— Потому что он знал меня заочно, по моим статьям в газете. Они были довольно-таки острыми, порой даже дерзкими. Я писала все, что чувствовала, думала и понимала, без оглядки. Как сказал Микаэл Леонович, с этими статьями абсолютно не сочетались ни мой «наивный полудетский вид», ни мой возраст.
— Та первая встреча быстро переросла в романтические отношения?
— Случилось так, что довольно скоро, буквально через несколько дней, мы увиделись с Микаэлом Леоновичем на фестивале в Вильнюсе. И вот там-то у нас обоих внезапно возникло ощущение, что мы уже давно знаем друг друга, что мы очень близкие люди, которые наконец нашли друг друга. Эта близость, которую мы почувствовали с ним тогда, не поблекла, не стала меньше за все годы, что мы были вместе. Она не исчезла даже тогда, когда Микаэл Леонович оставил этот мир.
— У вас ведь с ним была большая разница в возрасте?
— Да, 26 лет. Но это нам никогда не мешало. Нам не пришлось привыкать, подгонять себя друг к другу. Наши взгляды, жизненные принципы совпадали. Микаэл Леонович шутил, что в семейной жизни очень удобно, когда виноват всегда кто-то один. Это избавляет от необходимости выяснять отношения, тратить время на споры. В этой шутке был, конечно, элемент игры, и мы оба с удовольствием в нее играли — виновата была всегда я.
— Не боялись, что таким образом муж будет вас подавлять?
— Никогда Микаэл Леонович никого не подавлял! У него были определенные требования — и в личной, и в профессиональной жизни, скорее даже это был такой призыв принять его жизненные принципы и творческие позиции. Но разделять ли их, соглашаться ли с ними — это был свободный выбор человека. Кстати, роль всегда правого на самом деле намного повышает ответственность человека, и Микаэл Леонович ее всегда чувствовал. Это задавало определенную высоту в наших отношениях.
— То, что вы тоже музыкант и что вы оба — выходцы из одной альма-матер, Института имени Гнесиных, наверное, упрощало взаимопонимание?
— Конечно, мы могли разговаривать на одном языке.
— Ваше «вместе» началось почти сразу, после Вильнюса?
— Практически сразу. Там начался наш роман. Но проблема была в том, что я была замужем. А Микаэл Леонович — женат. Хотя на тот момент уже не жил с женой.
— Тяжело вам было разрываться?
— Тяжело.
— Вы хороший конспиратор?
— Приходилось быть какое-то время.
— И когда в этом отпала необходимость? Когда вы наконец смогли быть вместе по-настоящему?
— Это произошло в одну новогоднюю ночь. Наш телефонный разговор с Микаэлом Леоновичем подслушал мой муж, устроил скандал. И на этом все закончилось, я ушла из дома.
— Как же так получилось, что он вас подслушал? Вы потеряли бдительность или уже хотели, чтобы ситуация прояснилась?
— Это было уже то, что скрыть невозможно. Уже все было очевидно.
— Вера, чего в тот момент было больше — слез или радости, что тягостная ситуация разрешилась?
— Радости. Нет, не радости, а облегчения. Потому что наконец все встало на свои места. Жить отдельно, существовать отдельно от Микаэла Леоновича было уже неправильно, ненормально, неестественно при тех отношениях, которые у нас тогда были.
— Вы написали прекрасную глубокую книгу о Таривердиеве и его музыке. А до этого выпустили книгу воспоминаний Микаэла Леоновича «Я просто живу», над которой работали вместе и которую вам пришлось заканчивать уже без него. Это было тяжело?
— Это помогало ощущать его рядом, наполняло жизнь большим смыслом. Он очень много успел рассказать мне о себе, о своем детстве и юности, об удивительных событиях своей жизни. Я должна была сделать все, чтобы его воспоминания сохранились.
— Что в личности Микаэла Леоновича было родом из детства?
— Очень много! У него был собственный кодекс поведения, кодекс мужской чести, которому он следовал всегда. Он говорил, что храбрый человек — это не тот, кто ничего не боится, а тот, кто способен пересилить страх. Он и был таким бесстрашным человеком. Причем с самого раннего детства.
Микаэл Леонович рос в Тбилиси. И вот однажды дворовые мальчишки рванули на Куру искупаться. Гарик (а Микаэла Леоновича тогда все звали именно так) с ними. Он самый маленький среди них. И не умеет плавать. Но сказать об этом стесняется. И — прыгает в бурную Куру. Понятно, что начинает тонуть. Но он упрямо борется, на помощь не зовет. Заметив беду, спасать его кидается прохожий, молодой крепкий парень. Но бурная река несет и его вместе с мальчиком. И весь путь, который они преодолели вместе по течению до того места, где можно было наконец выбраться на берег, Гарик робко спрашивал:
— Вам удобно?
— Заткнись! — рявкал его спаситель. — Не мешай!
Вот это сочетание смелости и невероятной деликатности всегда отличало Микаэла Леоновича. Вообще, он говорил, что всему хорошему, что было в нем, он научился от мамы, Сато Григорьевны. Он ее боготворил.
— А какой была его мама?
— У нас дома висит ее портрет, есть разные фотографии. Она всегда была красавицей — в любом возрасте. В ней гармонично сочетались доброта и строгость, ум и благородство. Она обожала своего единственного сына, но никогда не баловала его. В ней сильно было чувство справедливости и сострадания к людям. «Стыдно жить хорошо, когда другим плохо», — говорила Сато Григорьевна. И это не просто слова. В 18 лет она, девушка из состоятельной армянской семьи, оставляет родителей, прекрасный дом и уезжает учительствовать в далекую горную деревню. Семья встревожена. Из Парижа, отрывая от учебы в университете, вызывают ее старшего брата — повлиять на сестру, вернуть ее домой. Но все напрасно! Она не возвращается. Более того — она свято верит в идеалы революции и делает все, что в ее силах, чтобы ее приблизить. Чистая, благородная душа! Нетрудно догадаться, что было дальше: за революционную пропаганду ее арестовывает царская охранка. Как вспоминал Микаэл Леонович, мамины рассказы о тех событиях произвели на него сильнейшее впечатление.
— Какая бесстрашная женщина!
— Да. И очень сильная и принципиальная. Прошло много лет, но Микаэл Леонович помнил маленький эпизод из 30-х годов, невольным свидетелем которого он стал и который много говорит о его маме. Родители Гарика что-то горячо обсуждали на кухне, и хотя сути разговора маленький мальчик тогда не понимал, но он очень переживал за маму, которая говорила, что каяться ей не в чем и что она ни за что не будет этого делать. Как он узнал значительно позднее, речь шла о том, как маме следует реагировать на упреки, которые прозвучали в ее адрес на партсобрании. Она работала тогда в статистическом управлении. Представьте, ее обвинили в том, что она... носила шелковые чулки.
— Это было наказуемо?
— Бдительные товарищи углядели в этом опасную связь — Сато Григорьевне злорадно припомнили ее непролетарское происхождение, состоятельность родительской семьи и даже поставили под сомнение ее заслуги перед революцией. Дело вполне могло принять серьезный оборот и закончиться исключением из партии и даже арестом. Но каким-то чудом тогда все обошлось. Правда, каток репрессий проехался-таки по семье Таривердиевых. Это случилось уже после войны — отец Микаэла Леоновича, директор Центрального банка Грузии, был арестован в конце сороковых. И на долю мамы и сына выпали новые испытания. Было даже время, когда им пришлось прятаться по знакомым. Денег у них было совсем мало, сидели на картошке и чае. Но, по словам Микаэла Леоновича, это-то он переносил легко. Старался помогать маме — подрабатывал частными уроками музыки. А вот то, как с опаской стали относиться к нему родители одноклассников, его убивало. И он перестал ходить к ним в гости. Кроме одного своего товарища — Игоря Агладзе, в семье которого его принимали с прежним, если даже не большим, радушием.
— Те частные уроки музыки и стали началом его профессиональной жизни музыканта?
— Нет, все началось еще раньше. Случай свел его с режиссером Тбилисского оперного театра Георгием Геловани. Они оказались в одно время в клубе санатория, и Геловани услышал, как мальчик подобрал на рояле только что услышанное им по радио произведение Чайковского. Геловани это так впечатлило, что он предложил Микаэлу попробовать написать балет.
— Вот это да! Невероятно!
— Но факт! Либретто написал сам Геловани. А Гарик, и довольно быстро, — музыку. Это были два одноактных балета. Так что свою жизнь в профессии Микаэл Леонович начал именно как композитор. Потом эти балеты шли на сцене оперного театра каждое воскресенье в течение всего сезона 1947—1948 года. А исполняли их учащиеся Тбилисского хореографического училища.
— Сколько лет было тогда композитору? У него от успеха голова не закружилась?
— Ему было шестнадцать. Дома к его успеху отнеслись довольно спокойно, так что голова у него не закружилась. Но, конечно, он был очень горд, что все получилось. И что ему, как взрослому, заплатили настоящий гонорар.
— На что же он его потратил?
— На шляпу! Он очень хотел выглядеть солидно. Поэтому купил себе модную шляпу и сфотографировался в ней.
— Такой ранний дебют — наверное, он стал местной знаменитостью?
— Конечно, пресса не могла не заметить такое событие. Об успешной премьере написали в газете, похвалили юного композитора. Но юный композитор был задет словом «юный»! Почему не «молодой»? Он считал, что заслужил именно это определение. А насчет «знаменитости»... Нет, Микаэл Леонович говорил, что знаменитостью он не стал. То, что с ним произошло, было тогда в порядке вещей. Это было время талантливых людей.
— Знаю, что Микаэл Леонович очень гордился тем, что был учеником Арама Ильича Хачатуряна. А где маэстро заметил композиторский талант Таривердиева?
— Это случилось в Институте имени Гнесиных, на вступительных экзаменах на композиторское отделение. Таривердиев получил по специальности пять с плюсом — и это означало, что теперь ему не надо сдавать остальные экзамены, так как у него был красный диплом. Ему объявили, что он зачислен в институт. Все произошло так быстро и неожиданно, что он даже не успел обрадоваться. Вышел из института, не спеша побрел по улице и, погруженный в свои мысли, не обратил внимания на настойчивые автомобильные гудки. Оказалось, что мимо ехал Хачатурян и, заметив своего будущего ученика, сказал шоферу посигналить и остановиться. «Что же ты ничего не видишь? — засмеялся Арам Ильич. — Поздравляю тебя! Ты въехал в институт на белом коне». Хачатурян уехал, и тут Микаэл Леонович наконец осознал, что произошло, и почувствовал себя абсолютно счастливым. На радостях он почти побежал, по пути оказалось кафе-мороженое, он влетел туда и заказал мороженое. Много мороженого. Как выяснилось, он незаметно съел полтора килограмма! Ну, конечно же, на следующий день проснулся с ангиной.
— Как это по-мальчишески!
— Знаете, какое домашнее имя было у Микаэла Леоновича? Балик. В переводе с армянского — малыш. Так в детстве звала его мама. Со временем, даже не помню, когда это произошло, привилегия называть его так перешла ко мне.
— Этот малыш в нем сохранился на всю жизнь? Он был такой большой ребенок?
— В каком-то смысле да. Он был очень непосредственный, не испорченный, не искривленный ничем человек. Для него доверять людям, видеть в них лучшее, относиться к ним с уважением, да и вообще — жить с ощущением, что на твою любовь и открытость мир ответит тем же, было естественно. И при этом Микаэл Леонович был очень сильным человеком с абсолютно мужским характером. Человеком, способным на смелые благородные поступки. Вспомнить хотя бы то, как он отказался ехать без Михаила Калика во Францию.
— Что это за история?
— С Михаилом Каликом они подружились еще в студенческие годы. Начинающий режиссер, тогда студент ВГИКа, пришел с двумя однокурсниками в Гнесинку, чтобы найти композитора для курсовой работы — их первого фильма. Шла сессия, всем было не до того, да и бесплатно работать никому особо не захотелось. Один Таривердиев загорелся идеей. Быстро написал музыку. В результате у них сложилось не только успешное сотрудничество, но и крепкая дружба на всю жизнь. Почти все картины, которые снимал Калик, они делали вместе. После фильма «Человек идет за солнцем», в котором и режиссура, и музыка были новаторскими, друзья проснулись знаменитыми. Французские кинематографисты, увидев фильм в Москве, пригласили Калика и Таривердиева показать его в Париже. Были оформлены все необходимые документы, куплены билеты. И вдруг в Союзе кинематографистов друзьям сообщают, что поехать может лишь Таривердиев. А Калика не выпускают. Потому что в 1951 году, 24-летним мальчишкой, он был ложно обвинен и приговорен к 10 годам лагерей. Через три года, после смерти Сталина, его освободили и реабилитировали, но, как говорится, в известных инстанциях «осадок остался». Его не выпускают! Ну, раз так — Микаэл Леонович отказывается ехать без Калика. Его предупреждают о последствиях, но он твердо стоит на своем. Десять лет после этого Таривердиев был невыездным.
— Да, редкие люди способны совершать в жизни такие поступки, как в кино...
— Это правда. Поэтому-то, наверное, Рязанов и Брагинский и не устояли перед красотой и благородством еще одного поступка Микаэла Леоновича.
— Вы имеете в виду фильм «Вокзал для двоих»?
— Да, сейчас уже все знают, что в его основе — реальная история из жизни Таривердиева, когда он взял вину своей спутницы за сбитого на дороге человека на себя. Но тогда, когда вышел фильм, об этом знали немногие. Поэтому на премьере Таривердиев, который не ожидал, что его история будет выставлена на всеобщее обозрение, был шокирован и расстроен.
— Исаак Левитан в похожей ситуации, когда узнал себя и Софью Кувшинникову в чеховском рассказе «Попрыгунья», даже хотел вызвать Чехова на дуэль. Правда, не вызвал, но друзья рассорились на долгое время, пока их не помирили. Микаэл Леонович тоже прекратил общение с Рязановым?
— Нет. Он был обижен на Эльдара Александровича, но общения не прекратил. Потому что всегда был благодарен ему за совместную работу над «Иронией судьбы», за понимание и дружбу. Микаэл Леонович всегда помнил это и ценил. Он говорил, что никто никогда за него так не дрался, как Рязанов. Ведь именно Эльдар Александрович отстоял Таривердиева, чтобы его включили в список выдвигаемых на Государственную премию за «Иронию судьбы».
— Вообще, сейчас даже странно слышать, что за Таривердиева приходилось сражаться, отстаивать в списке на награды. Казалось бы — кто их достоин, как не он?
— Дело в том, что Микаэл Леонович всегда был свободным человеком, сам по себе, таким андеграундным в большей степени. Он делал только то, что ему было творчески интересно, занимался своим делом — писал музыку. И никогда ничего от властей не хотел и не ждал. Он всегда имел свое мнение и смелость открыто его высказывать. У него были принципы, которым он следовал и которые никогда не нарушал. Он никогда не участвовал ни в каких группировках по типу «против кого дружим». Но при этом у него был широкий круг общения. Он был окружен талантливейшими людьми: Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Родион Щедрин, Майя Плисецкая, Андрей Тарковский, Олег Ефремов, Василий Аксенов... Всех не перечислишь. Микаэл Леонович был вхож в дом Лили Брик, которая, кстати, сама позвонила ему и пригласила в гости.
— Она, как никто, умела окружать себя талантами...
— Это произошло в начале шестидесятых. Лиля Юрьевна позвонила на следующий день после концерта памяти Владимира Маяковского в Большом театре. Там впервые прозвучал вокальный цикл Таривердиева на ранние стихи поэта. Лиля Юрьевна сказала: «Мне кажется неправильным, что мы не знакомы». И после этого Микаэл Леонович стал бывать на обедах в доме Лили Юрьевны и Василия Абгаровича Катаняна. Это был один из самых интересных домов в Москве. В нем царил дух сопричастности великому поэту. В нем собирался цвет творческой интеллигенции шестидесятых. Микаэл Леонович говорил, что общение с этой незаурядной женщиной дало ему очень много. Именно она подсказала ему, что он должен писать на стихи Вознесенского. Лиля Юрьевна подарила Микаэлу Леоновичу свою тогда только что изданную личную переписку с Владимиром Маяковским. Дарственную надпись она сделала такую: «Микаэлу Таривердиеву. Эта книга о правде и кривде Маяковского». К сожалению, эти теплые отношения Лили Юрьевны и Микаэла Леоновича прекратились, когда он захотел привести в дом Брик актрису, которой был тогда увлечен, а Лиля Юрьевна категорически воспротивилась этому знакомству.
— Да, влюбленному человеку это трудно перенести. Тем более такому, как Микаэл Леонович, с его кодексом чести. Андрей Вознесенский сказал как-то о Таривердиеве: «В нем было рыцарство». А какому рыцарю понравится, что его даму сердца отвергают?
— Конечно! Но заметьте, что интуиция Лилю Брик не обманула — ведь позже именно эта актриса поведет себя непорядочно в той трагической истории с ДТП, когда вину на себя взял Микаэл Леонович.
— Смесь Дон Кихота с Дон Жуаном — так, кажется, назвал Таривердиева режиссер Сергей Соловьев. Микаэл Леонович действительно был влюбчив, у него было много романов?
— Он был увлекающимся человеком. И Дон Кихот, и Дон Жуан в одном лице — это точно про него. Он искал свой идеал, очаровывался, разочаровывался — отсюда и многочисленные романы.
— И вас никогда не смущал его донжуанский список?
— Нет, абсолютно. Наоборот, всегда восхищал.
— Вы многих знали из него?
— Каких-то женщин знала, да.
— Но с вами он вряд ли о них когда-либо разговаривал?
— Почему? Случалось и такое. Но когда я появилась, все это прекратилось. Микаэл Леонович резко оборвал всякий интерес к другим женщинам. Это правда, так действительно было. Просто та степень понимания и близости, которая возникла у нас, не допускала продолжения донжуанского списка.
— Он сильно настрадался от своих предыдущих дам?
— Разочарования всегда ранят. Последняя жена, которая была до меня, изрядно помучила его разводом. Она оказалась очень меркантильной, пыталась отсудить имущество, к которому не имела никакого отношения. Ну, и история с той актрисой тоже сама за себя говорит. Ее предательство он пережил тяжело.
— Он был очень ранимым человеком?
— Были вещи, которые его ранили очень глубоко. Скажем, история с его балетом по сказке Горького «Девушка и Смерть», который собирался ставить Большой театр. Танцевать должны были Людмила Семеняка, Андрис Лиепа, Нина Ананиашвили, Александр Ветров — молодые звезды Большого. Несколько месяцев шли репетиции, были изготовлены декорации, сшиты костюмы. До премьеры оставалось всего ничего, когда в театре разгорелось противостояние между главным балетмейстером Юрием Григоровичем и группой блистательных танцовщиков, прим балета Большого театра.
— Это когда Григорович уволил из театра Екатерину Максимову, Владимира Васильева и других звезд?
— Да. Этим все закончилось. А во время подготовки балета Таривердиева это противостояние перешло в открытую фазу. И «Девушка и Смерть» по случайному совпадению обстоятельств, что называется, попала под руку.
— Почему? При чем здесь Таривердиев?
— Просто потому, что ставила балет французский балетмейстер Вера Боккадоро. А ее считали сторонницей Григоровича, поскольку когда-то он дал ей возможность работать в Большом, поставить два балета, которые долго потом шли в театре. Теперь же обиженные на Григоровича танцовщики решили помешать постановке ее нового балета.
— Да уж... Не повезло так не повезло.
— Микаэл Леонович оказался меж двух огней. Он прекрасно понимал обе противоборствующие стороны — у каждой из них была своя правда. Но при чем здесь его балет? До Таривердиева, конечно же, долетали рассказы о чудовищной обстановке в Большом. Оркестранты, которые находились в эпицентре событий, взывали к Микаэлу Леоновичу: сделайте что-нибудь! И тогда он позвонил Родиону Щедрину, с которым давно дружил, ощущал его как друга, воспринимал его как друга. Они много времени проводили вместе, у них было общее хобби — виндсерфинг. И вот Микаэл Леонович кидается к нему, а в ответ слышит: «Это театр. Там так...»
— Микаэл Леонович рассчитывал, что Щедрин вступится за него, поддержит, скажет какие-то другие слова?
— Ну, что Родион Константинович что-то посоветует. Потому что он все-таки давно был связан с Большим, и через Майю Плисецкую в том числе.
— А он просто устранился?
— Он отошел, словно не имел никакого отношения к Микаэлу Леоновичу, отстранился.
— Вы в это время уже были вместе с Микаэлом Леоновичем?
— Да, но еще неофициально.
— То есть вы видели, как все было?
— Да, я видела это все. Более того, как корреспондент газеты «Советская культура» я присутствовала на том художественном совете в Большом театре, где решался вопрос о балете «Девушка и Смерть». Микаэла Леоновича на этом худсовете не было. В итоге за день до премьеры балет сняли с постановки.
— Кошмар!
— Это была очень серьезная травма для Микаэла Леоновича. Тогда произошел разрыв в их отношениях с Родионом Щедриным. Правда потом, через какое-то время, Микаэл Леонович позвонил Родиону Константиновичу и сказал: «Родион, никакой балет не стоит нашей дружбы». И они вновь стали общаться. И в этом — весь Таривердиев, его жизненная позиция, его отношение к дружбе. Он был выше обид. Он был очень благороден. Его великодушие, доброта, расположенность к миру, к людям — они всегда превалировали над всем остальным. Даже после всех своих переживаний, даже после таких разочарований и таких трагедий, как с этим балетом.
— Но тем не менее, говорят, Большой театр он обходил стороной очень долго...
— И даже на машине, если нужно было проехать мимо него, делал крюк, лишь бы его не видеть. Когда «Девушку и Смерть» сняли, Микаэл Леонович с досады выкинул ноты балета в мусоропровод.
— Опять — кино! Просто бери — и снимай!
— Да, жизнь Микаэла Леоновича изобилует яркими событиями.
— Он реально выбросил партитуру в мусоропровод?
— Выбросил, но, слава богу, в театре сохранился весь нотный материал, и я потом его забрала. Это потрясающая музыка, очень интересная. Впрочем, как и все, что писал Микаэл Леонович.
— Ну потом-то этот балет был где-то поставлен?
— Нет. Он так и остался в столе. Как и еще один балет — «Герника», второе название — «Девочка на шаре». Он навеян картинами Пикассо. Его вообще никто никогда не слышал.
— Почему? Как так получилось?
— Микаэл Леонович много писал для кино — его музыка звучит в более чем ста кинофильмах, в театральных постановках. Но огромное количество музыки он писал не на заказ, а просто потому, что не мог не написать. Очень часто музыка буквально «приходила» к нему сама. И ему оставалось ее только записать.
— Вы были тому свидетелем?
— И не раз. Так было, например, с симфонией для органа «Чернобыль». Она пришла к Микаэлу Леоновичу внезапно. Он сел в своей домашней студии за инструменты, включил магнитофон и сыграл ее целиком, от начала до конца. А потом уже записал все нотами. Как он говорил, в такие моменты чувствовал себя приемником, который улавливает какую-то музыкальную волну. Первого января 1988 года эта симфония прозвучала в Концертном зале имени Чайковского в исполнении Гарри Гродберга. А премьера ее состоялась чуть ранее, в ноябре, в Челябинске.
— А когда Микаэл Леонович ее написал? Сразу после трагедии?
— Нет. Мы были с Микаэлом Леоновичем в Чернобыле в сентябре 1987 года. Было задание газеты устроить концерт для ликвидаторов аварии, я занималась его организацией, договаривалась с теми, кто мог бы на нем выступить. Многие отказывались. Микаэл Леонович согласился. И мы поехали.
— Смелый поступок. Не боялись?
— Мы не думали об этом, никаких опасений, никакого страха вообще не было. Дали два концерта: один в Киеве, другой — в зоне. После концерта нас провезли по ней, показали разрушенный реактор и почти достроенный саркофаг. Мы видели оставленные дома. Брошенные детские игрушки в палисадниках. Неубранные тыквы в огородах. Все это нас потрясло. Микаэл Леонович говорил, что у него возникло ощущение, что время конца света наступило. Он не собирался ничего писать о Чернобыле. Но тот его не отпускал. Так и появилась симфония для органа.
— «Все трещины мира проходят через сердце поэта» — очень точная фраза, правда? Конечно, она относится ко всем творцам, не только к поэтам...
— Да. И нередко это сердце не выдерживает. В буквальном смысле слова. Микаэл Леонович перенес инфаркт. Потом — операцию на сердце в Лондоне. И до и после этих двух вех его жизни было немало переживаний и потрясений, которые подрывают здоровье. Но художник перестанет быть художником, если он глух к тому, что происходит в мире. Так что больное сердце — это плата за эмпатию.
— Помню, Микаэл Леонович рассказал мне на интервью об одном невероятном случае из своей студенческой молодости. Как однажды на улице к нему подошел незнакомый человек и предложил тысячу рублей, огромные деньги по тем временам. Просто он заметил, что юноша мерзнет в легком пальто. (Другого у Таривердиева тогда не было, он же приехал в Москву из теплых краев. От института до общежития добирался короткими перебежками, забегая в магазины, чтобы погреться.) Микаэл Леонович опешил, ни в какую не хотел брать деньги, но потом согласился с условием, что обязательно вернет их. Но человек сказал: «Конечно, вернете. Только не мне. А тому, кто будет в этом нуждаться».
— Он так и поступал. Микаэл Леонович помог очень многим людям, но об этом знали только те, которым он помог. Он это, конечно, никогда не афишировал. Социальную защиту, которой Микаэл Леонович занимался как секретарь правления Союза кинематографистов, скрыть было уже сложнее. Там к нему обращались за самой разной помощью — в получении квартиры, путевки на лечение, пособия и тому подобное. И он честно ездил по разным государственным конторам, поликлиникам, «выбивая» все эти блага.
— Боже! Известный талантливый композитор... Зачем он тратил на это свое драгоценное время?
— Микаэл Леонович и сам задавался этим вопросом. И нашел на него ответ. Конечно, он делал это из самых лучших побуждений. Ему нравилось делать добро. Но это было нужно и ему самому — он так подпитывался. Ему необходима была эта добрая энергия, чтобы писать музыку. Добрые дела были для него своего рода топливом.
— А не эффективнее ли было, что называется, делать добро «по профилю»? Делать то, что кроме него никто не мог — делиться своими бесценными профессиональными знаниями, например?
— Он успевал все — и это в первую очередь. Микаэл Леонович никогда не отказывал в профессиональной помощи, если к нему за ней обращались. Приходили люди, которые хотели у него учиться, хотели с ним работать. Так, однажды позвонил незнакомый молодой человек и сказал, что хотел бы взять у маэстро уроки композиции. И Микаэл Леонович принял его и занимался с ним. Безвозмездно, разумеется. Сейчас Дмитрий Гусев — интересный композитор. Он всегда с благодарностью вспоминает занятия с Микаэлом Леоновичем. Трио «Меридиан», Елена Камбурова, Галина Беседина и Сергей Тараненко — это артисты, с которыми Микаэл Леонович занимался очень много. Вместе они сделали потрясающие программы из вокальных циклов Таривердиева на сонеты Шекспира, стихи Андрея Вознесенского, Эрнеста Хемингуэя.
— Хемингуэя? Он писал стихи?
— Это единственные его стихи, скорее даже не совсем стихи, что-то вроде белых стихов. Очень мощные. Они из «Военной тетради» Хемингуэя. Их перевел Андрей Вознесенский. Микаэл Леонович написал 12 зонгов, песен-монологов для первого музыкального спектакля Театра Ленинского комсомола «Прощай, оружие». Это было еще до Марка Захарова. По просьбе режиссера Микаэл Леонович записал эти зонги в студии радио. Он спел их под рояль и ударные. Эта запись сохранилась, ее можно найти в интернете. А в спектакле зонги пел, кажется, Николай Караченцов. Но Микаэл Леонович спектакля не видел и много лет потом не мог слушать свою запись. Он говорил, что его так потрясли эти стихи своей правдой и глубиной и он настолько выложился, когда писал на них музыку, что ему было трудно к этому возвращаться.
— Вообще все вокальные циклы Микаэла Леоновича — невероятной искренности и мощи. В них сложная поэзия звучит так просто и понятно, будто задушевный разговор с другом. Как и в песнях из «Иронии судьбы». Это же было абсолютное новаторство?
— Микаэл Леонович говорил, что его музыка, его песни-монологи адресованы каждому в отдельности — и в этом их новизна и отличие от того, что звучало в те годы. Тогда же были популярны песни, адресованные большому количеству людей — им можно было подпевать на концертах, петь хором в застольных компаниях. Песни-монологи Таривердиева на это не рассчитаны. Их надо слушать.
— Но тем не менее их полюбили не меньше! «Иронию судьбы» или «Семнадцать мгновений весны» любят столько лет в том числе и за гениальные песни, которые там звучат.
— Это правда. Без них интонация фильмов была бы совсем иной. Вообще, Микаэл Леонович создал не только новаторскую музыку. Он создал еще и новый стиль исполнения. Не случайно же он многие вокальные произведения пел сам, и они остались как некий эталон исполнения. И работая с исполнителями, он требовал соответствия созданному им стилю. В нем акцент был не на вокальных данных, а на актерских. Важно было донести смысл поэтического слова, почувствовать его и раскрыть. Причем сделать это доверительно, на полутонах. И Микаэл Леонович тратил огромное количество времени, занимаясь с исполнителями, чтобы привить им этот стиль, сделать его для них естественным, органичным. Известный факт, что записывая с Аллой Пугачевой песни из «Иронии судьбы», они делали более 30 дублей.
— У Микаэла Леоновича были какие-то любимые произведения из написанного им?
— Он любил последнее, что создавал. В последний период жизни очень любил концерт для альта, трио, органные произведения.
— А ведь при жизни Микаэла Леоновича его органные произведения были не очень известны?
— К сожалению. Он много писал в стол. Однажды сказал мне: «Если эта музыка чего-то стоит, она когда-нибудь окажется востребованной. Я этого не увижу. А ты, может быть, увидишь».
— И это время наконец настало. Благодаря вам появился Международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева, на котором часто звучат его произведения.
— Двадцать семь лет назад, после ухода Микаэла Леоновича, я впервые вошла в дом одна. Поставила запись «Сонетов Шекспира»: «Люблю, люблю, но реже говорю об этом. Люблю нежней...» Звучал родной голос. Который теперь остался только на пластинке. Честно говоря, мне просто не хотелось жить. Но я знала, что буду жить. И буду любить. Нет, не буду. Я просто люблю. И я стала строить Дом, в котором живет Микаэл Таривердиев. Он и его музыка. Частью этого дома должна была стать книга. Я ее написала. Частью этого дома стал Международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева. Это стало моей жизнью, моим призванием. Моим доказательством того, что если даже она — смерть — есть, то и она не может нас разлучить.
— Как все начиналось? Трудно было убедить чиновников в необходимости такого конкурса?
— Идея конкурса родилась как-то сама собой. Несколько лет я с ней жила, представляла, что да как можно было бы сделать. И в какой-то момент решилась и пошла в Министерство культуры России, в отдел музыки, рассказала о своей идее. И на удивление ее поддержали. И предложили проводить конкурс в Калининграде, в филармонии. Тогда Кафедральный собор еще не был открыт. Я съездила в Калининград, обо всем договорилась — и все закрутилось. Первый конкурс состоялся в 1999 году. Он прошел успешно, и потом, по накатанной, пошли и все остальные. С годами конкурс развивался, получил широкое международное признание. Первый тур уже был вынесен за пределы Калининграда — в Москву, Гамбург и Соединенные Штаты Америки. Финал стал проходить на самом большом органе в России — в Кафедральном соборе.
— А что сейчас? В новой реальности проводить международный конкурс — задача не из легких.
— Ну, будем двигаться дальше в предлагаемых обстоятельствах. Сейчас я занимаюсь подготовкой Четырнадцатого конкурса. По понятным причинам Гамбург уже отпал. Американцы пока подтвердили проведение конкурса в Йельском университете. Изъявила желание участвовать Южная Корея, но пока все в подвешенном состоянии. Так что, прямо скажем, сложностей много.
— Вы же стали впоследствии руководителем Кафедрального собора в Калининграде, а не только арт-директором Международного конкурса органистов.
— Да, из-за того что я регулярно появлялась в Калининграде в соборе и занималась конкурсом, и не только конкурсом — там еще параллельно возник проект «Орган+», фестиваль, меня буквально вынудили возглавить Кафедральный собор, стать директором.
— Почему вынудили? Вы этого не хотели?
— Нет, не хотела. Но это было условием того, чтобы продолжать сотрудничество по конкурсу органистов. Без этого местные власти были не готовы его продлять.
— А почему вы не хотели? Казалось бы — престижная должность...
— Да просто страшно было взваливать на себя этот груз. В конце 2016 года меня назначили директором, но потом, слава богу, я с себя это директорство сложила и теперь просто художественный руководитель.
— Что от вас требуется как от худрука?
— Все, что происходит в Кафедральном соборе. Вся творческая деятельность, репертуарная и фестивальная политика. А это 850 концертов в год. Это все завязано на мне.
— Ого! Колоссальный объем работы. Но вы успеваете еще очень много делать для сохранения наследия Таривердиева и за пределами Кафедрального собора. Постоянно вижу афиши концертов его музыки, какие-то фестивали. Недавно прошла выставка его фотографий. Он же был великолепным фотохудожником. Помню, когда была у вас дома, Микаэл Леонович показывал мне свои потрясающие снимки...
— Он очень увлекался фотографией. Ему нравились все процессы — от съемки до печати. Он все делал сам. Лучшие портреты — и мои, и его самого — сделал он.
— Микаэл Леонович не заразил вас страстью фотографировать?
— Нет. Это настолько не мое — вот это сидение за проявкой, смешивание химикатов... Нет, абсолютно не мое.
— А что-то из его увлечений к вам перешло?
— Увлечение жизнью.
Подпишись на наш канал в Telegram