«Мне нравится мое одиночество. Люблю, что живу одна. У меня спрашивают: «Что же ты, не могла замуж выйти?» Почему не могла? Могла! До сих пор предлагают выйти замуж, в любви признаются. Но мне не надо, чтобы рядом постоянно кто-то находился».
— Лариса Анатольевна, мы встречаемся с вами накануне юбилея. Расскажите, пожалуйста, какие дни рождения были самыми необычными?
— Как-то я одна улетела в Париж. Посидела в ресторанчике, выпила бутылку вина, съела буйабес. Когда шла назад, наткнулась на лежащего клошара, который устроился ночевать на тротуаре. Упала рядом, потом встала и каким-то чудом в темноте нашла гостиницу — ведь даже когда было светло, я терялась на этих улицах. А днем мне все звонили, поздравляли. Тогда только появились мобильные телефоны, и так приятно было говорить: «Я в соборе Парижской Богоматери сейчас».
А на другой мой день рождения мы с моим средним внуком Матвеем поехали в Венецию. На гондоле 4 марта ради такого случая прокатились. Причем я чуть не свалилась за борт. Разозлилась, что так дорого и так мало нас катали, да еще на пять минут раньше причалили, и, когда выходила, споткнулась, чуть не упала в воду. Теперь вспоминаю с улыбкой.
А в этом году у меня по плану Питер в начале весны. Поеду туда с сыном и невесткой. Может быть, соседка с нами. Я решила, правильно встречать свой день рождения в городе, где родилась. Да и шумную компанию собирать как-то не хочется. Хотя обычно ко мне всегда много народа приходит, я всегда все отмечаю, собираю друзей и знакомых, всех угощаю. Я вообще по природе своей очень люблю людей, общение.
— И вас тоже очень любят. Когда я перед интервью сказала, что иду к вам, мне стали говорить, какая вы прекрасная, гостеприимная, открытая, и вообще много-много теплых слов наговорили. Никогда не слышала такого единодушия в оценке человека. И я понимаю, это потому, что вы сами с большой любовью относитесь к людям. Круговорот любви.
— Вы меня захваливаете. Но я ведь не такая уж и идеальная. Идеальных людей не существует. Всем есть кого ненавидеть и кому завидовать. Мне тоже иногда становится завидно, но пытаюсь заглушить это чувство. Например, хочется такие хоромы, как у многих наших звезд шоу-бизнеса или у молодых актеров, которые имеют огромные дома, дачи, квартиры большие. Завидую, конечно, а потом думаю: «Ну а что делать, что Бог дал, это тоже неплохо».
Не могу сказать, что прожила какую-то ужасно плохую жизнь и что мне сейчас очень грустно и скучно от одиночества, — нет, такого ничего нет. Это благодаря маминому характеру, который мне передался. Она была теплая, гостеприимная, всегда готовая отдать последний кусок хлеба. Все-таки блокада сплачивала людей, формировала характер. Мне кажется, эта доброта во мне от мамы-блокадницы, она действительно была очень добрым и щедрым человеком. Когда приходили гости, она всегда готовила, накрывала стол и смотрела, чтобы все ели и обязательно говорили: «Вкусно!» Она тогда расцветала. А 125 граммов хлеба она помнила до конца своей жизни. И мне так же важно всех накормить и угостить...
Но я в какую-то другую сторону ушла, а начинали мы про зависть. Есть во мне и актерская зависть. Я могу завидовать из-за ролей, которые достались кому-то другому, не мне. Я, например, всю жизнь мечтала сыграть Вассу Железнову. Из-за того, что она такая жесткая, сильная, а я очень мягкий человек, бесхребетный. Но я не сыграла, сыграла Чурикова, причем гениально. И я преклоняюсь перед Инной. Хотелось очень княжну Марью сыграть в «Войне и мире», потому что играла ее в курсовой работе в институте. Это моя роль по своему духовному состоянию. И даже Тамара Федоровна Макарова рекомендовала меня Бондарчуку. Но снимали Шуранову, и тут уж ничего не скажешь, стопроцентное попадание. Но мне ведь хотелось!
И в личной жизни тоже многое хотелось, но не реализовано! И уже никогда не случится...
— Много лет назад вы очень жестко и откровенно сказали, что актерская жизнь сожрала вашу личную жизнь, так как была такой яркой, что вы свою собственную жизнь пропустили. А еще вы сказали, что никогда по-настоящему не любили... Это меня поразило еще больше.
— Ну так оно и было, так оно и есть. Я никогда по-настоящему не любила, и глупо говорить о том, что когда-нибудь встречу любовь. Это безвозвратно. Для меня самой, когда я вдруг оглянулась назад, это стало горьким открытием. Я, может быть, и разводилась потому, что искала эту любовь. Казалось — ну вот, это Он. Но нет...
По молодости мы не задумываемся о том, что нас ждет в будущем. А как ты можешь думать, будет ли тебе в дальнейшем с этим человеком хорошо через 15, 20, 30 лет? Ты же этого не знаешь. Ты живешь сегодняшним днем. А если ты еще эмоциональный и влюбчивый, то здесь столько вариантов, столько возможностей, особенно у нас, у актеров. Мы часто ездили в экспедиции и подолгу там жили. В общем-то, условия идеальные для измен. Но я уверена, человек изменяет, если нет сильных чувств. Потому что, если есть любовь, можно стену поставить.
А с другой стороны, я всегда считала, что влюбленность — это прекрасно, потому что без нее актерам очень сложно жить. Артист должен быть влюблен в свой образ, должен быть влюблен в своего партнера. Интимные отношения необязательны. И вообще, можно же влюбиться в режиссера, художника, оператора. Кстати, говорили, что всегда нужно понравиться оператору, тогда будешь хорошо на экране выглядеть.
— Вы выглядели всегда отлично.
— Ну так я как раз в операторов влюблялась, были у меня такие моменты. А в артистов не особенно, потому что они болтуны. Я же больше любила загадочных молчаливых мужчин. Могла легко влюбиться в осветителя. В основном это были красивые молодые ребята, а экспедиция — три месяца, увлеченности хватало на это время как раз. Он мог даже не знать, что стал объектом обожания, но я выходила на съемочную площадку — и у меня глаза горели, крылья за спиной. Влюбленность мне очень помогала в работе.
— Но мешала в семейной жизни.
— Это да. Но вы знаете, я вообще никогда ни у кого не встречала вечных чувств. Вот, например, как было у меня. У нас с первым мужем Лешей Чардыниным отношения начались, когда я на втором курсе ВГИКа училась. Просто до слез, такие эмоции. И не от горя, от счастья слезы. Мы жили в общежитии, были общие знакомые, друзья, операторы с его курса, мы все собирались, какая-то у нас бурлила жизнь. И были влюблены друг в друга просто смертельно. Прожили вместе семь лет. Сначала чувства горели, а потом мы просто доживали рядом. Сначала Леша был мне интересен, все в нем нравилось, а потом с глаз пелена спала и у меня, и у него. Мы стали замечать недостатки. Если раньше могли выпить бокал шампанского или вина и ночами сидеть, разговаривать, смотреть друг другу в глаза, то года через четыре темы для разговоров куда-то исчезли, осталась скука смертная...
— У любви есть свой срок?
— Наверное. Потом уже все зависит от мудрости человеческой, особенно женской. Нужно или принять, что после ярких чувств будет ровная полоса, где самыми важными станут взаимоуважение и взаимопонимание, или все закончить, разорвать. Я разрывала. Никогда не была мудрой. У меня все было по одной схеме: влюбленность, скука, новый яркий объект. При этом мне казалось, что новые чувства — это и есть настоящая любовь. Я не могла иметь и любовника, и мужа. Я сразу во всем признавалась. Честная. А может, стоило подождать, все бы и ушло. Сама и свою, и чужую жизнь разрушала. Виновата я...
— Лариса Анатольевна, может быть, зря вы таким самобичеванием занимаетесь. Не просто так говорят, что в проблемах в браке всегда виноваты двое.
— Может, и не зря так говорят. Леша Чардынин, Валера Шувалов и Володя Гусаков — все мужики красивые и талантливые. На них тоже ведь девицы вешались, они тоже не каменные были. Иногда я возвращалась из экспедиции домой, а у мужа уже другие интересы... В браке с Лешей Чардыниным я почти четыре года моталась в Германию и подолгу там работала. Приезжала раз в месяц домой, он пару раз ко мне прилетал. И у него в Москве возникали романы, потому что мимо него, красавца, женщины не проходили. Если бы мы жили все время вместе, возможно, и не разошлись бы. А эта разлука не укрепляла нашу любовь, наоборот, ее остужала.
Потом у него появилась девушка хорошая, тележурналистка, очень красивая и талантливая. Они поженились после того, как мы развелись с Лешей, и прожили всю жизнь вместе. Она была мудрее и смогла сохранить брак. Он снимал, часто уезжал в экспедиции. Может быть, у него какие-то романы и возникали, но она умела это понять и простить.
— О каком-то расставании вы жалеете больше всего?
— О расставании с Валерой Шуваловым, моим вторым мужем и отцом моего единственного сына Павла. Не нужно было разрушать нашу семью с Валерой, а я сделала это сама, собственными руками. Он был хорошим мужем и отцом. Здесь я сама виновата во всем. Валерий Павлович — он в 2020 году ушел из жизни от ковида — был талантливый человек. Снял «12 стульев», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Экипаж», «Интердевочку». Хотя когда мы жили, он был тогда еще вторым оператором и совершенно неизвестным человеком. Я, как и в случае с Лешей Чардыниным, семью в основном обеспечивала.
— С третьим мужем, я так понимаю, было так же... Почему во всех браках вы были успешной, зарабатывали гораздо больше своих мужей и были основным кормильцем в семье?
— Я же начала сниматься с первого курса, а первые два мужа были операторами, это другая специфика профессии. Первокурснику или вчерашнему выпускнику не дадут сразу картину, им нужно проучиться четыре курса, потом стать ассистентом оператора. Все по ступенечкам.
Шувалов долгое время был вторым. Только когда мы уже разводились, он стал самостоятельно снимать. Но сколько зарабатывал муж, не имело для меня значения ни в одном из моих браков. Я не страдала из-за того, что зарабатывала больше своих мужчин. Мы не считали деньги, не задумывались ни о чем. Да и суммы не были такими грандиозными.
Я за участие в фильме «На семи ветрах» за главную роль получила 700 рублей. Мы вообще часто с первым мужем жили в долг. Десятку надо было всегда занимать до следующего гонорара.
— Как вы познакомились со вторым мужем?
— На съемках фильма «Золото» у Дамира Вятича-Бережных. Там отношения и начались. Мы с Лешей тогда уже расходились, жили отдельно. А Валера ухаживал красиво и, что самое важное, был очень добрым человеком. И вообще, он мне фактически жизнь спас. Как-то мне стало плохо: поднялось давление, я лежала дома три дня, ко мне приезжала скорая, делала уколы и уезжала. А у меня через какое-то время снова боль начиналась сильнейшая и отдавало в позвоночник. Я дома лежала как овощ, только хуже становилось. А в советское время невозможно было вызвать на дом специалиста, даже за деньги. Но Валера нашел невропатолога и пригласил его домой. Тот буквально по первым моим жестам все понял и сказал: «У нее кровоизлияние, нужно срочно везти в больницу!» Все время в больнице за мной ухаживал именно Валерий, а Леша ко мне туда не приходил вообще.
— Странно...
— Я не хотела его видеть. Дело в том, что, когда со мной все случилось, врачи стали искать, почему вдруг у 31-летней молодой женщины произошло кровоизлияние в головной мозг. И невропатолог, который меня лечил, Талантов Александр Александрович, сказал, что причиной может быть сильный удар по голове или стресс. И почему-то все решили, что именно Леша меня ударил. И ведь действительно, была ситуация, когда он меня ударил по голове, причем при моей маме, поэтому мы, в общем-то, и разошлись. Маму это страшно поразило, потому что все происходило на ее глазах. Она его очень любила, но потеряла сразу к нему уважение.
Потом в больнице выяснилось, что у меня две аневризмы и одна именно от удара действительно могла лопнуть. Меня это так впечатлило, что я сказала, что не хочу видеть Лешу. Шувалов же каждый день был у меня, приносил зимой красные помидоры, а тогда это был вообще дефицит. И конечно, я к нему прониклась уважением и благодарностью. С моей стороны была не столько влюбленность, сколько нежность и тепло. А мне именно это и требовалось.
Лечение проходило тяжело. Тогда еще в больнице не было МРТ, поэтому хирурги для точной диагностики решили сделать трепанацию черепа. А Талантов сказал: «Я им тебя не отдам, потому что они тебя искалечат, ты останешься инвалидом на всю жизнь». А еще он им заявил, что сам поставит меня на ноги. И он сам трижды делал пункции, очень болезненные, кстати, сам лечил и реально поставил на ноги.
Лечение длилось пять месяцев. Вскоре после больницы я забеременела, а в 1971 году уже родила. Беременной даже снялась в фильме «Путина». А могла бы в «Офицерах» — меня вызывали туда на пробы, но я отказалась, так как там нужно было на лошади скакать. Если бы согласилась, ребенка у меня не было.
Я и так с беременностью очень рисковала. Мне вообще запрещали рожать после инсульта. Но я понимала: если от ребенка откажусь, сделаю аборт, детей больше не будет. У меня отрицательная группа крови, до этого была еще внематочная беременность, меня экстренно оперировали в Германии.
И мне снова помог Александр Александрович Талантов. Сказал: «Под мою ответственность будешь рожать». Я ему за это благодарна. И еще Валере Шувалову, он был хороший муж и заботливый отец. Он очень добрый, даже слишком. Многое мне разрешал. Я могла спокойно пойти на какую-нибудь вечеринку или встречу, он меня отвозил куда угодно, а сам мог не пойти, а потом, если нужно, приезжал за мной и забирал. Полное доверие. Ну, в общем, додоверялся...
Я начала сниматься в Белоруссии и влюбилась. Его звали Владимир Гусаков, он был сценарист. А вообще красивый парень из хорошей семьи. Его мать, Лидия Александровна Вакуловская, очень известная писательница. Даже сейчас перечитываю ее вещи и понимаю, они на самом деле очень хорошие. Паше было шесть лет, когда мы с его отцом разошлись.
— Не было мысли, что страсти пройдут, а для ребенка это будет травмой?
— Не было! Я жестко скажу, но честно. Была дурой, ни о чем не думала, даже о ребенке. Влюбилась страшно. Гусаков очень привлекал, невероятно красивый, высокий. Шувалов Валера был невысокий, как Высоцкий, 170, наверное... Прибавьте еще то, что он был на десять лет меня моложе...
— Десять лет в то время — серьезная разница.
— А сегодня десять лет — это уже не разница. Вот у меня подруга, довольно известная, занимается всякими фестивальными делами, 25 лет прожила со своим мужем, и они только позавчера поженились, а он на 25 лет моложе ее. А другая моя подруга со своим мужем поженились, когда ему было лет 35, а ей 65. Он ушел к ней от молодой жены с только что родившимся ребенком. И прожили они долго, пока она не ушла из жизни. И были счастливы. Так что у каждого свой рецепт личного счастья, тут нет никаких правил, все очень индивидуально...
Но в то время я из-за разницы с Гусаковым в десять лет сильно переживала, мол, станут думать, что он мой сын. Хотя внешне разница не была заметна совершенно. Но в начале отношений я со своим страхом легко договорилась и подумала: хоть год, но мой. Вот такая сильная влюбленность была! Страсть... Такое не скроешь. Приехав из Минска в Москву, я все мужу выложила. Он страшно переживал, и его семья тоже. Они ведь все меня полюбили.
— Как вы с собой договаривались, зная, что приносите боль?
— Когда любовная лихорадка, ничего не соображаешь. Гусакова я сразу прописала в Москве. А он думал, что как сценарист сразу в столице развернется. Но не получилось. Десять лет мы прожили, и за это время он, по-моему, ни строчки не написал. Мне кажется, что даже со сценарием «Встреча в конце зимы», по которому я снималась в фильме, Володе мама помогала. Он-то сам по образованию актер, но вдруг начал писать...
Когда мы стали с ним жить, у него уже было несколько каких-то детских сценариев, я их возила на разные студии — на «Мосфильм», на студию Горького, проталкивала, но их не брали. На «Мосфильм» один раз сценарий взяли, заплатили даже ему первую тысячу рублей, но фильм, по-моему, так и не сняли.
— Из-за чего у вас ушла любовь?
— Это не у меня, а у него любовь ушла. И он ушел. Закон бумеранга работает... Я ездила, деньги зарабатывала, то снималась, то по стране моталась с творческими встречами. Помню, зимой 12 дней по Хабаровскому краю, который называли «Хабаровский куст», колесила. Вся халтура называлась «кустами» — один город большой и прилегающие к нему маленькие. Мы делали в каждом городе два-три концерта. Больше всего платили в далеких поездках. А Гусаков не работал, ему хорошо жилось, спокойно. Единственный плюс — он очень хорошо относился к Павлику. Сын до сих пор о нем вспоминает с добрым чувством. Благодаря маме Гусаков был начитанным и эрудированным и много ему давал.
— Как тогда Павел попал в интернат, если ваш муж был такой прекрасный, да и временем свободным обладал?
— Мне пришлось Пашу сдать в интернат не из-за Гусакова. На этом настояла семья Шувалова. Они решили, что раз у меня будет жить другой мужчина, нехорошо, чтобы Павлик воспитывался чужаком. Чтобы оградить от этого, его отдали в интернат. Но он не постоянно там находился. По субботам я его забирала, а в понедельник он шел на занятия. Но Паша уже в воскресенье становился поникший, грустный. И отправлялся он туда просто как на казнь. Я не сразу поняла, из-за чего это происходит. Оказалось, что классная там была как надсмотрщица из концлагеря. И Паша ее ненавидел.
Однажды Володя пришел на родительское собрание, а она проводила его почему-то вместе с детьми. Выговаривала взрослым претензии и унижала перед собственными детьми. А Володя на собрании этим возмутился. Она ему заявила: «А вы вообще не родитель, сидите и молчите». Что значит не родитель? Отчим — это тоже родитель! Володя дал много Паше. И Лидия Александровна, его мама. Мы лето иногда проводили в деревне Щорсы, где она жила, и Паша это время очень любил, Лидия Александровна очень много времени ему уделяла, заботилась о нем. Когда у Пашки было плохо с химией и ему сказали, что за лето нужно подтянуть предмет, она ему там нашла очень хорошую учительницу. И вообще, в Щорсах очень хорошая была у Паши жизнь, он до сих пор ее вспоминает с удовольствием и к Володе до сих пор относится с большим уважением.
В общем, все бы ничего, но развод и особенно время, которое Паша провел в интернате, очень плохо повлияли на наши взаимоотношения с сыном. Мы любим друг друга, но еще с тех времен между нами осталась какая-то дистанция. Я плохая мать, тут не поспоришь...
— Вы не первый раз говорите, что плохая мать. Может быть, стоит себя уже простить? У вас хорошие отношения с сыном, он реализован в профессии, у него замечательная семья, трое сыновей, ваших внуков.
— Послушайте, врать себе — это последнее дело. Я знаю цену себе как матери. Я с ним не занималась совсем, только зарабатывала деньги, чтобы можно было его воспитывать, кормить, одевать. Ну конечно, когда я была дома, мы общались. Но так, чтобы я ему уделяла внимание, как моя невестка Маша уделяет внимание трем моим внукам, этого не было и близко. А Маша уже третий раз проходит всю школу с первого по одиннадцатый класс и знает все предметы лучше педагогов.
— Но послушайте, если бы вы так сидели дома с сыном, у вас бы не было карьеры, а вы все же актриса.
— Да, конечно, обстоятельства у меня были такие. Посмотрите, сколько советских актрис говорят, что они недолюбили своих детей. Действительно, мы их недолюбили, приходилось все время куда-то уезжать. Возвращаешься, а сын уже на десять сантиметров выше ростом, уже по-другому с тобой разговаривает.
Сейчас я читаю какие-то интервью актрис своего возраста, которые остались в одиночестве, без детей, и сочувствую им, потому что они об этом сожалеют. И я преклоняюсь перед современными актрисами, которые рожают по трое, четверо, пятеро детей. Маша Порошина, Женя Добровольская, Вика Толстоганова и многие другие действительно молодцы. Но сейчас другое время. У нас попробуй няньку найди — днем с огнем не сыщешь. Мы так и не нашли. Одна у нас была и всего на сутки задержалась. Мы ее буквально в песочнице отыскали. Мне говорят соседки: «Лариса, там вон бабушка сидит, она хочет в няньки, приехала устраиваться». Я быстро вниз побежала, привела ее. Очень аккуратненькая, стриженная коротко, бывшая учительница. А ей негде жить, и я сказала, что может жить у нас.
Я ей все рассказала, а потом говорю: «Вот сейчас гулять надо с Пашкой пойти. Я его одену, спустим его в коляске вниз на лифте, погуляйте с ним полтора-два часа». Рассказала и начала чистить картошку. А она стоит, мнется, а потом говорит: «Давайте лучше я почищу картошку, а вы пойдете и погуляете». Я полтора часа гуляла, прихожу, а она только за вторую картофелину взялась. Ничего не могла. И она ведь не древней старухой была, ей всего лет семьдесят А потом я смотрю, она берет Пашу на руки и не может переступить порог лоджии. Он у меня там спал иногда в коляске. Я в ужасе, что уронит. Помогла ей. Так мы вместе день и провели. Она умела только свистеть, как милицейский свисток, и сын от этого почему-то замолкал.
Мы вечером с Валерием посовещались и решили, что это очень плохой вариант, похоже, нам самим скоро за этой нянькой ухаживать придется. Утром Валера дал ей триста рублей, а она и так сама поняла все и говорит: «Да, я не справляюсь. Вы хотите отправить меня обратно?» И мы стали расспрашивать, куда «обратно». Оказалось, она жила в спецучреждении в Егорьевске, была психически неадекватной и просто сбежала оттуда. Мы заказали такси, дали адрес, и водитель ее туда отвез. Больше нянек у нас не было. Мы крутились как могли.
— Сейчас у многих актрис и не актрис помощницы по дому. А как был устроен ваш быт? У вас съемки, фестивали, встречи со зрителями, поездки по стране, вам нужно хорошо выглядеть. И при этом дома должно быть все в порядке: борщ наварен, котлеты, чистота.
— Я не помню бытовых трудностей. Все варилось и покупалось. Я любила готовить и до сих пор люблю. У меня все вкусно получается. Если бы я не была артисткой, стала бы поваром, потому что действительно есть склонность к готовке. У меня есть интуиция, ощущение, я все делаю на вкус, а не по рецепту, и все получается не просто хорошо, а очень хорошо. Правда, кроме теста, с ним я на «вы», у меня даже блины не получаются. Но, возможно, это подсознательно. Потому что не полезно... А вот мясо, щи, борщи, супы всякие грибные, — это я все могу очень хорошо готовить. Не помню, чтобы с питанием были какие-то проблемы. И потом, в детский сад Паша ходил, не голодал. Буквально в нашем доме внизу был детский садик, а там директором моя подруга. Она его туда и устроила, потому что трудно было попасть. Правда, как-то я его забрала и спрашиваю:
— Паша, вы там кушаете хорошо?
— Да. Курочку дают, только почему-то одни горлышки.
Бедрышки с ножками куда-то исчезали. Тем не менее детский сад был мне в помощь. Паша был накормлен и под присмотром. Еще мама иногда из Таллина приезжала, или я сына туда отправляла. А когда он был еще совсем маленький, моя подруга из Таллина полгода жила у меня. Часто, когда я куда-то уезжала, с разными людьми договаривалась, чтобы они за Пашей присмотрели. Как-то две недели он жил у моей подруги Галины. Она была женщиной состоятельной, у нее всегда всякая дефицитная еда имелась, и Пашка потом вспоминал ее очень хорошо, потому что там очень вкусно кормили. Он все время по рукам ходил, но, слава богу, попадал только к хорошим людям.
Я сейчас смотрю мелодрамы, которые у нас показывают каждый день, — кругом одни интриги, близкие подруги становятся любовницами мужей и так далее. Неужели такая жизнь действительно существует? Потому что я этого не видела, у меня этого не было.
— Возможно, у вас этого не случалось, потому что в вас самой этого не было. Как вы считаете, много ли зависит от человека в его жизни?
— Мне кажется, почти все идет именно от человека, от того, какой он, от его реакций и прочего. Вот я, например, не могу поругаться. Как-то пошла в гастроном, стояла в очереди в кассу, и кассирша повела себя, как мне показалось, неправильно. И я вспылила, что-то ей наговорила в ярости. Вернулась домой, а мне так плохо, что я поняла: если не пойду и не извинюсь, с этим буду жить. К счастью, дал мне Бог это ощущение, что нужно быть справедливой. Ведь все несправедливости плохо на тебе отражаются, и нужно покаяться и освободиться.
Есть люди озлобленные, они в этом живут, и это на них влияет. Вот посмотрите, особенно женщины, если живут в атмосфере зависти и злости, к 70 годам становятся страшными, это эмоции проступают. А у добрых все совсем иначе. Та моя подруга, которая вышла замуж за молодого, дружит с мамой Иры Алферовой, Ксенией Архиповной, а той уже 102 года. И мне она прислала фотографии. Какая же она красотка! У нее лицо как будто светится изнутри — это доброта проявляется.
— А вы что делаете для того, чтобы так прекрасно выглядеть? Вы, надеюсь, не будете этого отрицать?
— Ну я-то вижу, что не все так прекрасно. Наверное, нужно бы подтяжку сделать, но не могу. Собиралась два года назад сделать пластику, уже с хирургом договорилась, потом подумала: «Общий наркоз, а у меня только что операция была на сердце. И для чего я буду снова ложиться под этот нож? Ну натянут мне лицо, все равно годы-то никуда не спрячешь».
Однако и я не избежала пластических хирургов. Блефаропластику делала лет в сорок пять, в СССР были прекрасные специалисты в этом вопросе. Пластику делали и Мордюкова, и Смирнова, и Ладынина — все. А я возраст, когда еще была в силе и можно было сделать серьезное вмешательство хирургическое, пропустила. Теперь уже не решусь. Сколько мне осталось?..
— Вот про это вы тоже говорите долгие годы...
— Да, но я на этой мысли о конечности жизни не зацикливаюсь. И все, в общем-то, неплохо. Думаю, мне помогает вот что: я каждый день утром, когда встаю, и вечером, когда ложусь, молюсь Господу Богу и всем святым. У меня иконы стоят Пантелеймона, Луки, Матронушки, многие другие... А святому Спиридону я даже тапочки связала и обшила полудрагоценными камнями. У него я прошу работу себе и сыну и благодарю каждый день. Помню притчу. Господь Бог сказал: «Вот видите, два мешочка стоят рядом со мной. Один заполнен доверху — это просьбы. А другой чуть-чуть — это благодарности». Поэтому я всегда благодарю.
— Можете рассказать за что?
— За сына, за внуков, за все. За то, что я еще живу и хожу, что нет деменции, что я еще могу выйти на сцену и играю спектакль, что меня везде приглашают — и на фестивали, и на мероприятия, и на встречи со зрителями. Самый дорогой подарок, который мне подарил на день рождения Господь Бог, — это жизнь. Я стараюсь с оптимизмом смотреть в будущее.
— Вам легко это удается? Как справляетесь с тревожными мыслями? Мы же все переживаем за родных и близких, за свое здоровье, за все подряд...
— Так и есть, эти тревоги у меня фоном. Особенно когда плохо себя чувствуешь, думаешь: «Как все тоскливо, все плохо». А потом уже сама себе говоришь: «Да хватит уже ныть!» Посмотрю в зеркало, улыбнусь — и становится легче. Простейшая вещь, элементарная, но работает!
— Что нужно делать, какие правила соблюдать, чтобы поддерживать себя в хорошей форме?
— Я плохой советчик. Все время пытаюсь заниматься спортом, но бросаю. Например, купила беговую дорожку, заставляла себя на ней ходить. И как вы думаете, занимаюсь? Нет. В основном она стоит без дела. Только изредка, когда в холод не хочу идти на улицу, открываю окно, надеваю куртку, шапку и шагаю. Думаю, хоть так, но две тысячи шагов пройду.
Диет не придерживаюсь, но надо. Мне врачи рекомендовали питание, которое я никак не осилю: кефир, йогурты, фрукты и вообще все несоленое. А я люблю соленое и острое! Недавно, когда была в Питере, остановилась в гостинице, а там вкуснейший том-ям. С каким же я удовольствием его ела!
Дома я, конечно, стараюсь такое не есть. Но вообще на диетах не сидела и не сижу. Просто если чуть поправилась, перестаю есть и теряю три-четыре килограмма. Поем нормально — опять поправлюсь. Нужно меньше жрать. Это правило всегда безотказно работает. Пластырем заклеивать рот — самая лучшая диета. И после семи не есть. И в идеале ложиться до двенадцати спать. У меня вовремя лечь спать почти никогда не получается. Но я себя приучаю выключить телевизор и взять в руки книгу. Книги для меня как снотворное. Но вообще я читать всегда любила.
— Какие книги читаете?
— В перелетах-переездах что-то попроще, например детективы, они затягивают. Но иногда хочется посложнее. Недавно перечитывала Довлатова. А сейчас за Эдуарда Тополя взялась. Читаю «Игру в кино», очень хороший роман. Его интересно читать, потому что я знаю всех, о ком он пишет. Мы же с ним учились в одно время во ВГИКе.
— Сейчас найду в интернете отрывок из романа о вас. Вот: «Я увидел нечто совершенно немыслимое, фантастическое, дух захватывающее и разум отшибающее — двадцатилетнюю Ларису Лужину. Это стройное длинноногое чудо с валаамскими озерами глаз и распущенными, как у русалки, волосами еще не было известно стране по фильму «На семи ветрах», а совершенно запросто, буднично стояло у телефона-автомата в одном ситцевом халатике на фоне июльского заката, пламеневшего за окном».
— Ну вот он так меня видел. У него взгляд такой мужской, и я даже удивилась: неужели я так выглядела? Он все фамилии называет. Всех режиссеров, актеров, с которыми учился и у кого учился, — а это мое время. И я читаю и вижу сразу коридоры ВГИКа, и нашу общагу, и наших мастеров. Он там и про Михаила Ильича Ромма, про Сергея Федоровича Бондарчука, ну про всех пишет. Да, читаю и наслаждаюсь. Вообще, книги почитать — это моя радость, развлечение и удовольствие.
— Мне кажется, чтобы прожить счастливую жизнь, нужно уметь получать удовольствие от мелочей, от ерунды, вернее, от того, что считается ерундой. Что вас радует в обычном дне?
— Меня очень радует, когда ничего не болит. Спину вдруг отпускает, и ты думаешь: «Боже мой, как хорошо!» Потом — раз, и начинается все снова.
А еще помните, в фильме «На семи ветрах» есть эпизод — я наклоняюсь над пожилым раненым утром, он открывает глаза и говорит: «Утро, солнышко, значит, я еще жив!» Мне повезло, у меня «распашонка», и в одном окне солнце восходит, а в другом — заходит. И я всю эту красоту вижу. Я люблю свою квартиру, она небольшая, но уютная. Но знаете, я и гостиницы тоже люблю. Столько времени в них провела и еще провожу...
— Вы много ездите...
— Да. В феврале был театральный фестиваль в Нижнем Новгороде, в июне в Сочи будет первый кинофестиваль «Антарес». Так называется путеводная звезда. Люди рады — в Сочи снова фестиваль. Там Лена Цыплакова будет председателем жюри. А меня назначили председателем попечительского совета. Надо будет людей привлекать к этому фестивалю. С одной стороны, это нагрузка, а с другой — радостно быть нужной и не засиживаться дома. А если нет работы, надо обязательно быть занятой чем-то. Хотя бы устраивать себе походы в театры, на выставки — куда угодно.
Мне, к счастью, на отсутствие работы грех жаловаться. У меня и другие фестивали впереди. И я там не просто сижу в номере и хожу по улице, у меня творческие встречи, выступления, красная дорожка, в конце концов. Это та же самая работа. И я ей рада. Я со сцены всегда читаю четверостишие Губермана: «Утучняется плоть, испаряется пыл. / Годы вышли на медленный ужин. / И приятно подумать, что все-таки был / И кому-то бывал даже нужен». Вот что важно: быть нужным до конца своим родным, близким, знакомым, друзьям, зрителям. Ты выходишь и видишь полный зал. Прочитаешь четверостишие, и начинают хлопать, даже встают иногда. И чувствуешь: если собрались меня послушать, значит, я им еще нужна.
— Что вы обязательно берете в поездки?
— Иконки Матронушки и ангела-хранителя. И уже лет пятьдесят перед дорогой, даже если просто выхожу из дома, говорю: «Ангел мой, пойдем со мной, ты впереди меня, я за тобой». Обязательно беру косметику, лекарства, плойку для волос. Все тяжелое. Мне говорят:
— Слушай, чего у тебя там в сумке, камни, что ли, лежат?
Я отвечаю:
— Да не знаю, положила пудреницу, губную помаду...
Я без косметики вообще никуда. Важно нормально выглядеть. Выходишь на сцену — на тебя смотрят широко открытыми глазами, мол, не может быть. Сейчас же благодаря интернету все знают твой возраст, его не скроешь. Недавно меня долго-долго не пропускал таможенник на паспортном контроле в Узбекистане, рассматривал паспорт:
— Это ваш документ?
— Мой.
— Подождите, это вы, что ли?
— Да, я.
Он подозвал кого-то, говорит:
— Это она? Не похоже, что 83 года. (Тогда мне как раз столько было.)
Я на люди всегда при полном параде выхожу. Собираюсь, подтягиваюсь. Но все равно уже выходить из машины тяжело, садиться тоже тяжело, по лестницам поднимаюсь с одышкой. Однако когда мне пытаются помочь, сразу взбрыкиваю: «Не надо, спасибо!»
— А когда вас узнают, какое ощущение? Вы же с первого курса сниматься стали, у вас эта узнаваемость долгие годы.
— Больше шестидесяти лет. А точнее, шестьдесят пять.
— И как с этим жить?
— Прекрасно, мне нравится. Мне не надоело. Может, сейчас из-за известных актеров рвут рубахи, но из-за меня никто не рвал, ко мне очень нормально, спокойно и уважительно относятся. Кстати, я лечу в самолете с кем-то из очень популярных и не вижу, чтобы народ к ним прямо так подбегал, автографы брал. Нет, все спокойно подходят. Ко мне так же подходят, просят сфотографироваться вместе. Думаю, когда перестанут узнавать, будет грустно.
Кто-то из актрис говорил: «Нужно быть красивой на экране, а в жизни необязательно, иначе будет повышенное внимание. Меня оно тяготит, не хочу, чтобы узнавали». А я этого не понимаю. Вот ты снялась в фильме в какой-то роли, а тебя никто не узнает на улице, как и не было ничего? Ведь ты же для этого зрителя старалась, играла для него, разве тебе хочется, чтобы это все бесследно ушло?
Конечно, бывают разные моменты в жизни. Иногда и я устаю от внимания и общения. И в такие моменты особенно ценю свой дом. Я туда прихожу и выдыхаю, расслабляюсь. И мне нравится мое одиночество. Люблю, что живу одна. У меня спрашивают: «Что же ты, не могла замуж выйти?» Почему не могла? Могла! До сих пор предлагают выйти замуж, в любви признаются. Но мне не надо, чтобы рядом постоянно кто-то находился. Иметь вторую половинку в таком возрасте — это или за ним надо ухаживать, или он за тобой будет ухаживать. Да и неинтересно мне. Любви уже никакой быть не может. А я комфортно себя чувствую наедине с собой. Еще до прошлого года могла поставить себе бутылочку шампанского, выпить пару бокалов без всякой компании. И прекрасно себя чувствовала, не скучала.
— Конечно, вы же так отдыхаете, ведь круг общения у вас большой, в любой момент можете с кем угодно поговорить, встретиться. По настроению.
— Да, и это приятно. Конечно, годы летят, и никуда от них не спрячешься. Иногда и грустно, и страшно, но мне врач сказал, что я на 15 лет моложе своего биологического возраста. Возможно, так и есть. Иногда прямо очень хорошее настроение ни с того ни с сего, все мысли мрачные уходят, и такая легкость, и улыбаться хочется, и все радует тебя. Такое бывает и после спектакля, когда аплодируют, дарят цветы, а ты уже отыграл. И приходишь в гримерку, садишься счастливый. Мы обязательно с Сережей Никоненко и с Раечкой Рязановой по рюмочке коньячка выпиваем, чтобы расслабиться уже окончательно и с хорошим настроением поехать домой. Приезжаешь, и еще держится это состояние какое-то время. А на следующий день думаешь: «Ой, здесь заболело, там», и уже настроение не то. Здесь уже самой нужно возрождать и поддерживать хорошее состояние. Вот эту легкость и радость надо уметь сохранять в себе.
Подпишись на наш канал в Telegram