«Часто думаю, что то, чем я занимаюсь, не моя профессия. До сих пор сам себе доказываю, что что-то могу. И когда получается, хожу такой счастливый! Многие крутят у виска: «Что он пытается доказать? Все уже давно доказано. Столько лет в профессии». Я помню все удачи, когда что-то удавалось создать на сцене или в кино. Потому что за этим стоит труд души...»
— Евгений Владимирович, как вы решили стать актером? Может, ваши родители занимались актерским ремеслом?
— На самом деле, если подумать, отец у меня был потрясающе талантливым человеком, у него был абсолютный слух, а еще он был безумно обаятельным. Между прочим, сам научился играть на баяне. Стоило ему развернуть его за столом, как это превращалось в настоящий спектакль. Однажды у нас в гостях сидели французы. Когда папа заиграл на баяне и запел, они заплакали, не понимая ни слова — оттого что почувствовали его обаяние, большое, сильное, сибирское. Отец-то мой был сибиряк.
Я часто в детстве бывал в Сибири, на родине отца. В 300 километрах от Новосибирска есть небольшое село Лобино, там жила моя бабушка Анастасия Никаноровна. Меня туда привозили из Ленинграда. Я рос в большой семье. Когда все родственники собирались на праздники, то соединяли несколько столов. Только внуков у бабушки было четырнадцать.
Помню, я там даже ходил в детский сад. Весна, мне лет шесть, уже тепло, солнышко греет спину... Я с детьми увлеченно копаюсь в песочнице. Вдруг слышу голос воспитательницы: «Сидихин, за тобой пришли!» Оборачиваюсь, а за забором детского садика стоит наш Рыжок. За всеми детьми родители приходили, а за мной... конь! Я перелезаю через забор к нему на спину, и он спокойно везет меня домой. Рыжок меня и в садик возил. Посадят меня на него, хлопнут его по заднице, и он спокойно доставляет меня к крыльцу.
— А как ваши родители попали в Ленинград?
— Дело в том, что моя мама — коренная ленинградка. Она окончила в 1962-м университет и по распределению поехала в Сибирь учительствовать. Это был для юной барышни шок — деревенская жизнь, никаких удобств... Она сразу пожалела, что согласилась на это.
Как-то моя бабушка, папина мама, которая была директором школы, приехала в гороно по делам. Вдруг увидела на крыльце плачущую молоденькую девушку. «Что ты плачешь, доченька? Что случилось?» — «Я приехала из Ленинграда, а что я тут буду делать? Коровам хвосты крутить?» И опять горько заплакала. Бабушка ее принялась утешать: «Ничего, дорогая, все будет хорошо, вот увидишь. Подожди, через неделю встретишь моего сына и влюбишься!» Через неделю мой папа привел в дом ту самую девушку. Это и была моя мама. А потом родители просто уехали в Ленинград.
Я родился в центре Ленинграда и воспринимал все это великолепие, которое меня окружало, — дворцы, площади, величественные храмы, проспекты — как данность.
С детских лет я больше всего люблю весну, когда греет солнышко, набухают почки, зеленеют лужайки. Все оживает вокруг...
Я воспитывался в очень хорошей семье, хотя никто меня за стол делать уроки не усаживал. Учился сам, но не скажу, что уделял особое внимание школьным предметам. Но если мне было интересно на уроке, занимался. Легко мог стать, например, отличником по физике. А еще мне нравилась учительница литературы, она так увлеченно рассказывала на уроках о своем предмете, что я, затаив дыхание, ее слушал.
Я очень любил читать, с четвертого класса перечитал практически всех наших классиков. Читал фантастику, приключения, французскую литературу конца XIX века. У нас была большая библиотека. Меня гнали с кухни, где я до ночи засиживался с книгой. Учительница литературы была молоденькая, пришла к нам сразу после института. Однажды вечером я видел, как она недалеко от школы с кем-то целовалась. Помню, написал сочинение про Мцыри за пять минут. Я строчил с таким вдохновением, что сам не смог разобрать свой почерк. Эмоции зашкаливали. Учительница, едва взглянув на мои каракули, поставила мне пять. Она поняла то волнение, которое меня переполняло. Это было такое ощущение родства душ...
— Вы рассказывали, что в школе сильно увлекались спортом...
— Да, я всерьез занимался вольной борьбой. Нагрузки были большими. Я благодарен своим тренерам, добрым словом вспоминаю это время, потому что какой-то жизненный опыт оттуда вынесен. Все не просто так в жизни происходит. Спорт серьезно воспитывает характер, развивает самодисциплину.
У меня были успехи. Я был пятикратным чемпионом города среди школьников. Да мне там и не с кем было бороться, я был здоровый парень. Занятия спортом поглощали все время, я ничего другого не знал. Но насколько это действительно было моим? У меня были сомнения, во всяком случае, в будущем я не видел себя в спорте. Если честно, с детства мечтал о плаваниях в дальние страны. Мой отец возглавлял цех на судоремонтном заводе. И я хотел стать моряком. Даже занимался какое-то время в местном клубе юных моряков.
В моей жизни большую роль всегда играет его величество случай. Как-то мы с моим другом Мишей, с которым ходили в спорткласс, шли мимо народного театра и надумали туда зайти. Это и решило мою судьбу...
Мы с Мишкой пытались определиться с профессией. Нам хотелось других берегов. К 15 годам я понял, что надо искать дело всей жизни, которое даст ответы на вопросы, почерпнутые из книжек. Поэтому и пошли в народный театр — чтобы что-то понять, найти смыслы и расширить свой кругозор. Нас приняли. Мы начали репетировать какие-то спектакли. Мишу не зацепило, а меня сразу увлекло. Я там остался, а друг пошел искать себя дальше, его больше интересовала музыка. Мне очень понравились люди, которые меня окружали в народном театре. Они были так увлечены своей профессией, что заразили этим и меня. И я захотел стать актером...
У нас был чудесный педагог Георгий Владимирович Иванов. Я считаю его своим первым Учителем. Георгий Владимирович объяснил мне некоторые вещи, зародил во мне интерес к этому делу, он посоветовал: «Женя, тебе надо поступать в театральный институт». Более того, когда он набирал режиссерский курс, обещал взять меня к себе. Но я максималист и решил поступать самостоятельно. И пошел к другому мастеру — Игорю Петровичу Владимирову.
До сих пор помню этот день. Лето, улица Моховая, толпа абитуриентов... Ничего прекраснее в жизни я вспомнить не могу. Это действительно был праздник — поступление в институт.
Я решил, что с моим ростом и фактурой мне очень подходит Маяковский. И стал читать перед приемной комиссией «Стихи о советском паспорте». О том, что жутко картавлю, что половина звуков у меня напрочь отсутствует, я не задумывался. Просто ничего более эмоционального придумать не мог. Я так переволновался, что в горле пересохло. Попросил воды. Руки от волнения так тряслись, что не мог из графина в стакан налить.
Кто-то в приемной комиссии попросил: «А вы можете что-нибудь спеть?» Естественно, песню я заранее подготовил. Отец пробовал помочь мне подыграть на баяне, но, послушав, как я пою, отложил инструмент в сторону и сказал: «Нет, сынок, это не твое». Но на экзамене я храбро запел «Катюшу». И пел, между прочим, первый раз в жизни, да еще и пор под аккомпанемент рояля. Наверное, наблюдать за этим со стороны было очень смешно. Я так наклонился вперед, чтобы попасть в ноты, что, казалось, залез прямо с головой под крышку рояля.
— Но комиссии понравилось, как я понимаю...
— Не знаю, что там с комиссией происходило, я видел одного Игоря Петровича Владимирова. Я впервые оказался в этом потрясающем танцевальном классе с высокой белой лепниной, с огромными окнами. Стоит белый рояль, сидят уважаемые люди, среди которых возвышается Игорь Петрович и сияет, как солнце. Представляете степень моего волнения? Игорь Петрович сразу же меня из толпы абитуриентов выделил, подошел и сказал: «Нам такие люди нужны». Его интерес я еще почувствовал при чтении Маяковского. Видел, как он смотрел на меня, по выражению его восторженного лица прочитал свою судьбу...
Игорь Петрович воспитал огромное количество замечательных артистов. С его Театром Ленсовета ассоциируют имена Алисы Фрейндлих, Сергея Мигицко, Ларисы Луппиан, Михаила Боярского и многих других.
Я поступил в ЛГИТМиК, и это был невероятный праздник!
— Кто был вашими однокурсниками?
— Света Письмиченко, она играла водителя трамвая, подругу героя Сергея Бодрова-младшего в культовом фильме «Брат». Жора Траугот, его отец и дядя — знаменитые художники Трауготы. Жора потрясающий был парень, мы вместе потом играли на сцене Театра Ленсовета.
— Но, как я понимаю, вам не удалось доучиться на первом курсе?
— У Игоря Владимирова я отучился всего год. Окончил первый курс очень хорошо, у меня все получалось. Я был его любимчиком.
По задумке Владимирова, я должен был уже со второго курса играть на сцене Театра Ленсовета. Казалось, вся жизнь впереди уже расписана. Но... судьба внезапно сделала крутой разворот. Меня призвали в армию.
Игорь Петрович лично ездил в военкомат, чтобы отбить меня от службы. Там познакомился с военкомом, вызвал меня в кабинет, вручил письмо от Театра Ленсовета: «Все будет хорошо. Тебя ждут в военкомате». Я приехал, отдал это письмо полковнику. Тот пожал мне руку и сказал: «Раз такие люди нужны советскому театру, оставайся пока, учись. Приду в театр, буду смотреть на тебя на сцене, получать удовольствие». Но в военкомат неожиданно заявилась городская проверка. И я загремел в Туркестанский военный округ.
Нас, студентов-первокурсников, 120 человек в поезде ехало, большинство гуманитарии. Контраст между прежней жизнью в институте и учебкой в Теджене был страшным. Непередаваемое ощущение, когда ты после белого рояля в танцевальном зале, педагога, который говорит: «Мальчики, помните, что вы гусары!», вдруг оказываешься в учебке, где было 10 процентов «допустимой» смертности. Песок, жара, отсутствие воды, муштра... А потом был Афганистан. Когда там оказался, уже шли настоящие бои. Я не люблю об этом вспоминать, одно скажу: стрелять мне приходилось...
— Кошмар!
— Ну, кошмар не кошмар, мы дети детей войны. Были какие-то недоборы в армии, поэтому забирали из институтов. Все в жизни не просто так. В результате каких-то событий, которые происходят в нашей жизни, мы получаем жизненный опыт. Видимо, мне нужен был именно этот...
— Когда вы вернулись, вы попали опять на первый курс?
— Нет, я должен был вернуться на второй. Попадал к Владимиру Викторовичу Петрову, потрясающему педагогу, но у меня были сомнения, к кому идти. Я не знал, что потом все мои однокурсники, в том числе и Жора Траугот, вернутся именно к Петрову, так как я чуть раньше пришел.
Однажды на Моховой встретил своего приятеля. Как сейчас помню, это был какой-то праздник, я еще форму не снял. И он меня отговорил: «Ты что! Надо идти к Додину. Он впервые самостоятельно набирает курс. Это будет невероятно!»
И я пошел показываться на курс ко Льву Абрамовичу Додину. Опять все заново: читать, танцевать, петь. Подготовил какой-то материал, но уже серьезный, не как тогда, после школы. Я станцевал «Барыню», прочитал отрывок из Анри Барбюса. Вдруг почувствовал, как соскучился по институту. И мне польстило, что Додин одного меня взял из всех, с кем я пришел к нему на показ.
Столько, сколько дал мне Додин, не дал никто. Мне по сей день это помогает. Лев Абрамович — мой большой учитель. Больше, чем он, никто разоблачить не может. Он настоящий камертон. И если в какие-то моменты верил в меня, это давало мне основание верить в себя тоже. Он был скуп на похвалу, мог сказать, например, так: «Понимаю Сидихина... понимаю...» И когда ты слышишь эти слова, влетаешь на Моховую самым счастливым человеком.
Лев Абрамович нам, своим ученикам, посвящал очень много времени. А сколько невероятной энергии он в нас вкладывал! Это великий, талантливейший человек.
— А какой Додин поставил на вашем курсе дипломный спектакль?
— Это был трифоновский «Старик». Потрясающая, конечно, работа была над «Стариком», невероятно интересная. Два года репетировали. Мы даже ездили на Дон, жили в палатке, собирали фольклор, читали письма. Я ездил по Ростову, беседовал с историками, которые мне доставали документы, нигде и никогда не публиковавшиеся, даже письма Ленина.
Это был чудесный спектакль, который Лев Абрамович нам, своим ученикам, подарил. Он с нами жил на Дону, мы все вместе путешествовали из станицы в станицу, слушали казачий хор, сами разучивали эти песни, проникались духом. Это был путь познания, полного проникновения в материал.
— Вам ЛГИТМиК подарил еще и другую судьбоносную встречу — с женой.
— И это тоже его величество случай! Да, встретились, познакомились, стали общаться — и пошло-поехало. Таня училась на параллельном курсе, на факультете артистов кукольного театра. Наша аудитория находилась над Таниной.
Однажды наша общая подруга привела меня с однокурсниками на съемную квартиру Тани. Подруга заснула, меня положили на раскладушку, а Таня села рядом у зеркала и стала плести косички, чтобы утром у нее была бы пышная прическа. Вдруг она повернула ко мне голову и потребовала: «Ну давай, рассказывай!» — «Что?» — «Сказку на ночь!» И я послушно стал что-то рассказывать. Потом она укрыла мне пледом ноги, подумала, видно, что мне холодно. А мне стало так на душе тепло...
На следующий день я переехал к Тане с дипломатом, в котором лежала подушка. И мы стали вместе жить. Все очень просто... Так в жизни бывает. Я сразу почувствовал, что это мой человек, с которым не хочу расставаться. Я не делал предложения, у нас не было помолвки. Встретились, как пишут в книгах, две половинки — и все!
Помню, в это время приехала в Ленинград бабушка. Она тяжело болела, ей хотелось как можно быстрее пристроить своего внука, передать в надежные руки. Я обещал ей привезти свою девушку и познакомить. Открыла нам дверь бабушка, с порога, буквально за долю секунды оценив Татьяну, протянула к ней руки и сказала: «Ну здравствуй, внученька!» И все. Я понял, что мне уже деваться некуда. Обратной дороги нет...
Мне было 24 года, когда мы поженились с Таней. Мы были еще студентами. На последнем курсе родилась Полина. Памперсов тогда не было. Дома меня ждала гора подгузников. Стирать пеленки — это была моя святая обязанность. Мы занимались у Додина допоздна, иногда приходил после занятий в два часа ночи. Стиральной машины не было, и, каким бы я ни был уставшим, стирал в ванной пеленки, стирая до крови костяшки пальцев. Приходилось помогать Тане, потому что ей тоже было непросто. Детскую коляску, помню, мы взяли напрокат.
Жили трудно, стипендии не хватало. Я пробовал в свободное от учебы время убирать метро, через три месяца понял, что это не мое. Занимался, признаюсь, даже валютными операциями. Нужны были деньги на лечение маленькой Полины.
— А где вы жили?
— Родители нам выделили 11 квадратных метров в квартире. Таня отправила меня подать документы на получение жилья. Мы встали на очередь буквально за день до Нового года. И случилось так, что мне, как льготнику, как афганцу, через год дали трехкомнатную квартиру. Кстати, это был последний кооператив на дотации администрации.
— После института вы, конечно, пошли в театр к Додину?
— Нет, я решил не идти к нему в Театр Европы. Мне хотелось самостоятельности. Я понимал, что так и буду вечным его учеником. Захотелось самому лететь...
Я был настолько додинский, что мне было необходимо расширить эти рамки. С удовольствием ходил в Театр Ленсовета смотреть, как в спектакле «Игроки» работают молодые ребята — Володя Матвеев, Олег Леваков. Я им завидовал. Понимал, что такой свободы у Додина я не обрету. А потом, Ленсовета — это был театр моего первого педагога Игоря Владимирова...
Я пошел к Игорю Петровичу, решив, что надо делать иногда какие-то радикальные перемены в жизни, чтобы было интересно и весело.
Он меня не звал, но тут же вспомнил, конечно. Я пришел на показ, мне помогала Инночка Волгина, за что ей спасибо огромное. Мы показали отрывок, Игорь Петрович посмотрел на наши удачные, но для другой школы потуги и сказал: «Ну, я тебя, конечно, возьму, хотя отрывок у вас неудачный».
Самое смешное, что этот отрывок нам ставил Лев Абрамович. Он поставил гениально, виртуозно, и это был самый смешной отрывок на экзамене. Когда мы с Инной играли отрывок из «Канунов» Белова, все, кто был на экзамене, просто умирали со смеху. А когда мы показали его Игорю Петровичу, он чуть не заснул. И потом сказал, что отрывок так себе.
— Представляете, какое было соперничество у этих великих режиссеров!
— Поэтому Игорь Петрович меня нигде особо и не видел. Знал только раньше, когда я студентом у него был. Мы поехали на гастроли в Одессу, Николаев, и там он меня увидел в рекламе первой картины «За последней чертой». Он меня представил таким Шварценеггером, который ходит, поигрывая бицепсами, и бьет всем физиономии...
А тут в Театр Ленсовета приехал новый режиссер Михаил Веснин, он пригласил меня в комедию Алехандро Касоны «Дикарь». Мой герой, «дикарь», воспитывался вдали от соблазнов города и никогда не общался с женщинами. Аня Алексахина играла учительницу. В то время был в театре кризис. Тогда очень мало ходило публики, но вдруг на этот спектакль стали регулярно собираться залы.
Получилась очень хорошая история, которая привлекла зрителей. И это была маленькая победа. Мой папа ходил на этот спектакль раз семь и каждый раз плакал — так ему нравилось, как я играю. Он гордился мною. Я рад, что доставил отцу такое удовольствие...
На самом деле, когда я появился в Театре Ленсовета, понял, что может быть не только то существование на сцене, которое предлагает Лев Абрамович. Конечно, это основа основ, но есть еще легкая игра, где актеры не испытывают глубоких погружений, примерок чужой судьбы на себя, а включают какую-то интуицию. Я с удовольствием смотрел за кулисами спектакль «Игроки» и понимал, насколько я тяжелее этих ребят.
Вообще, в Театре Ленсовета много хорошего было. До армии я смотрел все спектакли с Алисой Бруновной Фрейндлих, с Михаилом Сергеевичем Боярским. Потрясающие спектакли — «Укрощение строптивой», «Люди и страсти», «Нечаянный свидетель». И тут случилось чудо — я в этом театре, я учусь, глядя на игру таких актеров!
— Актеры всегда получали мало, а у вас семья, маленький ребенок. Вы обмолвились где-то, что у вас был сервис по ремонту машин.
— Еще когда я окончил институт, поехал к любимой теще в Чимкент. Мы с Таней все деньги, что нам на свадьбу подарили, вложили в машину. Я купил самую дешевую, которую только можно было найти на чимкентском рынке. Старушку «жигули» у турок-месхетинцев. И на этой развалюхе отправился домой в Питер. По дороге у меня отвалился мотор, я ехал через Иргиз, через Долину смерти, через всю страну, через Москву, у меня даже прав не было! Четыре дня длилось мое путешествие.
— Четыре дня без прав, и вас ни разу не остановили?
— Нет. Видимо, такую страшную машину никто останавливать не хотел. И дальше с машинами все и закрутилось. А у меня навыки хорошие, я могу и заварить, и красить, и рихтовать, и двигатель починить... Как-то надо было зарабатывать. Пока свою машину чинил, появилась куча клиентов, которым надо было помочь. В то время очень неплохой был бизнес. Допустим, при ударе повреждено крыло. Сейчас его меняют, а раньше приводили в порядок: рихтовали, шпатлевали и красили.
Я работал в театре, параллельно ремонтировал автомобили. У меня был свой сервис, потому что в театре платили очень мало.
— Евгений Владимирович, кто вас первый раз пригласил в кино?
— Первый режиссер, который меня угадал, — Николай Пантелеевич Стамбула. Это произошло совершенно случайно. Приехала ассистент по актерам из Москвы, собрала фотографии актеров, взяла и две мои фотки. Режиссер Стамбула приступил к съемкам фильма «За последней чертой» по сценарию Эдуарда Володарского. Просматривая фото претендентов на главную роль боксера Виктора Дремова, он ткнул пальцем в мою фотографию: «Вот этого можно пригласить». И меня позвали на пробы на «Мосфильм». Пробовали, пробовали и распробовали. Вопреки худсоветам и прочим советам, режиссер утвердил меня на главную роль. Как-то так звезды выстроились...
Николай Пантелеевич утвердил меня, утвердило объединение «Круг». Для меня Стамбула — отец родной, я ему так благодарен за эту роль! Он меня повез в «Белые столбы», показал «Город женщин» Феллини. Долго рассказывал, какие краски собирается использовать в фильме, и многое другое. Это был очень творческий подход, мне просто повезло. Я встречал столько потрясающих, талантливых людей, которые передавали что-то, делились опытом, наставляли.
— А о чем был фильм?
— Хотя фильм рассказывал о судьбе бывшего боксера, избившего сына министра и попавшего в тюрьму, о его противостоянии с криминальным авторитетом, но на самом деле он был о любви. Сам Володарский сказал о своем сценарии так: «Это «Калина красная» конца 80-х годов». В этом фильме время очень хорошо отразилось. Моим партнером был певец Игорь Тальков. Он потрясающе играл. Игорь погиб ровно через год после съемки эпизода убийства его героя. Такое роковое совпадение... В фильме звучала песня Талькова «Летний дождь», ставшая очень известной.
У нас вообще был замечательный актерский состав: Игорь Миркурбанов, Володя Нисков, Татьяна Лютаева. И Николай Пантелеевич был просто невероятный. Мир кино был совсем другим, это был не театр, здесь совершенно иные мерки. И для меня открылась какая-то новая жизнь...
— Она вам больше понравилась, чем театр?
— По-разному. То, что мне нравится в театре, есть только в театре. А кино дает некоторые другие возможности для актера. Я считаю, те, кто уходит полностью во что-то одно, ограничивают себя. И там и там идет какой-то рост, если человек действительно к этому способен.
Для меня важно, что движет моим героем, кого он любит или не любит. Почувствовать, что он чувствует. В кино ты сделал это и забыл, а в театре каждый раз надо заново переживать пережитую историю. Это и есть профессионализм, на мой взгляд...
— До сих пор помню невероятно красивый фильм «Прорва» Ивана Дыховичного, где вы сыграли брутального носильщика Гошу...
— После фильма «За последней чертой» меня стали приглашать в кино. Практически это была третья картина. Как-то я сидел в буфете на «Мосфильме», вдруг ко мне подошел Ваня Дыховичный. Известный актер Таганки, друг Высоцкого, пробовал себя в режиссуре. Он сказал: «Слушай, у меня для тебя есть роль, очень хорошая, важная». А я в это время жую капусту... Мне стало так неловко!
Фильм «Прорва» снимался в 1992-м. Очень стильная картина о сталинском времени, эпохе террора 30-х годов. Тут есть все: и трагедия, и детектив, и мелодрама. Главную женскую роль сыграла немецкая актриса Уте Лемпер. Ее героиня — бывшая дворянка, ставшая женой сотрудника НКВД. А я играл ее любовника, брутального носильщика Гошу. В фильме были заняты очень сильные актеры — Сергей Маковецкий, Александр Балуев... Помню, Леша Кортнев уже в конце фильма подошел и сказал: «Слушай, мы думали, роль Гоши эпизодическая, а она стала одной из главных». Автор сценария рассказывала мне, каким должен быть мой Гоша, говорила: «Он — копия моего мужа». Потом я увидел ее мужа и понял, что у меня с ним ничего общего и близко нет.
— А о какой картине вы могли бы сказать, что после ее выхода на экраны стали знаменитым?
— Я думаю, что это в большей степени «Русский транзит», конечно. Интересно, что после «Русского транзита» к отцу на заводе подходили коллеги и хвалили меня: «Твой сын молодец!»
«Русский транзит» — это очень атмосферный по своей безысходности остросюжетный мини-сериал. Я играл доведенного до отчаяния беспределом девяностых человека.
Время, когда шли съемки, было тяжелое. Все менялось, в том числе и кино. Появились фильмы, которые специально снимались для ТВ. В то время не было такого разнообразия сериалов, еще снимали в аналоговом варианте, не в «цифре», ставили свет особым образом. Это был новый опыт, через который мне тоже пришлось пройти.
Моей партнершей в «Русском транзите» была очаровательная актриса Анна Самохина. Мы замечательно ладили на съемочной площадке, у меня остались приятные воспоминания от общения, от того, что мы делали...
Мой герой — харизматичный парень, в прошлом опальный чемпион по карате, в свое время служивший в Афганистане, а теперь работавший вышибалой в кабаке. Так получилось, что за ним начинают охотиться милиция и питерские бандиты. А тут еще он оказывается запутан в деле «русского транзита» — теневых поставках героина в страну. Шансов выжить у него нет. Но в самую трудную минуту ему на помощь приходят друзья, а главное, он встречает прекрасную девушку Сашу...
— Удивительно, что в 90-е годы все жаловались, что кино никто не снимает, а у вас по две, по три картины в год выходило.
— Даже больше. Так было, да, действительно. А все-таки народную известность мне больше принесли «Бандитский Петербург», «Русский транзит», потому что это были сериалы, они в каждый дом вошли.
— Анна Самохина открыла свой ресторан. А вы бизнесом заниматься не пытались?
— Я немножко общался с ребятами-афганцами у нас в районе, были какие-то предложения по инвестициям, пробовал что-то. Все тогда что-то пытались делать, если вдруг появлялись какие-то деньги. Было очень тяжело, в стране инфляция и безденежье. Хотелось хоть как-то сохранить деньги, вложить их куда-то. Были всякие МММ и все прочее, но я на это не шел, искал какие-то более простые, доступные пути. Я бы сказал, легальные...
— Скажите, афганское братство, получается, существовало. Вы общались, встречались, переписывались.
— Так получилось, что часть моих сослуживцев оказалась на Украине, часть — в Краснодарском крае, с кем-то я поддерживал общение, кто-то уже покинул нас навсегда. Поначалу 2 августа, в день ВДВ, я ходил с афганцами по Невскому проспекту. Потом со временем все это ушло...
Когда мы, студенты-первокурсники, уходили в армию, договорились после возвращения встретиться 1 августа у метро «Приморская» в пять часов. Отслужив, встретились, среди своих было много незнакомых людей, пришли контуженые, раненые, некоторые не пришли, потому что уже никуда не придут. Мы встретились, и как-то это не вызвало энтузиазма. Просто получилась очередная афганская тусовка. А потом я вернулся в театральный институт, о чем мечтал все два года службы. В свой родной дом, из которого меня забрали несправедливо. И армия осталась в прошлом...
— Я где-то прочитала, вы мечтали о сыне, а рождались девочки, три дочери.
— Когда появилась Полина, я о сыне уже перестал мечтать. И если хотел дальше детей, то только девочек. Дочки рождались через девять лет. И каждый раз это было уникальное событие в жизни. Их появление на свет — это счастье. Да, было трудно, тяжело материально, дочки болели. Но когда сейчас ты их видишь, глаза иногда слезятся от счастья, что мы рядом, что мы вместе и все хорошо.
У меня нет секрета нашего счастливого брака с Таней. Иногда мы с женой ругаемся, бывает, спорим о чем-то, но все это пустяки. Главное, я знаю, что я ее люблю. А она меня...
Для меня самое большое счастье — возвращаться домой. Сидеть за общим столом и получать удовольствие от общения с родными. Я никогда не воспитывал дочек, наоборот, все они меня до сих пор воспитывают. А я всегда пытался понять, услышать их. Они на меня влияют, именно они помогают мне разобраться в жизни...
— У них у всех и имена красивые — Полина, Аглая и Анфиса...
— С именем Полина у нас случился спор. Я хотел назвать старшую дочку Анастасией, в честь бабушки, но мое предложение не прошло. Искали редкое имя. Причем мой отец подсоединился к этому спору, это он предложил малышку Полиной назвать. Имена у дочек не только красивые, но и редкие. Во всяком случае, так мы думали. Но вот интересный парадокс. Стоило назвать вторую дочь Аглаей, как на детской площадке полно Аглай стало. С Анфисой — та же история, честное слово. И Полин именно ее возраста очень много. У нее на курсе из 20 человек было пять Полин!
— А Полина пошла прямо по вашим стопам?
— Нет, она пошла по своим стопам. Это ее стопы, это ей так было предначертано судьбой, просто иначе и быть не могло. Она не горела желанием стать актрисой, хотя ездила со мной с детства на съемки и за кулисами столько вертелась, сколько, наверное, никто не вертелся. Все новогодние праздники в Театре Ленсовета прошли с ее участием. Все дети артистов театра участвовали в этих праздниках, Лиза и Сережа Боярские, естественно, тоже. Но я ни разу не слышал, чтобы Полина сказала: «Папа, я буду актрисой, пойду в театральный». Более того, мы с Таней подталкивали ее к этому. Я видел — она девочка талантливая, двигается хорошо, поет классно, в ней столько энергии, темперамента, обаяния. Она собиралась поступать в университет, но все же пошла в театральный с нашей подачи. И это ее, слава богу, зацепило. По-другому и быть не могло.
— Вы где-то сказали, что, когда стирали ее пеленки, знали, что Полина будет актрисой. Какая-то интуиция у вас срабатывала, да?
— Наверное. Но, может быть, это так, ради красного словца было сказано. На самом деле с детства — а у нас много фотографий, видео — она действительно все внимание забирала на себя, от нее глаз нельзя было оторвать. Как-то Николай Пантелеевич Стамбула приехал в Питер. Мы сидели с ним у меня, общались, он без конца смотрел на вертящуюся Полину и вдруг сказал: «Вот же, посмотри, какая она живая! Настоящая актриса». А она, как все дети, просто кривлялась. Но Николай Пантелеевич заметил, прямо почувствовал в ней задатки актерские. Я помню, мне было приятно слышать его мнение. А я это чувствовал с самого начала.
Помню, как я впервые увидел Полину на сцене в мастерской Григория Козлова. Он поставил на втором курсе «Яму» Куприна, Полина играла Женьку. Я был поражен. Вечером, когда она приехала домой, долго ходил вокруг нее кругами и не знал, как сказать, что увидел личность на сцене. Хвалить или молчать? Как выразить словами мое потрясение? Это же очень большая редкость. Такое же потрясение я испытал, когда маленькая Анфиса в пять лет спела песню Полины Гагариной, спела так чисто и так здорово, что я просто обалдел. Вот девочки меня потрясают, радуют — это и есть счастье.
— А младшие девочки еще учатся в школе?
— В десятом классе учится младшая, а средняя, Аглая, окончила институт, но ее интересуют совершенно другие дела. Она устраивает очень интересные форумы, и даже по криптовалюте. Увлекалась баскетболом, у нее были серьезные достижения. Она большая умничка. По моей просьбе поступила в Праге в университет на два факультета, сдала на языке на бюджет, но, проучившись полгода, сказала: «Пап, тут делать нечего, это деревня, никакой перспективы нет. Я русская девочка и хочу жить в Питере или Москве». И я не стал спорить: «Доченька, конечно! Но я хочу, чтобы ты все-таки что-то окончила». И она поступила здесь в Институт кино и телевидения на улице Правды и сейчас его оканчивает.
— Вас в Москву когда-нибудь приглашали переехать в какой-то театр?
— В театр не приглашали. Да я бы приезжал на спектакль и уезжал бы обратно. Я бы не смог жить в Москве, жил бы в Питере. Я здесь дома, мне гораздо приятнее здесь находиться. Люблю Москву, вот только что прилетел оттуда, завтра опять улетаю обратно на два дня. Я люблю туда приезжать, работать. Могу там на пару дней задержаться ради работы. А так — всегда уеду домой.
— А БДТ — это тоже интересный опыт?
— В БДТ я работал пять лет. Темур Чхеидзе, тогдашний художественный руководитель театра, позвал меня на конкретный спектакль. Он хотел ставить «Бесприданницу» и пригласил меня на роль Паратова. Однажды звонит: «Слушай, у меня роль Макдуфа есть, прошу тебя помочь в Шекспире в «Макбете». И я с удовольствием пришел в этот театр. Обосновался в замечательной гримерке, в которой своды расписаны автографами. Это в свое время Сергей Юрский придумал. Я сидел рядом с Сашей Романцовым, замечательным артистом.
Мы начали репетировать «Бесприданницу», а после месяца репетиции немножко тормознулись и решили отложить. Но так к этой постановке, к сожалению, и не вернулись.
— А где вы сейчас снимаетесь? Вы часто летаете в Москву — значит, над какой-то ролью работаете?
— Там у меня обязательства по предыдущей картине. Надо просто снять, озвучить. И надо сняться еще у Димы Астрахана, он предложил мне в своем фильме очень хорошую роль. Мы уже снимали вместе картину, и он меня поразил тем, что на сто процентов отдается своей работе, с ним очень интересно.
Картина пока называется «Все будет хорошо 2», но как она будет в итоге называться, не знаю. Там потрясающая роль, очень интересная.
— Вас по-прежнему на роль брутальных мужчин приглашают, военных?
— Нет, почему, разные бывают предложения. Слава богу, и диаметрально противоположные тоже бывают.
Если мне не нравится сценарий, я всегда отказываюсь. Но чаще соглашаюсь, потому что не знаешь, что в итоге получится. Все равно сценарий — это повод для того, чтобы сошлись талантливые люди и что-то свое в фильме проявили.
— Вы когда-нибудь снимались с дочками?
— С Глашей снимался в «Бандитском Петербурге». Я не помню, какая это была часть, но она заканчивалась на ее обалденнейшей улыбке. Там была ситуация, когда мы в машине сидим с Таней Колгановой, а Глаша в ней спряталась. В конце она вылезает и лучезарно улыбается, застав нас врасплох. Вот на этом заканчивалась картина.
А с Полиной мы много где снимались. Этот вариант отца и дочери пробовали не раз. На самом деле я не очень, честно говоря, люблю сниматься с дочерью, потому что это все-таки близкий человек, ты о нем столько знаешь, и что-то играть — это сложно. Мне гораздо приятнее смотреть на нее, сидя в зрительном зале. А особенно приятно слышать похвалу от коллег. Как-то Полина снялась в сериале с Алексеем Гуськовым. И он написал мне замечательную эсэмэску, которую начал словами: «Я тоже отец, как и вы. Мы незнакомы, но знаю, что вам будет очень приятно услышать о Полине, я хочу вам написать...» А дальше он написал вещи, которые мне было безумно приятно читать, огромное спасибо ему за это! Я не помню буквально, но это были слова благодарности за то, что есть такой замечательный человек и такая талантливая девочка по имени Полина.
— Приятно, что у вас такая семья дружная, в актерской среде это редко бывает. И вы уже, наверное, дедушка, правильно?
— Да. У Полины родилась дочка Стеша. Опять девочка. Опять радость в нашем доме. И опять редкое, надеюсь, имя...
— Ваша жена в одной передаче сказала о вас так: «Он мечтатель! Он не обыватель точно!»
— Наверное, она права. Помните, я рассказывал, что в детстве у меня была мечта стать моряком? Она в какой-то мере осуществилась. Я уже много лет хожу под парусом по Балтике. Обожаю море. Если бы я не стал актером, стал бы моряком. Потрясающий архипелаг вокруг Стокгольма. Я такой красоты и представить себе не мог...
Я часто думаю, что то, чем занимаюсь, не моя профессия. Больше того, меня не оскорбит, если кто-то скажет: «Женя, ты бездарь!» Я сам себя давно пытаюсь разоблачить. До сих пор сам себе доказываю, что что-то могу. И когда получается, хожу такой счастливый! Многие крутят у виска: «Что он пытается доказать? Все уже давно доказано. Столько лет в профессии». Я помню все удачи, когда что-то удавалось создать на сцене или в кино. Потому что за этим стоит труд души...
И до сих пор с большим волнением выхожу на сцену, мне это дается нелегко. Очень часто вижу один и тот же сон: я выхожу на сцену и... забываю текст. Я стараюсь быстрее проснуться, чтобы избавиться от этого кошмара.
Мне повезло. Я учился у очень хороших учителей. Сотрудничество с режиссерами — это не только отрезок времени, но и взаимное доверие, обмен энергиями. Я счастлив, что все это стало моей биографией...
Подпишись на наш канал в Telegram