О том, кто настоящий автор знаменитой версии Аve Maria, а также музыки к песне «Город», исполняемой Борисом Гребенщиковым*, я и не догадывалась. До тех пор пока из Израиля не позвонил исследователь Зеэв Гейзель. Он выяснил, что мелодию «Канцона и танец», ставшую потом «Городом», написал вовсе не итальянский средневековый композитор Франческо да Милано. Впрочем, как и Аve Maria — не Джулио Каччини. А мой отец — Владимир Вавилов!
...Первое воспоминание об отце очень яркое. Мне лет пять. Ночь. Во всех комнатах тишина, соседи спят. Я бреду по коридору нашей огромной коммунальной квартиры на узкую полоску света — в кухню. Оттуда доносятся отголоски музыки. Это папа, сидя в полосатой пижаме на табуретке, разучивает очередной концертный номер. Я тихонько подхожу, устраиваюсь рядом и слушаю...
Папа практически всю жизнь не выпускал из рук свою семиструнную гитару. Сначала он занимался в музыкальной студии Дворца пионеров имени Жданова, потом без какой-либо протекции сам поступил в вечернюю музыкальную школу имени Римского-Корсакова. Не знаю, когда только отец успевал еще и механиком на заводе работать, ведь надо было кормить семью.
Инструменты его я хорошо помню — одна из гитар была очень необычной, с двумя грифами. На пожелтевших фото папа с ней запечатлен. Сидит на старинном диване с валиками по бокам и самозабвенно что-то наигрывает. Увы, не знаю, в чьих руках сейчас та гитара, жива ли...
Наша коммунальная квартира располагалась по адресу Большая Московская, дом 9. Там родители и познакомились. Предыстория их встречи довольно занятная. Мамина мама, Марианна Наполеоновна Нагель, полька по происхождению, до революции служила в этом самом доме у княгини Клакотцкой (тогда в польские дома горничных старались брать из соотечественниц). В шикарной квартире было двенадцать комнат. После революции князья стали отъезжать в Европу, а бабушка осталась и жила в опустевшей господской квартире, пока не началось уплотнение. Ей оставили одну комнату — зато тридцатиметровую. Родившейся в этой коммуналке маме тоже дали польское имя — Янина.
В одну из комнат переселили Вавиловых. Моя другая будущая бабушка, Надежда, воспитывала двоих сыновей: папу и его брата Леню. Муж, Федор Яковлевич, чинил на дому обувь. О других талантах дедушки скажу отдельно. Он великолепно свистел. Когда прибивал подошвы, такие трели выводил, все заслушивались. А бабушка Надя неплохо пела народные песни. Так что свою музыкальность папа унаследовал от них.
Обе семьи жили в одном отсеке большой коммуналки. Сначала Володя и Янина просто дружили, потом детская дружба переросла в любовь. Сыграли свадьбу, и в 1946 году на свет появилась я. Росла типичным коммунальным ребенком: путешествовала из комнаты одних бабушки и дедушки к другим. Когда собиралась в первый класс, родители развелись, но я этого даже не заметила. Жить-то мы продолжали все вместе, и какое-то время для меня все оставалось по-прежнему. Это уже потом мама вышла замуж, а папа купил кооперативную квартиру, в которой сейчас живу я.
Хорошо помню концерты, на которые он меня водил. Свои номера папа исполнял в паре с Львом Андроновым, дядей Левой, который играл на шестиструнке. Вместе у них получалось очень зажигательно: публика иной раз аплодировала стоя. Сидя в первом ряду, я страшно гордилась, что мой отец такой талантливый артист.
Весь парадокс их позднейшего взлета в том, что «шестиструнники» (игравшие на испанской гитаре) и «семиструнники» (русская гитара), всегда соперничали. А папа и дядя Лева объединили эти два инструмента. Андронов, который состоял в Ленконцерте, однажды попал на выступление Владимира Вавилова, тогда еще ученика вечерней школы. Дяде Леве понравилось, как папа «звучит», они познакомились. Постепенно начал складываться дуэт, который в 1957 году произвел фурор на Международном конкурсе гитаристов. Конкурс проходил в Москве под эгидой VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Папа с дядей Левой заняли второе место и получили серебряную медаль.
Отдельная история — как они туда попали. Худсовет, отбиравший кандидатов на конкурс от Ленинграда, их дуэт не одобрил и денег на билеты до Москвы музыкантам не выделил. Собственных средств у папы с дядей Левой не было, тем не менее отступать от своего решения они не собирались. «А поехали в товарном вагоне!» — предложил папа.
Сказано — сделано. Взяв костюмы и гитары, отправились на станцию Сортировочная и прыгнули в первый же товарняк. О гостинице в столице и речи не шло, ночевали в сквере перед Большим театром на скамейках, положив под голову свертки с парадными пиджаками.
Рано утром они первыми предстали перед московской комиссией. И понравились Утесову, несмотря на то, что почти все конкурсанты были уже отобраны. Леонид Осипович принял участие в судьбе ленинградского дуэта: «Пусть ребята играют!» И папу с дядей Левой поставили в программу. Таких необычных аранжировок и профессионализма от неизвестных гитаристов не ожидал никто.
После триумфального возвращения из Москвы концертная география дуэта быстро расширилась, и папа с дядей Левой уже не расставались: их союз просуществовал с 1949 по 1962 год. Репетировали друзья то у нас, то у Андронова, тоже в коммунальной квартире. Исколесили с гастролями всю страну, давая в день по два-три концерта. Часто приходилось играть в неотапливаемых сельских клубах, да и гостиницы оставляли желать лучшего. Да, приходилось тяжело, зато были заработки. Я не в курсе, почему распался их дуэт с дядей Левой. Возможно, оба просто переросли этот союз.
Поскольку папа был человеком закрытым и редко делился своими эмоциями, не знаю также, как он пережил развод с мамой. Судя по тому, что долго не заводил дамы сердца, наверное, непросто. Разошлись они тихо, без скандалов. Второй раз мама вышла замуж за совершенно земного человека, работавшего водителем у какой-то шишки. Я жила с отчимом, но на выходные постоянно сбегала к папе. Сначала на кухню в родной коммуналке, потом в его квартиру на Витебском проспекте. Своему новому жилью отец радовался как ребенок. Ведь теперь он мог репетировать сколько угодно и никому не мешал.
На Витебский проспект он переехал, когда я уже поступила в ЛГИТМиК и училась на театроведа. После института папа устроил меня на работу в гримерный цех Театра имени Комиссаржевской: я неплохо рисовала. Потом перешла в Комитет по телевидению и радиовещанию. Там стало еще интереснее: репортажи, общение со знаменитостями — столько людей вокруг.
Всякий раз, когда приезжала к папе, он жарил мне своего фирменного цыпленка табака, а после обеда мы расходились по разным комнатам и «пиликали» каждый на своем инструменте: я — на пианино, он — на гитаре. Нам было очень хорошо вместе. У меня с гитарой не сложилось, хотя отец и учил. Пальцы оказались слабыми: зажимая аккорды, я все время резалась о струны.
Папу бытовые вопросы не сильно заботили, и если бы не его дама сердца Валентина Федоровна, которая считала, что у такого известного музыканта обязательно должны быть финская мебель и дорогие костюмы, сам бы он ничего не покупал и прекрасно без всего этого обходился. Вот ради того чтобы достать ноты или инструменты, расшибался в лепешку и тратил большие деньги. А ко всему остальному был равнодушен.
Он имел лишь две маленькие слабости: обожал вкусно поесть и ходить по грибы. Если выдавалось свободное от гастролей время, шел в лес, собирал грибочки и собственноручно их солил. Какие же они были вкусные! Когда в гости к отцу приезжали родители, мы на несколько голосов пели русские народные песни. Вернее, пели мы с бабушкой. Папа играл, а дед свистел... Вокруг отца всегда била ключом интересная жизнь, он знакомил меня с удивительными людьми: Борисом Штоколовым, который, заблистав на оперной сцене, сразу пригласил папу в аккомпаниаторы, Клавдией Шульженко. У нее в репертуаре было несколько песен на стихи Есенина, особенно проникновенно звучал «Клен ты мой опавший». Шульженко не признавала других гитаристов — аккомпанировать ей должен был только Вавилов. Я была еще подростком, когда он повел меня за кулисы: «Пойдем, увидишь великую певицу!»
Постучался в гримерную: «Клавдия Ивановна, это Володя. Можно познакомлю вас со своей дочкой?» Мы вошли. Шульженко сидела в кресле и гримировалась. Меня очень удивило, что эта яркая, красивая женщина, оказывается, носит парик. На самом деле знаменитая певица тогда была уже немолода, но на сцене всегда оставалась подтянутой, эдакой «дамой комильфо». Подумать про ее возраст никому и в голову не приходило! В гримерке я не могла оторвать взгляда от ее пальцев, на которых поблескивало всего одно скромное колечко. У Клавдии Ивановны были очень красивые руки, это я запомнила. Не зря же ее друг, известный поэт-песенник Василий Лебедев-Кумач, посвятил Шульженко романс, припев которого начинается со слов «Руки! Вы словно две большие птицы!»
Папа работал со многими популярными исполнителями романсов, но в какой-то момент, видимо, вырос и из этого, стал интересоваться другими инструментами и вскоре нашел себе более чем экзотическую «подругу» — лютню. Почему-то отдал предпочтение именно ей. Я стала замечать, что в доме появляются открытки с репродукциями картин, на которых изображены музыканты, играющие именно на лютнях, повсюду натыкалась на какие-то журнальные вырезки про этот инструмент. Наконец, всесторонне изучив вопрос, папа заказал в Москве у частного мастера лютню.
Как потом говорили специалисты, в первом папином инструменте все было сделано не так, но тем не менее эта самопальная лютня чудесно, сладко звучала глубоким и теплым звуком. И мой отец Владимир Вавилов был первым, кто занялся в России лютней, пусть и «неправильной». Первопроходцам всегда трудно: мало того что крайне сложно было найти умельца, который согласится изготовить инструмент, громадной проблемой оказалось отыскать старинные ноты со средневековой музыкой. Папа выуживал их у коллекционеров, часами просиживал в архивах Публичной библиотеки, приспосабливая и перекладывая на лютню все, что мог найти. «Соединял» ее с органом, валторной, клавесином. Но находил немного и постепенно начал сочинять сам. Впервые отец показал свою новую программу в 1968 году. Выступал с ней в Капелле, Малом и Большом залах Ленинградской филармонии. Успех был колоссальным, папу и его коллег провожали овациями. В таком варианте подобную музыку до папы никто не исполнял, и меломаны скупали билеты задолго до концертов. Под папину лютню танцевала прима Кировского театра — балерина Наталия Макарова. По тем временам это была просто бомба. Программа была хороша еще и тем, что ни один худсовет не мог придраться. Джаз ругали — буржуазная музыка, а папин инструмент как привяжешь к «загнивающему Западу»? Лютня — это эпоха Возрождения, Леонардо да Винчи, Рафаэль. К ним вроде идеологических претензий нет, так что программу чиновники одобрили.
Фирма «Мелодия» в 1971 году выпустила пластинку под названием «Лютневая музыка XVI — XVII веков». Первый тираж разошелся за пару недель. Через несколько лет решили напечатать второй — его тоже моментально смели с прилавков. Тогда никто не знал, что восемь из девяти мелодий на пластинке — папины, а не средневековых итальянских композиторов. Фамилия Вавилов упоминалась лишь в скромной аннотации.
И вот спустя много лет, уже после смерти папы, Зеэв Гейзель выяснил, что мелодии на пластинке написаны моим отцом (кроме «Зеленых рукавов»). Одна из них — та, что позже прозвучала в фильме «АССА» Сергея Соловьева, — «Под небом голубым». Поскольку «лютневая» пластинка была очень популярна, многие увозили ее с собой в эмиграцию. Скорее всего, и Алексей Хвостенко, считающийся автором хита под названием «Рай» про золотой город, услышал мелодию Вавилова за границей. Он уже жил тогда за рубежом и дружил с Анри Волохонским, написавшим на эту музыку свои знаменитые стихи. Борис Гребенщиков* немного изменил слова, изначально первая строчка звучала как «Над небом голубым» и посвящалась небесному граду Иерусалиму. Другая мелодия — папина версия Аve Маria, сегодня безумно популярная во всем мире, на пластинке была подписана «Неизвестный автор XVI в.». Позже ее стали приписывать флорентийскому композитору Джулио Каччини. Это тоже выяснил Гейзель, побеседовав с папиными коллегами и попросив специалистов по средневековой музыке дать свое заключение. Те подтвердили, что в эпоху Возрождения так музыку не писали и не могли сделать таких аранжировок. Вещь сочинена явно в XX веке.
Почему отец так поступил? Зачем спрятался за чужой фамилией? Теперь можно только гадать. Папа не отличался тщеславием и в вопросе авторских прав был не от мира сего. Для него главное, чтобы песня звучала, — остальное неважно. Помню, мы еще жили в коммуналке, однажды пришла папина дальняя родственница, какая-то троюродная тетка, певшая в заводском хоре.
— Как дела у вас в хоре?
— А как у вас в Ленконцерте?
— Да вот песню разучиваем...
И папа наиграл что-то на гитаре. Гостья подхватила, песня ей очень понравилась, поинтересовалась, кто автор. Папа покраснел, опустил глаза и выдавил:
— Автор неизвестен, она народная.
— Как неизвестен?! — возмутилась тетка. — Сюжет современный, не может эта песня быть народной.
Тогда отец признался:
— Да мое это! Только я никому не говорю.
Родственница выпросила песню для хора, название ее, к сожалению, не помню. А вот певице Тамаре Миансаровой он подарил настоящий хит — «Я иду с работы».
Возможно, папа не афишировал, что пишет музыку, поскольку не хотел проблем с коллегами: среди них существовала жесточайшая конкуренция и попробуй проникни в этот цех. Поэты-песенники и композиторы могли запросто устроить так, чтобы сочинения папы зарубили. Ведь он не был членом Союза композиторов и по тем временам не имел формального права исполнять свои сочинения на публике. Вот и не признавался. Но правда потихоньку всплывала, и в музыкальных сборниках мелькала фамилия Вавилов. Мне подарили ноты песни «Я назову тебя Зоренькой», где указано, что автор музыки — мой папа. В Интернете сейчас уже во многих источниках рядом с Аve Маria стоит двойная фамилия Каччини — Вавилов. Средневековый композитор Каччини действительно существовал, но ни в одном источнике, кроме папиной пластинки, подтверждения его авторства Аve Маria нет.
Очень жаль, что отец не дожил до момента, когда его фамилия появилась в титрах, и даже не увидел переиздание лютневой пластинки. Он умер в 1973 году, сгорев от рака. Его оперировали в Военно-медицинской академии. Выйдя из наркоза, папа как будто почувствовал себя лучше. Его дама сердца, навестив отца, сказала мне:
— Приходи завтра.
— А что принести?
— Володя очень хочет колбасы! Купи ему докторской и немного булки.
Я тогда жила с мамой на Гороховой — в трех минутах от больницы. И вот утром собираюсь в магазин, вдруг звонок: «Не надо никуда идти, папы больше нет». Ему было всего сорок семь лет...
Никогда в жизни не ревела так долго и так отчаянно. Даже сейчас только заслышу его мелодию, не могу сдержаться: гуляю ли в Павловске, где на парковых аллеях студенты играют Аve Маria, звучит ли папина мелодия с той знаменитой пластинки фоном в фильмах о городах, средневековых живописных полотнах, — всякий раз рыдаю. Папу хоронило много народу. Пришел его партнер дядя Лева, на поминках вдруг взял папину гитару и заиграл. По щекам катились слезы. Похоронен отец рядом со своими родителями — на городском кладбище в Павловске. Мы поставили ему строгий памятник из черного мрамора. На плите рядом с нотами выбита фраза из песни: «Я назову тебя Зоренькой». Папу я обычно навещаю два раза в год — на его и свой день рождения.
Если бы не болезнь, отец мог бы еще работать и работать, сделать много концертных программ. Благодаря ему средневековую музыку узнала широкая публика, а дожил бы до перестройки, возможно, получил бы и мировое признание. Ведь лютня — до сих пор раритетный, тонкий, волнующий инструмент. И играть на ней можно до глубокой старости.
Наверное, я не очень «правильная» дочь, не увековечила память Владимира Вавилова. Но даже если бы и предложили создать экспозицию в честь отца, мне нечем было бы ее заполнять. После смерти папы его дама сердца Валентина Федоровна пожелала забрать все инструменты, хоть я планировала подарить их музею музыки на Исаакиевской площади. У меня не осталось ни одной отцовской гитары, нет и его четырех лютен, из квартиры не вывезли только мое любимое пианино.
С тех пор прошло много лет, но я так и не знаю, в чьи руки попали папины инструменты. Говорят, вскоре они были проданы. Валентина Федоровна давно умерла, да и после папиной кончины мы с ней больше не общались. Ноты отца я тоже почти все раздала. Приходили его коллеги, ученики, просили ненадолго и не возвращали...
Хотя нет, кое-какое папино наследие я все же сберегла — у меня хранятся пластинки, а еще фотографии, на которых он, молодой и задорный, играет перед рукоплещущим залом. Когда меня не станет, пластинки так же трепетно будут беречь дочь и внук, который с малолетства любит музыку прадеда. «Ой, дедушка играет», — радуется он, услышав лютню. Больше, наверное, ничего не могу сделать. Я непробивная, не умею организовывать вечера памяти и фонды. Да разве в этом главное?
Благодаря исследованию Гейзеля про папу многие вспомнили. Вышла передача на канале «Культура», было опубликовано несколько статей. Люди где-то находили мой адрес и писали, как любят музыку отца, кто-то из них бывал на его концертах. Зато те, кто не раз переиздавал папины творения, на связь со мной так и не вышли. Однажды пожаловалась в Российское авторское общество, но там предложили самой отыскать воров и предоставить в РАО сведения. По закону все сделали лишь французы: получили мое разрешение на использование музыки Владимира Вавилова в картине о жизни художника Модильяни. Но меня мало волнует вся эта возня, честное слово! Наверное, я в чем-то не от мира сего, как и папа. Главное не авторские отчисления, а чтобы звучала его музыка. Как-то появилась некая прыткая дама, заочно пытавшаяся поссорить меня с Борисом Гребенщиковым*. Я отказалась от интервью, не хочу склок, тем более что мне очень нравится, как «Город» исполняет «Аквариум».
Когда мы беседовали с Зеэвом Гейзелем, он спросил:
— Что бы вы хотели сделать, чтобы увековечить память отца?
Я ответила:
— Пусть под его сочинениями хотя бы в скобках после итальянских фамилий будет написано Владимир Вавилов. Даже не через тире — в скобках!
Так в итоге и произошло. Папу помнят по его мелодиям, пусть даже и не называют фамилии. «Город» давно стал народным, Аve Maria вообще входит в золотой фонд оперной классики, ее пели и поют Ирина Архипова, Елена Образцова, Чечилия Бартоли, Андреа Бочелли. А значит, отец будет еще долго жить в каждом, кто исполняет его музыку.
Подпишись на наш канал в Telegram