Популярность, которая пришла после сериала про Мишку Япончика, таила в себе опасность. Я понимал, что рискую остаться актером одной роли. Поэтому отказался от всех интервью. Но не сделай я этого, не случилось бы роли Григория Мелехова в «Тихом Доне». Хотя на площадке ходила шутка: «Слышь, казачки, а кто Гришку играет?» — «А! Так Мишка!»
На театральную сцену я вышел в шесть лет. В роли коровки. Было это в Ашхабаде, где я родился и прожил первые десять лет. Там в Русском драматическом театре имени Пушкина служил актером мой отец. В спектакле «Чонкин» часть труппы изображала стадо, в котором талантливо паслись и актерские дети. Всегда радовался, видя знакомых в зале, и передавал им со сцены приветы: «О! Мама!» — и махал ладошкой. Меня, конечно, за это ругали, поэтому я подавал знаки втихаря, чем привлекал еще больше внимания.
Моя мама — кандидат медицинских наук, физиотерапевт. Но и ей в молодости не давали покоя творческие амбиции. С папой они познакомились в народном театре, где вместе играли в спектакле «Антигона». Мама даже ездила в Москву — поступать в театральный. Но как раз на монологе Антигоны ее остановили: «Деточка, вам дорога в травести, а вы лезете в героини!» В общем, «завернули». Мама психанула и решила сдавать экзамены в самый сложный институт — медицинский. Вернулась в Ашхабад и поступила.
Папа приехал в столицу Туркмении с берегов Каспийского моря — учиться на филолога. Параллельно играл в народном театре и подрабатывал электриком где придется. Спустя три года его пригласили в ашхабадский ТЮЗ, а затем в Русский драматический театр имени Пушкина. Так самоотверженно трудиться и творить, как он, мало кто способен. Отец открыл для меня мир искусства. И сейчас я с уверенностью могу сказать, что он мой первый и главный педагог по актерскому мастерству. По сей день частенько с ним советуюсь. Хотя кроме него никто не был против моего актерства. После роли коровки было очевидно, что дорога мне одна — на сцену. Еще в несмышленом возрасте засосала эта стихия, чувствовал: в театре я — дома. Оттого подсознательно всегда стремился создать свой театр-дом.
Приходя с папой на репетиции, я фактически жил в закулисье. Это была моя среда обитания. Уже никто не замечал, что во время действия младший Ткачук выходит на сцену. Потихонечку меня начали вводить в спектакли. Во все, как я планировал, увы, не успели — мы переехали в Сызрань.
Я жил театром, а главной страстью моего старшего брата Саши была музыка. Он учился в музыкальной школе по классу ударных инструментов, обалденно играл на барабанах и ксилофоне, занимал высокие места на конкурсах. Саша учился в колледже искусств, поступил в Екатеринбургский театральный институт на музкомедию. Хотя окончил, как это ни странно, отделение драмы. Сегодня он живет в Екатеринбурге, имея очень красивый тенор, работает в городской филармонии. В нашей жизни был эпизод, когда мы снимались вместе: играли братьев в фильме «Заберите своих мертвецов».
Но вернусь во времена детства. Сашка рос во дворе и успевал хулиганить. А я был маменькиным сыночком. Не то чтобы совсем не шкодил, но глядя, как мама ругает Сашу, шел на хитрости. Если мне доставалось от брата, тот знал: придет мама и ты, Саша, получишь! Ответочка-то прилетит, молчать не буду! Существует семейная реликвия — аудиокассета, на которой отражено, как было дело. Сашка записывал песню «Стюардесса по имени Жанна», подыгрывая себе на гитаре. На кассете слышно, как он пытается петь, а я всячески ему мешаю. Сашка долго терпел. Просил:
— Женечка, ну помолчи!
Под конец записи раздается его вопль:
— Заткнись, скотина маленькая!
Дальше слышится громкий стук. Точно уже не помню, по-моему, ко мне прилетела гитара. Следом раздался мой истошный визг и испуганный голос Саши:
— Ну Женечка, ну... Ну хочешь, я...
— Не хочу!
На самом деле я часто требовал у Саши выполнить какое-то мое условие в обмен на «не говори маме». Мало того что доводил брата, еще и шантажировал!
После переезда в Сызрань нам, повзрослевшим, стало не до ссор. Уехать из Ашхабада вынудили перемены, произошедшие в стране: развалился Советский Союз и русские в Туркмении почувствовали себя неуютно. Государство наших прав не ущемляло, тем более что паспорта у родителей были туркменские. Давление ощущалось со стороны местного населения.
Запомнилась такая история. Как и многие жильцы ашхабадских многоэтажек, мы разбили рядом с домом несанкционированный огород. Однажды спускаюсь с ведрами полить грядки и вижу туркменского пацана чуть постарше меня, который пытается своровать капусту.
— Что ты делаешь?! — возмутился я. — Это наши кочаны!
— Земля — моя, значит, и капуста — моя!
Мы чуть не подрались. Но тут то ли папа вышел, то ли я поднял крик: капуста наглецу не досталась.
Когда я ощущал, что ситуация выходит из-под контроля, старался придумать какую-нибудь нелепую выходку, которая переворачивала бы все с ног на голову и решала конфликт в мою пользу. Как-то поздним вечером попался на глаза лихой компании. Я носил длинные волосы, а местная мода девяностых диктовала бритые затылки. Боевым же искусствам предпочитал волейбол, но ввиду отсутствия мяча и возможности предложить игру на вопрос «Че патлатый такой?» ответил вялым обмороком. Парни в шоке: что делать? Пацан теряет сознание! Наверное, они решили, что я умер. Через секунду никого вокруг уже не было, я вскочил и дворами понесся к дому...
В другой раз крупный парниша принялся подначивать: «Давай подеремся! Кто круче? — Я начал громко сопеть и издавать зверское рычание. Решив, что перед ним чокнутый, соперник отступил: — Ладно-ладно! Все нормально».
В пионерском лагере в Фирюзе под Ашхабадом залез за яблоками на дачу, которую ребята из моего отряда называли президентской. Когда угодил в руки охраны, заявил, что срочно желаю видеть президента Туркменбаши:
— Зовите! Хочу с ним говорить!
— Дурак, что ли?! — удивились охранники и позвали пионервожатую, которая отвела меня в отряд.
Вообще, не поддаваясь агрессивной энергии, которую навязывает тебе человек, можно перевести ее в мирное русло. Противник попросту не знает, как себя вести, если реакция не соответствует его ожиданиям. Люди постоянно пытаются играть в подобные игры: кто кого подомнет, тот, получается, и прав. Поэтому нужно уметь ломать ситуацию.
Но в Ашхабаде стало слишком много агрессии, актерскими приемчиками ее было уже не переломить, и мы решили уехать. Долго не могли получить российское гражданство, папа по утрам отмечался в очереди.
И еще каждое лето он отправлялся на актерскую биржу в Москву, чтобы найти новое место жительства. Биржа эта существует по сей день. Туда приезжают режиссеры и директора из разных театров страны, чтобы подыскать пополнение в свои труппы. Сначала папа попытал счастья в Кимрах, где проработал почти год. Затем, опять же через биржу, его взяли в местный театр в Сызрани, куда в конечном итоге мы все дружно переехали. В Ашхабаде пришлось оставить любимую собаку Альфу. Но вторую нашу собаку по кличке Белка все-таки удалось забрать с собой: брат спрятал ее в куртку и чудом пронес в самолет, на котором мы улетали в Москву. Белка прожила с нами еще пятнадцать лет.
Из Москвы до Сызрани ехали поездом. На железнодорожном вокзале нас ждал автобус, специально выделенный Драматическим театром имени Алексея Толстого, чтобы актер Валерий Александрович Ткачук встретил свою семью. Помочь ему вызвался главный режиссер Андрей Николаевич Ермолин. Папа нас познакомил, я сразу поинтересовался:
— Работа для меня есть?
— Поищем.
Сызрань оказалась дружелюбным городом. Меня хорошо приняли и в школе, и в театре. Практически сразу я стал полноправным членом труппы: играл в спектаклях «Случайный вальс» по Константину Симонову, «Вождь краснокожих» по О’Генри. В пьесе «В сумерках» Алексея Дударева мне досталась уже серьезная, «взрослая», центровая роль. До конца не понимая монологи своего героя, произносил их с горячностью. И когда задавали вопрос, кем собираюсь стать, отвечал без сомнений: «Я уже есть!»
Участвовал во всех городских праздниках: приходилось примерять и шубу Деда Мороза, и надувную куклу синьора Помидора, которая веселила прохожих. В десятом классе ко мне подошла завуч школы: «Женя, приведи какого-нибудь артиста, пусть ведет у нас театральный кружок».
Покумекал, кого бы позвать. Может, папу? Но ведь я и сам артист! Двумя годами раньше мы с друзьями уже организовывали театральный кружок в городском Доме творчества, куда пришла куча ребят мал мала меньше. Так что опыт имелся. Я собрал в школе команду, с которой успел сделать два детских праздника — Новый год и открытие клуба ролевых игр, объединившего поклонников Толкина.
В выпускном классе я вовсе не учился — некогда было. К счастью, математику у нас вела классная руководительница Лариса Борисовна, которая не пропускала ни одной моей премьеры. Она все поняла обо мне еще в пятом классе и никаких «математических» претензий не имела. С химией была приблизительно та же история, предмет вела наш завуч Ольга Николаевна, с которой мы продумывали и организовывали всю общественную жизнь школы. Никто против моего увлечения театром не возражал. Только отец, прошедший суровый актерский путь и не избалованный главными ролями, говорил: «Сынок, подумай о режиссуре. Режиссеров всегда не хватает, а актеров до черта».
Признаюсь, я до сих пор на распутье. А что, если папа прав? Может, переметнуться в режиссеры, взять в театр всех друзей и соратников и работать своим домом?
Тогда, в одиннадцатом классе, был уверен: за моими плечами — огромный актерский и режиссерский опыт. На одной из постановок мы даже сумели заработать на продаже билетов. Ольга Николаевна сунула мне деньги со словами: «В Москве пригодятся...» Но ни в один из московских институтов меня не брали. Сходил с ума от непонимания. Как так? Я уже артист! И вдруг мне предлагают подумать о... выборе профессии. И во МХАТе, и в Щукинском — везде мимо! В ГИТИС... Опять не прошел. В момент, когда я уже собирался уходить, кто-то выкрикнул: «Кто на режиссерский?»
Папа — он сопровождал меня на все первые туры — скомандовал: «Дуй!» Как?! Без подготовки?! Но я «дунул». А на режиссерском факультете — совершенно неожиданно! — есть актерское отделение. Я прошел второй и третий туры, оставался только экзамен по мастерству. Вернулся в Сызрань в полной уверенности, что уже учусь в столице! С форсом отгулял школьный выпускной и уехал в Москву. Но... опоздал! Видимо, перепутал даты. Оказалось, все абитуриенты перед экзаменом по актерскому мастерству уже неделю работали вместе, каждое утро проходили тренинги, делали этюды.
«Где ты пропадал? — удивился один из педагогов, Михаил Николаевич Чумаченко. — Курс фактически набран. Конечно, можешь прийти на экзамен. Но не представляю, что ты должен сделать, чтобы тебя взяли». Я тоже не знал, поэтому делал все подряд. Участвовал в каждом выступлении — подыгрывал, подпевал, подтанцовывал.
Решился устроить спектакль из рассказа Аверченко «Фокус великого кино». Начиная со слов «Отдохнем от жизни. Помечтаем. Хотите? Садитесь в это мягкое кожаное кресло...», предполагалось, что я дома, а зрители у меня в гостях. Поэтому, произнося текст, я стал спокойно переодеваться в свободную тренировочную одежду, планируя, что после чтения прозы удивлю всех заготовкой: танец под звук своего дыхания. Очень хорошо помню лица педагогов, когда наливал «херес» из кувшина с водой, стоявшего у них на столе.
Их глаза еще больше округлились, когда я все же станцевал свой дыхательный экзерсис.
— Вы считаете это танцем? — спросил набиравший курс режиссер Олег Львович Кудряшов.
— Разве нет?
— М-да... Следующий!
Почувствовав, что дело плохо, я поплелся переодеваться за кулисы. Но не успел, потому как будущим сокурсникам Паше Акимкину и Алле Мутигуллиной вдруг дали задание станцевать танец страсти, и я выпрыгнул на сцену, образуя любовный треугольник. Во мне сидели слова Чумаченко: «Не знаю, что ты должен сделать...» Короче, вел себя так, чтобы меня запомнили. «Парень, конечно, сумасшедший, но в нем что-то есть», — решил Кудряшов.
И меня приняли! Следующие четыре года я каждое мгновение испытывал счастье, что учусь в ГИТИСе, нахожусь здесь и сейчас рядом с этими людьми. Олег Львович — мой мастер! Его работа основана на эксперименте, без которого все становится обыденным и скучным.
В середине четвертого курса на наш спектакль «Вий» пришел художник Павел Каплевич и позвал меня в Театр Наций — показаться режиссеру Андрею Жолдаку. Тот утвердил на роль Ипполита в постановку «Федра. Золотой колос», за которую я получил премию от газеты «МК» в номинации «Лучший дебют». Этот спектакль увидел Александр Сокуров и пригласил в свою картину «Александра».
Заглавную роль играла легендарная оперная дива Галина Вишневская. Александр Николаевич говорил, что выбрал ее за мощный внутренний стержень: в героине должна была проглядывать царственность, она как бы олицетворение Родины-матери.
Галина Павловна действительно возвышалась над всем, что ее окружало, — как в кадре, так и в жизни. В одной из первых наших сцен мне надо было ее «переглядеть». Выдержать пронизывающий взгляд Вишневской оказалось непросто. В фильм вошел лишь третий дубль, где я смотрел не ей в глаза, а в заданную оператором точку.
Вишневская стоически выдерживала все трудности натурных съемок, проходивших в Чечне жарким августом. Случалось, здоровье ее подводило и Сокуров отменял смену, но примадонна и не думала сдаваться. На фуршете после премьеры она сидела во главе огромного стола. Гости подходили «на поклон» один за другим, словно соблюдая некий церемониал. На премьеру я пришел с первой женой Еленой Маховой. Лена была беременна. Галина Павловна благословила будущего ребенка.
Дочка наша живет с бабушкой и дедушкой в Тарусе. Едва Кате исполнилось два месяца, Лена отвезла ее к своим родителям. Они тогда жили в Новокузнецке. Думали, отправляем Катю на лето, но обратно она не вернулась. Что греха таить, я не стал бороться. Нам обоим так было удобно: Лена училась в ГИТИСе, я был весь погружен в творчество. И когда скрепляющее семью звено оказалось далеко, выяснилось, что нас с женой по большому счету ничего не связывает. Держаться было не за что, и мы разошлись.
А Сокуров впоследствии звал меня принять участие в опере «Борис Годунов», которую ставил в Большом театре. Предложил роль немого мальчика, что естественно — какой из меня оперный певец? Я как раз выпускал спектакль и отказался. Но было приятно, что выдающийся режиссер меня запомнил.
После института должны были призвать в армию, но мама решила, что с нее хватит и Сашкиных воинских злоключений. Брат выдержал в армии всего полгода. Я же просто решил не ходить.
Так что служил только в кино. После Чечни в роли разведчика «воевал» с немцами в фильме «Заградотряд: Соло на минном поле» Валентина Донскова. Тогда произошло важное в моей жизни событие — я познакомился с актером Даниилом Воробьевым, ставшим моим другом и соратником. С ним мы потом написали сценарий полнометражного фильма «Триптих» и прямо на съемочной площадке «Заградотряда» придумали и сняли суперкороткий метр — двухминутный фильм «Молитва», собравший награды многих фестивалей.
По окончании ГИТИСа сложилась команда бывших выпускников, которые... недоучились, что ли. Им хотелось продолжения, а все уже закончилось. Наш мастер Олег Кудряшов набрал не просто курс — это была полноценная труппа, поющая и танцующая на все лады. Ребята подобрались исключительные, сумасшедшие, каждый с изюминкой. Когда оказалось, что всем вместе нам нигде нет места, мы пережили настоящий стресс. Неужели эта радость творчества — то, как ты горишь, сочиняешь, ночи не спишь, — осталась в прошлом? Такого не может быть!
Помню, сидел на обугленном окне тридцать девятой аудитории и чуть не плакал. Окно пострадало из-за нашего студенческого спектакля «Нос». Режиссер придумал заклеить окна газетами и подсветить мощными галогенными лампами. Бумага запалилась, и рама выгорела к чертовой бабушке. К счастью, это случилось перед началом спектакля, никого не надо было эвакуировать. Но зрителям все равно пришлось раздать мокрые тряпки, чтобы могли дышать. Зато родилось начало спектакля, над которым долго бились.
Потягивая носами, на сцену выходили три черта.
— Попахивает, по-моему, — замечал один.
— Я бы даже сказал — пованивает, — поддерживал второй.
— А я скажу просто: воняет! — рубил третий.
Тут появлялся майор Ковалев:
— Я что-то не чувствую...
— Ба! Да у тебя нет носа!
Горевал я, значит, на том креативном окне, когда подошел такой же грустный однокурсник Павел Акимкин. И мы сговорились: что бы ни происходило, держаться вместе!
Наш курс собирался то тут, то там, искал место, где бы основать постоянную базу. Поскольку меня уже знали в Театре Наций, нас пустили в свободную комнатку, разрешили репетировать спектакль однокурсника Никиты Гриншпуна по рассказам Чехова. Мы даже не думали, что он может появиться на профессиональной сцене. Но тут в Театр Наций пришел Евгений Миронов и спросил:
— А что это вы тут делаете?
— «Шведскую спичку».
— Давайте посмотрим.
Показали...
— Откроем сезон вашей «Спичкой», — сказал Евгений Витальевич.
С тех пор спектакль собрал несколько почетных наград и множество благожелательных отзывов. Со временем он становится все лучше, настаивается как вино. Я играю пятидесятисемилетнего уставшего от жизни и бытовых конфликтов человека, чувствуя, что с годами становлюсь все ближе к персонажу...
В Театре Наций нет постоянной труппы: режиссеры приглашают артистов на конкретный спектакль. И это замечательно. Никогда не планировал искать место в штате репертуарного театра, где большинство артистов просто отбывает часы. Уже оттрубил в таком в юности, было бы странно возвращаться. На мой взгляд, работа, которая тебе необходима, появится сама. Когда стану нужен, по громкой связи объявят: «Женя Ткачук, готовимся к выходу!» По крайней мере, у меня складывалось именно так.
Словом, не собирался я в репертуарный театр, а Роман Шаляпин, мой сокурсник, хотел попасть в МТЮЗ. Попросил сходить с ним и сыграть отрывок из спектакля «Нос». Помню, я ужасно хотел спать, но когда нас вызвали, встал, надел очки и вышел на сцену. Смех в зале совсем меня разбудил.
— Что вы играли? — спросила главный режиссер Генриетта Наумовна Яновская.
— Отрывок из курсового спектакля.
— И сколько занято человек?
— Четверо.
— Берем его в наш театр.
Это мы с удовольствием! Но МТЮЗ был для меня все-таки той самой до боли знакомой средой репертуарного театра, от которого я бежал. Поэтому когда стали предлагать новые работы, мы с Романом объяснились с Генриеттой Наумовной и ушли, чтобы не быть привязанными к театру уже не одной, а многими нитями. Но спектакль «Нос» нам позволили играть несколько лет.
Со временем наш жаждущий единения и творческих исканий коллектив заметно поредел. Большая часть пригрелась в Театре Наций, и только несколько человек никак не могли угомониться: Нияз Гаджиев, Роман Шаляпин, Влад Абашин, Туфан Имамутдинов, Даниил Воробьев, Ильяс Тамеев, Егор Корешков, Стас Полихин.
Мы взяли в аренду бывший склад парфюмерного завода рядом с «Мосфильмом», провели туда воду, заняли соседние пустующие помещения и, как кроты вгрызаясь в пространство, заполучили в общей сложности семь комнат с потолками по семь метров. Своими руками надстроили второй этаж, расписали стены, установили печку, провели трубы. Так склад превратился в то, что сегодня называется лофтом.
Это были времена, когда мечты сбываются! Нам казалось важным не только сочинять и играть, но и исследовать суть вещей. Организовали что-то вроде философского клуба, подсмотрев форму в «Игре в бисер» Гессе, а темы почерпнув из «Разговоров» философа и обэриута Леонида Липавского. «Игра в бисер» должна была вырасти в интерактивный спектакль, в котором зрители — они же артисты, они же игроки, и все зависит от ведущего. Это он предлагает тему и выбирает участников, он двигает игру, назначает следующий ход и подводит итоги. По сути это жесткий режиссерский театр. В общей сложности мы сыграли двенадцать игр. Ключевой была игра на тему «Реальность». Ведущими выступили я и Егор Корешков. Готовили по ней материалы основательно, потом всем игрокам раздали арт-задания и, набросав ходы, определили день игры. Итог поразил нас самих: реальности как таковой нет! Есть отношения между людьми, нажитый опыт и незыблемые законы природы — это материалы, из которых ты сам ваяешь свою реальность.
Следующая игра должна была быть на тему «Правила группы». Думали уже о том, чтобы приглашать зрителей. Но облечь рассуждения в форму, которую можно не только слушать, но и смотреть, оказалось очень сложно. В итоге переварились в собственном соку, а потом даже категорически разругались. Зазвучали фразы: «Не надо меня учить!», «Я лучше знаю!», «Меня не устраивают игроки» и так далее.
Иногда мы невзначай собираемся и вспоминаем то время. Жизнь разбросала нас. Самыми стойкими оказались я и Роман Шаляпин. Иных уж нет. Не уследили мы за Ильясом Тамеевым, жизнелюбивым, готовым на все ради товарищей. Летом прошлого года он погиб при невыясненных обстоятельствах. Следствие ведется до сих пор, официальная версия звучит так: «Падение с высоты».
Но я все равно благодарен тому опыту. В интерьерах нашего завода снимался фильм «Зимний путь», отмеченный многими киносмотрами. Роль Лехи, которую я сыграл, была признана лучшей на фестивале «Окно в Европу», а сам фильм критики назвали лучшим в программе. Лофт послужил идеальной декорацией и для экранизации «Бесов», срежиссированной Романом Шаляпиным.
А в Театре Наций работа не прекращалась. Слава богу, там эксперименты приветствуются. Играем у них «Fарс-мажорный концерт для драматических артистов и оркестра» — импровизационный спектакль, музыкальное дурачество, в нем участвуют те, кто в этот момент не занят в другом проекте. Сегодня нет басиста, завтра клавишника, послезавтра меня. Зрители при любом составе счастливы. Для них танцуют и поют ни о чем, но они расходятся по домам с ощущением, что жизнь прекрасна.
Я против того, чтобы сидеть на одном месте. Уверен — надо двигаться вперед, все время браться за что-то новое. Начиная сниматься у Сергея Гинзбурга в сериале «Жизнь и приключения Мишки Япончика», понятия не имел, как играть рядом с Риммой Марковой, Валентином Гафтом, Александром Лазаревым-младшим. Боялся — начнутся подколки и я в ответ либо стану огрызаться авторитетам, либо замкнусь.
Съемки фильма о таком колоритном персонаже, как Мишка Япончик, конечно же, не могли обойтись без веселых закадровых историй. Но мне первые три-четыре месяца было совсем не до веселья — половина съемочной группы, включая операторов, не верила в меня: «Он никакой не Япончик! Разве это Король?!» Мне нужно было вопреки их настрою абстрагироваться и делать то, что считаю нужным.
Первые слова одобрения услышал от Валентина Гафта. Когда он пришел на грим, режиссер показал уже отснятый материал. «Это очень хорошо, правильно и точно!» — оценил мэтр. Когда имеешь дело с Гафтом, сложно определить наверняка, хочет он подбодрить или иронизирует. Но думаю, двойного смысла в тех словах не было: Валентин Иосифович смотрел прямо в глаза и тон его не допускал издевки.
На площадке царила атмосфера дружелюбного хулиганства. Снимали постельную сцену Мишки и Цили. Ко мне, полуобнаженному, лежащему в обнимку с Леной Шамовой, подошла гример Юля:
— Жень, давай пошутим? Нарастим тебе волосы под мышками?
И мне, как бороду, приклеили мохнатые подмышки. Увидев их, режиссер пришел в смятение:
— Жень... Ты никогда там не бреешь?
— Нет. А в чем проблема?
Гинзбург спросил гримера, указывая на мой «мех»:
— Нельзя с этим что-нибудь сделать?
— Могу завить, — предложила Юля.
Режиссер возмутился:
— Ты же художник! Надави на Женю, скажи, что не приемлешь в кадре этого безобразия!
— Сергей Владимирович, как я могу? Сейчас зима, холодно...
— Идите вы в жопу. Снимайте как хотите! — рассердился Гинзбург.
Над площадкой прокатился дружный хохот: все, кроме Сергея, знали о розыгрыше.
Когда заканчивалась работа над сериалом, сомневающиеся во мне признали: «Ткачук — то, что надо». Было важно получить одобрение съемочной группы, занятые в ней люди — самые суровые критики.
Но я услышал положительный отзыв и с совершенно неожиданной стороны. Снимали мы в Одессе. Как-то на улице по дороге на съемку меня остановил древний старичок. Для этого он применил трость, на которую опирался при ходьбе. Набалдашником повернул мою голову вправо-влево, пристально вглядываясь в лицо. Я пытался вырваться:
— Вообще-то меня ждут на площадке!
— Подождут.
— А вы кто?
— Неважно.
Тут подошел второй старичок, спросил первого:
— Ну?
— Похож.
Впоследствии мне рассказали, что якобы эти двое видели в детстве настоящего Япончика.
Популярность, которая пришла после сериала, таила в себе опасность. Я понимал, что рискую остаться актером одной роли. Поэтому поменял номер телефона и отказался от всех интервью, чем вызвал недовольство продюсеров. Но не сделай я этого, возможно, не случилось бы в судьбе роли Григория Мелехова в «Тихом Доне» Сергея Урсуляка. Хотя на площадке ходила шутка:
— Слышь, казачки, а кто Гришку играет?
— А! Так Мишка!
Образ Мелехова давался тяжело. Главным было не потерять «казачий» градус. Я бы не хотел играть Гришку в театре. Каждый вечер терять семью и убивать — это жесть! Страшный материал! А я еще не достиг такого мастерства, когда нужную эмоцию выдаешь лишь в тот момент, когда звучит команда «Мотор!». Роль поглощает меня целиком. Я к ней готовлюсь загодя и какие-то ситуации из жизни своего героя стараюсь пережить сам. Конечно, я не сумасшедший и дома с шашкой наголо не ношусь, но близким достается. Могу поругаться ни с того ни с сего. Пока не научился переключаться, но учусь.
Сергей Владимирович Урсуляк как-то сказал: «Если Женя победит свои страсти, все у него сложится». Зрители на форумах принялись гадать, что за страсти во мне бушуют: вызванные алкоголем? Наркотиками? Но все дело в том, что я действительно человек увлекающийся. Раз сопли не потекли, слюни не брызнули, считаю, что роль не сложилась. Не прокричал, не прорыдал — значит, не сыграл. Пока это мой уровень. Надеюсь, дорасту и до следующего: когда страсти у тебя внутри и ты, опираясь на них, делаешь более филигранные вещи. Артисты, вышедшие на этот уровень, — Евгений Евстигнеев, Евгений Леонов, феноменальный и поразивший меня своим актерским мастерством Августин Лазаревич Милованов из Театра имени Янки Купалы в Минске.
Своеобразной проверкой на профпригодность для меня стала работа с Сергеем Васильевичем Маковецким, который играл отца моего Гришки. Обладая замечательным для актера свойством заполнять собою кадр, он создает на площадке здоровую конкуренцию. Чтобы мое присутствие тоже заметили, нельзя было играть «на полуспущенных» и позволить ему затмить собой всех вокруг. Благодаря Маковецкому возникали мощная экспрессия и очень правильный заход на сцены, когда мы ругались, дрались: кто главнее?! Возникало настоящее, непридуманное кино.
За кадром Сергей Васильевич — душевный человек, балагур. Каждый раз, пока нам делали грим, Маковецкий устраивал бесплатный творческий вечер. После «Тихого Дона» в его бездонной копилке забавных историй наверняка появится рассказ о том, как по Дону уплыли наши казачьи носы.
Снималась сцена, в которой Мелеховы ловят на рассвете сазана. Кадр выставлялся с ночи, часа за полтора до восхода: разложили удочки, натянули лески, усадили нас в узкую и верткую казачью лодку. Пока ждали команды «Мотор!», одетый для тепла сразу в две шинели Сергей Васильевич разомлел и прикорнул. А когда проснулся, сразу не сообразил, где находится, привстал, пошатнулся и со словами «Главное — не навернуться» бухнулся в воду! Вместе с микрофоном, двумя шинелями, сапогами и накладным носом. Это означало — конец смене! Маковецкий понимал, что его неминуемо признают виновным в порче имущества и придется отвечать материально. Уходя на дно, он смотрел на меня глазами, в которых читалось: «Лучше утонуть!» Ничего не оставалось, как прыгать спасать народного артиста. Конечно, наши носы отклеились, на то, чтобы сделать новые, ушло два часа. За это время пошел дождь, к которому группа была не готова... В общем, мы пропустили рассвет и сцена так и осталась не снятой.
На съемках мы крепко сдружились с Никитой Ефремовым. Познакомились еще загодя, на товарищеском футбольном матче между студентами театральных вузов. Никита — глубокий человек, артист, способный к масштабному перевоплощению.
Строже, чем к остальным актерам, Урсуляк относился к собственной дочери, которая сыграла Наталью Коршунову. Оба знали, как бы Даша ни сыграла, станут говорить: «Конечно, дочка режиссера, потому и снимается». Так что Дарье крепко доставалось — и в кадре, и за кадром. На мой взгляд, все девчонки сработали хорошо. Женская линия в фильме очень теплая, душевная и настоящая.
Неоценимую помощь на съемках «Тихого Дона» мне оказал жеребец Робсон, на котором ездил мой Григорий. В какой-то момент я осознал, насколько сильна творческая энергия, исходящая от коней. Впервые почувствовал это еще в институте, когда летом после второго курса предложили поставить номер для сызранской конной базы. Я придумал историю про зачин Троянской войны под названием «Во имя нее». Задействовал всех детей в округе — они играли троянцев и спартанцев, которые дрались на мечах, — а по полю брани скакали белые кони. Как ангелы, не успевшие остановить кровопролитие. На следующий год я взялся уже за более серьезный материал — «Маленького принца». Лошади любят играть, им интересно. Если актер выложится настолько, что конь почувствует в нем партнера, от их единения нельзя будет оторвать глаз.
Без преувеличения, половину моей работы в «Тихом Доне» сделал Робсон. Он играл коня, уже хватившего лиха, прошедшего не одну войну. И у моего «партнера» судьба не простая, боевая: в драках из-за кобылы ему отгрызли верхнее веко на левом глазу. Туда постоянно залетал сор, глаз начинал кровить, и Робсон становился чересчур экспрессивным. Недаром все боевые сцены сняты на нем. Когда я садился верхом на коня, внутри начинало клокотать. И Робсон, видимо, испытывал те же чувства. Стоит, спокойно щиплет травку, а тут я — «О! Женя пришел! Ура! В галоп, в атаку! Кого рвать будем?!» Через три темпа он уже на два корпуса впереди всех, хрен догонишь!
В «Тихом Доне» моими партнерами были четыре разных коня. К выбору животного для той или иной сцены я подходил ответственно. Этот конь — молодого Григория: веселый, добрый, ласковый, этот — уже пожившего и уставшего. Хотя Урсуляк говорил:
— Кто на них будет смотреть? Лошадь заметят, только если ты хреново сыграешь!
— Нет, Сергей Владимирович, мне сейчас надо Робсона.
— Надоел, дайте ему...
Беру Робсона и тут понимаю, что придется проскакать между людей, изображающих мертвых матросов. А Робсон дороги выбирать не станет и реально потопчет массовку. Побоялся: ведь случись что, оправдания себе не найду — и сел на смирного Лунька.
Мой собственный конь Гротеск тоже снимался в «Тихом Доне» и очень неплохо дублировал Робсона. Своих лошадей я решил завести еще в студенческие годы. А на часть гонорара за сериал о Япончике купил сразу трех. Кто-то назовет это расточительством. Но у меня давно родилась идея конно-передвижного театра. К тому же не умею копить: заработал — надо тратить. Наверное, это не самое лучшее качество, но не могу по-другому. Если у меня сейчас есть, а у кого-то нет, почему не поделиться? Зато когда сам буду на мели, смогу подойти к человеку и сказать:
— Слышь, накорми меня обедом.
И не услышу в ответ:
— Иди в жопу.
Бывает, конечно, что посылают, причем, как правило, люди состоятельные. Таких люблю брать на понт.
На одной картине вышел серьезный конфликт: продюсер зажал деньги всей съемочной группы. Актерским составом мы добились выплат, и фильм досняли. Нас с продюсером пригласили в телепрограмму рассказать об этой картине. Зная, что нахожусь в первых рядах негодующей актерской братии, он напрягся: боялся, что публично пригвозжу к стенке. Но я промолчал — зачем гадить человеку, когда он и так сидит как обделавшийся?
Подошел уже после передачи, спросил:
— Полтишок не займете?
Продюсер аж выдохнул — съемка-то закончилась:
— Рад бы, но не могу. Нету!
— Я знал. Спросил, чтобы удостовериться!
Мне нравится теребить тех, кто считает себя главнее и важнее других. Показывать человеку: ты не царь и не пуп земли, чего о себе возомнил? Ты же хитростью и ушлостью пытаешься унижать и грабить людей!
Неслучайно я все-таки люблю лошадей: подчас они оказываются благороднее и благодарнее многих людей. Сейчас мои кони живут в станице Вешенская. Однажды возил туда Катю познакомиться с ними, но она испугалась и вскоре попросила отвезти ее домой, к бабушке и дедушке. Там же в Вешенской я выпустил свой спектакль «Конь казаку всего дороже». Эта история была придумана для музея Михаила Шолохова, под тех лошадей и жеребят, что жили в местных конюшнях. Мы сочинили ее с Даниилом Воробьевым и с Санатом Беркалиевым — чемпионом России по джигитовке.
Сегодня появилась возможность возобновить спектакль «Конь казаку всего дороже» в Петербурге. Готовлю своих лошадок к переезду. С некоторых пор я в Питере не просто гость, а местный житель. Здесь живет моя семья — жена Марта и дочка Ева.
В отношениях с противоположным полом я всегда был очень серьезным и ответственным. Влюбившись в первый раз в детском саду, сразу готов был жениться. И чуть ли не с каждой девушкой, с которой встречался, собирался идти до конца. Другое дело, что не со всеми это получалось. Так, в школе целый год любил одноклассницу. В знак будущего супружества отдал ей всю коллекцию фигурок из киндер-сюрпризов, которую собирал долгие годы. У меня скопилось больше ста экземпляров! Сказал: «Пусть хранятся у тебя. Теперь будем собирать вместе!»
С моей стороны это был знак высочайшего доверия, но девочка киндерами не интересовалась. Думаю, на этой почве мы и разошлись.
Ухаживал я, как правило, творчески, с размахом. Забирался по балконам на пятый этаж, пел под окнами. Однажды отправил в полет на воздушных шариках живого котенка. Воздухоплаватель остановился напротив нужного окна и призывно замяукал. Когда девушка его заметила, было много счастливого визга, а я поспешил скрыться.
Для меня главное — устроить праздник. Если я куда-то пришел, там должно быть весело. Поэтому мне близок Мишка Япончик: даже грабя людей, он устраивал праздник. Расстреляли его, потому что Мишка сам захотел: это красивый и единственный выход из игры, на который мог решиться только он. Я, конечно, птица не такого высокого полета, как Япончик. С годами все меньше остается желания устраивать веселье. Наверное, жизнь отягощает множеством проблем. Теперь выборочно подхожу к организации праздников, думаю: кому, когда и зачем. Безлимитный тариф — только для младшей дочери.
Моя жена Марта — питерская, и потому я потихоньку стремлюсь из провинциала стать столичным гусем. В Москву приезжаю играть спектакли и возвращаюсь к семье. Третьего марта было три года, как мы женаты. Придумал некое хулиганство на эту дату.
Познакомились мы в Интернете, в одной из социальных сетей. Марта написала:
— А у меня сегодня день рождения.
Как потом рассказала жена, у нее было странное чувство: все поздравили, а ты нет, как так? Хотя до этого момента мы не были знакомы. Все это вышло неслучайно, как потом окажется. Судьба сама подталкивает людей, которым пришло время встретиться.
Но для меня день рождения не всегда праздник — это осмысление прожитого, часто грустное, ведь так много не удалось. Я ответил:
— Такие даты нам даются для осознания пройденного. И помогают понять, куда двигаться дальше.
Марта написала:
— Я и не собиралась отмечать.
— А знаешь ли ты, куда идти?
Ответ Марты сохраню в секрете, ведь наш диалог еще продолжается. С этого дня не переставали общаться, при этом, если прочесть нашу переписку, можно подумать, что мы знаем друг друга много лет. На первое наше свидание я даже попросил Марту купить мне зубную щетку и пасту, как будто мы в браке уже лет десять.
— Какую? — спросила Марта.
— Ну ту, мою любимую, зеленую...
А произошло наше первое свидание в Петербурге. Я приехал туда на съемки и решил: хороший повод познакомиться с Мартой лично. Это была странная встреча в местечке под названием «Кофе с молоком». Марта пересидела в солярии и пришла красная как рак. Да и я был не первой свежести: всю ночь ехал с друзьями в поезде и тоже «пересидел».
Посмотрели мы друг на друга, и каждый подумал: «Не приведи господи! Первый и последний раз!» Но день заполнился бесконечными передвижениями и закрутился непредсказуемо. В итоге вплоть до моего отъезда мы не разлучались.
Вскоре начали жить вместе и уже не могли представить, как раньше существовали порознь. Заурядная на первый взгляд история. Но для меня за ее внешней простотой до сих пор кроется постоянно манящая меня тайна.
Марта по образованию журналист. Не найдя достойной работы по специальности, она устроилась в банк. Сейчас, конечно, сидит дома, растит нашу дочь, пока я кривляюсь на сцене и в кино. Мы прекрасно друг друга дополняем: жена грамотно разруливает все организационные вопросы, связанные с моей работой, в которых я полный профан.
Дочка Ева — желанный и запланированный ребенок. Как-то утром мы встали и... сразу поняли: все получилось.
— Да? — спросил я.
— Да! — ответила Марта.
Врачам оставалось только подтвердить.
Когда Марта рожала, я сидел рядом с роддомом и ждал известий. Боялся и переживал больше нее. Да и в роддом мы поехали, как ни странно, потому что я почувствовал, что пора, а Марта до последнего отказывалась. В итоге пришлось вызывать такси и мчаться по всем московским пробкам... но, к счастью, успели. Произошло это в День конника, что дает мне уверенность: Ева — это залог успеха моего конного дела!
Я стараюсь быть для нее хорошим отцом. Честно говоря, не особо люблю стараться, но в этом случае все получается само собой, и мне это даже нравится. Не так давно уезжал в Москву играть Парфена Рогожина в спектакле Театра Наций «Идиот». Вернулся только через месяц, к тому же лысый. Еве еще нет и года, и, конечно, она меня не узнала. Подумала, наверное: «Что за лысый дядька?» Пришлось долго устраивать для нее праздник, чтобы при виде папки она снова стала улыбаться. Но что делать, такая у меня жизнь — передвижная. Живу на два города, перемещаясь из одного в другой в ночных поездах. Уснул —проснулся, и уже на месте.
К счастью, на улицах меня узнают редко, на части не рвут. Что примечательно, если это и случается, то только в Питере. В Москве за целый год, может, только один сумасшедший найдется, кто воскликнет: «Ткачук?! Он снимался в «Чужой»!» Есть в моей биографии такой фильм о криминальных буднях девяностых. В Питере узнают и Мишку, и Гришку, и Лешку из «Зимнего пути». Такое впечатление, что петербуржцы друг к другу более внимательны, а жители Москвы замечают лишь то, в чем заинтересованы, на другое не отвлекаются. Подустал я от столицы, от ее бешеного бега. Москва живет под лозунгом «Пойду туда, где больше платят». Начало казаться: теряю то, ради чего пришел в профессию. Работа перестает быть интересной, превращается в рутину, в каторгу. И мне захотелось сменить пространство.
Дай бог, чтобы в Петербурге получилось воплотить свою мечту — построить театр-дом для людей и коней. Уже появились кое-какие перспективы. Но о них говорить рано, если только: «Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить».
Благодарим отель «Астория» в Санкт-Петербурге за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram