В тот день 1836 года во дворце царило оживление: в Санкт-Петербург прибыли картины итальянских мастеров, купленные в Лондоне по наказу императора. В их числе была и знаменитая «Мадонна Альба» кисти Рафаэля Санти. Николай I ждал ее с особым нетерпением. Знал ли он, что нежный облик Богоматери, возможно, написан с женщины, чья жизнь весьма далека от библейского сюжета?
Старый нотариус развернул лежавший перед ним свиток и обмакнув перо в чернильницу, весь обратился в слух. Сколько таких свитков он исписал за долгую жизнь — не подсчитать. Конечно, в конторе найдутся расторопные молодые писцы, которым можно поручить рутинную работу, лишь проследив за соблюдением протокола. Но на этот раз лучше сделать все самому. Человек, к которому его вызвали, особенный.
Он вхож в самые высокие сферы, общается с папой Львом Х и всесильным банкиром Агостино Киджи. При этом искренне любим и простым людом. Порой его останавливают прямо на улице, чтобы поцеловать руку как своему господину или святому отцу. А ведь этот синьор не священник, не банкир и даже не дворянин. Рожденный тридцать семь лет назад в такие же, как сейчас, весенние дни Страстной недели 1483 года, он был наречен Рафаэлем и стал художником, как и его отец Джованни Санти. И вот сегодня Рафаэль Санти выскажет свою последнюю волю.
Услышав, как больной откашливается, готовясь начать диктовку, нотариус поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее, и через мгновение его перо уже скрипело под рукой. Скоро он разобрал в хриплой речи Рафаэля имя женщины, о которой в Риме судачили уже почти десять лет: «Половину моего дома завещаю Маргарите Лути...»
Аккуратно записав это, нотариус и ухом не повел. А про себя подумал, что его клиенту для большей ясности стоило бы добавить: Форнарине, то есть булочнице — ведь именно под таким прозвищем девушку упоминают те, кто желает обсудить не только таланты маэстро Санти, но и его грехи. Да-да, грехи, а как иначе назвать неосвященное Господом сожительство? Остается удивляться, что на этот блуд смотрит сквозь пальцы всемилостивейшая церковь. Впрочем, дело стряпчего не мораль, а земные богатства умирающего, которые надлежит разделить в соответствии с его последней волей. И нотариус застрочил дальше, благо отходящему в мир иной художнику было что завещать друзьям и близким. А ведь не прошло и двенадцати лет, как этот человек явился в Рим...
Конечно, Рафаэля Санти и тогда нельзя было назвать бедняком. Подростком он унаследовал имущество отца, служившего художником при дворе правителя Урбино Федерико да Монтефельтро и обучавшего искусствам сына герцога Гвидобальдо.
Рафаэль был поздним ребенком, когда он появился на свет, отцу было под пятьдесят — неудивительно, что мальчик рано остался сиротой. Но прежде чем покинуть сына навсегда, Джованни успел разглядеть в нем ярко расцветающий наследственный талант и даже смог пристроить Рафаэля в ученики к маэстро Пьетро ди Кристофоро Ваннуччи, работавшему в соседнем городе Перудже и потому прозванному Перуджино.
Санти не было и двадцати пяти, когда ему начали заказывать картины знатные люди из Урбино, Перуджи и самой Флоренции, куда он и отправился, чтобы увидеть творения Леонардо и Микеланджело. Искушенные флорентийцы, которых трудно было удивить живописным мастерством, сразу заметили восходящую звезду и принялись наперебой заказывать молодому мастеру изображения Мадонн. Все говорили, что образ Богоматери особенно удается этому юноше, как видно еще не переставшему тосковать по своей рано умершей матушке. А несколько лет спустя молва о красавце-художнике и его таланте достигла ушей самого папы Юлия II. Остановившись погостить при дворе герцога Урбинского, с которым Юлий состоял в родстве, он захотел познакомиться с Рафаэлем. Молодой человек, сочетавший в себе благообразность облика с утонченностью манер и грацией движений, понравился понтифику, и он тут же пригласил его поработать в Ватикане.
Мечтая изгладить из памяти христиан образ распутного Родриго Борджиа, восседавшего на Святом престоле под именем папы Александра VI, Юлий стремился при любой возможности откреститься от его имени. Он не пожелал жить в покоях «проклятого папы», выбрав себе четыре небольших комнаты в Ватиканском дворце, которые следовало заново отделать. Для работы над фресками пригласили весьма опытных художников: Джованни Антонио Бацци, прозванного Содомой, Лоренцо Лотто и Пьетро Перуджино. Но ничего из того, что они делали, не нравилось папе. Может, этот молодой мастер угодит его святейшеству?
Отказаться от столь лестного приглашения было немыслимо. Да и зачем? Во Флоренции Рафаэля ничто не удерживало: он не успел обзавестись ни собственным домом, ни возлюбленной. Если Богу угодно, он обретет все это в Риме. По крайней мере работа, которую посчитал бы честью любой художник, там точно будет. Составить договор о назначении Рафаэля Санти новым папским живописцем понтифик поручил своему секретарю и библиотекарю Бернардо Довици, которого все звали Биббиеной — по названию его родного города.
С первых же минут знакомства Рафаэль и Бернардо понравились друг другу. Биббиена даже предложил художнику отправиться в Рим в одной карете. При дворе герцога Урбинского Санти встретил еще одного известного в Риме человека — владельца алунитовых копей, банкира, кредитовавшего знатнейшие семейства и даже самого понтифика, мецената, знающего толк в живописи и литературе, — Агостино Киджи. Стремясь не уступать Биббиене в гостеприимстве, он предложил молодому человеку поселиться в его римском доме. Так завязался в жизни этих трех людей узел, разрубить который суждено было лишь смерти...
«Его высокопреосвященство приехал», — прошелестел в ухо нотариусу молодой писец, для солидности все же взятый им в дом умирающего Рафаэля. Стряпчий с досадой оглянулся на двери. Нехорошо, если святой отец войдет именно сейчас, когда Санти диктует, в каком именно банке и сколько следует получить Маргарите Лути. Не нужно, чтобы кардинал Биббиена это услышал. Но и прерывать нельзя. Силы больного слабеют с каждой минутой, возможно, скоро он впадет в беспамятство.
В то самое мгновение, когда кардинал заглянул в двери мастерской, голос художника прервался затяжным хриплым кашлем. Нотариус, встав со стула, почтительно поклонился кардиналу. Тот в ответ успокаивающе поднял руку, давая понять, что готов обождать: пусть Санти уладит свои земные дела, а уж после настанет черед дел духовных. Стряпчий был почти уверен, что Биббиена привез живописцу папское благословение: великая честь, которой удостаиваются лишь избранные. Лев Х благоволит к кардиналу и посылает с ним только самые важные свои распоряжения. «Интересно, как выглядит эта булочница, ради которой Рафаэль рискует доверием таких людей?» — подумал нотариус, и вдруг штора на дверях слегка колыхнулась. Ему показалось, что в проеме бархатных портьер мелькнуло заплаканное женское лицо и тут же снова спряталось в тени.
...Вечный город принял молодого художника с распростертыми объятиями. Почти все эскизы, предложенные Рафаэлем для росписи папских покоев, Юлий встречал благосклонно, лишь иногда вносил незначительные изменения. Созданное до приезда Санти другими мастерами святой отец приказал уничтожить, и лишь заступничество Рафаэля, не желавшего обижать собратьев по цеху, помогло отстоять несколько фрагментов. Этот благородный поступок и бесстрашие, с которым он вступился за коллег перед всесильным папой, не остались незамеченными.
Вскоре место среди его помощников стало мечтой не только для юношей, делающих первые шаги в искусстве, но и для опытных мастеров, а дружбы с любимцем понтифика начали искать вельможи и кардиналы. Лишь Микеланджело не питал симпатий к всеобщему баловню. Знал, что в его отсутствие папский архитектор Донато Браманте тайно провел Рафаэля в Сикстинскую капеллу: Буонарроти расписывал там потолок и никому незавершенной работы не показывал. Теперь он дулся на Рафаэля: дескать, тот явился, чтобы похитить чужие идеи и приемы. Но на гениального ворчуна мало кто обращал внимание — его сварливый нрав был всем хорошо известен.
Заказы текли к Рафаэлю рекой. Чтобы упрочить свое положение в городе и с пользой распорядиться доходами, ему, по общему мнению, следовало побыстрее обзавестись мастерской и домом, в котором гостей принимала бы радушная хозяйка. Об этом и завел речь папский библиотекарь Бернардо Биббиена. Начал издали, стараясь, чтобы слова звучали как можно непринужденнее и Санти никоим образом не догадался, что разговор затеян неспроста.
— Не слишком юная и неизбалованная, домовитая и готовая с почтением внимать каждому слову мужа. И конечно, та, кого без опасений можно оставить среди плутов-подмастерьев, если супругу понадобится уехать... — перечисляя достоинства подходящей художнику жены, Биббиена загибал пальцы, а Рафаэль, сидевший напротив, с улыбкой кивал в такт словам. Когда все пальцы были сомкнуты в кулак, оба рассмеялись.
— Все, что говорит ваша милость, в высшей степени справедливо, и совсем скоро я наверняка последую совету. Но пока позвольте мне провести вечер по-холостяцки...
Биббиена понимающе усмехнулся. Он знал, где планирует скоротать вечер художник: конечно же у Агостино Киджи. Дальновидный банкир, сразу понявший, что дружба со стремительно входящим в славу живописцем ему полезна, всячески привечал Рафаэля. Киджи строил виллу за Тибром и мечтал, чтобы Санти украсил ее своими фресками. Он собирался поселить на вилле любовницу, куртизанку Лукрецию Коньяти, известную в Риме под именем Империя. Не так давно Лукреция, хранившая верность Киджи, подарила ему дочь. Банкир много лет оставался бездетным вдовцом, и появление ребенка, пусть даже незаконнорожденного, было для него огромным счастьем, за которое он и пожелал отблагодарить Империю. Эта женщина стала не просто содержанкой, а искренним другом и преданной помощницей. Образованная, умная, наделенная немалым дипломатическим талантом, она собирала в своем доме интересных и влиятельных людей, давая Киджи возможность пообщаться с ними в уютной гостиной. Бернардо и сам иногда бывал там, чтобы поддерживать выгодные знакомства.
Итогом беседы с Рафаэлем папский библиотекарь остался доволен: художник явно не прочь заиметь супругу. И если ее порекомендует такой надежный человек, как Биббиена... В семье его старшего брата как раз подросла дочка. Не писаная красотка, но миленькая. При том небольшом приданом, которое смог собрать отец, выдать девушку замуж за высокородного господина может и не удастся, но художник, пользующийся покровительством самого папы, — нехудший вариант. А Бернардо сможет извлечь из этого родства немало выгод. В тот же вечер папский библиотекарь написал брату: пусть передаст дочери, что римский дядюшка приглашает ее в гости.
Агостино Киджи, к которому отправился Рафаэль, тоже пребывал в отличном настроении: новорожденная и ее мать чувствовали себя прекрасно, дела шли отменно, а значит, он сможет отделать свое новое палаццо со всей возможной роскошью. Закончив хлопоты в конторе, Киджи предложил Рафаэлю прогуляться, поглядеть на будущую виллу, а по дороге навестить пекаря, которому банкир помог в трудную минуту. Они оба были из Сиены, и Агостино гордился своей отзывчивостью к нуждам земляков: «Его фамилия Лути. Оказался родственником некоего заговорщика и был вынужден бежать из родного города. Я помог купить маленький домик на западном берегу Тибра. Хочу посмотреть, как он распорядился моим покровительством, — и добавил, лукаво глядя на Рафаэля: — Кстати, у булочника очаровательная дочь». Художник улыбнулся: забавно, сегодня все, будто сговорившись, хотят его сосватать. Что за удивительный день?
Рачительностью земляка Киджи остался доволен — на деньги, взятые в долг, тот прежде всего оборудовал хорошую пекарню. Его ремесло в Вечном городе считалось выгодным занятием: даже небогатые римские семейства хлеб дома не пекли, а отдавали муку булочнику, забирая у него по утрам корзинки со свежей выпечкой. Так что Лути рассчитывал уже к осени вернуть долг, о чем радостно поведал Киджи еще на пороге.
Своего благодетеля и его спутника он принял как дорогих гостей. Молоденькая дочка хлопотала у стола, уставляя его свежим печеньем, вином и фруктами. Жены у вдовца-булочника не было, и Маргарита давно привыкла играть роль хозяйки. Девушка оказалась по-настоящему красивой: стройная фигура, густые волосы, изящные руки. Но лучше всего были выразительные глаза, таившие в своей глубине одновременно девическую чистоту и еще неосознанный женский призыв. Глядя на нее, Киджи подумал: если отец поторопится собрать приданое, дочь сможет рассчитывать на неплохую партию. Такой красотой грех не распорядиться выгодно.
Маэстро Санти некогда бывал в Сиене с приятелем Бернардино ди Бетто, прозванным Пинтуриккьо: они вместе учились у Перуджино. От поездки у Рафаэля остались самые приятные впечатления, и вызвав их из памяти, он до слез растрогал радушного пекаря. А прощаясь, неожиданно произнес: «Хотел бы написать синьорину Маргариту. Конечно, я заплачу ей. И подарю эскиз...» Опешивший булочник не знал, что и сказать. Портреты Рафаэлю заказывали только очень богатые люди. Говорили, он не берется за работу меньше чем за пятьдесят дукатов. И вдруг предлагает заплатить его дочери за то, за что другие отдают такие деньги?
Киджи рассеял тревожные сомнения земляка: «Не беспокойся, Лути, для художника интересное лицо — это бриллиант, за обладание которым он готов заплатить любую сумму». Маргарита умоляюще взглянула на отца... Через минуту все было решено. Рафаэль отвесил дочке пекаря церемонный поклон. Острый взгляд банкира заметил на его щеках легкий румянец.
...«В заключение я рассматриваю девицу Марию Биббиену...» — тихо прошелестел слабый голос Рафаэля. Ну наконец-то! Старый нотариус вздохнул с облегчением. Значит, упрямец все-таки воздает должное той, чье сердце он так неосмотрительно разбил. Остается надеяться, что она простит его и отпустит на тот свет с миром.
К тому моменту, когда племянница Бернардо Биббиены поселилась в Риме, о Рафаэле и молоденькой булочнице из района Трастевере уже начинали судачить. Якобы он сманил девицу из отцовского дома, пока родитель был в отъезде. Когда же вернувшийся пекарь призвал художника к ответу, тот заплатил огромные отступные и поселил Маргариту в своем новом двухэтажном доме на Виа Джулия — той самой, где жила любовница Киджи. Больше того: деньги на покупку дома дал ему все тот же Агостино и купчая составлена так, чтобы половина дома считалась имуществом Маргариты.
Разумеется, обо всех этих слухах Биббиена был отлично осведомлен. Но кто смолоду не совершал глупости? Используя свои связи в курии, он навел справки, желая удостовериться: не перешел ли Рафаэль пределы разумного, не заключил ли тайный брак со своей булочницей? А поняв, что о браке речи не идет, решил все же устроить встречу своей племянницы и художника.
Нет, торопить события папский библиотекарь не собирался. Марии, выросшей в провинции, еще предстоит освоиться в столице, научиться изящным манерам, отшлифовать латынь и искусство ведения беседы. Пусть пока племянница готовится к роли жены, ее будущий муж тешится в объятиях своей пекарши. Что она может дать ему кроме объятий и красоты, которая скоро поблекнет от времени, обид и тоски по несбыточным надеждам? Говорят, Маргарита даже из дому не выходит, опасаясь пересудов. Хитрец Киджи, видно, думает, что подсунув художнику эту девчонку, сможет привязать к себе папского любимца? Но мы еще посмотрим, кто кого... Представляя, как обскачет ушлого банкира, Бернардо хитро улыбался.
...Нотариус поставил на длинном свитке последнюю точку и поклонившись, протянул перо больному. Собрав остатки сил, тот расписался. Следом подписи поставили свидетели, все это время скромно сидевшие на табуретах в углу. Стряпчий запечатал свиток, не спеша сложил перья и чернильницу в кожаный дорожный ларчик. Что ж, сегодня он помог еще одному смертному уладить свои мирские дела. А значит, день прожит не зря.
Выходя из комнаты, он мельком бросил взгляд на фигурку, прятавшуюся в тени портьеры. Опухшие глаза, судорожно прижатые к груди руки... Нет, своей дочери он никогда не пожелает такой судьбы, как у этой девицы. Даже за те премногие земные блага, которые оставил ей сегодня Рафаэль Санти.
После первой короткой встречи, устроенной Биббиеной для Рафаэля и Марии на одном из балов, Бернардо нет-нет да и сводил невзначай молодых людей. То приглашал живописца в гости, то брал Марию с собой, когда отправлялся туда, где Санти выполнял очередную волю понтифика. В 1511 году Юлий II согласился позировать Рафаэлю, и художник написал его портрет на доске и дважды изобразил на фресках. Через год Юлия не стало. Новым папой избрали кардинала Джованни Медичи, принявшего имя Льва Х. Говорили, что решающую роль в его воцарении на папском престоле сыграл старый друг и искусный политик Бернардо Биббиена, вскоре получивший кардинальскую шапку. Пожалуй, теперь брак художника с его племянницей мог считаться честью уже не столько для нее, сколько для Рафаэля. Биббиена решил, что самое время огласить помолвку.
Но месяцы шли, а устроить оглашение все не удавалось. Кардинал и сам не понимал, как ухитряется художник, на первый взгляд не питающий ни малейшего вкуса к интригам, так ловко ускользать от выполнения данного обещания. Говоря по правде, это и обещанием-то назвать трудно. Рафаэль просто несколько раз кивнул, когда потерявший терпение Биббиена, обняв племянницу за плечи, напрямую сказал: именно такая девушка способна стать достойной женой художнику. Последовал кивок, и Биббиена, а с ним и Мария посчитали его вполне определенным ответом. Желая закрепить достигнутое соглашение, кардинал при каждом удобном случае упоминал в разговорах, что его племянница и Рафаэль уже обручены. И на правах родственника всячески поощрял художника, благо новый папа Лев Х, как и его предшественник Юлий II, жаждал прослыть покровителем искусств и не скупился на заказы.
После смерти Донато Браманте Рафаэль принял на себя обязанности папского архитектора. Он возвел во внутреннем дворе Ватикана крытые лоджии, руководил шедшим к завершению строительством собора Святого Петра. Художник переселился в большое палаццо в новом районе Борго, облюбованном римской аристократией. В палаццо были высокие потолки, и он мог писать алтарные картины прямо здесь, в мастерской. Синьор Санти работал над Мадонной, шествующей по облакам с младенцем Христом на руках, которую начал по заказу Юлия II еще при жизни папы.
Разумеется, Рафаэль не мог не понимать, скольким обязан Биббиене. Но милости, которыми осыпал его кардинал, ни на миг не приближали исполнение брачных обещаний. Одно хорошо: чем выше взлетал Рафаэль, тем меньше оставалось надежд у Форнарины. Если молодой художник еще мог позволить себе такое безумство, как брак с дочкой пекаря, то маститый маэстро — никогда. Успокаивая себя подобными рассуждениями, Биббиена отечески похлопывал по плечу племянницу, к которой успел привязаться.
Однако настал день, когда его терпение истощилось. От приятелей Рафаэля кардинал узнал, что Санти пишет новый портрет возлюбленной с жемчужной подвеской в волосах. Такие украшения носили лишь замужние дамы. А значит, он и в самом деле считает эту потаскушку своей женой? Ну уж этого ему Биббиена не простит!
Кардинал объявил Марии, что отныне Рафаэль Санти более не считается ее женихом и он не против, если она выберет себе мужа по вкусу. А лучше подождет, пока дядюшка сам приищет достойную партию. Он думал, что всегда почтительная Мария скромно поцелует ему руку, покоряясь принятому решению, даже протянул девушке свою бледную кисть, унизанную перстнями. Но та неожиданно заупрямилась и твердым голосом заявила, что не оставит нареченного. Биббиена понял, что угодил в собственные сети: тихоня-племянница страстно полюбила Рафаэля. Что скажет брат, когда узнает обо всем? А какие стишки примутся сочинять насмешливые римляне, прослышав о безответной страсти кардинальской племянницы к живописцу?
Как он проклинал себя за то, что когда-то превозносил его в глазах Марии! И как жестоко теперь, забыв о приличиях, обрушивал на нее сплетни и слухи о Рафаэле и его булочнице, которые гуляли по Риму. В городе болтают, говорил он, что Форнарина истощила художника своей греховной страстью. Заставляет рисовать ее обнаженной даже на стенах виллы Киджи, с которым, по слухам, она заигрывает так же рьяно, как и с подмастерьями Рафаэля. А еще блудница принуждает писать с нее Мадонн и упивается восхищением почитателей Санти, которые видят в ее портретах образцы чистоты. Можно ли представить такое святотатство? И кто грешен больше: тщеславная булочница или глупец, который всецело отдался ее власти, рискуя потерять из-за своей любви не только земные блага, но и Царствие Небесное? Однако хваленое красноречие Биббиены оказалось бессильным. Мария заявила, что не верит наветам и будет терпеливо ждать, когда у нареченного достанет решимости повести ее к алтарю.
Тогда-то донельзя раздосадованный Биббиена решил поговорить с Киджи. В конце концов именно он заварил кашу, познакомив Рафаэля со злосчастной пекаршей. Пусть уговорит ее оставить художника, коль скоро тот сам не в состоянии выпутаться из любовных сетей. И пусть подыщет Форнарине нового покровителя. Говорят, девица все еще хороша.
К удивлению кардинала, банкир согласился. Бернардо втайне подозревал, что никогда не упускавший своей выгоды Киджи хочет убить разом двух зайцев: угодить кардиналу и заполучить новую любовницу. Верная Империя недавно умерла, так и не подарив ему желанного продолжателя рода, и стареющий Киджи был теперь одержим мечтой о мальчике, которому он смог бы передать дело. Увы, его хитроумные планы оказались не менее эфемерными, чем планы самого Биббиены. Ни Рафаэль, ни Форнарина не пожелали расстаться.
Но сегодня час их разлуки, кажется, настал. А значит, подошло время расставить все точки над i. Биббиена был наготове еще до того, как старый нотариус покинул дом Рафаэля. Намеками, но вполне твердо он дал понять отцу-исповеднику: прежде чем отпустить умирающему грехи, следует позаботиться о том, чтобы объект греховного соблазна удалили из дома. Форнарине надлежит отбыть на виллу Агостино Киджи, где ей предоставят кров и пищу. Свое наследство, коли таковое ей причитается, синьора получит законным порядком, но только при условии, что даст грешнику возможность покаяться, не оскверняя его последние часы своим присутствием. Такова воля папы Льва Х.
Перед уходом дочке пекаря было разрешено попрощаться с Рафаэлем, однако не сообщать ему, что больше они не увидятся, дабы не волновать больного.
О чем думала Маргарита Лути в те последние минуты, что провела у смертного одра любимого, когда он в полузабытьи гладил ее волосы? Она так и не сумела стать ему ровней, такой, какой была для Агостино Киджи несравненная Империя. Знатных особ, захаживавших в дом Рафаэля, она побаивалась и предпочитала отсиживаться в задних комнатах, пока хозяин принимал гостей в парадных залах. Лишь с молодыми подмастерьями ей было уютно как с братьями, которых у нее не было. Маргарита так и не стала хозяйкой в доме, не понимая, зачем художник уставляет комнаты мраморными головами без носов и торсами без рук, годными разве на то, чтобы выжечь из них известь.
Между ними не было ничего общего. Ничего, кроме любви. И не было ночи, чтобы она в тревоге не пыталась представить себе лицо женщины, которая когда-нибудь похитит у нее Рафаэля. Вот только о том, что это будет отвратительная старуха с косой, совсем такая, как на гравюрах Альбрехта Дюрера, который приезжал к ним, она никогда не думала. Всегда казалось, что Рафаэль бессмертен. Господи, сделай так, чтобы любимый остался жив, даже если она больше никогда его не увидит... Маргарита в последний раз поцеловала Санти и поднялась с колен. После того как скрип увозившей ее повозки замер вдали, больного начали соборовать.
Что ж, возможно, кардиналу следовало все-таки войти в комнату Рафаэля, не дожидаясь, пока нотариус закончит. Ведь тогда он знал бы, что в одном из последних абзацев своей духовной художник наконец-то исполнил давнее обещание: «Я рассматриваю девицу Марию Биббиену, которую из-за множества дел и хлопот не смог повести к алтарю, как мою супругу. Она может именовать себя — если ей это будет благоугодно — супругой нашего чистого союза». Знай Биббиена об этой записи, он, возможно, не был бы так жесток с несчастной дочкой пекаря, вся вина которой состояла лишь в том, что и она любила Рафаэля.
Рафаэль Санти покинул этот мир шестого апреля 1520 года, в Страстную пятницу. Что свело его в могилу — простуда, подхваченная на строительстве собора Святого Петра, или злосчастная римская лихорадка, безжалостная к тем, кому не довелось родиться в Вечном городе? Лекари так и не пришли к единому мнению. В тот же год умерли Биббиена и Киджи. О том, как сложилась судьба Маргариты после расставания с возлюбленным, доподлинно ничего не известно.
Художник разделил поровну между женщинами, отдавшими ему свое сердце, самое ценное, что имел, — свою посмертную славу. Булочницу Маргариту Лути вспоминают, узнавая ее черты и в «Портрете молодой женщины», и в картине «Донна велата», и на фресках виллы Киджи, известной нам под названием вилла Фарнезина, в ликах «Сикстинской Мадонны» и «Мадонны в кресле». А Марию Биббиену, которая так никогда и не вышла замуж, поминают все, кто приходит поклониться Рафаэлю Санти в римский Пантеон: как нареченная невеста она похоронена рядом.
...«Мадонна Альба» Рафаэля, получившая свое название от герцогов Альба, которым впоследствии принадлежала, была одним из любимых полотен российского императора, он отдал за него четырнадцать тысяч английских фунтов стерлингов. Говорят, однажды императрица Александра Федоровна, которой венценосный супруг никогда ни в чем не отказывал, попросила разрешения повесить картину в своем кабинете. Но император не позволил, с улыбкой сказав: «Жирно будет». По его приказу для императрицы сделали копию, которая и украшала ее кабинет.
Сейчас эта работа, выполненная Федором Бруни, находится в Михайловском замке. А оригинал был продан советским правительством в тридцатые годы прошлого века во время печально известных эрмитажных распродаж. Это было первое в истории новейших времен произведение искусства, цена на которое превысила миллион долларов. Картину купил американский предприниматель Эндрю Меллон. Впоследствии он подарил ее вместе с другими шедеврами из своего собрания Национальной галерее искусства в Вашингтоне. Сегодня в России находятся лишь две картины Рафаэля, написанные еще до переезда в Рим — город, где он встретил любовь всей своей жизни.
Выставка работ Рафаэля из музеев Италии проходит с 13 сентября по 20 ноября 2016 года в ГМИИ имени А.С. Пушкина.
Подпишись на наш канал в Telegram