«Дни счастья прошли, и фиалки, и розы в саду отцвели, и тебя покидаю я», — вились грустные слова неаполитанской песни. Лина Кавальери оказалась не парой своему Саше: их союзу воспротивился сам русский царь.
Летом 1897 года в Санкт-Петербурге все только и говорили о новой звезде, исполнительнице кафешантанных песенок синьорите Кавальери. Мужчины теряли от заезжей знаменитости головы. У красавицы с точеной фигуркой моментально появилась армия поклонников — «кавалеристов», как их называли, наперебой спешивших поухаживать за «божественной Линочкой». «Если вы спросите, в каком жанре выступает Кавальери, — писал репортер, — я отвечу: возлюбленная».
На одном из светских приемов, где собрался цвет столицы, итальянка, весь вечер танцевавшая то с одним, то с другим партнером, вдруг встретилась взглядом с молодым человеком у окна, неотрывно смотревшим на нее. Он покачнулся... По залу пробежала волна испуганного шепота: «Александр упал в обморок!» Присутствовавший на приеме доктор предположил сердечный приступ и велел перенести его в соседнюю тихую комнату. Через несколько минут туда заглянула Лина, в душе которой неожиданно вспыхнула симпатия к незнакомцу. По воспоминаниям Кавальери, очнувшись, тот странно посмотрел на нее. Глаза у него были голубые, ресницы длинные, как у девушки, черты тонкие, будто резные.
— Вы? — прошептал мужчина. — Спасибо. Какую шутку сыграло со мной сердце! Могу ли я увидеть вас снова?
— Конечно, — улыбнулась певица.
Затем он не без труда поднялся с козетки и, поддерживаемый двумя товарищами, покинул бал.
Голубоглазым красавцем оказался князь Александр Барятинский, отпрыск старинного рода, одного из знатнейших и богатейших в России. Его отец служил при дворе, сам он обучался вместе с детьми Александра III и был на короткой ноге с цесаревичем Николаем, будущим императором. Окончив Пажеский корпус, стал адъютантом герцога Лейхтенбергского. Как же отличались его детство и юность от прошлого Лины!
Наталина, так ее звали на самом деле, родилась двадцать пятого декабря 1874 года и росла в римском районе Трастевере в бедной семье. Работать начала рано: была ученицей портнихи, торговала на улице цветами, прибиралась в типографии. При этом что бы ни делала — орудовала иглой, предлагала прохожим купить скромный букетик, мела полы или присматривала за младшими братьями и сестрой — девочка постоянно пела. И весьма недурно. Однажды мать отвела ее к жившему по соседству учителю музыки. Тот заверил, что у малышки явный талант, согласился с ней позаниматься и помог выучить несколько незатейливых песенок. С этим нехитрым репертуаром в четырнадцать лет и начала выступать синьорита Кавальери в дешевом театрике-кафе на площади Навона, где собиралась самая невзыскательная публика.
Первое выступление запомнилось ей навсегда. Когда девушка вышла на крошечную сцену и оказалась под прицелом глаз зрителей, ее охватил страх. Она теребила платье и не могла выдавить ни звука. Тут перед взором возник их убогий домишко, из которого Наталина с детства мечтала вырваться в другую, лучшую жизнь, и разомкнув губы, она запела. Едва смолкла музыка, раздался шквал аплодисментов, и не чуя под собой ног, дебютантка убежала за кулисы. Что ж, начало было положено, и несколько лир в карман за выступление — тоже.
В девятнадцать Наталина уже выступала в римском театрике «Орфео». Затем отправилась покорять Неаполь, где по настоянию импресарио укоротила имя. Лина Кавальери — это сочетание напоминало стремительный полет наездницы! После успеха на юге Лину с ее неаполитанскими песенками позвали в знаменитый парижский бар-кабаре «Фоли-Бержер», где блистали красотки, напоминавшие бабочек или экзотические цветы. «Спросите русского, американца или японца, — писали газеты, — в каком месте Парижа они хотели бы встретиться вновь. И вам ответят: «В «Фоли-Бержер»!»
Критики после парижского дебюта Кавальери выражали сомнение в вокальных данных итальянской звездочки, но публика придерживалась иного мнения: она ведь приезжала не в оперу, а всего лишь послушать очаровательное создание с приятным голосом. Внешность Лины привлекла фотографов, открытки и рекламные плакаты с ее изображением разлетались тысячами. Контрактов становилось все больше, и через пару лет она отправилась на гастроли в Россию.
Одно из ведущих изданий Петербурга представило Кавальери как «известную итальянскую красавицу» — о голосе певицы журналист даже не упомянул. Позднее, конечно, писали и о вокале, но все равно гораздо больше внимания уделяли драгоценностям, которыми Лину одаривали воздыхатели. На сцене она любила блеснуть украшениями, пустить, так сказать, «алмазную пыль» в глаза. Впрочем, певицы из «Фоли-Бержер» все как одна были «бриллиантовыми», например Отеро, испанская красавица и соперница Кавальери. Как-то во время их совместных гастролей импресарио попросил Отеро пропустить Лину с ее номером вперед:
— Она плохо себя чувствует, поэтому выходить на сцену после одиннадцати вечера ей вредно для здоровья.
— Я знаю, — усмехнулась испанка, — что это вредно для ее бриллиантов: они померкнут после моих.
В один из вечеров Лина поразила воображение петербургской публики, появившись у рампы в изумрудном ожерелье: оно трижды обвивало ее шею и спадало до талии. Эту роскошь подарил ей Саша.
...Семейство Барятинских пребывало в сильнейшей тревоге. В 1894 году их младший сын Владимир тайно вступил в брак с актрисой Лидией Яворской. Скандал вышел громкий. Теперь тем же путем намеревался пойти Александр. И на ком собрался жениться — на кафешантанной певичке без роду-племени! Нет, никто бы не осудил, если бы Саша взял очаровательную простолюдинку в любовницы, но в супруги?!
Тем не менее вскоре Лина якобы стала княгиней Барятинской. Во всяком случае, как утверждала она сама годы спустя, их венчал православный священник в какой-то маленькой часовне. «Весь шум по поводу свадьбы Кавальери — не более чем миф, — опровергал «Петербургский листок». — Согласно последней информации, итальянская красавица — увы! — давно замужем и является матерью двоих детей. Все это лишний раз подтверждает: звезды кафешантанов выдумывают себе биографии».
Но Лина не обращала внимания на пересуды, ведь Саша ее обожал и спешил исполнить любое желание: «Он чувствовал себя мастером, который создает произведение искусства, и не жалея денег, осыпал своего кумира драгоценностями... Я ощущала себя красивейшей из женщин и была королевой всех балов. Повсюду на меня смотрели вожделеющие глаза». Она решила осесть в Петербурге, учила русский язык. Но вокруг настойчиво жужжали: заезжая певичка окрутила князя, мечтает завладеть его состоянием. В конце концов вмешался Николай II, призвав друга детства к благоразумию. «Саша подчинился воле царя, — вздыхала Лина, — как всякий военный обязан подчиниться приказу старшего по званию. Но его душа окаменела от горя, он был похож на дерево, лишившееся корней».
Выяснилось, что Барятинский весь в долгах. Чтобы побаловать свою ненаглядную, он заказал у Фаберже жемчужное ожерелье стоимостью восемьдесят тысяч рублей, но заплатить смог только часть, и фирма подала в суд. Всплыло, что князь должен и придворному меховщику Лелянову, даже у царя сто тысяч занял.
Певице настоятельно посоветовали покинуть Россию, а князю спешно подобрали более подходящую партию — Екатерину Юрьевскую, дочь Александра II от морганатического брака с княгиней Долгоруковой. Катя лицом и фигурой удивительно напоминала Лину. Когда в газетах появилось сообщение, что некий итальянский промышленник преподнес Кавальери жемчужное ожерелье стоимостью в миллион лир, князь как раз готовился к свадьбе. Лина, покинув Россию, осела в Париже, приобрела особняк на Елисейских Полях и одну из его комнат оформила в русском стиле.
Они с Сашей и расстались — и не расстались. Екатерина, умная женщина, не препятствовала общению, даже подружилась с соперницей. Их нередко видели в Париже втроем, например на оперных постановках. Раз собирались куда-то вместе и Катя восхитилась изумрудным колье Лины. Та сняла с себя украшение и застегнула на шее подруги: «Я недостойна носить его. Это твое». Колье, преподнесенное когда-то Александром, было фамильной драгоценностью Барятинских.
Но самый ценный Сашин подарок остался при ней, ведь исключительно благодаря князю Лина отказалась от титула «королевы варьете» и серьезно занялась вокалом. Пока она жила в Петербурге, Барятинский убедил подругу, что та способна на большее, чем тешить публику сентиментальными куплетами, и оплачивал уроки у известной певицы Маддалены Мариани-Мази, открывшей в столице свою школу.
В 1900 году Кавальери впервые вышла на подмостки оперного театра в Лиссабоне. В газетных анонсах дебютантку представляли как «красивую даму полусвета, которую спонсирует президент итальянской навигационной компании» — тот самый, уточнялось, что ранее преподнес ей роскошный жемчуг. Несмотря на скепсис критиков, выход певицы встретили бурными аплодисментами, но после исполнения первой же арии послышались возгласы неодобрения. В середине действа Лина покинула сцену (ее заменила певица, приглашенная на случай, если дебютантка провалится).
Потом Кавальери оправдывалась, что перенервничала и голос плохо звучал — ведь в зале сидели члены португальской королевской фамилии. Да еще шутники в партере, сбивая певицу, принялись копировать ее мимику и жесты — наверняка их подговорил импресарио, чьи ухаживания она отвергла.
О том, что итальянка из кафешантана поет в опере, «Петербургский листок» отозвался язвительно: «Кавальери, не так давно потерпевшая сокрушительную неудачу в Лиссабоне... не отказалась от своего странного притязания. Даже составила собственный репертуар: «Богема» Пуччини (Мими), «Сельская честь» (Сантуцца) и «Паяцы» (вообразите — Недда!). Кавальери не подходит даже для оперетты, и это нахальство с ее стороны — исполнять партии Мими, Сантуццы, Недды! Вот что значат красота и бриллианты!»
Но Лина лишь выглядела хрупким неземным созданием, она твердила себе: не отступай! Нанимала лучших педагогов, занималась сутки напролет — и вскоре критики отметили: ее исполнительское мастерство заметно выросло. После гастролей в Италии и Польше Кавальери вновь посетила Петербург. На вокзале ее встретила толпа поклонников и сопровождала до гостиницы. Теперь, спустя два года, незатейливые песенки сменились серьезным оперным репертуаром. На что немедленно откликнулся столичный сатирик: «О, как судьба одарила эту женщину! Она трудится в нескольких направлениях: сначала играла роль красавицы, затем — королевы бриллиантов, теперь — оперной дивы... Я знал одного венгра, который пришел ко мне во двор, так он имел еще больше талантов! Ртом играл на дудке, руками — на скрипке, звенел маленькими колокольчиками, укрепленными на голове, правой ногой бил в барабан, левой — в литавры. В довершение ко всему локтем ударял по треугольнику».
...В театре негде было яблоку упасть. Некоторые меломаны специально явились, чтобы посмотреть, как выскочка Кавальери потерпит фиаско, но даже скептики признали, что в тот вечер услышали совсем другую Лину. «Теперь восходит звезда... все в ней так трогательно чисто, так бесконечно свежо. Это чудный цветок, это нежная, благоухающая весной орхидея, и за ней нельзя не ухаживать, ее нельзя не холить. Вы, вероятно, уже сомневаетесь в моем беспристрастии, всем известно, что Кавальери очень красива. Пусть так, но ее красота в ее таланте только лишний штрих. Сколько ума во всех ее сценических движениях, сколько музыкальности и вместе с тем темперамента в ее фразах! Какая чудная у нее мимика. Прелестный, хотя и не поражающий какой-то феноменальностью голос, поддающийся легко колоратуре, кристальное «пиано», удивительный в речитативах грудной регистр. Да здравствует и процветает этот чудный цветок!!!» — восхищался Леонид Собинов, ставший «горячим поклонником» певицы и с радостью выступавший вместе с ней, как и Федор Шаляпин.
Отныне всех новых оперных исполнительниц в России сравнивали с красавицей итальянкой. «Имя eе в Poccии былo тaк жe извecтнo, кaк швeйныe машины Зингера, булочные Филиппова, зубнoй эликсир «Oдoль» или мoлoчныe мaгaзины Чичкинa... — писал Илья Шнeйдep в «3aпиcках cтapoгo мocквичa». — Ecли вы пoкупaли кopoбкy кoнфeт в кондитерской Aбpикocoвa, тo пoмимo oбязaтeльнoгo пpилoжeния к eе coдepжимoмy в видe зacaxapeннoгo куcoчкa aнaнaca и плитoчки шoкoлaдa «миньoн», зaвеpнутoй в cepeбpянyю фoльгy, в кopoбoчкe лeжaлa eще нeбoльшaя тoлcтeнькaя плиткa шoкoлaдa в oбеpткe из зoлoтoй бyмaги c нaклeeннoй нa нeе миниaтюpнoй фoтoгpaфиeй Шaляпинa или Лины Kaвaльepи».
В общем, Европа и Россия были покорены, оставалась Америка. За океан Лина отправилась вместе с соотечественником Энрико Карузо. Им предстояло петь «Федору» Умберто Джордано. В конце дуэта, когда тенор, держа партнершу в объятиях, пропел: «Федора, я люблю тебя», Лина вдруг страстно поцеловала своего графа Лориса в губы. Это было неслыханно — никогда оперные артисты не преступали границ условности! Зал принялся аплодировать, солистов несколько раз вызывали на поклоны. Кавальери прозвали в Америке «целующейся примадонной».
Мир охватила линомания. У дивы появились двойники, выступавшие в разных городах под ее фамилией, стилю знаменитой итальянки — прическам, нарядам, манере держать себя — подражали многие дамы. Превратившись в законодательницу мод, в Париже Кавальери занялась производством средств по уходу за лицом и телом, выпустила книгу «секретов красоты», в Нью-Йорке открыла магазин дорогой косметики. Певица стала одним из главных персонажей светской хроники, газеты описывали любое мало-мальски значимое событие из жизни Лины. Открытки с изображением «первой красавицы мира», как ее называли, печатались миллионными тиражами и продавались в любой табачной лавке. Их брали с собой солдаты, отправляясь на фронт, ими украшали свои комнаты восторженные девицы. И конечно, многие мужчины хотели видеть Лину спутницей жизни: она утверждала, что получала предложения о замужестве более восьмисот раз!
Одним из соискателей оказался Роберт Уинтроп Ченлер, отпрыск богатейшего американского клана Асторов, члены которого имели весьма оригинальный подход ко всему, чем занимались, и, по словам биографа, могли покорять на велосипеде Килиманджаро, поддерживать деньгами бахаизм, даже писать сонеты в психиатрической больнице.
Неплохой художник, Роберт, следуя семейной традиции, немного позанимался бизнесом и политикой, но в итоге предпочел искусство. Тут их с Линой интересы совпали, причем настолько, что некий сицилийский герцог, прикинувшийся шофером ради того, чтобы возить Кавальери и проводить с ней больше времени, выдержал всего два месяца. «Это безумие — надеяться быть рядом с вами, которая не живет ничем иным, кроме своего искусства!» — воскликнул он.
С Ченлером уже вроде дело шло к свадьбе, но... За океаном, в родной Италии, оставался Саша. Да, чужой муж и отец двоих сыновей, но пока Лина была свободной, она чувствовала связь с князем, который, поговаривали, не раз хотел вернуться к своей певунье. Барятинский снимал виллу под Флоренцией, там с ним и случился апоплексический удар. Оправившись, он постепенно возвращался к прежним занятиям и развлечениям. Семья и Лина радовались, что болезнь отступила. В один из дней Александр играл с друзьями в бридж, внезапно потерял сознание и вскоре, так и не придя в себя, скончался. Ему не исполнилось и сорока. Саша завещал похоронить себя в Италии — на родине возлюбленной.
Пока Барятинский был жив, певица отвергала предложения о замужестве. Только теперь, в 1910 году, она согласилась выйти за Ченлера. Роберт, и без того эксцентричный и странный, совершенно потерял от любви голову. Он настоял, чтобы в брачный договор включили особый пункт — его обязательство ежегодно выплачивать жене сто тысяч долларов, даже в случае развода. Он также переписал на нее все свое имущество.
На свадебной церемонии присутствовали лишь самые близкие, дабы избежать шумихи. Но репортеру удалось снять молодоженов на выходе из мэрии, и новость о том, что Кавальери вышла замуж за отпрыска Асторов, молниеносно разлетелась по свету. Ее воздыхатели были в трауре. Баритон Маттиа Баттистини, потрясенный услышанным, отменил все выступления и заперся в своем замке недалеко от Мадрида.
Боб осыпал Лину драгоценностями и устроил званый ужин, пригласив некоторых бывших претендентов на руку и сердце жены — вероятно, чтобы завидовали. Через восемь дней, однако, семейная идиллия закончилась — супруги разъехались. Возможно причина в Ченлере и его странностях, но пресса подозревала, что постаралась родня Роберта, всеми силами пытавшаяся расстроить этот союз.
Возмущенная родня Ченлера, отказалась передавать Кавальери имущество. Начались судебные разбирательства, адвокаты оспорили брачный контракт. В результате поднятой шумихи «Метрополитен-опера» разорвала контракт с Линой. В Америке ее больше ничего не держало, и она отплыла в Европу. На расспросы о личной жизни Лина сухо отвечала «Да, я развожусь, процесс отнимает много времени и сил. Развестись оказалось сложнее, чем пожениться, — и добавляла: — Замуж опять не собираюсь. Мой брачный опыт оказался не слишком приятным».
Однако уже весной 1912-го стало известно о предстоящем венчании дивы с тенором Парижской оперы Люсьеном Мураторе. Но время шло, а новостей о свадьбе не появлялось, пресса и поклонники терялись в догадках. Журналист влиятельного американского издания, интервьюируя Кавальери с особой пристрастностью — «прямо инквизитор», как аттестовала его певица, — без обиняков спросил, супруги ли они с мистером Мураторе.
Лина ответила:
— Да, мы официально женаты.
— А почему скрывали? — последовал вопрос.
— Газеты начали бы сочинять небылицы о нашей семейной жизни.
Кроме того, недосказанность создавала загадочный флер вокруг певицы и возбуждала неподдельный интерес ко всему, что она делала. Но об этом Кавальери в беседе с репортером умолчала...
Следующим шагом в ее артистической карьере на пороге сорокалетия стал кинематограф — только зарождавшийся, а потому считавшийся сомнительным и одновременно заманчивым видом искусства.
В картине «Манон Леско», которую продюсировал Мураторе, его жена сыграла главную героиню. Процесс съемок при несовершенстве тогдашней аппаратуры оказался сущей пыткой: софиты немилосердно светили в глаза и Лина потом неделю почти ничего не видела. Но разве это могло ее остановить?
Реклама возвещала: «Несравненная Кавальери — самая известная мировая красавица — и Люсьен Мураторе, великий французский тенор и драматический актер, в превосходной постановке! Триста сцен, триста участников!..» Стремясь завлечь больше публики, супруги прибегли к трюку — плакаты сообщали: «Костюмы героини — последние новинки парижской фирмы «Пакен». На экране — личная вилла Кавальери, три нитки жемчуга ценой в два миллиона франков и ее личное шиншилловое манто за двести пятьдесят тысяч». Чтобы происходящее на экране вызывало как можно больше ассоциаций со сценическим действом, показ фильма, к примеру в Вашингтоне, сопровождался выступлением оркестра, исполнявшего музыку из одноименной оперы.
В том же году, когда на экраны вышла картина «Манон Леско», у Лины и Люсьена родилась дочь. Кавальери оставила сцену, а спустя несколько лет и кинематограф. Она получила все, о чем мечтала, и сама стала героиней фильмов и театральных постановок. Драматург Эдвард Шелдон еще в 1909-м написал пьесу «Роман» об оперной певице Рите Каваллини, в образе которой легко угадывался прототип. В красавицу с пленительным голосом влюбляется католический священник, но их союз невозможен. Параллель с романом итальянки и князя Барятинского была очевидной. Пьеса с успехом шла на подмостках, позже ее положили в основу бродвейского мюзикла и пару раз экранизировали. В одной из версий Риту сыграла Грета Гарбо.
Картину о Лине «Самая красивая женщина мира», основанную, пусть и с некоторыми вольностями, на реальных событиях, сняли, когда певицы уже одиннадцать лет не было на свете, в 1955 году. Роль Кавальери там сыграла Джина Лоллобриджида (актриса сама исполняла вокальные партии), а князя Сергея (прообраз Барятинского) — Витторио Гассман.
«Я покидаю искусство бесшумно после моей слишком громкой карьеры», — сказала Лина в 1920-м. В ее книге о красоте и уходе за собой один из главных советов звучал так: «Если желаете оставаться красивой, цепляйтесь всеми силами отчаяния за уходящую молодость...» Этой заповеди она сама следовала всю жизнь, хотя подчас это оказывалось нелегко.
Началась Первая мировая война, и Кавальери устроилась сестрой милосердия в госпиталь: к тяжелой работе она привыкла с детства. В 1927 году рухнула ее семейная жизнь, с Люсьеном они развелись. Лина поселилась под Флоренцией и продолжила начатое когда-то дело — выпускала косметику, открыла собственный Институт красоты в Париже. Вышла замуж еще раз — за Джованни Кампари, торговца вином и автогонщика, который погиб в аварии.
Когда грянула Вторая мировая война, Лина, которой было под семьдесят, вновь устроилась медсестрой: перевязывала раненых, подавала судна, мыла полы. Время от времени она собирала друзей на своей вилле, и вместе они старались хоть ненадолго отвлечься от творившегося вокруг ужаса...
В феврале 1944-го силы антигитлеровской коалиции бомбили окрестности Флоренции. Снаряд попал в дом Лины. Жизнь ее прервалась на холмах Тосканы — там же, где когда-то окончилась и Сашина.
Подпишись на наш канал в Telegram