И помыслить не мог о том, с какими блистательными людьми доведется встретиться. Каждый раз, сталкиваясь с выдающимся артистом на сцене или на площадке, буквально цепенею от восхищения.
Мне повезло нереально. В 1969 году приехал в Ленинград из шахтерского эстонского города Кохтла-Ярве и преодолев гигантский конкурс — двести сорок человек на место, поступил в ЛГИТМиК. Абсолютное чудо. Удесятеренное тем, что попал к Василию Меркурьеву, он набирал курс вместе с супругой Ириной Мейерхольд, дочерью великого театрального режиссера. Что они нашли во мне, семнадцатилетнем парнишке, не представляю.
Ирина Всеволодовна единственная в Советском Союзе вела предмет «биомеханика» — новаторскую систему упражнений, созданную отцом. И мы, занимаясь, как все, актерским мастерством по системе Станиславского, одновременно изучали и отрабатывали мейерхольдовские тренинги. Эти экспериментальные занятия вызывали колоссальный интерес у студентов, хотя многие педагоги (включая, к слову, и Товстоногова) были против такого подхода.
Однажды к Ирине Всеволодовне пришел мужчина и передал фотографии, которые позже были опубликованы: Всеволод Эмильевич Мейерхольд перед расстрелом — замученный, изможденный. Она нам их показала, но ни словом не обмолвилась об участи отца — тогда нельзя было о таком говорить. Потом уже что-то стало проясняться, в первую очередь из воспоминаний самих мастеров.
По словам Ирины Всеволодовны, в годы репрессий многие их знакомые отрекались от близких. Но она твердо решила, что на это не пойдет. Не стала менять фамилию — сохранила отцовскую. И Василий Васильевич от жены не отказался. А ведь репрессивная машина в любой момент могла стереть в пыль и их обоих. Но судьба смилостивилась.
Сосед по дому, большой чин в НКВД, не раз приходил к ним и говорил: «Срочно уезжайте, побудьте где-нибудь несколько дней». Предупреждал таким образом о возможном аресте, и Меркурьев с женой немедленно следовали совету.
Невозможно передать словами, какая у этой пары была любовь. С их сыном Петей мы дружили. Он был хормейстером, писал блестящие статьи о музыке и много снимался в кино, правда в небольших ролях. В картинах «Я — актриса» и «Есенин» сыграл своего деда Всеволода Мейерхольда, с которым имел большое сходство. Петя рассказывал, что Всеволод Эмильевич Мейерхольд сначала абсолютно не признавал Меркурьева как артиста. И вообще не считал достойным общения. Но после того как увидел его в фильме «Профессор Мамлок», где Василий сыграл нациста-штурмовика, отношение резко изменил, с той поры звал только Васечкой.
Сейчас трудно представить, насколько Меркурьев был популярен. Я лично наблюдал такую картину: он неспешно идет по Невскому проспекту — красивый, элегантно одетый, огромный, как гора. Эдакий боярин. Проезжающие мимо троллейбусы и автобусы останавливаются — пассажиры вскакивают с мест и расталкивая друг друга, прилипают к окошкам, чтобы увидеть обожаемого кумира.
Характер у Меркурьева был не сахар. Взять, к примеру, отношения с Толубеевым — тоже народным артистом СССР. Вели себя вот точь-в-точь как гоголевские Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Однажды я спросил Василия Васильевича, почему у них с Юрием Владимировичем все так непросто.
— А потому что Юрка мне всю жизнь завидует.
— Из-за чего? — удивился я.
— Из-за того, что он — не профессор, — лаконично отшутился Меркурьев.
Сам он был профессором театрального института. А как-то во время спектакля Толубеев подозвал меня и шепотом спрашивает:
— Ты у кого учился-то?
— У Меркурьева.
— Да-а-а, — вздохнул он тяжко, — с учителем не повезло...
Порой до невероятного доходило. Отправились с «Горячим сердцем» на выездной спектакль. Ноябрь — прохладно, уже морозит. Василий Васильевич сидит в автобусе сзади, на нем по обыкновению меховая бурка, меховая шапка. Юрий Владимирович расположился спереди. Я посередине, между ними. Толубеев басит: «Что-то очень душно, дышать нечем. Открой окно!» Открываю. Через три минуты голос подает Меркурьев: «Ой, да что же это, такого холоду напустили, чувствую, уже миндалины схватывает. Закрой окно!» Закрываю. Пару минут спустя бас спереди: «Но это же невозможно! Без воздуха едем. Сознание можно потерять. Открой окно!» Открываю. Пятиминутная пауза и протяжное стенание сзади: «Все, это катастрофа! Столько текста нужно сказать, а горловина уже сипит. Надо немедленно закрыть окно, иначе, чувствую, спектакль не состоится». Закрываю. И так всю дорогу. Причем все на полном серьезе. Честное слово, они были прекрасны!
У Василия Васильевича и Ирины Всеволодовны довелось побывать в гостях — однажды рыбу у них готовил. Закончили первый семестр, и Меркурьев решил отметить это событие. Спросил:
— Кто с рыбой умеет обращаться?
Отвечаю:
— Я умею.
Их дача на озере была, и он привез туда целую корзину налимов — рыбаки одарили. Ну, я приехал и занялся стряпней — чистил, жарил. Отпраздновали здорово. Мастеру, очевидно, молодежного буйства хватило с избытком, больше он никогда с нами ничего не отмечал.
Понять его можно, мы же все были не прочь выпить — молодые, кровь горячая. Наши дни рождения для педагогов были сущим бедствием. Перед занятиями обычно проходила перекличка. Допустим, такие-то студенты отсутствуют. Василий Васильевич спрашивает:
— Что случилось?
— Заболели.
— Секундочку, а не у одного ли из них вчера был день рождения?
— Ну да, был.
— Понятно. Значит, не заболели, а приболели, — уточняет с нажимом, окидывая всех грозным взглядом.
Чтобы хоть как-то удержать нас от «нарушения спортивного режима», мастера шли на ухищрения. Магазины закрывались в десять вечера, после алкоголь нигде не купишь. Так они специально затягивали занятия допоздна. Народ начинал ныть:
— Мы голодные, есть хотим. Можно в магазинчик за едой сбегать?
— А нет надобности, — отвечал Меркурьев.
Это значит, что он заранее кому-то из студентов дал денег, чтобы тот купил молоко, кефир, колбасу, хлеб. Все это тут же вынималось и выкладывалось на стол. Проголодались? Пожалуйста — делайте бутерброды и ешьте. А едва стрелка часов показывала пять минут одиннадцатого, Ирина Всеволодовна говорила: «Все свободны!» И мы отправлялись по домам — сытые и абсолютно тверезые.
И еще в одном педагоги наши были непреклонны — категорически не разрешали студентам сниматься. Помню, с Мариной Нееловой — она училась на предыдущем меркурьевском курсе — случился грандиозный скандал. Ее не отпускали на съемки «Старой, старой сказки», но как отказаться от работы с такими артистами, как Этуш, Даль?! И она нарушила запрет. Картина получилась замечательной, но расплата оказалась суровой — Марину едва не отчислили.
Василий Васильевич относился ко мне с большой теплотой. Считал, что я похож на него — по манере игры, да и внешнее сходство улавливал, отмечал, что даже ноги такие же кривоватые. У меня сохранилась фотография, подаренная учителем незадолго до смерти. На ней он написал: «Любимому и талантливому Сергею Ивановичу Паршину».
Кстати, Меркурьев был свидетелем на моей свадьбе. Мы с Таней Астратьевой — она тоже учились в ЛГИТМиКе — решили пожениться. Я подошел к Василию Васильевичу и попросил его освободить нас денька на два.
— А что случилось, Сергей Иванович? — спрашивает.
Вообще-то мастера звали меня Сережей, но на занятиях к студентам обращались только по имени-отчеству и от нас требовали того же по отношению к сокурсникам. Я объяснил, что женюсь.
— На Таньке, — говорю, — ой, то есть на Татьяне Федоровне.
— А кто свидетель? — поинтересовался Василий Васильевич.
— Друг, — отвечаю.
— Не нужно никакого друга, сам приду.
И приехал с ящиком шампанского. Свадьба получилась забавной. Собрались ребята с курса, а я загрипповал — температура под сорок. Еле выстоял торжественную церемонию. Потом все приехали в общежитие, я посидел для приличия чуть-чуть и завалился на кровать в своей комнате. Оттуда в полузабытьи слушал, как весело орет подвыпивший народ.
Татьяна мне очень нравилась — кареглазая, высокая, вся из себя такая сдержанно-независимая. Приехала из Риги, кровей в ней было намешано много: латышская, немецкая, польская, еще и персиянская. Словом, красивая девушка. Меня всерьез не воспринимала — так мне казалось. Ситуацию в корне изменил один случай.
Я отпросился из института на несколько дней, чтобы съездить домой — в Эстонию, в Кохтла-Ярве. Друг детства из армии вернулся, хотелось пообщаться. Ну, повстречались, а дальше я влипаю, мягко говоря, в дурацкую историю. Возвращаюсь домой и вижу: на снегу сидит женщина из соседнего дома, я ее знаю, а к ней мужчина приближается — муж ее. В руке нож. Ну, подбегаю, отпихиваю его, он взмахивает рукой и стремглав убегает. Смотрю, у меня куртка располосована.
Поднимаю тетку, а она, оказывается, выпившая. Семейная разборка, значит, у них. Думаю: «Боже, вот ввязался-то, на черта мне это надо?!» Опять появляется ее мужик, а с ним еще двое. Начинается драка. Хорошо, что я немного занимался боксом, — врезал каждому и направился к дому. Слышу сзади топот. Оборачиваюсь — мужик несется на меня, ножом размахивает. Думаю: «Надо выбить наконец этот нож». Останавливаюсь на обледенелой дорожке. Поскальзываюсь, ногами засучил, пытаюсь удержать равновесие...
Дальнейшее — будто в замедленной съемке: приближается рука с ножом, я провожаю ее взглядом, а сделать ничего не могу. Мелькнула мысль: «Ну все, сейчас зарежет». И в этот же миг нож вошел в мое тело. Раздался жутчайший звук рвущихся тканей грудной мышцы, и... мне стало так хорошо, тепло. А боль какая-то тупая, далекая. Кажется, прохрипел: «Что ж ты наделал-то...» Последнее, что помню, — удар по голове.
Очнулся — лежу на люке. Падал, головой об него ударился, не виском, слава богу, но шрам остался. Встаю, в груди что-то хлюпает. Слева дырка, до сердца миллиметра не хватило. Рану пальцем зажал и поплелся домой. Думаю: «Дойдешь, останешься жив. Нет — значит, конец». Добрел. Прямо на пороге упал на колени, прошептал: «Ма-ма...» Родители услышали, выскочили оба. Немедля повезли в больницу. Потеря крови была колоссальной — два литра, почти смертельно. Если б не очнулся на улице — точно умер бы.
В реанимации подошел врач и сказал: «Звонил народный артист СССР Меркурьев, представил тебя своим лучшим учеником и велел непременно поставить на ноги. Пообещал прислать все, что необходимо. Но мы его успокоили, объяснили, что для волнений повода уже нет».
О том, что со мной случилось, в институте узнали благодаря звонку из больницы в общежитие. Принял сообщение однокурсник. Рядом с ним стояли три девчонки, одной из которых оказалась Татьяна. Положив трубку, Женька передал лаконично: «Серегу Паршина зарезали!» И она упала в обморок. Потом рассказывала мне: «В этот момент я почувствовала, что потеряла самого близкого человека».
В общем, после того как я, худющий и ослабевший, вернулся в Питер, у нас с Татьяной Федоровной Астратьевой все и началось. И прожили мы вместе тридцать четыре года. Старший сын родился, когда сдавали выпускные экзамены. Мне был двадцать один год. Жили в общежитии, спал Ванька на столе. После окончания института жена пару-тройку раз снялась в кино, а потом целиком посвятила себя семье, даже от службы в театре отказалась. Но к моей работе поначалу относилась очень ревниво, даже срывы нервные случались. Потом попривыкла и как-то смирилась.
Татьяна ушла из жизни в 2006 году. Онкология. Люди, столкнувшиеся с этой проблемой, знают, сколько нужно денег на лечение: лекарства, курсы химиотерапии, больницы, уход... Нам явно не хватало. И тут у меня появилось предложение сняться в рекламе препарата от импотенции — с фразой, ставшей впоследствии народной: «А что, а вдруг?..» Некоторые упрекали, дескать, как можно серьезному актеру на такое соглашаться? Но я так скажу: к рекламе отношусь как к части профессии. К тому же я ведь не сигареты и не спиртное рекламировал, а средство для повышения мужской силы. В общем, благодаря ему появились средства на продление жизни жене.
Незадолго до своего ухода Татьяна грустно сказала: «Не представляю, как ты будешь жить один». От ее слов так нехорошо стало, в голове застучало: «Почему именно с ней такое случилось? Что же будет с детьми, со мной? Как дальше жить?» Мне пятьдесят четыре года, ощущение полной безысходности.
Ваня, ему было тридцать три года, уже жил самостоятельно, а Сашка, он на одиннадцать лет младше, еще со мной оставался, и они оба как-то замкнулись в себе. Я не тормошил сыновей, считал — сами должны справиться. А себя отвлекал работой. Хорошо, что подвернулись съемки в шестисерийном фильме Алексея Федорченко «Похищение воробья». Комедия — смешная такая, добрая, для семейного просмотра. Про полковника милиции, который после выхода на пенсию организовывает частное бюро по поиску пропавших домашних животных. Кого только мне там не пришлось искать: суслика, попугая, удава, собачку, вплоть до тараканов. К сожалению, до сих пор картина не вышла, лежит где-то на полке.
В то время, конечно, я и представить не мог, что судьба вновь сделает меня счастливым. Очень странная история получилась у нас с Натальей Ивановной Кутасовой. Мы друг друга знали, даже снялись в сериале «Секретные поручения», хотя на площадке не пересекались. Наташа — ведущая артистка в петербуржском Театре на Васильевском. Нелегко ей в жизни пришлось: овдовела еще раньше, чем я, шесть лет ухаживала за больной матерью.
В 2005 году отмечали ее пятидесятилетие, и я приехал поздравить юбиляршу от Союза театральных деятелей, поскольку являюсь председателем СТД Петербурга и области. На сцене мы с Натальей расцеловались, и я в шутку сказал:
— Ну вот, нацеловался на всю оставшуюся жизнь.
Она так же шутливо ответила:
— Кто знает...
Потом приходила на мои спектакли, заглядывала в гримерку поблагодарить. Симпатичная такая женщина...
В это же время Володя Шевельков пригласил меня в свою картину «Любовь под надзором». Я поинтересовался, кто играет мою жену. Оказалось, Кутасова. «Ой, — говорю, — замечательная актриса! Мне кажется, и человек прекрасный». Потом выяснилось: когда Наташа узнала, что мужа играю я, она произнесла те же самые слова в мой адрес.
Короче говоря, снимаемся вместе. Из вежливости оказываю ей какие-то знаки внимания — то обед принесу, то чай, то еще что-то. Поначалу она восприняла это в штыки: мол, вот еще, ухажер выискался. К ней подбивали клинья многие мужчины, и она привыкла давать отпор. Потом подруга рассказала Наталье о том, что я недавно пережил большое горе — смерть жены.
И вот однажды едем с ней на машине из Кронштадта — возвращаемся со съемок по домам. Она задремала и — плюх головой мне на плечо. И у меня ни с того ни с сего та-а-кое бешеное сердцебиение началось... Наталья потом призналась: когда проснулась, ощутила то же самое.
Чувствуя, что между нами происходит что-то серьезное, честно сказал:
— Наташа, пойми меня правильно, мне очень трудно, я весь еще — там.
Она ответила:
— А я буду рядом.
Не представлял, как все сложится... В итоге мы вместе уже десять лет, и прямо скажу: мне нереально повезло. Наташка какая-то невероятная! Окружила, прямо окутала заботой.
Во многих семьях у детей не складываются отношения с новыми женами-мужьями родителей. У нас, к счастью, серьезных проблем не возникло — так, мелкие шероховатости. Когда я познакомил Наташу с Сашей, она расцеловала сына, от чего тот сначала очень смутился, но потом произнес: «Ну что ж, отец, вкус тебе не изменяет — симпатичная». А вот Ваня настороженно отнесся к новому витку моей жизни, но постепенно и с ним все наладилось. Наташина дочка Анастасия первое время тоже ревновала маму, но и у нее это вскоре сошло на нет.
У меня три внука: два парня и девочка, все от старшего сына. Он дважды женат. От второго брака — восьмилетний Андрюшка. Старшие внуки уже взрослые. Коле двадцать лет, Евгения на год младше. Женя неожиданно увлеклась Японией, и все ее интересы сейчас направлены в ту сторону. Николай намеревается быть врачом — психотерапевтом или хирургом.
Живут они в Германии, где и родились. Дело в том, что первая жена Ивана еще до встречи с ним уехала туда на ПМЖ, но периодически приезжала на родину. Здесь они и встретились. Впоследствии сын тоже перебрался в Германию. Но не зная языка, приличной работы найти не смог и вернулся. А жена не захотела. Слава богу, сохранили добрые отношения, дети нормально общаются с отцом, приезжают к нему. Ну и ко мне соответственно.
Меня это очень радует. Как и то, что Иван сумел найти себя в профессии. У него отлично складывается актерская карьера. Вот уже почти полтора десятка лет снимается в сериале «Морские дьяволы». Вижу, как от серии к серии растет профессионально. А еще Ваня мне очень понравился в фильме «Страсти по Чапаю», он сыграл красного командира Жукова, которого Чапаев расстреливает. Когда я смотрел сцену расстрела, прямо плохо стало. Правда. А что с моей матерью было — не передать. Раньше за меня переживала, когда на экране происходило что-то драматическое, плакала даже, а теперь больше за Ваню тревожится — его же в фильмах постоянно то ранят, то бьют, то топят. И она причитает: «Ой, не могу такое видеть. Боже, ну как же он там, бедный?!..»
Приятели иногда шутят: конкуренцию отцу сын не создает? В этом смысле я спокоен, мы же с ним в разных весовых категориях — он тяжелее, длиннее, так что на одни роли со мной не претендует. Да и возраст разный. Хотя внешнее сходство есть. Иван после окончания ЛГИТМиКа много лет служил в «Александринке», но потом переключился на кино. А я предпочитаю совмещать театр и кинематограф.
Нравится все — и сниматься, и озвучивать. У меня много работ по дубляжу, больше двухсот наверное. Сначала звали на индийские и латиноамериканские мелодрамы, практически ни один фильм не обходился без Паршина. Самая долгосрочная работа была на «Просто Марии» — озвучка проходила в Болгарии и я там прожил полгода. Пахали с утра до ночи каждый день, потому что эфир шел беспрерывно: серию записывали и сразу выпускали на экран. Ну а потом картины с озвучкой и дубляжем пошли как на конвейере.
Однажды в конце девяностых столкнулся на съемочной площадке американской картины «Анна Каренина» с Альфредом Молиной: он играл Левина, я — небольшую роль. А до этого дублировал его в нескольких картинах, о чем коллеге и поведал. Тот пришел в полнейший восторг, расспрашивал подробно о моей работе. Забавно получилось: он поинтересовался, что репетирую в театре, а я тогда работал над чеховским «Платоновым». Оказалось, что и он в это же самое время играл на сцене в «Платонове».
Разумеется, когда я выбирал профессию, и помыслить не мог о том, с какими блистательными людьми доведется встретиться. Каждый раз, сталкиваясь с выдающимся артистом на сцене или на площадке, буквально цепенею от восхищения. Вот, например, сериал «Новые приключения Ниро Вульфа и Арчи Гудвина», где я сыграл инспектора Крамера, а частного детектива — Донатас Банионис. Он сразу предупредил, что на русском текст произносить ему трудно. Я поинтересовался:
— Донатас Юозович, а как же вы справляетесь с проблемой?
Тот ответил со своим изумительным мягким акцентом:
— Только не надо добавлять Юозович, у нас в Литве так не говорят. А насчет роли: сначала перевожу на литовский, заучиваю, потом делаю перевод на русский и учу заново. Процесс, конечно, сложный, но что поделать — ваш язык забыл уже.
Помню, он никак не мог произнести фразу «Тут не проскользнет и мышь». Со словом «проскользнет» была целая эпопея, но и «мышь» ему никак не давалась, как только он с ней не экспериментировал: мишь, имиш, мимиш, мимш, мамиш... Мы все умирали со смеху. Сережа Жигунов, игравший Арчи Гудвина — секретаря и помощника Вульфа, говорит:
— Донатас, а вы не пробовали Пушкина в оригинале, на русском, со сцены читать?
Банионис расхохотался, но тут же сделал серьезное лицо и нарочито строго сказал:
— Не смешно! Отстаньте от меня!
Но самым поразительным было наблюдать за работой Баниониса в кадре. Мы с Сережей даже если не были заняты в сцене, смотрели, как он играет, и все участники съемок тоже. Вроде бы артист наигрывает дико — то ли кривляется, то ли изображает не пойми кого. Стоим и перешептываемся: «Да что он вытворяет? Ужас какой-то!» Сцена снята. Глядим, что получилось, на экране. Елки-моталки, от Баниониса глаз не оторвать, все гениально, каждый взгляд, движение. Ну как такое возможно?! Не понимаю до сих пор. Это не просто странно — непостижимо!
Или вот Глузский Михаил Андреевич на память пришел. При внешней сдержанности какого мощного таланта был артист! В девяностые работали на картине «Исповедь российского мужика». Фильм так и не вышел на экраны, не знаю уж почему. А жаль. Искренне считаю роль в нем лучшей своей актерской работой. Ну да ладно...
На съемках с Михаилом Андреевичем мы общались очень тесно. Он прекрасный рассказчик — заслушаешься. Однажды после смены у меня образовалась бутылка водки, и я озвучил идею вместе ее распить. Михаил Андреевич отнесся к предложению одобрительно. Посидели с ним под водочку преотлично — анекдоты травили, байки всякие вспоминали...
Утром иду мимо номера Глузского и вижу людей в белых халатах. От ужаса покрываюсь холодным потом, думаю: «Ну все, убил вчера старика». Заглядываю в номер. Доктор меряет Глузскому давление, что-то тихо говорит. Вдруг Михаил Андреевич вскакивает и радостно восклицает: «Ой, правда?! Какое счастье! Я же привык к повышенному, а тут неважно себя почувствовал, вот и решил, что скакануло вверх. Оказывается, оно у меня в норму пришло — как у космонавта, 120 на 80! Всё, спасибо большое, извините за беспокойство, побегу, а то опоздаю на съемку». Моментально собрался, и мы поехали на площадку. По дороге он весело обсуждал утренний курьез, а я украдкой вытирал испарину.
С Глузским мы пересекались и в фильме «Клад». Там довелось насладиться общением с еще одним корифеем — Львом Дуровым. Суть в том, что три деревенских шофера — Лева Дуров, Дима Харатьян и я — наезжают на горшок с золотыми монетами. Вытащив, относят к начальнику милиции, которого как раз Глузский играл. Возмутившись тем, что деньги грязные, он отправляет бедолаг отмывать их. Одна монета выскальзывает и оказывается на дне реки. Герой Глузского велит достать.
Снимали на Истре в апреле. Холод собачий, снежок еще лежит. Пригнали две машины скорой помощи — мало ли, вдруг кому-то станет плохо с сердцем. Да еще двух аквалангистов ниже по течению определили — на случай, если трупы наши окоченевшие придется перехватывать. Ну, разделись мы с Димой. Деду, так мы Дурова звали, предложили не лезть в воду, мол, сами справимся. «Нет, — говорит, — я вас не брошу!» Мы серьезно пытались отговорить, но он ни в какую. В общем, опрокинули все по стопке спирта, ахнули, воздуху набрали — и в речку с льдинками. Градуса четыре было максимум. До трупов, к счастью, не дошло, но окоченели знатно. Вылезли, в тулупы укутались, еще спирту махнули и в баню. Лев Константинович держался героически, все этапы с нами одолел.
Да уж, чего только не случается в актерской биографии! Искренне считаю, что из всех существующих профессий наша — самая интересная и непредсказуемая. Почему-то был абсолютно уверен в том, что и младший сын пойдет по актерской стезе. Особенно после того как Саша, на мой взгляд, очень удачно дебютировал в фильме Бориса Галкина «22 июня, ровно в 4 часа...». Но я ошибся, Александр этим делом не увлекся, занялся компьютерной графикой, чем-то связанным с дизайном. Квартиру купил и теперь по примеру брата стал жить отдельно, с женой.
А я, распределив сыновей, прочно обосновался в примаках у супруги, потому что в ту квартиру, где мы жили с сыновьями, перевез из Кохтла-Ярве маму с отцом. С их приездом мне часто вспоминается жизнь в родительском доме, всякие истории из детства, в том числе — о поэте Межелайтисе, который в итоге определил мою судьбу.
В пятом классе нам дали задание: выучить стихотворение не по программе, а по желанию. Для меня это было сущей мукой — несмотря на то, что много и беспорядочно читал, с уроками литературы не дружил. Пришел домой, заглянул в отрывной календарь и увидел стихотворение «Скрижали времени» литовского поэта Эдуардаса Межелайтиса. Прочел, ничего не понял, но выучил — с трудом. Назавтра преподаватель вызвала к доске и я с пафосом принялся декламировать. Видимо, получилось вполне органично. Класс притих, все рты пооткрывали, но больше всех изумилась Ирина Павловна. И поставила мне пятерку.
На следующий день снова попросила прочесть стихотворение. Я выдал не хуже, чем накануне. После урока бегу играть в футбол. В коридоре хватает в охапку незнакомая блондинка с ярко накрашенными губами и безапелляционно заявляет: «В драмколлектив!» Выяснилось, что это Александра Александровна Розитис, она ведет в школе театральную студию.
Ирина Павловна рассказала в учительской о моем выступлении на уроке. Александра Александровна попросила вызвать меня к доске еще раз, оставив приоткрытой дверь класса. И пока я читал, из коридора наблюдала. Затем, как я ни брыкался, насильно затащила в драмкружок. Спасибо Сан Сановне, это был переломный момент в моей жизни. Вскоре я стал лауреатом конкурса школьных театральных коллективов в Эстонии. Короче говоря, вопрос кем быть с тех пор уже не возникал. Только актером! И я ни разу в жизни не пожалел о своем выборе.
На мое счастье, Боженька милостив, отсутствием работы не наказывает. В театре занят постоянно, да и снимаюсь практически безостановочно. Постепенно стал переходить на роли почтенных отцов и дедов. 2018 год оказался особенно «урожайным». Например в сериале «Семейная тайна», по закрученности сюжета вполне сравнимом с детективами Агаты Кристи, как раз досталась роль главы большого семейства — крупного предпринимателя-фармацевта. Который оказывается основным злодеем.
Кстати, это всего третий случай, когда в кино пришлось сыграть откровенную сволочь. Два других мерзопакостных негодяя — в «Улицах разбитых фонарей» и «Чистой пробе». Казалось бы, по типажам — точно не я, но вот доверили почему-то. А мне дико интересно. Роли-то на сопротивление, и это отличный актерский тренинг.
Прочие мои персонажи — господа сугубо положительные. В «Лабиринтах» я тоже отец главной героини, и опять крупный предприниматель. Кстати, и в «Лабиринтах», и в сериале «Одна жизнь на двоих» — истории любви, пронесенной через годы и преодолевшей все жизненные передряги, включая войну и разлуку, — мою жену сыграла Татьяна Лютаева. Снимались обе картины одновременно. Я шутил: «Таня, нам бы не перепутать персонажей». У нас сложился великолепный партнерский тандем, редко такое бывает.
Недавно вышел третий сезон иронического детектива «Три в одном» Ильи Хотиненко. До этого я много работал с его отцом. С Владимиром познакомились на первой его самостоятельной работе «В стреляющей глуши». Затем были «Зеркало для героя», тридцатилетие которого недавно отмечалось в Екатеринбурге, «Макаров», «Рой», «Страстной бульвар», «Гибель империи». К слову, такой высочайшей организации рабочего процесса, когда каждый знает, что должен делать в следующую секунду, пожалуй, нигде не видел. При этом обстановка на площадке у Володи изумительная. Если артист удачно сыграет, сымпровизирует, он от радости начинает так заразительно смеяться, что и все вокруг хохочут. Забавно, у Ильи абсолютно такой же смех и похожая манера говорить, он даже грассирует как отец.
Помимо почтенных глав семейств мне часто доводится играть и военных. В каких только званиях и родах войск мои персонажи не перебывали! Генералы, полковники, политруки, капитаны, морские офицеры, милицейские чины... В «Мельнике» мой герой — подполковник полиции в отставке — распутывает череду преступлений, нити которых тянутся к верхушке власти. В «Реализации» досталась роль начальника угро Петербурга, назначенного на место прежнего, коррумпированного.
Еще одна интересная работа в долгоиграющих «Тайнах следствия». Неожиданно все герои во главе с Аней Ковальчук перенесутся из нашего времени в 1885 год и продолжат раскрывать всякие преступления. Я играю судебного следователя. Иные костюмы, иной стиль речи: «Будьте любезны», «Чего изволите?», «Довожу до вашего сведения»... Самому хочется посмотреть, что из этого получится.
В общем, работой я не обделен и от этого счастлив. И молю Боженьку, чтобы это не прекращалось как можно дольше.
Благодарим киностудию «Ленфильм» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram