О своем актерском ремесле он говорит довольно легкомысленно: «Это забавное веселое дельце. Такой детский сад. Быстренько распределили, кто кого играет: ты — Гертруда, я — Гамлет, он — Лаэрт и давай, поехали. Ля-ля-ля, и сыграли». Хотя, наверное, шутит, как всегда...
Недавно на афишах театра «Ленком» появилось новое название — «Фальстаф и принц Уэльский». Спектакль поставил Марк Захаров по хроникам Уильяма Шекспира. Одну из главных ролей — шута, гуляку и обжору Джона Фальстафа — сыграл Сергей Степанченко. Его работа удостоилась премии «Хрустальная Турандот».
— Как вам работалось над спектаклем?
— Это самый не любимый мной вопрос. Не знаю, как отвечать на него. Как работалось? Да как обычно: ходили на репетиции, сочиняли, придумывали. Безусловно, я подчитал кое-какую литературу о раблезианских временах. Но чтобы серьезные изыскания учинял — нет, такого не было. Мы все же делали не учебное пособие для двоечников исторического факультета, а рассматривали отношения, связывающие людей. А они мало изменились за сотни лет...
Вообще, над любой ролью работать интересно. Это всегда какие-то новые пути, новые возможности, которые вдруг открываешь и в себе, и в партнерах своих. Видишь, как они изменяются от спектакля к спектаклю в самую лучшую сторону. И не хочется отставать от талантливых коллег, пытаешься бежать за ними.
— У вас в «Ленкоме» было много знаковых ролей. Но в «Фальстафе...» даже не главная, а заглавная роль. Первая в вашей актерской биографии?
— Такая, чтобы стояла в заглавии, — первая. Путь к ней был довольно долог. И начался он со случайного попадания в массовку на съемочной площадке...
Я родился в Приморье, жил под Владивостоком в местечке Черниговка, увлекался спортом и поступать собирался в физкультурный институт в Хабаровске. В это время там проходили съемки, даже не помню какого фильма, кажется, Свердловской киностудии о событиях Гражданской войны, те самые «штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни». Требовались рослые, объемные парни, чтобы на лошади проскакать, где-то обозников изобразить, а то и трупы, плавающие в Амуре. Платили прилично, по три или даже четыре рубля в день. И я понял: вот он — легкий хлеб. Нужно кидаться в эту профессию, она прокормит.
Шучу конечно. Какие-то заделы все же имелись. Так не бывает, чтобы из-под штанги вылез и сразу — в артисты. В школе попались хорошие педагоги, серьезно занимались с нами литературой. Еще я окончил музыкальную школу и играл на гитаре на танцах, в ресторанах. И если пока не находился в театральном пространстве, то уже дышал в том направлении. Хотелось лицедействовать. На тех съемках обнаружил, что лежать с окровавленной грудью в костюме белогвардейского офицера у меня здорово получается.
— Вскоре вы познакомились с будущей женой. Встреча с Ириной тоже была случайной?
— В общем, да. Через год поехал присматриваться к институту искусств во Владивостоке. А до этого поработал в стройотряде, немного скопил, и мы с товарищем решили чуть-чуть кутнуть в приличном месте. Отправились в молодежное кафе «Зодчий», заказали вкусную еду, поскольку изголодались на макаронах и тушенке. Рядом студентки педучилища праздновали чей-то день рождения. Среди них была Ирина. Я пригласил ее на танец, познакомился и счастливо живу до сих пор.
— Вы очень рано поженились, дочка родилась... Тяжело было?
— Как-то справлялись. Ирина уже работала, мне, студенту, родители помогали — подкидывали деньжат, чтобы не чувствовал себя уж таким аутсайдером в семье. Да я и сам подрабатывал: то моряков на плавбазах с ребятами поздравляли, то на дачах при переезде вещи таскали, бывало, и вагоны разгружали.
С этими вагонами забавная история вышла. Пришел товарищ, говорит: «Можно неплохо заработать на разгрузке — целых десять рублей за ночь». А вагон, как сейчас помню, прислали с комбикормом — большие такие мешки. И вот стоит кран портовый, палета, на нее нужно эти мешки слоями уложить. Открыли дверь вагона и ужаснулись: такое количество нам к пенсии не разгрузить. Вкалывали до утра и лишь пробили брешь от двери до двери, а все, что слева и справа, осталось нетронутым. Денег обещанных, конечно, не увидели, заплатили нам всего рубля по три.
Говорят, профессиональные грузчики вчетвером-впятером за ночь вагон разбрасывают. Не знаю, что это за люди, хотел бы познакомиться. До сих пор считаю, что вагон, забитый мешками, — страшная картина.
— После института вас пригласили в сызранский драмтеатр...
— Причем с предоставлением жилья. У меня же семья, нужен свой угол. Во Владивостоке не на что было рассчитывать. В Сызрани приняли прекрасно. Немного пожил в общежитии, потом вручили ключи от квартиры — первые в моей жизни! За три года переиграл весь репертуар.
— А как возникла Москва?
— Однажды из столицы в Сызрань приехал драматург Александр Михайлович Кравцов ставить свой спектакль. Вот он и посоветовал: «Надо бы тебе, старикашка, поднимать зад и двигать в сторону столицы, тут уже тесновато. И твоего дальнейшего развития здесь не вижу». Кравцов заронил зерно, я подумал-подумал и отправился в Москву, и не куда-нибудь, а сразу — в «Ленком».
Дождался Захарова и попросил о прослушивании. Марк Анатольевич сказал: «Давайте присоединяйтесь к показу. Зайдите в режуправление, узнайте, когда он состоится». До сих пор помню дату — двадцать седьмое апреля 1985 года. Кстати, о случайностях... Не поверите, но показывался я именно с Фальстафом — сыграл сцену в кабачке «Кабанья голова».
— Кто-то сказал, что случайности — намеки судьбы...
— Ну конечно, это какие-то знаки. Хорошо бы их загодя видеть — правильнее реагировал бы. Но часто мы начинаем понимать только позже, отматывая время назад. Лично мне не раз помогал случай.
На показе сидел весь худсовет: Евгений Леонов, Татьяна Пельтцер, Марк Захаров, Олег Янковский, Александр Абдулов, Всеволод Ларионов, Елена Фадеева. Помню, нас очень поддерживала Инна Михайловна Чурикова. От нее исходила какая-то доброжелательная аура. Думаю, она на всех так одобрительно смотрела, но казалось — только на меня.
К работе требовалось приступать немедленно, но перед сызранским театром висел долг. Говорю Марку Анатольевичу:
— Если не вернусь, там будут парализованы все гастроли.
Он в ответ:
— Нельзя их бросать в такую минуту. Обязательно доработайте и возвращайтесь осенью.
И я уехал в Сызрань.
— В столице множество театров, почему стремились именно в «Ленком»?
— Педагоги, приезжая из Москвы, с восторгом рассказывали нам, студентам, о премьерах «Ленкома». Потом кое-что посчастливилось увидеть и своими глазами. Я понимал: это театр с особой эстетикой, новаторский, его худрук осваивает просторы, замахнуться на которые никакому другому режиссеру и в голову не приходит. «Ленком» смело идет на эксперименты, и они мне близки. Хотелось быть соучастником.
— В день показа вы встретили Александра Абдулова, с которым крепко сдружились...
— Саша подошел, произнес какие-то теплые слова: «хороший показ», «замечательно, здорово», «очень смешно и трогательно». Не то чтобы сразу поклялись в вечной дружбе... Нет конечно. Она складывалась годами. Играли в одних спектаклях, на съемках довольно много времени вместе проводили.
— Как ленкомовцы приняли провинциала?
— Замечательно. Никто из звезд не свистел, не плевал в мою сторону. Да и от коллег более близких по возрасту не ощущал негатива. Не замечал, чтобы нехорошо и других принимали. После меня много людей в театр приходило, но чтобы кто-то страдал от недружественного приема — не припомню.
— Больших работ пришлось ждать долго?
— Поначалу были эпизодические роли. Но довольно быстро появился Ламме Гудзак в «Тиле» — вторая главная мужская роль в спектакле. Потом уже пошли премьеры: «Поминальная молитва», «Мудрец» по Островскому.
— Это правда, что вы занимали в актерском общежитии бывшую комнату Абдулова?
— Нет, рядышком. Только это было не общежитие, а четырехкомнатная квартира, принадлежавшая театру, в ней проживали разные актеры. Домовую книгу посмотришь — там и Армен Борисович Джигарханян, и Олег Иванович Янковский, и Анатолий Солоницын, и Саша Абдулов, и все-все-все.
Обитали мы с Ирой и Катюшей там одиннадцать замечательных лет. Люди окружали комфортные, доброжелательные, нераздражающие.
— Какое впечатление на вас произвела столица?
— Ошеломительное — как на любого колхозника. Помните, у Визбора: «На Метрополь колхозники глядят»? Это про меня. Но Москва же и создавалась, чтобы неокрепшие сердца человеческие повергать в восхищение, в осознание ее величия, и все, что спето и рассказано про этот город, — правда.
Поначалу столица представлялась неприступной: казалось, здесь и трещинки не найдется, чтобы втиснуться. Но Москва — город великодушный. И если уж захочет эту трещинку кому-то приоткрыть — приоткроет обязательно. И все свои сокровища предложит — только смотри, впитывай, только влюбляйся! А влюбляться было во что...
Меня в состояние неописуемой радости привели люди. В первую очередь, конечно же, артисты нашего театра. Саша Абдулов, с которым много времени проводили вне сценической площадки, ввел меня в такие московские творческие дома, к таким персонам возил! То к братьям Вайнерам в гости, то к Сергею Соловьеву, то к Станиславу Говорухину. С известными режиссерами, драматургами, операторами, каскадерами я тогда познакомился и подружился. Со многими и сейчас благодаря Саше сохраняю теплые отношения. Он умел сформировать вокруг себя пространство, в котором всем комфортно и уж точно нескучно.
— В его «Бременских музыкантах & Co» вы согласились на небольшую роль... младшего Осла и похоже, играли с удовольствием?
— Как «небольшую»? Одну из главных наряду с Котом, Петухом и Псом. Небольшую, но очень яркую роль Саша придумал для моего «отца» — Александра Адабашьяна. Ольга Волкова играла маму. Их замечательная пара была страшно трогательной. Отправляя сына в путешествие, Отец Осел наставлял: мол, мы очень сильные, очень могучие, очень надежные, поэтому смотри не опозорь звание Осла.
— А что за история с бегемотом там приключилась?
— Бегемота, вернее бегемотиху, звали Жужа. Дрессировщик дал ей команду, и она по прямой, словно по рельсам, побежала на камеру. Саша долго смотрел в монитор, радовался, как красиво приближается, пока не понял, что она уже здесь — еще шаг и огромная туша раздавит его вместе с монитором. Едва успел отпрыгнуть, как Жужа, не останавливаясь, помчалась дальше.
— Вам, конечно, приходилось принимать участие в знаменитых абдуловских посиделках. Однажды, говорят, Александр Гаврилович даже устроил вам день рождения?
— Да, на своей территории и абсолютно для меня неожиданно. Я приехал к нему во Внуково, и вдруг потянулись люди с подарками — Лена Проклова с мужем, Сережа Никоненко, многие другие. Оказывается, Саша всех обзвонил и сообщил, что у меня день рождения. Причем сам все и приготовил: пловы свои замечательные, какие-то шашлыки чудесные. Он любил готовить, умел это делать и вполне обоснованно считал себя знатоком узбекской кухни.
Абдулов вообще был человеком разносторонним и увлекающимся. Если стреляли в тире, он тоже готов пострелять и делал это лучше всех. Если в футбол гоняли, опять тут как тут и должен всех обыграть. Врожденные задатки лидера не давали ему покоя, Саша всегда и во всем стремился быть первым. Обожал рыбалку, даже выбирался раза два-три в теплые моря на марлинов.
— Он и вас заразил рыбалкой?
— Не то чтобы заразил, но я старался соответствовать. И уж если оказывался там, где все забрасывали удочки, чего бы и мне не позабрасывать? Но честно говоря, и без рыбалки прекрасно обходился. А вот Саша в любой момент готов был мчаться в Астрахань или на Камчатку, чтобы только рыбы наловить. Я же больше ценил минуты, когда мы оказывались где-нибудь в лодке вдвоем. Эти счастливые моменты задушевных бесед, воспоминаний, рассказов о жизни, о семье, об отце сохраню в душе навсегда.
Когда не стало Саши, других больших мастеров, шок испытал страшный. Жизнь есть жизнь, и зрители должны прийти на спектакль невзирая на то, какую боль переживает актер в этот момент. Так будет всегда. Но есть места, которые все равно остаются пустыми. Кто-то точно сказал: незаменимых людей нет, но есть — невосполнимые...
— Вы служите в «Ленкоме» тридцать три года. Бывали моменты, когда хотелось уйти из театра, написать заявление и бросить Захарову на стол?
— Постоянно бывают. Всякие мысли в голову приходят: это не так, то не эдак. Актер — вечно сомневающееся существо. Я — во всяком случае. Самоедство во мне сидит идиотское. И очень, кстати, мешает жить...
Я ведь ужасно неуверенный в себе человек. То и дело кажется: все сейчас остановятся, пристально посмотрят на меня и крикнут: «Стоп! Он же не артист, он врет! Как сюда пробрался, как среди нас, актеров, затесался?» Всегда присутствует ощущение, что скоро раскусят.
Что касается заявления... Писать — писал, но бросать — не бросал. Думаю, подобные моменты у каждого артиста бывают.
— Вам знакомо чувство профессиональной зависти?
— Это какое-то другое чувство, скорее соперничества. И если не принимает болезненных, разрушающих форм — только на пользу. Оно может подстегнуть, особенно если на одной дистанции с коллегой находишься или одну роль репетируешь. И потом это всегда школа. Если видишь прекрасный образчик исполнения роли, можно многому научиться. Недавно посмотрел фильм о Бельмондо. Узнал, что отец Жана Поля — талантливый скульптор, с юности каждое воскресенье ходил в Лувр, чтобы учиться у больших мастеров. Он продолжал делать это даже в восемьдесят. И мы, актеры, постоянно учимся. Я у коллег подмечаю: «О, как ловко сделал! Надо бы где-то и у себя применить». Может, и не перенять вплоть до жеста, а перемешать с чем-то своим — и новая краска появится.
— В одном из интервью, говоря о семье, вы неожиданно признались: «Я — злюка...»
— Я — остроугольный человек. Надо же на ком-то отыгрываться. А где еще, как не на близких? Везде ты душка, а в семье — Кощей... Дома расслабляешься, тормоза отпускаешь — случается, все и огребают по полной. Но потом сам же от этого страдаю. Слава богу, семья моя понимающая и за много лет научилась со мной жить.
— В чем секрет долговечности чувств?
— Не знаю, не спрашивайте меня об этом. Не смогу по пакетикам упаковать и всем раздать какой-то секрет семейного счастья. Я свою жену ценю всю целиком.
— С внучкой Соней находите общий язык?
— Иногда. Мы нечасто видимся. Ей уже четырнадцать, своя жизнь и своя довольно непростая фаза развития. Мечтает стать врачом, вся нацелена на это, пошла даже в специализированный класс — химико-биологический. Хочется ей в белом халате со скальпелем бегать...
— А чем занимается младший сын?
— Юре двадцать, учится в Университете имени Губкина на третьем курсе. В этом году по собственной инициативе съездил на Чаянду — это где-то в Якутии, был на буровой помощником мастера. Работа довольно тяжелая и грязная. Жили в балках — деревянных времянках, спали по очереди, работали сменно по двенадцать часов. Места там дикие — медведи, бывает, выходят. Вернулся в полном восторге, еще и деньги какие-то заплатили.
— Значит, дочь Катя — юрист, сын — будущий нефтяник, внучка хочет стать врачом. Не обидно, что никто из наследников не пошел по вашим стопам?
— Да нет... Актерский хлеб ведь несладок, здесь мало одних умений. Должны на помощь прийти еще какие-то силы, которые тебе неподвластны и тобой неконтролируемы. А вдруг они не помогут? И что тогда делать со своим умением — сидеть на печи до морковкина заговенья? Увы, так случается в нашей профессии... И в моей жизни много вещей, которые случились, а могли бы и не случиться.
Не знаю, закономерность ли это или путь каждого записан в Книге судеб. Наверное, можно долго прикидывать и сопоставлять: «А вот это почему?» Да бог его знает почему. Но если хочешь двигаться — все движется. Не хочешь — ничего и не произойдет. Надо все-таки самому шевелиться. Не давя никого вокруг, относясь к людям с уважением и деликатностью, но свое пространство вытаптывать. Знаете, это как в снег зайти — сначала нужно площадку подготовить, обтоптать ее. Так вот «обтоптать» свой пятачок обязательно придется...
Благодарим бар-ресторан «Счастье» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram