В 1871 году Репин написал «Бурлаков на Волге». Затем, правда, еще несколько лет правил... Тогда-то и определилось свойство его натуры, с годами только упрочившееся: бесконечно доводить работу до совершенства. Порой это было во благо, а иногда во вред.
Двадцать пятого мая 2018 года, когда Третьяковская галерея уже закрывалась, один из немногих оставшихся посетителей кинулся к картине Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», схватил металлическую стойку ограждения и стал наносить ею удар за ударом. Стойка пробила защитное стекло, осколки прорвали холст в нескольких местах. Мужчину задержали.
Век назад полотно уже пережило нападение вандала. Шестнадцатого января 1913 года старообрядец Абрам Балашов с криком «Довольно смертей, довольно крови!» внезапно набросился на картину с садовым ножом и нанес три удара. В ожидании полиции Балашов плакал и повторял, обхватив лицо руками: «Боже мой... что же я сделал!» После столь вопиющего инцидента хранитель галереи Хруслов покончил с собой, а попечитель Илья Семенович Остроухов подал в отставку.
Илья Ефимович узнал об этом в «Пенатах» — по телефону. Примчавшийся сосед по Куоккале Корней Чуковский предполагал увидеть Репина совершенно убитым известием. Но тот держался спокойно, отказывался говорить о случившемся, угощал друга жареным картофелем с прованским маслом и расспрашивал о чем-то постороннем. Лишь потом отправился поездом в Питер, а затем в Москву, по-прежнему ничем, кроме дрожащих рук, не выдавая волнения.
Едва увидев израненное полотно, Репин вскричал: «Боже мой, какое несчастье! Ведь это уж навсегда!» Однако попечитель Третьяковской галереи Игорь Грабарь пообещал его восстановить. Реставрация велась по самым современным технологиям, важнейший вклад внес и сам Репин, фактически переписав сильно пострадавшие лица героев. «Иван Грозный...» был спасен.
Казалось, эта картина вообще отмечена роковой печатью под стать своим героям. Александр III, едва увидев холст, был так шокирован, что повелел не допускать до выставок. Только многоголосый хор художников и писателей переубедил царя. Народ валом валил в Третьяковку, и никого «Иван Грозный...» не оставил равнодушным. Спустя три года после создания полотна вновь заговорили о его роковой магии: тридцатитрехлетний писатель Всеволод Гаршин, с которого художник писал убиенного царевича, в 1888 году покончил с собой, бросившись в лестничный пролет.
Некоторые замечали: стоит Репину взяться за портрет, как «модель» умирает. Мусоргский, Писемский, Пирогов, пианистка Мерси-Аржанто ушли из жизни буквально через несколько дней после того, как Илья Ефимович их написал. Тютчев заболел и скончался, едва дал согласие позировать. Как-то друзья, недовольные политикой Столыпина, пошутили: коли вы такой ангел смерти, так напишите, сделайте милость, Петра Аркадьевича.
Спустя несколько месяцев Репину действительно заказали портрет премьер-министра — на пророческом фоне красных, как кровь, портьер. Едва работа была закончена, Столыпина убили. Сам художник, впрочем, в своем творчестве не находил ничего рокового, только страстное признание в любви к живописи и жизни.
Акварель он впервые увидел в шесть лет: двоюродный брат Тронька раскрасил в книжке черно-белое изображение арбуза и это осталось самым ярким воспоминанием детства. Потом Тронька уехал, а краски оставил брату. И тот взялся за рисование с таким азартом и усердием, что впервые пережил приступ носового кровотечения. Приступы повторялись, Илья сильно ослабел, родные боялись, что помрет.
Сердобольная соседка пришла к нему рассказать, что до семи лет умереть не страшно, потому как безгрешная детская душа непременно попадет в Царствие Небесное. И была поражена вопросом, есть ли в раю краски и кисти. Поправившись, он снова взялся за рисование, и вскоре девушки стали покупать у него картинки с цветами, чтобы приклеивать на крышки сундучков, а соседи — расписные пасхальные яйца.
Поступив в ученики к иконописцу, с пятнадцати лет Илья расписывал окрестные церкви, этим и зарабатывал. Как-то будучи с иконописной артелью в Воронежской губернии, услышал о местном художнике Иване Крамском, шесть лет назад уехавшем в Академию художеств. Так появилась мечта, и в 1863 году девятнадцатилетний Илья отправился за ней в Петербург. При этом надеяться бедному уроженцу города Чугуева, что под Харьковом, сыну военного поселенца, было особенно не на что.
Работы, которые Репин привез с собой, поначалу конференц-секретаря академии не впечатлили — он стыдил юного провинциала незнанием правил тушевки, а тот и слово-то это услышал впервые. В отчаянии Илья подумывал о возвращении домой, но помог совет нового приятеля. Архитектор Александр Петров сдал Репину комнатку в мансарде за пять с полтиной рублей и проявил к нему живейшее участие, видя искру несомненного таланта в бесхитростных работах юноши. Петров рекомендовал поучиться в рисовальной школе на бирже — за три рубля в год и руку поставят, и технику.
Скоро чугуевского паренька признали «первым номером» и рекомендовали снова попытать счастья в академии. Экзамен он выдержал, был зачислен вольнослушателем, дело оставалось за оплатой, но где взять двадцать пять рублей? Судьба и тут улыбнулась: глава почтового департамента генерал Прянишников, благоволивший художникам, заплатил за обучение. Чтобы как-то сводить концы с концами, Репин писал за гроши портреты, красил экипажи и крыши. Денег хватало на хлеб да пустой чай...
Спустя восемь месяцев фортуна улыбнулась вновь: из вольнослушателей его перевели в ученики и оплаты уже не требовалось. Вскоре он стал одним из лучших, получал за работы высшие оценки и медали, а по их результатам — вожделенное звание свободного художника. В Питере жил теперь и младший брат Василий, поступивший в консерваторию. А еще появился дом, где Илья чувствовал себя совершенно своим, — у однокашника Алексея Шевцова он даже одно время жил. Все семейство охотно позировало Репину, включая младшую дочь Веру. В момент знакомства ей было девять, а когда исполнилось четырнадцать, он написал ее портрет.
Обучение шло к концу, но конкурсные задания не вызывали вдохновения: темы в основном библейские, оригинальная трактовка не поощрялась. И все же за «Воскрешение дочери Иаира» Большую золотую медаль, дающую право шестилетнего обучения за границей за казенный счет, Репин получил.
Теперь он был признан — впереди расстилалась большая жизнь и до первой по-настоящему успешной работы оставалось всего ничего: в 1871 году Репин написал «Бурлаков на Волге». Затем, правда, еще несколько лет правил... Бурлаки поначалу отказывались позировать. Илья уверял, мол, художник, удостоверение Императорской академии показывал, но мужики — ни в какую. Пришлось писаря везти, чтобы тот документ им прочел, и денег немного приплатить.
Тогда-то и определилось свойство его натуры, с годами только упрочившееся: бесконечно доводить работу до совершенства. Порой это было во благо, а иногда во вред: в результате своих стараний он засушивал и портил блистательные вещи. Коллеги говорили, что лучше всего Репину обычно удавался первый вариант — необыкновенно свежий и точный.
Итак, победа одержана, можно бы ехать в Италию. Друзья не понимали, почему Илья не торопится покидать Петербург. Объяснялось просто: он был влюблен. Одиннадцатого февраля 1872 года Вера Шевцова стала его женой, осенью родилась Вера-маленькая, и в мае следующего года они наконец отправились за границу. Тогда-то и проявилась склонность Репина к эмоциональным, подчас несправедливым оценкам.
Рим был для него мертвым городом, Рафаэль — детским скучным старьем, Париж — бесцельно потерянным временем. Критик Владимир Стасов опубликовал выдержки из его писем — и в первый, но отнюдь не в последний раз художник столкнулся с подобием травли: его безапелляционные комментарии вызвали град насмешек и осуждений.
Осенью 1874 года родилась вторая дочь — Надя. А еще в семье Репиных появился неродной ребенок: музыкантша Валентина Серова в Париже была вечно занята концертами и репетициями и ее сын Валя почти все время проводил у Репиных. Илья учил мальчика рисовать, Серов на всю жизнь стал ему и любимым учеником, и близким другом.
Когда вернулись в Москву, нужно было искать свою тему, но ничего не шло в голову. По заказу великого князя Александра Репин написал «Садко», которым сам был крайне недоволен. И эту картину, и другие, парижские, критиковали. Расстроенный Илья уехал с семьей в Чугуев, там набрасывал эскизы с местных крестьян, каторжников, выискивал колоритные типажи в других сословиях — и вот так почти случайно нащупал свою тему.
Получились «Мужичок из робких» и «Мужик с дурным глазом», «Под конвоем. По грязной дороге» и «Протодиакон», с успехом показанный на передвижной выставке. В 1887 году у Репиных родился сын Юрий, они покинули Чугуев и отправились в Москву — там жили Поленовы. Вообще, Илья и Василий, однокашники по академии, мечтали поселиться в одном доме, но не получилось. В том же районе жили друзья Васнецов и Суриков. Вчетвером они часто встречались, гуляли, обсуждали планы.
Сразу после переезда в Москву Репин вступил в Товарищество передвижников. Первой же работой на новом месте стала «Царевна Софья», полностью именовавшаяся так: «Царевна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 году». Позировали ему сразу три женщины: неизвестная портниха, сестра композитора Бларамберга и Валентина Серова. К большой обиде художника, многим, чьим мнением он дорожил, картина не понравилась, причем по смехотворной причине: недостаточно, мол, хороша собой царевна.
В июле 1880-го у Репиных родилась Татьяна. К этому времени Илья Ефимович в основном сосредоточился на портретах. Запечатлел друга Модеста Мусоргского, хирурга Пирогова и актрису Стрепетову. Написал он и Павла Третьякова.
То были непростые отношения. Вначале Репин испытывал понятное благоговение перед великим меценатом — с того самого зимнего дня 1872 года, когда мрачноватого вида сухопарый господин с окладистой бородой пришел в мастерскую и купил две работы. Потом — встречи, письма, торг за работы (Третьяков был весьма рачителен, поскольку пополнял галерею на собственные средства, а на всю жизнь «ушибленный» памятью о нищете Репин сражался за каждую копейку), споры, критика и заказы для галереи. С огромным трудом Репин уговорил Павла Михайловича согласиться на собственный портрет: не хотел коллекционер и благотворитель, чтобы публика знала его в лицо.
В 1882 году Репины переехали из первопрестольной в Петербург, там начался новый плодотворный период — он с энтузиазмом работает над «Запорожцами», «Арестом пропагандиста», «Крестным ходом в Курской губернии», «Сходкой», «Не ждали», «Перед исповедью»...
Среда, в которой вращался Илья Ефимович, отличалась весьма вольнодумными взглядами. А человеком он был крайне увлекающимся — как не откликнуться на вызовы времени? В воздухе чувствовалось что-то неведомое, предгрозовое, и большому художнику невозможно было это не отобразить. Правда денег такие работы не приносили, а нужно ведь на что-то жить. Так что от заказанного портрета императора Александра III, выступающего с речью перед волостными старшинами, Илья Ефимович — при всей симпатии к политкаторжанам и народовольцам — «уклониться» не посмел.
Живописец вообще был человеком крайностей и противоречий. Восторженность и готовность любую бездарность объявить гением соседствовала в нем с гневливостью и резкостью суждений. Невероятная жажда знаний — со склонностью упорствовать в заблуждениях. Чрезвычайная педантичность — с неряшливостью. Между тем семейная жизнь трещала по швам — не было ладу ни с женой, ни с детьми. Репину порой казалось, что он буквально задыхается, даром что свежий воздух считал главным своим лекарством и многие годы в любую погоду спал с открытым окном. Для этого были у него и специальные спальные меховые мешки, и целый набор шапочек — и шотландская, и голландская, и, по словам Стасова, «туркестанская ермолка», и даже женский чепчик.
Веру он давно не считал ни другом, ни любимой, ни тем более музой. Да и хозяйки салона из нее не вышло, хотя теперь в доме Репиных бывали многие — от коллег-художников, ученых и писателей до знатных дам, заказывавших портреты. Весьма посредственно образованная, ни малейшим налетом светскости не отмеченная, Вера Алексеевна производила впечатление человека замкнутого, носящего в душе скрытое страдание. В былые годы они бурно ссорились, позже на смену скандалам пришло взаимное отчуждение.
Репин был слишком влюбчив, бороться с собой не умел и верность жене не хранил. Вера терпела, все больше дурнела и гасла. При этом единственная попытка ее собственного романа с сыном художника Василия Перова встретила такой приступ ревности супруга, что ухажеру решительно отказали от дома. Сам же Илья Ефимович пережил несколько сильных увлечений.
Одной из возлюбленных стала ученица Вера Веревкина, с которой он познакомился в 1893 году. Короткий страстный роман перерос в дружбу, его начало отмечено прелестным эскизом «Портрет неизвестной», а сохранившееся тепло — портретом, на котором Вере уже сорок.
Романтические отношения связывали художника с баронессой Икскуль фон Гильденбандт, в салоне которой Репин был завсегдатаем. Варвара Ивановна была женщиной незаурядной: наследница знатного рода, супруга русского посла в Риме, писательница, благотворитель, издатель дешевых книг для народного чтения, инициатор создания Общины сестер милосердия.
Она трижды спасала из тюрьмы Максима Горького... Когда Илья Ефимович писал «Женщину в красном» — знаменитый портрет Варвары Ивановны во всем ее блеске, и предположить было невозможно, что ждет ее впереди: после революции она попадет в тюрьму как мать белогвардейца, будет голодать и потеряет старшего сына, а в 1920 году зимой нелегально перейдет по льду Финский залив и через восемь лет умрет в Париже...
Самую же сильную страсть Репин испытал к ученице Елизавете Званцевой. Он влюбился почти сразу после знакомства в ноябре 1888 года — и писал ей письма вплоть до 1903-го. Сохранилось семьдесят четыре письма — только его, свои Елизавета Николаевна просила уничтожать. Все началось с шутливого ухаживания, а потом романтический флирт перерос в тяжелую, мучительную страсть.
Она пыталась держать дистанцию, но все становилось только хуже — Репин совсем уже не владел собой: «Скоро три часа, дорогая Елизавета Николаевна, Вы не приедете... Если бы Вы знали, сколько страданий я перенес в эту неделю!.. Итак, Вы больше не приедете?! Я не услышу более мягких, но сильных шагов по лестнице... Я более не увижу Вас?! Прощайте, милая, прелестная, дорогая... Если бы Вы знали, как глубоко уважаю я Вас и как безумно люблю!! Желаю Вам счастья, больше, чем себе, — моя жизнь уже прожита, Ваша начинается...», «Как я Вас люблю! Боже мой, боже, никогда не воображал, что чувство мое к Вам вырастет до такой страсти. Я начинаю бояться за себя... Право, еще никогда в моей жизни, никогда никого я не любил так непозволительно, с таким самозабвением... Даже искусство отошло куда-то и Вы, Вы — всякую секунду у меня на уме и в сердце. Везде Ваш образ. Ваш чудный, восхитительный облик, Ваша дивная фигура с божественно-тонкими, грациозными линиями и изящнейшими движениями!!! Как я прежде не видел всего этого? Удивляюсь, не понимаю! Как не мог видеть раньше Ваших душевных особенностей, Вашей нравственной красоты? Ваша душа так неподражаема, так изящна, в ней столько простоты, и правды, и глубины ума... Думаю — никогда, никогда не вырву я из своего сердца этого болезненно сладкого чувства Вас, божественно-прекрасной. Ваш раб», «О, милая, прекрасная, жестокая, бессердечная Елизавета Николаевна, если бы Вы знали, как меня бесите Вашим загадочным отношением ко мне!», «Вы не можете себе представить, как тянет к Вам, как мысли все перепутались Вами, как образ Ваш рисуется и заслоняет все».
Он совсем утратил гордость, искал встреч, унижался, отказывался слышать, что у них нет будущего, умолял, старался бывать там, где могла появиться Елизавета. Они страстно ссорились и столь же страстно мирились. Он писал ее портреты — истинные шедевры. Ни с кем, кроме нее самой, не мог говорить о своей любви и беде. Единственной, кому однажды все же решился довериться, стала Софья Андреевна Толстая: «Вы, пожалуй, подумаете, что я ломаюсь и сочиняю себе горе — нет, оно очень глубоко и серьезно. Я безысходно страдаю теперь — и разница лет и роковая разница положений грозным, неумолимым призраком стоят между нами и не допускают нашего сближения. Я постараюсь утешить себя, что это, пожалуй, к лучшему... Но как мне тяжело!!! Если бы Вы знали, как тяжело. Ни у кого нельзя спросить совета — что делать, надо терпеть».
Его страсть горела год за годом, а потом пришлось ее осознанно затушить. Елизавета Николаевна так никогда и не вышла замуж. Стала преподавателем живописи, после революции работала в детском доме. В 1922 году она скоропостижно скончалась от болезни сердца. Всю жизнь готовилась к этому, зная о наследственной болезни, и перед смертью успела оставить письма Репина племяннику.
С Верой Алексеевной Илья Ефимович в 1887 году разъехался. Старшие дети остались с отцом, младшие — с матерью. Ее не стало в 1919 году. До конца Репин продолжал содержать бывшую жену.
В девяностые художник, пресытившийся протестной романтикой, охотно писал портреты аристократов. Тем более что его буквально осаждали заказами. Например княгиня Тенишева, меценатские инициативы которой художник всячески поддерживал.
Именно Мария Клавдиевна однажды привела в его мастерскую подругу Наталью Борисовну Нордман — писательницу и весьма богемную личность, периодически наезжавшую в Питер из своего поместья в Финляндии. Та немедленно поссорилась с Репиным — Наталье Борисовне свойственны были экзальтированные порывы и бурные реакции.
Пока шла работа над портретом Тенишевой, Нордман принялась по просьбе Ильи Ефимовича читать стихи его любимого поэта Фофанова. Трагические и печальные строки нарочито декламировала в комедийном духе. Ей вдруг захотелось показать Репину, что она в отличие от многих совершенно не впечатлена его славой и ни малейшего пиетета не испытывает. Хозяин был так раздражен нелепым и почти оскорбительным поведением странной дамы, что прервал сеанс и чрезвычайно сухо простился.
Знакомство возобновилось через несколько лет и от прогулок, совместного чтения книг, походов в оперу быстро перешло в пламенный роман. Тяжелый и бурный из-за неопределенности: Наталья Борисовна хотя и готова была жить во грехе, но непонятный статус возлюбленного, пусть и разъехавшегося с супругой, был все же мучителен. Репин ездил к ней в Куоккалу, она — в Питер, вместе посещали Париж. В конце концов шестидесятилетний Илья Ефимович поселился в финском имении Нордман — тех самых «Пенатах», которые за четыре года до того он для нее и купил.
С одной стороны, Наталья Борисовна в отличие от Веры была дамой образованной — владела несколькими языками, разбиралась в искусстве, публиковала прозу в журналах под псевдонимом Северова. С другой — ее привычки оказались весьма эксцентричными, к ним пришлось привыкать и Репину, и его друзьям. Нордман постоянно экспериментировала с очередной теорией. То с головой бросалась в благотворительность, то раскрепощала «простой люд», то проповедовала вегетарианство, пропагандировала пластические танцы под граммофон или закаливание и отказывалась от шуб, с вызовом нося худое нелепое пальтишко... И все ее увлечения отражались на быте «Пенатов» и довольно язвительно обсуждались публикой.
По средам в Куоккалу съезжались репинские друзья и долго потом вспоминали тамошние порядки, например развешанные повсюду таблички о самообслуживании: «Не ждите прислуги, ее нет», «Бейте в тамтам и сами раздевайтесь в передней» (тамтамом назывался гонг, оповещавший хозяев о визитере), «Идите прямо», «Все делайте сами». Однако при всей «самопомощи» и «раскрепощении» готовила и убирала все же прислуга.
Живо обсуждали дорогой алкоголь, в употреблении которого Наталья Борисовна, называвшая его «солнечной энергией» и «жизненным эликсиром», была весьма неумеренна, и ее кушанья — скудные, строго вегетарианские. Даже в прессе с наслаждением высмеивали «супы из сена» от Нордман, писавшей, кстати, кулинарные книги для голодающих. Обычно гости старались поесть перед приездом в «Пенаты» и сразу после, прямо в буфете железнодорожной станции.
Их удивляло и убранство поместья — вычурное и жеманное, с нелепым «Храмом Озириса и Изиды», стеклянным куполом, «Башенкой Шехерезады», артезианским колодцем «Посейдон»... Все эти странности сказывались и на домашних. Истеричная Наталья Борисовна вызывала у окружающих чувство неловкости экзальтированными речами и прославлением своего гения, искренне не подозревая, что наносит ущерб репутации живописца.
Дети Репина тоже смущали гостей. Вера с полуседой-полукрашеной косичкой подолгу сидела в молчаливой прострации, стуча себя иногда по лбу кулаком. Юрий, пугающе похожий на Петра I, то и дело заводил мрачные мистические разговоры о том, как на самом деле выглядит тело человека, распятого на кресте.
Сам Илья Ефимович к старости в быту также отличался странностями. Скажем, имелась у него персональная чашка, которую категорически запрещалось мыть. В Петербург он приезжал исключительно ранним утром, поскольку билеты на трамвай в эти часы стоили не гривенник, а пятак. Ходил в заляпанном красками халате и подолгу прятался от домашних в своей мастерской, оживлялся только с приходом гостей. Особенно часто навещали его семейство писателя Леонида Андреева и молодой сосед Корней Чуковский.
А потом Наталья Борисовна заболела. Тонкое пальтишко явилось причиной частых простуд, суп из сена спровоцировал малокровие. Она очень исхудала и осунулась, ничего не осталось от былой статной женщины. С Репиным их уже ничего не связывало, кроме взаимного раздражения. После простуды из-за очередного танца босиком на снегу развился туберкулез. Совсем уже тяжело разболевшись в 1914 году, Нордман просто ушла, чтобы никого не обременять. Уехала в швейцарский Локарно, где и умерла в больнице для бедных. Она отказалась и от денег, которые прислал Репин, и от помощи друзей, пытавшихся убедить ее, что передают гонорар за книгу.
А жизнь Ильи Ефимовича все длилась и длилась. В «Пенатах» он упразднил и «самопомощь», и вегетарианство, передав хозяйство дочери Вере, которая до конца оставалась с отцом. Странности ее с годами усугублялись, но власть над родителем она обрела нешуточную — полностью себе подчинила и распоряжалась его архивами, тайком распродавая бесценные рисунки.
Дочь художника Надежда, окончив медицинские курсы, работала в районах, зараженных эпидемией тифа. В 1911-м совершенно повредилась рассудком и стала в Куоккале затворницей, не выходя из своей комнаты. Она умерла в 1931 году.
Младшая, Татьяна, окончила Бестужевские курсы и учила детей. После смерти отца она уехала во Францию.
Страшнее всего сложилась жизнь Юрия Ильича. С отцом он был в постоянной ссоре, не в силах примириться с участью вечно жить в его тени: Юрий стал крепким художником, но до гения Репина-старшего ему было далеко. Всю жизнь он поступал назло Илье Ефимовичу — и когда женился на его кухарке, и когда назвал детей нелепыми древнеримскими именами Гай и Дий.
После цепи смертей жены, отца и сестры Нади он погрузился в депрессию, увлекшись темой страстей Господних и Голгофы. Следующей трагедией стало исчезновение сына. Дий, служивший моряком, пропал без вести в 1935 году при пересечении советской границы. Юрий писал Бонч-Бруевичу и Сталину, пытаясь разыскать сына, но так и не узнал, что того расстреляли, обвинив в организации покушения на высшее руководство СССР.
В 1939-м, перед началом финской войны, Вера с братом переберутся из Куоккалы ближе к Хельсинки. Юрий совсем опустится, будет бродяжничать, а в 1954 году покончит с собой. Сестра его, покидая «Пенаты», заберет что сможет из отцовского архива.
Но все это случится позже. Пока же Илья Ефимович живет из последних сил — черпает вдохновение у молодых, дружит с Чуковским, пытается написать Маяковского, переживает невыносимое унижение во время диспута с «Бубновым валетом», на котором его полощут дерзкие нахалы Волошин и Бурлюк, громя «Ивана Грозного...».
Репин пишет воспоминания, мечтает устроить в Чугуеве народную академию художеств. Работа... в ней одной он находит радость и изматывает себя, несмотря на преклонные лета, не обращая внимания на здоровье. С возрастом почти отказала правая рука — художник начал работать левой. Когда не смог держать палитру, вешал ее на шею.
Он рисовал в любую свободную минуту, на любой подвернувшейся поверхности, например линолеуме, любыми средствами — даже окурками или печным угольком. До глубокой старости Илья Ефимович оставался влюбчивым. В восемьдесят затеял учить французский — причиной была молодая соседка-француженка.
После революции Куоккала оказалась отрезанной от России. Репин отчаянно скучал по Москве и Питеру, по друзьям, с которыми теперь можно было только переписываться с оказией. Советское правительство уговаривало вернуться, и в 1925 году старый художник собрался было на свою выставку в Русском музее, но в последний момент поездка сорвалась — Вера отказалась сопровождать отца.
В том же году Репина навестил Чуковский и тоже звал на родину. Ходили упорные слухи: якобы Корней Иванович выполнял поручение правительства, а на самом деле тайком посоветовал Илье Ефимовичу ни в коем случае не возвращаться. И когда в 1926 году его посетила целая делегация художников — передать приглашение переехать в Россию, он отговорился, сославшись на возраст и плачевное здоровье.
Весной 1930-го Репин стал угасать. Рядом были Вера и спешно вызванная Татьяна. Она-то и обнаружила, что старшую дочь отец подпускать к себе не хочет и что его архив почти опустошен. Незадолго до смерти художник в забытьи поднял руку, сложил пальцы, словно удерживая кисть, и стал делать движения, как если бы писал красками по холсту. Двадцать девятого сентября Илья Ефимович скончался. Его похоронили в парке усадьбы «Пенаты».
Подпишись на наш канал в Telegram