Дети очень страдают, когда родители развязывают войну. А в войне, тем более семейной, не бывает победителей, только растоптанные судьбы и души.
— Александр, в «Офицерах» роль Егора, сына Алексея и Любы Трофимовых, совсем небольшая, но вашего героя зрители запомнили и полюбили. Как вы попали в картину?
Александр: Я и сам, честно говоря, когда показывают «Офицеров», часто задерживаюсь у экрана, хотя знаю фильм наизусть: прошло ведь почти пятьдесят лет со дня премьеры!
В картину попал так. Меня, студента второго курса Школы-студии МХАТ, помощники режиссера Владимира Рогового нашли по фотографии в картотеке «Мосфильма». Сниматься нам под угрозой отчисления запрещали, но летом занятий нет, и мы тайком относили свои фото на студию в актерский отдел — в кино всем хотелось попасть! И меня пригласили.
«Офицеры» стали моей второй картиной. Впервые я мелькнул в восемнадцать лет в бессловесном эпизоде ленты «Доктор Вера». Играл раненого бойца и в кадре появлялся буквально на пару секунд. Впрочем нет, слова все же были: «В огороде взорвалась мина замедленного действия». Фразу произносил в павильоне киностудии в Вильнюсе. Там оборудовали больничную палату, в ней, помню, лежал один — все на обед ушли, а я текст повторял. Переживал: не забыть бы свою строчку.
В «Офицерах» уже досталась роль побольше. Егор приезжает домой на побывку — короткий разговор с родителями, несколько сцен с Машей, которую любит с детства. В последний раз зритель встретится с героем в финальных кадрах: он горит в танке и фоном звучит песня «От героев былых времен...».
Первый съемочный день предстоял в Севастополе. На календаре не лето, а весна — учебный год в разгаре. Пропустишь занятия — вылетишь как миленький. Шел по коридорам Школы-студии, размышляя как быть. Заглянул посоветоваться к Марине Францевне Ковалевой. Заслуженная артистка, она играла Ольгу в довоенной картине «Тимур и его команда», Наташу Румянцеву в «Падении Берлина», а у нас заведовала учебной частью, знала всех студентов по именам и относилась к нам по-матерински. Ей и решился открыть свою тайну.
— Конечно поезжай! — одобрила Ковалева.
— Но... А если отчислят? — я ужасно боялся этого.
Она рассмеялась:
— Что-нибудь придумаем. Подушечки подложим!
Такое выражение было у нас в ходу и означало, что товарищи прикроют. Ну и прикрыли. Вернулся из Севастополя — на занятиях никто из педагогов слова не сказал по поводу моего отсутствия. Спасибо Марине Францевне!
Съемки в «Офицерах» запомнились ощущением восторга: я в кино! Ради роли был готов на все. Приведу в пример один случай. Загремел в больницу с воспалением легких, едва выписался, раздался звонок помощника режиссера «Офицеров»:
— Саша, нам нужно доснять одну сцену с твоим участием.
— Но я еще не совсем здоров.
— Да там ничего сложного! Надо подъехать в Алабино на танковый полигон.
Надо — значит надо. Приехал. Зима, снег, метель. Я из-за болезни осунулся, похудел — к огромной радости помощника режиссера, ведь такими изможденными и выглядели солдаты на войне. Надел специальный защитный костюм, поверх него — комбинезон танкиста. Меня полили бензинчиком. Догадался: сейчас подожгут.
Роговой просит:
— Главное, от камеры не отворачивайся, чтобы лицо было видно.
— А если оно загорится?
— Потушим!
Махнул «поджигателям»: «Давайте!» Я запылал. Режиссер командует:
— Отстреливайся!
Пытаюсь — а автомат, как назло, заклинило. Объятый огнем и ужасом, ору:
— Не стреляет!
Роговой кричит в ответ:
— Стреляй понарошку! Как дети в войну играют, кричат «ты-ды-ды», так и ты!
Ну я и «ты-ды-дыкал». Эти кадры и вошли в финальные сцены фильма.
Сейчас в подобных случаях снимаются каскадеры, но тогда я и слыхом не слыхивал о такой профессии. Думал, задача актера — делать то, что требует режиссер. Велено гореть — гори. Кстати, даже дополнительных денег не получил за опасную смену... Но это мелочи. Главное, кино хорошее получилось.
Я уже окончил Школу-студию, когда «Офицеры» вышли на экран. Родственники и друзья звонили с поздравлениями, в киосках «Союзпечати» появились мои фотографии — цветные и черно-белые, их активно раскупали. На улицах здоровались незнакомые люди, и я очень смущался. Догадывался, конечно, что снялся в хорошем фильме, но тогда в силу возраста воспринимал это как должное. Лишь с годами осознал, насколько повезло, ведь такие картины на вес золота. С тех пор как снялся в «Офицерах», почти полвека пролетело, походка и внешность изменились, но и теперь довольно часто узнают. Не раз доводилось слышать: «Благодаря вам пошел в военное училище и стал офицером».
Кстати, сам я не служил из-за проблем со здоровьем. Но с формой, можно сказать, не расставался, поскольку много снимался в военных картинах. Даже моего Керубино из спектакля Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро» граф Альмавива (его играл Александр Ширвиндт) определил офицером полка. А в сериале «Возвращение Мухтара» я уже «дорос» до полковника.
«Офицеры» стали, к сожалению, одной из последних работ оператора Михаила Кириллова.
Песню «От героев былых времен», ставшую легендарной, в картине исполняет второй режиссер — Владимир Златоустовский. Ее часто поют в праздничных концертах драматические артисты, но лучше, чем Златоустовскому, считаю, не удавалось никому.
Однако вернусь к съемкам. Георгий Юматов, экранный отец Егора, относился ко мне очень тепло, за кадром называл сынком. Я тогда не знал, что своих детей у актера нет.
Было бы слишком смело, даже нагло с моей стороны заявить, будто мы стали друзьями. Все-таки принадлежали к разным поколениям: мне всего двадцать исполнилось, а Георгию Александровичу — за сорок. Я зеленый пацан, а у него за плечами целая жизнь: в войну служил на флоте юнгой, едва не погиб. Его друг режиссер Виктор Мережко часто рассказывает на творческих встречах историю о Юматове: как-то за борт выпал пес, который ходил с командой в плавание. Юнга бросился его спасать. Началась бомбежка, снаряд угодил в корабль и тот взорвался. Юматова подобрали матросы с проплывавшего мимо судна. Если б не свалившаяся в воду собака, Георгий погиб бы вместе с экипажем. Сам он о войне говорил скупо. Подвигами и наградами хвалиться не любил, запомнился скромным и очень сдержанным человеком.
Когда о нем говорю, в горле встает ком. Будто вспоминаешь о близком родственнике, которого, к сожалению, уже нет. Возможно, отношение к Георгию Александровичу было и остается особым еще и потому, что я рос без отца и, честно скажу, мечтал бы о таком, как Юматов...
Моего папу звали Михаилом Ивановичем. Он умер в двадцать четыре года, мне всего месяц исполнился. Не знаю, какова причина ранней смерти, — мама не рассказывала. А сейчас уже не спросишь, ее тоже давно нет на свете.
— Но ведь и ваш сын Михаил вырос без отца...
— Так вышло, что семья распалась. Миша без меня пошел в школу, самостоятельно переживал трудный подростковый возраст.
— Михаил, в детстве вы часто поддавались искушению похвастаться перед сверстниками тем, что отец играет в театре и снимается в кино?
Михаил: Мальчишки во дворе интересовались: «У тебя же папа знаменитый артист, почему о нем ничего не рассказываешь?» А я не мог понять, чем хвастаться, — дескать, ну да, артист, такая работа у человека, разные есть профессии. Иногда честно признавался, что куда больше, чем сидеть на спектаклях, мне нравится театральный буфет. Не ощущал театр знаковым местом, где замирает душа. Запах кулис не манил — до сих пор не понимаю этого выражения. Как могут манить старые занавески? А может, так выражался детский протест —ведь папина работа отнимала его у меня.
Потом и вовсе стало нечем хвалиться, даже буфетом: родители расстались. Хорошо помню, как пошел в первый класс — в новенькой школьной форме, с огромным букетом. Рядом мама, бабушка и дед. Папы не было, а ведь хотелось, чтобы увидел меня таким нарядным.
Тогда не осознавал, а сейчас понимаю, что носил в сердце обиду, причем на обоих родителей за то, что затеяли злосчастный развод. Наверное, на отца обижался чуть больше, потому что он исчез почти на десять лет. Это задевало: не поладили вы, взрослые, а я-то при чем?
На какое-то время папу мне заменил дедушка. Рудольф Сергеевич умел все — и машину отремонтировать, и огород перекопать, и шкаф смастерить, и дом покрасить. Он многому меня научил.
С отцом мы иногда ездили в Крым, плотнее стали общаться, когда я собрался поступать в институт. Приезжал к нему в гости, он давал какие-то советы, позже помог устроиться в юридическую фирму к мужу своей знакомой.
Знаете, я вел много бракоразводных процессов. Скажу банальную фразу: дети очень страдают, когда родители развязывают войну. А в войне, тем более семейной, не бывает победителей, только растоптанные судьбы и души. Да, любовь проходит, так случается. Но взрослые обязаны сесть за стол переговоров и решить: либо живут дальше вместе ради детей, либо расстаются, но цивилизованно.
Александр: Возвращение к сыну случилось отчасти благодаря «Офицерам». Как-то смотрел фильм и размышлял о том, в какое же тяжелое время выпало жить нашим героям. Неожиданно пронзила мысль: сын ведь уже оканчивает школу, практически ровесник моего Егора... И так захотелось услышать его голос! Набрал номер, трубку взял Миша. Я сказал, что хотел бы общаться. Узнав, что сын собирается на экономический, спросил, чем могу помочь, не надо ли найти репетиторов.
Когда он сдавал экзамены, стоял под окнами института и трясся, как никогда в жизни. Сам от себя не ожидал, что способен настолько сильно переживать. Думал: это же самый близкий человек, родная кровь, мое продолжение! Очень хорошо помню эти ощущения. Сын! Уже совсем взрослый, а я и не заметил, как он вырос... Что тут скажешь, виноват. На экономический он не поступил — не хватило балла. Зато прошел на юридический.
Мише уже за сорок, он прекрасный отец. Полине двенадцать, Глебу десять, Тасе — пять. Младшая внучка очень артистичная — поет, танцует, обожает быть в центре внимания. Может, еще и артисткой станет. Хотя загадывать рано.
— Александр, сын не пошел по вашим стопам. Судя по словам Михаила, он никогда не мечтал ни о кино, ни о сцене. А как вы сами решили стать актером?
— Семья наша никакого отношения к искусству не имела. Отец слесарь, мама Валентина Федоровна всю жизнь проработала в универмаге на Добрынинской площади, была награждена двумя орденами Трудового Красного Знамени. Устроилась поближе к дому, недалеко от Малой Полянки. Когда я родился, бабушка носила меня грудного к ней — чтобы могла в перерыве покормить.
Время было послевоенное, жили мы в коммуналке — огромной, на четырнадцать семей. Две соседние комнаты занимали мамины братья, дядя Витя и дядя Володя — оба фронтовики, с семьями. Володя командовал батальоном, Витя — минометным взводом, ходил прихрамывая — после ранения часть ступни ампутировали. С Витей мы были особенно близки. Он юморной, шустрый, бегал на своей искалеченной ноге так, что я не мог угнаться.
Летом бабушка и мама снимали дачу в подмосковных Снегирях — деревянный домик с удобствами во дворе. К нам обычно присоединялся и дядя Витя, мы с ним рыбачили, ходили на озеро купаться, за грибами. Вставали на зорьке, красота вокруг, пахнет скошенной травой. Идем по полю — Витя рассказывает какую-нибудь сказку или военную байку, причем героев изображает в лицах — дядя был очень артистичным.
По сути, в детстве он заменил мне отца, маме-то особенно некогда было со мной возиться — работа, заботы... Потом она снова вышла замуж, мне тогда пять исполнилось. Родилась сестра Галя. Бабушка кормила ее с ложки и ругалась: «Замолчи, а то кашей подавлю!» — болтала сестрица без умолку. И такая строптивая! В шесть лет, чуть что не по ней, ножкой топнет:
— Все, уйду от вас в строительное общежитие!
Почему — непонятно, где только фразу подхватила?! Надевала пальто и предупреждала снова:
— Слышали? Ухожу!
Я, десятилетний, бросался уговаривать:
— Галечка, останься!
Упрашивал, пока не соглашалась:
— Ну, так и быть.
К тому времени мы переехали из коммуналки в отдельную квартиру в Черемушках. Я занимался в Доме пионеров всем подряд — и по дереву выжигал, и на балалайке играть учился, но быстро надоедало. Так же, от нечего делать, оказался в театральном кружке. Кстати, двумя годами раньше там занимался Виктор Проскурин — будущий известный актер. Его фотография как одного из лучших учеников висела на стене.
Помню, долго — больше месяца — репетировали «Смерть пионерки» Эдуарда Багрицкого. Таня Сидоренко — девочка из нашего кружка, сейчас она служит в Театре на Таганке, — читала стихотворение, а мне доверили менять фильтры за сценой: красный, зеленый, синий... Мы сами ставили свет, звук, готовили декорации, отмывая холсты от старых красок.
Позже — тоже случайно — оказался в театральной студии, которой руководил Лев Яковлевич Елагин — актер Театра имени Станиславского и выдающийся педагог. Среди его учеников Никита Михалков, Виктория Федорова... Но их я не застал — они окончили студию раньше.
Помню, репетировали для телевидения «Думу про Опанаса». Я учился в девятом или десятом классе. Главную роль из-за неопытности не доверили — играл какого-то парубка. В другой раз Лев Яковлевич делал передачу про Багрицкого, позвал своих учеников. Поэта изображал студент Щукинского училища Борис Хмельницкий. Он с чувством произносил фразу: «И перед нами полыхало знамя!» На последнем слове я должен был вздрогнуть, будто в меня выстрелили, и рухнуть на сцену. Очень долго репетировали, по сцене катался, казалось, бесконечно. За участие в передачах получил свой первый гонорар и все до копейки отдал маме.
Дома к моему увлечению театром относились спокойно. Мальчик вежливый, послушный, ходит в студию, вроде при деле. Позже мама бывала на спектаклях, в которых я участвовал, и всегда говорила, что ей понравилось.
Таня Сидоренко и еще несколько девочек из студии были на год старше и после школы отправились поступать в театральный. Я тоже пошел, за компанию. Конкурс в Школу-студию МХАТ оказался огромным — примерно двести человек на место. Меня слушала Софья Пилявская. Прочел стихи, прозу. Народная артистка задумчиво произнесла:
— Выступили неплохо. Но вот в чем дело — непонятно, какое у вас амплуа, вы еще не сформировались. Даже не знаю, что с вами делать.
На что я бодро отрапортовал:
— Мне еще целый год учиться в школе, просто пришел попробовать силы. Через годик снова появлюсь — думаю, к тому времени и амплуа сложится.
Она рассмеялась:
— Ну, будем ждать.
Через год набирал Виктор Карлович Монюков, и я поступил к нему. У нас на курсе преподавали Кира Головко, Виктор Станицын и Леонид Харитонов, который дружил с Монюковым. Харитонов остро переживал свою невостребованность. Несмотря на популярность и всенародную любовь — для зрителей актер по-прежнему оставался Иваном Бровкиным, — режиссеры не торопились предлагать ему новые роли. Монюков специально для друга поставил «Дорогу через Сокольники» на мхатовской сцене. Спектакль шел более трехсот раз и стал для Харитонова настоящим спасением: еще вчера Леонид Владимирович ходил мрачный, постаревший, а сегодня буквально летал, лицо светилось счастьем.
Кстати, от него первого я услышал, что стал студентом. Случайно столкнулись недалеко от Школы-студии МХАТ, и Харитонов обрадовал: «А вас приняли!»
— После вуза вам посчастливилось попасть в Театр сатиры, на сцене которого блистали Андрей Миронов, Анатолий Папанов, Татьяна Пельтцер, Ольга Аросева...
— ...Александр Ширвиндт, Вера Васильева — с ней и Ниной Корниенко у меня были первые репетиции-вводы в спектакль «Женитьба Фигаро».
В том, что оказался именно в этом театре, есть доля случайности. Вы когда-нибудь встречали в июне в центре Москвы компании молодых людей в мушкетерских плащах и со шпагами в руках? Если увидите, знайте: это выпускники театральных вузов. Окончив альма-матер, они в странном виде ходят по театрам — показываются. Так и я ходил. И мне крупно повезло — стал актером «Сатиры».
Позже узнал, что в ряде спектаклей заменил Бориса Галкина, решившего покинуть труппу. Он активно снимался, выступал на поэтических вечерах, увлекся режиссурой — в общем, времени на все не хватало. В «Женитьбе Фигаро» Боря играл Керубино, и после его ухода требовалось срочно ввести замену. Видимо, режиссеру Валентину Плучеку я показался подходящей кандидатурой.
А буквально через месяц нас с Галкиным судьба свела в кино: обоих утвердили на главные роли в фильме «Свеаборг» Сергея Колосова. Снимались в Финляндии, подружились. Борис много рассказывал о театре, в коллектив которого мне предстояло влиться.
Тем же летом в «Сатиру» поступила очаровательная девушка Катя Градова: очень свойская, ни грамма кокетства и высокомерия. Мы были знакомы по Школе-студии МХАТ, только она выпустилась на два года раньше. За ней многие в труппе пытались ухаживать, я не исключение. Впрочем, понимал, что серьезных шансов завоевать ее сердце у меня, конечно, нет, поэтому обожал издалека. Вскоре она вышла замуж за Андрея Миронова.
В Театр сатиры влилась мощная группа молодых актеров — Нина Корниенко, Татьяна Ицыкович (сейчас ее знают под фамилией Васильева), Анатолий Васильев и Владимир Радченко, который, к сожалению, уже ушел из жизни. Мало кто помнит, что он играл Карлсона, причем столь же искренне и проникновенно, как и Спартак Мишулин. В труппу пришел и Алексей Левинский — не только самобытный актер, но и замечательный режиссер. Я неоднократно участвовал в его спектаклях «Балаганчик дона Кристобаля» Лорки, «В ожидании Годо» по Сэмюэлю Беккету, клоунаде «Дарио, Барио и компания».
— Часто влюблялись в партнерш?
— Постоянно! Как говорил мой Керубино, «потребность сказать кому-нибудь «Я вас люблю», сделалась у меня такой властной, что я произношу эти слова, обращаясь к... деревьям, облакам, ветру...» От себя добавлю: и к своим обожаемым партнершам по театру и кино.
У нас в «Сатире» шел спектакль «Обыкновенное чудо». Роль Медведя играл Михаил Державин, позже на нее ввелся и я. Принцессой была Татьяна Васильева. После поцелуя Принцессы герой должен превратиться в зверя, но побеждает любовь и он остается человеком. Этот поцелуй на сцене с Таней я запомнил навсегда.
— Будучи таким влюбчивым, вы, наверное, рано женились?
— Вскоре после прихода в театр. С будущей женой познакомился на отдыхе в Крыму — на пляже заметил симпатичную девушку. Оказалось, она тоже из Москвы, инженер, окончила МАИ. Поначалу жили неплохо, родился Миша. Однако после десяти лет брак распался.
Я не избежал внимания поклонниц. Помню, совсем молодым еще был, девушка после спектакля подарила цветастую сорочку. Кто-то из коллег пошутил: а вдруг через эту рубашку тебя хотят приворожить? Испугался и отдал презент сапожнику Юре (он в театре у нас работал). Другая поклонница присылала из Сибири сало в трехлитровых банках. Но честно говоря, к знакам внимания я относился с юмором и с поклонницами романов не крутил. О своей личной жизни после развода скажу коротко: она была и есть. Но брак у меня единственный.
— Трудно было влиться в звездный коллектив Театра сатиры?
— Не скажу, что приняли как-то по-особенному — распахнули объятия или, наоборот, обижали. Никто со мной не возился, выплывал сам. В театре вообще каждый за себя. Доказываешь работой, чего стоишь, имеешь ли право выходить на сцену, особенно такую — «Сатира» ведь гремела. Зато когда вокруг большие мастера, появляется потрясающая возможность учиться — поворачивайся, наблюдай, впитывай. Что я и делал.
С особой нежностью вспоминаю Татьяну Ивановну Пельтцер. Огонь была женщина! Перед спектаклем Марка Захарова «Мамаша Кураж и ее дети», в котором я играл ее сына, всякий раз на чем свет стоит костерила реквизитора. Причем выражений не выбирала. Крепко доставалось от нее и костюмерам — все-то ей не нравилось! Есть артисты, которые перед выходом на сцену нарочно заводят себя, а заодно окружающих — им в нервном состоянии легче играть. В театре знали об этой особенности Пельтцер и даже не пытались с ней спорить.
В «Мамаше Кураж» первый акт заканчивался гибелью моего героя Швейцеркаса. Солдаты, потешаясь, бросали тело на стул, ставили рядом бутылку спирта и уходили. Следом появлялась Татьяна Ивановна, обнимала меня и негромко пела: «Войне всего нужнее люди, война погибнет без людей». Зал замирал, а я каждый раз ощущал на шее (сидел с опущенной головой) слезы убитой горем матери. Вот так играла Пельтцер. Сердце выносила на сцену!
Ходили слухи, будто в последние годы ее подводила память. Но я прекрасно помню, как незадолго до ее ухода из жизни встретил Татьяну Ивановну на улице у «Ленкома». Она уже давно не служила в «Сатире» и работала у Марка Захарова. Иду, вдруг меня кто-то окликает басом: «Саша!» Поворачиваюсь — Пельтцер. Поздоровались. Она интересовалась, как дела в театре, как поживают коллеги. И была той Татьяной Ивановной, которую я помнил и любил.
«Сатира», оправдывая свое название, славилась артистами-хохмачами. Расскажу один случай. Театр был на гастролях в Германии. Как-то сидим в гостинице, болтаем. Вдруг Ширвиндт с Мироновым сообщают, мол, в здешней гавани стоит корабль, с него торгуют беспошлинными шмотками потрясающего качества. «Купил сыну джинсы, — хвалится Александр Анатольевич. — А у Андрея — вон новый ремень оттуда». И мы, человек пять-шесть молодых артистов, следующим утром кинулись по наводке старших товарищей искать чудо-корабль. Вроде место нашли. Видим какое-то судно, но не у причала, а далеко от берега. И пришвартовываться, судя по всему, не собирается. Догадались, что нас попросту развели.
Любимец всей страны Андрей Миронов (на экраны уже вышли «Три плюс два», «Берегись автомобиля» и «Бриллиантовая рука») на гастролях не мог спокойно пройти по улице — мальчишки показывали пальцем и истошно орали «Люди-дикари, люди-дикари!», цитируя знаменитую песню. Сам не раз наблюдал. Андрей морщился: «Точно — дикари» — и ускорял шаг. Ему страшно не нравилось навязчивое внимание.
Я не претендую на лавры Миронова, но однажды и со мной приключилась забавная история. Уже упоминал, что ездил на съемки «Свеаборга» в Финляндию. Возвращался в Москву играть спектакль — соседом по купе оказался пожилой афроамериканец. Попутчик знал всего несколько слов по-русски, да и мой английский сильно хромал. Объяснялись в основном на пальцах. Он представился мистером Сноу — фамилия отложилась в памяти, snow по-английски «снег», а у него были седые, будто припорошенные снегом усы.
— Вы кто по профессии? — спросил мужчина.
— Actor, — отвечаю.
Он, видимо, не расслышал:
— Еlectric?
Больше часа пытался объяснить, что не электрик, а играю в театре и в кино. На прощание мистер Сноу пообещал обязательно прийти на мой спектакль. Я предложил:
— Давайте помогу с билетом! — тогда попасть в гремевшую на всю Москву «Сатиру» было непросто.
— Нет-нет, не беспокойтесь, — ответил сосед, — обращусь к «Куку», там все сделают.
Помните знаменитое стихотворение Маршака со словами «Есть за границей контора Кука. Если вас одолеет скука...»? Оказывается, туристическая фирма Кука для иностранцев, приезжавших в СССР, существовала на самом деле!
Через день или два я играл «У времени в плену». В антракте захожу в гримерку. Вдруг открывается дверь — на пороге Андрей Миронов, а рядом с ним... мой попутчик мистер Сноу.
«О! Expressive! Wonderful! Ошень карашо!» — восклицает зарубежный гость и пожимает мне руку. На лице Андрея Александровича читалось изумление: мол, ничего себе, без году неделя в театре — и уже поклонники осаждают, да еще какие экзотические!
В «Сатире» я служу почти пятьдесят лет, сроднился со своим театром. Вместе с ним переживал и радости, и горе. Тяжелым выдался 1987 год. Труппа выехала с гастролями в Ригу. Ждали Анатолия Папанова, он возвращался со съемок «Холодного лета пятьдесят третьего». Планировал на пару дней заглянуть в Москву, затем к нам. Вдруг приходит известие: умер дома, в своей квартире. На девятый день после его кончины ушел Миронов.
Папанову было шестьдесят четыре, Андрею — сорок шесть. А ведь, казалось бы, ничто трагедии не предвещало. Да, у него были проблемы со здоровьем, но не фатальные. Он много играл, пробовал себя в режиссуре — поставил «Тени». Мы с Юрой Васильевым в очередь играли Набойкина. На репетициях артисты буквально стонали от Андрея Александровича, режиссером он оказался невыносимо дотошным. Требовал: «Встать, пробежаться, отсюда — сюда...» Так и гонял целыми днями, мы просто изнемогали. Но спектакль получился интересным, жаль, сыграли всего пять или шесть раз — после смерти Миронова его сняли.
Тот год и для моей семьи стал драматичным — маму разбил тяжелейший инсульт. Мы с сестрой за ней ухаживали до самой маминой кончины.
Спартак Мишулин, который относился ко мне очень по-доброму, считал, что худрук Плучек мало внимания уделяет молодому актеру Александру Воеводину и недостаточно задействует в главных ролях. Но мне грех жаловаться. На сцене я играл немало, есть что вспомнить. Был, например, спектакль «Таблетку под язык» про белорусскую деревню — к очередному юбилею советской власти. Такие постановки назывались «датными». Деда Цыбульку играл Анатолий Папанов, я — его внука, Георгий Менглет — председателя колхоза, Андрей Миронов — колхозника. Спартак Мишулин изображал какого-то прохиндея, которого пытаются поймать. Пройдоха влезает на бутафорскую люстру, и в этот момент с него стягивают штаны. Актер сам придумал эту сцену, он был большим шутником и изобретателем трюков.
В «Трехгрошовой опере» Мишулин играл Пичема, я Фильча. Спартак Васильевич (и это совсем не режиссерская задумка) поливал меня из сифона, тушил сигару о мою спину — разумеется понарошку. Словом, мой Фильч прошел огонь и воду. На импровизации коллеги я никогда не обижался, наоборот, благодарен: он выстроил мне роль.
К любимым спектаклям могу отнести и «Ворона» — романтическую сказку Гоцци, я сыграл в ней принца Дженнаро, и «Очень делового человека» Вернейля, и «Воительницу» Лескова, и «Хозяйку гостиницы» Гольдони.
С ролями везло и в кино. «Дети Ванюшина», «Горячий снег», «Битва за Москву», «Найти и обезвредить» — прекрасные картины, до сих пор зрители смотрят их с удовольствием.
В «Детях Ванюшина» режиссер Евгений Ташков собрал потрясающий актерский ансамбль: Борис Андреев, Александр Кайдановский, Людмила Гурченко, Виктор Павлов, Валентина Шарыкина, Валентина Серова... Меня, помню, для роли перекисью в блондина выкрасили. Когда вышел из киностудии и сел в троллейбус, казалось, все оборачиваются и думают: «Ужас какой — парень крашеный!»
Не могу не вспомнить «Частную жизнь» Юлия Райзмана — моих родителей там играли Ия Саввина и Михаил Ульянов. А вот двухсерийную ленту Ташкова «Преступление» про разоблачения на ткацкой фабрике, к сожалению, нечасто показывают по телевизору. Я играл сына начальника, погибшего под колесами поезда. В фильме снимались Людмила Гурченко, Наталья Гвоздикова, Виталий Соломин, Владислав Стржельчик... Он, кстати, научил меня правильно завязывать галстук.
В фильм «Романовы: Венценосная семья» я пробовался на Николая II. Сильно похудел — специально для роли. Но Глеб Панфилов утвердил в итоге Александра Галибина. Что поделаешь, такова наша актерская доля: проб много — но не каждая оказывается удачной.
В перестройку кино почти не снимали, театр переживал непростые времена, и подруга Мария Старостина, редактор на телевидении, пригласила поработать в озвучании. Были у меня голливудские картины, бразильские и мексиканские мыльные оперы, мультфильмы. Например моим голосом говорил Дядюшка Скрудж в «Утиных историях», персонажи мультика про пчелу Майю, герои «Дикой Розы».
Позже начал сниматься в сериалах. В «Возвращении Мухтара» целых двенадцать лет за мной была роль сначала подполковника, а затем полковника полиции Хрулева.
Проект запустили в 2004 году. Главного героя поначалу играл Саша Носик, а его четвероногого напарника — сразу несколько овчарок. Иногда за кадром то один, то другой Мухтар порывался кого-то куснуть. Нет, они были воспитанными псами, но срабатывал служебный рефлекс: если человек рукой резко махнул, рядом клацала зубастая пасть. Раз и мне досталось — пес прихватил за запястье.
На картине сменилось много артистов и режиссеров. Часть серий, кстати, снимал Володя Златоустовский — второй режиссер «Офицеров». Мы были рады увидеться вновь на площадке.
В 2015 году сериал получил «ТЭФИ». Ну а через некоторое время я ушел из «Мухтара» — полковника Хрулева продюсеры решили «проводить на пенсию» (то есть вывести персонаж из истории). Об этом мне сообщила редактор Екатерина Шульгина.
Впрочем, к этому моменту и сам уже планировал уходить. Двенадцать лет в сериале — не шутка. Съемки начинали в Москве, позже в целях экономии перебазировались в Киев, затем в Минск. Тяжеловато становилось ездить. «Мухтара» вспоминаю с теплотой.
— Михаил, наверное, есть фильмы с участием отца, которые трогают больше остальных?
Михаил: Начав заново общаться с папой, пересмотрел «Детей Ванюшина», «SOS над тайгой», конечно, всенародно любимых «Офицеров». Но лично для меня роднее «Свеаборг». С этой лентой связана одна история. Лет пятнадцать назад собрался в Хельсинки по делам, поделился планами с отцом. Вдруг он говорит: «Знаешь, я ведь там снимался». Слово за слово — возникла идея съездить туда вместе. Отец водил меня по местам съемок, делился воспоминаниями. Вернувшись, с интересом пересмотрел фильм, отмечая точки, которые мы посетили. Возможно, в той поездке четко осознал: хотя отец и не растил меня, все равно я оставался частью его жизни, он меня любил и любит.
— Как Александр Михайлович ладит с внуками?
— Всегда приезжает с подарками, дети довольны, он же радуется еще больше: угодил! Правда, не очень представляет, как их развлечь. Думаю, это из-за отсутствия опыта общения с маленькими детьми. Но у нас есть второй дедушка — отец жены. Они с Глебом вечно что-то мастерят в четыре руки, вместе на даче ходят в баню, играют в настольные игры.
В общем, дедушки у нас разные. С одним интересно побегать, к другому можно прийти на спектакль или поговорить о книгах — у папы большая библиотека. С удовольствием все вместе проводим выходные на даче. Папа с Глебом летом часто выбираются в лес — оба заядлые грибники.
— Трое детей — весьма хлопотное хозяйство.
— К двадцати восьми годам я понял, что хочу семью. И чтобы не один ребенок, а трое или больше. Встретил Юлю, ее мечты совпали с моими. Девчонок в основном воспитывает жена, а сын значительную часть времени проводит с дедом — Юлиным папой. История частично повторяется. Честно говоря, у меня есть претензии к себе как к родителю. Не все успеваю в воспитании — круглые сутки на службе, как когда-то отец. Маленьким обижался, а сейчас понимаю его: это же счастье, когда работа любимая.
Годы идут, детские обиды забылись, многое уже не имеет значения. Главное, чтобы все были живы и здоровы.
Подпишись на наш канал в Telegram