Цитаты из многих его произведений давно ушли в народ: «Совет женщинам. Если вы хотите, чтобы он обратил на вас внимание и все время думал о вас, займите у него побольше денег и подольше не отдавайте», «Диалог. Она: «Сколько мне лет? Угадайте». Он: «Даже представить себе не могу». Она: «Ну я вам подскажу, моя дочка ходит в детский садик». Он: «Она что, там заведующей работает?»
— В мае вам, Лион Моисеевич, исполнилось восемьдесят. Юбилей, как я понимаю, в силу обстоятельств отмечали не с тем размахом, который планировали?
— Да, получилось не так, как хотелось бы. Планировал в Концертном зале «Меридиан» собрать артистов, которые исполнили бы мои бессмертные произведения, на следующий день намеревался в ресторане отметить, но из-за эпидемии все пришлось перенести на более поздний срок. Отношусь к этому философски: значит, так суждено. Читаю, пишу, смотрю фильмы, которые давно хотел посмотреть, но не доходили руки.
— Слышала, будто вне сцены сатирики — люди мрачные и жутко занудные. А как на самом деле?
— Такое мнение о юмористах сложилось благодаря писателю Михаилу Зощенко — вот он, по воспоминаниям современников, был настолько угрюмым человеком, что когда оказывался в компании, всяческое веселье затихало. Аркадий Михайлович Арканов тоже выглядел мрачноватым, но уж если пошутит — окружающие падают от смеха, при этом сам он, бывало, даже не улыбнется. Остальные мои коллеги все сплошь весельчаки, если собрались больше одного, непрекращающийся хохот стоит.
Вот взять нас с Мишей Задорновым. Мы были знакомы сорок пять лет, из них тридцать пять дружили. Бывало, встретимся в ресторанчике, присядем за столик, Миша достает тетрадочку и ручку: «Ну что, кого сегодня будем обси... (перемывать косточки)?» И хохоча, принимаемся составлять список тех, кто нам в последнее время насолил. Это могли быть телевизионные редакторы, давившие цензурой и не принимавшие тот или иной номер, обнаглевшие чиновники... Даже бандиты!
Была история в девяностые — на Задорнова наехали братки. Хотели поставить на счетчик — чтобы отстегивал им процент за выступления, он же был тогда одним из самых востребованных артистов, Дворцы спорта собирал. Взамен предлагали крышевать. Ко мне не приходили — у меня не было таких сумм, которые могли их заинтересовать, концертов давал мало. В те годы даже пришлось торговать обувью — на одной базе брал и развозил по магазинам. Какое-то время именные духи Пугачевой рекламировал и продавал: брал партию у ее мужа Евгения Болдина и отправлялся по торговым точкам.
Ну так вот, пришли, значит, к Задорнову бандиты. Миша набрал номер знакомого — генерала КГБ. На следующий день позвонили перепуганные братки: «Дядя Миша, ну что ты, в самом деле, сказал бы, что не хочешь у нас крышеваться, и вопрос бы закрыли, зачем сразу жаловаться?»
Тех, кого мы с Мишей хотели приложить, порой набиралось на несколько страниц.
— Ну, с кого начнем? — спрашивал Задорнов.
— А давай сразу всем списком!
— Давай!
— Как прорезался талант сатирика? Ведь родились вы за год до войны, детство и юность пришлись на тяжелое для страны время, когда было совсем не до смеха.
— Родился я пятого мая 1940 года в Ростокино, это была окраина Москвы. Улица Большая Леоновская — через «е», а я — Лион, через «и». Отец Моисей Аронович, инженер-строитель, возводил Ростокинский мехкомбинат и два павильона на ВДНХ. Жили мы в доме барачного типа с множеством запутанных коридорчиков и комнатами-клетушками. Туалет — на улице, метрах в пятидесяти от дома. Воду набирали в колонке неподалеку. Топили дровами, одно из первых воспоминаний детства — мама Поля Моисеевна везет меня на саночках, я сижу почти на самом краешке, а остальную часть санок занимают дрова.
Это уже после войны — войну-то я не помню. И папу своего, к сожалению, знаю только по маминым рассказам. В июне 1941-го отец отправил маму со мной годовалым в эвакуацию, а сам ушел на фронт добровольцем. В 1943 году пропал без вести. Недавно один приятель позвонил и сообщил, что раскопал в архивах номер полка, в котором служил в чине капитана Моисей Поляк (это моя фамилия от рождения, Измайлов — псевдоним), — артиллерийская разведка. Но где именно погиб и похоронен отец, сведений нет.
Сохранились лишь фотографии и письма, которые я бережно храню, папа писал их маме с фронта. Одно из писем меня особенно трогает: в нем папа вспоминает, как провожал нас в эвакуацию, мы плыли на теплоходе. С продуктами было плохо. Удалось раздобыть горсть лапши — мама варила ее в кастрюле. Отвлеклась — а я, видимо, пополз на запах еды, схватил кастрюлю... и опрокинул кипящую воду вместе с лапшой себе на голову. Папа бросился искать врача, нашел, и меня спасли. Дальше он пишет: «Мог ли я когда-нибудь подумать, что мой сын будет голодать и нуждаться?»
После войны мы с мамой вернулись в Ростокино, и в восемь лет я пошел в школу. Кстати, тогда мальчики и девочки учились раздельно. В первом классе собрались и семилетки, и десятилетние, упустившие три года учебы из-за войны. Те, что постарше, ходили с финками: послевоенное время, разгул криминала, дети подражали взрослым. Драки велись жесточайшие чуть ли не каждый день. Улица на улицу, район на район, Ростокинские — на Леоновских, Леоновские — на Моссоветовских.
И мне доводилось участвовать, а куда деваться?! Хотя я совершенно не был хулиганом и учился, кстати, на одни пятерки. С огромной теплотой и благодарностью вспоминаю Екатерину Георгиевну — свою первую учительницу. Между прочим, до войны у нее учился Николай Гастелло — знаменитый летчик, герой Великой Отечественной, совершивший подвиг — на горящем самолете спикировал на эшелон с немецкой механизированной колонной. Когда я учился во втором или третьем классе, нашу Екатерину Георгиевну наградили орденом Ленина.
С приятелями в свободное от учебы и драк время мы гоняли летом в футбол, зимой в хоккей. Я вполне прилично играл, спортивные успехи моего соседа Вити Политова были похуже. Но в очередное лето Витька резко вымахал и меня обошел. Позже стал футболистом, играл в дублирующем составе «Спартака».
Еще в моей жизни присутствовала самодеятельность: пел на школьных вечерах и выступал на различных районных мероприятиях. В определенном возрасте голос стал мутировать, юношам не рекомендуют напрягать связки — но меня продолжали делегировать на концерты. В итоге организм не выдержал, голос сел и из довольно симпатичного альта превратился в слабенький тенорочек.
В 1953 году в Москве случился очередной всплеск антисемитизма. Директор школы вызвал мою маму: «Лион парень хороший, но грамоту за отличную учебу в этом году мы ему не дадим. Сами должны понимать почему...» Так что за первые четыре класса у меня грамоты имеются, а за пятый нет.
Я окончил седьмой класс, и мама пришла в школу забирать документы:
— Дальше сын пойдет учиться в техникум.
Директор пытался ее отговорить:
— Он у вас способный, пусть окончит десятилетку, поступит в институт.
Сулил золотую медаль, но мама рассудила, что и с медалью, и с институтом могут прокатить по тем же причинам, как когда-то с грамотой, а авиамоторный техникум — все-таки гарантированная специальность.
— То есть ничего близкого к литературе.
— Абсолютно. Хотя я с самого детства записывал в тетрадочку разные интересные истории и шутки. Просто для себя. В техникуме тоже продолжил это занятие. Учительница литературы Татьяна Тимофеевна, заметив мой интерес к художественному слову, поручила издавать литературный журнал техникума. Он был рукописным и выходил в единственном экземпляре. Там я публиковал стихи и рассказы однокашников. Она была чудесной — Татьяна Тимофеевна, интересно о многом рассказывала, возила нас, представляете, в 1955 году в Третьяковскую галерею, на всю жизнь привив мне любовь к живописи.
— Середина пятидесятых и шестидесятые — время перемен. Как вы ощущали знаменитую хрущевскую оттепель?
— Однокурсник, он был постарше, даже в партии уже состоял, пришел однажды и поведал нам, что Хрущев на партсъезде разоблачил Сталина. Мы столпились вокруг, расспрашивали что да как. В тот день было не до уроков. Через некоторое время тот же однокурсник столь же восторженно рассказывал нам о фильме, который посмотрел, это была «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова. Картина, конечно, потрясающая по тому времени.
Появился театр «Современник». Несколькими годами позже, когда я уже окончил техникум и некоторое время работал на заводе в районе метро «Белорусская» (был такой факт в моей «творческой биографии»), неподалеку в актовом зале гостиницы «Советская» «Современник» проводил репетиции. И я, представляете, каждый обеденный перерыв — он длился сорок пять минут — наскоро перекусив, бежал в гостиницу. Конечно, посторонних не пускали, но я умудрялся пробираться черными ходами и коридорами — чтобы хоть одним глазком взглянуть на репетиции, сидел там полчаса, потом убегал на работу.
Вот как это объяснишь? Мама окончила лишь техникум, по театрам меня в детстве не возила, не до того было. Откуда у меня взялась эта тяга к театру? Непонятно. Самым знаменитым среди «современниковцев» тогда был Владимир Земляникин, чуть раньше сыгравший в фильме «Повесть о первой любви».
— Почему вам пришлось прервать обучение в техникуме?
— Из-за болезни, которую перенес в восемнадцать лет. Поехал в дом отдыха «Болшево» и там неудачно искупался в речке. Простудился, заболел ревмокардитом в тяжелой форме. В лежку лежал дома практически с октября по февраль. На протяжении полугода видишь только четыре стены и кусок окна! Безнадежно отстал в учебе, вот и пришлось взять академический отпуск.
Меня навещала Екатерина Георгиевна, моя первая учительница. Как-то принесла в подарок рубашку мужа. Хорошую, добротную — очень ценный во всех смыслах подарок.
К марту я подлечился. С маминого разрешения уехал в Киев, там дальний родственник был главным редактором на Киностудии имени Довженко и помог пристроиться в массовку. Чтобы хоть чем-то себя занять, я снимался, зарабатывал небольшие деньги. Вкусил свободы, гулял с девочками. Вернувшись в Москву, восстановился в техникуме и окончил его на отлично.
Дальше по правилам нужно было отработать три года. Поступил на заочный в машиностроительный, а днем работал технологом на заводе, том самом, откуда, как уже упоминал, бегал на репетиции «Современника». Даже мастером успел побыть: наш в отпуск ушел и временно назначили меня. Ночами дома во сне, как рассказывала мама, к огромному ее ужасу я громко ругался матом — видимо потому, что днем приходилось применять этот лексикон, нормального литературного языка многие мои подчиненные не понимали.
Итак, днем — завод, вечером — лекции на заочном, да еще умудрялся встречаться с девушками. Как-то в выходные с друзьями отправились в Пестово на водохранилище. Плыли на ракете. Веселая студенческая компания, все ребята, в отличие от меня, учились в институтах на дневных отделениях, мой ближайший друг Лева Липкин, например, в авиационном. Я по дороге рассказывал, что тоже хотел бы перевестись, но с заочного на дневное не брали.
Рядом с нашей компанией сидела симпатичная молодая женщина с огромным чемоданом. Когда добрались до места, все пассажиры довольно быстро ушли, друзья мои тоже, на палубе остались только я, эта женщина и ее неподъемный чемодан.
Предложил:
— Давайте помогу донести.
Она обрадовалась:
— Буду очень вам благодарна!
Пока шли, познакомились, она представилась Изабеллой. Говорит: «Услышала, что вы хотите перейти на дневное. Я вам помогу, дам записочку, пойдете с ней в авиационный институт. Главный корпус, кабинет № 237». На прощание действительно дала записочку, написав: «Мама, помоги, пожалуйста, этому мальчику». Недели через две я отправился в МАИ. Разыскал дверь с цифрами «237», на ней было написано: «Ректор МАИ Иван Филиппович Образцов». Захожу — в приемной сидит секретарша.
— Я, — говорю ей, — от Изабеллы.
— А я, — отвечает женщина, — ее мама, дочь еще две недели назад сказала, что вы придете. Почему не приходили так долго?
— Да как-то не получалось.
Честно говоря, неловко было. Если б Лева Липкин, которому похвалился записочкой, не насел: «Иди уже!» — я бы, может, и не осмелился.
— И на какой же вы, — спрашивает мама Изабеллы, — факультет хотите попасть?
— На любой, мне все равно.
— Сейчас у ректора совещание. Закончится — выйдут деканы, мы с ними поговорим.
Первым вышел декан факультета систем управления по фамилии Беляев (я об этом позже узнал). Секретарь обращается к нему: «Вот мальчик, учится на заочном, днем работает на заводе, ему тяжело, может, возьмете?» Тот достал из портфеля тетрадочку, записал мою фамилию... И через две недели, первого сентября, я стал студентом МАИ. Вот как важно быть вежливым человеком!
Вообще, моя жизнь богата на всяческого рода совпадения. Вот я упомянул, как отдыхал в «Болшево». Там, в доме отдыха, культурной работой руководил человек по фамилии Грачевский. Рядом с ним крутился мальчик лет восьми — его сынишка Боря.
Через шестнадцать лет, в 1974-м, писатель Александр Хмелик уговорил нас с соавтором Валерием Чудодеевым отдать рассказ «Ненужные словечки» в детский киножурнал «Ералаш», где Хмелик был главредом. Рассказ был о том, что советские школьники порой общаются на странном языке: «Классный Днепр при клевой погоде... Редкая птица дочешет до середины Днепра — а если дочешет, то так гикнется, что копыта отбросит...»
Сюжет по нашему сценарию вышел в самом первом выпуске киножурнала. Главную роль сыграл Спартак Мишулин. Подросший к тому времени Боря Грачевский работал администратором на Киностудии имени Горького, где и снимали «Ералаш». Позже он стал худруком «Ералаша».
— Вы поступили в МАИ — из стен этого института вышло немало людей, ставших знаменитыми благодаря талантам, весьма далеким от авиапрома. Тот же Михаил Задорнов, о котором уже говорили...
— Еще режиссер Элем Климов, певица Майя Кристалинская — она тоже училась в авиационном, писатели Эдуард Успенский и Феликс Камов, многие другие достойные люди. Были знаменитые спортсмены. МАИ в шутку называли «театрально-спортивный институт с легким авиационным уклоном». Процветала самодеятельность, зарождался КВН. Впрочем, другим столичным вузам тоже есть кем гордиться. В медицинском учились Альберт Аксельрод — будущий первый ведущий КВН, артисты эстрады Александр Лившиц и Александр Левенбук, сатирики Аркадий Арканов и Григорий Горин. В строительном — писатели Аркадий Хайт и Александр Курляндский, Леонид Якубович, Геннадий Хазанов, которых сегодня знает вся страна.
На каждом факультете у нас имелись коллективы самодеятельности и один — общеинститутский «Телевизор», знаменитый на всю Москву. Феликс Камов и Эдуард Успенский руководили там авторской группой. Мы с однокурсником Колей Смирновым писали номера для самодеятельности своего факультета. Сунулись к Камову и Успенскому — и поняли, что до уровня их учеников нам еще расти и расти, они работали уже по-взрослому: написали пьесу и поставили спектакль «Снежный ком, или Выеденное яйцо», на фестивале студенческих театров взяли призовое место.
Председателем жюри был, между прочим, Аркадий Райкин. Этот спектакль потом шел двадцать четыре раза в нашем институте. Очень острый по тому времени, вся Москва приезжала смотреть, о спектакле лестно отзывался Евтушенко, а признание такого человека дорогого стоит.
Поэзия находилась на подъеме. На площади Маяковского средь бела дня читали стихи — и именитые поэты, и малоизвестные, просто прохожие выступали. Я не пропускал ни одного вечера поэзии в Москве. Как-то в Октябрьском зале Дома союзов выступал Роберт Рождественский и забыл слова одного своего стихотворения, я из зала ему громко подсказал, поскольку знал эти строки наизусть. Он поблагодарил — и продолжил читать дальше.
В другой раз в «Лужниках» проходил сборный поэтический вечер. В антракте в гардеробе раздавала автографы Белла Ахмадулина, вокруг нее образовалась толпа, я тоже встал. Когда подошла моя очередь, в шутку заметил: «Вот вы всем оставляете добрые пожелания — а мне напишите, пожалуйста, какую-нибудь гадость». Белла написала: «Гадость» — и протянула мне листочек. Тоже пошутила... Это было в начале шестидесятых.
В 1964-м к власти пришел Брежнев — и ростки свободы, как мне помнится, по-быстрому задушили. Хотя студенческая самодеятельность жила и дышала. «Телевизор» выезжал на гастроли, ребята много выступали. Однажды отправились в Сибирь, а меня пригласили ведущим. На тех гастролях я познакомился с Валерием Чудодеевым — будущим моим соавтором. Вернувшись в Москву, мы стали сочинять вместе. Позже Феликс Камов познакомил нас с Лившицем и Левенбуком. Левенбук и придумал нам псевдоним — «Измаиловы», то есть «Из МАИ». С Валерием так и подписывали совместные рассказы. Первый — «Бабье лето» — с успехом исполняли Лившиц и Левенбук. Я стал ездить за ними на концерты, кажется, они уже не знали, как от меня избавиться.
— Как складывалась личная жизнь?
— Была насыщенной — из-за свиданий с девушками не всегда оставалось время на учебу. Однокурсница отличница Лида вызвалась помогать готовиться к сессиям. С этой целью я исправно ездил к ней домой, а успешно сдав экзамены, из Лидиной жизни исчезал — виделись мы лишь на лекциях. Такое отношение ее, видимо, задело, однажды она заявила: «Не буду больше помогать с экзаменами, справляйся сам!»
Я вздохнул, но что делать — выучил, получил четверку, а Лида схватила... пару! С экзамена выбежала вся в слезах. Я кинулся к преподавателю:
— Не ставьте двойку, она отличница, пересдаст.
Тот вошел в положение:
— Ладно, пусть приходит послезавтра.
И Лида пересдала.
Двумя курсами младше училась Валя Гецова. Красивая, скромная, очень мне нравилась. При моем богатом опыте общения с прекрасным полом к ней подойти стеснялся довольно долго. Когда наконец решился, оказалось, я тоже девушке небезразличен. Начали встречаться.
Новый, 1966-й год встречали с Валей вместе. Через несколько дней она поехала к подруге готовиться к экзаменам. Туда заявился бывший парень подруги с самодельным пистолетом. Сказал Вале: «Уходи». Она отказалась — и он выстрелил ей в голову. Потом вышел на балкон и застрелился сам. Валю увезли в больницу, но, к сожалению, спасти не смогли. Вот такая трагедия... Много лет в день рождения Вали и в день смерти мы навещали ее родителей. Приходил и молодой человек, который был влюблен в нее с детства.
Через какое-то время познакомился с девушкой по имени Лена. Несколько лет мы были вместе — а я все тянул с предложением. Окончил институт, устроился в КБ «Родина». Лена часто встречала меня возле проходной, сильно ревновала, устраивала сцены. В итоге попала в больницу с нервным срывом. Я пришел ее навестить, и лечащий врач предложил поговорить с глазу на глаз. «Или женитесь, или расставайтесь, иначе вы ее доконаете, Елена на грани», — сказал мне в коридоре.
Я долго думал и решил расстаться. Очень быстро в какой-то компании встретил Аллу — репортера популярной газеты, она и сейчас довольно известный журналист. Видимо желая развязаться со своими предыдущими неудачными романами, взяли и поженились. Через год разошлись...
К тому времени из КБ «Родина» меня переманили обратно в институт — предложили писать диссертацию, а заодно заниматься самодеятельностью. Однако совмещать то и другое не очень-то получалось: художественные номера писал с удовольствием, а вот в науке ничего не понимал. Тем более что параллельно решал личные проблемы. Однажды вызвал научный руководитель и сказал: «Выбирай что-то одно — либо ты и дальше миниатюры пишешь, либо диссертацию».
Я отказался от диссертации. Ушел и от жены, и из института. Устроился в Дом культуры вести авторскую группу — что-то типа кружка для начинающих писателей. В мои обязанности входило объяснять молодым авторам, как правильно писать юмор. Туда-то однажды и явился Михаил Задорнов, который перевелся в МАИ из рижского института. Писал он тогда не очень хорошо, я долго браковал Мишины опусы, зато мы рассказывали друг другу анекдоты и хохотали до упаду.
Зарплата у меня тоже была смешной — шестьдесят рублей. Перебивался, но денег не хватало. Спасали друзья — ребята иногда брали на гастроли, зарабатывали небольшие деньги и на всех делили. Как-то летом гастролей оказалось особенно много. На работе дали отпуск — и мы отправились в Норильск, затем на Камчатку, а оттуда в Алушту, где проходили состязания Клубов веселых и находчивых авиационного и энергетического институтов.
Меня пригласили возглавить команду МАИ на правах выпускника. Капитаном соперников был Александр Градский, я выиграл у него конкурс капитанов. Мое выступление оценило даже руководство студенческого летнего лагеря, на базе которого проходили соревнования, — следующим летом я работал у них культоргом.
Градского я встретил лет через десять в Москве возле дома, где он жил с тогдашней женой Настей Вертинской. Спрашиваю:
— Помнишь КВН в Алуште?
Он хмыкнул:
— Тебя, Поляк, никогда в жизни не забуду!
— Как вы оказались в знаменитом юмористическом «Клубе 12 стульев»?
— Дело было так. В 1970 году мой рассказ «Новая Амата Хари» напечатали в «Литературной газете», при которой в 1967-м и возник «Клуб 12 стульев». Попасть туда мечтали многие, вся страна зачитывалась рассказами Арканова, Горина, Хайта, Курляндского, Розовского, Славкина... И я носил свои в редакцию чуть ли не каждую неделю, но во второй раз напечатали только через год — слишком высока оказалась конкуренция: кем я был на фоне вышеперечисленных имен — мальчишкой! Но поднажал и в течение последующих десяти лет трижды становился лауреатом премии «Золотой теленок».
«Клуб 12 стульев» был очень популярен в стране, стали ездить с концертами, залы — битком. Помню, в Ташкенте на служебном входе стоял человек с ружьем: далеко не все желающие смогли купить билеты и существовала опасность, что попытаются прорваться через «заднее крыльцо».
Какой-то мужчина из толпы бросился ко мне, почему-то решив, что я могу помочь. Вряд ли узнал — участников «Клуба 12 стульев» тогда по телевизору не показывали. Умолял: «Проведи нас с девушкой — пятьдесят рублей заплачу!» Не помню уже, сколько стоил билет, точно в разы меньше. Но у меня не было лишних билетов.
В Ленинграде выступали в Большом зале филармонии. Тамошний директор заметил: «До вас из писателей здесь выходили на сцену только Максим Горький и Ираклий Андроников». Жванецкий с нами ездил. Его никто тогда не знал, в телеэфир не пускали, в семидесятые даже в «Литературной газете» не печатали, говорили, что слишком острый...
Я стал ездить в качестве члена клуба с 1972 года. Организовал концерт в ДК Зеленограда, где самодеятельностью руководил мой хороший знакомый. Мы приехали туда: Арканов, Горин, Веселовский — заведующий отделом сатиры и юмора «Литературной газеты»... Я как организатор имел право выступить тоже. Выпустили в самом начале, что называется, «для пробы», прочел два своих рассказа: «Бабье лето» и «Руководство для желающих выйти замуж»: «...Выйти замуж может каждая. Труднее всего выйти замуж умной — какой же дурак захочет жену умнее себя? Она должна выглядеть и прикидываться глупее, чем есть на самом деле...»
Зал хохотал, и старшие товарищи стали брать меня на другие концерты клуба. Стало полегче и в финансовом смысле — платили за выступление по тридцать рублей. Хазанов, он был начинающим артистом, получал двенадцать. С ним мы познакомились в 1969-м, тоже в клубе. С тех пор дружим уже более пятидесяти лет.
Гена исполнил — я посчитал — около пятидесяти моих монологов. На юбилее МХАТа, помню, читал «Дармоедов» так, что сидевшие в зале Олег Ефремов, Иннокентий Смоктуновский, Ия Саввина в буквальном смысле рыдали от смеха... Как-то Хазанов попросил меня сделать ему номер по рассказу Зощенко «Беспокойный старичок». Я сделал, только у меня он назывался «Летаргический сон». Не считаю лучшей своей работой — но Гена умудрился превратить его в шедевр.
— Хазанова ведь раньше стали по телевизору показывать, чем вас?
— И намного! Нас, авторов, по телевизору не показывали вплоть до 1978 года — до выхода на экраны передачи «Вокруг смеха».
Я как-то написал монолог «Красавец», принес на телевидение редактору Коршиловой. Она прочла, оценила: «Очень хорошо! Но тебе не дадут выступить». Председатель Гостелерадио Лапин терпеть не мог евреев, об этом все знали и не рыпались. И я не рыпался.
«Давай, — предложила редактор, — отдадим Савелию Крамарову, он ему очень подходит». Я не возражал. Крамаров читал очень талантливо. Возможно, вы помните этот номер — «Я часто думаю: почему меня женщины так любят? Ну, правда, красивый я. Этого у меня не отнимешь. Глаза — как бездонная пропасть. Профиль — как у древнеримских греков. Стан — как у горного козла. Иной раз на улице гляну на какую-нибудь и вижу: у нее мороз по коже...»
Я поступил на сценарные курсы при Госкино. У нас преподавал Валентин Иванович Ежов. Однажды он сказал мне: «Дал почитать твои рассказы теще и жене, им понравилось, приезжай в гости». Женой Ежова была актриса Виктория Федорова, а тещей соответственно Зоя Алексеевна. Я приехал и обалдел, увидев их обеих воочию, раньше-то лишь по телевизору. За несколько лет до нашей встречи вышел фильм «Двое» режиссера Михаила Богина, где снималась Вика. Красавица — глаз не отвести!
Признался ей:
— Видел вас два года назад в Доме кино, но подойти не решился.
Она улыбнулась:
— Жаль, что не подошли, а то давно бы мне репертуар написали.
Киноартисты в то время часто выступали на сцене, это были творческие встречи со зрителями, и они обе, Вика и Зоя Алексеевна, взяли мои рассказы в свой концертный репертуар.
Я и сам довольно часто выступал. Вспомнилась одна история, она произошла году в 1983-м. Мы работали в Ташкенте, представьте, по отделению вместе с самой Беллой Ахмадулиной. Прилетаем. В аэропорту встречает третий секретарь горкома партии — большой ее поклонник — и увозит в неизвестном направлении.
В общество «Знание», где предстояло выступать, Белла приехала где-то за час до концерта, при этом явно подшофе. Ну напоил он ее... Я в ужасе. Зал — мест на шестьсот — полный. Отработал первое отделение, следом вышла Белла. Стихи, кстати, читала очень хорошо, а вот в паузах между ними еле говорила. Конечно, заметили, что поэтесса не в форме, после концерта подошла одна зрительница и крикнула: «Позор!» Это было в первый и надеюсь в последний раз в моей жизни, думал, что со стыда сгорю.
Администратор общества «Знание» догнала нас в коридоре со словами: «Зрители недовольны, так что никаких денег не ждите». Белла, услышав это, по-моему, мгновенно протрезвела и больше не позволяла себе лишнего. Последующие концерты, их было несколько, мы прекрасно отработали, подружились. В гостинице приключилась еще одна история. Третий секретарь, тот самый, что встречал Ахмадулину, поручил дежурной по этажу следить за поэтессой, чтобы поклонники не докучали.
На третий или четвертый день нашего пребывания в Ташкенте мы с Беллой сидели в ее номере, ждали денег, которые должны были привезти устроители концерта, и коротали время за приятной беседой. Сотрудница гостиницы заглядывала каждые пятнадцать минут и каждый раз пыталась меня из Беллиного номера выпроводить. После пятого или шестого визита Ахмадулина не выдержала: «Дорогая моя, то, о чем вы думаете, мы с Лионом, если бы хотели, могли спокойно сделать в Москве. Так что перестаньте следить за мной». Женщина покраснела, ушла и больше не возвращалась.
— К этому моменту вы уже были женаты?
— Да. Будущую супругу я встретил в 1972-м. Зашли с приятелем в книжный магазин, и я зачем-то говорю ему:
— Знаешь, могу легко с любой познакомиться.
Тут к прилавку выходит симпатичная девушка. Друг толкает в бок:
— Давай вот с ней, спроси — «Вам Фейербаха не завозили?»
Подошел, воровато оглядываясь, спросил. Она почему-то испугалась, тихо произнесла:
— Запишите телефон, — и дала рабочий номер.
Я принялся названивать, часто приезжал в магазин, где Лена работала товароведом и в тот день к прилавку, кстати, вышла совершенно случайно. Когда мы познакомились, жена носила сорок второй размер одежды. Годы прошли, Лена изменилась и носит уже сорок четвертый.
Расписались в 1975-м, а через три года разошлись, в общем-то по глупости. Я переживал тогда, пожалуй, самый тяжелый период в своей жизни: мама болела очень тяжело, я нервничал, срывался на Лене и мы расстались. Полгода жили врозь — я ужасно скучал. Однажды позвонил, услышал, что ей тоже без меня плохо, и мы сошлись, в 1983-м снова поженились и даже обвенчались.
Двумя годами раньше в моей жизни произошло очень важное событие — я познакомился со священником Александром Менем. Двадцать второго января следующего года он меня крестил, а потом обвенчал нас с женой. Когда спрашивают:
— Почему ты пришел к вере? — отвечаю:
— Бог позвал.
Как еще ответить, это ведь необъяснимо. Вера многое изменила во мне: отношение к миру, к людям, к себе самому. Огромное влияние на мое мировоззрение оказал, конечно же, отец Александр. Я часто бывал у него. Человеком он был совершенно уникальным. Однажды, между прочим, мне жизнь спас. В 1990-м по пути на дачу заехал в его церковь, после службы поехали к нему домой.
Едем по Ярославке — я обычно в этом месте разгонял свои «жигули» до ста двадцати. Отец Александр вдруг просит: «Пожалуйста, снизьте скорость — скоро пост ГАИ». Только стал притормаживать, как буквально через пару минут отлетает колесо. На полном ходу! Машину несло на встречку, еле ее удержал, вырулил на обочину, меня всего трясло. Рядом остановился автомобиль, водитель показал: «Вон ваше колесо, я видел, куда оно улетело».
Позже выяснилось: накануне ночью с моей машины пытались снять колеса — три болта открутили, а с четвертым не справились. Я весь день ездил на одном болте, и вот на Ярославке он отвалился. Не попроси отец Александр снизить скорость, мы бы погибли. Это произошло в августе. А через месяц, девятого сентября, отца Александра убили. Кто? Неизвестно до сих пор. Убийцу так и не нашли. Страшное время было...
Я рассказывал в начале, что в те годы продавал духи и ботинки. Помню: Восьмое марта 1991-го, а у меня — ни одного приглашения, хотя еще год назад в праздничные даты было полно концертов. Выручил Задорнов — предложил выступить в «Лужниках». Пригласили-то его, а он позвал меня. Поступок настоящего друга.
К счастью, оставалось телевидение. В 1989-м пригласили вместе с Ангелиной Вовк вести передачу «Взрослые и дети». Программа замечательная — от зрителей мешки писем приходили. Чуть позже вел «Шоу-досье» — творческие вечера известных и любимых зрителями артистов. Гости в студии побывали самые разные: и Александр Градский, и Юрий Антонов, и Галина Волчек, Людмила Гурченко приходила не один раз. Кстати, передача шла в прямом эфире. Главная сложность состояла в том, чтобы никто из гостей матом не выругался. Не сдержался только Роман Виктюк.
Тогда же, в девяностые, создали с Аркановым театр «ПЛЮС», расшифровывается так: «Профессиональные любители юмора и сатиры». Сами зарабатывали, у государства ничего не просили. Шутили: пропали товары, деньги — зато появились возможности.
В 1997-м, когда мою передачу закрыли, Регина Дубовицкая пригласила в «Аншлаг», там я и выступал до 2003 года. Потом снова появилась собственная программа — «Смешные люди». Первый выпуск назывался «Мой двадцатый век». Выступали Задорнов, Винокур, Петросян, Максим Галкин*, многие другие известные артисты. Выпускаю «Измайловский парк» на федеральном канале. Ну то есть не прямо сейчас, а вообще. Пока сидим с женой на даче.
Лена пишет стихи — года три назад пробился талант, шучу: «Видимо, от жизни со мной». Выпустила три книги. Стихи, на мой взгляд, хорошие, одно из моих любимых «По пушкинским местам». Несколько лет подряд летом мы жили между Тригорским и Михайловским — у друзей там дом, и Лену, как говорится, посетило вдохновение:
...А я пойду в Тригорское над речкой,
Хотя меня не звали, ну и пусть.
Дорогой в восхищении сердечном
Я из «Онегина» отрывки наизусть
Прочту, потом присяду на скамейку,
Где три сестры от маменьки тайком
Все ждали Пушкина. А встретив, всей семейкой
Варили жженку летним вечерком.
А после ужина я выйду ночью к пруду —
Но в сад войти едва ли я смогу.
Там Пушкин бродит со своей подругой —
Я их дождусь на этом берегу.
Его любили местные поляны,
И дуб могучий, и вершины гор.
Его любили дочери, их мамы —
А он любил веселый разговор...
А я жену люблю не только за стихи, но и за все остальное.
Подпишись на наш канал в Telegram