Нередко приходится сталкиваться с мнением: пристроили артистку! Должен сказать: ко мне сложно кого-то пристроить. Ну окей, пристроили, а дальше мне что с ней делать? Если артистка бесталанная, а у нее такая ролюга, как в «Угрюм-реке», провал неизбежен. С другой стороны, вот дочь свою неплохо пристроил, потом жену, значит, у меня это хорошо получается.
— Юрий, сериал «Угрюм-река» вызвал шквал обсуждений. Мнения разделились. Вашу картину сравнивают с четырехсерийным фильмом режиссера Ярополка Лапшина, снятым в конце шестидесятых, и подчас не в пользу нового проекта...
— Я бы вообще их не сравнивал, но это наша традиция — критиковать тех, кто снял свой фильм позже. Когда русскую классику экранизируют зарубежные авторы, вопросов к ним почему-то не возникает. Достаточно вспомнить последнюю «Анну Каренину» с Кирой Найтли, критики писали в основном о том, как это сделано, что нового внес автор по сравнению с прежними экранизациями. Но если уж пускаетесь в сравнения, то обсуждайте «фасончик»: у кого рукава длиннее или воротничок шире. У нас же все решают, лучше или хуже моя «Угрюм-река» предыдущей.
Этого я нахлебался еще на «Братьях Карамазовых»: «Зачем сейчас снимать сериал? Уберите потные ручки от классики! Артисты не те: Грушенька не такая, Митя — вообще ужас, Ваня — кошмар». Проходит время, негатив забывается, фильм продолжают вспоминать те, кому он интересен, кто его пересматривает и задумывается, про что он. Вика (жена Юрия Мороза актриса Виктория Исакова. — Прим. ред.) недавно сказала, что ей написал итальянец литературовед, который занимается творчеством Достоевского и отсматривает все экранизации. Ему понравилась наша. Он сделал почти профессиональный разбор, окончив его восторженными словами, за что спасибо.
Что касается зрителей, оставляющих комментарии в соцсетях, с ними тоже не все однозначно. Я немолодой человек, но признаюсь, что роман Вячеслава Шишкова в детстве не читал. Фильм Лапшина видел один раз и ничего не понял. Хотя, казалось, должен бы. В ленте своей иногда наталкиваюсь на такое: «Угрюм-река» — моя любимая книжка детства, смотрела и пересматривала старый фильм». Думаю: подождите, это какая же возрастная группа сидит в «Фейсбуке*»? Люди, которым около семидесяти? Лапшин снял свой фильм больше пятьдесяти лет назад. Они что, смотрели его в десятилетнем возрасте и на них он произвел неизгладимое впечатление, а потом еще и перечитали книгу? Происходит какая-то нестыковка.
Я не пытаюсь оценивать предыдущую картину, но хочу, чтобы те, кому не понравился мой вариант, вернулись к ней и оценили с точки зрения сегодняшнего зрителя. Не такого, каким он был тридцать — сорок лет назад, когда ее смотрел. Тогда, как известно, и деревья были выше, и сахар слаще. Посмотрите ее сегодня и поймете, что это очень театральная постановка. Тогда артисты на экране произносили свои тексты как в театре, чтобы слышали зрители на галерке, достаточно пересмотреть «Братьев Карамазовых» Ивана Пырьева. Сегодня неизбежно встает вопрос: зачем они так сильно наигрывают?
Самые жаркие споры разгорелись вокруг исполнительниц роли Анфисы — Людмилы Чурсиной и Юлии Пересильд. Мол, Чурсина красавица, а Пересильд... Пересмотрел старый фильм: бог ты мой, там есть один-единственный кадр, где Чурсина топлес! Представьте себе, как его воспринимали в стране, где секса не было! Он буквально нокаутировал зрителей. В то время киномеханики в кинотеатрах вырезали из копии кадрики с обнаженными артистками. Сейчас меня за такой кадр порвали бы на части. Сегодня надо или показывать все откровенно, или не показывать вовсе.
— Мне Пересильд в роли Анфисы кажется манкой.
— Сложный вопрос. Для кого-то она манкая, для кого-то нет. Кому-то нравятся рыжие, кому-то блондинки. Мы решили, что Анфиса должна быть рыжей, потому что у таких людей другая жизнь. Дальше можно рассуждать, на каком уровне профессионализма актриса сыграла роль, а не обрушиваться на ее рыжий парик. Считаю, что Юля сыграла великолепно, точно донесла характер.
Следующий вопрос: насколько ее Анфиса соответствует образу, прописанному в романе? Уверен, что полностью, Шишков ведь вывел образ роковой женщины. Это невротическое существо одновременно плачет и смеется. Она изменчива, и мужчин это будоражит, их тянет к ней. Считаю, что в Юле есть это роковое начало. Кто-то несогласен: она мне не нравится. Но это оценочное суждение, спокойно к нему отношусь.
— Актерская конкуренция на кастинге была солидной? Или вы заранее знали, кто будет играть?
— Когда мне предложили этот проект, три актера уже были утверждены продюсерами: Балуев на роль отца, Горбатов на роль Прохора и Пересильд на роль Анфисы. Их я не выбирал, мне показали пробы, они меня полностью устроили. Сашу Балуева знаю сто лет, мы параллельно учились в Школе-студии МХАТ. Работы Горбатова отслеживал, оценил его талант еще в спектаклях Щукинского училища, Саша — вахтанговец. Мы с Сережей Урсуляком постоянно ходим на студенческие спектакли, он первым взял Горбатова в «Тихий Дон», «Ненастье», а у меня все как-то не получалось.
Я не был знаком с Юлей Пересильд, но знал и ценил ее как артистку. По всем остальным персонажам проводил пробы. Точно знал, что Сережа Колтаков будет играть следователя, знал про Леонида Окунева, который снимается в каждом моем проекте, он актер экстра-класса. На экране существует вроде бы незаметно, но посмотрите, как работает, с какой филигранностью! Он феноменальный! Про Рому Мадянова тоже знал, я с ним работал. На остальные роли мы пробовали актеров. На женских персонажей было по пять — десять претенденток, на мужских — два-три, обычный расклад.
— Немало было критики и в адрес Софьи Эрнст, сыгравшей роль жены Прохора Нины.
— У Софьи Павловны, конечно, тяжелая судьба, в силу обстоятельств она находится под перекрестным огнем. (Актриса является женой генерального директора Первого канала Константина Эрнста. — Прим. ред.). Однако в «Угрюм-реке» не потерялась, по моей версии ее героиня становится в итоге эдакой Вассой Железновой. Она ломает Прохора, отбирает у него бизнес.
В этой роли есть где развернуться актрисе, и Софья Павловна это сделала. Смотрю на нее на экране и всему верю. При этом ее роль формировалась в процессе съемок. У меня был прописан какой-то сценарный вариант, но я нередко шел следом за актрисой, которая что-то мне подсказывала. Что бы ни говорили злопыхатели, факт остается фактом: роль у нее получилась, тут не поспоришь.
Тем не менее нередко приходится сталкиваться с мнением: пристроили артистку! Должен сказать: ко мне сложно кого-то пристроить. Ну окей, пристроили, а дальше мне что с ней делать? Если артистка бесталанная, а у нее такая ролюга, как в «Угрюм-реке», провал неизбежен. С другой стороны, я вот дочь свою неплохо пристроил (актриса Дарья Мороз. — Прим. ред.), потом жену, значит, у меня это хорошо получается. Если нужно кого-то пристроить — обращайтесь!
— Не могу не вспомнить вашу «Точку» — трагическую историю, где роли путан сыграли Дарья и Виктория. И если Дарья к тому моменту была уже популярной актрисой, то блистательная актерская карьера Виктории Исаковой началась с этого фильма.
— Для меня отсчет идет с «Карамазовых», где Вика сыграла Катерину Ивановну. Так же как с этого фильма для меня началась Лена Лядова. На «Карамазовых» я познакомился с Сережей Колтаковым, прекрасным актером. Потом я практически в том же составе затащил их в картину «Пелагия и белый бульдог», они сыграли там совершенно противоположные роли. Как говорится, актеры растут на хорошем материале, и если я могу такой предложить, значит, им это что-то приносит, ну и мне, естественно.
— Почему сценарий «Угрюм-реки» лежал пять лет?
— Не было героя. Когда появился Саша Горбатов, продюсеры приняли решение о запуске. Считаю, что без его Прохора этот фильм не получился бы. Такой материал надо было побороть, он тащил за собой. В современной бытовой картине артисты существуют свободно, органично. «Угрюм-река» требовала других энергетических затрат: там страсти, там люди рвут жилы. Держать градус такого существования в кадре под силу не каждому.
— Что еще приходилось преодолевать?
— Я был обязан снимать семь с половиной минут экранного времени в день. На сегодня нормальная, распространенная цифра. Но одно дело, когда сидишь в Москве, и другое — когда ты на Урале снимаешь тяжеленную лодку, которую надо спустить на воду, усадив в нее артистов, да еще чтобы она проплыла так, как требуется в кадре. Был случай — лодка застряла в камнях, ее заливало водой. Хорошо, каскадеры стояли ниже по течению и смогли ее вытащить, что было крайне опасно для всех. Многие эпизоды сняты одним дублем, хотя актеры не отказывались рисковать. Наоборот, испытывали такой драйв!
Не лукавлю. Никогда не забуду одну из первых своих картин «Юность Петра», когда я еще был артистом, сохранившим романтическое отношение к кинематографу. Мы снимали на Ладоге, по сюжету куда-то отплывали, и я встал на нос парусника, ветер чуть не валил с ног, впереди гремела гроза. Смотрел на все это и понимал: так было и сто лет назад.
Ощущение сопричастности делает кино для актера живым. Когда ребята проходили пороги бурной уральской речки, для них это было не кино, а реальность. Им приходилось грести, выплывать, спасаться. Посмотрите на крупный план Горбатова, чтобы убедиться: в том эпизоде у него все случается по-настоящему. В этом тоже есть кайф, адреналин бурлит в крови. Так не сыграешь.
Ритм нашего существования был крайне напряженным. В день приходилось менять три локации. Зимой время спрессовывалось, могли работать с девяти утра до четырех дня, дальше темнело. А я все равно должен выдать проклятые семь с половиной минут! Притом что нужно приехать, разложиться, снять, собраться, переехать, опять разложиться, порепетировать и снова снять. Это адски выматывает, но мы справились.
— Не дождавшись окончания показа «Угрюм-реки», телеканал «Россия 1» поставил в эфир «Теорию вероятности». То есть вы конкурировали сам с собой. Почему снятый вами ранее сериал пролежал пять лет?
— Как мне объясняли, его не показывали, поскольку там история про казино, а их широкое распространение у нас запрещено законом. И видимо, если ты снимаешь такой фильм, то рекламируешь нехороший образ жизни. Но история всего-навсего разворачивалась на фоне казино. Она о дружбе, любви, предательстве. История могла произойти и в армии — легко! Но сценарист Алена Званцова выбрала фоном игорный дом, потому что рядовой зритель, сидящий у экрана, там никогда не был.
Эта история про парня, придумавшего, как обыграть казино. Потом он стал работать над тем, как защитить казино от таких умников, как сам. Получился интересный драматургический ход. Алена взяла математика, одноглазого директора казино и слепую певичку и на любовном треугольнике выстроила сюжет, что безумно сложно. У артиста или есть глаза, или их нет, а здесь три глаза на троих.
Сам я никогда в казино не захаживал, не играл, видел «одноруких бандитов», рулетку только в кино. Я снял картину, но это не значит, что сейчас срочно рвану в Белоруссию, где казино функционируют. И раньше не интересовался, и теперь мне это не нужно, а считать, что народ, посмотрев наш фильм, превратится в игромана, абсурд. Жаль: многое из того, что придумал и воплотил на экране, спустя пять лет стало неактуальным.
— Где вы нашли казино?
— Все строили сами! Думали отправиться в Белоруссию снимать в настоящем казино, но отказались от этой мысли. Пришлось бы его закрывать, на это не хватило бы никакого бюджета. Рассматривали Мальту, но по тем же причинам и от него отказались. В гостинице «Золотое кольцо» на Смоленской площади пустовал зал, он принадлежал бывшему хозяину казино. В нем и выстроили декорацию, а светящийся фасад создали при помощи компьютерной графики.
Когда завезли столы, бутафорские пластмассовые фишки, напечатанные деньги, выяснилось: если нагрянет полиция, нас всех арестуют. Никто не станет разбираться, что идут съемки, это автоматом подсудное дело. К счастью, пронесло. У меня в гараже до сих пор лежит чемодан фишек, которые наши работницы клеили вручную.
— Легко ли работалось с Александрой Ребенок, о сложном характере которой наслышаны режиссеры? Вам довелось столкнуться с его проявлениями?
— Сталкиваюсь со сложными актерскими характерами на каждом проекте, начиная с фильма «Женщины в игре без правил», где снималась Ксюша Акиньшина. Про нее говорили: работать с этой девочкой невозможно, она с фортелями. Ничего, справились. На «Карамазовых» был Сережа Колтаков, с которым невозможно работать, потому что у него невыносимый характер. У Вики, жены моей, тоже сложный характер. Чем профессиональнее человек, тем сложнее у него характер. Почему? Потому что в кино пришло огромное число людей, которые не должны находиться здесь в принципе. Их надо гнать поганой метлой, поскольку это люди с улицы.
В советские времена ты не мог приблизиться к кинематографу без диплома. Ведь кинопроизводство — такая же отрасль промышленности, как самолетостроение. Там были прописаны ГОСТы, и прежде чем туда прийти, требовалось поучиться. Сейчас ничему учиться не надо. Глядишь, вчерашняя «хлопушка» уже стала вторым режиссером. А как профессиональный человек будет относиться к абсолютно непрофессиональному рядом? Естественно — посылать его по известному адресу, зарабатывая репутацию актера со сложным характером.
Никогда не забуду: снимаем сложнейшую сцену в «Карамазовых» — разговор отца с Митей, когда родитель предлагает сыну стреляться через платок из-за Грушеньки. Колтаков, игравший старшего Карамазова, выкладывался на все сто, рычал, а в углу сидел Сережа Горобченко (не понимаю, что с ним случилось), держал перед глазами текст и зачитывал свои реплики. Как к этому относиться? Колтаков разнервничался так, что пришлось вызывать скорую и везти его в больницу с сердечным приступом.
Понимаю Колтакова, который нередко бросал «Да пошли вы все!» и уезжал с площадки. Профессиональный человек не может существовать среди неподготовленных. Актерской профессии четыре года учат в институтах, а затем актеры учатся ей всю жизнь! Поэтому и ползут слухи о сложном характере артиста. Видел Сережу Колтакова незадолго до смерти, он приезжал ко мне после очередной «химии». Болезнь унесла его так рано...
У Саши Ребенок характер тоже непростой, потому что она болеет за финальный результат. Если тебе все равно, кто рядом и как он играет, выходишь, оттарабаниваешь текст, со всеми лобызаешься и уезжаешь. Если болеешь за дело — не можешь не реагировать на людей, которые не помогают на площадке, не строят вместе с тобой. С людьми, преданными делу, мы становимся друзьями на всю жизнь.
— Вас устроило, как Игорь Миркурбанов упростил своего персонажа, сыграв в «Теории вероятности» эдакого Злодея Злодеевича Злодеева, хотя роль человека, настрадавшегося на чеченской войне, потерявшего сына, давала простор для более глубокого прочтения?
— Это особая манера его существования. Вы еще третьих «Содержанок» не видели! Он там ух какой! У него особая актерская индивидуальность, вроде бы везде одинаковая, но делающая его харизматичным.
— Почему согласились снимать третий сезон «Содержанок»?
— Категорически не могу сидеть без работы! Начинаю страдать физически. В голову лезут мысли: а будет ли работа, а на что жить? Надо кормить семью. Ой, ну хоть бы что-нибудь предложили! А потом шарах: на тебя наваливаются сразу три проекта. И думаешь: господи, помоги их развести, чтобы успеть снять все три. Третьи «Содержанки» стали первым продюсерским проектом Дашки. Она там не только играла одну из главных ролей, но и работала креативным продюсером. Так что в каком-то смысле я помогал дочери.
— Когда на ваши плечи наваливается сразу три проекта, как снимаете напряжение?
— Ничего оригинального — с помощью бокала вина. Как только печень выдерживает?! Каждый день после смены обязательно его выпиваю, иначе приходишь домой и до четырех утра кувыркаешься, не можешь заснуть, а в семь утра нужно снова на площадку. Раньше к бокалу еще добавлялось: выпили и поехали играть в боулинг. Сейчас уже, конечно, не наездишься.
— Креативный продюсер «Содержанок» вмешивалась в режиссуру?
— Даша занималась сценарием, решением общих вопросов. Никто в мою работу не вмешивался. Не было необходимости.
— Во втором сезоне у Дарьи был переизбыток постельных сцен. Тенденция сохранилась? Как такие эпизоды снимаются?
— Мне достался третий сезон «Содержанок», когда период преодоления стыдливости у артистов, слава богу, прошел. Это первое. Второе — есть определенные технологии, как ни странно это звучит. Артисты надевают специальное белье, всю группу убирают с площадки, чтобы не смущать артистов, остаются только режиссер, оператор, еще, возможно, гример.
Что касается меня, конечно, наблюдать за дочерью в постельной сцене противоестественно. Но опять-таки на площадке существуют актриса Дарья Мороз и режиссер Юрий Мороз. А также сценарий, где такое происходит. Поэтому извольте исполнять! Технологически постельная сцена — голая имитация, на которую артисты даже не обращают внимания. Это для них приблизительно как руки помыть. Конечно, для человека с нормальной психикой это, наверное, болезненно. Но у нас такая профессия, приходится признать, что все мы немножко больные.
— Когда у вас снимаются Даша и Вика, к дочери и жене придираетесь больше, чем к другим артистам?
— «Придираюсь» — правильное слово! Я к ним придираюсь, потому что могу себе это позволить. С чужими должен выбирать выражения, а со своими... В этом смысле им сложнее. Но у нас никогда не доходило до серьезных конфликтов, не находила коса на камень. Все разногласия оставляем на площадке. Дома можем только обсуждать, что получилось, а что нет, оставить ли все так, как есть, или переснять.
— Юрий, думали ли вы, родившийся в украинском Краснодоне, что за вас начнут драться два федеральных телеканала?
— Нет, даже не мог себе такого представить. Родители не имели никакого отношения к театру и кино. Мама — медработник, отец — электромонтер на шахте. Однако оба были людьми, склонными к творчеству. Мама неплохо рисовала, отец вырезал маски, а дед играл в народном театре. Меня назвали Юрой в честь дядьки по маминой линии, он погиб на войне. Мама рассказывала, что был талантливым, легко осваивал любой музыкальный инструмент.
По сей день не могу ответить на два вопроса. Первый: почему пошел в артисты? Может, что-то в природе, в генной мутации повлекло в театральное училище? Второй: почему ты хочешь снимать кино? На экзаменах во ВГИК меня спросил об этом Герасимов, и я не смог ответить ни тогда, ни позже.
— Актерское образование вы ведь получили в Школе-студии МХАТ?
— В первый раз я не поступил, потом пропустил еще год, а на третий приехал, точно зная, что хочу только в Школу-студию. И все получилось. Мастера относились к нам хорошо. Другой вопрос, чем мы могли им ответить в творческом плане. Я убедился, что традиционная мхатовская школа противопоказана моему актерскому организму. По психофизике я скорее вахтанговец.
Если МХАТ — некое содержание, которое облекается в форму, то вахтанговцы — это некая форма, которая наполняется содержанием. Для меня, как выяснилось, важна форма, а уж содержание я вложу. Думаю, мхатовская школа рассчитана на артистов от природы, их не надо учить: плачь — он плачет, смейся — смеется. Наш педагог Алла Борисовна Покровская, светлая ей память, говорила: «Кто лучший обманщик, тот лучший артист».
Перспектива работать в театре оказалась крайне туманной. Я сыграл главную роль в дипломном спектакле «Кто этот Диззи Гиллеспи?» по пьесе Аллы Соколовой. Она же написала более известное милое произведение «Фантазии Фарятьева». Были роли в других выпускных спектаклях. К нам приезжал главреж Владимирского драмтеатра, пригласил в труппу шесть человек, в том числе меня, но в тот момент случился показ в Театре Ленинского комсомола.
«Ленком» должен был ехать на гастроли со спектаклем «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» с Абдуловым и Караченцовым, а на стационарной сцене оставался спектакль «Мои Надежды», где тоже был занят Абдулов. Чтобы его не отменять, потребовался актер. Я им чисто внешне подходил. Показывался с фехтовальным отрывком из «Ромео и Джульетты». Это было так: пандан, опа! Но Марк Анатольевич Захаров, как оказалось, любил движение, а мы там — ух! — повалили все стулья, передрались страшно! Ему понравилось. Так меня взяли сначала на разовые роли, а потом и в труппу.
Партнершей в «Моих Надеждах» была Татьяна Ивановна Пельтцер. Она меня однажды спасла от увольнения. К тому моменту я уже снялся у Герасимова в «Юности Петра». Тогда существовала такая форма общения со зрителями, как поездки режиссера с творческой группой по городам и весям. Меня позвали в одну из них. В театре как раз выдались свободные дни, попадал только один спектакль, где я был занят в общих сценах. Договорился с коллегой, тот согласился подменить. Там действительно требовалось, что называется, «носить лавки».
Зашел к завтруппой, описал ситуацию, он посоветовал: «Иди отпросись у дежурного режиссера». Им оказался Караченцов. Позвонил Николаю Петровичу домой, Люся Поргина, его жена, сняла трубку, сказала: «Он в ванной, но я ему все передам». И наверное, забыла... Все бы ничего, но именно на этот спектакль пришел Марк Анатольевич с тотальной проверкой. Где артист Мороз? Нет его! Оказалось, я прогуливаю спектакль. Захаров был жестким, поставил вопрос о моем увольнении на собрании труппы. К слову, в числе кандидатов я оказался не единственным. Но тут Татьяна Ивановна встала и произнесла такие слова, после которых Марк Анатольевич оставил меня в театре. Так меня больше никто не защищал. Пельтцер была светлой души человеком, точнее настоящей душой театра. Какая она на экране, такой оказалась и в жизни. Ее обожали все!
— Во ВГИК поступали прицельно в мастерскую Сергея Герасимова?
— Нет, тогда Хуциев набрал режиссерский курс, там учились ребята, в студенческих работах которых я снимался. После показов мы их обсуждали. Мне это так понравилось, так захотелось заниматься режиссурой! Марлен Мартынович собирался снимать «Пушкина» и позвал меня на роль Дантеса. «Наше все» должен был играть Дима Харатьян. Но случилась очередная волна гонений на мастера. Стало непонятно: будет ли он снимать давно задуманную картину и вообще набирать новый курс?
Ребята выпускались через год, и моя подруга Марина Левтова сказала: «Слушай, в этом году набирает Герасимов. Ну хотя бы попробуй! Потренируйся! Поймешь, что это такое». Она сама оканчивала мастерскую Герасимова и Макаровой. Марина выпустилась, а я поступил, так что мы оба ученики Сергея Аполлинариевича.
У него было несколько присказок, одна из них: «Это не наша школа, но почему бы и не так? Можно все, кроме контрреволюции и порнографии». И вот я столкнулся с мэтром на площадке. Первый съемочный день, у меня тяжелейшая сцена, Герасимов просит: «Покажи, что будешь делать». А как же режиссерские пожелания, он же должен что-то подсказать?! Но нет. Герасимов всегда снимал своих учеников, они понимали его с полуслова. Тот же принцип распространялся на площадку: давайте показывайте. Мы что-то «мастерили», Сергей Аполлинариевич смотрел и делал разбор. То есть предпочитал не теоретизировать.
Когда мой однокурсник Юрий Кара начал снимать «Завтра была война», пришел к Герасимову, тот спросил: «Как ты дальше это видишь?» Юра стал рассказывать, и у него как-то выпала история с арестом отца. Герасимов говорит: «Юра, как же так? Это же главное в повести». А дальше рассказал, как надо снимать. Так мы учились. Это, наверное, неплохая система обучения, но многие практические вопросы оставались без ответа. К сожалению, мастер нас не довел, умер... Всего мы так и не узнали, до многого пришлось доходить своим умом.
Еще одна история... Прихожу к Герасимову со сценарием дипломной работы. Он прочел и говорит:
— Хороший сценарий. Знаешь, как снимать?
— Да, конечно.
— Ну тогда иди поищи что-нибудь другое.
Вот это ход! Если все знаешь, считай, уже снял фильм. Возьми что-то на преодоление, поднимись на ступеньку выше. Двигайся! Это я запомнил на всю жизнь.
— Вы снимались в «Лермонтове» Бурляева. Как работалось с Николаем Петровичем?
— Прекрасно! Мне досталась роль Мартынова, застрелившего поэта на дуэли. Поскольку мы с Бурляевым играли несколько общих эпизодов с фехтованием, много времени проводили на тренировках. Однажды я ему чуть не отрубил палец саблей. Кровавая история. Сабли не настоящие, имитационные, но все равно сделаны из металла. Если удар приходится по руке, палец отваливается в секунды.
Ну и потом играли такие актеры! Марис Лиепа, Наташа Бондарчук, которая прославилась после «Соляриса», и я — начинающий. Сидел в уголке раскрыв рот и просто слушал их. Никогда не забуду, как первый раз попал в Большой театр. Представьте: человек из провинции приезжает в Москву, еще и попадает в Большой! Наш педагог Юрий Павлович Иванов, читавший историю партии, вел в Большом политинформацию. Каждый свой курс он водил туда на танцкласс, а там Мессерер, Васильев, Годунов, Лиепа, Лавровский — небожители потеют у станка, Майя Михайловна тянет ножку! И ты оказался в их компании — разве это не удивительный факт биографии? Тогда к профессии относились с адским романтизмом. Артисты реально были богами. Сейчас на них смотрят не так, все «пораздевались», утратили ореол недоступности, вся «позолота» слезла.
— Легко ли работалось с Динарой Асановой?
— Ее тоже вспоминаю добрым словом. Марина, жена моя первая, с ней дружила. Динара принимала участие в ее судьбе. Марина хотела заниматься режиссурой, она была умной. Динара ей посоветовала: «Знаешь что? Пойди-ка поработай годик в монтажной». Понаблюдав за Левтовой, решила: «Тебе не надо на режиссуру. Иди-ка лучше на актерский к Герасимову. Потом, если вдруг надумаешь и желание не пропадет, станешь режиссером». И Марина стала ученицей Герасимова. Вот такую важную роль Динара сыграла в Машиной судьбе, не считая фильмов, в которых Маша снималась.
Мы уже женихались, дело шло к свадьбе, так что доброе отношение Динары распространялось и на меня. Однажды, когда Марина снималась у Асановой, я приехал к ней на площадку. Динара меня увидела и предложила: «Слушай, сыграй небольшую роль». Разве я мог отказать?
Помню, у Динары дома во всю стену висела огромная картина, на ней — финальная сцена из «Мастера и Маргариты», когда Воланд со свитой улетает из Москвы: купола, крошечный город, и они на огромных лошадях, с них уже сползают маски, проступает естество. До сих пор ее помню. Картину написал муж Асановой — художник Николай Юдин.
Динара принимала участие и в Дашкиной жизни, всегда интересовалась, что происходит у нашей с Мариной дочери. У Динары были непростые отношения с сыном Анваром, мальчик подрастал, вместе с нами варился в околокиношном бульоне. Однако его судьба сложилась драматически, он не состоялся ни в одной профессии, живет где-то отшельником. Динара ушла рано, следом несколько человек, работавших в ее группе, Марина (Левтова погибла в 2000-м, попала в смертельную аварию, катаясь на снегоходе. — Прим. ред.), Валера Приемыхов... Такое впечатление, что на них наложили заклятие. Все ушли очень рано.
— Считается, что сильные личные переживания, драмы идут в актерскую копилку. Как сказываются жизненные трагедии на режиссере?
— Все не так, нет прямой зависимости. Настоящие человеческие переживания принадлежат только тебе. Актерское переживание открытое, я как зритель должен его увидеть. На сцене актеры тебя все равно обманут: разрыдаются, покажут, как им тяжело и горько, хотя на самом деле это не так. Когда дело касается реального человека, ему зритель не нужен.
У моих друзей тоже случались потери, я им тогда говорил: «Ребята, обратите внимание на сердце. Мы стараемся держаться, загоняем переживания вглубь, а это в первую очередь бьет по сердцу. Поэтому прямо сейчас начинайте пить лекарства». Знаю, о чем говорю. Подходящего для всех рецепта нет. Каждый из тяжелой ситуации выбирается по-своему.
— Ваш медийный взлет связан с сериалом «Каменская», по сей день идущим на разных телеканалах. Слышала, что Яковлева и Нагиев сложно притирались друг к другу.
— Неправда, Лена Яковлева прекрасна! Продюсер Валера Тодоровский предложил это снять, я прочел сценарий, мне понравилось. Героиню искали долго. Один телегид с миллионным тиражом провел опрос читателей, кого бы они хотели видеть в роли Каменской. Те выбрали Елену Яковлеву, а у нее на тот момент была сумасшедшая занятость в «Современнике», двадцать четыре спектакля в месяц, что для нас оказалось совершенно неприемлемо. Мы все просчитали и пришли к выводу, что можем отпускать ее в театр всего на восемь дней. Она присутствует почти в каждом кадре. Лена сказала: «Это невозможно, Галина Борисовна будет против».
Начали искать другую актрису. У автора «Каменской» Марининой имелись свои предпочтения, у Валеры — свои. Могу сказать про свое предпочтение: после всех проб я хотел, чтобы главную роль играла Наташа Рогожкина. Она тогда была совсем молодой начинающей артисткой. Я понимал: на работу с ней на площадке уйдет адское количество времени, просто чтобы ее вылепить. И я, рассказываю об этом впервые, провернул интригу: попросил поговорить с Волчек человека, которому она не могла отказать. Галина Борисовна освободила Лену от спектаклей на то количество дней, которое нам требовалось.
Как возник Нагиев? Тодоровский поделился: «Посмотрел фильм Невзорова «Чистилище» про Чечню. Там вот такой парень!» И поднял вверх большой палец. Сережа Гармаш тоже отыскался в «Современнике» — нужен был простой мужик. Роль полковника Гордеева сначала предложили Володе Ильину. Тот прочел сценарий и заявил:
— Слушай, этот персонаж какой-то скотч.
— Что значит скотч? Я не понимаю!
— Ну, он всех склеивает между собой. Вот если бы там...
Я понял, что не сходимся. Тогда возник Сергей Петрович Никоненко. Я с ним знаком, он очень подходил. Тогда было проще договариваться. Случился кризис, «кина» не стало. Любые артисты были в доступе, только дозвонись.
Андрюша Краско должен был играть эпизод с Леной Яковлевой. Как известно, артисты в поезде, переезжая из города в город, нередко выпивают. Кто-то успевает проспаться, кто-то нет. Андрюша не успел... Гримерку они делили с Леной. Яковлева стала свидетелем этого постсиндрома и заявила: «Делайте что хотите, сниматься с ним не буду!»
Продюсеры поступили жестко. Объявили Андрею: «Из гостиницы вас выселяем, обратный билет не покупаем». Через день в этой роли снялся Саша Феклистов. Через несколько лет Вика пересеклась с Краско в фильме «Частный заказ» и принесла мне от него сувенир — коробку из-под пленки с надписью: «Поздравляю с наступающим Новым 2006-м годом. Прости за 2003-й год». Такая вот история...
— А как работалось с Харатьяном?
— Мы дружили еще с института. Приятельствовала с ним и Марина. Дима играл в их студенческом спектакле. Вместе пробовались у Хуциева, он — на Пушкина... В «Гардемаринах...», кстати, не Дима, а я должен был играть Лешу Корсака. У меня даже состоялся один съемочный день, как раз где Леша переодевается в девушку и сбегает из монастыря.
Партнершей моей была Марина Зудина. Но, к несчастью, Светлана Сергеевна Дружинина упала с лошади и сломала ногу. Рабочий график сдвинулся с июня на сентябрь, а я оканчивал ВГИК, у меня были запланированы съемки дипломного фильма. Перенести было невозможно, и пришлось отказаться от роли, правда, подсказал ассистентам: «Есть такой Дмитрий Харатьян, он вполне подойдет». Диму утвердили, заодно заменили Зудину на Ольгу Машную. Роль стала Диминой визитной карточкой.
— Когда с большой помпой открывался клуб «Кино» на Олимпийском, помню, вы сказали с горечью: «Нет нормальной работы в кино, приходится заниматься этим».
— Это период, когда работы не было вообще от слова «совсем». Никакой. Выживали по-всякому. Клуб оказался для нас соломинкой, за которую мы ухватились, там можно было заработать хоть какие-то деньги. Так продолжалось года четыре, а потом у меня началась «Каменская». Я просто физически не мог разорваться между съемками и клубом. Через год оттуда ушли Маринка с Димой. Поменялись владельцы — поменялась политика клуба. При нас он был больше культурным центром, а превратился в коммерческий проект. Сегодня клуб не существует, поскольку Олимпийский стадион снесли.
— В вашем фильме «Операция «Сатана» красавица Виктория Исакова играет страшненькую хромоножку с разрушенной судьбой. Она легко согласилась на такую роль или пришлось напоминать жене о супружеском долге поддерживать мужа во всех начинаниях?
— Я видел в этой роли только ее. Абсолютно сознательное решение. Считаю, такой персонаж — большое счастье для актера. Возьмите любой современный сценарий — что там написано? Открывается дверь, входит мужчина. Потом мужчина что-то совершает. Какой он — молодой или старый? Это называется «входят штаны». Следом «входит юбка». Ни тебе характеристик персонажа, ни описания, как он выглядит. Бери любого актера! Всякий сыграет. Когда актрисе в руки попадает такая роль, когда она может отработать персонажа, да еще и спрятаться за маску, — это большое везение. Дальше дело таланта: поверил тебе зритель, смог ты его обмануть?
Легко в такую роль не впрыгнешь. Для этого в театре, к примеру, существует репетиционный период два-три месяца, когда у актрисы есть время врасти в героиню. А тут мы еще надели на нее очки-линзы с адскими диоптриями. Вика жаловалась, что ее тошнит, кружится голова. После каждого дубля тут же их стаскивала.
— В Театре Пушкина, где служит Виктория, работает народная артистка, муж которой приходит на каждый ее спектакль, а потом в гримерной доводит до слез критикой. Вы ходите к жене на спектакли? Высказываетесь, если что-то не понравилось?
— Никогда не смотрю готовые спектакли. Зачем их смотреть? Когда репетиции закончились, произведение начинает жить своей жизнью. Я прихожу на предпрогоны. Еще идет черновая работа, когда найдется, что подсказать. Но есть сложность: режиссер спектакля тоже имеет свое видение. Правда взгляд со стороны всегда точнее. Если режиссер человек разумный, то сторонний взгляд ему необходим. Даже если услышит: тут и говорить не о чем! Однажды так и сказал Вике после одного спектакля. Наверное, обидел. Но все равно должен быть человек, который произнесет неприятные слова до того, как ты выйдешь на публику и провалишься. Мы с Викой обсуждаем все ее работы, я всегда высказываюсь, и не всегда хвалебно.
— У вас огромный продюсерский опыт, вы работали с корифеями нашего кино от Александра Прошкина до Сергея Урсуляка. Трудно приходилось?
— Непросто. Тогдашний глава кинокомпании «Централ Партнершип» Рубен Дишдишян обожает режиссеров. Он не разрешает их трогать вообще никак, а я в силу должности должен был этим заниматься. На том рубеже сходились лед и пламень.
— Кто ты такой, чтобы нам указывать? — подобные претензии звучали постоянно.
— Ребята, должность у меня такая, мне за это деньги платят!
Довольно быстро я перестал давать советы режиссерам, этим занимался Рубен Левонович. Были времена, когда компания снимала двадцать пять проектов в год. Дишдишян намеревался выйти на пятьдесят. Слава богу, не состоялось! Короче говоря, режиссеров не хватало. Курьезная история случилась с Сергеем Урсуляком. Мы стали обсуждать проект «Ликвидация», искали режиссера. Этот занят, тот занят. Вспомнили: «А что делает Сережа Урсуляк?» Сережа только что снял «Неудачу Пуаро», которая плохо прошла в прокате.
Рубен сомневался, я убеждал: «Пойми, у Сережи уже как минимум два прекрасных проекта, две просто выдающиеся картины «Долгое прощание» и «Русский регтайм». Он большой серьезный художник». Рубен отправился на федеральный телеканал представлять проект «Ликвидация». Там были категоричны: Урсуляк — сбитый летчик, меняйте режиссера. Я сказал: «Рубен, «других писателей у нас нет». Иди на другой канал». На другом Сережа пришелся ко двору, снял фильм, который получил ТЭФИ, «Золотого орла», его продолжают ставить в эфир. Иногда из-за какой-то ерунды ломаются судьбы. К счастью, с Сережей такого не случилось.
Или другая история — с сериалом «Апостол». Та же ситуация, режиссера нет. Говорю: «Рубен, давай пригласим моего однокурсника Гену Сидорова. Его «Старухи» получили приз «Кинотавра». Замечательное кино». Гена соглашается, так же как уже утвержденный на главную роль Евгений Миронов соглашается работать с Сидоровым. Начали снимать, уехали в экспедицию. Возвращаются, и выясняется, что не успели провести сорок съемочных смен! В другой ситуации продюсер убрал бы такого режиссера. Но Рубен их любит и принимает решение:
— Ничего страшного, снимем это зимой.
— Но там же летняя натура!
— Самолет будет падать в зимний лес. Снег дорисуем на компьютере.
Это немалые дополнительные затраты. Готовимся к зимней экспедиции. Завтра ехать на натуру, а сегодня Гена звонит и сообщает: «Не буду снимать этот проект». Просто в тот момент он получил деньги от Минкульта на новый фильм. Срочно требуется другой режиссер, возникает кандидатура Коли Лебедева, который, прочитав сценарий, сообщает: «Это буду снимать, а это не буду».
Нам не остается ничего другого, как согласиться. Коля делает то, что хочет, и остается огромный кусок, который надо доснимать. У меня заканчиваются «Братья Карамазовы», начинается постпродакшен. Рубен просит: «Юр, выручай!» И я доделываю фильм. Картина получилась как получилась... Гена с криками «После львов приходят шакалы!» снимает свою фамилию с титров. То же самое делает Коля. Говорю:
— Рубен, я тоже снимаю свою фамилию.
— Пожалуйста, не делай этого, не может у нас в титрах быть Иван Иванов, Петр Петров и Борис Борисов!
В итоге в титрах «Апостола» обозначены два режиссера: Иван Иванов и Юрий Мороз. Вот такая история. Не держу ни на кого зла, тем более на Гену, который ушел так рано. Если кого-то обидел, простите, работал в такой должности.
— В посвященном вам документальном фильме «Мороз и солнце» впервые появилась на экране ваша младшая дочь Варвара. Поздний ребенок сильно изменил жизнь?
— Жизнь как шла, так и идет. Просто, по моему субъективному ощущению, в ней стало больше радости и счастья. Так называемые поздние дети даются родителям как подарок судьбы, вознаграждение за все плохое и печальное, что было в прошлом. С одной стороны, мне не повезло: когда появилась на свет Варвара, возникла пауза в работе, а с другой стороны, испытал то, чего не пришлось пережить с Дашкой.
Она родилась в сентябре, а я в первый раз увидел ребенка двадцать восьмого декабря. Сначала пропадал на съемках, потом сразу отправился на гастроли с театром в Париж, к Пьеру Кардену. Когда вернулся, взял на руки здоровенную трехмесячную девицу. Потом нам часто приходилось отправлять ее к бабушке, где Даша жила по много месяцев. Я не видел, как она взрослела, а с Варькой все это наверстал, чему несказанно рад! Маленький ребенок вообще прекрасный стимул держать себя в хорошей физической форме. Нам ее еще надо вырастить, выучить, устроить в жизни.
Подпишись на наш канал в Telegram