Расчетливая немка сделала ошибку: решила поддерживать страсть Петра холодностью и в письмах к нему не допускала ни единого ласкового слова. Если бы Анна знала, что царь всерьез размышляет о женитьбе, останавливает его только неуверенность в том, что он и правда любим...
...Он толком не помнил отца — позже жадно слушал рассказы о том, каким тот был. Говорили: мол, веселым, умным и для страны сумел кое-чего добиться. При Алексее Михайловиче вернулась в Россию Украина, разделенная между соседними государствами, была выиграна война с Польшей, уняла амбиции Литва, начались реформы... О том, как видел свою миссию батюшка, можно было узнать из его «свода законов» под названием Соборное уложение.
В сочувственном шепоте тех, кто знал государя, проскальзывало, что тот сильно горевал, похоронив горячо любимую жену Марию Милославскую. У них было тринадцать детей: пятеро сыновей, восемь дочек, в родах младшей царица и умерла от горячки. Да и до того родители хлебнули горя — умер их первенец Дмитрий, еще одна царевна, младший Симеон, а через год после смерти матери — наследник престола шестнадцатилетний Алексей.
Алексей Михайлович прожил с любимой женой двадцать один год, через шесть дней после ее кончины ему сравнялось сорок. Он остался с двумя сыновьями — Федором и Иваном и шестью дочерьми. Сыновья были хилыми и слабыми, девочки тосковали без женской ласки, им нужна была мать, а государству — царица. Помазанник божий не мог позволить себе долгого траура...
Наталью Нарышкину он впервые встретил в доме давнего друга, боярина Артамона Матвеева. Тот был женат на англичанке, устроил домашний театр, давал приемы и концерты. Его воспитанница и дальняя родственница Наталья была хороша собой, умна и по тем временам неплохо образованна. В этом доме женщин не запирали на их половине — они имели все права хозяек и светских львиц, пусть такого понятия в те времена и не существовало. Однажды во время визита венценосного гостя юная Наталья поднесла ему водку, икру и копченую рыбу. И тот задержал на девушке взгляд.
Артамон Матвеев был весьма неглуп — и расстарался, чтобы включить воспитанницу в число семидесяти потенциальных избранниц на царских смотринах. Нарышкина была тридцать шестой по счету. И овдовевший государь, который думал, что ничего хорошего с ним в жизни уже не случится, почувствовал, как екнуло сердце.
Девятнадцатилетняя Наталья приглянулась Алексею Михайловичу. А вот его детям — нет, и позже падчерицы будут зло припоминать ей, как «с мужиками за одним столом вино пила», даром что речь шла об иностранных дипломатах. Это же надо, какая неслыханная дерзость — царице-то окна кареты открывать, когда по Москве едет, и самой на белый свет смотреть, и простому люду давать возможность себя видеть! А с мужем на охоту ездить?! А танцы да спектакли устраивать?!
И главное, никак не получалось вразумить влюбленного царя, который все еретические выходки жены только приветствовал, вместо того чтобы наказать примерно, запереть и посадить на хлеб и воду, предварительно оттаскав за косу. Милославские ее ненавидели и самозабвенно плели интриги. Даже настояли на официальном расследовании, обвинив коварного Артамона с воспитанницей в том, что обольстили царя с помощью приворотного зелья. Да только попусту старались. А уж когда Наталья Кирилловна забеременела, стало ясно: Алексей Михайлович совсем от любви ослеп.
Тому предшествовал поразительный случай. Придворный звездочет через полгода после свадьбы возвестил, что небеса сулят зачатие царицей сына, которого ожидает необыкновенная судьба и небывалая слава, какая и не снилась ни одному из русских самодержцев. Ровно через девять месяцев после оглашения пророчества, двадцать восьмого мая 1672 года, начались роды. Наталья Кирилловна страдала почти трое суток и была близка к смерти — ее даже причастили и соборовали. Тридцатого мая предсказатель заверил сходившего с ума от ужаса царя, что через пять часов все закончится благополучно, а затем стал на коленях молиться, чтобы роды продлились еще хотя бы час. Он предвидел: если царевич родится в первые полчаса, то умрет через пятьдесят лет с небольшим, а если во второй половине — проживет семьдесят. В тот же миг, когда придворный кудесник объяснил это царю, сообщили, что супруга его родила сына. Младенец был на редкость крупным и здоровым. Ему дали имя Петр.
Через год, в августе 1673-го, у Петра появилась сестра Наташа. Наталья Кирилловна растила детей в непривычной свободе, чему муж ее не противился. Сына одевали в военный мундир, сшитый в Немецкой (Кукуйской) слободе, никаких мамок и нянек к наследнику не приставляли. Увы, счастливое время продлилось недолго — в феврале 1676 года Алексей Михайлович скоропостижно скончался и двадцатипятилетняя царица стала вдовой.
Престол занял царевич Федор — тихий, мягкий, с детства не слишком здоровый. В отличие от отца охотой он не увлекался, зато был буквально одержим лошадьми. И первое, что сделал, взойдя на престол, — занялся Конюшенным приказом, стал покупать жеребцов-производителей в Европе и выменивать породистых коней у послов. Он активно занимался строительством — по личному распоряжению царя в Москве и дворцовых селах перестроили или возвели заново пятьдесят пять объектов, причем по его собственным архитектурным заказам. Среди них — Кремлевский дворец с хоромами для царской семьи, церквями, мастерскими палатами (начиная с Оружейной), зданиями приказов, галереями и переходами, храмы в Котельниках и на Пресне, ворота в Алексеевском, колокольня в Измайлове, каменные корпуса под Академию на Никольской.
При царе Федоре Алексеевиче не водилось помощников, все решения он принимал единолично и государевы печати держал при себе. В 1681 году приказал заменить традиционную придворную одежду на европейскую — и в Кремль не пускали тех, кто по старинке носил охабни и однорядки. Впрочем, излишне Федор Алексеевич не усердствовал, бороды придворным будет рубить уже Петр — и столкнется с гораздо большим противодействием. Пока же старший брат младшего (и своего крестника) баловал. Сделал для него потешную площадку с военным шатром и корабликом на пруду.
Под руководством воспитателя Никиты Зотова Петр не только учил Часослов и Евангелие, но и постигал азы российской истории (в языках и прочих науках Зотов, увы, был не силен) — специально для царевича сделали развлекательные книжки с картинками, он изучал «Артикул со всеми военными экзерцициями» и жизнь западных городов с их архитектурой и флотом.
Федор умер в двадцать один год, весной 1682-го. На трон должен был взойти кроткий, мягкий и набожный Иван. Однако клан Нарышкиных пустил слух о том, что пятнадцатилетний наследник «скорбный головой от природы, склонен к заиканию, плохо видит и недомогает цингой». Взамен ему предложили Петра — при матери-регентше. Началась подковерная война: на ненавистных ловкачей Нарышкиных ополчились многие бояре, готовые отстаивать законное право Ивана на престол. При этом сам Иван Алексеевич не слишком горел желанием царствовать и мечтал связать жизнь с церковью. Зато его властная сестра Софья была готова на все, чтобы отстоять интересы Милославских. И на этом пути никого щадить не собиралась.
Как знать, вполне возможно, что жизнерадостный отрок Петруша спустя годы таким бы и остался, если бы не страшные события 1682 года. Тогда он мог погибнуть. Маленький царевич своими глазами видел Стрелецкий бунт, подведший черту, разом отсекшую его детство. По приказу Софьи стрельцы ворвались в Кремль и подняли на копья тех, кого он любил. Среди погибших были Артамон Матвеев — ближайший друг Алексея Михайловича и опекун Натальи Кирилловны, а также родной дядя Петра. Сам мальчик, его мать и младшая сестра уцелели чудом. Память о той звериной жестокости останется с Петром навсегда — эпилептические припадки, заикание, нервный тик, подергивание головой и резкие перепады настроения будут сопровождать его всю жизнь.
Результатом тех черных дней стало воцарение двух братьев под контролем Софьи. Не приди бояре к компромиссу, в стране разразилась бы гражданская война. Так что двадцать пятого июня Ивана V и Петра Первого венчали на царство в кремлевском Успенском соборе — Ивана шапкой Мономаха, Петра — ее копией.
После этого Наталью Кирилловну с ее «волчонком» отправили в Преображенский дворец да и забыли о них, постылых. Никто их там не навещал, воспитанием Петра больше не занимались. Меж тем характер его после пережитых потрясений совершенно испортился — спустя столетия появится определение «гиперактивный», пока же царственного отрока можно было назвать как минимум своенравным, неусидчивым и крайне вспыльчивым. Мать потеряла на него всякое влияние и могла только молиться о том, чтобы норов сына умерился.
Софья же правила безраздельно — вместе с любовником Василием Голицыным, а богомольному Ивану дали возможность полностью погрузиться в милую сердцу церковную жизнь. На восемнадцатом году царевна решила брата женить — и таким образом править при его наследниках. Это значило, к слову, что постылого Петра можно не убивать, он уже не будет представлять опасности, если род Милославских продолжится. Кроткий Иван послушался, однако едва ли не в первый раз проявил волю — решил сам выбрать жену. И остановил выбор на Прасковье Салтыковой, с которой венчался в 1684 году. Опальных Наталью Кирилловну и Петра на свадьбу звать не хотели, но вняли требованию патриарха и привезли Нарышкиных из их медвежьего преображенского угла. Софья не видела Петра год — и поразилась переменам: тот выглядел значительно старше своих двенадцати лет и его колючий взгляд внушал тревогу. Не стоит ли вернуться к идее его устранения?..
На самом деле ершистый подросток, несмотря на рост, физическую крепость и жгучие глаза, совершенно не был в то время одержим амбициями и честолюбивыми стремлениями. Предоставленный сам себе, он рос без всякого надзора и воспитания. Все, что интересовало Петра, — это военные забавы. У него имелось собственное потешное войско, состоявшее из мальчишек-ровесников. Форму и игрушечное оружие их предводитель продумал сам. В 1685 году эта ватага изрядно позабавила зевак маршем из Преображенского в Воробьево через всю Москву: полк в заморских кафтанах шагал строем под барабанный бой, причем ритм отбивал лично Петр.
Год спустя появилась у войска и артиллерия, целых шестнадцать пушек. Теперь юный царь учился огнестрельной премудрости, набрав в потешные пушкари работников Конюшенного приказа. Потешный полк переименовали в Преображенский, а ближайшими друзьями и советчиками Петра стали иностранные мастера и ремесленники из Немецкой слободы.
Это уже не очень походило на игру и приобретало все более серьезный размах. На берегу Яузы напротив Преображенского дворца возвели потешный городок, причем Петр в строительстве участвовал наравне со всеми: рубил, строгал, таскал, вбивал, устанавливал орудия. Софья, которой регулярно доносили о происходящем, проявила беспечную недальновидность. Она забавлялась глупыми играми «волчонка», в душе надеясь, что он, может, покалечится, а то и убьется. И ни разу не подумала о том, что у нее под боком обретает мощь опасная сила.
Софья расслабилась — ну что ей этот сосланный с глаз долой мальчишка? Коли не погибнет на своих нелепых стрельбищах, так сопьется — в Немецкой слободе он быстро приохотился к пиву, водке и всяческим непотребствам. При его потешной крепости под названием Прешбург был «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор» — и Софья радовалась: пусть себе этот недоцареныш пьет, шутит и сумасбродничает...
Ускользнуло от царевны, что в Немецкой слободе Петр занят не только гульбой и распутством. После смерти брата Федора Алексеевича он увлекся науками. К пониманию необходимости учиться пришел через военное дело, которым был одержим с малолетства. Теперь голландский купец Франц Тиммерман преподавал ему арифметику, геометрию и астрономию. Правда неусидчивость по-прежнему отличала молодого повесу.
Петр целыми днями пропадал в Немецкой слободе — место это между Яузой и ручьем Кукуем было уникальным в тогдашней Москве. Издавна здесь селились иностранцы — «немцами», то есть «немыми», называли любого, говорившего на ином языке. Слобода напоминала ухоженный европейский городок, частичку иного мира, завораживавшего Петра с тех пор, когда родители заказали ему первый военный мундирчик. Здесь он чувствовал себя другим человеком — охотно примерял иностранные кафтаны, учился танцам, постигал особенности иноземных традиций, пробовал местную еду и напитки, даже рискнул посетить католическую мессу.
И конечно, именно тут впервые влюбился. В Анну Монс, дочку не то ювелира, не то виночерпия Иоганна Георга Монса. Девушка сильно отличалась от женщин, которых он привык видеть вокруг. Грациозная барышня походила на фарфоровую статуэтку — собственно, в то время она и была для пылкого юнца скорее куколкой, диковинкой, привезенной из чудесных заморских стран. Немецкая слобода была воплощением его мечты о жизни, а Анна Монс — воплощением мечты о женщине. Его страшно тянуло к ней, и не умевший собой владеть, горячий и ни в чем не знавший удержу Петр полностью отдался охватившему его чувству.
Наталья Кирилловна пришла в ужас — шестнадцатилетний сын вконец отбился от рук, а уж его страсть к какой-то иноземной «девке» и вовсе непозволительна! Мать решила обуздать своевольного отпрыска единственно возможным способом — скорой женитьбой.
Выбор пал на Евдокию Лопухину, представительницу старинного рода, воспитанную в патриархальных традициях и ни в чем не подходившую Петру: пригожая боярышня ни умом, ни сообразительностью не отличалась. Впрочем, поначалу они с юным царем друг другу понравились — вернее почувствовали сильное физическое притяжение. Но этого топлива браку хватило лишь на год.
Да и род Лопухиных, который Наталья Кирилловна надеялась заполучить в союзники, был крайне сомнительным приобретением. Новые родственники слыли скупыми, склонными к интригам и доносам, ничьими симпатиями не пользовались и как сколько-нибудь значимая сила, способная влиять на политическую ситуацию, никем не воспринимались. Бедная Наталья Кирилловна долго отказывалась признать свою ошибку. Можно только представить, сколько раз за эти лихие годы она мысленно обращалась к покойному мужу за советом, но решения приходилось принимать самой...
Все, что связывало Петра и Евдокию, — дела альковные. Молодая царица родила сыновей-погодков — Алексея, Александра и Павла. Последние двое, правда, умерли в младенчестве. Софью переполняли злоба и страх: Иван-то Алексеевич наследника до сих пор не заимел...
Петр дома практически не бывал, жена его физически более не привлекала, а уж поговорить с нею и вовсе оказалось не о чем. Все его мысли и дела были связаны с потешными полками. Кроме Преображенского появился Семеновский, а крепость Прешбург, даром что «потешная», для тех, кто понимал, давно стала настоящей. Военному делу в ней обучали иностранцы — Петр интуитивно чувствовал, где искать нужных людей.
К его увлечениям добавилось судостроение. В местах своего детства — Измайлове, где проводил каждое лето, Петр однажды нашел в амбаре Ольняного (позже его переименуют в Олений) пруда шестиметровый ботик, подаренный англичанами его дедушке Миките Ивановичу Романову. С помощью голландца Карштена Брандта кораблик отремонтировали, а затем назвали в честь святого Николая, покровителя мореплавателей, резное изображение которого украшало корму. Спустили одномачтовое суденышко на Яузе, а потом из-за тесноты перевезли на реку Серебрянку за Просянской плотиной (ботик Петра потомки прозовут дедушкой русского флота). Царь никогда не расстанется с любимой игрушкой и заберет с собой, когда переедет в новую столицу. Пока же Петр искал просторную воду, на которой можно изучать навигацию.
Он убедил мать отпустить его на Плещеево озеро, в Переславль-Залесский, чтобы там строить корабли. Выписал из Голландии мастеров и сам пропадал на верфи, не просто наблюдая, а посильно участвуя в процессе. Почти три года молодой царь без престола пропадал в своих потешных полках, давно ставших настоящими, строил на озере корабли, а в свободную минуту гулял напропалую в Немецкой слободе с любимой Анной Монс.
Именно на Плещеевом озере его застали гонцы со спешным известием о том, что Софья вознамерилась бунтовать против них с Натальей Кирилловной и что на сей раз их всерьез хотят лишить жизни.
Петр и понятия не имел, какие баталии велись вокруг его персоны, и не знал, что у него есть как заклятые враги, так и горячие сторонники. Последние все громче говорили о том, что негоже бабе править страной и что законный царь должен наконец взять власть. Иван Алексеевич таки стал отцом — да вот только родилась у него дочь...
Софья больше не могла ждать, она наконец поняла: «волчонок» на глазах становится серьезной угрозой. И призвала стрельцов во главе с Федором Шакловитым. Вместе с князем Василием Голицыным разработали план — пустили слух, что проклятые Нарышкины хотят извести Ивана Алексеевича и порочат имя Софьи Алексеевны. Иван отказался участвовать в интригах и заявил сестре, что не намерен ссориться с младшим братом. Огорчили и стрельцы — бо?льшая часть отказалась подписать письмо с просьбой венчать Софью на царство. Тем не менее несколько верных людей решились выполнить приказ царевны убить Петра.
Петр укрылся в Троице-Сергиевой лавре — прискакал туда в одной рубахе. Все высшее духовенство во главе со святейшим патриархом выступило против одержимой властью царевны. В монастырь спешно прибыли Наталья Кирилловна, сестра Петра Наталья и жена Евдокия, бояре из числа преданных Нарышкиным, верные стрельцы и, конечно, потешные полки. Мало того — пользовавшийся огромным авторитетом князь Борис Голицын, двоюродный брат фаворита Софьи, открыто занял сторону Петра, а его примеру последовали и другие вельможи.
Несколько месяцев юный царь провел в лавре — пока искореняли последствия заговора Софьи. Ее заточили в Новодевичий монастырь до особого распоряжения, Василия Голицына отправили в ссылку, Федор Шакловитый сложил голову на плахе.
Оказавшись во всех смыслах на свободе, Петр предоставил решать дела матери и придворным, а сам полностью сосредоточился на армии и флоте.
Наталья Кирилловна, женщина добрая и честная, государственной мудростью не обладала. Она передала бразды правления брату Льву Кирилловичу. Результаты последовали незамедлительно — и самые плачевные: тотальная коррупция, взяточничество, неправедный суд, притеснение народа... К тому же сама получившая европейское воспитание, Наталья Кирилловна вдруг возненавидела все иностранное, вознамерившись даже снести Немецкую слободу, а всех ее обитателей выслать. Немудрено, что многие ее люто невзлюбили. Однако, по счастью, единолично решать она ничего не могла, а Петр давно не считался с ее мнением.
Он вообще уехал на два года: теперь уж и Плещеево озеро оказалось мелким, кораблестроение переместилось в Архангельск. Вернувшись в Москву в 1694-м, царь чудом застал мать в живых — Наталья Кирилловна тяжко захворала. Вскоре она умерла, ей не исполнилось и сорока трех лет...
Трое суток Петр горевал. Он знал: мать любила его бесконечно — пусть неловко и неуклюже, ревниво и обидчиво, защищая, оберегая, ежедневно молясь о его счастии. Никто не мог его утешить — сестра Наташа сама безутешна, к возлюбленной Анне в те дни ходу не было, а жена... Сразу после кончины Натальи Кирилловны Евдокия стала дурно говорить о свекрови. Ей и в голову не приходило, что только мать мужа и была залогом хрупкого равновесия в их браке. Спустя два года «от сердца» умер двадцатидевятилетний Иван Алексеевич. Закончилась недолгая эпоха двоевластия, теперь Петр правил один.
Первым делом он решил повоевать. Попытка наскоком взять Азов не удалась — турки были сильным противником, а крепкого флота и годного оснащения у русских пока не имелось. Самолюбивый Петр принялся обстоятельно готовиться к новому походу. В Воронеже построили целую флотилию, и в 1696 году крепость пала. Сам Петр в звании капитана участвовал в осаде. «Полную викторию» и покорение Азова отпраздновали с размахом. Для торжественной встречи царя-победителя и его войска перед Всехсвятским мостом через Москву-реку построили деревянные Триумфальные ворота (на месте этого моста спустя столетие возведут Большой Каменный).
Петр решил наведаться в Европу — посмотреть, как устроена жизнь у других народов. Он вовсю готовился к первой заграничной поездке, когда узнал, что Лопухины, родня жены Евдокии, плетут заговор. Царь проявил редкое милосердие. Бунтовщиков не покарал смертью и даже не поразил в правах — отправил в почетную ссылку, поставив воеводами в дальних городах. Казнили лишь бояр Соковнина и Цыклера, а Евдокию препроводили в монастырь.
Петр оставил Россию на полтора года. Путешествовал инкогнито, представлялся урядником Преображенского полка Петром Михайловым. Он побывал в Риге, Кенигсберге, посетил Голландию, Австрию, Англию, интересовался, как поставлено обучение и устроена торговля в заморских странах, нашел специалистов-корабелов, подрядив их строить в России суда, закупил всевозможное оборудование. Ведя переговоры — когда, наигравшись в урядника, снимал маску, — удивлял своих визави отсутствием манер, незнанием этикета, неумением прилично есть и танц евать... Впрочем, никаких комплексов по этому поводу Петр Алексеевич не испытывал. И продолжал скандализировать Европу, работая плотником на верфях Ост-Индской компании, где строил корабль «Петр и Павел». Британия его особенно заинтересовала, там русский царь ознакомился с Гринвичской обсерваторией, Оксфордским университетом и Монетным двором, где тогда служил смотрителем Ньютон, с арсеналом и литейным заводом... На всяческие госучреждения только хмыкал — больно мудрено, а вот техникой и технологиями был впечатлен сильно.
К осени 1698 года Петр вернулся в Москву и приступил к завершению дел неприятных, но насущных. Требовалось закончить эпопею со вторым Стрелецким бунтом. На смерть обрекли восемьсот человек — помимо тех, кого приговорили сразу после подавления смуты. Казни продолжались почти год — еще несколько сотен участников бунта лишились жизни. Царь сам рубил смутьянам головы, повязав кровавой круговой порукой и ближайших сподвижников.
...Среди них был Франц Лефорт. Любопытно, что именно Софья когда-то свела ненавистного младшего брата с женевским подполковником, служившим в Москве. Царевна надеялась, что Франц пристрастит юнца к выпивке и распутству, а она, когда наступит срок, подстроит братцу какую-нибудь смертоносную каверзу. Именно завсегдатай Немецкой слободы Лефорт обучил юного друга тонкостям обращения с женщинами и познакомил с Анной Монс.
Но он оказался дальновиднее, чем предполагала Софья: сделал ставку на честную дружбу с будущим кесарем. И не прогадал. Петр отдал в распоряжение женевца Первый Московский выборный полк, возвел в чин адмирала русского флота после первого Азовского похода. Позже неподалеку от Немецкой появится Лефортовская слобода, в ней будет расквартирован полк Лефорта. На территории слободы возведут дворец, казармы и госпиталь с первой в России «анатомичкой» и хирургической школой.
Разобравшись с казнями, Петр занялся судьбой опостылевших ему женщин. Софью в Новодевичьем постригли в монахини, дав имя Сусанна. Перед окнами ее кельи повесили троих стрельцов. В монастыре ей суждено было остаться до самой смерти.
Спустя неделю Петр навестил Евдокию. Сухо объявил, что велит принять постриг, и удалился. Через три недели Лопухину силой постригли в монахини в Покровском монастыре Суздаля и нарекли Еленой. Петр забыл о жене сразу и навсегда. Впрочем, он никогда особенно о ней и не помнил. Единственной женщиной в его сердце уже десять лет была Анна Монс, известная в народе как «Кукуйская царица».
Любила ли она его? Как знать... Вот он ее любил наверняка. После тяжких трудов и странствий искал отдыха и утешения в ее объятиях. Анна была его идеалом: не изводила придирками и жалобами, не ревновала и не наказывала постным лицом и лишением доступа к телу. Немка умела позабавить и разрядить атмосферу шуткой, охотно ласкала и успокаивала. Она быстро научилась справляться с настроением переменчивого любовника — с гневом, тоской, сомнениями, печалью, досадой или растерянностью. Анна знала, когда с ним нужно поговорить, а когда оставить в покое... Красивая, страстная, гибкая и сильная при внешнем изяществе тонко выделанной куколки — абсолютный антипод унылой, скучной Евдокии.
В какой-то момент Анну стало тяготить двусмысленное положение — ей хотелось того, что свойственно уютному бюргерскому мироустройству: семьи, детей, налаженного быта, права гордо смотреть в глаза людям и ходить с высоко поднятой головой. Разгульный досуг Петра стал утомлять, но делать нечего, этот огромный всесильный человек был ее судьбой.
Поговаривали, что у Анны есть от царя сын, которого будто бы нарекли Яковом Немцовым. Во всяком случае, сохранится прошение госпожи Монс Петру Первому, а на этом письме — собственноручная его запись: отправить, мол, Якова Немцова в Голландию учиться морскому делу на полный пансион. Там, похоже, он и остался — никогда более русский царь о Якове не вспоминал. Как и о множестве других внебрачных отпрысков.
До поры Анна не знала горя — венценосный любовник осыпал ее подарками и милостями, влияние ее при дворе возросло до немыслимых высот. Но расчетливая немка сделала ошибку: решила поддерживать страсть Петра холодностью и в письмах к нему не допускала ни единого ласкового слова. Если бы она знала, что тот всерьез размышляет о женитьбе, останавливает его только неуверенность в том, что он и правда любим...
Но у Петра и без дел сердечных хлопот было выше головы. Европа произвела на него неизгладимое впечатление, а на реакции он всегда был скор — как на расправу, так и на благие преобразования. Скажем, задумал изменить жизнь в «отсталой» России на прогрессивный заморский лад и едва вернувшись, повелел специальным указом отныне дворянам брить бороды с усами и носить немецкое платье. Указ издали двадцать девятого августа 1698 года, а уже первого сентября бороды были под запретом. «Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан, и духовенство, то есть монахов и попов. Первых, чтобы они без бород походили в добре на европейцев, а других, чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов», — обозначил свою позицию Петр. И начал, как водится, собственноручно — стал стричь бороды в Преображенском дворце.
Не забывал он и о науках. Еще в 1695 году возвели в Москве Сухареву башню — сначала два яруса, Сретенские ворота и помещения над ними, приладив снаружи часы. По возвращении царя из Европы надстроили третий ярус. В башне разместилась Школа математических и навигацких наук с обсерваторией на последнем этаже (выше шестидесятичетырехметровой Сухаревой башни была только колокольня Ивана Великого). В одной из ее палат жил друг Петра генерал-фельдмаршал Яков Брюс, слывший колдуном. Держал он, уверяли москвичи, у себя в башне железную птицу с человечьей головой и разнообразно повелевал всякой нечистью. Меж тем блестящий ученый Брюс был увлечен химией, математикой, физикой, астрономией, создал карту российских земель, а затем и звездного неба.
Многое из увиденного в Европе Петр жаждал скорее перенести на родную землю. Полем для экспериментов стала Москва. На берегу Яузы у Стромынки царь основал полотняную фабрику Хамовный двор, где производили холст для парусов. Позже к Хамовному двору добавятся Кожевенный и Суконный, а также канатный завод. Спустя двадцать лет царь запретит ввозить парусное полотно из-за границы.
Он прикажет разбить за Сухаревой башней Аптекарский огород — ботанический сад, где будут выращивать лекарственные растения и тут же изготавливать из них снадобья. Выпишут ученых и садовников из-за рубежа, а сам Петр, по давней привычке прикладывать руку к любому начинанию, посадит здесь пихту, лиственницу и ель.
В Первопрестольной на смену привычным домам деревянным придут каменные. Начнут с Китай-города, и начнут жестко: хозяев, которым дом из камня не по средствам, переселят в дальние районы. Вскоре и улицы станут мостить булыжником.
Новые архитектурные веяния, вдохновившие Петра на Западе, породят московское барокко. Кстати, в построенном в новом стиле храме Покрова Пресвятой Богородицы в Филях царь иногда пел на клиросе...
Календарь тоже следовало реформировать. И повелел Петр специальным указом с 1700 года по юлианскому календарю (он же — 7208-й по византийскому) праздновать наступление нового года первого января, а не в день осеннего равноденствия. «Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселья поздравить друг друга, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшения из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять — на то других дней хватает».
Новый год сулил новую жизнь, впереди у русского самодержца было еще множество событий. Большая война. Измена любимой женщины. Новый брак. Сотворение великого города собственного имени — который проклянет монахиня Елена, бывшая царица Евдокия. Так и крикнет: «Месту сему быть пусту!» Но все это позже... А пока москвич по имени Петр только начал менять огромную страну, свое наследство и наследие.
Подпишись на наш канал в Telegram