«Отец очень любил смех, говорил, что, когда человек от души смеется, в его организме погибает хотя бы один маленький микроб. Но никогда не позволял себе смеяться над другими. Над собой же подтрунивал без конца. Считал, что без самоиронии жить немыслимо, был уверен, что нельзя относиться к своей персоне слишком серьезно», — рассказывает Максим Никулин, сын легендарного артиста цирка и кино.
— Максим, каково быть сыном клоуна, одного из самых остроумных, веселых людей страны? Смех в вашем доме, наверное, стоял с утра до ночи?
— Нет, такого не было. Но оптимизм и юмор присутствовали в нашей жизни всегда. Это не значит, что отец брызгал весельем, без конца отпуская налево-направо шутки-прибаутки. Что-то его огорчало, расстраивало, бывали моменты, когда к нему лучше было не приставать, когда ему нужно было посидеть, отойти, успокоиться, может, после какого-то неприятного разговора. Но в депрессию он точно никогда не впадал, даже осенью, как это бывает у многих людей.
Я рос в невероятно доброжелательной, светлой атмосфере, которая царила в нашем доме. Конечно, между нами бывали конфликты, возникали споры по тем или иным поводам. Но отец старался гасить любое напряжение, мог мгновенно разрядить обстановку репликой, каким-то анекдотом — и ситуация сразу с отрицательной менялась на положительную. Вокруг отца была некая магическая аура, он обладал уникальной энергетикой доброты, оптимизма, открытости. В его характере была черта, которую, думаю, невозможно в себе воспитать, с ней надо родиться, это, если хотите, — дар Божий. У отца не было так называемого второго плана, когда человек говорит одно, а думает прямо противоположное. Он всегда говорил то, что думал, не подстраивался ни под человека, ни под обстоятельства. Причем абсолютно одинаково он общался со мной, с мамой, с друзьями, с коллегами, с дворником на улице, с шофером, с членами правительства, с президентом страны, наконец. Он был естественным, самим собой в любой ситуации, не прибегал в жизни ни к специальной лексике, ни к мимике, ни к пластике. Эти честность, порядочность не могли не бросаться в глаза и тут же вызывали в людях встречное движение.
— Известно, что многие пользовались добротой Юрия Владимировича...
— Понимаете, дело в том, что он сам всегда с готовностью всем помогал. Его это как-то не напрягало. Отец редко произносил слово «нет». Он был бесконфликтным человеком. Когда понимал, например, что кто-то не тот, за кого себя выдает, врет, лицемерит, сплетничает у него за спиной, то без выяснения отношений переставал с ним общаться, раз и навсегда вычеркивал его телефон из записной книжки.
Обращались к нему за помощью друзья, знакомые по самым разным поводам, как маленьким, так и большим. Просили, например, достать лекарства, устроить куда-нибудь... Он без устали звонил в различные высокие инстанции, представлялся:
— Добрый день, это Никулин Юрий Владимирович из цирка...
Ему, естественно, всегда радостно отвечали:
— А, привет, что нужно? — и обычно шли навстречу.
Как-то отец пошел пробивать квартиру кому-то из артистов цирка, у многих из которых, между прочим, когда они выходили на пенсию, не было не то что места для жилья, даже московской прописки, жили как бомжи. Благодаря усилиям отца, кстати, были построены кооперативы для творческих работников возле метро «Аэропорт». Случай, о котором я рассказываю, привел отца к всемогущему в те времена в столице председателю Мосгорисполкома. Они встретились, обнялись, отец рассказал пару анекдотов, объяснил суть своей просьбы: мол, надо помочь артисту, который всю жизнь проработал в цирке, у него семья, дети. Тот говорит, что поможет, а потом вдруг спрашивает:
— Товарищ Никулин, а у вас самого как с жильем-то?
Отец без всякой задней мысли отвечает:
— Отлично, три комнаты в коммунальной квартире, живем все душа в душу.
Чиновник аж подпрыгнул и понизив голос, спросил:
— Вы сумасшедший?
Отец объясняет:
— Поймите меня правильно, у меня действительно все хорошо, нас все устраивает.
Но тот уже завелся:
— Вот, берите бумагу и пишите заявление об улучшении жилищных условий, пока не напишете, я вас не выпущу!
Месяца через три нам дали квартиру на Малой Бронной, где мы и жили с родителями. Когда не стало мамы, она завещала ее внуку, моему старшему сыну Юре, который и живет сейчас там со своей семьей.
— Эту квартиру вы получили в какие годы?
— В семидесятые...
— То есть когда уже вышла «Бриллиантовая рука», сделавшая Никулина суперизвестным в стране актером, вы все еще жили в коммуналке? Ну и ну!
— Для отца ничего удивительного в этом не было. У нас в семье не существовало культа денег, вообще такого понятия, как материальное благополучие. Во всяком случае, отец к этому не стремился. Он никогда, например, не интересовался суммой гонорара, когда ему предлагали ту или иную роль, им всегда двигал только творческий интерес, поиск нового, возможность как можно шире, плодотворнее реализовать себя.
Знаете, ведь он искренне помогал даже совсем незнакомым людям. Помню, как в лихие 90-е годы, когда мы уже вместе работали в цирке на Цветном бульваре, у него появлялось огромное количество ходоков. Мы, конечно, ставили кордоны, но каким-то образом им удавалось проникнуть внутрь. Схема у всех была одна и та же: «Мы оттуда-то, паспорта украли, деньги потеряли, дайте на билет». При этом детей с открытыми ладошками ходоки обычно пускали вперед. Ну, отец, как правило, доставал деньги из кармана, давал, и люди уходили. Однажды, когда из его кабинета вывели очередную осчастливленную компанию и мы остались вдвоем, я не выдержал:
— ЮВ, тебя же элементарно разводят, это жулики, какого черта ты идешь у них на поводу, зачем выставляешь себя идиотом?! Ведь они сейчас спускаются по лестнице, и у них одна мысль: классно мы кинули Никулина!
А он сидел так, молча, а потом внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Мальчик, а вдруг все, что эти люди только что говорили, — правда?
Тут пришла моя очередь замолчать, так как аргументов возразить отцу не нашлось...
— Странно, вы к отцу обращались по первым буквам его имени и отчества — ЮВ?
— Только в последние годы, поверьте, ничего за этим не стоит, коротко, ясно, прикольно, а так, разумеется, всегда говорил папа, отец. Первым, кстати, стал называть его ЮВ режиссер Алексей Герман во время съемок фильма «Двадцать дней без войны», где отец сыграл вместе с Людмилой Гурченко. Потом многие уже стали так к нему обращаться. Этот фильм, к слову, отец считал своей лучшей серьезной ролью, хотя не хотел в нем сниматься. Говорил, что слишком велика ответственность.
Уломал его в итоге Константин Михайлович Симонов, написавший сценарий. Он чуть ли не каждый день приходил к нам домой и уговаривал отца. Они подолгу сидели, вспоминали войну. В какой-то момент даже мама в сердцах заявила: «Если ты не сыграешь в этом фильме, я с тобой разведусь!» А Симонов как-то, уходя, сказал: «Юра, вы обязаны сняться в этой картине, хотя бы в память о тех ваших боевых товарищах, которые не вернулись с фронта». Эта фраза окончательно заставила отца поменять свое мнение. Фильм на самом деле получился грандиозным, не так давно я его пересматривал и вновь это понял.
Кстати, когда работа над картиной «Двадцать дней без войны» была закончена, высшее кинематографическое начальство воспротивилось ее выходу в свет. Они говорили, что главный персонаж фильма Василий Лопатин — герой, фронтовой журналист, а играет его старый, непривлекательный Никулин, чем принижает как значение героя, так и самой картины. Но на защиту отца встал Симонов и своим авторитетом — живой классик как-никак! — заставил критиков замолчать.
— Вы часто пересматриваете фильмы с участием отца?
— Нет, специально я это не делаю. Так, сидя у телевизора, если вдруг попаду на какой-то его фильм, то, как правило, досмотрю до конца. Вот дочь Маша, которая уже давно живет с семьей в Германии, часто показывает внукам фильмы дедушки.
— Вообще, ваш отец — уникальный человек. По мнению многих, у него не было проходных ролей. Он одинаково блестяще играл и комедийные, и серьезные роли. Ведь кроме Алексея Германа он снимался и у Льва Кулиджанова, и у Сергея Бондарчука, и у Андрея Тарковского. Любопытно, а что для него было важнее: цирк или кино?
— Сам себя он считал прежде всего клоуном. Ковер цирка был его основным местом работы. Цирк для него всегда стоял на первом месте. Отец сам придумывал номера, которые они показывали с его напарником Михаилом Шуйдиным, писал репризы. В кино сниматься он любил и, конечно, понимал, что популярность ему принес именно кинематограф. Прежде всего фильмы Леонида Гайдая, у которого и началась его артистическая карьера: «Пес Барбос и необычный кросс», «Самогонщики», «Деловые люди», «Бриллиантовая рука». После «Кавказской пленницы» он стал буквально нарасхват. В месяц ему приходило по 20—30 сценариев от разных режиссеров. Мы все их дома по очереди читали, чаще вердикт отца был неутешительным: «Мне неинтересно, не вижу себя в этой картине».
— Говорят, когда Леонид Гайдай, придумавший трех своих комедий-ных героев: Труса, Бывалого и Балбеса, увидел Юрия Никулина, то сразу сказал: «Ну, Балбеса искать не надо. Никулин — то, что нужно!»
— Мне кажется, это слухи, артистическая байка. Но правда, что Леонид Иович говорил отцу, что особо ему гримироваться не надо, так как у него и так смешное лицо. Кстати, отец один из немногих клоунов, кто практически не гримировался, даже выходя на арену цирка. Он лишь красил белой краской кончик носа и под глазами рисовал две короткие черные линии.
— Знаете, меня всегда интересовало, какие отношения в жизни были между этой фантасмагорической тройкой — Балбесом, Трусом и Бывалым, то есть между Юрием Никулиным, Георгием Вициным и Евгением Моргуновым?
— По сути, никаких. Ну или скажем более дипломатично: между ними были товарищеские отношения, которые распространялись только на время съемок. В жизни же их ничто не связывало, поскольку они были совершенно непохожими людьми, сделанными из абсолютно разного теста.
С Вициным вообще было сложно, так как он реально был не от мира сего. Он каким-то образом увлекся йогой и полностью отдавал ей все свое свободное время. Подсел на нее по полной программе. Отец рассказывал, когда на съемках был перерыв, техники переставляли камеры, готовили другой дубль, все сидели, курили, балагурили, а Вицин по-тихому уходил куда-нибудь, допустим, в лесочек и там занимался своими индийскими экзерсисами.
Что же касается Моргунова, то с точки зрения отца, он был, скажем мягко, чересчур нескромным, любил эпатировать публику, вести себя вызывающе, не чурался при этом публично унижать людей. У нас в семье был даже такой термин — «моргуновские шутки». Это значит шутки грубые, некрасивые, что называется, за гранью добра и зла.
Вот для примера одна из его шуток. Отец и Моргунов работали как-то в Киеве и в один из дней пересеклись. Идут по Крещатику, кругом полно народу, жара. Вдруг внимание Моргунова привлекает человек в костюме и шляпе, явно командированный. Он стоит и, никому не мешая, ест пирожок. Моргунов подлетает к нему и на весь Крещатик начинает агрессивно кричать: «Что ты делаешь?! Зачем ты достал из урны пирожок и ешь его?! В нем ведь микробы, скорее выбрось эту гадость! Вот тебе 10 копеек, иди и купи себе нормальный пирожок!» Естественно, вокруг обескураженного человека собирается толпа. Он стоит как оплеванный. А Моргунов, явно довольный тем, что привлек к себе внимание, как ни в чем не бывало продолжил шествовать дальше. Вот такой был уровень его юмора.
— Да уж, комментарии, как говорится, излишни. Ну а с Андреем Мироновым, Анатолием Папановым отца связывали дружеские отношения?
— Нет, дружеских отношений ни с кем из коллег у него не было. Три друга, с которыми он был по-настоящему близок, не имели отношения ни к цирку, ни к кино. Один из них, например фронтовой друг отца, стал в результате родственником — мужем маминой сестры, с которой он познакомился на свадьбе родителей.
Но с Андреем Мироновым и Анатолием Папановым у отца были очень теплые, открытые отношения, оба они нередко приходили к нам. Одну встречу с Мироновым я запомнил особенно хорошо. Андрей Александрович пришел, но отца еще не было дома. Я завел его к себе в комнату, где он сразу обратил внимание на книгу «Денискины рассказы», которую я читал в тот момент. Миронов взял ее со стола, открыл и стал читать рассказ «Слон и радио». Он делал это так искусно, что было дико весело. Я просто покатывался со смеху!
А как-то, во время съемок «Бриллиантовой руки», Миронов и мама поспорили на бутылку дорогого коньяка. Дело было так. Мама говорит:
— Андрей, твою песню «Остров невезения» из этого фильма будет петь вся страна, особенно диссиденты. Ведь это — пасквиль на Советский Союз.
Он ей в ответ:
— Татьяна Николаевна, вы ошибаетесь, вся страна будет петь Юрину «Песню про зайцев».
Они не просто поспорили, а все оформили в письменном виде, где было четко указано, что на кону бутылка хорошего коньяка, а не коньячного напитка, который тогда тоже продавался в магазинах. Когда после появления «Бриллиантовой руки» отовсюду запели «А нам все равно...», Андрей Александрович, несмотря на то что выиграл он, принес нам бутылку коньяка, которую они с родителями, по-моему, тут же и выпили. Вообще отец коньяк пил редко, предпочитал водку. Я пытался подтянуть его к виски, но не прокатило. Отец твердил: «Дрянь, клопами пахнет».
Надо ли говорить, что и у Миронова, как и у Папанова, было потрясающее чувство юмора. Это, кстати, особый дар, который не у каждого имеется. Поржать и чувство юмора — это совершенно разные вещи. Чувство юмора напрочь отсутствовало, например, у Олега Янковского, и он знал это. Он не понимал анекдотов, удивлялся, почему людям смешно. При этом великолепно сыграл в нескольких фильмах Григория Горина. Отец любил повторять фразу одного из своих любимых писателей — поляка Станислава Ежи Леца, которую полностью можно отнести к Янковскому: «Если у человека нет чувства юмора, то должно быть хотя бы чувство, что у него нет чувства юмора».
А вот с Гориным они были абсолютно на одной волне. Неудивительно, что так много лет вели на телевидении юмористическую передачу «Белый попугай», где травили на всю страну анекдоты. Когда отца не стало, Григорий Израилевич признался мне, что передача стала разваливаться, все с трудом выдавливали из себя какие-то смешные истории, анекдоты, шутки. Хотя отец появился в «Белом попугае» не с первого выпуска, а лишь с третьего или четвертого. До этого ее вели и сам Горин, и Аркадий Арканов, и Миша Боярский. Но когда пришел Никулин, все сразу отошли в сторону.
Отец очень любил смех, он говорил, что, когда человек от души смеется, в его организме погибает хотя бы один маленький микроб. Но никогда не позволял себе смеяться над другими. Над собой же подтрунивал без конца. Считал, что без самоиронии жить немыслимо, был уверен, что нельзя относиться к своей персоне слишком серьезно. От этого можно просто сойти с ума. Как-то рассказывал, как его пригласили выступить на футбольном стадионе в сборном концерте: «На таком огромном пространстве до этого мне не доводилось выступать. Стою в боковом проходе со странным чувством, жду своей очереди. И вдруг из динамиков разносится: «Встречайте, сейчас появится наш всенародно любимый народный артист Юрий Никулин!» Весь стадион тут же взорвался аплодисментами, а я иду, такая маленькая... букашка по красной ковровой дорожке, которая, кажется, никогда не кончится...»
— Определенно Юрий Владимирович любил розыгрыши. Его разыгрывали, он разыгрывал...
— Безусловно, но сразу что-то конкретное у меня не возникает в памяти. Ведь множество розыгрышей, шуток отец не готовил специально, они часто рождались мгновенно, поскольку отец был заточен на это, он все время импровизировал. Пришел он, допустим, как-то в Госцирк и говорит:
— Мы с Мишей Шуйдиным только что были в главке, и там нам сказали, что они проводили какие-то опросы, подсчеты, согласно которым нас признали вторыми клоунами в Советском Союзе.
Присутствующие ахают:
— Поздравляем, а первые кто?
— А первых, — отвечает отец с абсолютно серьезным лицом, — до фига!
— Как Юрий Владимирович относился к крепкому словцу, русскому мату?
— Очень положительно. Но если оно по делу и к месту, конечно. Я бы сказал, что у отца была культура мата.
— После «Белого попугая» Юрий Владимирович стал, можно сказать, главным всероссийским рассказчиком анекдотов. Вообще, сколько он их знал?
— Понятия не имею. Многие, конечно, забывались, он их старался записывать. Бывало, звонит мне порой в два-три часа ночи и просит помочь ему вспомнить анекдот, из которого он запомнил лишь последнюю фразу. Вообще эта история с никулинскими анекдотами началась с Виталия Коротича, в то время главного редактора «Огонька». Он предложил отцу вести в журнале рубрику, сдавать в каждый номер по пять анекдотов. Сначала все шло как по маслу. Ну а потом уже приходилось напрягаться, вспоминать, соображать, фильтровать, потому что есть анекдоты, которые смешны только тогда, когда их рассказываешь, есть, в конце концов, непечатные анекдоты. То есть все это только на первый взгляд легко.
Признаюсь, кого реально напрягало увлечение отца анекдотами, так это маму. Она от них страдала, ее прям трясло, когда он садился за телефон и начинал обзванивать всех, чтобы рассказать свежий анекдот. Слушая этот анекдот в пятидесятый раз, мама говорила: «Юра, стоп, пожалуйста, замолчи. У меня сил больше нет все это слушать!»
— Любимый анекдот у отца был?
— Это не анекдот, скорее забавная житейско-философская история, которую он любил повторять: «Представьте, два маленьких города, расположенных недалеко друг от друга. Их связывает одноколейная железная дорога. Утром поезд идет из одного города в другой, а к вечеру он возвращается обратно. И вот однажды по недосмотру начальника этой одноколейной железной дороги с двух разных сторон были пущены одновременно навстречу друг другу два поезда. Но они... не встретились. Знаете почему? Не судьба...»
— Отец домашним бытом занимался?
— Нет. Это все было на маме и на бабушке. Отец занимался добычей.
— Чем?
— Ну, ведь в Советском Союзе многое невозможно было купить в магазинах, а только достать по блату. Понятно, что у известных людей, которых все в стране любили, возможностей достать какой-то дефицит по знакомству было больше, чем у простых смертных. Отца поэтому всегда заряжали в такие продуктово-промтоварные походы, хотя он их терпеть не мог.
Так вот, как-то в доме закончилась туалетная бумага, которая в те времена была таким же дефицитом, как, допустим, докторская колбаса. С утра отцу все стали капать на мозги: «Юр, съезди, привези туалетной бумаги». Ему не то лень было, не то настроение явно никак не способствовало отправиться на поиск туалетной бумаги. Он сидел, сидел, но в конце концов его так достали, что он встал, надел шубу, шапку, зимой дело было, и ушел. Вернулся через полчаса, пыхтя, весь в поту, вволок в квартиру сто рулонов этой бумаги и сказал: «А теперь усритесь». Все, конечно, от смеха чуть животы не надорвали.
— Юрий Владимирович немало поездил по миру, порой проводил по полгода в зарубежных гастрольных поездках. Какие-то особенные сувениры, одежду привозил?
— К сувенирам у нас в семье все как-то были безразличны, а вот одежду, учитывая, что в стране тогда практически ничего нельзя было купить, конечно, из-за границы привозил. Могу сказать, что первые джинсы у меня появились в классе пятом. Сам он, к слову, к тряпкам был безразличен. Сколько раз мама говорила ему, указывая на ту или иную вещь из его гардероба:
— Юр, сейчас же сними, это уже просто стыдно носить!
Ответ у него всегда был один:
— А мне удобно!
Отец так и не научился, например, завязывать галстуки, вообще не очень любил их носить. Его как-то пытался обучить этому делу наш посол в Финляндии. Но дома в этой замысловатой процедуре ему всегда помогала мама.
— Кто не помнит замечательных сценок из «Бриллиантовой руки», когда герой Никулина — Семен Семенович Горбунков, находясь в заморской стране, попадает в разные пикантные ситуации. А в жизни с Юрием Владимировичем какие-то смешные случаи за рубежом приключались?
— В Советском Союзе поездка за рубеж была приключением сама по себе от начала до конца. Причем начинались они уже у нас в стране. Ведь, чтобы поездка состоялась, надо было в обязательном порядке пройти ко всему прочему и строгую партийно-комсомольскую комиссию, где задавались всякие глупые вопросы о стране, куда поездка планировалась. Отец, например, рассказывал невероятно скандальную историю, связанную с Аллой Пугачевой, когда она должна была лететь на песенный конкурс в Польшу, в Сопот. Деятели из этой комиссии стали спрашивать ее, каков товарооборот между Советским Союзом и Польшей, кто первый секретарь Польской объединенной рабочей партии и так далее, и в том же духе. В какой-то момент певица не выдержала и спросила членов комиссии: «А вы-то ответы на все эти вопросы знаете? — Они с вызовом ответили, что естественно. Тогда Алла Борисовна бросила им: — В таком случае вы отправляйтесь в Сопот и пойте там!» Развернулась и ушла. Скандал был жуткий. Чтобы все уладить, в дело был вынужден вмешаться первый секретарь ЦК ВЛКСМ.
У отца с этой комиссией, когда он ехал руководителем группы артистов цирка в Швецию, была другая история. Его, уже заслуженного человека, члены комиссии постеснялись пытать своими дурацкими вопросами.
Ее руководитель так и сказал:
— Юрий Владимирович, мы же понимаем, что все это формальность, и откровенно говоря, даже не знаем, о чем вас спросить.
Отец говорит:
— Ну раз так, давайте тогда я задам вам вопрос.
Те оживились, но явно при этом чуть напряглись, боясь самим попасть впросак. Выждав паузу, отец спрашивает:
— Я вот собираюсь в Швецию. А вы знаете разницу между шведом и воробьем? — Партийно-комсомольские работники молчат, переглядываются. Отец отвечает: — Все проще простого. Воробей прыгает с ветки на ветку, а швед... со шведки на шведку! — улыбнулся, подмигнул им и ушел восвояси.
— Отец никогда не хотел остаться за рубежом?
— Никогда, даже мысли такой не допускал. Уверен, что она даже не могла прийти в его абсолютно советскую голову. Ну как? Здесь все: любимая работа, родные, друзья.
В нашей семье совершенно не пахло диссидентщиной, хотя привозились, контрабандой разумеется, запрещенные в СССР книги и Александра Солженицына, и Бориса Пастернака, в частности, его «Доктор Живаго», и «Собачье сердце» Михаила Булгакова, и многое другое из этого ряда. Позже, когда наступили более суровые времена, всю эту литературу мы перевезли к родственникам на дачу, потому что была боязнь, что придут с обыском. Особенно когда в начале 80-х началась кампания против Анатолия Колеватова, возглавлявшего Союзгосцирк, которого в результате обвинили во взяточничестве и по решению Юрия Андропова, тогда как раз ставшего генеральным секретарем партии, отправили на 13 лет за решетку. Это была ужасная история, пока он находился в тюрьме, его жена — известная актриса Театра Вахтангова Лариса Пашкова покончила с собой. В общем, на том фоне все артисты по-настоящему почувствовали тревогу, боясь попасть под ту или иную статью.
Отец не был диссидентом, но в нашем доме всегда витал дух свободомыслия. У нас нередко бывали и Евгений Евтушенко, и Булат Окуджава, и Виктор Некрасов, который приходил к отцу и плакал, когда окончательно принял решение уехать из-за постоянных преследований из СССР в Швейцарию. Как-то приходил Владимир Высоцкий с Мариной Влади и режиссером Александром Миттой. Своей отзывчивостью, пониманием отец притягивал творческих людей, все они, как говорили, всегда с радостью приезжали к Юрке Никухе.
— Во время застолий Юрий Владимирович, надо думать, был великолепным тамадой?
— Понимаете, он всячески старался им не быть. Да, внимание нередко концентрировалось на нем, но он, как гостеприимный хозяин, всегда стремился отойти, что ли, в сторону, не тянуть на себя одеяло. Отец любил, когда за столом не монологи, а диалоги, когда все сидящие вовлечены и увлечены друг другом. Это было главное. То, что на столе, — дело десятое. Резался салат, варилась картошка, открывались разные консервы... Отец был совсем неприхотлив в еде: котлеты, макароны по-флотски. Сам он не готовил, этим занимались домашние, но каждый день вставал раньше всех, заваривал кофе и варил на всех яйца в мешочек. Это была по-настоящему серьезная семейная традиция, как, если хотите, утренняя молитва.
— Вы часто думаете об отце?
— Часто.
— Если у вас была бы возможность пригласить его на ужин, что спросили бы у отца?
— Надо же, мне такое и в голову не приходило, но я понимаю, о чем вы говорите. (После паузы.) Знаете, я бы лучше пригласил ЮВ не на ужин, а в его родной цирк на Цветном бульваре, который я возглавил в 1997 году, когда его не стало. Посадил бы отца в зале, а после спектакля подошел бы и спросил: «Ну как?»
Подпишись на наш канал в Telegram