«Я после института крутилась как могла. Снимала какие-то углы, работала где придется. Кто-то меня пристроил в филармонию, и я поехала с концертной бригадой по Казахстану, по целинным землям... И вот я услышала, что на студии Горького запускается фильм «...А зори здесь тихие», снимает режиссер Станислав Ростоцкий. И я пришла к Станиславу Иосифовичу и сказала, что готова сниматься в фильме в любом качестве, хоть в массовке...» — рассказывала актриса Людмила Зайцева в одном из интервью прошлых лет.
— Людмила Васильевна, как у вас появилось желание стать актрисой? Вы ведь родились на хуторе Восточном, с восьмого класса работали то на заводе, то на стройке...
— Моя двоюродная сестра говорит, что я еще совсем маленькой заявляла: «Буду артисткой». На хуторе летом одна радость — когда привозят кино. Ты прополешь огород, получишь от матери 10 копеек, прибежишь, а там — другая жизнь, сказка. Вот только на сеанс еще нужно было пробиться, если, допустим, что-то для взрослых идет, французское или итальянское кино «шестнадцать плюс»... Взрослые фильмы мы подсматривали одним глазком сквозь щели сарая — так называемого клуба. Вообще же дети кино смотрели, сидя на полу. Мест не хватало. Я помню все фильмы, которые видела: «В 6 часов вечера после войны», «Молодая гвардия» и другие... Вокруг шла обыденная жизнь, а на экране — возвышенная. В кино даже про стройку, про металлургические комбинаты, про колхозы, про трактора рассказывали так, что это увлекало. Хотя, может, и не всех. Мама моя никогда не ходила в кино. Ее оно не интересовало совершенно. Даже когда я в фильмах сниматься стала, мама к этому относилась индифферентно. На премьеры мои не ходила. А от известности моей даже страдала. Вот она выйдет на рынок в Усть-Лабинске, а там все:
— О, мы вашу Люду вчера видели!
Она отвечала:
— Ай, отстаньте, видели и видели.
— Вероятно, она с самого начала не поддерживала ваше стремление стать артисткой?
— Мама говорила: «Ну куда тебе? Вот Ладынина — это актриса. Ладненькая, беленькая, носик маленький. А у тебя уши несуразные, руки-ноги большие». Но запретить ехать в Москву она не могла. Я работала и зарабатывала с восьмого класса и на заводе, и на элеваторе, и на стройках. А параллельно училась в вечерней школе...
— Вы помните тот момент, когда впервые попали в Москву?
— Ехала я на поезде, мама какие-то деньги зашила мне в карман ситцевых трусов... В Москве я попала в настоящий коловорот беганий по институтам, и везде встречала хорошо одетых девочек, которые правильно разговаривали. И, конечно, меня это угнетало... Я сразу поняла, что мое новое голубое платье, которое в станице считалось дико модным, никуда не годится. А бантики, которые на него нашила тетя Сима, — чудовищны. Я их оторвала. Срочно оделась в «Детском мире». Купила себе юбку цвета хаки, белую блузку, черные туфли, черный широкий пояс. Тогда это считалось модным, да и шло мне — талия у меня очень тонкая была. Смотрелась я вроде бы хорошо. Но это не помогло: провалилась во всех вузах. Нужно было возвращаться домой. К соседям, которые наперебой говорили: «Да куда она? Кому она там нужна? Там все по блату». И мама в меня не верила. Мама всю жизнь скептически ко мне относилась, я у нее всегда была не первый сорт... У нас в казачьих семьях все не очень ласковые. Любим друг друга, но расцеловать, обнять, сказать что-то приятное — нет. Казаки очень суровые, там другой уклад жизни, там нет сюсюканий...
Но неудачи, наверное, закаляют. Три раза мне приходилось из Москвы возвращаться домой, не сдав экзамены. Но я снова и снова что-то учила для поступления, ходила в драмкружок в Усть-Лабинске. Внутренне я, конечно, росла, набирала. Думаю, даже к лучшему, что не поступила в 16, в 17, в 18 лет.
После третьего провала я пошла на актерскую биржу, и меня пригласили работать в Рязанский ТЮЗ. А там уже сцена профессиональная. К нам приезжали режиссеры и художники из Москвы, благо близко — всего 200 километров. Все было очень серьезно, например, когда мы ставили «Винни-Пуха», у нас побывал Борис Заходер. Мы и сами мотались в Москву на спектакли, много раз бывали на Таганке. Дело в том, что у нас режиссерами были выпускники Щукинского училища, а Любимов и сам щукинец. Так что администрация театра как-то договаривалась, и нас возили на Таганку — в самый модный тогда театр — на автобусе. Мы пересмотрели там все спектакли. Помню, как меня поразили «Десять дней, которые потрясли мир»: артисты в костюмах на улице встречали зрителей и на штыки накалывали билеты... Впечатлял «Добрый человек из Сезуана» с потрясающей актрисой Зиной Славиной... Тогда, в 1965—1966 годах, на Таганке блистал Золотухин. А вот Высоцкого я не очень запомнила, видимо, еще не пришел его час. И «Гамлета» он тогда еще не сыграл.
Еще я смотрела много иностранных фильмов, особенно итальянских и французских, — они буквально хлынули с экранов. Это же оттепель! Софи Лорен, Жан Габен, Даниэль Дарье — как они играли! И все это шло в копилку. Так что, когда я приехала в Москву поступать в четвертый раз, я была уже готова. И подавать себя научилась. Вечером на прослушивания надевала темное платье, чулки, темные лодочки. Днем — все льняное... Держалась уверенно. Меня приняли. Курс оказался для того времени специфическим — вместе учились и артисты, и режиссеры. Сейчас это сплошь и рядом, а в то время — практически эксперимент. Мы заканчивали в год столетия со дня рождения Ленина. Многие наши спектакли этому посвящались: «Член правительства», «Синяя тетрадь»... Как-то так сложилось, что у меня не оказалось дипломной работы, только отрывок на французском языке из водевиля «Мадам Сан-Жен». Я на курсе не очень заметной считалась.
— Я так понимаю, что самой заметной стала Ирина Купченко?
— Не могу сказать, что она была очень заметной, ее просто вела руководитель Марианна Тер-Захарова, которой нравились такие, как Ира и Наташа Сайко. Иру сразу планировали взять в Театр Вахтангова. Она высокая, академичная. Сказать, что у нее получались какие-то блестящие отрывки, я не могу. Она не казалась яркой, как Нина Русланова, которая училась на курсе чуть старше нас. Когда Русланова выходила на сцену, это была фантастика, фейерверк!.. Такой темперамент, такая заразительность, такая яркость!
После института меня не взяли ни в один театр. Я ходила на показы со своими однокурсниками, подыгрывала им, возила для них костюмы... Многих брали, а у меня — полный провал и ощущение ужаса. Меня Тер-Захарова чуть ли не в Театр оперетты попыталась определить, я на прослушивания туда ходила. Но меня, конечно, не взяли. Ну какая оперетта? Проблема в том, что у меня даже определенного амплуа не было. Я и героинь играла, и характерных персонажей, и комедийных — всего по чуть-чуть. Вот Ира Купченко — чистая классическая героиня, с длинными ногами, с длинными руками, с высокой шеей, прекрасными серыми глазами. Немножко нос уточкой, но это ничего. Наташа Маркина, маленькая, сбитая такая вся, «Подмосковный городок, липы желтые в рядок». Нос курносый, глаза голубые, матрешка, все там было ясно — она характерная. Наташа Сайко — инженю-драматик. А я, Валя Глупанова и Лида Чукаева — тоже вроде высокие, видные, все при нас, но все же оставалась какая-то неопределенность. Понимаете, каждым студентом мастер должен заниматься на курсе, или сам студент должен брать мастера в свои руки. Вот как Наташа Гундарева, которая училась со следующим после нас набором, брала Катина-Ярцева за грудки и играла у него все! А я — ну, дали роль — и хорошо, не дали — и ладно...
После института крутилась как могла. Снимала какие-то углы, работала где придется. Кто-то меня пристроил в филармонию, и я поехала с концертной бригадой по Казахстану, по целинным землям. Я вела концерт, что-то читала, в основном сатирические вещи, в том числе и Григория Горина. Геннадий Иванович Юденич, у которого был свой знаменитый авангардный театр, всегда говорил: «Тебя неправильно эксплуатируют, ты же вторая Мария Миронова — острохарактерная актриса, у тебя потрясающее чувство юмора!» Но на практике все было сложно... И вот я услышала, что на студии Горького запускается фильм «...А зори здесь тихие», снимает режиссер Станислав Ростоцкий. Я пришла к Станиславу Иосифовичу и сказала, что готова сниматься в фильме в любом качестве, хоть в массовке...
— Как вчерашней студентке прийти к маститому режиссеру и сказать: «Снимите меня в своем фильме!»? Это же нужно обладать огромной смелостью.
— А это уже от отчаяния. Но мне не в массовку предложили, а попробоваться на роль сержанта Кирьяновой. И я эту роль получила! Мы все, кого утвердили на этот фильм, были счастливы. О чем еще мечтать? Мы молоды, снимаемся в прекрасном патриотическом фильме у прекрасного режиссера. Сложностей не припомню. Непросто было только правильно носить военную форму, кобуру, докладывать по уставу и ходить строевым шагом. Но к нам приставили людей, которые нас этому обучали. А так — молодость, белые ночи, Карелия, прекрасная группа... После съемок я быстро уехала — меня подметила второй режиссер фильма «Печки-лавочки», который снимал Шукшин, и сказала:
— Поедешь на Алтай? Шукшин там фильм снимает.
Я говорю:
— Поеду.
Меня пригласили на студию Горького познакомиться с Шукшиным и прочитать сценарий. Я пришла, села в коридоре, читаю — в сценарии все близко, все нравится. Мимо ходит Василий Макарович, поглядывает на меня. Я должна была быть в ближайшем окружении главного героя, родня какая-нибудь. Потом, уже на площадке, придумали, что я его сестра... Дорога до места съемок была длинная, но веселая и от этого неутомительная. Сели мы в «Ил-18», долетели до Новосибирска, в Новосибирске день провели на берегу Оби, покупались, вечером сели в поезд и поехали в Бийск. А оттуда на автобусе в Шульгин Лог, где и снимали все наши основные сцены — проводы Ивана Расторгуева, героя Шукшина... Василий Макарович был сконцентрирован и погружен в себя. Он был занят только картиной. А еще, знаю, очень тогда переживал, что закрыли его сценарий «Я пришел дать вам волю»... Несмотря на то что роль у меня совсем крошечная, я не чувствовала себя вторым сортом. У Шукшина все были на равных правах. Особое место было только у Лиды Федосеевой. У нее ведь главная женская роль... Лидия Николаевна осталась вдовой в 36 лет, у нее девочки еще совсем маленькие были. И, конечно, она пыталась устроить свою судьбу, это же так естественно. У Лиды много прекрасных качеств, она человек очень добрый, отзывчивый, мы с ней поддерживаем отношения. Уверена, у нее в семье все утрясется и все будет нормально...
Ну а с Шукшиным мы в последний раз виделись в Новороссийске. Я снималась в «Цементе», Шукшин только снял «Калину красную», они с Лидой турне совершали по стране. Мы с ним накоротке встретились, он был радостный, цветы мне какие-то отдал. Фильм «Калина красная» получил в Баку на Всесоюзном кинофестивале главный приз. У меня тоже все складывалось хорошо. После «Здравствуй и прощай» даже стали узнавать...
— Мне кажется, вы скромничаете. После этого фильма вас полюбил народ и любит до сих пор... Как вы попали на эту картину?
— В Москву с «Ленфильма» приехала ассистентка, дала мне почитать сценарий. Он мне понравился. Потом меня позвали в гостиницу на знакомство с режиссером Виталием Мельниковым. Это было очень давно, весной 1972 года. Но я до сих пор помню, как была одета, — в клетчатую юбку и кофточку, которую мне подарила Ира Купченко. Уже не новая кофточка, с потертыми рукавами, которые я приспособилась подкатывать, чтобы никто не заметил. Зато вырез модный, и вообще симпатичная кофточка.
И вот я пришла к Мельникову и расстроилась — поняла, что конкурс большой на роль. После меня привели другую актрису, третью... Нас даже не развели по времени... Но мне повезло — меня еще раз вызвали на пробы в Ленинград и уже там утвердили.
— Говорят, именно вы предложили Наталью Гундареву на роль Надежды. Это был ее дебют в большом кино...
— Я сказала режиссеру Виталию Мельникову, что есть очень интересная и, главное, идеально подходящая на роль Надежки актриса — Наташа Гундарева. Я ее прекрасно знала еще по институту. Мои слова подтвердил Витя Павлов, который с ней служил в Театре Маяковского. Наташу вызвали на пробы и сразу же утвердили, так она безоговорочно всем понравилась...
Снимали фильм в Ростовской области. Там мне было все родным и близким: люди, менталитет, песни, темперамент. И фильм получился теплый, народный. Режиссура Мельникова особенная, с чувством юмора, без навязчивости, с любовью к людям. У него многие фильмы такие: и «Начальник Чукотки», и «Семь невест ефрейтора Збруева», и «Старший сын», и «Первая встреча, последняя встреча»...
Жили мы в гостинице «Ростов». Часто устраивали посиделки. Ставили на стол ароматные разносолы, помидоры огромные, перцы, вино домашнее.Было очень жарко, мы в своем номере с Наташей Гундаревой раздевались, заворачивались в мокрые простыни и ложились на пол. Так и лежали, а в это время по балкону, который опоясывал периметр гостиницы, бегали какие-то безумные люди и даже в комнату заглядывали... Но нам было наплевать. Мы с Наташей постоянно хохотали, у нас с ней похожий юмор, на этой почве мы и сошлись. Потом еще вместе снимались в «Цементе» и долго после съемок дружили. А потом судьба как-то развела...
На съемки «Здравствуй и прощай» ненадолго из Москвы приезжал Олег Николаевич Ефремов. Отснялся в своих эпизодах и уехал в санаторий, по плану здоровье поправлять. И хорошо, потому что в Ростовской области его затаскали по застольям. Директора заводов и предприятий наперебой приглашали в гости. Ефремов ведь невероятно популярным тогда был, его просто рвали на части. И Мельников попросил меня сопровождать Олега Николаевича на всех застольях. Боялся, как бы чего не вышло. Ведь люди южные от щедрости душевной невероятные столы для Ефремова накрывали. А я должна была проследить, чтобы он вовремя в гостиницу уехал. Конечно, переживала, ну кто я, чтобы условия ему диктовать, как же он меня, пигалицу такую, послушает? Правда, Ефремов мое положение понимал и даже успокаивал: «Людочка, все будет хорошо». В итоге все нормально устраивалось, нам давали машину, и мы с комфортом уезжали в гостиницу, а на другой день вполне себе бодрый и свежий Олег Николаевич появлялся на площадке.
— Можете раскрыть секрет, в чем заключалась его магия? Это же правда, что все женщины в Ефремова влюблялись?
— Влюблялись. Просто умирали! Его мужское и артистическое обаяние существовали неразрывно. Противостоять этому сплаву было невозможно... При этом он не был классическим красавцем или мачо. Он же такой слесарь-сантехник, скажем так. Городской мужик, не крестьянин, из работяг. Согласитесь, ведь прекрасно же Ефремова тот же Мельников снял в фильме «Мама вышла замуж» вместе с Люсенькой Овчинниковой и Колей Бурляевым...
Когда Олег Николаевич снимался в «Здравствуй и прощай», ему было почти 45 лет. За ним тянулся шлейф и его мощных ролей, и «Современника», и главного театра страны — МХАТа, где Ефремов уже стал режиссером... И при этом удивительно, но вел себя Олег Николаевич очень демократично, спокойно, никаких привилегий у него не было. Да и у других тоже.
— Ну а потом на съемках фильма «Праздники детства» по рассказам Шукшина вы встретили главного мужчину вашей жизни. Причем играли вы его мать...
— Режиссеры Ренита и Юрий Григорьевы хорошо знали и Василия Макаровича, и его маму. Возможно, я им ее чем-то напоминала. Других кандидаток они даже не рассматривали. Съемки шли в 1981 году на Алтае, в родных краях Шукшина. Там я познакомилась с Геной Ворониным. Он человек необыкновенной судьбы, детдомовец. Родился в Красноярском крае, после детдома работал на шахте, потом его призвали в армию, потом Гена уехал во Владивосток и там ходил в плавание по морям. Потом окончил театральный факультет Дальневосточного института искусств. Там же учился Александр Михайлов. Они начинали вместе, просто у Саши раньше сложилась карьера, а у Гены позже. На съемки он приехал из Минска, где работал в Театре русской драмы имени Горького. А до этого он жил в Бийске, в Барнауле, во многих других городах.
Гена всегда был человеком пишущим, печатался в газете, писал интересные рассказы. Он сформировался абсолютно самобытным, в Москве таких, как он, я не встречала. У него был сложный характер, но я понимала, что это все от личной неустроенности. И мне буквально с первой встречи хотелось и приголубить, и пожалеть...
А еще он был очень красивым мужчиной. Видный, статный. К тому же талантливый, необычно рассуждающий, не похожий ни на кого. Когда он учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров уже в Москве, он вступал в полемику с самим Львом Гумилевым, который читал у них лекции. У Гены была своя точка зрения на многие вещи: на религию, на жизнь, на это, на то. Пытливый человек, не мог жить как обыватель. А для меня это очень важно... Расписались мы в Москве на Пресне. А до этого в Сростках мы устроили праздничное застолье под яблонями в саду у Раи и Гриши, у которых я квартировала. Конечно, никакого белого платья с фатой не было. Мы сидели за столом, пили, ели, частушки и песни пели. Соседи подарили тканые половики и старинные вышитые наволочки...
Предложение Гена сделал неожиданно. Пришел с гладиолусами во двор, где я жила. А я сижу с хозяйкой, грибы чищу, только из леса пришла... Выгляжу соответственно... Сватать Гену пришла Ренита Григорьева. Я растерялась и ответила Гене только: «Надо подумать...» Он обиделся и даже цветы бросил. Горячий был человек, мы с ним постоянно то ссорились, то мирились...
Мы сошлись уже взрослыми людьми. У Гены какая-то жизнь до меня была. У меня до него какая-то жизнь. Влюбленности, романы не безответные... И вот мы решили жить вместе. Гене пришлось переехать в Москву, что ему непросто далось. Не хотелось ему уходить из Минского театра драмы, он не понимал, какие у него перспективы в столице. Потому что вот он снялся в своем первом фильме, а что дальше? А Гена был человек ответственный перед жизнью. Вот и пришла ему идея поступить на Высшие режиссерские курсы.
— Вскоре после свадьбы у вас родилась Василиса. Вы, наверное, ее в честь Василия Шукшина назвали?
— Да, но мы думали, что будет сын — Василий. Хотя имя и для девочки подошло. К тому же бабушку мою звали Василина, похоже... В декрет я и не уходила. Когда дочка была совсем крошечной, мне пришлось поехать в Ленинград сниматься в телефильме. С ней остался дома Гена. И вот с какой силой до рождения дочки я любила поездки, экспедиции, поезда, с такой силой я стала их ненавидеть. Такая тоска, когда ты вдалеке от своего ребенка! К тому же у нас не оказалось никого, кто мог бы помочь: Гена — детдомовец, моя мама на Кубани. И нянек никаких нет. Так же и моя дочь сейчас, они с мужем Александром (они артисты, вгиковцы) троих детей сами воспитывают. Иногда я прихожу на подмогу. Есть возможность, сейчас я не снимаюсь.
— А как же фильм «Хор», который вот-вот выйдет на экраны? А как же «Тихий Дон» — грандиозная картина Сергея Урсуляка?
— «Тихий Дон» — это полтора года абсолютного счастья. Работа — всегда счастье. Тем более Шолохов. Но при этом приходилось непросто. Особенно зимой. Хутор, который вы видите в картине, — это не обычные деревенские дома, а декорация, которую построили на берегу Дона. Там дико холодно. На съемки мы уезжали в семь утра, возвращались ночью в санаторий, где нас поселили, и просто валились с ног. А в семь утра снова работа на натуре.
— «Маленькая Вера», где вы играете мать героини, считается последним фильмом, снятым в СССР, успех которого был столь грандиозным...
— Это правда. Мы ездили представлять фильм по нашей огромной стране — и в Минск, и в Сочи, и в Великие Луки, в самые разные города... Я и не ожидала, что это кино так понравится. Если честно, когда дебютант Вася Пичул предложил мне эту роль, я отмахнулась: «Позови кого-нибудь другого, мне не хочется». Прочитав сценарий, я не нашла ничего потрясающего в своей героине. Обыкновенная советская женщина. Но Вася меня уговорил. Играть отца должен был Автандил Махарадзе. Васе он очень нравился в «Покаянии». Потом Автандил с картины слинял, вовремя сказавшись больным. Понял, что не его история... А может, он и на самом деле заболел... Взяли Юрия Назарова, и он ринулся в этот материал. Его приглашение оказалось большой удачей. Актер насыщает сценарий. Вообще, прекрасная компания на съемках собралась, очень дружеская: Вася, Андрей Соколов, Наташа Негода. Я всегда со всеми дружу, со всеми схожусь. Мы снимали в Жданове, теперь это Мариуполь, а там у Васи родные — мама и папа, сестричка. Прекрасная была обстановка. Лето, море, пиво, рыба. Василиса моя туда приезжала, и девочки Назарова тоже. А на выходные я летала к маме на Кубань. В Жданове имелся аэропорт, заросший травой. Туда не приземлялись тяжелые самолеты, только маленькие чешские. И вот я садилась в маленький самолетик и летела в Краснодар, а потом ехала к маме в Усть-Лабинск. Хорошее было время, счастливое! А потом все посыпалось. Перестройка, страна разрушилась. Потом заболел Гена. И вдобавок не стало работы. Гену, как могли, вытаскивали из болезни, но он ушел...
Теперь у меня совсем другая жизнь. И, знаете, она неплохая. Иногда собираемся с девочками из фильма «...А зори здесь тихие». Нас на какие-то выступления и юбилеи разных госорганизаций зовут... В последнее время я мало куда хожу, в театрах не бываю. Но недавно меня пригласили на спектакль о Шукшине. Главную роль в нем исполнял Андрей Мерзликин. Очень достойно! Еще, когда время есть, я читаю. Недавно перечитала Тургенева и его «Записки охотника». До этого наслаждалась письмами Пушкина.
— А внукам сказки читаете?
— Старшему внуку все сказки перечитаны и пересказаны. Он уже мальчик взрослый, играет в спецназ, у него автоматы, пулеметы, книги по оружию, ну а еще он занимается музыкой. Когда был маленький, я ему читала или сочиняла сказки. Теперь их пересказываю средней внучке. Она любит. А еще любит советские мультики и рисовать. Младшая обожает отрывать у кукол ноги и руки, все разбирает, ей интересно, что внутри, — так она изучает жизнь... Я все время стараюсь внуков чем-то вкусным накормить. Пряники пеку имбирные, а еще пирожки с капустой и мой фирменный капустный пирог... В каждой поре жизни свои минусы и плюсы. Жизнь идет своим чередом. Как оно дальше будет — не знаю. Часто вспоминаю маму. Она была очень артистичной и остроумной. Ее пословицы и поговорки до сих пор в Усть-Лабинске помнят... Их у нее был миллион. На мои вздохи:
— Ой, мам, я не знаю, что будет, что будет... — она бодро отвечала:
— Та шо будэ, то будэ. А ты, Марко, грай!
Так и живу.
2019 год
Подпишись на наш канал в Telegram