Станислав Иосифович очень хотел снять картину именно о женщине на войне, потому что ему спасла жизнь простая санитарка. Он сам нам рассказывал, как его, молоденького солдата, вытащила юная медсестра, Анна, буквально из-под танка. Он чудом остался в живых. Позже они общались, созванивались. Когда картину «...А зори здесь тихие» закончили и показали на Киностудии Горького, он пригласил Анну на просмотр.
— Когда режиссер прочитал повесть Бориса Васильева, его до глубины души тронула история пятерых девушек-зенитчиц, на долю которых выпала жестокая война. Станислав Ростоцкий, закончив съемки, как-то признался в интервью: «Когда я монтировал фильм, слезы капали. Не мог сдержаться...»
Недаром он всегда говорил: «Художник должен быть с осколком в сердце». Он и фильм снимал, пропустив через свое сердце. Это была его история. Личная. Станислав Иосифович очень хотел снять картину именно о женщине на войне, потому что ему спасла жизнь простая санитарка. Он сам нам рассказывал, как его, молоденького солдата, вытащила юная медсестра буквально из-под танка. Он чудом остался в живых. Когда в госпитале ему ампутировали ногу, ему не хотелось жить. Но он вернулся домой и стал выдающимся режиссером.
Имя этой медсестры он запомнил навсегда — Анна Чугунова. Они общались, созванивались. И он был ей очень благодарен за то, что она подарила ему вторую жизнь.
Когда картину «...А зори здесь тихие» закончили и показали на Киностудии Горького, он пригласил Анну на просмотр. Но, к сожалению, после ранения на войне она к тому времени ослепла. Сидела в первом ряду и только слушала. Свой фильм Ростоцкий посвятил всем женщинам на войне, в том числе и своей спасительнице.
Наверное, поэтому Станислав Иосифович мечтал снять в картине неизвестных широкой публике актрис. Собирали актеров со всего Советского Союза, они с оператором Вячеславом Шумским раскладывали пасьянсы с их фотографиями каждый день. И по возрасту их двигали все время — то младше, то старше. Режиссер хотел, чтобы девочек зрители запомнили такими, какими они появятся в фильме.
На съемочной площадке благодаря Ростоцкому у нас была абсолютная семья. Очень редко попадаешь в съемочную группу, где чувствуешь себя ее неотъемлемой частью, где ты нужен, где о тебе заботятся, где тебя любят.
Всем очень повезло. Судьба нам подарила эту картину. Такой дебют редко кому выпадает. Это было как бы рождением всех нас: и девочек, и Андрея Мартынова. И это очень радостно, что фильм полюбился и смотрится до сих пор.
А еще нам повезло, что этот фильм снимал потрясающий режиссер Станислав Ростоцкий. Он открыл очень многих актеров: Ларису Лужину, Вячеслава Васильевича Тихонова, Ирину Печерникову...
— Как вы относитесь к тому, что вас до сих пор узнают по роли Риты Осяниной?
— Это моя визитная карточка, никуда не денешься. Меня до сих пор иногда не Ириной называют, а Ритой. Не каждому актеру так везет в жизни, у кого-то может быть по 150 фильмов, а подобной роли нет.
Всегда поражало, что первой реакцией зрителя, когда заканчивался фильм и еще не включили свет, была полная тишина в зале, и только потом уже звучали аплодисменты. Поразительно — так каждый раз! Однажды, это было на премьере фильма в Омске, зрители провожали нас из кинотеатра, на лестнице ко мне подошла женщина и спросила: «Риточка, скажите, а как ваш сын сейчас?» Я была ошарашена и никак не могла понять, какой сын. Оказывается, она имела в виду сына Риты. Я была потрясена и даже не помню, что ответила. Это было так трогательно, что она ко мне обратилась как к Рите. Моей героине...
— А как работал Ростоцкий с актерами? Он ведь сам фронтовик, молодым актрисам нужно было объяснять, что такое война...
— Вы знаете, у нас вся группа побывала на фронте. И автор повести Борис Васильев, и художник-постановщик Серебренников, и гример-художник Смирнов, и Вячеслав Михайлович Шумский, наш выдающийся кинооператор и фотограф, и даже пиротехник. Говорят, что фронтовики не любят говорить о войне, но это не так. Они больше вспоминали о хороших моментах: о любви, о фронтовой дружбе. Там были шутки, там был юмор. Война пришлась на их молодость. Они выжили и были счастливы.
Все на съемочной площадке очень трепетно относились и к материалу, и к нам. Ростоцкий с первой же картины сохранил свою съемочную группу, и эти люди иногда ждали, когда он запустится, не шли в другие фильмы, чтобы быть с ним рядом. Все они прошли войну, поэтому были как семья, вот как приезжаешь к маме с папой, так и мы попали словно бы к родителям.
Действие фильма разворачивается не на передовой, а в тылу. Это все равно страшно, но и к такой жизни люди приспосабливались, привыкали. Мы, актрисы, — девочки гражданские, не знали, что такое оружие, как надо правильно заворачивать портянки. И все же мы были из того поколения, которое сильно погружать в материал не надо было. Мы и литературы о войне много читали. У меня, например, и отец воевал, и дед, все дядьки. Даже тетя Тося, мамина сестра, была зенитчицей.
— Вы пришли в картину третьекурсницей ВГИКа. Cразу утвердили на роль Риты Осяниной?
— Однажды в поисках исполнительниц Ростоцкий пришел к нам на курс, но меня в этот момент не было в аудитории. Наш педагог Владимир Вячеславович Белокуров мне потом посоветовал: «Сходи к Ростоцкому, пусть он на тебя посмотрит». А ВГИК и студия Горького были рядом.
Помню, как я вошла в его кабинет. Станислав Иосифович едва глянул на меня и сказал вместо приветствия:
— Ну и пигалицу вы привели! — и это при всей съемочной группе! А потом добавил: — Хочешь сниматься у нас летом в зенитном батальоне? Подработаешь в массовке.
Я гордо ответила:
— Нет, спасибо, я лучше к маме с папой поеду.
И, роняя слезы, пошла восвояси. У меня была такая обида, что мне ничего не объяснили, не сказали, зачем позвали. Просто на меня посмотрели и сразу же поставили диагноз: мол, не годится. «Никогда ничего общего с этим хамом иметь не буду!» — поклялась я.
Поиск актрис продолжался. Как-то Вячеслав Михайлович Шумский напомнил Ростоцкому: «Стася, слушай, а помнишь девочку, которая к нам приходила из ГИКа (они называли почему-то ВГИК ГИКом)? Давай-ка позовем ее, у нее такие глаза были печальные, может, попробуем ее на Риту».
Мне стала звонить ассистент режиссера. Но я не отвечала на телефонные звонки. Она сама за мной пришла во ВГИК, у нас как раз шел прогон каких-то отрывков.
— Ростоцкий хочет еще раз с тобой увидеться, Рита.
— Никуда не пойду, нет, нет, нет и нет.
В общем, мои однокурсники буквально силой довели меня до студии Горького. А я ведь слово дала. Как я его нарушу?
Когда я пришла показываться во второй раз, в гримерной познакомилась с Олей Остроумовой. В группе искали актрису на роль Жени Комельковой. На Женю даже пробовалась моя однокурсница и подруга Галя Логинова. Но по каким-то причинам ее не утвердили.
Оля Остроумова, которая до этого снималась у Ростоцкого в «Доживем до понедельника», прочитав повесть, мечтала о роли Женьки. Но почему-то Станислав Иосифович долгое время не решался ее пробовать. То ли ему хотелось какое-то новое, свежее лицо, то ли еще по каким-то причинам...
Одним словом, так получилось, что нас с Олей Остроумовой утверждали последними. Пробу снимали в павильоне студии Горького. На нас надели гимнастерки, выдали винтовки с холостыми патронами. Вдруг Ольга шепчет: «Я тебя умоляю, так хочу сниматься, пожалуйста, давай не провалим пробы». И она так это сказала, что у меня на задний план ушли мои обиды.
Когда мы сыграли сцену, к нам первым подошел пиротехник Александр Бухвалов и похвалил: «Девчонки, вы настоящие, вас точно утвердят». Так что нас утвердил вначале дядя Саша, а потом уже режиссер.
Единственным человеком, который из всех нас раньше снимался, была Оля Остроумова. Все остальные — дебютанты. По сценарию Женя Комелькова была высокая рыжеволосая красавица с зелеными глазами. Оле долго искали образ, красили ее волосы в рыжий цвет, клеили ресницы.
Именно Оля посоветовала Ростоцкому взять Андрея Мартынова на роль старшины Васкова. Андрею было всего 26 лет. С первого взгляда он подходил мало, слишком был молод. Когда они встретились с режиссером, Ростоцкий предложил начинающему актеру почитать вслух несколько страниц. И они оба разрыдались.
Съемки натуры проходили в Карелии, причем недалеко от места, где я родилась. На свет я появилась в поселке Роста под Мурманском. А второй раз, уже как актриса, я родилась, получается, в Карелии.
В апреле в павильонах студии Горького, сразу после проб, сняли воспоминания Риты. Моего мужа, который погиб в первые дни войны, играл Борис Токарев. А всю натуру снимали до начала октября в Карелии. В июне окончила третий курс и тоже туда уехала.
Актеры жили в деревнеСяргилахта на берегу Сямозера. Вечерами после съемок собирались, накрывали столы. Потом нас возили в выходные в Петрозаводск в гостиницу, помыться и привести себя в порядок. Кто-то досыпал, кто-то песни пел, кто-то гулял. Ехали в автобусе, дурачились, конечно.
В ресторане гостиницы Ростоцкий устраивал до утра пиршества для всей группы. Помню, как нас возили на Марциальные воды, на курорт, который построил Петр Первый. Нам там готовила повариха Мария, красивая русская женщина. Она подавала на стол изыски собственного приготовления: и грибочки, и семгу, и все на свете. Мария была влюблена в Ростоцкого, поэтому очень старалась ему угодить. Она просто таяла, когда он появлялся. Да в него невозможно было не влюбиться — Станислав Иосифович был потрясающе красив. Он даже старел красиво...
Станислав Иосифович обожал любительскую колбасу, черный хлеб, грибы, а еще рыбу, потому что рыбалка была его хобби. Он любил шутить на эту тему, мол, у меня хобби — режиссура, а вообще-то я рыбак.
Порой нас приглашали на спектакли в местный театр. Мы были потрясены петрозаводским драматическим театром, там было кафе, которое обслуживали актеры. В свой выходной день они были и барменами, и официантами. Все стены этого кафе были в автографах именитых гостей.
Фильм, несмотря на две серии, снимали очень быстро, за год, даже меньше, и озвучание провели. Уже в августе мы ездили в Омск на премьеру, а потом в сентябре — в Италию, в Венецию. Ростоцкий спешил, он шутил: «А вдруг кто-то из девчонок забеременеет, что я буду делать?»
Помню забавный случай на съемках: однажды меня в лесу забыли. Я заснула на кочке, просыпаюсь — ни проводов, ни шнуров, ни аппаратуры, ни души. Вся группа уехала на обед. Хорошо, что это было недалеко от дороги. Я в слезы, думаю, живого человека оставили и даже не вернулись за мной. Вычислила, где может быть Петрозаводск, и пошла по шоссе. Иду и думаю: «Дойду до города, забираю свои вещи из гостиницы, еду на вокзал и уезжаю в Москву. Все. Никаких уговоров». И вот шла, шла, вдруг слышу, шуршат колеса машины сзади, поворачиваюсь, чтобы проголосовать, а оказалось, что это Ростоцкий с Андреем Мартыновым.
Они все-таки хватились меня и поехали на поиски артистки. Я иду, слезы вытираю, а они за мной едут и уговаривают, уговаривают. В конце концов затащили в машину. В общем, долго просили прощения. Я простила, конечно...
Мы, молодые артистки, были окружены заботой и вниманием. Нашей «классной дамой» была Зоя Дмитриевна Курдюмова — гениальный второй режиссер, которая все картины с Ростоцким проработала. Не то чтобы следила за нравственностью, скорее пеклась о нашем здоровье, потому что съемки в лесу, на болоте — это очень тяжелая физическая нагрузка. Мало того что приходилось таскать тяжелые вещмешки, мы натирали ноги грубыми сапогами, и все это бегом, всюду камни, можно и упасть.
Да и романов никаких мы там не заводили. И потом — у каждой из девочек в это время была какая-то личная жизнь. Остроумова была в романе с режиссером Михаилом Левитиным, с первым мужем она развелась. Катя Маркова была женой Георгия Тараторкина. Андрей Мартынов был холост, Люся Зайцева была не замужем, Ира Долганова тоже, у Драпеко был роман в Мурманске. У меня не было романа. Да и не до этого было. Белые ночи — поэтому снимали практически круглыми сутками...
Это было прекрасное лето. Карелию мы до сих пор вспоминаем часто. Потом, спустя время после съемок, дважды даже ездили туда. Один раз по приглашению тогдашнего главы республики Карелия. Мы были почетными гостями, нас так тепло принимали, у нас был свой вагон-салон! Там есть даже экскурсионный маршрут по местам, где проходили съемки фильма.
— И каково было вам, дебютантке, оказаться на съемочной площадке большого фильма?
— Никакой особой робости я не ощущала. Во-первых, училась во ВГИКе, где видела очень много знаменитых людей, кого там только не побывало! Например, Глория Свенсон у нас гостила. Она смотрела наши отрывки, выступала на сцене, мы все сидели в актовом зале. И потом, я училась у замечательного мастера, народного артиста Владимира Вячеславовича Белокурова. Вот его я боялась до смерти, у меня прям поджилки тряслись. Ну, и у нас преподавали одни классики: Герасимов, Макарова, Бабочкин, Бибиков и Пыжова, Козинцев. Поэтому у меня не было никакого зажима перед камерой.
А во-вторых, у меня хоть и небольшой, но опыт съемок имелся. Маленькие эпизоды, еще когда я училась в школе. А на втором курсе меня пригласил Илья Фрэз на съемки фильма «Приключения желтого чемоданчика». Я играла медсестру, которая ассистировала волшебнику-доктору. Его сыграл гениальный Евгений Лебедев. У меня даже слова были. Я выхожу из кабинета и говорю: «Следующий!»
Самое прекрасное на этих съемках было то, что я пообщалась с Лебедевым. Евгений Алексеевич был удивительным рассказчиком. Я сидела в актерской комнате открыв рот и слушала его байки. Мы вместе провели несколько ночных смен. Помню, он меня провожал после съемок, падал хлопьями снег, мне надо было попасть на троллейбус. Мы обсуждали будущую работу. Он тогда мечтал снять фильм по роману Достоевского «Униженные и оскорбленные» и видел меня в роли Наташи.
— Вы сказали, что с вами на курсе ВГИКа училась Галина Логинова?
— Мы подружились с Галей на первом курсе, когда поехали в колхоз на картошку. Она была такая пухленькая, крепенькая девочка из Днепропетровска, вся такая самовлюбленная, самоуверенная, одним словом — звезда. Мне шестнадцать, ей семнадцать, совсем малявки. И эта «звезда» умудрилась настроить весь курс против себя тем, что она, видите ли, такая выдающаяся, а все вокруг никто. Мальчишки просто издевались над ней, а она терпела насмешки. В избе мы все спали вповалку на полу, расстелив матрасы, кто болел — на печке. Галю вытесняли-вытесняли, в конце концов она, обидевшись, ушла спать на сундучок. Помню, лежу ночью, переживаю, про себя думаю, что же это за свиньи такие. А она там, бедная, ворочается на этом сундуке. Мне так ее жалко стало! И я пришла к ней на сундучок и говорю: «Галечка, я тебя очень буду любить, ты очень хорошая, не обращай на них внимания, они же не со зла. Давай с тобой дружить». Вот с этого момента у нас началась дружба. Так и дружим, между прочим, до сих пор, несмотря на большие расстояния между нами: она живет в Лос-Анджелесе, я — в Москве.
Я была ведомой и скорее шла за Галей, потому что она была очень решительной, бойкой, не боялась ничего, а я была трусишкой. Мы с ней очень хорошо дополняли друг друга. Могла, конечно, осадить ее, просто чтобы глупостей не наделала. Я Галку так любила и до сих пор люблю, надеюсь, и она меня.
А вы знаете, ведь именно я познакомила ее с мужем, который является папой Милы Йовович? Как-то в Киеве я попала в интересную компанию, где были молодые писатели, математики, студенты, посольские дети. Боги учился в медицинском институте, приехав в Союз из Югославии. Галю, естественно, я привела в нашу компанию. Ну, они и влюбились друг в друга. Боги был красивым, но довольно ветреным молодым человеком. Но я не открывала глаза подруге. Человек влюблен до потери сознания, а я ей что-то говорю... Нет, это неправильно.
Я вообще ненавижу, когда в мою жизнь кто-то вмешивается, даже по мелочам, у меня сразу иголки вырастают. Нет, никого я не спасала, просто когда Галя сообщила мне, что выходит за Боги замуж, я так рыдала, будто потеряла близкого человека. Не при ней, разумеется. Конечно, я была собственницей. «Галь, ты подумай, куда спешить», — только и сказала ей.
Моя подруга была очень красивой, она и сейчас очень красивая, но у нее что-то не складывалось в профессии. Хотя она сыграла одну из главных ролей в фильме «Много шума из ничего» — Беатриче. Но больше таких ролей ей не предлагали. Разве что сыграть какую-нибудь работницу фабрики, но она отказывалась от подобных предложений.
Когда Боги закончил учебу, отец его был персоной нон грата в Югославии. И они были вынуждены эмигрировать по линии Красного Креста. Боги уехал в Англию, и Галя к нему ездила, уже Милочка родилась. Потом они перебрались в Америку, некоторое время жили у друга отца на ранчо. Непросто складывалась их жизнь, они прошли там все, брались за любую работу, вплоть до садовника и горничной. Но Галя не жалеет о своем отъезде.
Я гостила в доме в Лос-Анджелесе. Мы с Галей так соскучились друг по другу, что не могли наговориться. Как она нас с мужем принимала! Не знала, куда посадить, что показать, чем накормить. А через полгода случилось несчастье. За какие-то финансовые нарушения Боги посадили. Мила сделала все, чтобы вызволить отца из тюрьмы. Но как только он вышел оттуда, они с Галей развелись. У него появилась своя семья, родился ребенок. Но они все хорошо дружат. Мила папу не бросает. Она молодец, стала главой большой семьи.
Мила и Саша, моя дочка, в очень хороших отношениях, мы когда-то давно еще их познакомили, в 90-х годах они в Москву приезжали. Сашка у меня очень открытый человек, и Мила то же.
Так что если Станислав Ростоцкий был одним из главных людей в моей жизни, то Галя Логинова — одна из самых близких подруг...
— А что дал вам Станислав Иосифович? Чему научил?
— Всем, чего мне удалось достичь, я обязана Станиславу Иосифовичу. Он многому меня научил, а главное — верить в себя. Он ведь во мне видел очень женственную, мягкую девушку и никак не мог понять, могу ли я стать Ритой с ее волевым характером. И я со временем развила в себе твердость. Потом уже, когда мы стали ездить с картиной за границу, он говорил, как себя вести, как одеваться.
Он всему на свете нас научил, чувствовал себя ответственным за всех девочек, которых привел в большой кинематограф. Ростоцкий вообще был неравнодушным человеком. Вот он полюбил, например, всех нас и любил до конца, до последних своих дней. И мы благодаря Ростоцкому подружились на всю жизнь.
Это была великая школа жизни, не только обретение профессии. На момент съемок ему было 49 лет, а когда мы уже фильм сняли, ему исполнилось 50. Совсем молодой человек еще!
Станислав Иосифович — очень обаятельный, с юмором, жизнерадостный, несмотря на то, что прошел войну. Очень много смеялся, шутил. Его невозможно было не любить. Никакой звездности, несмотря на его награды, фильмы, собирающие миллионы зрителей. И этому он нас учил, на всех, кто с ним работал, отблеск Ростоцкого на всю жизнь. Никто из нас не зазнался, не занесся куда-то в облака. Это тоже наследие Ростоцкого. Он воспитывал нас прежде всего как нормальных людей.
И воспитывал своим примером. Я уже говорила, что Станислав Иосифович потерял на войне ногу. У нас был шок, когда мы узнали об этом. Однажды он пошел купаться в озере и, естественно, снял свой протез. Мы случайно увидели это. Никто из нас об этом не догадывался, хотя он проводил с нами 24 часа в сутки. Он не скрывал никогда, что искалечен, просто мы не могли себе этого даже предположить. Человек, который ночами с нами танцует, ходит по сопкам, по горам — ну, прихрамывает, ну, ходит с палкой...
У него была палочка, сделанная из дерева, красивая. Но она была как символ или его талисман. Он практически не опирался на нее. Никто из нас не задавал вопросов. А он вел себя, как будто и нет этого. А потом, когда мы ездили за рубеж на всякие фестивали, Ростоцкий был самым активным, и вообще поверить в то, что у него что-то не так, было невозможно. Хотя он натирал эту ногу, протез был чудовищный, потом его поменяли.
Он был настоящим мужчиной. Он и умер как настоящий мужчина. Когда они ехали с Ниной Евгеньевной на Выборгский фестиваль, ему стало плохо, он успел остановить машину и упал на руль. Приехала скорая, но ничего сделать уже не могли...
— Популярность, которая обрушилась сразу после выхода «Зорь» на всех актеров, на вас как-то отразилась? Сразу миллионы просмотров, известность, фестивали, призы...
— Вы знаете, как-то мы, наверное, правильно к этому относились, не было ощущения, что ты звезда. Актерская профессия — это каждый раз экзамен, причем экзамен ты не один сдаешь, а вместе с огромной группой профессионалов. И что в итоге получится, не знает никто. Тут, конечно, важно, чтобы был хороший сценарий, но все равно это большое коллективное творчество.
Ни у одной из девочек «крыша не поехала», у Андрея тоже. Мы относились к этому как к подарку судьбы — прекрасная работа в съемочной группе режиссера Станислава Иосифовича Ростоцкого.
Он нас продолжал курировать и после съемок, был руководителем нашей жизни, учил даже, как правильно себя вести.
Когда мы ездили за границу с фильмом, он был нашим воспитателем. Следил за всем, учил этикету, вплоть до того, сколько вилок, ложек, ножей должно лежать у тарелки, как ими пользоваться, во что одеваться.
Премьера «Зорь» состоялась в Омске, Киностудия Горького дружила с этим городом, и все новые кинофильмы еще до московской премьеры привозили в местные кинотеатры.
Помню, когда мы приехали в Омск — Оля, я, Катя Маркова и Ростоцкий, — очень волновались, переживали: должны были представлять картину. Оля и Катя уже работали в театре, а я только окончила институт, играла там спектакли, но никогда не говорила с огромным залом. Ростоцкий перед выходом на сцену сказал:
— Девочки, вы сегодня должны обязательно что-нибудь сказать зрителям, потому что это ваше первое выступление.
Я заволновалась — что же говорить-то? И попросила режиссера:
— Можно, буду выступать последней?
Я вышла к зрителям и начала что-то рассказывать. Постепенно успокоилась и даже заслужила аплодисменты. В общем, это было настоящее боевое крещение.
Ростоцкий посмотрел на меня с одобрением и сказал: «Ты смотри, а она красноречивая у нас!» Он-то был просто оратор, мог говорить бесконечно. И я думаю, ну, если Ростоцкий меня похвалил, значит, могу. В следующий раз я была посмелее.
После просмотра в Омске мы поехали в Италию на Венецианский фестиваль. А премьера в московском Доме кино была уже в конце года, в ноябре.
— А как вам работалось над картиной «Белый Бим Черное ухо»?
— Нам с Олей Остроумовой посчастливилось в эту семью попасть дважды. Я снялась впоследствии у Ростоцкого в фильме «Белый Бим Черное ухо», а Оля до «Зорь» снялась у него в «Доживем до понедельника». Нам очень повезло.
Станислав Иосифович был удивительный, абсолютно актерский режиссер. Он никогда не брался за фильм, если не чувствовал его, поэтому у него и немного картин, но все они получили отзыв у зрителей. До сих пор их показывают: «Дело было в Пенькове», «Доживем до понедельника», «Белый Бим Черное ухо» и наши «Зори».
«Бима» мы снимали в Калуге. Недавно мне звонили оттуда и сказали, что хотят поставить памятник одному из главных героев этого фильма — верному псу Биму. Почему Ростоцкий взял это произведение? Во-первых, он дружил с Гавриилом Троепольским, написавшим повесть, а во-вторых — главный герой повести был писателем-фронтовиком. Да, Станислав Иосифович всегда говорил, что художник не имеет права браться за что-то без осколков в сердце, это должно сильно волновать, болеть. Поэтому, собственно, «Бима» он и взял, и Иван Иванович, герой фильма, которого сыграл Вячеслав Тихонов, тоже был с осколком в сердце. Наверное, это правильно, потому что человек должен не только радоваться, но и страдать. И тогда появляется сострадание, появляется возможность понять другого.
— Ростоцкий такой «человеческий режиссер». Он, наверное, с вами много говорил о главных в жизни вещах?
— Он вообще был потрясающим рассказчиком. Всегда про себя с юмором говорил: «Я до пяти лет молчал, отвечал только на вопрос: «Как тебя зовут?» — «Стася», ну, говорил какие-то обычные слова. А в пять лет, как заговорил, так до сих пор остановиться не могу».
Известно, что с ним на курсе учился Эльдар Александрович Рязанов. Эльдар был самым младшим, и он все время снимал и писал какие-то ужастики, какие-то страшные и трагические вещи, а потом стал комедиографом.
Помню, я была с ними в Китае, это была первая поездка с того момента, как восстановились советско-китайские отношения. Мы путешествовали втроем по всему Китаю. Это была очень долгая поездка, 24 дня. Они оба очень живые, жизнелюбивые, жизнеутверждающие. С ними было всегда очень интересно.
В последний день состоялся вечер в посольстве. Мы втроем сидим на сцене. Кто-то Ростоцкого называл краснобаем, но Рязанов ему в этом не уступал. Первым взялся выступать Эльдар Александрович. Нам определили час-полтора на все, а он говорит и говорит. Ростоцкий уже извелся весь, не зная, как остановить товарища. Минут сорок Рязанов солировал, потом ему еще вопросы из зала стали задавать. Наконец слово взял Ростоцкий, и тоже не может остановиться: рассказывает и рассказывает. И тот и другой потрясающие рассказчики, там и сценки из жизни, из фильмов, со съемок, и байки про актеров. Теперь уже Рязанов ерзает, мол, да что же это такое. Два часа прошло. Наконец дали мне слово, я просто сказала: «Думаю, вот эти два великих все сказали, задавайте вопросы».
Даже в поездках за границу вокруг Ростоцкого сразу же собирались люди. Он как магнит к себе всех притягивал. В Югославии, например, на фестивале была звездная компания: Ежи Сколимовский, Джек Николсон, Джина Лоллобриджида, наши Света Коркошко, Анатолий Кузнецов. Мы вечерами собирались у Ростоцкого в номере на поздний ужин. Он любил это все, любил людей, любил жизнь, был потрясающим человеком.
В Москве часто виделись на премьерах. Мы делали потрясающий вечер Станиславу Иосифовичу в честь его дня рождения на большой сцене Дома кино. Кого только там не было! Его поздравляли и Ульянов, и Яковлев, и Любимов.
— Можно же сказать, что он был счастлив?
— Он вообще настолько был органичным, жизнерадостным человеком, каких мало. Когда прошел Пятый съезд, который развенчал всех корифеев, они все сильно поломались, потому что не понимали за что. Какое развенчание? Они были великими и остаются ими, до них еще не дорос никто. Я говорю о Чухрае, Рязанове, Ростоцком, Бондарчуке, до них надо еще тянуться и тянуться.
Тогда было другое время. Мне, молодой артистке, можно было спокойно попасть на прием к Льву Александровичу Кулиджанову, не было никаких преград. И в Министерство культуры мы свободно ходили. Если нужно было, ты записывался через секретаря или просто приходил по союзному билету. Это было великое поколение, которое прошло войну, которое сделало огромное количество потрясающих фильмов. Их знал весь мир!
Конечно, были моменты, когда ему приходилось включать какие-то свои знакомства, чтобы что-то выбить. Есть люди, которые впадают в уныние, но это не Ростоцкий. Он мог разозлиться, мог идти и что-то отвоевывать, но у него никогда не опускались руки. И даже с «Зорями» была история, когда Сергей Георгиевич Лапин на телевидении вырезал из фильма сцену с баней, так Ростоцкий поднял такой шум, что ее вернули. Так что по-разному бывало, конечно. Я не могу сказать, что у него была безоблачная жизнь. Но он был человеком, по которому не видно было, что ему трудно.
Он был моим кумиром, нравственным ориентиром. Однажды мы встретились на лестнице ВДНХ во время Дней советского кино. Нас, артистов, периодически туда вызывали, когда показывали фильмы. И мы с композитором Сашей Афанасьевым, моим будущим мужем, шли по лестнице вниз, а Ростоцкий поднимался. Я их познакомила. Станислав Иосифович внимательно на него посмотрел и сказал: «А ты на меня в молодости похож». Как бы одобрил мой выбор. Саше было приятно.
— Актерская профессия крайне зависима. Как вы выживали в лихие девяностые?
— Мы придумывали концерты, создали Гильдию, привлекли очень много разумных людей. А когда это стало получаться, мы с Сережей Новожиловым, который организовал не один фестиваль, решили попробовать сделать что-то свое. И мы стали устраивать небольшие гастрольные поездки. На последнем комсомольском поезде, который возил агитбригады, уехали с потрясающей командой на Дальний Восток. Там были Лидия Николаевна Смирнова, Светлана Крючкова, Александр Лазарев и Светлана Немоляева, Борис Хмельницкий. Мы давали концерты в кинотеатрах после сеанса — «Встреча с друзьями».
Приходилось очень тяжело. Надо было научиться доставать деньги на проекты, разговаривать с нужными людьми, просить, убеждать... Я и не подозревала, что у меня откроются такие способности.
Я вам расскажу очень смешную историю. Это был конец девяностых, мы уже понемножечку оперились. У нас был офис в Трехпрудном переулке. Я нашла спонсоров, которые дали мне три миллиона, и мне принесли кучу денег в обыкновенном целлофановом пакете. Лето, прекрасная погода, у меня на плече маленькая сумочка, в которой лежал кошелек, в нем были сто долларов, союзный билет и паспорт. Перехожу через дорогу к гостинице «Минск». В это время сзади на меня налетает мотоциклист, резко дергает сумку. От неожиданности я падаю на асфальт лицом вниз. Даже не успеваю ничего заметить. Меня люди поднимают, я разбила коленки. В ужасе думаю: «Боже мой, у меня там все документы, деньги». А мне ехать домой до Сухаревской на троллейбусе. Пришлось идти пешком три остановки — деньги же украли. Прихожу домой, там сидят муж с нашим другом Сережей Тишкиным. «Ребята, у меня сорвали сумку со всеми документами и деньгами...» — жалуюсь им, а сама держу в руке этот пакет. И вдруг меня озаряет: «Господи, какое счастье, три миллиона у меня остались!» Горе-грабители потом благородно подбросили в Союз кинематографистов сумку, хотя и без кошелька, но зато с паспортом и союзным билетом. Я даже потом сочувствовала этим мотоциклистам, которые так жестоко просчитались.
— Ваша дочка невероятно на вас похожа, и внешне, и внутренне. Вы, наверное, не желали, чтобы она стала актрисой?
— Это уже наставление Станислава Иосифовича Ростоцкого, который говорил нам, девчонкам: «Женщина должна обязательно стать матерью». И мы все стали мамами. И слава богу! Актрисе пойти на этот шаг очень непросто. Недаром мой педагог Белокуров нам говорил: «Если ты хочешь семью, то не будешь актрисой, а если хочешь быть актрисой, то у тебя никогда не будет семьи».
Моя Саша росла без нянь. Я не могла оставить маленькую дочь кому-то, занималась ею сама и вернулась к работе только через два года. Конечно, она росла в актерском окружении. Но я никогда не готовила ее в актрисы, хотя все мои коллеги советовали ей это. Да и она сама в момент, когда пришлось выбирать поступать в институт, металась. Саша знала, как трудно актерам приходится. Более зависимую профессию трудно придумать! Она хотела вначале выучиться на юриста, потом пошла во ВГИК на продюсерский факультет. А когда окончила институт, ее пригласили на пробы в фильм Али Хамраева. Он, кстати, не знал, что это моя дочка, потому что Саша носила фамилию отца — Афанасьева. А потом, когда у нее уже появились две или три работы в кино, она пришла и сказала: «Мам, мне надо учиться, я не смогу называться артисткой, не имея профессии». Поступила на курс к Всеволоду Шиловскому. И выпустилась, кстати, с красным дипломом.
Я довольна ее судьбой: она хорошая артистка. Могу это сказать, потому что мы вместе снимались и играли на сцене Театра киноактера в спектакле «Волшебная туфелька Золушки». Саша — Золушку, а я — Мачеху. В «Чайке» мы тоже были вместе на сцене: она играла Нину Заречную, я была Аркадиной. Не передать словами то волнение, какое я испытала, глядя на нее из-за кулис. У нее очень много ролей, около двадцати картин, она молодец.
Так получилось, что Саша достаточно поздно родила ребенка. Я смело могу сказать, что самое главное мое достижение в жизни — это дочь. Но это у всех женщин так, наверное...
— У вас уже два достижения — дочь и внучка.
— Мы все уже обзавелись внуками. И Оля, и Андрей, и Катя. У Лены чудесная дочка и тоже прелестная внучка. Вот и я наконец-то дождалась внучки. Она у нас Елизавета Дмитриевна.
Саша, как и я когда-то с ней, не может оторваться от дочери, хотя есть няня. И я ее понимаю. Слава богу, они сейчас начали делать спектакль у своего педагога Всеволода Николаевича Шиловского. Конечно, я очень люблю девочку. Лизонька — это мое продолжение. Какое-то время назад я и думать не хотела ни о каких внуках, Саше говорила: «Не торопись!» А потом гляжу — у той внуки, у того внуки, и думаю: «Как это, я исчезну, а у меня не будет продолжения?»
— Вы довольны, как сложилась ваша судьба в жизни, в профессии?
— Довольна, но сказать, что я абсолютно счастливый человек, не могу. Абсолютно счастливых людей не бывает. Я бы хотела, чтобы у меня были еще дети. Девяностые все подкосили, не отпускал страх перед тем, что будет, как воспитать, как зарабатывать.
— Не повторилась ли с вами история Людмилы Гурченко — яркий взлет, а потом затишье?
— У меня такого не было, другое дело, что роли уровня Риты больше не случилось. У меня было огромное количество фильмов, и все — главные роли. Не было простоя даже в 90-е годы. Сейчас, конечно, снимаюсь уже реже.
А вот театр — моя боль. Я очень жалею, что не играю на сцене. Когда был жив Театр киноактера — это было счастье. В этом театре я достаточно долго поиграла, лет десять, у меня были там прекрасные роли: и Аркадина в «Чайке», и Мачеха в «Золушке». Я получала такое наслаждение от всего — от каждой репетиции утром, от уроков пластики, танцев. Я считаю, что этим пожертвовала, очень жаль.
Я как-то пыталась попасть в Театр Российской армии, Владимир Михайлович Зельдин меня уговаривал. Тогда появилась идея поставить на сцене «А зори здесь тихие». Но я забеременела.
Единственное, о чем я жалею, что не ушла в театр. А не ушла, наверное, в силу характера, я очень не любила сплетен. И сейчас, когда своим фестивалем «Киношок» занимаюсь, слава богу, уже 31 год, если в коллективе вижу человека, который нашептывает, распускает сплетни, то с ним расстаюсь. Я ненавидела это и очень этого боялась.
Играть в антрепризе не могу себе позволить, это постоянные разъезды. А я наездилась за свою жизнь так, как многим не снилось. Как сейчас мне бросать дочку, маленькую внучку, которую мы все холим и лелеем? И потом, если бы что-нибудь такое предложили, от чего невозможно отказаться, согласилась бы. Я же смотрю огромное количество спектаклей, ну, в основном — это зарабатывание денег, скажем так. А мне бы не хотелось только зарабатывать деньги.
Пятого декабря было два года, как не стало моего любимого мужа Саши. Но мне хорошо с моими родными, тепло и не хочется надолго расставаться.
Сейчас я в основном занимаюсь «Киношоком». К сожалению, нас лишают государственного финансирования. И это происходит по непонятным причинам, потому что наш фестиваль на самом деле очень живой, мы не пафосные, не помпезные...
Кубань очень киношный регион, просто суперталантливый регион, мне кажется, там любого схватишь на улице, он тебе споет и спляшет. Там и зритель потрясающий. Анапа — тоже туристическое место, там санатории, гостиницы, профилактории, семейное место. И у нас есть огромное количество людей, которые приезжают в отпуск туда именно тогда, когда идет фестиваль. У нас есть специальная программа «Киномалышок» для детей, мы ездим с ней по пяти городам. Выживать, конечно, в такой ситуации очень тяжело. Ну а что делать, надо идти дальше..
— Вы продолжаете встречаться дружной компанией, которая у вас сложилась на съемках «Зорь»?
— Мы подружились на картине и до сих пор дружим: Катя Маркова, Оля Остроумова, Ира Долганова, Лена Драпеко, Люда Зайцева и Андрей Мартынов. Мы любим друг друга и очень нежно относимся друг к другу. И чем больше времени проходит, тем дороже они для меня становятся. Мы не так часто встречаемся, но все друг о друге знаем, созваниваемся, поздравляем с праздниками. И если что, всегда придем на помощь. Я их всех называю своими сестричками.
— А кто вам ближе всех?
— Оля и Катя Маркова — мои камертоны. Я всегда ориентируюсь на них: если что-то предлагают и они на это идут, я тоже соглашусь. Ира у себя в Нижнем Новгороде царица, она в Театре юного зрителя работает, преподает. Лена Драпеко, понятно, занята своей политической карьерой. Люда Зайцева — моя подружка, но все-таки я ориентируюсь всегда на Олю и Катю...
— Скажите, Ирина Борисовна, а в честь юбилея Ростоцкого вы что-нибудь устраивали?
— Да, мы делали вечер его памяти в Анапе, где проходил наш фестиваль. Мы с Юрой Черновым, который снимался в фильме «Доживем до понедельника», вели его. Девочки приехать, к сожалению, не смогли. Дорога очень тяжелая сейчас: полтора дня в одну сторону, полтора дня в другую. У Оли был бенефис, она выпускала юбилейный спектакль.
Мы всегда собирались по этому поводу. Вместе делали дни рождения «Зорь». Устраивали вечера в Доме кино. Недавно говорили с Андреем Мартыновым, нашим старшиной Васковым, о чем-то, вдруг он сказал: «Ира, если будем живы, надо всегда что-то придумывать». Мы все очень любили Ростоцкого, и все ему благодарны. Нет, я неправильно сказала — любим до сих пор...
Подпишись на наш канал в Telegram