«Папа очень болезненно переживал расставание и развод с моей мамой. В последнем письме, которое он написал ей, была фраза: «Расстаться с тобой — все равно что содрать с себя кожу». Они были очень близкими людьми, друзьями, единомышленниками. Но так получилось, что жизнь родителей оказалась длиннее, чем одна любовь», — говорит дочь Эльдара Рязанова.
— Эльдар Александрович с Зоей Петровной, насколько я знаю, познакомились, еще учась во ВГИКе...
Дмитрий: Да, в 1944 году они оба поступили на курс Григория Козинцева. Причем бабушка была любимой ученицей мастера, а дед — нет. После первого курса Козинцев его вообще хотел отчислить, ссылаясь на то, что Рязанов слишком молод для режиссера. На что дедушка со свойственной ему иронией ответил: «Год назад я был еще моложе, вы могли заметить это еще тогда». В институт ведь он поступил в 16 лет, окончив школу экстерном.
Так как в то время в СССР был период «малокартинья» и получить работу в художественном кино было нереально, дедушка и бабушка оба выбрали документалистику. У них был один дипломный документальный фильм на двоих — «Они учатся в Москве», за который поставили отлично. Они вместе сняли еще один фильм — «Твои книжки». Вот только в отличие от деда бабушка на всю жизнь осталась в документальном кино. Она была одним из режиссеров, снявших советско-американский сериал «Великая Отечественная» (в мировом прокате он назывался «Неизвестная война». — Прим. ред.), за который даже получила Ленинскую премию. У дедушки, кстати, такой премии не было.
— Я знаю, остались письма, которые они друг другу писали...
Ольга: Они начали писать друг другу, еще учась в институте, в 1947 году, когда порознь проходили практику на «Ленфильме». Эти письма пропитаны эротикой. Папа просто умирал от любви, сначала не очень еще разделенной. И все эти чувства изливал на бумагу. Ему тогда было двадцать. Маме — на три года больше. Я прочитала письма родителей, когда их обоих уже не было в живых. И у меня осталось очень много вопросов, на которые я теперь уже вряд ли найду ответ — не у кого спросить. Например, есть несколько писем, написанных уже после моего рождения, в которых они обсуждают, какое имя дать сыну. Папа пишет: «Давай придумывать имена будущему сыну, которого сделаем сразу после моего возвращения». Но сына по какой-то причине не случилось. Видимо, они передумали, поскольку оба очень много работали. Через семь лет после знакомства и через год после того, как они поженились, родилась я. Мной занималась бабушка, а родители вкалывали. Во время работы на студии кинохроники папа очень много ездил по стране, снимая документальное кино. И из экспедиций писал маме нежные, наполненные любовью письма, длинные и подробные, в которых он очень живо и с большой иронией описывал свою кочевую жизнь. Вот несколько отрывков. Например, с Дальнего Востока.
«Петропавловск — прелестный городок. Мы живем в нем очень весело, свой отдых проводим крайне занимательно: до боли в мозгах играем в домино и карты, учимся играть в преферанс. По количеству и безобразию пьянства этот город не имеет себе равных. Это совершенно непередаваемая экзотика. Чтобы снять план города, где должны пройти люди, нужно пуд соли съесть. Среди пьяного ободранного сброда найти приличных людей почти невозможно. Моя режиссура здесь заключается именно в этом».
«У нас в группе сейчас сумасшедший дом, и вот почему: я купил гитару. Все учатся, выхватывают гитару из рук друг у друга и, несмотря на то что дела чаще плохи, наша жизнь идет под непрерывные переборы струн и пение с утра до 2—3 часов ночи. Это просто ад, в котором я играю наиболее ужасную роль, т. к. совсем не умею играть, а учусь, терзая уши всей группы...»
«На «Алеуте» совершенно страшная вонища от разделываемых тухлых китов, дышать совершенно невозможно, и некуда от этого запаха скрыться. Весь корабль в грязи: в копоти, крови, сале, мясе. Поднимаешься по штормтрапу на борт и уже весь грязный черт-те в чем. Такова моя жизнь в искусстве, моя родная. За время этих путешествий у меня набралось порядочное количество денег — рублей 600—700, которые я не трачу. Я хочу по приезде в Москву купить маленькую пишущую машинку. Обязательно. А также ФЭД. Очень жалко, что у меня с собой нет фотоаппарата. Можно было бы снять массу интересных снимков. Мы с Аркадием собираемся написать пару статей в местную газету об островах. Если поместят, то количество финансов еще увеличится. Дочку поцелуй за меня много-много раз и приучай ее к мысли, что где-то в природе у нее существует отец, который осенью приедет. Крепко, накрепко целую тебя вдоль и поперек, обнимаю.Твой Элик».
«На плавучем крабозаводе вместо спирта, которого нет на кораблях, употребляют одеколон, и вокруг завода в море плавают флаконы с разноцветными пробками. Редкостное зрелище. Как там бабы ругаются матом и вообще разговаривают, я еще нигде не слышал. Крабов мы там ели до упаду и больше уже не в силах были на них смотреть. <...> Как наш доченок-эльдаренок? Не забывай покупать книги, ударь по Чехову до конца. <...>
P. S. Море мне осточертело. Я уже стал чемпионом по лазанию по штормтрапу и по морскому козлу в домино. В карты не играю совершенно, пью редко, а что такое женщины, вообще себе не представляю. Забыл окончательно!»
— Похоже, все его документальные съемки были связаны с морем...
Дмитрий: Это неудивительно. Дед рассказывал, что в детстве хотел быть писателем, а потом решил, что нужно поднабраться опыта, и подал документы в одесскую мореходку. Шла война, на свое письмо он так и не получил ответа... И тогда подал документы вместе с одноклассником, который тоже окончил школу экстерном, во ВГИК. Так что режиссером дедушка стал случайно. А морских приключений все-таки хлебнул. Помню, как он в одном из писем описывал свое плавание на китобойной флотилии. Признавался: «Охватывает такой азарт, так хочется убить кита, становишься таким кровожадным, что просто ужас!» Ну это, наверное, в нем говорила его любовь к произведениям Джека Лондона, Фенимора Купера, Жюля Верна. Видимо, он испытывал тот же охотничий азарт, что герои этих произведений.
— Кстати, насчет книг. Что значит «ударь по Чехову до конца»?
Ольга: Папа в письмах постоянно напоминал маме, чтобы она не забывала выкупать очередные тома издававшихся собраний сочинений: Бальзака, Чехова... Папа был фанатом книг. Подсадил его на это Сергей Эйзенштейн. Два года во ВГИКе тот преподавал у них режиссуру. Пришел в 1946 году, а в 1948-м уже умер. Но за это короткое время Эйзенштейн успел оказать огромное влияние на студентов. Отцу повезло больше многих — у них с Сергеем Михайловичем зародилась теплая дружба. Папа часто бывал у него дома. Именно Эйзенштейн привил ему страсть к книгам. И, когда была возможность и деньги, отец тут же покупал собрания сочинений, альбомы художников и даже детские книги, когда меня еще не было в проекте. Он и сам постоянно что-то писал. Пробовал себя и в журналистике — как раз во время тех своих морских путешествий. Вот что он рассказывает маме об этом:
«Петропавловск 13 окт. Здравствуй, любимая моя Фомка!
Сейчас в эти дни я уже просто не нахожу себе места. Скучаю я по тебе и по Оленьке очень, очень и очень. Все эти дни мы уже ничего не делаем и только ждем парохода. <...> За это время я написал для газеты большой очерк. Получилось, вроде, ничего. Все это заготовки для будущих рассказов. Вообще кое-какой материал для рассказов здесь у меня поднабрался. Все-таки должен я тебе сказать, что журналистом быть значительно интереснее. Свободно разъезжаешь с одним карандашиком, встречаешься с людьми и пишешь, о чем хочешь. В интересном месте можешь пробыть, сколько хочешь, а вовсе не зависеть от солнца и т. д. Нужно переквалифицироваться, пока не поздно. Мне это нравится значительно больше. Об этом нужно серьезно подумать. Если еще это совмещать с фото, будет совсем интересно. И можно набрать массу материалов для книг. Таковы мои мысли по поводу будущего, ясно? Мне не терпится скорее приехать и рассказать тебе всякие истории, которые я здесь видел и слышал и которые случались с нами. Здесь, конечно, очень интересный край, и я сюда через несколько лет с удовольствием бы приехал, но не снимать, а писать...»
— Как интересно Эльдар Александрович вашу маму называл — Фомка...
Ольга: Да, еще Фома или Фомич. А она называла его почему-то Рыжиком, хотя ничего похожего на рыжину в отцовских волосах не проглядывало. Они очень нежно друг к другу относились, в каком-то смысле чувствовали себя одним целым. Вот что папа пишет маме в 1954 году с Сахалина:
«Здравствуй, любимая, родная! Через два дня будет четыре года, как мы с тобой в один прекрасный солнечный день пошли в загс, а мальчишки у входа бросали вверх шапки. Приятно здесь вспомнить эти дни, черт побери!!! Меня очень радует, что и через четыре года я люблю тебя очень и очень. Может быть, немножко по-другому, чем тогда, но за эти годы ты стала еще ближе, дороже и роднее. Я считаю, что у нас, конечно, очень здорово получилось, что у нас с тобой есть не только любовь, но и дружба, и общая работа, и главное — наша дочь. И вообще, ты мне очень и очень дорога, моя милая, замечательная Фомка».
— Общая работа? То есть Эльдар Александрович советовался с вашей мамой по творческим вопросам?
Ольга: Постоянно. Во всех письмах он описывает эпизоды, которые они сняли или планируют снять. И советуется, как это лучше сделать. А потом отправлял пленку в Москву, здесь ее проявляли, и мама отсматривала материал. После чего писала папе, чего не хватает, что нужно переделать. Иногда ругала его за перерасход пленки, а папа оправдывался, что был слишком красивый восход — просто невозможно было не снимать... Он был ей очень благодарен за профессиональную помощь. В ответ на один из таких маминых разборов папа ей пишет: «Ты у меня просто золото. Только сейчас я понимаю, как выгодно я женился. Расчетливый я все-таки парень, а? Этого у меня не отнимешь! Еще в 50-м году я смотрел далеко вперед, и, кажется, не ошибся. Спасибо тебе, дорогуха». Мама имела на папу огромное влияние. И когда он стал режиссером художественных фильмов, папа продолжал обсуждать с ней профессиональные вопросы. Кстати, он долго отказывался снимать свой первый игровой фильм — «Карнавальную ночь». Пырьев его практически заставил! Приказал сдать путевку в дом отдыха и ехать в Дом творчества в Болшево работать над сценарием. Мама тоже со своей стороны уговаривала отца взяться за этот фильм. Съемки шли очень тяжело. Проблем масса, ведь папа был молодой, начинающий режиссер. Он не укладывался в сроки, в смету, у него был перерасход пленки. На художественных советах гнобили материал, который он показывал. И однажды папа пришел домой, бросился на диван и сказал маме: «Я никогда тебя не прощу, что ты уговорила меня снимать «Карнавальную ночь»!»
Дмитрий: Дедушка говорил, что, пока не начал снимать художественные фильмы, был довольно мягким человеком. Трансформация в жесткого режиссера началась именно там — на съемках «Карнавальной ночи». Как-то был случай: он к началу смены опоздал и увидел, с каким укором на него все смотрят. После этого не опаздывал никуда и никогда. И от своей съемочной группы всегда требовал того же самого. И еще на «Карнавальной ночи» был случай, когда дедушка отлучился к руководству, а вернувшись, увидел, что оператор снимает без него следующую сцену. Тогда он жестко приказал снятые кадры не проявлять. И начал снимать эпизод заново, дав понять, что на картине главный именно он.
— Ольга, а вас отец к съемкам как-то привлекал?
Ольга: Мы жили в «мосфильмовском» доме и очень часто ходили с мамой на студию смотреть отснятый материал и пробы. А фотопробы разных актеров папа всегда приносил домой. Я очень хорошо помню некоторые снимки. Особенно фотографии Евтушенко и Высоцкого в гриме Сирано де Бержерака. Папа хотел снимать этот фильм, но не получилось. Конечно, время от времени он брал меня и на сами съемки. На «Гусарской балладе» на меня надели гусарский костюм, учили скакать на лошади. Костюм этот мне потом очень пригодился на школьном новогоднем маскараде: мне его для этого случая выдали на один вечер со студии. Все были в полном отпаде! Позже я снялась в паре эпизодов в папином фильме «Старики-разбойники». Играла дочь героя Евстигнеева. После этого стало совершенно ясно: быть актрисой — не мой кусок хлеба, подчиняться режиссеру — не в моем характере. Мне гораздо больше нравилось наблюдать за съемками. Я видела, как папа снимал многие картины — и «Берегись автомобиля», и «Жестокий романс», и «Невероятные приключения итальянцев в России», и многие другие.
— И в Италию на съемки «Итальянцев...» ездили?
Ольга: Нет, конечно! Там у группы вообще был весьма скромный бюджет. Итальянцы экономили на всем. Костюмы — отрепья, гостиница — низший класс. А ведь в России итальянцев принимали по самому высокому разряду! Еще папа рассказывал, что в Италии им не позволяли ставить камеру на мостовую — за это полагалось платить отдельно, причем сущие копейки. То есть все эпизоды надо было снимать с машины. В общем, обнаружив все это, папа просто отказался выходить в первый съемочный день на площадку. Устроил сидячую забастовку — не брился, сидел в номере, требуя улучшения условий труда. Когда он вернулся в Москву и все это рассказал, я пошутила: «Ты бы лучше объявил голодовку, а не забастовку. Заодно бы похудел». Вообще, полнота была его больным местом. Периодически папа проводил целые кампании по похудению. Потом обратно полнел. Он обожал вкусно поесть. Обожал швейцарский сыр — дорогой, по три девяносто. Мы специально ездили за ним в знаменитый сырный магазин на Ломоносовском проспекте. Мы называли папу оптовиком. У него был знакомый директор гастронома, где он закупался. И те продукты, которые могли храниться долго, папа брал в огромном количестве. Как-то на долгие годы вперед он закупил французский ликер.
— А что Эльдар Александрович привозил из-за границы?
Ольга: Шмотки. И всегда попадал в наши с мамой размеры. У него был идеальный вкус. А еще он привозил книги. Причем запрещенные: всего Солженицына, Замятина, Оруэлла, Надежду Мандельштам, Владимова, «Доктора Живаго» Пастернака. Рисковал папа серьезно. Если бы у него обнаружили эти книги, он просто на нары мог загреметь. У нас дома в шкафу была отдельная полка для запрещенной литературы — за непрозрачными дверцами, запиравшаяся на ключ. Причем замок специально с этой целью врезали. А ключ прятался в укромное место. Мне было строго-настрого запрещено упоминать об этих книгах вне дома. Еще папа покупал за границей много всяких интересных вещей для интерьера — любил украшать дом. Привозил всегда технику: магнитофоны, проигрыватели — в Советском Союзе с этим было совсем плохо. Однажды они поехали за границу вместе с мамой. Это была поездка в начале 60-х годов от Союза кинематографистов. В туристическую группу входило много известных людей: Алов, Наумов, Столпер. Мама была единственной женщиной в этой поездке. Родителей выпустили вдвоем из страны, потому что в СССР у них оставался заложник — я. Во Франции они всей компанией ходили в первый раз в жизни на стриптиз. И потом, как партизаны, никому об этом не рассказывали.
— Каким Эльдар Александрович был отцом?
Ольга: Папа всю жизнь обращался ко мне «ребенок» или «малыш». Поначалу я это воспринимала как должное. Но когда стала взрослой, мне это очень грело душу, такое обращение было очень приятно. Отношения у нас всегда были дружескими, доверительными. Как-то, когда мне было лет четырнадцать, у нас собрались гости. И я изъявила желание выпить водки. Мама пришла в ужас. Но папа налил и сказал: «Пусть лучше пьет дома, чем в подворотне». Ну, я выпила. И ничего, не спилась. Папа никогда не вел себя назидательно, он просто всегда был рядом. Я чувствовала себя за каменной стеной, на него всегда можно было положиться. Мы часто ходили в музеи — в Пушкинский, в Третьяковку. Катались на лыжах, на коньках, играли в пинг-понг — папа приобщал меня к спорту, да и сам был очень сильным и спортивным... Разве что водные лыжи так и не смог освоить. Хотя в Пицунде, где мы каждый год отдыхали семьей в Доме творчества, Микаэл Таривердиев как-то раз взялся его учить. Ничего из этой затеи не вышло. Зато я этот вид спорта, в отличие от папы, освоила моментально и полюбила на долгие годы. Мы часто вместе путешествовали. Когда мне было шестнадцать, родители повезли меня на машине в Ленинград. Поселились в гостинице «Европейская». И там же жил Марсель Марсо, гастролировавший в это время в Советском Союзе. Мы с ним познакомились и были приглашены на его представление. При знакомстве Марсель Марсо взял мою руку, поцеловал и сказал: «Мадемуазель...» Помню, как я растаяла от такого обращения... Это вообще была замечательная поездка: Петергоф, Царское Село, дворцы, музеи...
— Это ведь было еще до развода ваших родителей?
Ольга: Они расстались в середине семидесятых. Папа очень болезненно переживал расставание и развод с моей мамой. В последнем письме, которое он написал ей, была фраза: «Расстаться с тобой — все равно что содрать с себя кожу». Они были очень близкими людьми, друзьями и единомышленниками. Но так уж получилось, что жизнь родителей оказалась длиннее, чем одна любовь. При этом они до конца сохранили хорошие, дружеские отношения. И всегда подолгу разговаривали по телефону. Они не потеряли друг друга из вида, хотя и у отца, и у мамы наладилась благополучная новая личная жизнь. Мама была хороша собой, с прекрасным легким характером, она очень нравилась мужчинам. Так что она не осталась одинокой после развода: встретила человека, которого полюбила и который полюбил ее... Кстати, у меня с ним до сих пор замечательные отношения. Самодостаточная и талантливая, она жила полной жизнью: снимала фильмы про Пастернака, Шпаликова, Мельникова, сюжеты для разных киножурналов... Так что обиды на отца она не держала.
— Дмитрий, а каким Рязанов был дедушкой?
Дмитрий: Он переживал за меня, еще когда я не появился на свет. Мне много раз рассказывали историю про то, как мама присутствовала на вечере в Доме кино, посвященном 60-летию дедушки, будучи глубоко беременной, и очень там смеялась. Дедушка весь вечер боялся, как бы я не появился на свет прямо там, и поэтому не пустил маму на последующий банкет, лишив ее законного куска осетрины. Времена были жутко дефицитные, 87-й год, она потом это дедушке неоднократно припоминала.
Ольга: Митя родился через три дня после того торжества. Для папы рождение внука было огромной радостью. Он очень часто приезжал к нам. Снимал все время внука на видео. У него была видеокамера — огромная, тяжелая, с гигантским аккумулятором. Но у большинства и таких не было. В то время не было даже памперсов, и папа привозил их нам из-за границы, а еще суперкрасивую детскую одежду, всякие необычные прибамбасы для ребенка.
— Дмитрий, вам сейчас 29 лет, столько же, сколько было вашему деду, когда он снял «Карнавальную ночь». Вы сами работали в газетах и на телевидении, книги пишете. Показывали их деду?
Дмитрий: Когда мне было 15 лет, я стал пробовать писать какие-то литературные произведения в жанре фэнтези. Дедушка прочитал мою первую повесть, после чего позвал меня к себе на дачу, чтобы дать мастер-класс. Причем он общался со мной, как со взрослым автором, без скидок на возраст и на родственную связь. При этом все корректно, чтобы не ущемить подростковое эго. Жанр, в котором я писал, был ему совершенно не близок, но для того, чтобы лучше разбираться, он прочитал первого «Гарри Поттера» и посмотрел первого «Властелина колец». Но это его не увлекло. В итоге я показал дедушке две повести. Но позже, написав более крупное произведение — «Наследница проклятого рода», не стал ему давать. Не хотелось, чтобы дедушка тратил свои силы и время на чтение, которое ему не близко по жанру...
Когда мне было лет десять, он подарил мне очень большого воздушного змея, и мы его вместе запускали. Помню, ветер был сильный, и змей носился по небу очень эффектно. Еще мы с дедушкой плавали на его лодке с мотором на Валдае. Высаживались на остров, где стоит монастырь. Дедушку по-прежнему тянуло к водной стихии... Еще ходили вместе за грибами — на даче, в поселке писателей. От него я знаю, что, когда мама была ребенком, они вставали в четыре утра и шли достаточно далеко в дубовую рощу за белыми грибами. Со мной уже такого не было. Мы гуляли поблизости от дачи с дедушкиной собакой Чонкиным — очень суровым на вид, но на самом деле добрым зверем. Как-то раз неуклюжий Чонкин свалился в строительный котлован. Дедушке пришлось ложиться на край этого котлована и вытаскивать его оттуда за передние лапы. Вид у них обоих после этого приключения был впечатляющий...
Дед очень любил дачу и все, что с ней связано. И много сил уделял ее благоустройству. Там постоянно что-то строилось, ремонтировалось, переделывалось, украшалось. В дедушке, видимо, погиб дизайнер интерьеров. Например, он придумал очень уютное крыльцо, где можно прекрасно сидеть даже в сильный дождь и непогоду. Там стоит кресло-качалка, в котором он сам часто сидел. Преимущественно именно на крыльце в последнее время и происходило наше с дедом общение... Он был очень открытым и жизнерадостным человеком, умевшим находить общий язык с кем угодно. Его все обожали, в том числе и женщины. Помнится, я попросил однажды у дедушки два билета на церемонию «Ника», чтобы сходить туда с девушкой. И он сказал: «Ну, ты с девушкой-то осторожно, а то еще отобью». В личной жизни он был очень счастлив и говорил, что ему повезло со всеми его тремя женами, впрочем, и им с ним тоже.
— В новогодние праздники на всех каналах вот уже много лет идут фильмы Эльдара Рязанова...
Ольга: Помню, как в 1976-м, буквально на следующий день после премьеры «Иронии судьбы...», 2 января, на студию мешками стали приносить письма со всей страны. Мы читали эти письма, а в них сплошной восторг. Ни одного отрицательного отзыва. На папу обрушилась лавина любви и благодарности. Он был просто ошарашен.
Прошло так много лет. А вся страна встречает Новый год с его картинами. И когда я сама режу новогодние салаты, у меня фоном идут эти фильмы.
2017 год
Подпишись на наш канал в Telegram