«Папа принимал меня в Ватикане, в своей библиотеке. На том самом третьем этаже, откуда он выходит на балкончик приветствовать толпу. Мы с ним долго беседовали по-русски. Поляк по национальности, очень образованный человек, знал более двадцати языков — мы обсуждали с ним культуру, кинематограф, литературу. Особое внимание, помню, он уделил Маяковскому», — рассказывает Евгений Герасимов.
— Евгений Владимирович, вы родились и жили в центре Москвы, на Плющихе, в 50-е годы. Каким было ваше детство без дорогих детских площадок, благоустроенных дворов?
— Вся наша жизнь проходила на улице. Мы играли в футбол, в вышибалы, в пинг-понг. Росли свободными, мотались по всему району. Одним из мест притяжения была свалка на «Киевской», полная сокровищ. Там можно было найти старый аккумулятор, выплавить из него свинец, сделать свинчатку. Дрались двор на двор, до первой крови… Зимой — хоккей. Играли в проезде рядом с домом, машин было совсем мало, никто нам не мешал. Я особенно любил на воротах стоять, всегда была хорошая реакция. Вместо защиты валенки, домой приходил весь в сосульках, синяках, но счастливый.
— У вас отец герой войны, потерял на фронте ногу. На вас это наложило отпечаток, приходилось помогать ему?
— Отец был сильным человеком. Ходил на костылях, но в магазине всегда стоял в очереди, хотя ему все время пытались уступить место. И когда мы возвращались домой, не давал мне нести авоську с продуктами. Но в то время это было в порядке вещей — те, кто вернулся с войны, были сильными и мужественными людьми. Когда нас переселяли с Плющихи, предлагали несколько вариантов — на «Таганскую», в Чертаново или куда-то еще дальше. И все отцу говорили: «Ты пойди, скажи, тебе, как инвалиду войны, должны…» Он отвечал: «Никуда я не пойду. Если переселяют туда, значит, поедем туда». И вот из этих адресов мы тогда выбрали Чертаново. Конечно, его пример так или иначе на меня оказывал влияние. Когда во дворе возникали конфликты, а у нас всякое бывало, пацаны бежали жаловаться отцам, братьям. Я никому не жаловался, отвечал сам за себя.
— В общем, вы рано стали самостоятельным.
— Как и многие из моего поколения. Улица нам в этом помогала. И спорт. Когда я в школу пошел, начал играть в волейбол, баскетбол, заниматься бегом, позже стал мастером спорта по легкой атлетике. Занимался гимнастикой, получалось неплохо, и тренер хотел меня отправить на первенство Москвы среди школьников. Но тут вмешалась дисциплина. Мы похулиганили в школе, наш четвертый класс сорвал урок, маму вызвали к директору. В результате отец решил меня наказать и не отпустил на гимнастику. Тренер начал звонить, убеждать, говорил отцу: «Ваш сын талантливый, ему надо заниматься». Отец сдался: «Ладно, так и быть». Но я упрямый, отвечаю: «Ты же мне запретил, не пойду». Меня как раз взяли выступать в нашу волейбольную команду, и на этом моя гимнастика закончилась.
— Может, это и был поворотный момент в вашей судьбе? Могли же пойти в профессиональный спорт.
— Мог. Были успехи в гимнастике, особенно силовые упражнения хорошо получались. Еще один талант — пение. Пел я громко, и в какой-то момент родители решили проверить, не пойти ли мне заниматься музыкой: это было модно в те годы — отдавать детей в музыкальную школу. У нас было девять семей в коммуналке, и каждая прислала своего представителя на это прослушивание.
— Одна из интересных особенностей советских коммуналок — дети впитывали в себя огромное количество опыта разных людей, воспитывались в большом коллективе...
— Да. Причем людей разных национальностей. Главным экспертом по музыке была тетя Броня — маленькая, толстенькая, она где-то музицировала. И когда я запел, Броня сказала: «В спорт его».
— Затем в вашу судьбу вмешался его величество случай, который в актерской среде считается главным двигателем карьеры, — на улице вас замечает ассистент по актерам с «Мосфильма»...
— Да, мы с ребятами как раз хулиганили, шалили. Подошла какая-то женщина, говорит, чего вы дурака валяете, приходите лучше на студию, там нужны дети-актеры. И мы, конечно, тут же размечтались, как нас будут на руках носить благодарные зрители. Заигрались, уроки не выучили. Одного из будущих артистов на следующий день вызвали к доске, а он и говорит: «Нам учиться не обязательно». Учительница спрашивает: «Так, и кто у нас тут еще актер?» Все в этот день получили по двойке. А еще внушение, что нас, скорее всего, обманула какая-то аферистка.
Но вскоре эта ассистентка дозвонилась до кого-то из родителей, и нам разрешили поехать на пробы. Мы взяли с собой по перочинному ножу на всякий случай и отправились на студию. Первое впечатление было фантастическим. Бесконечные коридоры с фотографиями из разных картин, живые Тихонов и Баталов, павильоны с декорациями, операторские краны, прожекторы ДИГи, запах горящего угля от них... В одном из павильонов, помню, снималась какая-то сказка Птушко — принцесса на ладье плавала...
В коридоре ко мне подошла женщина, спрашивает: «Мальчик, а ты с какой картины? Пойдем, нам тоже мальчик нужен, мы тебя сфотографируем». Как потом выяснилось, это была ассистентка режиссера Бориса Барнета. И меня утвердили на роль в фильме «Полустанок», который сейчас считается классикой советского кино. Уже тогда судьба могла сделать крутой поворот, но время еще не пришло. Меня на все лето увезли в деревню. Трясся в полуторке, примостившись между узлами и сумками, вместо того чтобы стоять перед камерой с Василием Меркурьевым и Надеждой Румянцевой…
— Но ваша фотография осталась в актерском отделе «Мосфильма»…
— Да. И вскоре меня пригласили сниматься в фильм «Они не пройдут», а потом уже и в картину «Человек, которого я люблю».
— На площадке вам пришлось встречаться со звездами советского кино. Был ли какой-то пиетет перед ними на съемках?
Когда Марк Донской в 1964 году снимал дилогию о семье Ульяновых, Евгений пробовался на роль Ленина в отрочестве. «Помню, как пришел к Донскому, мне дали отрывок почитать, начинаю, а он говорит: «Ну ты давай пожестче, Владимир Ильич резкий был». Я «сделал» пожестче, и меня утвердили», — вспоминает артист. Но на роль юного вождя взяли Родиона Нахапетова, и из-за несхожести с ним Герасимов Ленина не сыграл.
— Нет. Я тогда не очень-то понимал, что рядом со мной великие артисты, для меня они сразу были персонажами фильма — это мама, это папа, это отчим. Причем с фильмом Юлия Карасика «Человек, которого я люблю» была обратная ситуация: меня первым утвердили на роль, и все остальные артисты пробовались со мной. Карасик как-то сразу поверил в меня, повторял, что я очень талантливый. И мне это льстило, я с огромным интересом постигал профессию. Но когда пришло время поступать в институт, думал о каком-то техническом вузе — МАДИ или Бауманке. Но, несмотря на все железные аргументы, меня тянуло к актерству. И я решил, что должен попробовать. Чтобы потом не переживать о неиспользованных возможностях. Риск был минимальным, потому что экзамены в театральные вузы начинаются раньше, чем в технические. Уверенности мне придали слова Рубена Симонова. Он посмотрел фильм «Человек, которого я люблю» и попросил авторов сценария Карасика и Завальнюка написать пьесу для театра. И когда они встречались, Симонов наговорил много хороших слов обо мне. Что я лучший артист в этом фильме, переиграл взрослых. Пусть, мол, поступает в театральный, я его потом к себе в театр возьму.
— Вы знали, кто такой Рубен Симонов?
— Тогда уже знал. Мы в детстве часто с классом ходили в Театр Вахтангова. И поэтому, когда Карасик сказал, что главный режиссер этого театра так отозвался о моей работе, я решил попробовать поступить. С одним произведением, кстати, которое я читал на прослушивании, связана трагическая история. Отрывок из поэмы Сергея Острового «Мать» я впервые услышал от парня в нашем дворе. Саша, сын священника, был постарше, учился в нашей школе и встречался с одной девушкой. И вот из-за нее возник конфликт, и его убили ударом бутылки по голове. Четверо ребят. Дело тогда спустили на тормозах: они были из влиятельных семей. Но история всколыхнула всех, позже был написан сценарий фильма «Обвиняется в убийстве», и, представляете, меня пригласили сниматься в роли этого Саши Щетинина! После первого тура в Щукинском училище меня перекинули сразу на третий, говорят: «Ты понравился Борису Захаве» (Борис Евгеньевич Захава — советский театральный режиссер, актер, ректор Щукинского училища. — Прим. ред.). Думаю, ладно, на всякий случай схожу в Щепкинское. На первом туре оказались в пятерке с одним парнем, Сашей. Было понятно, что если возьмут, то только одного из нас — мы с ним были одного типа. В Щукинском его завернули, и я про себя подумал, что у меня-то есть запасной вариант, а у него нет… Но в Щепкинском он великолепно прочитал свои отрывки, здорово спел, до сих пор помню: «Развеселые цыгане по Молдавии гуляли».
Меня вызывают, и я для себя четко решаю: если проходит Саша, я не иду в артисты. Прочитал басню, стихотворение, мне говорят: «Ну а теперь спойте». Отвечаю: «Я не пою». — «Тогда станцуйте». Говорю: «Не танцую». — «Ну как же, ну хотя бы полечку». Какая полечка! Тогда был в моде твист, но никто же мне не сказал «твист танцуй». Я вспомнил, как мы с двоюродной сестрой как-то вальс танцевали. Смотрю на девочек, которые были в пятерке. Думаю, сейчас одну из них приглашу… А девчушки — ножки тоненькие, от страха все посиневшие, прям в пупырышках. Я к ним — они все: нет, нет, нет! Ладно. Свистнул, крикнул, подпрыгнул и стал танцевать под свой же аккомпанемент твист, двигался я тогда неплохо. Профессор махнул рукой: «Хватит, хватит, хорошо». Говорю: «А сейчас я вам спою». И спел «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги». Комиссия обрадовалась: «Ну, ведь можешь же!» И я прошел, а Саша нет…
Отправились мы с ним в ГИТИС. И там, к его и к моему моральному удовлетворению, нас распределили в разные группы, меня тоже в ГИТИС приняли, но и Саша прошел. Потом Александр Скворцов стал прекрасным артистом, получил Госпремию за театральную роль, женился на моей сокурснице по Щукинскому училищу Ольге Науменко, сейчас, к сожалению, Саши нет в живых. Мы очень дружили до его последних дней…
Наш курс в «Щуке» был талантливым, Симонов даже хотел на его основе омолодить труппу Театра Вахтангова. Но, как мне рассказали, на худсовете, когда хотели с нашего курса взять несколько человек, чтобы ввести молодой состав в «Принцессу Турандот», Лановой возразил: «Мы еще сами не старые для роли Калафа». Впрочем, в Театре Вахтангова я все-таки сыграл. Студентами мы участвовали в массовке спектакля «Человек с ружьем». Там активное действие, несколько десятков человек бегают по сцене, а я взял «непыльную» роль пулеметчика — лежишь себе где-то на Пулковских высотах. Но тут не пришел на репетицию артист Юрий Волынцев, он играл матроса в Смольном…
— Это который у Ленина спрашивает, где кипяточка достать?
— Нет, солдата Ивана Шадрина играл Николай Гриценко, это большая роль. А у Юрия Волынцева было несколько слов, но его герой все время присутствует на сцене. И вот он не пришел. Евгений Рубенович кричит: «Ну-ка встали все!» Я за пулеметом притаился, жду подвоха. Но Симонов увидел, говорит: «А ты чего не встаешь?» Я поднялся. «Иди сюда! Усы ему приклейте, будет вместо Волынцева». Вот так я сыграл на сцене Вахтанговского театра.
— После института пробовались в «Сатиру»?
— Первый театр, в который мы пробовались. В приемной комиссии сидели Валентин Плучек и Марк Захаров. Через какое-то время в Щукинское училище из «Сатиры» приходит вызов на меня. Но в тот момент у театра начались гастроли в Болгарии… Я студентом много ходил в этот театр, что-то нравилось, что-то нет. Самое большое впечатление тогда на меня произвели спектакли Театра имени Маяковского «Дети Ванюшина» и «Человек из Ла Манчи» в постановке Андрея Гончарова. Ему мы тоже показывались, и Гончаров взял в тот год меня одного из Щукинского. В предыдущий год они из нашего училища взяли Наташу Гундареву.
— Гончаров же сам преподавал?
— Да, в ГИТИСе. В «Маяковке» мне сразу предложили главную роль в спектакле по Войновичу «Два товарища». Мы репетировали с Ирой Печерниковой. Это была замечательная постановка, но у автора пьесы Владимира Войновича тогда начались проблемы с властями, спектакль закрыли. Дальше была роль в «Думе о Британке». И, конечно, я мечтал сыграть Алексея в «Детях Ванюшина»…
— Вас не смущали режиссерские методы Гончарова? По Москве тогда легенды ходили о его тяжелом характере, не страшно было идти в лапы такого монстра?
— Страшно мне не было, но я был поражен, что артисты там находятся на положении заключенных. Считалось, что актер должен всю свою жизнь проводить в театре. Как Гончаров унижал Сашу Лазарева, когда тот репетировал роль Хлудова в «Беге» по Булгакову! Режиссер хотел, чтобы Хлудова играл Джигарханян, а репетировал все время Саша Лазарев, Армен был сильно занят в кино. И чтобы и труппе, и всем было понятно, почему будет играть Джигарханян, Гончарову нужно было Сашу унизить...
— В спектакле «Дети Ванюшина» вы буквально вырвали роль Алексея.
— Я тогда готовился играть в «Человеке на своем месте» на малой сцене. Спектакль там начинался на полчаса позже, чем на большой. Смотрю, какая-то паника началась в театре — оказалось, артист не пришел. Я говорю: «Так уже ввести надо было меня давно, я бы сейчас сыграл». Помощник режиссера спросила: «А ты сможешь?» — «Смогу, конечно!»
— Вы знали роль?
— Нет. Я один раз смотрел этот спектакль, когда еще был студентом, и потом еще раз в труппе. Там два огромных монолога, тут уже киношный навык сработал… После финальных аплодисментов в театре был такой фурор, вспоминали Яблочкину, которая, не репетируя, сыграла роль. Некоторые даже свою версию изобрели: «Герасимов репетировал, это же ввод». Ничего подобного! Никакого ввода и репетиций, с ходу на сцену.
— Вы тогда спасли театр, а потом роль отдали другому артисту — Александру Соловьеву. Обидный момент для актерского самолюбия...
— Я реалист. Соловьев был учеником Гончарова, понятно, что по-другому и быть не могло. Конечно, много раз возникали какие-то обидные моменты, но я доказывал, что достоин лучшего. Всегда за что-то приходилось бороться. И я Гончарову на хамство отвечал, не молчал.
— Как в театре воспринимали, что у вас были роли в кино?
— Я действительно много снимался, но еще больше работал на радио и занимался дубляжом. На последних курсах Щукинского училища дублировал Ромео в классическом фильме Франко Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», и это вышло настолько удачно, что я стал просто нарасхват. У меня большой диапазон тембра голоса, за счет чего могу дублировать самых разных героев. Конечно, в Театре Маяковского, где актеры были на положении чуть ли не рабов, работа на стороне воспринималась как измена. Я старался не злоупотреблять, отпрашивался на одну-две картины. Но коллеги шептали Гончарову: «Он снимается в пяти фильмах одновременно, работает там и там, на репетиции не ходит…»
— Что это, зависть или свойство актерской профессии?
— Зависть. Она же и свойство актерской профессии. Некоторые вообще считали, что я внебрачный сын Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.
— Это неплохо для карьеры.
— Ну, я иногда и не возражал. Хотя за мной никто никогда не стоял. Но когда Гончарову начали нашептывать, он стал занимать меня в спектаклях, которые репетировались по несколько лет, но не выходили. Конечно, мне было жалко тратить жизнь на какие-то массовочные роли. Ценный совет мне тогда дал Армен Джигарханян: «Жень, чтобы не иметь проблем, когда тебя приглашают в кино, попроси найти для завтруппой в фильме ролишку, эпизодик, и он все твои дела в театре решит».
— В вашем резюме многочисленный список профессий, в том числе и каскадер. Обычно у них годам к тридцати пяти уже все разбито и переломано…
— Да и я не избежал травм. Поврежден позвоночник, тазобедренный сустав. Разбился я в Белоруссии на съемках, на десантном тренажере, упал с высоты пятиэтажного дома. Отвезли в больницу, ногу собрали, наложили гипс, а таз даже и не смотрели, как-то само зажило. Но когда я начал активно заниматься карате, вдруг понял, что мне ногой и ударить сложно, и опереться на нее по-настоящему не могу. Отправили на исследование, и выяснилось, что, видимо, от удара произошло повреждение сустава, хрящ почти стерся, нужно было делать операцию, менять сустав.
Так получилось, что я тогда оказался на Кубе, и мне посоветовали обратиться к Родриго Камбрасу — это гениальный врач, он еще с Че Геварой ходил по горам и получил звание героя Кубы. Я попал на прием, и Камбрас мне сказал, что операцию надо делать немедленно. Но, возможно, нога станет на два сантиметра короче. Я про себя подумал: у Гарринчи, великого футболиста, тоже одна нога была короче другой, но бегал же, голы забивал будь здоров.
— Валерий Брумель, наш олимпийский чемпион по прыжкам в высоту, которого после жуткой аварии «починил» Гавриил Илизаров, изобретатель одноименного аппарата, тоже вернулся в спорт…
— Да и я сказал с ходу: «Хорошо, делаем». Но после операции нога оказалась короче на четыре сантиметра. Я ставил набойку на каблук, стелечку клал, чтобы нивелировать разницу. Про себя думал: вон Зиновий Гердт тоже хромает, а женщины его любят, это ему совсем не мешает. Про карате и вообще про активные занятия спортом пришлось забыть…
К сожалению, потом я еще раз оперировался, потому что позвоночник стал немножко кривиться. Делали в Германии. Очнулся от наркоза, смотрю, у кровати стоят сын, врач. Прошу: «Можно приподнять простыночку, посмотреть, ноги ровные?» А врач говорит: «Не это важно, пошевели пальцами лучше». Я пошевелил, все в порядке. Опять повезло…
— Вернемся в 70-е. У вас в личной жизни тогда случился замечательный момент, вы нашли свою супругу Марию. Как это произошло?
— Был в одной компании, что-то мне там надоело, думаю, скучно, поеду. Спускаюсь на первый этаж, а мне навстречу несколько человек, и среди них симпатичная девушка. Спрашиваю: «Вы куда?» Оказалось, туда же, откуда я ушел. Поднялся вместе с ними, познакомились с Машей, потом подружились, со временем и поженились. Вот такая забавная была у нас встреча.
— Потерпела жена от поклонниц-то ваших?
— Надо ей отдать должное, конечно, и домой приходили, и у театра караулили. Началось это все еще с фильма «Человек, которого я люблю». Около нашего домика, который на Плющихе, девчонок целая команда собиралась. Были моменты не только с нашими, но и с зарубежными поклонницами, уговаривали меня уехать и в одну, и в другую страну. Но жена видела, что я достаточно трезво ко всему этому отношусь.
«Полустанок», «Романс о влюбленных», «Июльский дождь», «Место встречи изменить нельзя» — это фильмы, в которых Евгений Герасимов мог бы сняться, но не получилось. Сам артист относится к этому философски: «В детстве я отказался сниматься в «Доживем до понедельника» Станислава Ростоцкого, а потом он доверил мне руководить своим творческим объединением».
— У вас дочь и сын. Обычно актерские дети тяготеют к профессии родителей, потому что часто проводят время за кулисами и на съемочных площадках. У вас совершенно другая история.
— Да, дочь окончила Институт иностранных языков и Дипломатическую академию, занимается бизнесом. Сын получил диплом МГИМО, юрист-международник. Наша профессия требует и жертв, и усилий, и самоотдачи. А учитывая, что у Марии отец — известный дипломат, я подталкивал детей к этой профессии. Мне всегда казалась она очень интересной: решать серьезные вопросы, приносить пользу стране.
— Дети даже в массовке не снимались?
— Володя у меня снялся в двух картинах. В «Савве» играл юного Савву Мамонтова. Вторая роль досталась ему совершенно случайно. Сын увольнялся с одной работы и собирался переходить на другую. Едем в машине, Володя говорит: «Пап, пока у меня пауза, ты кино начинаешь снимать, может быть, я поработаю у тебя?» Я отвечаю: «Ну давай, почему нет. Езжай на студию, я скажу, что ты подъедешь, мамину фамилию назовешь». А мы как раз искали героя в сериал «Туман рассеивается». Мне нужен был такой искренний паренек, который в результате своей чистоты, хоть он и разведчик, мог ошибиться в человеке. Потом мне наш оператор Александр Гарибян звонит, говорит: «Слушай, парень классный пробовался, ты должен посмотреть». Приезжаю на студию, он мне Володины пробы показывает: «Посмотри, какой искренний, ни грамма фальши, даже краснеет в кадре». Так что Володя все-таки в кино поработал.
— Вернемся к началу 80-х. Вышли «Огарева, 6», «Петровка, 38», «Возвращение резидента», «Вам и не снилось...», «Подросток», «Гостья из будущего» — «пакет» фильмов разных жанров с вашими запоминающимися ролями, картин, которые люди до сих пор смотрят. Но потом наступили 90-е, советское кино, как мощная творческая фабрика, практически прекратило свою работу. Что тогда с вами происходило?
— В отличие от многих артистов, я умею зарабатывать деньги не только актерским трудом. В 90-е занимался бизнесом, у меня была своя студия, снимал клипы, рекламу… В том числе и для зарубежных фирм. Снимал для разных каналов репортажи с кинофестивалей.
— Откуда у вас эта практическая жилка?
— Черт его знает. Просто с детства. Когда я начинал сниматься в кино, съемки шли по восемь часов и больше. Вечером приезжал в нашу коммуналку, все мои ложились спать, а я зажигал лампу и садился делать домашнее задание. И получал кайф от того, что могу самостоятельно учиться… После того как «наелся» всей этой фестивальной жизни, занялся бизнесом, электроникой.
— То есть вы занимались бизнесом в 90-е. Многих из тех бизнесменов с нами нет сейчас. Как вы выжили?
Вместе с Алексеем Баталовым Евгений Герасимов записал на радио цикл инсценировок по произведениям русских писателей. «Жалею только, что мы тогда не снимали этот процесс на пленку, — отмечает артист. — В павильоне стояла декорация, писались шумы. Актеры из одной локации переходили в другую, играя, как в кино. А какие партнеры! Крючкова, Терехова, Караченцов, Тихонов — все лучшие артисты страны!»
— Не жадничал. Очень маленький процент мы брали, самый минимум, просто чтобы все работало. Помогало известное людям лицо, популярность, большое количество друзей и знакомых в разных сферах. Но, правда, был момент, когда пришлось просить приятеля, который работал в силовых структурах и имел право носить оружие, выезжать со мной на встречи.
— При этом вы не забыли о коллегах, именно в то время родилась идея создания актерской гильдии, которая будет помогать артистам.
— Да, тогда они оказались никому не нужными, особенно старшее поколение. Мы с Женей Жариковым, Валерией Гущиной и еще с несколькими коллегами организовали гильдию, затем актерский фестиваль «Созвездие». Помогали Рудинштейну с «Кинотавром» — это была возможность для артистов выйти на сцену и хоть немного заработать. Помню, через Наину Иосифовну Ельцину удалось решить вопрос с персональной пенсией Николаю Афанасьевичу Крючкову, который прозябал в нищете. Не все получилось, как нам хотелось, мешало отсутствие единства среди коллег. Можно было бы сделать гильдию более влиятельной организацией, вроде профсоюза, который финансируется из отчислений самих артистов. Мы пытались этого добиться, но ряд коллег, очень известных, не буду называть имен, не были согласны даже небольшие деньги отдавать гильдии.
— В начале 1980-х вы отучились на Высших режиссерских курсах у Данелии и Рязанова, сняли дебют по сценарию Виктора Мережко, а затем еще 10 фильмов и сериалов. Уход в режиссуру — попытка избавиться от зависимости в актерской профессии?
— Я всегда стремился реализовать свою детскую мечту стать режиссером, то есть тем человеком, который хочет высказаться и знает, как это сделать. Но пока мировоззрение у меня не сформировалось, я понимал, что не готов. Ну а потом, когда созрел, сказал Гончарову до свидания. Работа в Театре Маяковского укрепила желание стать режиссером.
— Какое кино считаете своим главным достижением на режиссерском поприще?
— Что-то удалось лучше, что-то хуже, но все фильмы любимые. Расскажу о памятном для меня эпизоде, связанном с картиной «Поездка в Висбаден» по «Вешним водам» Тургенева, сценарий которой мы написали вместе с Алексеем Баталовым. Я оказался с этим фильмом на кинофестивале в Риме. Это должен был быть совместный с итальянцами проект, но в своем двухсерийном варианте они зацепились за одну только фразу Тургенева — «он волочился за ней по всей Европе». Санин должен был «волочиться» за Марией Николаевной по разным странам, сопровождалось это множеством откровенных сцен. Конечно, для молодого режиссера это был шанс, но я понял, что мне предлагают снять уже не тот фильм, о котором я мечтал. И отказался, сделал свой вариант. На просмотр в рамках фестиваля пришла вся итальянская элита, и кинематографическая в том числе.
Закончилась картина, встает режиссер Франческо Рози, автор итальянской версии, и, обращаясь ко мне, говорит, что всегда считал русское киноискусство лучшим в мире. Зал аплодирует, Джульетта Мазина меня расцеловала, но самое интересное случилось чуть позже. Я получил приглашение на аудиенцию к папе римскому Иоанну Павлу II. Прихожу в Ватикан, поднимаюсь по ступенькам, разглядывая потрясающие фрески, картины, скульптуры, — с каждым шагом словно погружаешься в тысячелетнюю историю. Папа принимал меня в своей библиотеке. На том самом третьем этаже, откуда он выходит на балкончик приветствовать толпу. Мы с ним долго беседовали по-русски. Поляк по национальности, очень образованный человек, знал более двадцати языков — мы обсуждали с ним культуру, кинематограф, литературу. Особое внимание, помню, он уделил Маяковскому, одному из моих любимых поэтов. В конце беседы папа выразил уверенность, что русское искусство и литература спасут мир. И вручил мне награду — золотой знак за вклад в мировую культуру. Вот такая история.
— С культурой понятно, а как вы попали в Мосгордуму?
— В актерской гильдии мне пришлось заниматься многими социальными вопросами. В принципе, с этим я столкнулся, еще когда Станислав Иосифович Ростоцкий передал мне Третье творческое объединение на Киностудии имени Горького. Там, кроме руководящей работы, приходилось заниматься и бытовухой. Ребенка в детский сад устроить, сотрудника в больницу определить, квартиру выбить. Сначала, чтобы решить в мэрии подобные вопросы, я брал с собой то Михаила Ножкина, то Вячеслава Тихонова, потом стал приходить к начальству уже без них. И как-то попал на прием к Лужкову, чтобы решить проблемы одной известной актрисы. Он не отказал: «Хорошо, поможем, решим, но вот сейчас будут выборы, ты занимаешься социальными вопросами, давай, попробуй избраться в Московскую городскую думу, и тебе будет легче, и нам такой человек нужен». Для меня это предложение было неожиданным, но я ответил: «Хорошо, попробую».
— Вы автор высказывания: «Когда мне говорят, в политике клоака, я отвечаю: ребята, я Театр Маяковского прошел».
— Ну, это ирония, конечно. Но и доля правды здесь есть.
— После 35-летнего перерыва вы сейчас вернулись в театр, и не просто вернулись. Даже для молодого человека это какая-то слишком бурная деятельность. Вы стали худруком сразу трех театров (Театр на Малой Ордынке, Театр сатиры и Прогресс сцена — бывший Театр Джигарханяна) плюс играете в нескольких спектаклях. И депутатскую работу с вас никто не снимал. Что происходит сейчас в вашей жизни?
— Вы же поняли, я люблю работать. Сейчас девять новых спектаклей ставятся в Театре сатиры, столько же на Малой Ордынке.
— Кстати, как вам достался бывший Театр Луны?
— Ко мне обратился его худрук Сережа Проханов — грустная история: Театр Луны тогда находился в плачевном состоянии, и его у Проханова собирались забрать. Он предложил: «Давай вместе поработаем». Но это оказалось слишком сложной задачей, у нас разные представления о прекрасном. Сережа остался президентом, а работу худрука я взял на себя. Теперь это не Театр Луны, а Театр на Малой Ордынке. Он преобразился, перестал быть убыточным, там уже не 20 человек в зале сидит. В репертуаре я постарался избавиться от налета пошлости. Хотя самое лучшее из старого мы сохранили. Например, «Ночь нежна» по Фицджеральду — замечательная постановка, не сходит со сцены больше 25 лет, но декорации потрепанные, да и режиссерское решение устарело. На главную роль ввели Янину Студилину, пригласили Ивана Стебунова и Виктора Логинова. Отрепетировали заново, стало динамичней. Удачная перезагрузка.
— Известный факт — в театр ходят на артистов, на звезд…
— Конечно. Вот в «Человека-амфибию» я пригласил Андрея Миронова-Удалова. Мы с ним уже играли в «Ленкоме» в «Доходном месте». Он идеально подошел на роль Ихтиандра, я это сразу понял: красивый, неплохо поет. Еще Анна Большова занята в классическом спектакле «Волки и ов-цы». Театр задышал новой жизнью — появляются яркие постановки, которые каждый раз проходят с аншлагом. Мы активно участвуем в театральных фестивалях, ездим по госпиталям выступать для бойцов СВО. Многие спектакли стали легендарными, такие как «Эдит Пиаф. Гимн любви», на которые билеты раскупают в первые часы продажи. В этом театральном сезоне выпустили семь премьер: «Мастер и Маргарита. История любви» (постановка перешла на сцену «Сатиры»), «Я — Дон Кихот! Человек из Ла Манчи», «Девичник», «Любовь во время холеры» (где я играю в паре с выдающейся Светланой Рябовой), «Ложь на длинных ногах», «Восемь женщин» и «Пигмалион». Новый театральный сезон обещает быть захватывающим.
— Вы так и не избавились от этой актерской жадности, играете и в «Ленкоме», и на Ордынке.
— Я знаю, и названий уже много, надо бы остановиться. Но продолжаю репетировать новые. Играю главную роль в премьерном спектакле «Скупой, или Школа лжи», который поставил Павел Любимцев в Театре сатиры.
— Каким вы нашли этот театр??
— В «Сатире» давно не обновлялся репертуар, и предстояло много кропотливой работы. Вначале решали технические сложности — это и ремонт с полной заменой сценического полотна, и поставка новой аппаратуры. Потом целая череда важных мероприятий, в том числе и общественных: юбилей Александра Ширвиндта, столетие театра. С сотрудниками «Сатиры» мы заложили мемориальный камень в Вязьме, который в будущем станет первым в стране памятником всем фронтовым артистическим бригадам. Под самый Новый год запустили поезд в метро, где в каждом вагоне — небольшая историческая экспозиция, посвященная нашему театру. Регулярно проводим концерты для участников СВО и их семей, играем благотворительные спектакли для детишек с Донбасса.
Также ведется большая работа по обновлению репертуара. Хочется вдохнуть в это легендарное место новую жизнь. Вышла изящная фантасмагорическая комедия «Игроки» по Гоголю. Состоялась премьера спектакля «Скупой, или Школа лжи», о котором я говорил — каждый спектакль аншлаг! Восторженный, бушующий тысячный зал хохочет, плачет и поет вместе с артистами, напоминая ту самую «Сатиру», которую в свое время охраняла конная милиция и она гремела своими постановками на весь Союз! Совсем скоро на основной сцене состоится премьера по пьесе Островского «Доходное место», а новый театральный сезон осенью откроется «Севильским цирюльником» от режиссера Александра Марина.
Театр сатиры — один из немногих в Москве с таким количеством сценических площадок. Есть малый зал — детальная копия основной сцены в миниатюре. Пространство камерное, уютное и требующее совершенно особого подхода. Поэтому работа над репертуаром «Чердака» для меня имела особую важность. Выпустили ряд разноплановых премьер. Среди них изящная, трогательная и очень бережная интерпретация Бунина «Чистый понедельник», современная, острая комедия «Старушка в подарок» с яркой Яниной Студилиной в главной роли. Интересно, что в постановке удалось задействовать творческий коллектив проекта «Московское долголетие». Постановка, кстати, с первого премьерного дня стала настоящим фурором! Билеты в считаные дни были раскуплены до конца сезона.
Июнь прошлого года навсегда вошел в театральную историю Москвы: сменилось руководство сразу в трех столичных театрах. Директором «Современника» стал Владимир Машков, худруком Театра Романа Виктюка — Константин Богомолов, а худрук Театра на Малой Ордынке Евгений Герасимов получил назначение в Театр сатиры. С этого момента начался отсчет новой жизни легендарного коллектива.
Выпустили лирический и глубокий спектакль «Смех Лангусты» с прекрасной Ниной Корниенко в главной роли. А сейчас готовим к премьере «Маленькие супружеские преступления». Это нежная история, которая растрогает всех, кто хоть раз сталкивался со сложностями семейной жизни, но все же продолжает верить в любовь…
Конечно, не забываем и про Прогресс сцену Армена Джигарханяна. На этой площадке также своя самобытная атмосфера и свой зритель, к которому нужен бережный, внимательный подход. Там был представлен ряд ярких премьер, каждая со своим шармом! Выпустили тончайшую историю «Эдит и Марсель. Больше, чем любовь». В главной роли — блистательная Ирина Зайцева. Сергей Землянский весной представил комедию без слов «Женитьба». Такой эстетский, утонченный спектакль. Привожу в порядок «Трамвай «Желание», «Филумена Мартурано, или Страсти по-итальянски», «Остров сокровищ», готовим совершенно новые инсценировки. По сути, они заявлены как премьеры.
— У вас есть какая-то жизнь помимо работы?
— Жизнь прекрасна, и мимо меня она не проходит. В выходные мы всей семьей ходим и в спортивный зал, и за город ездим, и на рыбалке бываем, и грибы собираем. Я просто умею очень четко строить свой график еще с тех времен, когда одновременно снимался и учился в школе. И позже, когда работал в Театре Маяковского, к восьми утра из Чертаново ездил на дубляж на студию имени Горького, потом на репетицию в театр, днем записывался на радио, возвращался на спектакль, а затем садился в ночной поезд, чтобы ехать на съемки… Такой была моя жизнь, она такой и осталась. Мне это нравится.
— Как вы поддерживаете физическую форму? Выглядите прекрасно.
— Начиная с того, что каждый день, во сколько бы я ни лег накануне, обязательно с утра делаю зарядку. Если у меня есть какая-то пауза в течение дня, тоже ее заполняю спортом. В кабинете могу и поотжиматься, и сделать на пресс упражнения.
— Какая-то диета специальная?
— Никакой. Ем все.
— Что бы поменяли в жизни? Куда бы хотели вернуться, если была бы сейчас такая возможность?
— Нет, нет, никуда не хочу, это все мое. Даже этот проклятый десантный тренажер… Конечно, если бы у меня не был разбит тазобедренный и я был в лучшей форме — продолжал бы более активно заниматься спортом и в кино мог больше реализоваться. Хотя в «Петровке, 38» я прыгал через летящую на большой скорости машину. Уверен, не многие актеры сумеют это сделать…
Конечно, мне жаль, что я не мог дать больше тепла, помощи и поддержки своему отцу... Если бы он пожил подольше, я бы сумел сделать его жизнь комфортнее. Видел, как он занимался своим протезом, постоянно подтачивал его. С современными устройствами он ощущал бы себя абсолютно свободным человеком... Каждый год отец должен был приходить к врачу и показывать, что у него культя 16 сантиметров, а не 17. Из-за одного сантиметра ему могли понизить группу инвалидности. Доктор отцу говорил: «Вы когда к нам приходите, напрягите культю на всякий случай». Такое унижение для человека, который кровь за страну проливал, уйдя добровольцем на фронт… Когда я стал депутатом, поднял этот вопрос, и эти освидетельствования отменили.
— О чем предупредили бы себя молодого, глядя с высоты прожитого?
— Знаете, предупреждай, не предупреждай… Главное, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». А еще — посоветовал бы больше доверять себе…
Подпишись на наш канал в Telegram