В эксклюзивном материале «7 Дней» — воспоминания Алексея Баталова, которые он озвучил при жизни, о том, как он разглядел в студентке журфака Ие Саввиной будущую актрису, а также статья, написанная самой Саввиной, где она рассказывает, как попала к Ефремову во МХАТ.
«Ролан Быков был так восхищен игрой Саввиной и её красотой, что почти сразу сделал ей предложение руки и сердца. Он не знал, что она уже два года замужем. А Ия была очень остра на язык. Она мгновенно отреагировала: «Мне нужно посоветоваться со своей свекровью. Я очень доверяю ей и дорожу её мнением!»
В этом материале звучат два голоса. Самой Ии Саввиной (в написанной ею статье, которая хранилась в архивах МХАТа) и Алексея Баталова (который при жизни поделился с «7Д» своими воспоминаниями об Ие Сергеевне). Мало кто знает о том, что именно Баталов открыл Саввину как актрису, случайно увидев девушку в студенческом спектакле.
«Это было в самом конце 50-х годов, когда я готовился вместе с режиссером Иосифом Хейфицем к главной роли в фильме «Дама с собачкой», — вспоминал Алексей Баталов. — Можно уже было приступать к съемкам, а главной героини всё не было! Её искали несколько лет. Пробовались многие известные актрисы, но Хейфиц смотрел и расстраивался: «Всё не то!» Причем он мог это сказать, лишь увидев актрису в съемочном павильоне. Мне казалось, он искал что-то особенное в их взглядах, что-то чеховское. И чтобы это было заметно уже при первой встрече... А я в ту пору много общался с Роланом Быковым, который только что гениально сыграл у меня в «Шинели» Акакия Акакиевича. Когда мы встречались, Ролан всякий раз с увлечением рассказывал о своих ребятах в студенческом театре при МГУ, которым он руководил. Ия мне потом говорила, что Ролан был так восхищен её игрой и её красотой, что очень быстро сделал ей предложение руки и сердца. Он не знал, что она уже два года замужем. (Первый муж актрисы — ученый Всеволод Шестаков, от которого она родила сына Сергея. — Прим. ред.) Ия же была очень остра на язык. И она мгновенно отреагировала: «Мне нужно посоветоваться со своей свекровью. Я очень доверяю ей и дорожу ее мнением». И Ролан все понял и не обиделся. В этом вся Ия: даже отказывать она умела очень деликатно...
Но тогда я ничего еще о ней не знал. Просто пришел к Ролану на студенческий спектакль. Все играли замечательно, например, там была юная Алла Демидова. Но когда я увидел на сцене Саввину, сразу почувствовал: она — это нечто особенное. Ия не из тех эффектных женщин, глядя которым вслед мужчины сворачивают головы. Она абсолютно простая, и красота у нее другая. Но взгляд почему-то останавливался именно на ней. Ия произносила свои реплики тихо-тихо, и хотя я сидел совсем близко к сцене, не все было слышно. Но это почему-то не раздражало. Не знаю, как это произошло, но когда закончился спектакль, я вдруг в один момент понял, что именно она — Дама с собачкой, которую мы так давно ищем. Нас познакомили, и я ей сразу сказал: «Хотите сниматься в картине по Чехову? Только нужно будет поехать в Ленинград, пройти пробы…» Ия очень удивилась. Пожала плечами: «Я вообще-то учусь на журналиста. Должна вас предупредить, я — не актриса…» Но я настаивал на своем: «Я точно знаю, вы — Дама с собачкой. Это главное. А больше ничего значения не имеет». До этого Ия ни разу в жизни не снималась в кино. С большими сомнениями и даже неверием в свои силы она согласилась поехать пробоваться.
Вернувшись домой, я вдруг забеспокоился. Может, Хейфицу Саввина совсем не понравится? А я уже пригласил ее на пробы! В тот же вечер позвонил Иосифу Ефимовичу: «Я ее видел! Это она, та самая актриса, которая нам нужна. Как две капли воды похожая на нашу Даму с собачкой». — «Как фамилия?» — «Она вам ничего не скажет, потому что актриса начинающая. Может приехать — вы сами все увидите». Появившись на пробах, Ия повела себя правильно. Она ни капли не рисовалась, не пыталась никого ввести в заблуждение. Сразу сказала режиссеру, что не знает даже, с какой стороны подойти к камере. Но Хейфица это не испугало. Он, как и я, в первую очередь обратил внимание на этот ее особенный взгляд. Он много и с большим терпением с ней репетировал, потому что тоже страстно захотел, чтоб ее утвердили — ведь были же еще чиновники, худсовет. Я в то время остановился на даче у Хейфица, потому что с жильем было плохо. И мы с Ией тоже без конца работали над сценами. Постепенно она осваивалась на съемочной площадке, уже позволяла себе шутить: «Я — лучшая актриса среди журналистов». Вообще, у нее было особое чувство юмора. Она шутила редко, но очень метко. Всего одна фраза, но четкая, отточенная, — и вся компания хохочет!
Надо сказать, что Саввина временами вдруг уезжала в Москву, репетиции прерывались, а обычно строгий Хейфиц отпускал ее без звука. Я не знал почему, не вмешивался... Но однажды Ия сама мне все рассказала. (Саввина ухаживала за сыном, который родился с синдромом Дауна. — Прим. ред.) Меня потрясло не то, что у нее больной сын, а как она к этому относится. Она больше думала не о решении каких-то бытовых вопросов, а говорила о том, как у него должна сложиться жизнь... Человек с другим характером мог бы опустить руки, а Ия верила: «Мы с сыном будем учить стихи. Он прочитает всю классику, будет знать иностранные языки, разбираться в классической музыке, играть на пианино, рисовать картины...» И это были не просто слова или мечты. Она все время над этим работала. И ей все удалось, как я потом узнал… Когда у меня Машка родилась со своей бедой (у дочки Баталова с детства церебральный паралич. — Прим. ред.), то тоже встал вопрос: как ее развивать? Я, конечно, звонил Ие, советовался. Она отвечала: «Не сдавайтесь! Создайте ей все условия, и у нее все получится!» Это меня невероятно ободрило…
Сам я не видел сына Саввиной. Но мне рассказывали, что она сына чудесно воспитала. Что когда к ним домой приходили актеры, он со всеми здоровался и еще старался на прощание вручить какой-то подарок или угощение. А еще наизусть читал гостям стихи. То есть, как бы это невероятно ни звучало, она добилась всего, что планировала! Несмотря на внешнюю хрупкость, Ия обладала большим мужеством и силой воли.
Нас с Саввиной сблизила ее невероятная любовь к стихам. Она читала стихи постоянно, это было для нее как вода, как воздух… Об этом ее увлечении, схожем с моим, я узнал случайно. Мы сидели в дилижансе, съемочная группа долго готовилась к съемке очередной сцены. В какой-то момент я стал читать вслух стихи Пастернака, очень редкие. На мгновение замолчал, вспоминая, и вдруг Ия подхватила забытую строчку! Я обомлел, понимая, что в стране очень мало людей могут знать наизусть эти редкие стихи. Тогда я прочел из Ахматовой то, что Саввина точно не могла знать. То, что я слышал от самой Анны Андреевны. (В те годы стихи Анны Ахматовой печатали крайне редко. — Прим. ред.) Но она снова продолжила строчку! Оказалось, Ия во время учебы ходила в библиотеки и в старых журналах, когда Ахматову еще печатали, нашла эти стихи и выучила наизусть. Я был потрясен и раздосадован одновременно: «Уберите эту заразу из дилижанса! Она знает стихи лучше меня…» Ия, конечно, засмеялась. И потом мы уже часто читали друг другу разные стихи. Увы, по сравнению с ней, мой «ассортимент» был ограничен. Она знала всего Бродского, любила Рубцова и Маяковского, зачитывала из Ходасевича, которого я совершенно не знал. Мне не были близки эти поэты, но я восхищался ее памятью, и мне было понятно, что в стихах она нашла свое спасение. От боли, от какого-то огорчения, от плохих новостей... Все по разному справляются с неприятностями, а Ия просто читала стихи. Кстати, у нее был дар пародировать голоса. Например, она читала стихи Ахмадулиной именно с той самой интонацией самой поэтессы. Не отличить! (Этот талант пригодился, когда Саввиной предложили озвучивать Пятачка в мультфильмах про Винни-Пуха. Он заговорил голосом Ахмадулиной. — Прим. ред.)
Еще у Саввиной была манера что-то постоянно записывать. Она повсюду, в том числе на собраниях труппы МХАТа, появлялась с блокнотиком. Вероятно, это пошло от того, что она окончила журфак. Сама Ия мне со смехом рассказала, что из-за этой ее привычки актеры поначалу думали, что она в точности запоминает их слова, чтобы передать записи «куда надо»... Конечно, это полная чушь. Она записывала пришедшие на ум сравнения, стихи. Но нельзя сказать, что Ия была и в жизни всегда такая же возвышенная, чеховская героиня. Если Саввину что-то возмущало, она могла сказать русское крепкое слово. И никогда за спиной, а только чтобы человек слышал, практически в лицо. Например, заявить: «Вы такой замечательный дурак!» Интересно, что люди не обижались. Многие просто думали, что ослышались, не так поняли. Они смотрели на эту воспитанную женщину и не верили, что она может произнести такие слова…
Кроме этого, у нее были совершенно женские таланты. Она постоянно на площадке нас всех подкармливала. Причем рецепты были очень необычные! Она собирала старинные поваренные книги, помню, как мы их искали на блошиных рынках в Питере. И вот на площадку Саввина могла принести блюда, приготовленные по рецептам ХIХ века. А рецепты были чудовищные, Ия их для смеха зачитывала — что-то смешать, потом неделю подождать, пока отстоится или перебродит, еще несколько дней мариновать... И она это все делала! И получалось, как ни странно, очень хорошо.
Были ли у нее друзья среди коллег? Знаю, что ее дружбы искала сама Раневская. Фаина Георгиевна всегда сама себе выбирала подруг. Она могла влюбиться в талант начинающей актрисы, написать ей письмо или позвонить. По-моему, с Ией так примерно и произошло. Фаина Георгиевна не терпела фальшивых, льстивых людей, называла их «монпансье». «Это какое-то монпансье, а не человек!» А Ия была настоящая. В ней, в том числе и как в актрисе, не было штампов. Я думаю, именно это Раневскую и привлекло. Она очень ценила людей, которые могли сказать ей всю правду в лицо. А Ия, например, побывав на спектакле с Фаиной, на вопрос: «И как я играла?» — могла ответить: «Сегодня мне не понравилось. Можете лучше». И Раневская не обижалась. Хотя другого она бы стерла в порошок за такие слова.
И вот, наконец, фильм «Дама с собачкой» вышел на советский экран. Сейчас эту картину называют легендарной, по ней учатся студенты. А тогда… Я своими глазами видел статью в журнале «Крокодил», где с издевкой было написано: «В наш век кибернетики и космонавтики нашелся удивительный режиссер, который заинтересовался историей «Дамы с собачкой». И злая карикатура. Потому что фильм не про коммунизм, никакой ценности не представляет.
Но вовсе не так восприняли картину за границей. «Даму с собачкой» показали на Каннском кинофестивале, благодаря чему мы с Ией поехали во Францию. И когда объявили, что наша картина награждена, поднялся большой шум. Такие люди к нам подходили! Марчелло Мастроянни, Ингмар Бергман… Там был и Феллини, который мне позже рассказал, что он буквально год, раз за разом, пересматривал потом эту картину. Но в центре внимания был не я, а Саввина, которая первая среди советских актрис получила специальный приз в Канне. На ней было чудное белое платье, и сама она выглядела как невеста — хорошенькая, сияющая. Я на нее посмотрел и понял, что ее судьба изменилась навсегда. Родилась настоящая актриса!»
По воспоминаниям коллег-мхатовцев, всю жизнь Ию Сергеевну преследовали слухи о том, что она влюблена в Ефремова. Именно она, а не он! Хотя сам Олег Николаевич позволял себе при людях делать замечания наподобие: «Ия, давай уже бросай всех и выходи за меня замуж». То ли в шутку, то ли всерьез… Очевидно, между ними была какая-то особенная, высшая связь. Это чувствуется и в статье Ии Сергеевны, которую она сделала в память о Ефремове, взятой нами из архивов МХАТа.
«В моем доме есть место, где стоит фотография Ефремова и предметы, рассказывающие о нем. Я никому не позволяю к этому прикоснуться. С ним ушло то, что не вернешь… Он — художественный руководитель театра. Но я реально представляю его и директором крупнейшего завода, и председателем правительства, и президентом страны…
До прихода во МХАТ мы общались редко и случайно. Я работала в Театре имени Моссовета, когда раздался звонок Олега Николаевича: «Это Ефремов. Надо поговорить. Хочу пригласить тебя на роль в наш спектакль». Володин уговаривал Ефремова взять меня на главную роль в пьесе. Пришла. Это было в старом «Современнике» на площади Маяковского. За столом сидят Ефремов и Эрнст Неизвестный. Кругом ни стула, ни табурета. На мне был подарок Нади Леже — шуба до пят из меха ильки (крупной куницы. — Прим. ред.) — роскошное одеяние. Я посмотрела на них, сбросила шубу на пол — и села на нее. Они вскочили. Эрнст притащил какое-то кресло. Олег пытается объяснить: «Понимаешь, мы уже репетируем, но меня Сашка достал: возьми Саввину, возьми Саввину!» Я пришла на следующий день. Репетировал Львов-Анохин с Лилей Толмачевой. Я вижу, как меняется в лице Лиля — ее можно понять! Я не актриса и по характеру, и по воспитанию, поэтому мне многие актерские качества просто не присущи. Увидев лицо Лили, я сразу сказала Ефремову: «Олег, я не могу, не получается со временем!» Он с облегчением вздохнул! Ему лишь бы сказать Володину, что Саввина сама отказалась!
Та единственная репетиция в «Современнике» стала вторым профессиональным уроком, который я запомнила на всю жизнь… Первым был Ролан Быков. Он репетировал со мной в Студенческом театре спектакль «Такая любовь» Павла Когоута… Меня не слышно в пустом зале даже в первом ряду. И тогда Быков сказал: «Иечка, нужен посыл, это не голос, не горло — это душевный посыл!» Много лет спустя Юрий Александрович Завадский говорил: «Представляете, какая хитрая Саввина. Вот вы орете, орете, а никого не слышно. А Саввина шепчет — и ее слышат три тысячи человек». Это — заслуга Быкова...
Третьим уроком стал совет Ефремова, когда я перешла во МХАТ. Репетировали «Обратную связь». Меня часто называли «специалисткой по очеловечиванию ролей». Роль в «Обратной связи» — персонаж-функция. Мне было не по себе. Все не ладилось. Ефремов на следующей репетиции оставил меня одну: «Тебе стыдно произносить этот текст?» — «Да!» — «Ну и дура! Запомни: чем непроизносимее текст, тем больше наглости и напора должно быть в исполнении!»
А как я оказалась во МХАТе? Мы изредка с Ефремовым встречались. Я шутя спрашивала: «Когда позовешь к себе?» Он отвечал: «Я сам не знаю, как мне оттуда уйти». Во МХАТе ему было трудно… Я по-прежнему работала в Театре Моссовета, к тому времени умер Завадский… Если бы он был жив — я и мысли об уходе из театра не допустила бы, столь велика была моя преданность ему… И вот однажды вечером, когда у меня были гости, раздался звонок. Олег: «Слушай, я был так рад, когда весь художественный совет заявил, что хорошо бы пригласить в нашу труппу Саввину». Я начала что-то щебетать, что, мол, семнадцать лет работы в одном театре, а тут новый коллектив… Он сомнения разрешил очень просто: «Хочешь — приходи на роль, хочешь — приди на полгода, год. Хочешь — на сколько хочешь. А у себя в театре можешь сказать так: Ефремов просил помочь!» Эта фраза оказалась паролем: даже Ростислав Плятт, который не мог вообразить мой уход, сказал: если Ефремов о чем-то просит — отказывать нельзя! А Фаина Георгиевна Раневская буквально заставила меня взять ее перстень-печатку, где было выгравировано «БФ». Настояла: «Вы обязаны взять! Здесь написано: «Благословляю. Фаина». Потому что вы уходите к Ефремову!»
Его готовность помогать другим тоже была уникальна. Вот не помню, по какому поводу были накрыты в театре столики. Мы что-то праздновали. И приехал Кира Лавров. Я сидела за соседним столом, очень близко к Ефремову и Лаврову. Лавров в это время был оглушен уходом из жизни Товстоногова, а Ефремов собирался запускать новый спектакль с режиссером Темуром Чхеидзе… Умоляюще и безнадежно Лавров просил Ефремова помочь осиротевшему театру: отдать им этого режиссера на постановку. И Олег Николаевич ответил без секундной паузы: «Кира, ты что, мог подумать, что я тебе откажу? Да я его еще и уговорю!» У Лаврова слезы навернулись… А как Ефремов любил Смоктуновского и страдал, когда того не стало! Как любил Леночку Майорову! Но «Три сестры», где она играла Машу, после ее гибели не отменил. Многие обвиняли его в черствости. Но, если вдуматься, что важнее: отменить или все-таки сыграть спектакль — любой ценой, в память о Лене?
Он не любил показывать, как надо играть. Начинал репетировать с терпеливого объяснения… Но иногда Ефремов не выдерживал говорильни и от отчаяния выходил на сцену. И показывал, как надо!.. Мне всегда хотелось, чтобы он сыграл какой-нибудь спектакль один за всех — это был бы праздник! Как-то я опоздала на репетицию «Горя от ума», где играла Хлестову. Зашла в зал — все умирают от хохота! Это Ефремов, не дождавшись, играл мою роль… Гениально! А высшей похвалой от него было одно слово: «Молодец!»
Помню, в фильме «Продлись, продлись, очарованье...» (в этой картине Ефремов и Саввина сыграли влюбленных. — Прим. ред.) был эпизод, когда я позволила себе срежиссировать. Ефремов вез меня в машине, и моя героиня объявляла, что она хочет выйти. Как ему задержать ее? Не хватать же! Я предложила: «Да элементарно! Бери ремень безопасности и накинь!» Он был в восторге от моего предложения, немедленно, в секунду это сделал, а потом страшно хохотал. И опять: «Молодец!»…
А сколько я получила от него «оплеух»! Но смешных, а не обидных. Об этом надо отдельную книгу писать. В последний год его жизни Ефремов как-то заехал к нам в гости. И кому-то из близких сказал про меня: «Она всегда ругается, потому что ничего не понимает. Но она мой друг. Мой человеческий друг».
Подпишись на наш канал в Telegram