Мне приходится читать в интервью «друзей» сестры и Вячеслава Тихонова, что Нонну привлекала красивая разгульная жизнь, из-за чего она и рассталась с мужем. Неправда! Нонна была увлекающейся натурой, но это не было похотью, это была жажда встречи родного по духу человека. И труженицей была — дай бог каждому.
Однажды я ехала на поезде из Москвы в родной Ейск. Раздавая билеты, проводница обратила внимание на мою фамилию:
— Ой, а вы не родственница Нонны Мордюковой?
— Сестра.
— Увидеть бы ее хоть раз!
— Зачем вам это? Узнать, за кем она замужем или сколько получает?
— Ну почему вы так...
— Да ведь об этом чаще всего спрашивают.
— Нет, я хотела бы просто посидеть вместе с ней и помолчать.
А дальше нет бы продолжить раздачу билетов пассажирам — уселась рядом и не уходит, хотя поезд уже тормозит перед вокзалом. Пусть рядом и не сама Мордюкова, но все-таки ее родная сестра!..
Нонна была старшей в семье, следом за ней родился Гена, потом Наташа, Люда, я и самый младший Вася. Когда я появилась на свет, родители развелись, так что у Васи другой отец и другая фамилия. Правда, это никогда не мешало всем нам оставаться близкими и родными людьми. Васин отец — летчик — приезжал к нам лишь однажды, когда брату исполнилось два года. Привез гостинцы, посмотрел на сына, и больше мы его не видели.
А наш родной отец встретил женщину с двумя детьми, они родили еще двоих, но почему-то он долго не женился на ней. Лишь через много лет Гена приехал в станицу Попутная его навестить и случайно услышал, как тех детей называют на улице Чесноками — они были по матери Чесноковы. Брат пристыдил отца: «Ты все еще не женился? И тебе не совестно?! Срочно иди расписываться и дай ребятам свою фамилию». И тот послушался. Позже Нонна помогала отцу деньгами, когда он не смог работать после тяжелой операции.
Развод родителей для нас не стал трагедией. Было не до сантиментов. Тут бы выжить как-нибудь! Я родилась в декабре 1941-го, шла война, потом началась оккупация. Мама — член партии, известная в городе личность — вынуждена была скрываться, и мы перебрались из Ейска в станицу под Армавиром. Наша изба стояла на опушке леса, мама с Нонной поддерживали связь с партизанами. Однажды, когда трое из них были в нашем доме, к воротам подъехали на конях оккупанты-румыны, сопровождаемые полицаем. Партизаны спрятались в горе семечек в амбаре. Полицай спросил Нонну, которая подметала двор:
— Кто дома?
— Мама с детьми, заходите, если надо.
Произнесла она это настолько спокойно, что обыскивать дом и амбар незваные гости не стали. Такая вот выдержка!
В раннем детстве я перенесла менингоэнцефалит с тяжелейшими осложнениями. Стала инвалидом, в четыре года сделали первую ортопедическую операцию, потом — еще две. С положением немощной не мирилась, тянулась за сверстниками: и в казаки-разбойники играла, и по деревьям лазала.
Наша мама была женщиной сильной. В двенадцать лет осталась сиротой, воспитывалась в семье священника, куда попала после гибели родителей, он, можно сказать, ее спас. Мама пела на клиросе, могла любую мелодию разложить на три голоса, а в двадцатые годы, выражаясь словами Есенина, задрав штаны, побежала за комсомолом. Была активисткой, за искренний энтузиазм ее послали на высшие агрономические курсы.
Колхоз, где она после войны работала председателем, располагался неподалеку от Ейска. Там не было школы, и мы, дети, оставались в городе. Мама наезжала к нам раз в месяц: доберется на попутке, приласкает нас, переночует и — снова назад. От большой квартиры пришлось отказаться, мы не имели возможности ее отапливать, так что поменялись с соседями и ютились все вместе в комнате с фанерной перегородкой. Еду нам готовила мамина бездетная сестра — тетя Еля, два раза в день тащились к ней на другой конец города с бидончиком, куда она наливала борщ, в нем всегда почему-то плавала неаппетитная черная свекла. Еще тетка варила нам кукурузную кашу из зерен крупного помола, когда ели ее, она обдирала горло, маслом каша даже не пахла. Сами готовить мы не могли, не всегда справлялись с растопкой печи, особенно если дрова отсыревали. Еды постоянно не хватало, и что такое чувство голода, знаю с ранних лет.
Из воспоминаний детства сохранилось, как мама пересказывала нам на ночь «Консуэло» Жорж Санд. И как, затаив дыхание, мы слушали ее разговоры с соседями: те приходили советоваться по личным делам, поскольку она пользовалась большим авторитетом. Помню, как принесли из роддома Васю, развернули, я посмотрела и охнула: «Какая шухарная кукла!»
Нонна была старше меня на шестнадцать лет, и забота о младших во многом легла на ее плечи. Правда, как только стало понятно, что дочь очень талантлива, мама отпустила ее в Москву.
Я пошла в первый класс, когда сестра уже прославилась. На экраны вышла «Молодая гвардия», фильм наделал в городе много шума, все знали, что роль Ульяны Громовой исполнила землячка. Старшие вместе с мамой посмотрели картину в местном кинотеатре, нас с Васей не взяли — малы еще. А вскоре и сама Нонна появилась в Ейске. Но предупредила, что следом за ней приедет режиссер Сергей Герасимов — просить ее руки у мамы. Симпатия между ним и сестрой возникла на съемках «Молодой гвардии». Герасимов был в восторге от Нонны, от ее красоты, непоказной простоты и открытости. Ему нравилось в ней буквально все. Нонна любила ходить босиком, и как-то Герасимов поделился с одним из друзей: «У нее ноги грязные, как молодая картошка. И от этого я люблю ее еще больше».
Нонна встретила Герасимова на вокзале, и оттуда они шли пешком по городу, вслед за ними на тележке носильщик вез чемодан Сергея Аполлинариевича. Местные жители с интересом наблюдали за шествием знаменитостей.
Нам, детям, Герасимов привез подарки: Васе — петрушку, мне — куклу. Мама его в доме не оставила, места в нашей комнатушке для гостя просто не нашлось. Да если б и было, мама такие вольности считала недопустимыми. Вот и отправила его ночевать к своей бездетной подруге Тане, которая жила в хорошо обставленной квартире. Там Герасимов провел два дня.
Жили мы очень бедно, несмотря на мамину должность. Когда на каникулах бывали у нее в колхозе, после жатвы собирали оставшиеся на полях колоски, прячась от объездчиков. Если везло, добывали несколько стаканов пшеницы. Вася, даже когда подрос, долго еще прятал под подушку куски недоеденного хлеба. А тут мама в нашем дворе установила на два кирпича сковородку и жарила московскому гостю яичницу, которую мы вообще никогда не пробовали. Какой же от нее шел запах! Потом Герасимов сидел и чистил ножом яблоко, кожура падала прямо на землю, а я не могла понять: как он может ее, такую вкусную, выбрасывать?!
Нонна Герасимова уважала, хотела выйти за него замуж, хотя в тот момент уже была знакома со Славой Тихоновым. Чего греха таить, Нонне, конечно, льстило, что на нее обратил внимание известный режиссер, лауреат Сталинской премии, который мог построить карьеру любой актрисе. Но мама выступила против их брака, сказала Герасимову: «Вы слишком старый». Дело заключалось еще и в том, что Герасимов был женат. Она даже пригрозила Нонне: «Если не послушаешься, общаться с тобой больше не станем, ни я, ни дети». Нонна маму уважала и против ее воли пойти не решилась. Герасимов ей за это мстил, какое-то время Нонну совсем не снимали.
Переживаний Нонны мы не видели, она оставалась в Москве. А вскоре они сыграли свадьбу со Славой Тихоновым. Он тоже приезжал знакомиться с мамой и произвел на всех приятное впечатление. В отличие от Герасимова для неженатого Славы местечко в нашей комнате нашлось.
Потом они вернулись в Москву. Спустя какое-то время от сестры пришла телеграмма: «У меня родился сын, отец — Слава». Мы были за нее очень рады, а Наташа отправилась к ним помогать с ребенком.
Между тем нас всех ждал переезд. У мамы был поклонник-татарин, который звал ее на Урал вместе с оставшимися тремя детьми. Она раздумывала и даже пошла к гадалке, а та сказала: «Дальнюю дорогу вижу, но не туда, а в Москву...»
Сначала мама устроилась работать агрономом в колхоз неподалеку от Павловского Посада. Но и там не задержалась. Уличила председателя колхоза в воровстве и перевелась бригадиром в подмосковный совхоз неподалеку от Люберец. Поселили нас сначала в общежитии, в нашей комнате жил еще и тракторист, а потом выделили пятнадцатиметровую комнатушку в бараке.
Приехали мы с Кубани с одним узлом, мебель собирали по соседям: кто что даст. Постепенно обрастали хозяйством. Люда и Наташа работали. И жизнь, казалось, стала налаживаться, но тут тяжело заболела мама — онкология. Ее вовремя прооперировали, однако врачи были настроены пессимистически. Ухаживала за ней в основном я: отсижу пару уроков в классе и мчусь домой. Маме надо было постоянно колоть обезболивающее. В соседней с совхозом деревне работал фельдшер, но он не имел права выписывать такие лекарства. Так что я моталась за два километра на станцию Ухтомскую за рецептом, а потом вместе с Нонной объезжала московские аптеки. Как-то раз в одну зашли — нет, в другую — тоже нет. В третьей сказали: «Лекарство есть, но на вашем рецепте не хватает особой печати». А время уже совсем позднее! Нонна разрыдалась, ее узнали и лекарство все же выдали. Последние полтора месяца перед маминой смертью она приезжала к нам каждый день. Иногда привозила подруг — актрис Клаву Хабарову и Лялю Вольскую, которые поддерживали маму: она любила петь и они пели вместе с ней.
Мамина смерть стала большим ударом, и больше всего для Нонны, между ними существовала какая-то особенная близость. Перед смертью она говорила с сестрой наедине и попросила: «Не бросай Таню, возьми ее к себе». Переживала из-за моей болезни. И вскоре я получила телеграмму от Нонны: «Танюша, приезжай в Павловский Посад». Там жили Славины родители Валентина Вячеславовна и Василий Романович и с ними семилетний Володя, за которым я присматривала.
Дом Тихоновых с яблоневым садом и беседкой находился на окраине города, Славины родители занимали второй этаж, на первом проживали какие-то их родственники, с которыми они не общались. А через два дома жила семья пастуха, там было десять детей, с ними Володя и проводил все свободное время, а попросту — болтался на улице. Я ничего не могла с этим поделать, самой только исполнилось пятнадцать — какой из меня педагог? Лишь о том и заботилась, чтобы племянник вовремя поел. И хотя Славина мама работала в детском саду, ее методы воспитания вряд ли можно было назвать, скажем так, последовательными. К примеру, Нонна привезет апельсины, Вова возьмет один, почистит и собирается съесть, а бабушка внука строго останавливает: «Мы не знаем, где он рос, кто его вез, какие руки его держали». Но когда я жаловалась: «Валентина Вячеславовна, Володя матом ругается», она не делала ему замечаний. Кроме того, никогда не видела, чтобы бабушка читала Володе какую-нибудь книжку. В итоге к первому классу он не умел ни читать, ни писать.
В школу Володя пошел в Москве. Мы с ним переехали к Нонне со Славой в их четырнадцатиметровую комнатушку, где мне определили за занавесочкой угол с кроватью. Дом стоял на Большой Пироговской — улице с большим движением, и Нонна не могла допустить, чтобы ребенок переходил ее один. Я каждый день отводила Володю в школу и встречала после занятий, делала с ним уроки.
И хотя большую часть времени мы оставались с племянником в комнате вдвоем (Слава проходил пробы на киностудиях, Нонна много снималась, еще и с концертами по стране моталась), уже сегодня, с опытом прожитого, понимаю, что постоянное присутствие родственницы жены должно было Славу напрягать. А я ведь к тому же еще и болела часто. Но он ни разу, ни единым словом или взглядом не дал мне понять, что я тут лишняя, что раздражаю. Слава был спокойным и молчаливым.
Тихонову тогда предстояли съемки в фильме «ЧП», он репетировал сцены драк, приходил с площадки в синяках и ссадинах. А дома вставал перед зеркалом, произносил монологи, следил за выражением своего лица. Меня это удивляло, я никогда не видела, чтобы моя сестра так работала над ролью.
Почти год я имела возможность наблюдать за отношениями Нонны и Славы, поэтому могу засвидетельствовать: они были очень теплыми. Ноннуля — так обращался к жене Тихонов. При посторонних целоваться тогда было не принято, но я не раз видела, как Нонна клала голову ему на плечо, нежно называя его Славуленькой. Единственное, что ему не нравилось, так это когда Нонна начинала распевать песни. Но и с этим он в конце концов смирился.
К тому времени Тихонов уже снялся в фильме «Дело было в Пенькове», дружба с режиссером Станиславом Ростоцким сохранилась у него на всю жизнь. Я ложилась спать довольно рано, вернее, забиралась под одеяло с фонариком и книгой и запоем читала. Однажды только собралась заснуть, приходят Слава, Ростоцкий и Майя Менглет, сыгравшая в «Деле...» любимую девушку Славиного героя.
Уселись за стол, разговаривают, вдруг до меня долетают слова Майи: «Ну, хорошо, Слава, допустим, я рожу от тебя ребенка...» Тихонов тут же ринулся ко мне за занавеску: «Таня, ты спишь?» Я притворилась, что вижу уже десятый сон, и они продолжили разговаривать, но уже шепотом. Во мне тогда зародилось сомнение: а может, между Славой и Менглет что-то было? Но Нонну в услышанное посвящать не стала, не захотела расстраивать. Много позже узнала, что Майя как раз в то время крутила бурный роман с Ростоцким, из-за нее он чуть было не развелся с женой. Вот, видно, ей и захотелось как-то поторопить любимого, заставив приревновать себя к Славе. Кстати, о фильме «Дело было в Пенькове»: Нонна со Славой дружно восхищались талантом Светланы Дружининой, она там действительно очень ярко сыграла, а вот по поводу Менглет Нонна сказала: «У нее пустые глаза».
Сегодня, когда Нонны и Славы уже нет в живых, мне приходится читать в интервью «друзей» сестры и Вячеслава Тихонова, что Нонну привлекала красивая разгульная жизнь с пьянками-гулянками, из-за чего она в итоге и рассталась с мужем, предпочитавшим покой. Вот и Аня — дочь Славы от второго брака — говорит о том же. Якобы знает это от папы. Неправда! Да, Нонна была увлекающейся натурой, но это не было похотью, это была жажда встречи родного по духу человека. И труженицей она была — дай бог каждому.
В тот год, когда я жила у Славы с Нонной, ни одной компании там не собиралось. По рассказам Нонны, дружеские посиделки случались в экспедициях после съемочного дня. А возвращаясь из киноэкспедиций, она тут же вставала к плите (сестра прекрасно готовила), все перемывала, всех обстирывала. Даже соседи удивлялись: «Мы тут весь день на кухне толчемся, а у Нонны час-два — и все готово, все блестит!»
Ближе к концу года, который я провела в семье Нонны, приехал поступать в военную академию наш старший брат Геннадий, служивший на границе с Афганистаном. И сестра решила, что мне пора отправиться домой и нормально окончить десятилетку, а присмотреть за мной и моим здоровьем теперь может как раз Гена. В совхозе мы с братьями и сестрами задержались ненадолго, получили трехкомнатную квартиру в Люберцах, которую позже разменяли, мне досталась комнатка в коммуналке. Нонна со Славой к тому времени перебрались в «двушку» на Ленинском проспекте. Одним из первых приобретений для их нового дома стало пианино. Супруги очень хотели, чтобы Володя, который к тому времени перешел в четвертый класс, учился музыке. Наняли преподавателя, но сын занимался через пень-колоду, так что из этой затеи ничего не вышло. Вести хозяйство им тогда помогала домработница.
Развод Славы и Нонны стал для меня неожиданностью, ничто его не предвещало. Я так понимаю, что расстались они из-за Бори Андроникашвили, а инициатором была моя сестра, влюбившаяся в красавца-грузина, который до этого был женат на Людмиле Гурченко. Тихонов ушел, оставив Нонне квартиру, а себе забрал машину.
Моя последняя встреча со Славой произошла неожиданно — девятого сентября 2007 года, когда я лечилась в подмосковной реабилитационной клинике в Перхушково. Как-то вместе с соседкой по палате решили прогуляться на станцию, купить овощей у местных старушек. Наклонилась над ящиком, где были разложены огурцы, пока выбирала, почувствовала, что кто-то надо мной навис. Подняла глаза и увидела Славу.
— Славочка, здравствуй! Я — Таня Мордюкова.
Он заулыбался, стал расспрашивать:
— Как там Гена? У него все та же жена?
— Да.
— Гена у вас хороший мужик. А как Наташа?
— Ухаживает за Нонной.
— Наташа тоже хорошая.
— Слава, мы все хорошие, все труженики. Просто характеры у нас сложные. Но это результат того, что были предоставлены сами себе.
У Тихонова навернулись слезы на глаза.
— А у тебя как дела?
— Супруга нет, но у меня две дочери, я посвятила себя им. Славочка, слышала, у тебя внуки родились?
— Ходят уже давно.
— Как же время быстро летит...
На том и расстались, о Нонне он не спросил. Вернувшись в клинику, сразу позвонила сестре:
— Нонна, а я Славу встретила.
— Да ты что?!
Передала ей наш разговор во всех подробностях.
— А как он выглядел? Как был одет? — подробно расспрашивала она.
В тот же день к Нонне приехала корреспондентка, которая брала интервью и у Славы. Она рассказала, что тот сидел на даче один в какой-то рваненькой рубашке. Журналистка задала ему вопрос:
— А как вы здесь питаетесь?
— Ну, сегодня поем то, что вы привезли.
Услышав такое, Нонна тут же набрала его номер:
— Славочка, может, ты переедешь к нам? Мне Наташа помогает и тебя не оставит.
— Уже слишком поздно...
— Ты прости меня...
— И ты прости...
На том они и расстались. Теперь — навсегда.
Когда-то Слава лежал в ЦКБ в одной палате с Роланом Быковым. После ухода Елены Санаевой, навещавшей мужа, сказал Ролану: «Если бы я так разговаривал с Нонной, как ты с женой, то Нонночка от меня бы не ушла...»
Но было и другое. В свое время Тихонов раздраженно сказал Нонне при нашей Наташе: «Мне надоел твой колхоз!» Так вот — этот «колхоз» никогда бы его не оставил.
Порыв Нонны был абсолютно естественным. Я как никто из сестер знаю об этой ее черте — бросаться на помощь в трудных ситуациях. Она поддерживала нас материально, постоянно что-то дарила, раз наденет платье и отдает мне, начинаю подгонять его под себя. После десятого класса я устроилась ученицей штамповщика на закрытый завод, как их тогда называли — «почтовый ящик». Больная нога не слушалась, нажимать на тяжелую педаль станка я не могла, но там вошли в положение и перевели в вычислительный центр. Но малейшее волнение оборачивалось обострением болезни. А тут еще и личная жизнь не складывалась, молодой человек сказал: «Тебе нужен не муж, а нянька». Расстались.
Со второй группой инвалидности смогла поступить лишь в библиотечный техникум. Во время первой же сессии слегла, врачи поставили вопрос об ампутации ноги. Рыдая, я поехала к Нонне. Сестра выслушала и сказала: «Не плачь раньше времени, надо идти к другим врачам». Как раз в этот момент позвонила Наташа, и Нонна ей сообщила о моем состоянии: «У меня тут Танька. Стоит рыдает, а сама фигуристая, в короткой юбке — прямо стиляга! От таких мужики балдеют».
И мои слезы сразу высохли, через несколько минут я шла по улице, улыбаясь всем подряд. Нонна умела поднять настроение. К счастью, врачи — другие врачи, как и говорила сестра, — сохранили мне ногу. После техникума собралась учиться дальше, хотела поступать в библиотечный институт. Нонна вмешалась: «Куда с твоим здоровьем? Пойди на курсы вязания, пригодится». И как всегда, оказалась права: я не только обвязывала своих дочек, но и одно время зарабатывала этим на жизнь.
Первые серьезные отношения с молодым человеком окончились для меня беременностью. Жениться он не собирался. Что делать? Конечно, тут же позвонила Нонне:
— Нужно с тобой посоветоваться.
— Приезжай, правда, у меня концерт, приду поздно, но соседка тебе откроет.
Нонна тогда уже рассталась с Борисом Андроникашвили. В свое время они поменяли «двушку» сестры и комнату Бориса на трехкомнатную квартиру в 1-м Неопалимовском переулке, а при разводе квартира стала коммунальной — в комнату Бориса въехала милая женщина.
Но уж этот разрыв меня не удивил. Боря был здоровенным, обожал застолья, но при этом не работал, а все ждал вдохновения. Вместо того чтобы писать сценарий самому, мог, например, объявить дома конкурс на лучший рассказ среди нас, сестер. Боря потом мне говорил, что победила я, Люде — что она. Игрался, словом. Часто у него собирались друзья-грузины. А Нонна пропадала на гастролях, чтобы всех их прокормить. Сохранилось ее письмо: «Я устала нянчить мужа-алкоголика». Однажды ее терпение лопнуло, и она сказала Боре: «Все! Расходимся!»
Но вернусь к рассказу о своем незавидном положении. Сестра возвратилась домой глубокой ночью, когда я уже уснула. Утром открыла глаза, боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить Нонну. Но слышу, она зевает и сразу берет быка за рога:
— Танька, ты что, беременна?
Просекала ситуацию с первого взгляда.
— Да, — отвечаю виновато.
— Ну и рожай! До двадцати семи лет оставалась девушкой, это же патология какая-то!
— Но отец ребенка не собирается жениться!
— Ну и черт с ним, мы поможем. А вдруг потом не сможешь родить?
Так на свет появилась моя старшая дочь Юля. Нонна навещала меня в роддоме, приехала выписывать. В такси лежал подарок — деревянная кроватка. Именно сестра приняла от нянечек на руки моего ребенка. Увидела Юльку и умилилась: «Ой, какая хорошенькая! — а потом к врачам повернулась: — Вот видите, какой мы товар производим!» Выводили нас из роддома через какой-то подвал, медсестра сообщила, что Нонну узнали и у выхода уже ждет толпа.
Год я не работала, каждый месяц Нонна и Наташа присылали мне, матери-одиночке, деньги — больше рассчитывать было не на кого. Отдала Юлю в ясли, думала, теперь-то смогу зарабатывать сама, но уже через три дня дочка попала в больницу с дизентерией. А я оказалась в той же клинике на операционном столе, мне ампутировали палец на ноге. Юля лежала в детском отделении, я ковыляла туда на костылях из своего. Повидаюсь с ребенком и назад. Однажды Нонна приехала навестить, увидела эту картину и сказала: «Танька, у тебя не жизнь, а сплошная достоевщина!»
Через какое-то время я встретила будущего мужа. Появилась на свет вторая дочь — Ириша, которую я назвала в честь нашей мамы. Совместная жизнь с ее отцом не сложилась, он крепко выпивал. Нонна опять меня очень поддерживала, копеечной зарплаты библиотекаря не хватало ни на что. Устроилась на работу в большую библиотеку заведующей детским отделением, добиралась туда на велосипеде, приспособилась так крутить педали, чтобы не нагружать пальцы ног. С деньгами стало получше. Но однажды попала под ледяной дождь. И снова больница. От переживаний за дочек, которых непонятно как растить, если отрежут ногу, у меня случился нервный срыв, легла в клинику неврозов. Скрывать это от своих коллег я, бесхитростная, не стала. И едва появилась в библиотеке, заведующая заявила: «Вы психически ненормальная, мы вас увольняем!» В слезах опять отправилась к Нонне, та тут же позвонила знакомому журналисту в «Комсомольскую правду». Газета вмешалась, и на работе меня восстановили.
В течение всей жизни мы с сестрой никогда не теряли друг друга из виду, при первой же возможности встречались.
— Тань, приезжай на день рождения, только никаких подарков не надо.
— Нонна, мне пятый десяток, давай я сама решу вопрос, надо или нет.
— Пятый десяток... Неужели так много?!
Нонна рассмеялась. Для нее я всегда оставалась маленькой.
Однажды провожает меня до лифта и все что-то пытается сунуть, а я ведь теперь замужем, самостоятельная, и потому отказываюсь. Тогда Нонна говорит обреченно: «Хоть губную помаду возьми».
А как-то сестра была на съемках в экспедиции и попросила меня купить и прислать ей лекарства. Я их собрала и еще положила в пакетик граммов двести шоколадных конфет. Звонит Нонна:
— Танька, спасибо тебе огромное!
— Да за что?
— За конфеты.
Она привыкла отдавать, а не получать.
Не хочется обвинять сестру в том, что она упустила Володю, уделяла ему мало внимания, в результате чего тот связался с дурной компанией и подсел на наркотики. Прежде, когда Нонна снималась, а Володя был мальчишкой, он находился под нашим присмотром, кто-то из сестер непременно с ним жил. Помню, как таскала ему из библиотеки, в которой работала, дефицитные книги по списку, который школьные учителя, а потом и педагоги Щукинского училища задавали прочесть. Больше их достать было негде. Ему оставалось лишь учиться, других забот не было. А потом он вырос, мы уехали, и началось...
О том, что у сына серьезные проблемы, Нонна узнала, вернувшись со съемок «Комиссара». Приехала — а Володя в больнице. Накануне возвращения матери у него собралась компания, они что-то употребили, и Володя попытался спрыгнуть с балкона. Друзья перепугались, вызвали «скорую», и его отвезли в психиатрическую клинику. Пробыл он там всего пару дней: Нонна забрала сына домой под расписку.
Сестра пыталась лечить Володю, искала нужных специалистов. Среди моих знакомых была старшая медсестра одной московской больницы Алла. Узнав о проблеме, она предложила: «У нас есть врач, он берется помочь Володе». Нонна тут же поехала к нему. Потом рассказывала: «Алла пошла за доктором, я осталась в кабинете. Пока ждала, туда заглянуло человек двадцать. Потом он наконец пришел. Взглянул на меня и говорит: «Вам надо обратиться в отделение милиции, договориться, чтобы около двери вашей квартиры установили круглосуточный пост. А сына надо приковать наручниками к батарее». Я встала и ушла».
Нонна обратилась за помощью к Тихонову, он положил Володю в наркологическую клинику. Но сыну там не помогли. В тот момент Нонна с Володей жили в одном доме на Селезневке, но на разных этажах. Хотя Володя был совсем взрослым, Нонна все равно обеспечивала его всем необходимым, перед отъездом до отказа забивала холодильник продуктами. Сам он толком не работал, почти не снимался. И тогда Нонна съехалась с сыном в одну квартиру в высотке на Котельнической набережной. Надеялась, что при ней Володя не станет принимать наркотики. Но сестра по-прежнему часто уезжала и контролировать сына постоянно не могла, а о чьей-то посторонней опеке и речи уже быть не могло: Володя только мать слушался.
Однажды Нонна вернулась в Москву после гастролей, на следующий день она должна была играть спектакль «Волки и овцы» в Театре киноактера, а ночью у нее сильно прихватило живот. Сестра приложила к нему грелку и тем самым наделала беды: желчь разлилась по организму, «скорая» еле довезла ее живой до больницы, где Нонну тут же положили на операционный стол. Я навещала сестру в палате, ухаживала.
В один из этих дней в три часа ночи раздался телефонный звонок, на том конце провода слышу возмущенный голос жены Славы Тихонова Тамары Ивановны:
— Только что позвонили соседи и сообщили, что Володю нашли на мосту недалеко от дома в невменяемом состоянии, с пробитой головой. Вроде доставили по месту жительства. Он мне вообще-то никто, так что разбирайтесь с этим сами!
— Как никто? Он же сын вашего мужа.
— Славы в Москве нет. Да если бы и был, это не его проблемы. Он не любит Володю, он любит Анечку. И вообще, у Володи есть мать. Она-то о чем думает?! Чем таким неотложным занята?
— Она в больнице.
— В любом случае меня все это не касается. Я болею, температура под сорок, так что разговор окончен.
Я заметалась, не представляя, как буду добираться к Володе среди ночи. Пришлось дожидаться утра. Глаз так и не сомкнула, телефон на Котельнической не отвечал. Ни свет ни заря перезвонила Тамаре Ивановне, надеясь умолить ее все-таки разыскать Славу. Подошла Аня:
— А мамы нет дома, она вышла по делам.
— Как?! У нее же температура сорок!
Но она повесила трубку...
Кстати, когда я напомнила о том, что Нонна много работает, концертирует, ее любит публика, Тамара Ивановна сказала: «Бабу любая может сыграть». Попробовала бы она сделать это!
Я тогда работала в библиотеке закрытого конструкторского бюро, там была строгая пропускная система, еле отпросилась. Бросилась в наркологическую клинику, где племянник до этого уже лежал, пробилась на прием к главврачу:
— Помогите, Нонна в больнице, с Володей несчастье, его надо лечить.
— Конечно-конечно. У нас начинает принимать доктор Довженко, покажем ему вашего племянника.
Мне выделили машину, санитара, врача, те сказали, что надо заехать за участковым — без этого нельзя. Володя сам открыл дверь, слава богу, голова была цела, но лицо абсолютно зеленое, и то, что ему очень худо, бросалось в глаза.
— Володя, давай съездим к врачам, тебя там ждут, помогут. Пожалуйста!
Он вроде бы начал соглашаться, но тут в наш разговор вмешалась девица, которая находилась с ним в квартире, отозвала Володю в другую комнату, начала что-то нашептывать, и тот категорически отказался ехать.
— Ну неужели нельзя увезти его насильно? Он же болен! — обратилась я к милиционеру.
— Если б он был Ивановым, мы бы, наверно, так и поступили, а он — Тихонов, тут такое начнется... К тому же есть свидетельница, мы не знаем, поднимет она шум по этому поводу или нет. Может, уговорите его хотя бы дойти до лифта?
Но Володя уперся и никуда не поехал, оставалось только развести руками и перед всеми извиниться. Нонне я рассказала о случившемся лишь спустя полгода.
Брак Володи с Наташей Варлей оказался скоротечным, они почти не жили вместе, но родить сына Василия успели. Впервые я увидела Наташу на Володиных похоронах. Она и наша сестра Люда взяли на себя оформление документов, объехали все инстанции от ЗАГСа до кладбища. В тот день Варлей постоянно находилась около Нонны. У них вообще были хорошие отношения. Как-то сестра сказала: «Молодец Наташка, родила второго ребенка, значит, Володиного сына не избалует. Она берет детей с собой на съемки, наверное, я тоже должна была так поступать. Но думала: раз мы выросли одни, без матери, и с нами ничего не случилось, значит, и с Володей все будет в порядке».
Вторая жена Володи Наташа Егорова утверждала, что Вася Володе Тихонову не сын, мол, Варлей родила его то ли от Николая Бурляева, то ли от Константина Райкина. Сам Володя никогда не сомневался, что Вася его ребенок. Однажды в разговоре я произнесла:
— Володя, у меня две дочери, у тебя два сына.
— Нет, у меня три сына.
Но так и не рассказал, кто родил ему третьего ребенка.
С Наташей Варлей у нас добрые отношения, два раза в год она ездит с нами на кладбище, поминает Нонну и Володю. А вот с Наташей Егоровой, мягко говоря, — сложные. Когда Володя женился, Нонна ее приняла. Мы были на представлении балета на льду, где Егорова танцевала, и Нонна восхищалась: «Как же Наташка отличается от остальных! Какая она красивая! Какая у нее осанка!» А особенно сестра радовалась, когда у Владимира с Наташей родился сын — Володя Тихонов-младший. Егорова часто ездила на гастроли, и тогда заботы о Вовочке брали на себя Нонна и теща сына Мария Григорьевна. Наташина мама натерпелась в жизни, выросла в детдоме, была труженицей и в общем-то доброй женщиной. Но воспитатель из нее получился никакой — Вовочку она жутко избаловала. Если Мария Григорьевна уставала от капризов внука, привозила его на два-три дня ко мне. А когда пришло время идти в школу, Наташа Егорова отдала сына в интернат. Я забирала его оттуда, привозила к себе, мои дочки занимались с ним математикой.
Мария Григорьевна почему-то избрала меня доверенным лицом, часто звонила и часами могла жаловаться: «Безобразие, какую-то крокодилицу ставят в первую линию на льду, а Наташку нет, и вообще она дура, что родила от наркомана, испортила себе жизнь». Я выслушивала не прерывая, понимала, что ей надо выговориться. Отношения Егоровой с Володей не складывались, виною этому — чего уж там! — была Володина болезнь. Нонна это признавала: «Бедная Наташка, как же ей достается!» Случалось, он и руку на нее поднимал. Но вообще-то Егорова мало жила вместе с Володей. Формально они долго оставались мужем и женой, а на самом деле очень скоро разбежались. Мария Григорьевна рассказывала, что у дочери случился роман с кем-то из оркестрантов. Не могу ее за это осуждать, Наташа в те годы была молода и хороша собой, и попытки устроить личную жизнь вполне объяснимы.
У нас сохранились Володины письма из больницы, которые он писал матери, они очень точно характеризуют его тогдашние отношения с женой: «Не такой уж я пропащий, спаси меня, если не ты, то никто этого не сделает. Егорова обо мне забыла, не приходит».
Ради того чтобы пара жила отдельно, Нонна разменяла квартиру. В новой, которая была на «Щукинской», ее сына позже и нашли. Дверь была открыта, и что там произошло, кто последним видел его в живых, неизвестно.
Во время Володиных похорон Нонна попросила Егорову и ее маму не присутствовать на поминках, боялась, что начнут выяснять отношения. В те времена приватизации еще не было, и ЖЭК потребовал освободить Володину квартиру в кратчайшие сроки. Наш старший брат Гена забрал холодильник, я — пару книжных полок, младший брат Вася — стенку. Каким-то образом Егорова об этом узнала, но все перепутала, решив, что стенку забрал старший сын Володи, его ведь тоже зовут Васей. Она откуда-то взяла, что Варлей якобы ходила по квартире и указывала: «Это я заберу себе, и это тоже». Брать у Володи было нечего, ничего ценного в квартире не осталось. Егорова позвонила Нонне и попросила отдать фарфоровую статуэтку голубого цвета, которая стояла у Володи, и сестра тут же передала ее Наталии.
Ненависть Егоровой к Варлей приобрела со временем неадекватные формы. Егорова давала многочисленные интервью, где утверждала, что Варлей разрушила ее семейную жизнь. Это неправда, отношения с Егоровой у Володи начались, когда он был абсолютно свободным. Она позвонила моим сестрам Наташе и Людмиле, говорила о Варлей бог знает что. По имени ее не называла, а говорила «эта ж-ж-жидовка». Сестры сначала попытались защитить Наташу, потом просто отшили Егорову. Тогда она набрала мой номер:
— Передай Катаевой...
(Наша Наташа вышла замуж за оператора Петю Катаева и сменила фамилию.)
— Почему я должна что-то передавать? Сама звони ей и говори все, что считаешь нужным.
— Тогда передай этой бабе-яге... — это относилось уже к нашей Людмиле.
— Наташа, умолкни!
— Надо же, кто бы мог подумать, что сестры у Нонны Викторовны такие суки и твари?! — крикнула она и бросила трубку.
Когда Нонна попала в реанимацию, какая-то женщина часто звонила и интересовалась: «Она еще не умерла?» На похороны Нонны Наталия все-таки пришла. Наш брат Гена встретил ее словами: «А ты что здесь делаешь?» Егорова растерялась, мне стало ее жалко, я подошла и сказала:
— Не обращай внимания, похороны — вещь святая.
— Таня, ты меня прости, когда тебе звонила, я выпила.
— Наташа, забудь.
Поминки шли мирно, но в конце Егорова встала и громко спросила:
— За что вы меня так не любите?
Сестра Наташа стала ей что-то отвечать, и тут вмешалась Варлей, сказала Егоровой:
— Наташа, пора забыть обиды. Запишите мой номер телефона. Давайте созвонимся, встретимся, я была бы рада, если бы наши сыновья начали общаться как братья.
Они обнялись, все, сидевшие за столом, зааплодировали. Позже Варлей рассказывала, что через пару дней на ее номер пошли оскорбительные звонки и эсэмэски. Когда Егорова начала сводить с Наташей счеты в нескольких телепрограммах подряд, я спросила Варлей:
— Мне за тебя обидно. Почему ты не подашь в суд?
— Это ничего не даст, только истреплю себе нервы. Лучше выпрямлю спину и буду ходить с гордо поднятой головой.
Мы не общаемся с Егоровой только из-за того, что она постоянно выясняет отношения. Нельзя же все время разговаривать в режиме претензий и раздражения. Возможно, ей просто невыгодно с нами общаться — на подобного рода рассказах она скорее всего зарабатывает, а на добрых отношениях не сможет этого делать. Основной повод для обид у Наташи таков: ей с сыном ничего не досталось от Мордюковой и Вячеслава Тихонова. Жаль, что Наташа Егорова и Вовочке, по-видимому, внушила, что окружающий мир враждебен. Он вырос с обидой на всех, а это разрушительное чувство.
Когда Володя умер, полтора года каждый божий день Нонна просыпалась, звонила мне, рыдая и причитая: «Пусть бы сын был инвалидом, только бы остался живым. Пусть бы ехал мимо на коляске, чтобы на меня родным пахнуло!» Мое сердце разрывалось. Она отказывалась от всех выступлений, но однажды ее все же уговорили принять участие в концерте. Там она и познакомилась с молодым певцом Юлианом. И вдруг стала оживать! Я спросила:
— Он что, нравится тебе?
— Как же может не понравиться этот кудрявый кутенок, труженик необыкновенный, который готов стоять на сцене сутками?
И они стали выступать вместе. Пахмутова с Добронравовым, покровительствовавшие Юлиану, написали специально для Нонны песню, которую она исполняла акапельно в его концертах.
Тут же проявилась Егорова:
— Да что же это такое?! Какого-то Юлиана Нонна Викторовна двигает, а родному внуку помочь не может!
Вовочка тогда уже учился в театральном институте.
— Никого она не двигает, Юлик родился с нотной грамотой, его мама педагог по классу фортепиано, и сам он готов работать день и ночь, — объясняла я.
Поскольку семья его из Коломны, в Москве он ютился в общежитии. Нонна пригласила пожить у нее, Юлик приезжал ко мне за раскладушкой. На их концертах всегда присутствовала его семья — родители, сестренка, в эти дни Нонна всех оставляла у себя, они укладывались спать на полу, так как жила она тогда в однокомнатной квартире. Сестра оживала, и мы это только приветствовали. Однажды я спросила Нонну:
— Тебе с ним интересно?
— Очень, Тань! Это же связь поколений. И вообще, общение с таким талантом — это как розу понюхать!
Между ними, конечно, не было близости, Нонна просто восторгалась талантом Юлиана, у нее были по отношению к нему почти материнские чувства. Когда он раскрутился, стал неплохо зарабатывать, то в свою очередь начал заботиться о Нонне: то браслетик золотой подарит, то телефон.
Не было у сестры интимных отношений и с Михаилом Ульяновым, хотя многие им это приписывают. Да, они снимались вместе в кино, играли влюбленных друг в друга героев. Нонна говорила:
— Чтобы такое сыграть, надо влюбиться хотя бы в его пуговицу.
— Нонн, ну а в жизни между вами что-то произошло?
— Нет, Миша был верен жене. Да и не в моем он вкусе.
Нонна еще раз попыталась устроить свою женскую судьбу, но брак с Владимиром Сошальским не продлился и года. Меня вообще удивило, что они расписались. Но оказывается, тому было объяснение. Однажды к Нонне пришла ее подруга Алла Ларионова и пожаловалась:
— Ты представляешь, Рыбников меня так приревновал, что вылил на голову кастрюлю борща!
— Как же ты с ним живешь? Почему не разведешься?
— Потому что мне важно оставаться замужней женщиной.
И Нонну эти слова как-то зацепили, вот почему роман с Сошальским закончился регистрацией отношений в ЗАГСе. Как потом объясняла Нонна: чтобы окружающие не гавкали. Сошальский и его мама любили застолья, гости собирались в доме почти каждый день, засиживались до трех часов ночи. Нонну и так мучила бессонница, а тут еще дополнительный источник беспокойства. Результат оказался закономерным...
У истории есть продолжение. Наша Наташа однажды заболела, началось тяжелое осложнение. Нонна была на съемках в экспедиции, ничего об этом не знала, но в тот день вдруг почувствовала, что с сестрой что-то случилось, позвонила Наташиному мужу: «Срочно вези жену в больницу, Наташка погибает». Петя примчался домой, вызвал «скорую». Благодаря этому она осталась жива. Позже Нонна купила две путевки в санаторий, для себя и сестры, чтобы под своим присмотром ее подлечить. Наташа рассказывала: «Сидим мы на веранде, вяжем, и вдруг идет Сошальский, который там же отдыхал. Увидел Нонну и говорит:
— Давай начнем все сначала.
А Нонна ему:
— Я тебе ясно сказала: все кончено!
Порода у нас такая: не нас бросают, а мы бросаем. Так, Нонна выпроводила Борю и Сошальского, так, я — пьющего мужа.
Еще вспоминаю второй случай, связанный с Наташей. В 1961 году первого мая она, будучи беременной, почувствовала себя очень плохо. В связи с первомайской демонстрацией весь центр города (а жила сестра рядом с Третьяковской галереей) был перекрыт для движения транспорта. Растерявшаяся Наташина свекровь позвонила Нонне. Она нашла врача и пешком, пройдя пол-Москвы, привела его к ним домой. Помощь была очень своевременной...
В какой-то период Нонна выступала в концертах с трио «Ромэн», руководителем которого был Играф Йошка. Я, сестры, мои дочери неоднократно бывали на этих концертах. Успех был ошеломляющий, особенно когда они исполняли песню «Белая лебедь». Какой у Нонны голос!!! Как жаль, что не сохранились записи этих выступлений. Цыгане искренне полюбили Нонну, приглашали ее на семейные праздники. Сестра и нас всех по очереди брала с собой в гости к цыганам. Однажды Играф попросил ее выступить в колонии, где сидел его родственник, чтобы ему дали послабление в режиме, и она согласилась.
Как-то приехала к Нонне на день рождения, а там за столом Никита Михалков с женой Татьяной, Валя Пономарева, Играф, Жора, третий солист «Ромэна», их родственница цыганка Леля. У Нонны прихватило сердце, она сделала мне знак, я тихонечко отвела ее в соседнюю комнату, уложила. Нонна попросила: «Никому ничего не говори, сейчас пройдет». Она всегда наплевательски относилась к собственному здоровью. И вдруг за стеной запели Валя с Играфом и Жорой, у Нонны аж слезы потекли: «Сволочи, как поют!» И сердце отпустило.
Восемь последних лет Нонна жила с нашей Наташей, которая о ней заботилась. Никогда прежде не рассказывала, как мои сестры стали жертвами мошенников. За два месяца до ухода Нонны из жизни, седьмого мая 2008 года, им позвонили и сказали: «Предстоит обмен денег, по распоряжению мэра Лужкова в первую очередь деньги поменяют заслуженным пенсионерам. Мы сейчас подъедем». Мошенницы постоянно повторяли фразу: «Только не кладите телефонную трубку». И действительно вскоре в квартире появились три женщины, две прошли на кухню, где стали заполнять бесконечные бумаги, пересчитывать банкноты, а одна болталась в коридоре около раскрытого сейфа. Он достался Нонне от прежнего владельца квартиры, она хранила там свои немногочисленные драгоценности. Несколько раз сестра теряла ключи и вызывала мастеров, которые открывали сейф. Думаю, один из них и стал наводчиком. Накануне Нонне заплатили приличный гонорар, да и у Наташи скопилась пенсия. В общем, мошенницы забрали все. Они явно обладали навыками гипноза. Нонна с Наташей очнулись только через пару часов и поняли, что их обокрали. Мне позвонила Наташа: «Таня, у меня в кармане халата сто рублей, холодильник пустой». Я тут же помчалась к ним с деньгами. Нонна запретила вызывать милицию, сказала: «Не хочу, чтобы трепали мое имя». Потом приехала любимица сестры Леночка Лецкая, привезла нотариуса, и Нонна оформила доверенность, чтобы Наташа могла получать ее пенсию.
Последние пять лет Нонна тяжело болела. Тромб в ноге закупорил сосуд, три недели она провела под капельницами в «Склифе». Тромб рассосался, ее выписали, но через два часа снова госпитализировали в ближайшую больницу: началось сильное внутреннее кровотечение, а следом — отек легкого. «Мы не сможем помочь Нонне Викторовне здесь, специальное оборудование есть в ЦКБ», — сказали врачи. Подруга Нонны дозвонилась Никите Михалкову, и хотя тот был в Америке, включил все свои связи, Нонну перевезли в реанимобиле в ЦКБ.
Последние годы сестра очень страдала от диабета, у нее критически село зрение, было четыре операции на глазах. И опять Леночка Лецкая, работавшая когда-то на телевидении, привела уникального врача Елену Доронину. Та за нее взялась, и Нонна стала различать цвета, а позже и самостоятельно передвигаться по квартире с ходунками.
В те дни Нонне позвонила актриса Нина Маслова и спросила:
— Как вы себя чувствуете?
На что Нонна не задумываясь ответила:
— Ну как-как? Хреновато-задумчиво!
Однажды мы с Наташей уложили ее спать, а сами решили за сестру помолиться, вдруг открывается дверь, на пороге Нонна, которая до этого не могла передвигаться.
— Что вы делаете?
— За тебя молимся.
— Можно и я с вами?
Встречи с ней искал митрополит Уфимский и Стерлитамакский Никон (тогда еще архиепископ), но Нонне было так худо, что она не смогла его принять, он оставил сестре письмо, в нем были еще и деньги. Нонна написала ему ответ, поблагодарила и послала свою книгу. Так завязалась их переписка.
Двадцать пятого ноября 2007 года мы собрались на день рождения сестры, пели, шутили, чувствовала она себя гораздо лучше. Но двадцать девятого декабря у Нонны случился повторный инфаркт. Тот Новый год я дежурила у ее постели, дала возможность Наташе встретить праздник с семьей. Мы не оставляли старшую сестру одну ни на секунду, сидели рядом и, понимая, что худшее может случиться в любую минут, спешили высказать слова любви, которых раньше почему-то стеснялись. Когда Нонны не стало, владыка Никон прилетел в Москву, именно он ее и отпевал.
За пять лет до смерти Нонна оформила свою квартиру на Наташу, что абсолютно справедливо, сестра скрасила ей последние восемь лет жизни. Дважды в год: шестого июля — в день смерти и двадцать пятого ноября — в день ее рождения, мы, сестры, братья, племянники, собираемся на Кунцевском кладбище и поминаем наших Нонну и Володю. К нам присоединяются Наташа Варлей, Лена Лецкая, Юлиан и его родители, те, кому дорога память о Нонне. Жаль, что никогда не приходят Наташа Егорова и Володя Тихонов-младший.
Недавно сидели у могилы Нонны, и вдруг подходит пьяненький мужичок с букетиком. Увидел нас и, помявшись, спросил: «Можно я положу цветочки своей любимице?»
Для меня тот скромный букетик дорогого стоит. Ведь и этот мужичок, и та проводница в поезде до Ейска, и еще тысячи и тысячи простых людей помнят и любят мою старшую сестру. И мы, ее близкие, благодарны им всем за это.
Подпишись на наш канал в Telegram