Мы никому не сказали о том, что расписались. Тем не менее активизировались Петины поклонницы. Постоянно звонили, в чем-то упрекали. Я не выдержала, спросила со смехом: «Ты что, всем им обещал жениться?» Петя заулыбался, но промолчал...
Меня никогда не называют вдовой. Вельяминова нет уже больше шести лет, но все Петино окружение, весь его мир, слава богу, остались со мной, и рядом с ними я воспринимаю себя именно как жена. Хотя замуж за Петра Сергеевича в свое время вовсе не собиралась. Но не потому, что он жил на две семьи и два города — Москву и Ленинград. Просто официальная регистрация брака, думала я тогда, ничего изменить не может. Мы были вместе уже восемь лет, и верилось, что наша любовь сильнее клятв и расстояний. Так зачем лишние формальности? Но Петя уговорил. Накануне похода в ЗАГС, двадцать первого февраля 1992 года пили чай на кухне моей питерской квартиры, и я рассуждала:
— Только не надо свидетелей. Зачем? Мы же взрослые люди и столько лет вместе. И фамилию менять не буду.
Подруга, которая была у нас в гостях, удивилась:
— Почему? Такая красивая фамилия!
— Мне и моя нравится! — рассмеялась я.
Петя ничего не сказал.
К тридцати двум годам я, как казалось, успела многого добиться, считала себя вполне состоявшимся человеком и никогда не пыталась «прикрыться» известным на всю страну именем Вельяминова. К тому же в банке, где работала, смена фамилий не приветствовалась: приходилось переделывать кучу бумаг. Но я все же стала Вельяминовой — уже в день регистрации. Сегодня я тесно общаюсь с семьей режиссера Валерия Ускова, в соавторстве с Владимиром Краснопольским поставившего телефильм «Тени исчезают в полдень», после которого страна влюбилась в Вельяминова. Как-то — мы с Петей уже были вместе — Валерий Иванович приехал к нам в гости. Народу собралось довольно много. В компании была и новая девушка, чей статус при ее спутнике оставался неясным. Но любопытных взоров никто не бросал и вопросов украдкой не задавал. Потом спросила Валерия Ивановича:
— А про меня что-нибудь говорили, когда я только появилась?
Он замялся:
— Ну как тебе сказать... Сегодня я знаю, что Петя счастлив, ты его по-настоящему любишь, можно сказать, жизнь ему посвятила. А тогда казалось: какая-то девчонка из провинции, намного моложе — что-то ей определенно от Вельяминова надо...
У нас с мужем действительно серьезная разница в возрасте — тридцать четыре года. Хотя сама я об этом не задумывалась и разницу пыталась вычислить уже в ЗАГСе, обратив внимание на дату рождения в Петиной анкете. У меня это не получилось: как «настоящий экономист» умела считать только на калькуляторе или в столбик. Потом, конечно, эту простенькую арифметическую задачку решила. Но не ужаснулась.
Я услышала о Петре Вельяминове лет в двенадцать, после премьеры телефильма «Тени исчезают в полдень». Меня кино совсем не интересовало, но помню, как все вокруг восторгались этим актером. Мы с родителями жили в Средней Азии, в Фергане, куда папа, инженер, попал по распределению. Но и до нашей глухой провинции дошел слух, что Вельяминов на самом деле не артист, а найденный где-то в Сибири настоящий председатель колхоза. Оттого, дескать, и выглядит на экране так достоверно. Судьбы знаменитостей меня не тревожили, преклонение перед кумирами было совершенно несвойственно, и я про него забыла. Но когда спустя много лет, в сентябре 1984 года, пригласившие в гости друзья упомянули, что еще у них будет известный актер Петр Вельяминов, сработала эмоциональная память и я заявила: «Так он же не всамделишный актер!» Забегая вперед, замечу: пройдет совсем немного времени и Петя подтвердит, что действительно никогда не учился на артиста. Он был настоящим самородком и начинал в самодеятельности. Но расскажу по порядку.
На момент нашего знакомства все у меня было хорошо. Я приехала учиться в Ленинград, мечтала стать педагогом — историком, но, видимо, мои тогдашние амбиции не соответствовали университету второй столицы, и сочинение я завалила. Но решила попытаться остаться в Питере и как-то закрепиться. Папа снял мне квартиру, его знакомые помогли устроиться в диспетчерскую крупного строительного треста, который занимался реконструкцией исторической части города. Потом я поступила на вечернее отделение технического вуза, получила от треста комнату в коммуналке, вышла замуж...
На той самой вечеринке у друзей Петя, к большому моему удивлению, дал мне сценарий фильма, в котором снимался: «Почитайте, возможно, вас заинтересует». Кажется, это были «Челюскинцы». Почему мне? Думаю, он просто всем его раздавал и просил высказать свое мнение. Я лишь пожала плечами. Домашний телефон, конечно, дала, но никакого волнения — позвонит, не позвонит — не испытала. Тем более что и я, и Петя были несвободны. Позже Петя придумал «альтернативную» версию нашего знакомства: якобы мы оказались в одном купе поезда Москва — Ленинград и разговорились. Но на самом деле было именно так, как я рассказываю.
Сценарий не осилила — сплошные диалоги! — заснула на первой же странице. Это было так далеко от всего, чем я жила. Но когда Петя позвонил, даже не спросил о тексте. Начал что-то рассказывать, шутить, обволакивать своим завораживающим голосом. Начались ежедневные звонки домой и на работу. Потом — встречи. Он был человеком-фейерверком, обладал потрясающим мужским обаянием. И ухаживать за мной начал по-сумасшедшему. Может, не приукрашивал, когда говорил, что полюбил с первого взгляда? Хотя для меня долго оставалось загадкой: зачем ему неопытная девочка из провинции, которой до его интеллекта как до Луны? Просто никто на фоне популярности Вельяминова. К тому же — чего уж там — не красавица.
Однажды провожала его на Московский вокзал, и Петя вдруг сказал: «Не будь я женат, завтра женился бы на тебе». Я пропустила эти слова мимо ушей. Подумала, что артисты — люди эмоциональные и скорее всего на него так повлияло предстоящее расставание. Иного даже представить не могла, да и не хотела. Не из самоуничижения, нет. Просто тогда мое существование было подчинено единственной цели: найти свое место в чужом большом городе. Я жила в бешеном ритме: днем работала, вечерами училась — надо было как-то крутиться, везде успевать. Общение с Петей было лишь удивительной частью этой мозаики, но далеко не центральной. Мы много гуляли, Вельяминова, конечно, узнавали на улицах, но мне было все равно, я не смотрела на окружающих, слушала Петю.
После тех самых слов мы не виделись месяц. И вот Петя позвонил ночью в мою коммуналку:
— Я завтра приезжаю.
— На съемки? — только-только привыкала к таким незнакомым прежде словам, как «пробы», «съемочная площадка», «озвучание».
— Да, работа... Но еду — к тебе!
Я была к этому совершенно не готова. Разумеется, понимала, что он за мной ухаживает, но даже мысли не допускала, что это может вылиться во что-то серьезное, в близкие отношения. А как только они случились, отношений с другими мужчинами у меня больше никогда не было. До сих пор гложет чувство вины за разрушенный мною первый брак. И женщины, и мужчины часто с гордостью говорят о своих многочисленных женитьбах, видя в них доказательство собственной востребованности. Мне кажется, это несчастье, когда человек вступает в брак несколько раз. И ничего, кроме сожаления, вызывать не может — значит, что-то не сложилось, а за каждым разрывом стоит чья-то боль.
Теперь, приезжая в Ленинград, Петр Сергеевич останавливался в моей коммуналке. Казалось бы, я могла застесняться нищенской обстановки, обшарпанных стен, расхристанного быта. Ведь человеку свойственно рисоваться, выдавать желаемое за действительное. Но рядом с Петей мне не приходилось прикидываться. Он вел себя настолько естественно, что иногда даже мыл посуду на общей кухне. И соседи отнеслись к нему вполне деликатно, с расспросами не лезли.
У Петра Сергеевича была удивительная способность — он действительно «провоцировал» окружающих на деликатность. Часто встречал меня у банка с букетом, бывал в офисе. Я не афишировала наши отношения, но и никто из сослуживцев не проявлял к Вельяминову нездорового интереса. Напротив, едва он заходил в комнату, вокруг становилось светло и покойно, все разговаривали так, будто он здесь давно свой человек. От актеров слышала, что такое же происходило и на площадке.
Я в свою очередь не чувствовала никакой неловкости своего положения. Мы часто ходили на премьеры в Дом кино, но не помню, как Петя представлял меня знакомым. В актерской среде не принято расспрашивать коллег, кем является их спутница или спутник. Никто особо не обращал на меня внимания, и я была этим довольна: вдруг спросят, понравился ли только что увиденный фильм, а я не буду знать, что ответить, ведь по-прежнему мало чего понимала в кино. Дома Петя о своих картинах говорил редко. Однажды кормлю его, а по телевизору идет «Вечный зов». Он начинает вспоминать подробности съемок: сначала именно этой серии, потом какие-то отдельные эпизоды из других, и после очередного вопроса «Помнишь?» я честно признаюсь, что фильм не смотрела и мне, конечно, неловко. Петя прервал: «Перестань оправдываться. Тебе некогда — днем работаешь, вечером учишься. И вообще ты не киноман».
Помню, что ничегошеньки не поняла в фильме «Покаяние», на который мы ходили вместе. Но затем посмотрела его раз шесть в одиночестве. И не только потому, что картина меня все же поразила. Интуитивно я поняла, что если любишь человека, необходимо разделять его интересы.
У нас был очень разный жизненный опыт. Петя часто говорил, что я обладаю невероятными «организаторскими способностями на ровном месте». Но это же сложилось не в один момент. Я была активным октябренком, пионером, комсомольцем, секретарем партийной организации строительного треста. А Вельяминов десять лет провел в сталинских лагерях. Когда мы познакомились, он как раз добивался своей реабилитации. Моя семья ни с чем таким не сталкивалась, и я не очень понимала, насколько все это было страшно. Потому и «Покаяние» сначала оказалось мне не по зубам.
Петю посадили в 1943 году за участие в антисоветской организации, которой, конечно, в действительности не существовало. Взяли прямо на улице, ему было тогда всего шестнадцать. Специально о тех годах его никто не расспрашивал. Да и сам он не хотел рассказывать посторонним, как резал вены, узнав об аресте матери, от отчаяния кидался на колючую проволоку в надежде, что убьют, как один из вертухаев за несколько украденных картофелин протащил его по рельсам так, что он головой пересчитал все шпалы. Но он не вынес оттуда ненависти. Да и кого было ненавидеть — того охранника, который всегда мог бы объяснить, что служил стране, выполнял приказ? Петр Сергеевич вообще никогда никого не судил и себя никогда не жалел. У него удивительным образом начисто отсутствовало чувство обиды на ту власть, ту страну, что лишили его полноценной молодости.
Многое в характер мужа перешло от его выдающихся предков, было заложено в детстве благодаря воспитанию. Неслучайно в середине девяностых он был одним из руководителей Дворянского собрания Санкт-Петербурга. В те времена, когда наши отношения только начинались, мы часто гуляли вокруг Военно-медицинской академии: когда-то ее возглавлял один из дедов Петра Сергеевича — Николай Вельяминов. Мы искали его могилу на Волковском кладбище — не нашли. Через ограду от Волковского — Литераторские мостки, где в некрополе захоронили Петю. Как-то, навестив там мужа, решила пройтись и вышла прямо на могилу его деда. Теперь я за ней ухаживаю.
Отец Петра Сергеевича, офицер, принял советскую власть, воевал, вошел в командование Красной армии, но в начале тридцатых годов его все равно арестовали, а за ним и мать. Она десять лет провела в ссылке, а отец в лагерях — шестнадцать. Почти сорок лет злоключений на одну семью.
Получивший «поражение в правах» Вельяминов долгое время не имел права заезжать в сто городов страны. Из-за этого даже не смог навестить в Москве родителей, которых реабилитировали после возвращения из лагеря и ссылки. Но душевные качества, заложенные в мужа в первые годы жизни, не смогли перебить ни лагерь, ни скитания по стране без возможности учиться и нормально работать. Три года он провел на лесоповале в Абакане. Потом были самодеятельные драмкружки, маленькие провинциальные театры — в том же Абакане, потом в Тюмени и других городах. В свердловском театре талантливого самоучку разглядели Усков с Краснопольским и пригласили в кино. Вельяминову тогда было уже сорок пять лет.
И вот после премьеры идет по улице всенародно любимый артист, все его узнают. А он чувствует себя изгоем: очень переживал из-за того, что фактически считается врагом народа. Помню, как у Пети руки дрожали, когда он писал бесконечные прошения о реабилитации. Его, исполнителя одной из главных ролей в сериале «Тени исчезают в полдень», даже не хотели выпускать в Париж, когда картину туда возили. Режиссерам чудом удалось договориться с властями, но во Францию Петя приехал позже всех.
Реабилитации муж добился только в середине восьмидесятых, почти одновременно с получением звания народного артиста РСФСР. Но о том, что судьба лишила его театрального образования, переживал до последних дней.
...Мы «дружили» уже восемь лет, когда Петя позвонил поздно вечером и произнес: «Я развелся». Что я почувствовала? Промелькнула мысль, что отныне на меня ложится доля ответственности за нашу общую судьбу. Думаю, Петр Сергеевич понимал, что к этому времени я была к нему уже сильно привязана. Больше, чем он ко мне. Но и ему, хотя бы в силу возраста, хотелось какого-то тыла, спокойствия, домашнего уюта. Бесконечные разъезды, мотания туда-сюда-обратно очень выматывали. В конце концов ему надо было определяться, где жить и, наверное, для чего. Петя всегда был очень занят и не мог стоять в очередях, которые вечно были в наших казенных учреждениях. К тому же хотелось все устроить так, чтобы на нас не глазели. В банке, где я работала, попросила свою заведующую замолвить за нас словечко, чтобы сразу расписали. Та обо всем договорилась, и в ЗАГС мы пришли в выходной день. Работницы всплеснули руками: «Господи, сам Вельяминов! И вы еще звонили! Мы бы и без того все сделали». Женщины тут же окружили Петю вниманием, а меня не замечали, смотрели как на пустое место. Потом включили музыку, объяснили: дескать, без праздничных нарядов и свидетелей, уж ладно, обойтись можно, а вот в тишине — совсем не по-людски получается, непразднично. Я смутилась, казалось, роспись — это обычная формальность. Мы были вместе уже столько лет, так зачем же теперь что-то изображать?! Кого обманывать? Себя или этих дам?..
Расписались, вернулись домой. Кажется, все-таки выпили по бокалу шампанского, не помню. Пете нужно было в тот же день спешить на дневной поезд «Аврора» в Москву на съемки. Он уехал на месяц, даже подарка на свадьбу не сделав. А я в понедельник вышла на работу. Спустя полгода после свадьбы Петр Сергеевич окончательно перебрался ко мне в Питер. В столице его уже ничего не держало. Он давно ушел из «Современника», о чем впоследствии жалел, пристроился в труппе Театра киноактера, но театр к тому времени окончательно захирел. Вельяминов уже сыграл во множестве фильмов, ставших классикой советского кинематографа: «Командир счастливой «Щуки», «Сладкая женщина», «Пираты ХХ века», «Поэма о крыльях»... Но в начале девяностых кино переживало глубокий кризис, даже такие штучные артисты, как Петр Сергеевич, сидели без работы. В Питере же жили многие представители почти тысячелетнего рода Вельяминовых, а у меня гарантирован стабильный заработок.
Мы никому не сказали о том, что расписались. Тем не менее активизировались Петины поклонницы, которых всегда было предостаточно. Ему постоянно звонили какие-то дамы, в чем-то упрекали. Однажды я не выдержала, спросила со смехом: «Ты что, всем им обещал жениться?» Петя заулыбался, но промолчал...
Был ли развод с тогдашней женой для него тяжелым? Не знаю, он не говорил. Хотя по отдельным репликам можно было понять, что дело к этому шло давно. Но он никогда не сказал плохого слова о бывших спутницах жизни. Я стала пятой женой Петра Сергеевича.
К тому времени мне уже удалось обменять комнату в коммуналке на однокомнатную квартиру, позднее мы перебрались в двухкомнатную в том же доме. К слову, в нем, возможно, когда-то жил и Петин отец, который учился напротив — в Павловском училище.
Тогда я уже перевезла из Ферганы в Петербург маму. Она всегда держалась от нашей семьи на некоторой дистанции. А папы не стало вскоре после того, как мы с Петром Сергеевичем начали встречаться. Вельяминов был первым, кто позвонил мне в Фергану, куда я приехала на похороны. Мы были еще совсем мало знакомы, но он сказал тогда очень нужные слова. Потом часто поражалась, как ему это удавалось.
Потеря мужа стала для мамы полной катастрофой, и поначалу ее вообще не волновало, кто появился в моей жизни — Иванов, Петров или Вельяминов. Но позже, уже переехав в Питер, она его приняла. Они стали общаться, но особой близости не было.
Мама всю жизнь провела под крылом папы. Он был и добытчиком, и защитником. И в этом смысле мой опыт противоположен маминому. Никогда не жила за мужем как за каменной стеной, мы все делали вместе, были равными и в горе и в радости. Помню, когда Пети не стало, в нашем деревенском доме заклинило ворота. Требовалась мужская сила и сноровка. Мелькнула мысль: «Привыкай, женщина, ты теперь одна». Но сразу себя одернула: «Слава богу, что никогда не расслаблялась, не стала избалованной».
Со своей основной работы я ушла — она предполагала совершенно иной уклад жизни, а мне хотелось быть рядом с мужем. Бывало тяжело, многое мы, молодожены, начинали на ровном месте, надо было обустраиваться. Работать в питерском театре он начал только через несколько лет. Режиссер Виктор Титов, известный по фильму «Здравствуйте, я ваша тетя!», уговорил мужа сыграть в спектакле «Мужчины в ее жизни» на пару с Ольгой Антоновой. А потом в Театр комедии пришел новый худрук Татьяна Казакова, которая работала в Свердловске уже после отъезда Пети в Москву, и пригласила его в труппу.
Но мы не зацикливались на трудностях. Как говорил Петр Сергеевич, главное, чтобы даже в самые тяжелые времена в доме были люди, а уж картошка с водкой всегда найдутся. Видимо, слишком многое в его жизни ушло в никуда, судьба научила брать только самое лучшее. Проведя юность в лагерях с их звериными нравами, лишенный студенчества с его веселыми пирушками, на которых зарождается дружба на всю жизнь, он обожал гостей: они бывали в нашем доме чуть ли не ежедневно. Признаюсь, вначале это напрягало. Но постепенно я привыкла. За сдвоенными столами усаживалось восемнадцать человек. Как шутил Петин друг Юра Шевчук: «Квартира у вас маленькая, но вмещает многих».
Каждый день рождения Вельяминова отмечался как государственный праздник: люди шли к нам с раннего утра до позднего вечера, и мужу это очень нравилось. А вот свой день рождения — они у нас близко — я не праздновала, и Петр Сергеевич это принял. Привыкла держаться рядом с ним, но в тени. Я даже цветы не люблю, они остались для меня атрибутом жизни с мужем. После Петиных юбилеев наша маленькая квартирка утопала в букетах, и я раздавала их кому могла, но потом все равно приходилось выкидывать коробками.
К слову, как не стало Пети, я начала отмечать и свои дни рождения. Друзья убедили. Помню, Светлана Крючкова увещевала: «Почему вы думаете, что Петя был бы рад, что вы по-прежнему не отмечаете?» И на меня это подействовало.
Мы всячески старались, чтобы в нашем доме всегда были спокойствие и мир, хотя для этого некоторое время пришлось притираться и идти на обоюдные уступки. Свою машину Петя в силу возраста уже не водил. Я его возила, и муж наслаждался — у него теперь есть персональный шофер! В то, как я управляю автомобилем, он не лез. Один раз попытался, но я тут же остановилась:
— Хочешь пойти пешком?
Петр Сергеевич как мудрый человек сразу все понял. Помолчав, сказал:
— Поехали дальше.
Урок он усвоил, и впоследствии мы ездили мирно.
Петр Сергеевич меня тоже учил уму-разуму. Как-то были в гостях, и мне отчего-то не понравилось, что Петя говорит. Наступила ему на ногу под столом. Он тут же громко объявил: «Знаете, сейчас моя жена наступает мне на ногу». Готова была сквозь землю провалиться! Никогда больше так не делала.
Однажды ждали гостей, накрывали на стол. Петя достал праздничный сервиз, который в советские годы был страшным дефицитом и раздобыть его удалось только благодаря работе в банке. И вдруг как-то неловко повернулся, потерял равновесие — и все полетело на пол. Но я, и глазом не моргнув, продолжала что-то говорить подруге. Муж даже укорил: «Слушай, ну ты хоть как-то отреагировала бы». Уж кто бы говорил! Ведь сам, когда я позвонила домой сказать, что стукнула его машину, задал один-единственный вопрос:
— Ты цела?
— Со мной все в порядке. Но вот машина...
— Давай быстрей домой. Друзья приехали, надо поскорей ужин сообразить.
А на следующий день, садясь в машину с кое-как привинченным бампером, Петя даже не обошел ее, не рассмотрел повреждения, уж не говоря о том, чтобы начать ругаться.
Вельяминов вообще обладал непоказным чувством достоинства. Те, кто знал его в молодости, рассказывали, что даже тогда к Пете нельзя было подойти и запросто похлопать по плечу. Помню, когда в Театре эстрады устраивала вечер памяти Петра Сергеевича — исполнялось полгода со дня его смерти — Борис Смолкин сказал со сцены: «В присутствии этого человека ты не мог сказать вульгарного слова. Нет, он не запрещал. Но ты не мог — и все тут».
Как-то ехали с Петей на машине и нас подрезали. У меня вырвалось дурное слово. Тут же осеклась, спросила:
— Петь, я не права?
— Да нет, по сути ты права, а вот по форме...
С тех пор ничего страшнее высказанного в сердцах «козел!» я себе не позволяла.
Я дарила мужу всякие безделушки. Он тоже делал подарки. Петя любил сказать: «Надо тебе что-нибудь купить». Но я возражала, знала, что прежде всего нам надо было думать, на что прожить следующую неделю, месяц. Петр Сергеевич в денежные дела не вмешивался, а я, естественно, ничего от него не требовала. В те времена артисты жили совсем не звездной жизнью. В театре платили копейки.
Но из зарубежных поездок Петя всегда привозил мне обновки. И никогда не попадал! Вкус-то у него был потрясающий, сама часто советовалась, но вот с размером и с практичностью вещей не угадывал. То сапоги малы оказывались, то шуба такой роскошной, что в вечно слякотном Питере в ней просто некуда было пойти. Я принимала подарки, но не носила их. А он и не спрашивал почему.
Помню, в перестроечные времена вернулся со съемок с солидным гонораром и мы, несмотря на все мои протесты, отправились покупать мне дубленку. Петя то на одну укажет, то на другую. Я отнекиваюсь:
— Нет, слишком дорого. Давай поищем подешевле.
— На меня ты денег не жалеешь, а на себя — всегда!
— Но у нас сейчас туго с финансами.
— Ты просто ненормальная женщина!
Настоял-таки, и дубленку мы купили. Я ее, естественно, не носила. Жалела.
А однажды к нам зашла моя приятельница, и Петя... подарил ей ту самую роскошную дубленку. Просто так, под настроение. В другой раз заскочила родственница Наташа. На улице шел дождь, она промочила ноги. Так Петя и сапоги мои ей предложил. Дескать, возьми у Тани. Можно было предположить, что она откажется, дождется, когда ее высохнут. Но Наташа обулась и... ушла. Как же мы хохотали! А что — я ведь все равно их не ношу.
...Бог дал нам ребенка, он его и забрал. Я была уже на большом сроке. Должен был родиться мальчик. Возможно, это было расплатой за какие-то грехи или указанием на что-то важное, что в жизни пропустила. Не знаю, как отнесся к случившемуся Петр Сергеевич, мы это не обсуждали. Только потом прочла в дневнике мужа: «Виноваты оба! Оба не учли возраста. Бежали, летели, ехали... Не уберегли». Со своими взрослыми детьми муж общался, но я никогда в их отношения не вмешивалась. Все-таки дочери Ирина и Екатерина и сын Сергей родились даже не в предыдущей семье мужа, а за три и два брака до нашего...
Петр Сергеевич меня тоже особо в детали не посвящал: это было только его прошлое, отдельное. Сын Сережа приезжал на похороны, бывал у меня и потом. Про Ирину говорить категорически не готова. Слышала несколько лет назад, что у ее дочери, Петиной внучки Лизы, вроде было все в порядке. Но это лишь слухи. Спрашивать меня о семьях мужа — то же самое, что интересоваться этим у малознакомых ему соседей. Хоть терзайте: это была только его жизнь, к тому же прошло столько лет, случилось столько житейских событий... Я о них даже не вспоминаю. Стараюсь прийти к Богу и пытаюсь думать только о светлом. В первую очередь — о Пете...
Больше завести ребенка не пробовала, не чувствовала себя настолько сильной, чтобы проводить эксперименты. Я была предана мужу, на него было направлено все мое внимание. Возможно, то обстоятельство, что у нас не было детей, с учетом возраста Петра Сергеевича продлило его творческую жизнь.
Само слово «возраст» мы никогда не произносили. Петя любил жизнь, интересовался ею, когда он работал, общался с друзьями, у него так горели глаза, что он давал фору многим молодым. Играл в театре, преподавал, занимался общественной работой. Казалось бы, при такой возрастной разнице я должна была задумываться о том, что он уйдет раньше. Но мне была незнакома боязнь утраты. Как это ни странно прозвучит, и в голову не приходило, что Петя может меня оставить. Но за год до его ухода, сама того не осознавая, я подготовилась внутренне. Почему? Не знаю. Божий промысел вообще нельзя обсуждать, комментировать, пытаться понять.
Когда Пете был уже восемьдесят один год, я решила, что нам обязательно надо обвенчаться. Нашла деревенского священника, попросила, чтобы устроил все без гостей и свидетелей. Батюшка спросил, сколько лет мы вместе. Мало ли, может, только вчера познакомились и побежали под венец. Ответила, что почти двадцать четыре года. Священник даже документы проверять не стал, только спросил:
— Это ваше осознанное решение?
— Да.
В оговоренный день приезжаем к церкви, Петя не выходит из машины. И почти дословно повторяет вопрос батюшки:
— Ты хорошо подумала?
— Конечно.
— Танюш, ты не понимаешь, что сейчас делаешь...
Возможно, он тоже думал о своих немалых годах.
Мы повенчались. И больше никогда об этом не вспоминали. По дороге домой и вовсе вышел курьез. Бабушки на обочине торговали свежими огурцами. Я остановилась, купила, вынула один из пакета, предложила Пете:
— Хочешь?
Он отвечает:
— Вначале ты попробуй. Он же немытый.
Как я хохотала! Говорю:
— Ничего себе. Мы только что из церкви, собираемся прожить вдвоем жизнь вечную, а ты предлагаешь на мне испытать, нельзя ли им отравиться! Что это такое?
К слову, тот батюшка на годовщину Петиной смерти приезжал на кладбище открывать памятник. Мы дружим, он мой духовник, крестила у него знакомого мальчика, потом внучку — дочку племянника. Так, вдогонку, стала и мамой, и бабушкой. Надеюсь, Петя это видит.
...У нас был домик в Псковской области — подруга подарила. Совсем плохонький, даже без забора, но Петр Сергеевич выразил желание туда приезжать. Я начала все обустраивать, облагораживать, положила на это много сил, и в результате все приняло пристойный вид. Но муж выдерживал там всего лишь несколько дней, сразу начинал скучать, маяться. И мы уезжали.
В последние годы я сопровождала его на съемки, так ему было комфортнее. И видела, что на площадке ему уже тяжеловато. В марте 2009-го попросила:
— Давай с этого лета поменьше работать. Ты же хотел жить в деревне. Зачем мы там все время что-то благоустраиваем? Чтобы приезжать за двести километров на два-три дня?
Петя спокойно ответил:
— Я не деревенский человек.
В тот момент, как это иногда бывает в жизни, даже если сильно любишь, готова была убить! Чуть не съязвила: «Может, еще корову там для тебя завести?» Петя прекрасно знал, чего стоит эта дача, бесконечные ремонты, ненавистный газон, который меня измучил. Но муж действительно был человеком совсем другого масштаба. Ему, коренному москвичу, даже Петербург был тесноват, что уж говорить о деревне.
За несколько месяцев до Петиной смерти, когда он был еще здоров, в один из наших коротких заездов мы сидели на даче, работали над книгой, которую писал муж. Вдруг он спросил:
— Как ты будешь без меня?
— Петь, ты о чем?
— Да нет, я просто так...
А в конце апреля Петя заболел пневмонией. Осознавал ли он, что конец близок? Уже потом директор театра спрашивала: «Танечка, я понимаю, что вам тяжело. Но оставил ли Петр Сергеевич завещание, говорил, где хочет быть похоронен?» Тогда впервые пронзило понимание, что он никогда об этом не говорил, подобной темы просто не существовало. Предчувствовал ли он свой уход и молча, со смирением ожидал неизбежного? Или вообще не думал об этом? Не знаю.
Дня за три — с ним дома уже постоянно дежурила медсестра — я подошла к нему в темных очках. Муж сказал, чтобы я их сняла. И тут же попросил: «Надень обратно. Никому никогда не показывай глаза раненой птицы». И больше ничего не добавил. Хотя, может, и думал: «Что ты пытаешься скрыть? Я же все понимаю!»
Тогда же Петя неожиданно захотел в деревню. А я как раз сдала машину на техническое обслуживание. Думала, сможем выбраться в субботу. Но в пятницу двенадцатого июня мужа госпитализировали в Военно-медицинскую академию. Помню, совершенно не понимала, как себя вести, что требовать от врачей. Зачем-то рассказала, что Петя очень просится в деревню и я ему обещала. Внутри все замерло: что услышу в ответ? Какая деревня при его-то состоянии?! Но меня заверили: «Да-да, мы постараемся». Еще один доктор, наш добрый знакомый, обняв меня, мягко сказал:
— Поезжай домой.
— Как же я оставлю Петю?
— Давай-давай. А я через несколько часов позвоню.
В голове стучало: что это значит? Пете осталось жить несколько часов? А попрощаться? В полной панике села с родственницей Наташей в машину и начала нарезать круги по городу. В пустой голове одна лишь мысль: у меня даже нет черного платка. Врачи потом объяснили, что это была защитная реакция. Когда вернулись в больницу, выяснилось, что Петя без сознания. «Наверное, в коме», — подумала я, но спросить побоялась. Родилась даже совершенно бредовая радость: если он спит, значит, смогу его видеть, навещать! Никому не сказала, но лелеяла эту эгоистичную мысль, стараясь отгородиться от реальности.
Вернулись домой, чтобы на следующий день с утра пораньше снова ехать в больницу, Наташа даже что-то приготовила: Петю надо будет накормить! Решила выспаться, выключила звук на мобильном. Встала чуть свет, чтобы собраться, и увидела на телефоне кучу пропущенных вызовов. Пока шла на кухню ставить чайник, телефон снова завибрировал: «Татьяна Александровна. Петр Сергеевич отказался нам помогать. Он скончался ночью, в час пятьдесят».
У меня какая-то заторможенность случилась. Думаю: какое странное слово «скончался», мы же должны ехать к Пете в больницу, еды наготовили... Начала варить кофе. Встала Наташа, пошла в душ. Спрашиваю у нее:
— Будешь кофе?
— Ну, давай выпьем и поедем.
Наташа присела к столу. Только тогда я будто встряхнулась:
— Они позвонили. Он скончался.
Помню, что успокаивала людей, которые звонили по телефону выразить соболезнования и плакали в трубку. А близких подруг, которые собрались в нашем доме в тот день, уверяла: «Я плакать ни за что не буду». В тогдашнем своем состоянии не понимала, что ледяное спокойствие в таких обстоятельствах куда страшнее, чем истерика. Когда подруги разошлись, раздался звонок из театра: «Танюш, мы подъедем за орденами и медалями Петра Сергеевича. А все необходимое для погребения купим, ты не волнуйся».
Тут я будто очнулась и твердо сказала, что сделаю все сама. Кто-то из звонивших в тот день актеров произнес: «Не знаю, что сказать. Это удар».
Я запомнила это слово. Когда положила трубку, пронеслось одно: как же он теперь без меня? Возможно, в свое время, когда поняла, что детей никогда не будет, весь мой материнский инстинкт переключился на мужа. Все, что я считала важным, было сконцентрировано в нем одном.
Друзья отправили меня в санаторий «Белые ночи», сказали: «Дай слово, что не сбежишь». Хотели, чтобы я была под надзором. Мы часто жили там с мужем, санаторий стал будто вторым домом. Хотя я не снимала темных очков с заплаканных глаз, не могла ни есть, ни пить, вокруг были люди, которые любили Петю. Перед сороковым днем поняла, что должна перестать себя жалеть и взять в руки — проявить уважение к тем, кто придет помянуть мужа. Накануне постриглась, покрасилась, но была в таком состоянии, что домой понеслась на бешеной скорости, еще и Юрия Шевчука включила: в те дни могла слушать только его. Меня остановил гаишник, и я впервые в жизни воспользовалась фамилией Вельяминова. Говорю в окошко:
— Может быть, мы как-нибудь решим проблему?
— Что вы предлагаете?
— Знаете, у меня завтра мужу сорок дней. Мне ни до чего.
Он смотрит на фамилию в документах, поднимает брови:
— Петр Вельяминов? — и рвет уже выписанную квитанцию на штраф! Более того — извиняется!
Честно говоря, я до сих пор под впечатлением. Как любил повторять Петя, люди могут нести зло, но обязательно приносят в этот мир частичку добра.
Всегда буду себя корить за то, что не позвала к Пете священника. К человеку, который говорил и писал, что его спасает вера в Бога. А из-за моего страха напугать, из-за того, что сама не была готова к его уходу, оставила человека без покаяния. Меня это мучило. Оттого решила отказаться от традиционной фотографии на могиле, вместо нее на Петином камне — икона. Тем более, в роду Петра Сергеевича был Кузьма Вельяминов — святой преподобный Кирилл Белозерский, основатель Кирилло-Белозерского монастыря. Мы с мужем ездили туда поклониться его памяти. А художник, взявшийся за эту икону, рассказывал, что как раз был в монастыре, когда умер Петя, и уже тогда подумал, как было бы хорошо поработать над памятником. Я понимала, что такое необычное надгробие устроит далеко не всех, кто знал Петра Сергеевича, но не стала ни с кем советоваться: для меня речь шла не о всем известном артисте, а о моем муже.
Сегодня заполняю свою жизнь как могу: устраиваю творческие встречи в музейном комплексе «Вселенная воды» водоканала Санкт-Петербурга, забочусь о приюте для бездомных животных, который курировал Петр Сергеевич, встречаюсь с друзьями. Пытаюсь сохранить память о Вельяминове. Я помогаю готовить книгу к его девяностолетию, которая должна выйти в серии «Жизнь замечательных уральцев». Ее идея принадлежит замечательному подвижнику из североуральского Краснотурьинска — места первой отсидки Петра Сергеевича, города, где он впервые вышел на сцену в самодеятельном концерте, начал играть в джазовом коллективе бывшего зэка Виктора Пржездецкого. В 1948—1949 годах Петя гастролировал по двенадцати лагерным пунктам, за что ему скостили почти полгода жизни за колючей проволокой. Так начинался театральный путь Вельяминова.
Но без Пети мне тоскливо. Каждый месяц, а летом еще чаще, езжу в нашу псковскую деревню. По пути останавливаюсь в старинном городке Гдове, маленьком, на пять тысяч жителей — Пете он нравился, и подолгу сижу в машине. Иногда плачу. Странно, но именно там я испытываю чувство душевного комфорта.
Муж обладал удивительной энергетикой. Везу нас в деревню, устану, а Петр Сергеевич положит руку на плечо, и сразу оживаешь. Что-то похожее ощущаю, когда захожу с мороза и топлю печку в нашем деревенском доме. Но совершенно не могу смотреть фильмы с Петиным участием. Первый год смотрела, плакала, а сейчас — просто выключаю. Даже его потрясающий, обворожительный голос, звучащий с экрана, не могу слышать.
За шесть лет, что прошли с Петиной смерти, так и не смогла сходить на его могилу в одиночестве. Не решаюсь. Это не сумасшествие, просто не понимаю, как должна буду сказать ему: «Ну, Петр Сергеевич, я пошла домой». Не представляю, как уйду оттуда одна.
Каждый божий день перед сном обязательно за мужа молюсь. Так научил меня один монах. Он сказал:
— Кроме вас молиться некому.
Я удивилась:
— Почему? За Петра Сергеевича молятся в монастыре, молятся его друзья.
— Наверное. Но вдруг нет? Вы можете плакать, сильно себя жалеть, а каково ему там, если здесь нагрешил и не покаялся?
Монах подарил мне свои четки и объяснил, что если я действительно близкий Пете человек, то должна молиться за него каждый божий день. И я молюсь, но не знаю, помогает ли моя молитва, простил ли мужа Господь.
Я не могу с уверенностью называть себя верующим человеком, но стремящимся к этому — да. Во многом благодаря влиянию Петра Сергеевича. Конечно, кто-то может возразить: а что же он, верующий, женился-то столько раз? Ерунда это все. Нельзя быть циниками и осуждать других. Да, он не был монахом. Но человек отвечает в первую очередь перед Богом.
Если заболеваю, то нисколько не пугаясь думаю: вот и хорошо, может, увидимся, пока я еще молодая. С одной стороны — чистый бред! Но с другой, мне так о многом хочется мужу рассказать. Когда Пети не стало, я думала: как случилось, что ничему не успела у него научиться? Но уже спустя короткое время сказала себе: «Ты жила с таким человеком! Была рядом, наблюдала за ним каждую минуту, изо дня в день. Вспоминай его, поступай так, как поступил бы он, и все будет хорошо». Я научилась не судить, не вмешиваться, не фантазировать, воспринимать людей такими, какие они есть. «Не надо пытаться изменить друзей» — это был любимый Петин завет.
Завидую тем, кто не слишком счастлив в браке: им легче пережить расставание. А мне, со стороны нормальному человеку, в голову постоянно лезут невероятные глупости. Скажем, как живут сиамские близнецы, если один из них умирает? И сама себе отвечаю: но я же как-то живу! Не прошлым, а нынешней жизнью. Но по-прежнему — жизнью нас двоих. Потому я до сих пор и считаю, что замужем.
Подпишись на наш канал в Telegram