Всякий раз, когда я пересматриваю фильм «Тайна Снежной королевы», думаю о том, как Ян похож на своего героя — своенравного мальчика Кая с «льдинкой в сердце». Холод и пренебрежение, которые он выказывает Герде, я невольно переношу на наши отношения с братом. И сожалею, что в отличие от девочки из сказки не нашла в себе сил переступить через обиды и уберечь Яна от трагедии.
...Утром третьего апреля 1996 года мой младший брат стоял на карнизе балкона двенадцатого этажа, прижимая к себе полуторагодовалого сына Иштвана. Громкий крик Яна слышал весь двор: «Выходи и смотри!» Он обращался к бывшей жене Людмиле: видимо решил, пригрозив самоубийством и смертью малыша, ее напугать — отомстить таким извращенным образом за измену. Меня рядом не было. Но я столько раз слышала о том страшном дне от родных, что поверила, будто видела все своими глазами. Никто из нас вовремя не прислушался к Яну, не помог, когда он просил. И брат сделал роковой шаг в пустоту. С ребенком на руках...
За минувшие двадцать лет гибель молодого перспективного актера Яна Пузыревского обросла домыслами: одни винят в трагедии его вдову и мою невестку, другие — нашу мать Александру Николаевну. Убеждена: копаться в этом бессмысленно. Куда важнее попытаться разобраться, почему трагедия стала возможной? Неужели Ян шел к такому ужасному финалу всю свою жизнь?
Сразу оговорюсь: отношения, которые сложились в нашем семействе, далеки от идиллических и могут показаться странными. Не зря говорят, что от любви до ненависти — один шаг. Вышло так, что мы, самые близкие и родные люди, пытаясь отвоевать для себя хоть чуточку любви, только и делали, что друг друга наказывали, порой мучили хуже заклятых врагов.
Мы с Яном от разных отцов. С моим папой — он работал зубным техником — мама развелась через два года после того, как я родилась. Когда мне исполнилось четыре, она познакомилась на пляже Речного вокзала с Юлием Константиновичем Пузыревским: он играл на аккордеоне на одном из теплоходов — был эдаким массовиком-затейником, развлекавшим отдыхающих. Они влюбились, поженились. Прожили в общей сложности девять лет — серьезный срок. Хотя отчим оказался человеком довольно безответственным: любил крепко выпить и хорошо поесть, да и женщин тоже.
Похоже, единственное, о чем Юлий Константинович всерьез заботился, — собственный комфорт и спокойствие. Через какое-то время он бросил круизы и устроился работать официантом. Из своего ресторана возвращался домой на рогах, частенько от него веяло дамскими духами. Дома на диване тоже выпивал, причем в одиночку — вместо собутыльника, с которым можно поговорить, включал телевизор.
Брат появился на свет в 1970-м. Контакта с отцом у Яна никогда не было, да тот и не задумывался над тем, как его наладить. Оттого, когда мама с Юлием Константиновичем разъехались, ни у брата, ни у его папаши не возникло желания поддерживать отношения. Да и мама, вынужденно пилившая мужа за пьянки-гулянки, их друг к другу не подталкивала. Ни на свадьбу сына, ни на его похороны мой отчим не приезжал. Ни разу в жизни не видел внука Иштвана. Хотя когда ему позвонили и сообщили о гибели Яна, переживал: была у него своя боль. Спустя время даже побывал на Ваганьковском кладбище. К слову, когда Пузыревский умер в полнейшем одиночестве, наша мама решила подзахоронить его к сыну. Только в колумбарии они наконец воссоединились.
Если отец сыном не интересовался, то мама одаривала Яна любовью с лихвой, будто за двоих. Кажется, только им и жила, раз с мужем отношения не сложились. Достаточно сказать, что как только брат пошел в первый класс, меня тут же отправили в интернат на пятидневку. Домой возвращалась редко: по выходным часто гостила у своего отца, а все летние каникулы проводила в пионерских лагерях. В общем, в детстве я своих самых родных людей видела редко. Почему мама уделяла мне так мало внимания, посвятив себя лишь сыну? Не скрою, было время, когда это казалось очень обидным. Но чем старше становилась, тем лучше маму понимала. Вольно или невольно, а к маленьким и болезненным относишься более трепетно, чем к благополучным первенцам.
После того как у меня родился сын-астматик, даже представить себе не могла, что смогу его от себя отпустить. До двенадцати лет спал под боком... Ян тоже был слабеньким. С раннего детства страдал от приступов кашля, то и дело задыхался. Его мучила аллергия — чуть ли не на все на свете. Такого мальчика можно было вырастить только в домашних условиях, как редкий и капризный цветок. Вот мама и тряслась над ним денно и нощно. Так за сына боялась, что иногда даже вставала ночами — просто чтобы послушать его дыхание, убедиться, что спит спокойно. Постоянно таскала брата по врачам и потом, кстати, жаловалась, что его «залечили». В общем, вела себя как все любящие матери. Беспокоилась...
Постоянный пригляд и тепличное воспитание привели к тому, что Ян, в отличие от меня, рос достаточно замкнутым. По сути единственным местом, где он общался со сверстниками, была лесная школа санаторного типа. Мама отдала туда брата, надеясь на живительную силу чистого воздуха. С дворовыми ребятами у Яна не складывалось: не мог за себя постоять, я частенько за него заступалась. Если ко мне толпами ходили в гости подружки, то у брата в начальной школе друзей совсем не было — только мы с мамой. И еще его любимые книжки, телепередачи — Ян рос начитанным, с живой фантазией.
Дома мы постоянно вместе играли, придумывали и показывали родным цирковые номера. Мечтали о том, кем станем, когда вырастем. У нас были дружба и взаимопонимание. Но стоило появиться маме, как брат сразу от меня отстранялся. Льнул к ней так, будто хотел защитить их союз, опасаясь, что мне перепадет хоть частичка ее любви. Сегодня думаю, что на его поведение повлияло то, что меня часто отправляли в лагеря и интернаты. Ян к этому привык, считал само собой разумеющимся: мое место где-то вдалеке, его — рядом с мамой. Помню, когда мы с братом первый раз вместе отдыхали в пионерском лагере, он каждый день писал домой письма. И подписывал только своим именем, от меня — ни слова. При том, что мы все время проводили вместе: я как старшая за ним приглядывала.
Если меня за что-то ругали, Ян сразу принимал сторону взрослых, начинал поддакивать. Мне казалось, что мама сознательно вносит раздрай в наши отношения. Сотни раз брату выговаривала: «Вместо поддержки ты меня предаешь!» Что греха таить, ссорились мы сильно. Как-то остались вдвоем, я еды наготовила, собиралась Яна покормить. А потом что-то не поделили, слово за слово — и сковородки уже летают по кухне. И хотела бы в память о брате умолчать о некоторых его особенностях, но из песни слова не выкинешь. К тому же оглядываясь на какие-то эпизоды из нашего детства, вижу в них корни будущей трагедии...
Однажды Яну купили собаку. Чтобы было о ком заботиться, с кем гулять. Первое время пес был лучшим другом брата. Но это не мешало ему наказывать любимца, едва тот провинится. Сама видела, как однажды Ян схватил собаку за лапы и вывесил за перила балкона. Пыталась его увещевать: «Что ты делаешь? Это же тварь бессловесная, ничего не понимает!» Но брат, казалось, не слышал — в такой был ярости. В другой раз в пылу ссоры он и меня поволок к балкону. Насилу вырвалась... И с возрастом Ян продолжал балансировать на грани дозволенного — жил так, будто вот-вот сорвется.
Откуда в маленьком мальчике было столько агрессии? Неужели он так реагировал на строгое воспитание? Мама вспоминала, что бабушка частенько ее, маленькую, порола. И я в детстве от мамы ремни прятала — она чуть что, сразу за них хваталась. Нельзя сказать, что с нами обращались жестко, но система наказаний существовала. Однажды мама за какой-то каприз влепила Яну пощечину.
В десять лет жизнь моего брата в одночасье переменилась: его отдали в театральную студию режиссера Вячеслава Спесивцева. Мама всегда хотела, чтобы ее дети стали «кем-то». Эту надежду из нас двоих смог оправдать только Ян: когда нашел себя на сцене, он был счастлив. Мама, продававшая билеты в театры и филармонию, могла об этом только мечтать! Сама она была завзятой театралкой, любила вести разговоры об искусстве. Именно благодаря маме брат попал в актерскую профессию. Наконец у него, росшего в тотальном одиночестве, появились друзья, круг общения, в котором у ребят были общие интересы. Я никогда в творческую жизнь Яна не вникала, но видела, как он изменился, будто плечи расправил.
В студии его заметили кинорежиссеры. Сперва Владимир Бычков, поставивший в частности «Город мастеров» и «Достояние республики», пригласил его в фильм-сказку «Осенний подарок фей». Брату тогда только исполнилось двенадцать лет. А в шестнадцать он сыграл в «Тайне Снежной королевы» у Николая Александровича. Поскольку Ян еще не достиг совершеннолетия, мама ездила с ним на съемки, сопровождала на показах...
Дома только и было разговоров, что об Алисе Фрейндлих в роли Снежной королевы или об Олеге Ефремове — Голосе сказки... К слову, в этой картине сыграла и мама отца Любовь Ивановна — у нее там небольшая роль поварихи. Бабушку мы с Яном просто обожали: когда были маленькими, устраивали для нее настоящие концерты дома. Она всегда так задорно хохотала!
Из всей нашей семьи не приобщилась к искусству только я. Ко времени актерского взлета Яна уже привыкла существовать обособленно. К тому же у меня как раз наступила пора первых влюбленностей. Пока я жила своей жизнью, мама с братом купались в лучах его популярности. Яна начали узнавать на улицах, естественно, мама гордилась! Он отдавал ей первые заработки. Мы ведь никогда не жили богато. В детстве мама говорила:
— Едем покупать Оле юбку, а Яну штаны.
Мы в ответ давали клятву:
— Вырастем, купим тебе сапоги!
Брат не только сдержал это обещание, еще и выплатил все мамины долги, ведь она вечно ради нас что-то закладывала в ломбард.
Никто в семье не сомневался, что после школы Ян пойдет по актерской стезе. К поступлению в Щукинское училище ему помогала готовиться репетитор по французскому языку Маргарита Давыдовна. Своих детей у нее не было, и она так подружилась с братом, что в какой-то момент тот переехал к ней жить. Мама, как ни странно, сына отпустила легко, ведь сама нашла эту преподавательницу. К тому же она снова собиралась замуж и нуждалась в личном пространстве. Маргарита Давыдовна много вложила тогда в Яна, прежде всего благодаря своему доброму к нему отношению. Оценила то, что не могла разглядеть даже мама: его талант к языкам, желание учиться, чувство юмора.
Вышло так, что домой Ян больше не вернулся. Частой гостьей в доме Маргариты Давыдовны была его подружка Людмила. Они с братом расписались, и он, что называется, не заезжая домой, переселился к жене. Я недоумевала: никогда не думала, что Ян с мамой так легко разъедутся, даже без намека на скандал. Хотя поселились молодые в соседнем доме, в любой момент могли маму навестить.
Убеждена: это был скоропалительный брак, Ян с Людой не разглядели друг друга толком. Да и много ли счастливых союзов заключается в восемнадцать лет? На мой взгляд, и со свадьбой, и с ребенком они поспешили... Люда училась с Яном в одной школе и прекрасно видела, что девочки Пузыревскому проходу не дают. И одноклассницы, и соседки по двору его буквально преследовали. Брата отличала какая-то особая манкость. Ему даже не надо было ничего делать — ни ухаживать, ни очаровывать. Все девчонки были его! Красивый, интеллигентный, образованный, да еще известный актер! Вот у меня и сложилось впечатление, что Люда просто-напросто поспешила Яна застолбить: мол, мужчина занят, мое, никому не отдам, руки прочь!
Со стороны невестки это была какая-то фанатичная привязанность, безумная любовь, граничащая с чувством собственности. Когда они еще только встречались, Людмила забеременела, и Ян как порядочный человек принял решение жениться. Но потом невеста вдруг вся в слезах сообщила ему, что произошел выкидыш. Честно говоря, когда я об этом узнала, у меня возникли сомнения — а была ли беременность вообще... Но молодые были влюблены и полны решимости шагать в светлое будущее рука об руку. Так что свадьба состоялась.
У нас сохранилось домашнее видео. Насколько же в тот момент молодожены были счастливы! Как нежно целовал жених невесту, похожую в своем белом платье на кремовое пирожное... Как волновался, предлагая Людмиле: «Давай отрепетируем наш выход, а то у меня мандраж, руки от волнения трясутся». И они, кокетничая перед камерой, прохаживались под ручку...
Я видела торжество только в записи. В такой счастливый момент мама все равно нашла за что меня наказать и запретила приходить на свадьбу брата. А Ян, как обычно, встал на ее сторону — и не подумал пригласить. Родственники при мне нарядились и ушли в ЗАГС...
Этот рассказ не о моих детских обидах, но та ситуация показательна — даже в самые счастливые дни наша семья не могла сплотиться. С одной стороны была я, с другой — в тесной связке — мама и брат. И это не только моя трагедия, общая... Привычка искать виноватых, не прощать, а наказывать — вот что в конечном итоге привело брак Люды и Яна к трагическому финалу.
В какой-то момент я перестала обижаться — тоже научилась наказывать в ответ. Когда встретила своего будущего мужа, итальянца Марко, в отместку не позвала маму на свадьбу в Италию. Правда, Яна все-таки пригласила — у него был загранпаспорт: работая в Театре на Таганке, брат постоянно разъезжал по гастролям. На торжестве Ян возмущался, что итальянцы слишком быстро едят.
Он любил трапезничать с чувством, с толком, с расстановкой (совсем как его отец) и за праздничным столом не успел перепробовать и половины блюд. Тогда же бросил в своей извечной манере — походя, но как само собой разумеющееся: «Ваш брак долго не продержится». Слава богу, вот уже двадцать лет мы с Марко живем в мире и согласии. Почему Ян пытался пророчить именно так? Мою свадьбу играли в 1995 году, к тому времени брат уже успел нарубить дров в своей семье, которая трещала по швам. А тут я с радужными надеждами и уверенностью в будущем счастье. Наверное, ему было обидно.
Но когда мы только летели вместе в Италию, сидя в соседних креслах в самолете, смогли наконец поговорить обо всей боли, которую друг другу причинили. И о маме тоже. Брат убеждал:
— Ее надо простить.
Но я ответила:
— Я не в силах. И хотела бы, но даже если сделаю вид, это будет неправда... Как можно простить маме, что она одного ребенка любит, а второго нет?
Так получилось, что в нашей семейной истории Снежной королевой, которая разделила брата и сестру ледяной стеной, стала именно мама.
Она всегда незримо присутствовала и в отношениях Яна с Людой. Любила повторять, что невестка похожа на нее в молодости: «Я была такая же миниатюрная, с маленькой ножкой!» И в квартире молодых — благо жили они в доме напротив — старалась навести порядок. Приходила и давай критиковать: «Вещи валяются, посуда не мыта!» Люда действительно оказалась не очень прилежной хозяйкой, но это простительно, ведь она была совсем молоденькой. Однако Ян, как и в случае со мной, все повторял за мамой — принимал ее недовольство за свое и высказывал жене претензии.
Людмиле тоже пришлось сталкиваться с непримиримой яростью, на которую был способен Ян. И это ее пугало. Она часто у меня спрашивала, когда заходила в гости:
— Почему он такой? Так говорит, ведет себя...
Я отвечала:
— Ты же видишь, какая у нас семья, между вами всегда будет стоять мама.
Может, не стоило Люде так цепляться за Яна, подождать бы ей своего человека... Но, повторюсь, чувства к брату она испытывала сильные: не раз наблюдала, как Людмила лежала на груди у мужа и на ее лице читалось блаженство... Брат частенько просыпал первые пары в институте, опаздывал на занятия. Жена его не будила: не хотела от себя отпускать даже на несколько часов. Люда, к слову, перехватила у мамы эстафету заботы о здоровье Яна. Жаловалась, что у него настолько хрупкие кости, что он постоянно ломает руки-ноги...
Кстати, Люда под влиянием брата поступила во ВГИК на режиссерское отделение, у них появились общие профессиональные темы для разговоров. После окончания Щукинского училища Яна взяли в труппу Театра на Таганке, он начал ездить по зарубежным гастролям: во Францию, Германию, Грецию... Но Людмила по-прежнему с трудом отпускала от себя мужа. Когда он приезжал из-за границы, привозил подарки и ей, и маме — всем, кроме меня. И я отвечала тем же, когда возвращалась из Италии... Наше соревнование кто кого больше накажет продолжалось.
Через пять лет после свадьбы на свет появился Иштван. Думаю, Ян был не готов к отцовству. Больше того, казалось, что он вообще вряд ли когда-нибудь сможет нести ответственность за чью-то жизнь, за живое существо. Помню, как поступил однажды с моей дочкой Полиной, когда той был всего лишь годик. Это был сложный период: я родила без мужа, мама меня в этом решении поддержала... И очень помогала мне с Полиной. Но наши отношения это не скрепило — претензии и глупые обиды только нарастали. Дошло до того, что живя вместе и воспитывая ребенка, мы не разговаривали с ней года два. Ян, как обычно, полностью копировал мамино поведение. И выдался в нашей семье замечательный Новый год, когда за какое-то не в тему сказанное слово мама заявила: «Ты мне больше не дочь!» И ушла из дома.
Ян бросил следом: «Раз так, и я тебе не брат!» И тоже хлопнул дверью. Я осталась одна, в тоске, с ребенком на руках. Да еще и чем-то отравилась! Где они праздновали, не знаю, но, видно, по отдельности, потому что на следующий день Ян пришел раньше мамы. Я лежу с высокой температурой, не могу встать с кровати. Прошу Яна:
— Разогрей еду, покорми Полину.
А в ответ:
— Нечего меня употреблять!
Кое-как встала, покормила дочку. Потом пришла Люда, у нее был хороший контакт с Полиной: она взяла ее на руки, поиграла, покормила еще раз... Ян смотрел на это с неодобрением и потом заявил: «Хватит использовать Люду в своих интересах!»
Опять мамины мысли, ее слова! Вернулась мама, взяла внучку на руки, а меня увезли на скорой, что подтверждало: я не притворялась. Ярость просто застилала брату глаза. Ведь когда Полина подросла, он искренне полюбил племянницу, играл с ней, брал кататься с собой на лошадях... В нем как будто уживалось два человека. Темный и светлый — как доктор Джекил и мистер Хайд из повести Стивенсона.
Пока Люда ходила беременная, Ян светился от счастья: «Сын толкается, спать мне не дает. Говорю ему: «Хватит!» А он отвечает из живота: «Это не я!» Но когда малыш родился, брат не спешил забирать его из роддома.
— Что сидишь? Поезжай за ними! — подталкивала я его.
— Боюсь его увидеть, — признался тогда Ян.
Что ж, с мужчинами такое случается, особенно по молодости... Потом брат, конечно, страх переборол, осознал, что у него родился наследник. Сам придумал ему необычное имя Иштван — выудил откуда-то из венгерских народных сказок. В этом чувствовалась какая-то детскость, будто сам еще не вырос, не наигрался... Между тем надо было растить и воспитывать маленького человека. Но Ян не понимал, как это делать, не осознавал до конца своей ответственности.
Страсти у них кипели нешуточные — вечно друг друга ревновали. Как-то, еще до рождения Иштвана, после громкой ссоры с Людой Ян появился у нас крайне подавленным. Молча прошел в кухню, открыл окно и вылез на карниз... Мама кинулась к подоконнику и умоляла его спуститься на пол. Он еще какое-то время постоял там в трагической позе, потом поддался на уговоры.
Конечно, это было представление, разыгранное на публику, причем благодарную — мама своего сыночка всегда пожалеет. Она тогда и правда испугалась не на шутку. Договорилась даже, чтобы Яна обследовали в психиатрической клинике. Брат решил, что неделька-другая в санатории ему не повредит, и согласился. Однако в отделении для неудавшихся самоубийц оказалось невесело — решетки на окнах, депрессивные пациенты, таблетки, которые гасят все чувства... В общем, через три дня Ян позвонил: «Заберите меня отсюда!»
Дома мы пытались разговаривать, объяснять, что ни одна проблема не стоит того, чтобы лезть на подоконник... Поскольку приступ апатии прошел, Ян уже выглядел вполне разумным человеком и отмахивался: «Просто было такое настроение, что жить не хотелось!»
Однажды Ян, видимо приревновав Люду, устроил очередной скандал. Дело было ночью — они выясняли отношения на лестничной площадке нашего дома. А потом Люда прибежала к нам и стала всех будить: «Ян зацепился за перила балкона и свесился наружу!» Я тут же позвонила в милицию: «Мой брат пытается покончить с собой, срочно приезжайте!» Ян висел, вцепившись в перила общего балкона, с которого есть выход на лестницу... Мама кинулась за помощью к своему брату, который жил в том же подъезде, и дядя Юра помог Яну спуститься на балкон этажом ниже.
Почему его так манила высота? Уверена, что эта тема сидела в брате с детства... И возможно, тоже передалась от мамы. Она рассказывала, что всегда мечтала прыгнуть с парашютом — будучи маленькой, любила летать на зонтике, прыгая со стога сена в деревне. И Ян в детстве иногда повторял этот трюк у нас дома — прыгал с зонтиком с пианино. Все мамины мечты были и его мечтами. Но в силу особенности своей натуры брат не всегда мог отличить, где игра, а где реальность. И взбираясь на карниз, не осознавал, что это может закончиться трагедией. На зонтике ведь далеко не улетишь...
Третья попытка самоубийства оказалась роковой. Причин для депрессии к тому времени у брата скопилось несколько — и семейных, и профессиональных. На одном из сохранившихся видео Людмила говорит: «Я поняла, что материальная сторона в нашем браке тоже важна». В девяностые годы для артистов наступили нелучшие времена. Ян привык, что ему с юных лет все дается легко — кино, учеба, театр... Его узнавали на улицах, им восхищались. И вдруг его перестали приглашать на пробы. Зарплату в «Таганке» платили нищенскую.
К слову, коллеги брата находили в трагедии мистические причины: несколько героев, которых он успел сыграть, погибали в молодом возрасте. А персонаж из спектакля Театра на Таганке «Дом на Набережной» и вовсе выбрасывался из окна. Глупости все это, тем более что судьбы актеров в те годы складывались даже драматичнее их ролей: многие уходили из профессии, спивались, кончали жизнь самоубийством... Такое было время.
Когда Яна накрыл творческий кризис, он уволился из театра и устроился работать барменом в «Палас-отеле». Каково ему было сделать такой шаг назад? Это стало ударом для мамы, она постоянно повторяла: «Нельзя терять актерский опыт, иначе зачем ты в театральном институте учился?» Мама была одновременно права и не права: будто не видела, какая жизнь за окном. Зачем так давила?
Брат ушел из бара, помыкался без работы, вновь поступил в «Таганку». Видимо, в тот момент актерской вакансии в штате не оказалось, и Пузыревского оформили на должность режиссера. В его подчинении оказались зазнавшиеся именитые актеры. Разве могли они позволить какому-то молокососу учить их играть, говорить, что делать? Естественно, начались конфликты.
Деньги на постановки наскребали, что называется, по сусекам. Когда Яну понадобились средства на декорации (не знаю, почему этим занимался именно брат), он обратился ко мне: «Дай тысячу долларов». В девяностые все мыслили исключительно в валюте. Мы с Марко могли ему помочь, но было очевидно, что долг Ян не вернет. И я поступила жестко и холодно: сказала нет. Не умели мы в нашей семье вовремя протянуть друг другу руку помощи... Это произошло буквально накануне его самоубийства, я виню себя в том, что отвернулась от родного брата. И возможно, тоже подтолкнула его к пропасти...
Хотя очевидно, что основной причиной отчаянного поступка Яна была личная трагедия — они с женой совсем друг друга измучили. Все началось с измен Яна: девушки по-прежнему окружали его вниманием, даже Людины подружки с ним заигрывали. Наверное, она надеялась на его порядочность, но не учитывала, что Ян может не устоять, он же мужчина. Жене приходилось всегда быть на стреме. Из актерской тусовки до нее доходили разные слухи, она мужа постоянно выслеживала, выслушивала доброжелателей: то его видели с одной девушкой, то с другой.
Как-то на день рождения брата Люда произнесла такой тост: «Ты для меня как закрытая книга. Совершенно незнакомый человек». Только потом мы поняли: это был намек на то, что Ян ей неверен. Люда сама мне рассказывала, что смогла вычислить: муж увлекся замужней особой, начинающей актрисой. Она его и сама активно соблазняла. Но когда Ян оказался в ее спальне, по всем законам жанра на пороге возник оскорбленный супруг. Мало того что с мужем состоялся неприятный разговор, так еще и Люде донесли об интрижке...
В тот раз, когда Ян приходил за деньгами, я прочитала ему целую лекцию: «Ты своей семье пример должен подавать. Известный актер, а ведешь развратную жизнь!» Но Ян только вяло отбрыкивался.
В какой-то момент Люда потеряла терпение и выгнала его из дома. Ян мучился виной, хотел ее вернуть. Однажды зашел к жене без предупреждения и... застал там мужчину. Думаю, Людмила просто хотела ему отомстить. Что поделать, такие уж у них были душные, нездоровые отношения — и вместе невмоготу, и порознь невозможно. Ян ей изменял, и у Люды были мотивы поступать так же. Понимая свою вину, Ян все равно умолял ее вернуться, даже на коленях стоял. Но Люда не простила. Думаю, тогда-то в брате и проснулась та самая ярость, которую я столько раз наблюдала с детства... И он решил Люду наказать.
В тот день Ян надел белую выглаженную рубашку, начистил ботинки, причесался. Словно к премьере готовился. Объявил маме, что вечером идет в театр — у него, мол, множество дел. Зашел к Люде за Иштваном, взял сына с собой погулять. Но сам направился в дом напротив — к маме. Я уже жила отдельно, с Марко, а мама на минутку вышла из квартиры, поднялась на этаж выше к своему брату. И оттуда услышала истошные крики сына: «Выходи и смотри! Мы сейчас прыгнем!»
Почувствовала, что Ян задумал что-то страшное, кинулась домой, стучалась в квартиру, умоляла не совершать глупостей. Но дверь была заперта на цепочку. Брат уже стоял на карнизе двенадцатого этажа с Иштваном на руках. Внизу собирались люди, выбежала во двор и Люда, которой Ян позвонил по телефону... Жуткий спектакль разыгрывался только ради нее.
Трудно представить чувства матери, на глазах у которой собираются лишить жизни ее ребенка. Думаю, все мысли Люды были только об Иштване... И когда Ян сделал роковой шаг, может быть, именно ее материнскими молитвами маленький сын зацепился за ветку березы на уровне пятого этажа — она задержала падение. У малыша была закрытая черепно-мозговая травма, сломаны рука и нога, но главное — он выжил. А вот молитвы нашей мамы не помогли... Ян скончался практически сразу — в машине скорой помощи. Ему было всего двадцать пять...
Нам с Марко о случившемся сообщила мама. Позвонила, говорила путано... Она настолько не принимала смерть сына, что поначалу сказала: «Иштван умер, Ян в больнице». Когда же страшная правда дошла до ее сознания, впала в такое состояние, что разозлилась на Иштвана: «Ян не хотел сына оставлять на земле, решил забрать с собой... Раз он выжил, то больше мне не внук!»
Все пребывали в состоянии сильнейшего аффекта от случившегося. В больничном коридоре мы увидели Люду, которую сочувственно обнимал мужчина.
Мама была убита горем. Я не захотела его разделить и не попрощалась с братом, не видела его в гробу. Мне трудно даже самой себе объяснить такой выбор, но со временем узнала, что так делают многие. Я не хотела запоминать Яна таким — в моих мыслях он остался живым. И еще долго снилось, что он всех обманул: подстроил так, чтобы мы поверили в его смерть. Это ведь и было последнее актерское представление Яна.
С Людой мы с тех пор не общались. Вскоре она встретила достойного мужчину, который принял Иштвана как родного. И чтобы отголоски семейной трагедии никогда не коснулись мальчика, они всей семьей переехали во Францию. Племянник знает свою историю, что он чудом выжил — на здоровье, слава богу, тот случай не отразился. Сейчас ему уже двадцать один год, они общаются в соцсетях с моей дочерью. Полина рассказывает, что брат сильно привязан к своей маме... Почти как его отец. А я бы и рада пообщаться с Иштваном, но не хочу ворошить прошлое, бередить старые раны... Несколько лет назад Люда приезжала в Москву и они с моей мамой случайно встретились в автобусе: мило побеседовали, попросили друг у друга прощения. Мама даже хотела приехать погостить в Париж, повидать внука, но тема заглохла. Наверное, Люда не очень-то хотела тащить туда старую жизнь...
В последние годы мама ударилась в религию: наверное, только это способно помочь хоть как-то примириться с потерей обожаемого сына. Когда я наведываюсь в Москву, мы нормально общаемся. Но у мамы по-прежнему не сходит с языка одно имя: «Ян, Ян, Ян». Он остается самым важным человеком в ее жизни, эта любовь по-прежнему слепа и безусловна. Такая вот грустная сказка.
Подпишись на наш канал в Telegram