Конечно, было очень трудно. Развестись нельзя, ведь брак христианский, а взгляды на грех у нас очень разные. У меня — строго библейские, а у Эдварда Станиславовича, скажем так, литературно-свободно-исторические.
— Я никогда не стала бы давать интервью только для того, чтобы пропиариться и вызвать к себе интерес, у меня другая цель. Хочу рассказать не столько о том, что было, сколько про то, что есть сейчас. Не столько мою историю, сколько о Главном Историке моей жизни. А Он не рассказывает истории, Он их творит сам.
Я вышла замуж еще в ГИТИСе — за однокурсника Игоря Денисова. Брак наш просуществовал лет пять. Игорь был настолько красив, что его сравнивали с Жераром Филипом, и он сражал женщин наповал. Я никогда его не ревновала — у нас была влюбленность, страсть. Но настоящей любви не было и не могло быть — с нашими вечными соревнованиями, обидами. А главное — духовных основ никаких! Мои родители Игоря не принимали, а жили мы все вместе. Безусловно, и это сыграло свою роль. Я, правда, всегда вставала на его защиту. А когда родители успокоились, вдруг поняла, что у меня все прошло, даже этот дым влюбленности. И Игорь, наверное, почувствовал мое отдаление и искал, кем меня заменить, — это было нетрудно. К моменту встречи с Радзинским в Коктебеле я была уже свободна.
Мы с подругой сидели на заборе Дома творчества писателей и смотрели кино, так как не вхожи были на закрытую территорию — отдыхали «дикарями». А Эдвард Станиславович приехал в Дом творчества по путевке. Мы столкнулись, когда я слезла с забора. У него на голове была забавная шапочка с названиями почти всех мировых столиц. Я сначала читала эти надписи, мне интересна была шапочка, а не ее хозяин, но когда подруга сказала: «Познакомься, это Радзинский» — у меня было полное отупение. Знала, что его пьесы ставили в Театре имени Маяковского, где я играла, но с автором не была знакома. А однажды мне показали: «Вон Радзинский». Я обернулась, и мой взгляд остановился на огромном седом бородатом старике. Потом всякий раз, встречая этого старика в кулуарах театра, поздравляла его с премьерой, а он меня благодарил. Я и не подозревала, что это не Радзинский, а пожарный!
И вот теперь вижу перед собой довольно молодого человека с очаровательной улыбкой и абсолютно детским драйвом в глазах. Невольно воскликнула: «Господи, так вы же совсем нестарый!» Радзинский воспринял это как чистый комплимент, и, думаю, в тот момент любовь ко мне и вошла в его сердце. Сначала мы виделись втроем, но у подружки был свой роман, а Радзинский стал ухаживать за мной — в основном забалтывая. Слушать его было очень интересно, как живой телевизор.
Я снимала комнату в частном секторе. Хозяйку нашу звали Полина, у нее была еще одна постоялица — девушка Света, с которой мы часто играли в карты на крыльце. И вдруг эта Света стала отзываться о Радзинском очень плохо. Она видела, что он провожает меня по вечерам до калитки. «Я его знаю, он карьерист, конъюнктурщик, и вообще», — стала просвещать меня Света и когда, совсем забывшись, перешла на личности, мне вдруг сделалось так обидно за него, что я переоделась и в эту ночь решила остаться с ним. Как будто хотела его защитить.
Но такое огромное множество девиц готово было бегать за Радзинским (видела несколько сцен, как они к нему клеились), что поняла: чтобы не попасть в их число, нужно что-то придумать. Несмотря на все его обаяние и то, что он явно увлекся мной, все-таки понимала, что в Эдварде Станиславовиче достаточно избалованности и высокомерия и что у него нет задачи чего-то достигнуть в наших отношениях. Поэтому, чтобы он выделил меня из толпы своих поклонниц, надо ему эту задачу поставить. Я сказала Радзинскому, что уезжаю двадцать шестого, а на самом деле уезжала двадцатого. И попросила подругу: «Если он придет и будет спрашивать мой телефон, дай. Но скажи так: «Лене стало скучно, она поменяла билет и уехала». Расчет был прост: Эдвард Станиславович, услыхав, что кому-то с ним скучно, просто «отдаст концы». Он обязательно захочет узнать причину, отчего же скучно, ведь многие люди признаются, что слушают завороженно, когда Радзинский что-то рассказывает.
Эдвард Станиславович потом мне сказал: «Я не спрашивал телефон, она сама дала». Так что не знаю, как все было на самом деле. Но то, что просила ему сказать, подружка передала. И Радзинский, конечно, позвонил. Мы встретились, я стала вести себя как кокетка, у нас начался роман.
— Как скоро Эдвард Станиславович сделал вам предложение?
— Он настолько был, как мне казалось, напуган всеми женскими уловками, попытками его захватить, что только говорил: «Люблю, люблю!» — а вопроса о свадьбе не поднимал. И я как-то тогда не особо этого жаждала.
Прошло какое-то время с первой нашей встречи, и со мной произошли большие перемены: я пришла к Богу. Поняла в тот момент, что в актерской профессии мне нравились только пух, перья, слава и тому подобная белиберда. А обретя веру, осознала, что все это преходяще, такая пустота на самом деле. Произошло это со мной неожиданно, в один день. Но сначала маленькое отступление.
...В детстве я была очень стеснительной, и у меня даже не возникало мысли стать актрисой. Я совершенно не верила в себя. Маме, наверное, иногда казалось, что лучше меня покритиковать, чем в чем-то поддержать или поощрить. Поэтому если мне говорили: «У тебя не получится» — я это принимала. Если говорили: «Ты не сможешь» — верила, что и правда не смогу.
Актрисой я стала по Божьей воле, не иначе. Мама везла меня в университет подавать документы на биологический факультет. Я любила в детстве животных и растения, и она решила, что мне прямая дорога именно туда. Решила за меня. По пути она поняла, что забыла какую-то справку, оставила меня ждать у метро и вернулась домой. И вот я стояла у станции «Краснопресненская» и разговорилась случайно с одной девочкой, которая, как выяснилось, собиралась поступать в театральный. «Пойдем вместе, — предложила она, — будет не так страшно».
На прослушивании читала стихотворение «Жанна д’Арк». Потом мне говорили: «По тому, как ты шла, по одному твоему виду было понятно, что ты поступишь». Я удивлялась, ведь, как уже сказала, была человеком крайне неуверенным в себе. Однако поступила во все театральные вузы, кроме ВГИКа. Я выбрала ГИТИС и стала учиться у Андрея Александровича Гончарова. Так началась моя театральная история.
Помню, за несколько месяцев до вступительных экзаменов я сломала ногу и лежала в больнице. Пришла в палату санитарка и, глянув на меня, почему-то с презрением сказала:
— Кем ты вообще теперь можешь быть при такой ноге?
А перелом случился сложный: ногу ломали еще раз и даже шрам до сих пор остался. И во мне тогда вдруг поднялась такая волна возмущения, что неожиданно для себя выпалила:
— Актрисой!
Почему так сказала? При моей стеснительности просто невозможно было такое сказать. Ведь даже и не мечтала об этом, знала, что на актерский факультет конкурс сто человек на место.
Папа очень сомневался, что я пройду, и смотрел на меня немножко как на сумасшедшую. И вот лежу в гамаке на даче, довольная, что поступила и что мы с курсом поедем на картошку. Папа подошел, стал разглядывать меня внимательно и долго. Я обернулась:
— Ты что?
А он с такой гордостью вдруг говорит:
— А ты похожа на актрису!
Это было так приятно. Чуть из гамака не вывалилась от смеха и счастья. Папа оценил меня!
Эмоции во время учебы у меня скакали вверх-вниз. То казалась себе лучше всех на курсе, то стоило кому-то из педагогов косо глянуть, моя самооценка падала ниже плинтуса. А это мучительно: то счастье — то несчастье. Но были и радость, и гордость. Профессия актрисы считалась престижной, как некая избранность.
...Еще в конце четвертого курса меня пригласили на пробы в картину Аллы Суриковой «Ищите женщину». Я их не прошла, утвердили другую актрису, но она заболела. И вот снова звонят с «Мосфильма»: «Извините, мы все-таки хотим вас». От счастья не могла вымолвить ни слова. А они подумали: может, обиделась? И предлагают: «Давайте повысим вам ставку». И повышают на несколько рублей, что в те годы было очень существенно. Опять молчу, уже обалдевшая от новой суммы. «Ничего себе, как много я буду получать», — думаю и подсчитываю радостно в уме. Ничего не слыша в ответ, мне ее снова повышают. И я тут совсем теряю дар речи. Наконец, когда уже где-то на шестой раз все молчу, они говорят: «Большей ставки у нас все равно нет». Вот что значит «молчание — золото». Мне дали самую высокую ставку, которую на тот момент можно было получить.
Правда, гонораром распорядилась очень глупо. Я тогда была уже замужем и слегка в положении, причем четко знала, что у меня будет мальчик. Конечно, купила много хороших детских вещей голубого цвета. А потом с чувством человека, у которого есть деньги, зашла в магазин на Калининском проспекте. И тут мой внутренний шопоголик ушел в отрыв: набрала одиннадцать штук дорогущих индийских подставок-подносов из дерева, с бронзовыми ручками. Как ворона. Ну вот зачем они мне?
...У Суриковой съемки пронеслись как один день. Это была веселая команда, это было счастьем, чудом. Сурикова — суперпрофессионал, и с ней поэтому очень легко. А Сергей Юрский выстраивал свою роль сам, и Аллочка только хохотала: «Классно! Молодец!» Я тоже импровизировала: накрасила ногти, смешав лак с зеленкой, получился невероятный цвет. Все наряды, в которых я играла Виржинию, были из моего гардероба: и каблуки, и мохнатые курточки. Я тогда так выглядела. Выходила вся такая и шла по улице с гордо поднятой головой.
Виржиния не была моей ролью, это была я сама. Красила свои кроссовки под цвет нарядов и была такая же сумасшедшая. «Если к вам не прижимаются в метро, это вовсе не означает, что метро в Париже не существует», — говорила Виржиния, и я думала точно так же. Стремилась завоевать как можно больше мужчин и нанизать их, образно говоря, на веревочку — как индейцы скальпы. И хотя я не вступала с ними в отношения, но вот именно завоевать их было важно для самооценки. Дурдом, короче, полный.
Мне казалось, что скучно быть обычной. Например, могла приехать к одному из своих возлюбленных в коробке, в виде посылки. Подговорила сокурсника, чтобы привез меня на машине. Это был сюрприз. Человек сунул руку в коробку, нащупал там мою ногу и так заорал!
В общем, с фантазией у меня все было в порядке, просто не знала, куда ее девать. После фильма мне стали поступать разные предложения сниматься и поехать за рубеж, сулили много денег и всякие искушения. Но я уже начала понимать, что все это преходяще. Когда пойду на небо, не рассказывать же там, как снялась в короткой юбке или в платье с большим декольте в таком-то фильме и как круто все меня принимали и на меня смотрели. А дам ответ, чем я помогла в этой жизни людям, которые рядом и не знают о той любви, которую к ним испытывает Бог. И что я за это ответственна. Моя роль в жизни поменялась вместе с мировоззрением.
Мы все с первого курса работали в Театре Маяковского у Гончарова, потом я чуть играла в Театре имени Пушкина и еще довольно долго в театре Адрузовой. Там мы ставили веселые постановки на итальянскую музыку, ездили с ними по воинским частям и хорошо зарабатывали. Но в один день я поняла, что больше заниматься этим не хочу. Душевной травмы или неразделенной любви у меня не было — ушла, потому что встретилась с Высшей Силой, которую некоторые из нас называют Богом. Расскажу, как это случилось.
Играя чертенка, я сломала ногу и валялась дома, читая в сотый раз «Скучную историю» Чехова, где героиня мучается вопросами, как жить, что делать. Читала и рыдала. Это была история про меня. Слова героини Кати «Что мне делать?» мучили. Я тоже не знала, что делать. Искала опору в жизни и не понимала, чего именно жду, душа металась. Все время казалось, что вот еще чуть-чуть и начну наконец жить, вот завтра все изменится. Мне не было покоя. Вот фильм прошел — а что дальше? Сейчас деньги есть, а что потом?
Не знала тогда еще, что душевный покой не зависит от обстоятельств, количества денег, фильмов и прочего. Периодически, отвлекаясь от чтения, я учила английский — лекции были записаны на магнитофон. Ко мне пришел Саид Багов, актер. Я позвонила в театр узнать расписание, и он взял трубку. Сказала ему, что лежу дома, Багов спросил:
— Тебя навестить?
На автомате ответила:
— Да, — хотя совершенно этого не хотела, мы с Саидом были шапочно знакомы.
А характер у меня был тогда непростым, я была такой эгоисткой. Снялась в очередном фильме, и все равно казалось мало. Хотелось больше славы, больше денег, больше поклонников.
Меня навещали знакомые и друзья с цветами, мороженым и пирожными. Наверное, считали звездой. А Багов пришел и ничего не принес. И мне это не понравилось. Он спросил, как дела, и я так же, как и всем, ответила, что мне всего мало и все плохо. Саид стал говорить со мной о Боге и рассказал притчу, как один человек пришел к Создателю и Тот его спросил:
— Что ты хочешь?
И человек сказал:
— Не дай мне уклониться от Твоей любви.
— Хорошо, — ответил Бог. — Я дам тебе то, что ты не попросил у Меня, дам, что в голову тебе не могло прийти, чтобы попросить, и добавлю то, о чем ты и мечтать не мог. И все это только потому, что ты попросил угодное Мне, а не просил смерти врагов своих, денег и подобного.
А потом Саид заговорил со мной про то, что душа материальна, весит по физическим законам семь граммов и бессмертна. А у меня в школе по физике двойка была, и я на этих словах просто вырубилась, и все это мне совсем не понравилось. Даже не запомнила, что он дальше говорил. Саид стал прощаться, и я лицемерно ему улыбалась. Он ушел. Я включила магнитофон, чтобы послушать английский, а там слова Саида: «Человек пришел к Богу...» Тут я поняла, что случайно стерла кусок урока английского и записала какую-то мутотень Саида. И от злости взвивалась к занавеске и чуть ли не кусала ее. Но так как выхода не было — все равно лежала дома с переломом, — пришлось вместе с английским слушать этот текст по двадцать раз на дню. Я не знала, как его стереть.
Слушала-слушала и вдруг задумалась: «А есть ли Бог?» Вдруг это стало таким важным. Раньше вообще не волновало. Проковыляла к выключателю, подняла руку и спросила вслух:
— Бог, ты есть или тебя нет?
И в эту минуту Он вошел в комнату. Это было невидимо, но реально. Огромная любовь вошла, и у меня полились слезы. Я услышала внутри себя четкий мужской голос. Спокойный, благородный, с достоинством:
— Да! Я — есть.
И я спросила:
— Что же мне делать?
— Люби Меня больше всех на свете, люби всех людей, ты избранная, ты спасешься.
Слово «избранная» я, будучи тогда теологически абсолютным нулем, все-таки поняла. Поняла, что это относится не к моей распальцованности актерской, не к голливудам и оскарам, а только к тому, что объятия Бога раскрыты для всех, но мало кто хочет в них идти. Много званых, да мало избранных. И я захотела в эти объятия. Только в этом — избранность. Я плакала, и вдруг все грехи пронеслись как кинолента перед глазами, и стало страшно, я воскликнула:
— Прости!
И Он снял с меня эти грехи. Его любовь, которой нет предела, изливалась и изливалась. Я говорила:
— Остановись! Сердце мое мало и не выдержит! — но Он не останавливался.
Когда Саид увидел меня в православной церкви — в платочке, без макияжа, — обомлел:
— Лена, это ты?
И я скромно ответила:
— Да, это я.
...И вот я решила объясниться с Радзинским. Сказала прямо:
— Дорогой Эдичка, ты пойми, что весь кайф с этими встречами теперь закончится, потому что я пришла к Тому, который больше всех на свете, и Он мне сказал, что это грех. Я очень плохо поступала раньше с разными мужчинами и больше так не буду. Все! А если выйду замуж, то муж у меня будет только один и только официальный.
Зная избалованность Радзинского женским вниманием, была уверена, что он скажет: «До свидания». Проговорила все это не глядя на Эдика. Потом обернулась: а на его щеках — слезы. Никогда не видела Радзинского плачущим и обомлела.
Он сказал:
— Не бросай меня. Ты самый прекрасный человек в моей жизни. У меня было много женщин, это правда, но никогда не было такой, как ты. Я тебя очень люблю, очень ценю (я знала, что он любит меня, иначе бы не начала такой разговор) и не знаю, что делать. Но если нельзя так, то давай хотя бы в кино ходить, в парк, что ли...
Я чуть-чуть обалдела, потому что такого варианта в моем сценарии не предполагалось. По моему сценарию я расставалась с ним навсегда. Ну, думаю, ладно, в кино и парк можно. И мы еще долгое время ходили за ручку в кино и парк. Но так продолжаться всю жизнь не могло. И я пошла тогда к отцу Александру Меню — советоваться, что делать. Он сказал:
— Поговорите с ним насчет брака, — и подсказал слова, которые нужно будет произнести.
Я возмутилась:
— Да как это скажу, я же девушка, у меня гордость!
А отец Александр говорит:
— Лена, он никогда (а в то время они с Эдиком уже были знакомы) от страха не сделает предложение. Я его понял. Придется тебе взять это на себя. Давай! Благословляю!
Тогда я была очень покорной, всех священников слушалась и без благословения ничего не делала, но если честно, не всегда была довольна результатом, потому что поняла, что батюшки — это не Бог. Хотя через них часто идет мудрость Божья, надежнее все-таки напрямую. Мой любимый батюшка сейчас так и говорит: «Лена, я — не Бог! Молись и слушай!»
Текст, который мне тогда сказал отец Александр Мень, я дрожащей рукой записала под его диктовку. Выучить наизусть не могла, хотя он совсем короткий, — у меня был такой ужас. Мы объяснялись в машине. Посадила Радзинского спереди, сама села сзади и говорю:
— Эдичка, я очень волнуюсь, поэтому не могу даже видеть тебя. Ты закрой глазки, чтобы я не смущалась, и послушай, что тебе скажу.
И заглядывая, как актриса, в свою шпаргалку, прочитала текст, в котором было что-то вроде «Эдик, тот дом, который у тебя есть, это не твой дом, это дом твоей мамы. Давай создадим свой, и если ты меня любишь, скажи об этом прямо, а если нет, то аривидерчи, амиго!»
Вот такие простые слова я не могла без бумажки произнести. И молчу.
Он говорит:
— Я действительно тебя очень люблю, и более ценного человека в моей жизни нет, я не встречал. Но у меня есть определенные страхи, у меня возраст (он старше более чем на двадцать четыре года). И что будет дальше, будет ли тебе интересно со мной? Ты даже не представляешь, насколько скучно со мной жить.
И добавил, что сейчас уезжает, а вернувшись, объявит свое решение. Но, вернувшись, продолжал молчать.
И я снова напомнила:
— У нас был разговор, я жду.
И тогда он сказал:
— Расстаться с тобой не смогу.
Вот так я и вляпалась! (Смеется.)
У нас была оригинальная свадьба. Мы расписались, и в этот же день Эдик поехал в архив. Назавтра ему нужно было сдавать в издательство рукопись, а в архиве он нашел документ, из которого следовало, что Ленин дал личное распоряжение о казни царя Николая II. И Эдик сказал, что как бы он меня ни любил, но то, что он нашел, просто снесло ему крышу от восторга, и поэтому с первого дня я должна стать настоящей женой писателя и понимать его с полуслова.
— Предсказание Эдварда Станиславовича сбылось?
— Что жить с ним будет скучно? Все оказалось правдой! У меня вначале была эйфория, что рядом тот человек, которого я хотела. Потом ее, конечно, поубавилось, но куда уже деваться. Безусловно, были сложности, и часто они заключались во мне тоже. Я носила тогда ложную христианскую шляпу — считала, что всегда должна быть хорошей, не говорить о своих чувствах и всех любить. И когда дома происходило что-то, что мне не нравилось, Эдварду трудно было понять это. Я не умела ни обозначить свои границы, ни сказать о своих чувствах, о недовольстве. Казалось, что как христианка должна быть таким облаком в штанах, которому все нравится. Эти игры ни к чему хорошему привести не могли и когда-то должны были закончиться. Наступил кризис, потом другой. А я все носила маску и продолжала в том же духе. Не понимала, что создаю этим напряжение и сама живу в дискомфорте. Моя доля вины в разных семейных ситуациях была, конечно, тоже.
С утра и до вечера Эдик работает не отрываясь, по вечерам иногда смотрит футбол. Он может прожить в одиночестве не день и не два. В быту неприхотлив совсем, хотя говорил, что в детстве мечтал иметь замок. А если погружен в какой-то проект — любой звонок или чей-то незапланированный приход неуместен. Он устает от человеческого внимания и по натуре таков, что ему нужно уединение. Очень избранно общается и очень закрыт на самом деле.
Мне хотелось, чтобы в доме бывало больше гостей, друзей, но я понимала, что здесь муж диктует свои правила. Он работает. А для меня общение — это и стимул, и поддержка, и просто удовольствие, и средство повышения самооценки. А в последнее время люди для меня — это вообще после Бога самое главное, потому что ничего ценнее нет. Хотя мне тоже бывает нужно уединение и место для молитвы. Часто это парк или Шелепихинская набережная, где я училась водить. Приезжаю туда и молюсь. И тогда весь день наполненная стою как гора, и меня никто не может сбить с ног.
В Эдварде Станиславовиче есть качество настоящего мужчины, которое очень ценю: не сплетничать о своих женщинах. Единственная, о ком он мне говорил, — Татьяна Доронина, которая была его гражданской женой. И говорил только хорошее: что она очень талантливая и что не влюбиться в нее было невозможно, когда она играла на сцене БДТ у Георгия Товстоногова и ее рыжие волосы были как огонь на фоне черного занавеса. Невозможно было оторваться. И он ее очень любил. Больше ни о ком не рассказывал. Поэтому я уверена: если что-то произойдет между нами, камень мне в спину от него не полетит.
Радзинский не ревнив, да я и повода ему никогда не давала, а вот мне приходилось ревновать. Он до сих пор пользуется огромной популярностью у женского пола. Как хорошее вино, которое со временем становится еще ценнее. Известность Радзинского росла и в нашем браке: телевизионные исторические циклы принесли ему огромную популярность. У Эдика так много поклонниц, что некоторых из них приходилось из дома просто выносить.
Помню, одна такая, выпив вина из нашего холодильника, разлеглась в гостиной на шкуре белого медведя, оставшейся от фильма «Еще раз про любовь», — и что тут сделаешь? Но деваться мне было некуда. Я же выходила замуж по-честному, навсегда.
Конечно, было очень трудно. И долго трудно. Развестись нельзя, ведь брак христианский и батюшка не велит, а взгляды на грех у нас очень разные. У меня — строго библейские, а у него, скажем так, литературно-свободно-исторические. Но через это Бог вел, не оставлял и сильно поменял меня. Он все может превратить в конфеты. Даже, скажем так, превратить в конфеты то, что совсем конфетами и не пахнет! Такая у Бога любовь!
— Общих детей у вас нет?
— Я хотела, но нет. У Эдварда Станиславовича есть сын Олег от первого брака. У него семья и дети, и он еще усыновил детей. Жену Олега тоже зовут Леной, и она тоже по профессии актриса. Живут они в Англии и во Франции. Олег литературно талантлив, издал уже несколько книг, которые пользуются большим успехом. Когда он приезжал в Москву на презентацию своей новой книги, Эдвард Станиславович из-за болезни не смог прийти и туда была послана я — как яркий представитель семьи. А выглядела я приблизительно как в фильме «Ищите женщину», ну, может, чуть-чуть поприличнее. Олег покосился на меня и спросил:
— Ты кто?
Я говорю:
— Бабушка твоих детей.
— С ума сошла?!
Мы долго смеялись с ним потом.
С моим сыном Эдик не сблизился. Мы пытались жить втроем, даже снимали какое-то время квартиру. Но там, где писатель работает, там одновременно и офис. Сын был с бабушкой, я жила на два дома. В это время началась перестройка, и почти все накопления Эдварда превратились в ноль. Если бы не его книга о Николае II, которая стала бестселлером в Америке, нам было бы очень тяжело.
— Как же вы все-таки решились круто поменять жизнь и оставить профессию? Сожалений потом не было?
— Нет. В один день я поняла, что больше заниматься изображением соблазнительниц не хочу. А иных ролей в кино не предлагали. Я стала другим человеком. Обретя духовную опору, стала получать подарки судьбы. Например, отдыхая в Коктебеле, шла берегом моря и страшно проголодалась. Кафе в те годы было мало, и единственное, которое попалось по дороге, было закрыто на обед. Но внутри меня Высшая Сила сказала: «Иди, не бойся». Я зашла. Одна официантка, похожая на гиппопотамчика, открыв большой рот, стала кричать и все рассказала мне про мои мозги, про мои глаза и про все мои способности. Я стояла спокойно, внутри ничего не шелохнулось. Это удивительно: я всегда боялась больших женщин, продавщиц и хамок. Но сила, которая была во мне, превышала ее хамство в миллион раз. Она прооралась и остановилась. И вдруг вторая, которая была еще гиппопотамнее и мощнее, в белом поварском колпаке, обернулась и стала на нее орать, что, может, человек просто кушать хочет, а ты орешь! Потом повернулась ко мне и другим голосом, ласково-ласково произнесла:
— Деточка, может, пирожков с капустой и картошкой хочешь?
Я всю жизнь любила пирожки с капустой и говорю:
— С капустой, две штучки.
Взяла пирожки и пошла себе спокойно.
Я шла берегом моря. Женщина сидела и рисовала. Она рисовала, а во мне было так много любви, что хотелось делать добро кому-то. И я, подойдя к ней, сказала:
— Какая красивая работа!
А она в ответ:
— Какое плебейство заглядывать в чужие работы, когда вас не звали!
Конечно, я как оплеванная пошла дальше на рынок за сливами. И когда шла обратно, самое большое желание у меня было исчезнуть или пробежать мимо нее незамеченной. Я уже приготовилась пронестись мимо со скоростью звука, как услышала внутри себя:
— Дай ей сливы.
И я сказала мысленно:
— Нет, Господи, я не дам ей сливы. Она очень поганая женщина, плебейкой меня обозвала.
И Он снова сказал:
— Дай ей сливы.
Я уперлась, и вот тут все, что пришло вместе с ним — Его любовь, Его покой, Его мир, уверенность в себе и в будущем, отсутствие страха — все стало в одну секунду меня покидать. И я снова стала беззащитной и той же сомневающейся и той же нищенкой духовной, которой была до того. И поняла, что это выбор. Я могу не дать сливы, но у меня тогда не будет и всего того, что имею, пока я вместе с Ним. А дам сливы, и Он вернется. Подошла к ней спокойно и предложила:
— Угощайтесь.
Она испугалась, лицо ее поменялось, она засмущалась и сказала тихо:
— Спасибо.
Я прошла три шага и внутри себя услышала: «Побеждай зло добром. Побеждай зло добром». Два раза. Это не были мои мысли, это был очень четкий, спокойный, властный и благородный мужской голос. Голос Творца. И я никогда раньше не слышала и не читала этих слов.
— Эдвард Станиславович не возражал, когда вы бросили карьеру актрисы?
— По-моему, его это не сильно волновало. Он лояльный и демократичный и позволяет другому человеку быть самим собой. Его не сдвинешь ничем, но и он не собирается никого двигать. Уйдя из профессии, я занялась домом. Нужно было делать ремонт — один, другой, достроить дачу, которую начал еще отец Эдварда, нужно было помогать его старшей сестре. Маму Эдика я мало знала: она умерла до нашей свадьбы.
Я окунулась в литературный процесс, и это оказалось интересно. Мне позволялось править случайные орфографические ошибки после компьютера, и я иногда была первой читательницей сочинений. Эдик говорил, что он много списывал тогда с меня. Писал царицу и говорил: «Она была такая же верующая, как и ты. Я наблюдаю за тобой и списываю». То один персонаж списывал, то другой. Иногда он какие-то мои отрицательные черты списывал, и тогда я злилась, а он смеялся.
Он полюбил собак. Однажды знакомый привез мне русскую борзую по кличке Киллер. Я поменяла кличку на Кий и привезла пса в дом Эдика. А у него никогда собак не было, кроме маленькой дворняжки, которую он как-то пустил к себе на дачу и та за ночь сгрызла все — что можно и что нельзя. И Эдик запомнил, что от маленькой собачки могут быть большие неприятности. А что же может быть от огромной русской борзой? Как только он подумал об этом, пришел в ужас: «Вези его срочно к маме!» А у нас с мамой всегда были собаки, нам не привыкать, и я отвезла Кия к ней.
Но когда мы собрались на дачу, я решила сделать дубль два. Опять привезла Кия и сказала мужу: «Или ты идешь с ним гулять, а я собираю вещи, или я иду с ним гулять, а ты собираешь вещи. Выбирай!» Эдик помучился выбором, помучился и взял поводок. Вернулся с прогулки в полном восторге: «Ты представляешь, все подходят и восклицают: боже, какой красавец!» И он полюбил Кия, и тот к нему привязался. И когда Кий от старости умер, Тима, мой сын, на его могилке на даче сделал табличку: Кий Радзинский.
У Эдварда память уникальная, какая-то энциклопедическая. Он помнит стихи, выученные еще в детстве, и за полчаса запоминает прочитанное. Да он вообще во многом уникальный. Объединяло нас с ним то, что он человек гуманный. Если кого-то обижают, у него первая реакция — защитить. Если ему звонили и просили помочь, он сразу вступался за обиженного. Я пыталась обратить его в веру, чтобы у нас была хотя бы одна духовная основа в семье, чтобы было больше между нами общего. Хотела, чтобы крестился. Потом Радзинский сделал это. С Евангелием он познакомился в пятьдесят с чем-то лет. Я принесла, Эдик прочел и сказал: «Жаль, что мой отец не дал мне это раньше».
С отцом Александром Менем я впервые встретилась за несколько месяцев до его гибели. Приезжала к нему в деревню, слушала в домашней группе лекции, потом познакомила Радзинского с ним. Эдик часто возил отца Александра в Москву, и по пути они о многом разговаривали. О жестоком убийстве отца Меня мы узнали от моей подруги. Вечером должны были к нему поехать, и вдруг подруга звонит и сообщает эту ужасную новость. Отец Александр знал, что его могут убить. Он делился с Эдвардом Станиславовичем, говорил, что получает угрозы. Было много зависти.
Мне помог перенести эту тяжелую утрату отец Александр Борисов, который сказал на панихиде, что зерно, которое не падает в землю, не приносит плодов. А отец Александр много зерен бросил в землю и сам ушел туда как зерно, и много их проросло. Люди после его гибели объединились. Нам очень не хватало отца Меня, когда пять лет назад произошла трагедия — автомобиль мужа попал в аварию, погибла девушка. Эдик сказал лишь одно: «Почему это случилось не со мной, а с молодой жизнью?!» Не дай Бог кому-то пережить такое.
— А как вы стали писательницей?
— В какой-то момент задумалась, что мне бы тоже надо начать зарабатывать. Муж давал деньги, я не нуждалась, но все мои подруги зарабатывали, а я нет. Думала: «Неужели такая бесталанная, что сама не могу ничего?» На душе было от этого тоскливо. И я попросила Бога: «Помоги!»
У меня была знакомая многодетная семья, очень дружная. Там девять детей. Глава семьи Николай Романюк рассказал однажды, что финны с христианского канала телевидения заказали ему книгу для служения в колониях для малолетних преступников. Это был проект «Ощути Силу Перемен», созданный одноименным международным фондом, головной офис которого находился в Финляндии. Инициаторами проекта стали церкви евангельских христиан. Многие страны в нем участвовали, в том числе и Россия. Николай попросил меня поправить текст книги. Я посмотрела этот текст и решила написать сама, потому что посыл, который там увидела, был слишком нравоучительным: «ты должен, вам нужно, вам следует». Малолетние преступники и так со сломленной судьбой, а их еще поучать будут. Я поняла, как сделать по-другому, и за ночь написала свой вариант. Книга начиналась со слов: «Я — Вася, мне двенадцать лет, и я убил человека». Это была реальная история, почерпнутая из моего опыта общения с наркозависимыми подростками и алкоголиками.
— Откуда такой опыт?
— Когда у меня поменялось мировоззрение, я поняла, что и моя роль в жизни теперь другая, что ответственна за тех, кто еще не знает, что делать и как жить, и должна им помочь, просто рассказывая о своем опыте. Положительном.
Мне с детства было жалко алкоголиков. Понимала интуитивно, что существует какой-то секрет, чтобы они бросили пить. И думала, что если они встретятся с Богом, то это их перевернет и они смогут измениться — как я. Стала им помогать. У нас на Пресне, где моя мама живет, их полным-полно. Начала с соседей. Сначала они бегали от меня, боялись, что на органы хочу их забрать! А я за ними гонялась. Так хотелось, чтобы они поменялись! Пыталась делать ремонт у них в квартирах, показывала фильмы, устраивала на лечение. Это было моей ошибкой. Они, чтобы осознать и поменяться, должны достичь дна, а у каждого оно свое. Одному достаточно потерять работу — и он уже на дне, а для другого дно еще далеко. Я перестала бегать за ними, занялась собой, и они стали приходить ко мне сами.
А с книгой вышло вот что: Николай Романюк отправил мой вариант финнам и международная комиссия единогласно выбрала его. Он пришел меня поздравить и дал мне ксерокопию: тюремный надзиратель в своем отзыве на мою книгу для малолетних преступников написал, что автора, то есть меня, надо выдвинуть на Нобелевскую премию! Книга была издана в Финляндии и переведена на несколько языков.
Моя подруга сказала своему работодателю, что у нее есть знакомый писатель, и тот заказал мне рекламу домов в Черногории, платную. И я заработала свои(!) деньги. Было приятно очень. А сейчас у меня в издательстве АСТ вышла книга «Мы все из одной глины» — это результат моей работы и дружбы с ребятами с особыми потребностями.
Когда я сама несколько лет назад узнала, что у моего близкого родственника синдром Аспергера, я погрузилась в депрессию, и это меня чуть не сломало. Сначала были возмущение и обида на судьбу, даже на Бога. Трудно оказалось смириться с тем, что планы на жизнь рухнули и что никогда уже не будет так, как раньше. Потом накрыло чувство вины: как я могла проглядеть?
Я ощутила страшное одиночество, ведь мне никто не мог помочь, и делиться такой проблемой невозможно — настолько больно. Хотелось закрыться от всех. Ушла в свой аут и была настолько одинока, что разговаривала (пусть это некоторым смешно) только с картинкой, которую отклеила от упаковки сосисок. На ней изображена идеальная семья: много поколений — дети, родители и бабушки-дедушки — сидят за столом и едят сосиски. Было видно, что они счастливы и вместе — сила, а мне этого так не хватало. И я ставила перед собой эту картинку, плакала и жаловалась им, говорила с ними, и казалось, что они разделяют мое горе.
Я считала, что Бог забыл меня или я Его обидела чем- то, и Он отвернулся. Когда я достигла дна в переживаниях, то сказала главное: «Больше, мой Бог, у меня нет своих планов, мечты, воли. Говори, что делать, пока я жива и, может, могу быть Тебе нужна. Я буду делать все, что Ты хочешь. В том, в чем я виновата, искренне каюсь! Но по милости Твоей прошу: дай мне второй шанс в этой жизни! Дай мне второй шанс!» Я была как чистый лист.
На второй день мне позвонили из мастерской, где занимались взрослые ребята с гораздо большими ментальными нарушениями, чем у моего родного человека, и сказали: «Приходи!» И я стала приходить к ним и иногда вместе мастерить что-то, лепить из глины. В этот момент я помогала больше себе, чем им.
Доктор Нина Петровская меня очень поддерживала. Однажды в этом подвале, где мы занимались, сломалась печка для обжига глины. Пошли к спонсорам просить денег на новую. Один ничего не дал и сказал: «Если сделаете спектакль со звездами, получите деньги». А другие — из клуба Ротари — дали гениальный совет: «Вылезайте из своей кастрюли». Спасибо им особое и низкий поклон за то, что денег не дали, потому что были бы средства — была бы печка, но никогда не было бы того, что есть сейчас!
Первый спонсор сказал: «Меня застать трудно, но вы меня ловите, ловите». Это «ловите, ловите» навело меня на мысль сочинить сценарий про Колобка и поставить по нему спектакль с нашими ребятами. Я села писать. Колобок — начальник леса. Он заставляет лесных жителей собирать золотые орешки и думает, что только в этом счастье. А Мышь нашла книгу, где было написано: «Побеждайте зло добром, дружите, любите друг друга». И эта книга стала менять жителей леса. А Колобок очень возмущался, и в лесу произошел конфликт.
Спектакль наш шел в помещении Драматического театра под руководством Армена Джигарханяна. Он предоставил свой театр бесплатно для ребят-аутистов. Что это было за действо! Там была кухня народов мира, лепка из глины, контактный зоопарк, Иосиф Кобзон пел одну из арий Создателя, выступала артистка Большого театра, играли актеры Театра Джигарханяна, Музыкального театра Назарова, профессиональные артисты, певцы. Представление длилось пять часов. Армен Борисович до этого еще лепил с ребятами из глины, посадил их за свой стол в кабинете, поил чаем и называл всех «золото мое». Они так и сияли.
Позитивные изменения у них начались уже тогда. А потом один запел, другой заговорил, третий стал делиться своими чувствами и затанцевал. Помню, молодой человек не выносил прикосновений к себе и молчал, а после нашего спектакля сказал: «Я вас всех люблю». Это были первые маленькие шаги, но для тех, кто сталкивается с проблемой аутизма, они просто огромные. Если ты столько лет живешь с закрытым на все замки человеком и вдруг оказывается, что он чувствует и плачет от любви и благодарности, когда ему дарят подарки, а до этого не плакал двадцать лет — это дорогого стоит.
Была еще девушка, хотела уйти из жизни. После спектакля в клубе Lookin Rooms она сказала: «Это был мой последний день, я так решила, но увидела вас и поняла, что мы все из одной глины. Значит, и я такая же. Можно с вами? Хочу помогать таким, как я — людям с диагнозами».
Мы выступали еще очень много: на Донбассе — в детских домах, в Кремле, в Центре международной торговли и на площадках Подмосковья, в ЦДХ, на Красной площади. В Доме Правительства нам вручили ордена, мы выступаем на форуме «Здоровье нации», сейчас планируем фестивали. Главная идея нашего выступления — то, что Творец создал всех людей из одной глины, больных и здоровых, богатых и бедных, разных национальностей, и посему мы могли бы хотя бы чаю вместе выпить.
За этот спектакль мы получили орден «Честь и Слава Великой России». Я не могла помочь своему близкому человеку и стала помогать другим. Не могла помочь ему по той причине, что связь с ним была потеряна, я много нанесла ему душевных ран. Не понимая, что он не то что не хочет, а не может делать какие-то простые вещи, принимала это за упрямство, и мои требования и упреки только все портили. Понять и принять его таким трудно, ведь раздражает сильно. И тогда я обратилась к Богу: «Ты его Создатель и Отец. Его родной отец уже умер. Будь ему Отцом». Я искренне отдавала себя другим больным ребятам, и постепенно со стороны пришла помощь и к моему родному человеку.
Сейчас, слава Богу, отношение меняется, об аутизме правильно заговорили, многие к нам подключаются. Наш проект сильно изменил и меня саму. Раньше интересовал только мой мир, было не очень интересно сближаться с незнакомыми людьми. А теперь мобильный не дает внести новые контакты, он переполнен — такое количество друзей, знакомых и близких по духу людей образовалось. Сейчас пишу сценарий фильма и прошу Эдварда помочь в этом.
Мой родственник поменял профессию на чуть более квалифицированную, стал общаться со мной и советоваться. Это еще процесс, а не конечный результат, но уже есть перемены.
Недавно я купила дом рядом с нашей дачей, чтобы мы с ребятами могли там собираться, проводить время вместе одной большой семьей и что-то дать друг другу. Чтобы туда приезжали те, кто согласен стать с нами одним целым или хотя бы просто лепить из глины — звезды, певцы, художники, танцоры, творческие люди. Мы называем это забавно: «Тусовка у Радзинского». Издательство АСТ, которое выпускает книги Эдварда, нас поддерживает, дарит столько прекрасных книг!
Два года назад у меня была цель приобрести печку, а вот чем кончилось. Бог с ней, с печкой. Мы собираемся идти дальше и дальше, нам нельзя останавливаться, ведь только движение и перемены — это жизнь. Сейчас выходим на международный уровень. Начинаем вылезать из своей кастрюли и побеждать два вида аутизма: аутизм особых ребят, которые хотят дружить, любить, общаться, но не могут, и наш аутизм — аутизм здоровых людей, которые все это могут, но... Не хотят. И мы хотим меняться, потому что только тогда мы счастливы! Вот такая простая история...
Редакция благодарит за помощь в организации съемки интерьерный салон премиум-класса «Флэт-интерьеры».
Подпишись на наш канал в Telegram