Одной из причин моего ухода из «Мухтара» стала больная любовь, которая случилась на съемочной площадке этого сериала. Три года Леша стоял на коленях, умолял быть с ним. А потом оказалось, что это всего лишь игра...
— Из холла послышался надрывный хрип. Я выбежала из своей комнаты и увидела, что мама сидит в кресле, а папа обхватил ее сзади, давит на горло локтем и хмыкает. Заорала: «Немедленно убери от мамы руки!» Отпустил не сразу. И продолжал пьяно усмехаться.
— Но было же время, когда вы видели своих родителей счастливыми?
— До седьмого класса я жила у бабушки и дедушки. Вот тогда родители еще были дружными и очень много работали: мама Людмила Николаевна — инженером, а папа Александр Петрович считался крупной шишкой в липецком обкоме. Познакомились они сразу после окончания института — в троллейбусе. Сначала в семье появилась моя старшая сестра Юля, а через семь лет я...
Врачи второго ребенка маме не гарантировали, так что я стала приятным сюрпризом. Надо ли говорить, что она души во мне не чаяла: по дому ничего делать не заставляла, на каждый Новый год мастерила маскарадные костюмы — то феи, то божьей коровки, сама шила школьную форму и шикарные наряды. Благодаря маме я была самой стильной девочкой в школе, остальные ходили как из инкубатора.
С папой, который был постоянно занят, мы нечасто проводили время вместе, но запомнила, как в мои семь лет отдыхали в Крыму. И как он учил меня кататься на велосипеде, а я въехала в чей-то забор. Однажды ушли с ним гулять по лесу под Липецком — и заблудились. Угодили в болото, через которое пробирались по бревнышку, тыкая палкой в грязь под ногами, чтобы не провалиться. Было страшно... Но и страшно интересно! Мама нас потом отчитывала.
Перелом произошел в начале девяностых — развал страны и семьи совпали. Маму уволили, и у нее появилось время на меня (старшая сестра уже училась в Москве, я же как раз переехала к родителям насовсем). А дела отца сначала пошли в гору — он открыл свой ликеро-водочный магазин и почувствовал себя крутым бизнесменом. Приносил домой хорошие деньги, но они же его и развращали: ощутил эйфорию успеха, постепенно начал пить, гулять, изменять маме. И она это прекрасно видела, но терпела. Думаю, ради меня... Хотя я только и слышала изо дня в день, как они с папой скандалят.
Вскоре бизнес отца прогорел, он влез в огромные долги, его друзей-бизнесменов поубивали. И нам домой звонили с угрозами: «Если не отдашь деньги, заберем твою дочь!» Тогда часто похищали детей с целью выкупа. Окна в нашей квартире всегда были занавешены, а возле подъезда часто дежурила машина с тонированными стеклами. Когда я отправлялась в школу, мама тайком шла позади — следила, чтобы не украли.
Меня, конечно, не посвящали в то, что над нами висит дамоклов меч. Просто атмосфера дома стояла гнетущая, отношения у родителей все больше портились. Это отразилось на моей учебе. В седьмом классе меня перевели в лицей, и я поймала себя на том, что вообще ничего не понимаю. Была в ступоре. До этого училась хорошо, а тут пошли трояки. Кроме того, связалась с дворовой компанией, в которой пили и курили. Тоже попробовала — организм, слава богу, воспротивился.
Забывалась на дискотеках — вставала под колонки и отрывалась в одиночку. Двигаться я любила — пять лет занималась латино. Однажды два мальчика — мои партнеры по танцам — привели меня за кулисы Липецкого театра драмы, где играли их родители. С тех пор я подсела на местные спектакли, вспомнила, что с детства мечтала стать артисткой... Но только не сцены, а кино! И хотя именно театр привел меня к профессии, этот вид искусства не люблю. Особенно когда режиссеры издеваются над Шекспиром или народными артистами, которых, например, заставляют ползать по сцене и лаять, как собаки. Убежала с такой постановки из Театра сатиры.
В старших классах взялась за ум и окончила школу с золотой медалью, поступать собиралась в столичный вуз. Первое, что услышала на это от мамы: «Как мы потянем?» Папа постепенно расплачивался с долгами, но жили впроголодь. Денег на билеты не было — отец повез нас в Москву на машине. Где-то занял, но на квартиру или гостиницу все равно не хватало. В результате мы с мамой остановились у его брата, который не очень-то нас жаловал:
— Мне, — заявил он через пару дней, — срочно нужно на дачу.
— Так поезжай! — мы делали вид, что из деревни и тонких намеков не понимаем.
Потом дядюшка нас все-таки вытеснил — договорился с каким-то забулдыгой, что снимем у него комнату по дешевке. Тот напивался и лез общаться.
Ночью перед ответственным конкурсом мы решили покрасить мои волосы в бордовый — под цвет короткой юбки, которую сшила мама. Я почему-то ни капли не сомневалась, что в театральный меня возьмут. Даже не знаю, откуда взялась такая уверенность. Но ходила по улицам и светилась так, что прохожие оборачивались! И действительно, по результатам конкурса брали сразу в ГИТИС, «Щуку» и «Щепку»... А перед экзаменом надо было уже выбирать, куда отдать документы.
И когда я ухватилась за круглую старинную ручку двери Щепкинского училища, вошла в уютный внутренний дворик, вдруг испытала дежавю... Будто бывала здесь в прошлой жизни! Тут мама напомнила мне, что и правда бывала — лет в девять. Мы всей семьей приехали поддерживать старшую сестру, поступающую в МФТИ. После экзаменов пошли гулять по центру, случайно оказались рядом с Щепкинским училищем. Оттуда вышли красивые девушки, и мама сказала: «Посмотри — это актрисы!» Я взялась за ту самую круглую ручку, открыла дверь, как Алиса из сказки, заглядывающая в чудесный садик... Но мама одернула:
— Ты куда?
— Буду здесь учиться! — заявила я и тут же благополучно об этом забыла.
Когда же пришла пора вспомнить, выбор учебного заведения стал очевиден.
— Кто учился вместе с вами?
— На курс взяли всего восемь человек — вы наверняка знаете журналистку Свету Зейналову, актрису Катю Вуличенко, режиссера фильма «Кухня. Последняя битва» Антона Федотова... Остальные тоже в профессии, хотя и не настолько известны. А во время учебы под угрозу отчисления попадали все — такова методика нашего педагога Владимира Алексеевича Сафронова. Например у меня было больше всех отрывков с однокурсниками, но мастер их зарубал. Я страдала и чувствовала себя никчемной... А потом поняла, что он просто так осаживал: мол, девочка, не зазнавайся!
Зато когда самого Владимира Алексеевича хотели снять с должности, мы подняли на уши всю «Щепку»! Причин увольнения так и не узнали, просто пришли на занятие, а вместо Сафронова нас встречает другой педагог. Конечно, стали бунтовать: сделали себе повязки с надписью «сафроновцы», одевались одинаково, как солдаты — то в белое, то в черное, и всюду ходили вместе. После того как меня однажды отловили в коридоре и привели к заместителю ректора, где пригрозили отчислением, — и в туалет стали ходить всем курсом!
Света Зейналова подключила прессу (ее сестра Ирада уже была известной журналисткой). И однажды утром мы собрались во дворе «Щепки», предварительно распространив листовки, что готовим забастовку. Потихоньку к нам стали стекаться студенты со всех курсов. Это была революция! Замректора приоткрыл занавеску в своем кабинете... И на следующий день нам вернули мастера.
Особенно я дружила с однокурсниками из общаги — мы делились едой, вместе ездили на занятия... Но когда со мной случилась беда, их рядом не оказалось. В тот вечер праздновали день рождения четверокурсника, который жил в комнате этажом выше. Мне там не очень понравилось — парни много пили, да еще ко мне привязался выпускник режиссерского, нерусский, который явился по приглашению именинника.
Около часу ночи пошла к себе — и он за мной увязался: «Я тебя провожу». Не увидела в этом предложении угрозы, перед дверью своей комнаты сказала ему «Спокойной ночи». Потом отправилась умываться в общую ванную. Стою с зубной щеткой у раковины, вдруг дверь захлопывается. Поворачиваюсь — он! По выражению лица все стало понятно. Говорю:
— Не смей! Я девственница!
Он схватил меня за волосы:
— Да ты шлюха! Если не будешь делать то, что скажу, разобью лицо о раковину! На колени!
Сопротивляться было бесполезно, а мольбы о пощаде его только заводили... Через час он меня отпустил. Когда увидел кровь и я спросила: «Видишь, что ты натворил?» — просто развернулся и вышел. А я осталась с этим одна.
Душ на ночь запирали, я пошла к вахтерше:
— Дайте ключ!
— Поздно уже намываться! — бросила она сонно.
— Дайте... ключ... очень... нужно... — меня всю колотило.
— У тебя что-то случилось? — подняла она глаза.
— Нет, — сказать правду было стыдно.
В душе хотелось кожу с себя содрать.
На следующий день сидела перед лекцией в столовой «Щепки». Когда к столу подошла подружка — прорвало: уронила лицо на руки и зарыдала.
— Что с тобой? — испугалась она.
— Ничего! — подскочила и помчалась по коридору в туалет.
Она догнала и стала трясти за плечи.
— Скажи!
— Меня изнасиловали!
Надо было идти в милицию, но ужас сковывал меня от одной мысли, что придется обсуждать случившееся с посторонними. Он продолжал меня преследовать — приходил в институт, в общежитие, даже ломился в дверь. И я все рассказала ребятам. Они с ним «поговорили», припугнули. И он отлип. Но по большому счету этот человек за то, что сделал со мной, за свое преступление никак не заплатил, не был наказан. Живет себе припеваючи, стал востребованным режиссером, снимает много. А ведь я могла сломать ему жизнь, как он сломал мою...
Но я с восемнадцати лет держала в себе эту боль. Почему решилась рассказать теперь? Потому что девочки, которые попали в подобную ситуацию, должны знать: они не одиноки! И не надо бояться, что вас пристыдят. К сожалению, в нашем обществе такие понятия — во всем виновата женщина. Но если мы будем и дальше молчать, никогда ничего не поменяется. Даже родная мама, которая спустя годы случайно прочитала об этом в моем дневнике, дала мне тетрадкой по башке. Я маму не осуждаю — она в сердцах. В головах у людей старшего поколения крепко сидит установка: нечего было хвостом крутить — никто бы тебя не тронул!
Я была воспитана в строгости, в Липецке даже ночевать у подруг не оставалась. Целовалась только в первом классе — из любопытства. Зато сразу с двумя мальчиками, которые мне нравились. Был еще и третий, влюбленный в меня безответно. Вот такая была вертихвостка. Но потом повзрослела и стала правильной. Еще бабушка предупреждала: «Если не хочешь залететь в тринадцать лет, никаких парней!» И я себя берегла, хотя влюблялась часто, но только платонически.
А теперь мне нечего было беречь! Я поняла, что потеряла что-то драгоценное, чего женщина должна лишиться по любви. И я сама себя стала обесценивать — начала со всеми флиртовать, целоваться. И влюбилась не в самого достойного человека, который тоже меня не ценил. Подцепила его в баре, куда мы с подружкой пришли выпить пивка и потанцевать. Парень не признавался, что женат, но конспирировался плохо. Его супруга однажды подкараулила меня на улице и устроила разборку:
— Ты, маленькая дрянь, отстань от моего мужа!
— Так он женат? — удивилась я. — Тогда забирайте его!
На том и разошлись. Дурацкая история.
— Вашим первым мужем стал однокурсник, режиссер Антон Федотов. Как поняли, что между вами нечто большее, чем дружба?
— Пришла пора любви исцеляющей, настоящей. Мысль, что Антон может быть больше чем другом, поразила меня как громом. В буквальном смысле — в моей комнате с грохотом обрушилась полка с книгами, которую накануне повесил папа, приехав с мамой в гости. На шум вошел Антон — и я вдруг увидела, как он хорош в этом свитере, как идет ему испанская бородка. «Я люблю его!» — услышала с удивлением собственную мысль. И он прочитал это в моих глазах. Так нас на третьем курсе настигло какое-то невероятное чувство.
Хотя притирка была долгой. Начали жить вместе мы довольно скоро, однако зубную щетку Антон все не приносил.
— Мне нужна свобода! — объяснял он.
— Ах так? Ну и свободен тогда! — гнала его в комнату к мальчикам.
Я дико ревнивый человек, собственница. На репетиции однокурсница позволила себе вольности во время танца с Антоном. Меня совсем не смутило, что она в два раза крупнее. Схватила ее за волосы: «Еще раз подойдешь к нему — убью!»
Но это исключение — в целом мы оставались дружным курсом. А однажды такой сюрприз мне устроили на день рождения! Днем никто не поздравил. Сидела в общаге одна и уже готова была прийти в отчаяние, когда появился Антон.
— Надень что-нибудь самое красивое, поехали!
— Не поеду никуда!
Но нарядилась конечно — в шикарное синее платье, сшитое мамой. Антон привез меня в институт, вывел на темную сцену... Вдруг зажигается свет, включается джаз, однокурсники, одетые по американской моде тридцатых годов, вылетают из-за кулис! Они знали, что я обожаю мюзиклы! На столах уже ждали бутылки, закуски. Так у нас появилась традиция отмечать праздники в разном стиле: кому-то мы потом день рождения «по-русски» устраивали — с водкой, блинами и танцами вприсядку.
Свадьбу тоже весело сыграли — было это на последнем курсе. Назначили дату — шестнадцатого декабря 2000 года в восемь часов утра. Выглядели помято — накануне жених на мальчишнике напился в умат, а я его полночи ждала. В семь еле глаза продрали... Иду умываться, смотрю — в коридор общаги вплывают воздушные шары, а за ними — лицо Екатерины Вуличенко. Вообще-то Катя хотела сделать сюрприз и незаметно пронести украшение в комнату, поэтому, увидев меня, тут же нырнула в подсобку, но подарок начал предательски взрываться...
Однокурсник Валерка Панков пришел к нам в комнату в семейных трусах и галстуке на голой груди — протянул коробку. Открыла: внутри разбитые рюмки на счастье. Собралось человек двадцать, вывалили на улицу. Наш друг Филька Марцевич объявил: «Сейчас будет фейерверк!» Из снега вылетели три светящиеся пульки: пиу-пиу-пиу... Скромный такой салютик. Окончательно нас «расколола» регистраторша в ЗАГСе: подняла глаза, а они у нее в кучку — ну совсем косая! И начала пафосно вещать: «Дорогие новобрачные...» Тут уж мы не сдержались — хохотали всю церемонию до слез!
Вернулись в общагу — выпили ящик шампанского. А вечером в «Щепке» играть спектакль «Дракон» по Шварцу. Зрители учуяли запах перегара, впрочем как и наш мастер. Но узнав, что на курсе появилась новая семья, Владимир Алексеевич Сафронов ругать нас не стал. Мама же выяснила, что я в браке, только на выпускном: залезла в мою сумку и проверила паспорт. Ну, тут началось! Конечно, она обиделась, что дочь вышла замуж против воли родителей, да еще и на свадьбу не пригласила.
Мамино знакомство с Антоном вообще началось нелучшим образом: однажды она заявилась ко мне в гости без предупреждения и застукала нас в постели. Может, с тех пор и затаила неприязнь... Хотя кажется, все дело в том, что студент Щепкинского не казался маме хорошей партией — она надеялась, что найду в Москве кого-нибудь посолиднее. Я же уперлась: «Люблю, мне нужен только он!»
— Как же родители отпустили вас в Израиль, куда вы с мужем вскоре эмигрировали и где прожили пять лет, сделав карьеру телеведущих?
— Это стало для них самым большим ударом. Незадолго до нашей свадьбы родители Антона эмигрировали на историческую родину, и после окончания училища мы решили последовать за ними. В начале нулевых в театрах ставили одну чернуху, кино было в упадке. Надеялись, что в Израиле больше перспектив.
В Москве я показалась только Проханову в Театр Луны. Он загадочно улыбнулся и сказал:
— Пойдем в танцевальный зал, покручу тебя, поверчу, посмотрю, как двигаешься...
Я услышала в этой фразе прозрачный намек и тут же отрезала:
— Вообще-то уезжаю в Израиль и к вам в театр не пойду!
Так и приняла окончательное решение. Помню, как позвонила папе с этим известием из телефона-автомата напротив Центрального телеграфа и услышала: «Ты мне больше не дочь!» Но и это не остановило.
В Тель-Авиве мы с Антоном действительно устроились неплохо — оба сделали карьеру ведущих на русском телевизионном канале, выступая в паре. За пять лет у нас было пять развлекательных программ. Ходила я и по киношным кастингам, но почему-то предлагали лишь роли проституток. В какой-то момент возмутилась: «Вы тут все охренели, что ли? Если русская, значит, сразу шлюха?»
Только однажды попалось стоящее предложение — Валерий Иванович Усков утвердил меня на главную роль в фильм «Под небом Вероны». Это еврейская история, и он искал русскоговорящую девочку, которая пожила в Тель-Авиве, погрузилась в быт. Я подошла идеально, уже назначили дату съемок. Но на следующий день позвонила ассистентка и сказала: «С твоим каналом мы не договорились». Руководство телевидения попросту не пустило на проект, упирая на то, что я нарушу условия контракта и они не могут искать новую ведущую посреди сезона.
Полтора месяца после этого каждый день шаталась по Тель-Авиву и рыдала — такой сильный был нервный срыв! Антон меня очень поддерживал, увещевал: «Наташ, это не твоя вина. Будет еще роль». Потом успокоилась и дала себе клятву: «Ни слезинки больше не пролью, если не утвердят! Нет — значит, не мое!» И роль в «Паутине» того же Ускова, который меня запомнил, стала той соломинкой, за которую я ухватилась, чтобы вернуться в Москву из Израиля, где оставила телевидение и... мужа.
— У вас ведь в Израиле и сын родился, что же пошло не так?
— Отношения роковым образом изменились, когда в семье появился ребенок. Причем долгожданный — я забеременела только через четыре года после переезда в Тель-Авив. Чудо произошло в ночь на Рождество, которое мы отмечали в Москве... И нашему счастью не было предела! Хотя гормоны скакали будь здоров. Я почему-то была уверена, что жду девочку. Когда врачи сказали «У вас мальчик», у меня началась паника: «О боже, ведь его заберут в армию!» Звоню маме, плачу:
— Что делать?!
А она смеется:
— Дурочка, успокойся!
Вместе с Антоном выбрали красивое имя — Ролан. На родах мы держались за руки. Мне делали кесарево сечение — бедра оказались слишком узкими, а мальчик получился крупным. Вокруг собрался консилиум врачей, и по зеленому лицу Антона я видела, что за перегородкой с нижней частью моего тела происходит что-то страшное... Утешала мужа:
— Ты не волнуйся так!
Врачи успевали шутить:
— Кто кого должен успокаивать?
Первые полгода с малышом стали для нашей семьи испытанием. Антон уставал на работе, а дома его встречала жена в послеродовой депрессии. Меня удручало и то, что за время беременности я набрала тридцать шесть килограммов — аппетит был зверский. Когда родила, живот остался таким, как будто жду еще двойню! Все вещи стали малы, кроме безразмерных шаровар...
Избавилась от лишнего веса за полгода — есть больше не хотела, занималась спортом, крутила обруч, а после кесарева этого категорически нельзя было делать. Мышцы как-то неправильно срослись, и в результате на животе осталась лишняя кожа, которую теперь можно убрать только пластической операцией. Уверена, что мужчину, который любит женщину, не напугают никакие ее изъяны. Но мне казалось, что я перестала привлекать Антона, и все чаще задавалась вопросом: «А люблю ли я его?»
Сыну было девять месяцев, когда решила уйти от мужа. Оба рыдали как сумасшедшие. Поругались страшно! Я рухнула в кровать и плакала, плакала... С одной стороны, понимала, что правильный шаг делаю, с другой — было страшно: а что дальше? Пытались склеить отношения — поехали отдыхать в Египет. Но там все стало только хуже: раздражали друг друга очень, а никуда из отеля не денешься.
Вернулись в Тель-Авив, и случился взрыв эмоций: сели в кафе ужинать, разругались и разбежались в разные стороны. А третьей ссоры уже не пережили. Это был дикий развод, потому что мы до конца не понимали, зачем он нам. До этого ведь все было мирно, почти не ссорились... И вдруг — бах — и все, будто кислород перекрыли!
В общей сложности развод длился год. Уже переехали в Москву, а в ЗАГС Антона было не затащить — он несколько раз «терял» паспорт, ключи от квартиры не мог найти... Однажды просто заявилась к нему домой и буквально за шкирку повела подавать заявление. Потом уже договорилась с адвокатом, чтобы процедура прошла без нашего участия. Все провернули несмотря на то, что у нас с мужем общий ребенок. И хотя инициатива была моей, еще год после этого приходила в себя!
В то же время разрушилась семья и у моих родителей: у папы был очередной кризис — он стал выпивать, дрался с мамой, она даже вызывала милицию. Совместная жизнь стала просто небезопасной. Я полностью на стороне мамы — мне за нее очень обидно, а отца я уважать перестала. Он по-прежнему в Липецке, в нашей трехкомнатной квартире, которую превратил в помойку. Работает где-то охранником, зарплату пропивает, а за коммунальные услуги, как недавно выяснилось, давно не платит — и теперь этот долг лег на мамины плечи, потому что она совладелец жилья.
Я недавно приезжала к нему, увидела, что стало с домом моего детства... Высказала все, что об этом думаю: «Человек, который подставляет жену, — не мужчина. Ты мне больше не отец!» Повернулась, чтобы уйти, — и получила сильнейший удар в спину! Такой, что вздохнуть не смогла. А он развернул к себе и толкнул в грудь, начал трясти за плечи. Насилу вырвалась, убежала в другую комнату и думала, что сейчас из окна выпрыгну со второго этажа. Но отец уже угомонился. На спине потом была огромная гематома, месяца полтора я спала только на боку и дышала с трудом. С тех пор с ним не общалась, даже с днем рождения не поздравила.
— А как складывалась карьера после возвращения в Россию?
— В Москве с мамой и сыном мы поначалу мыкались как цыгане. Немного пожили у моей сестры, но места не хватало, спали на полу. Потом сняли квартиру, в ней и сейчас живем. Мама очень помогала с Роланом, особенно когда я начала активно сниматься. Сериал Владимира Ускова, который стал поводом для моего бегства из Израиля, как я уже упоминала, назывался «Паутина». Роль небольшая, но именно она дала путевку в кино.
Новых ролей дождалась не сразу, а в Москве надо было как-то выживать. Попробовала себя в роли продавщицы новогодних елок в ЦУМе — хватило на полтора месяца. Там надо было всю смену скакать на каблуках, нельзя было присесть даже на минуту: на пальцах ног сошли все ногти и зарплату я потратила на врачей.
Потом знакомые предложили работу в ресторане. День потрудилась официанткой, таская на плече тяжеленный поднос, а под конец смены начала заваливаться на один бок. Не знаю, как девки выдерживают?! Тогда управляющий сказал: «Понятно, ты для этого не годишься». И поставил меня хостес — гостей встречать. Через три недели один пьяный армянин ущипнул меня за задницу, я схватила его за руку, послала матом и потребовала:
— Немедленно извинитесь передо мной!
Начальник это увидел и говорит:
— Ты уволена!
Развернулась к нему:
— И ты пошел туда же!
Так поняла, что кроме кино ни к чему не приспособлена. Соглашалась на все, что предлагали: эпизоды в «Личной жизни доктора Селивановой», «Огнях большого города»...
В сериале «Татьянин день» утвердили на главную роль, а потом Безруков привел за ручку Анну Снаткину, и мне быстро нашли второстепенную роль. Истерик я не устраивала, выпила вечером две бутылки пива и легла спать.
Пока наиболее интересной своей ролью считаю Елену Делагард в сериале «Ермоловы», хотя известность мне принесла не она, а следователь Василиса из «Возвращения Мухтара».
На пробах режиссер Владимир Борисович Златоустовский сел на стул и говорит:
— Ну давай, допрашивай!
Я растерялась:
— А текст?
И тут он так прикрикнул, что я выдала импровизацию минут на пять: «Ты у меня дерьмо будешь жрать за решеткой!» Такого налепила! Думала, что провалилась, но на следующий день позвонили — и началась моя киевская история длиной в шесть лет, за которые мы отсняли пять сезонов «Мухтара».
Начиналось все очень весело — с бессонной ночи в поезде Москва — Киев. Во-первых, его страшно трясло, во-вторых, в купе подселили жутко храпящего мужика. Под утро не выдержала и скинула на него со стола бутылку минералки — вроде как та от тряски сама упала... Он проснулся, а я наконец тут же отрубилась в тишине!
В отеле не оказалось воды, на ресепшене дали пятилитровую баклажку: «Хватит, чтобы помыться?» Привела себя в порядок, нарядилась в красивый сарафан, явилась на съемки... А режиссер меня увидел и с усмешкой говорит: «Ну что, проститутка, приехала?» Я оторопела — это потом научилась грубой шуткой отвечать на подобные выпады.
Группа тоже устроила проверку. Когда у меня был первый крупный план, я произносила эмоциональный монолог и вдруг заметила, что все вокруг ржут. Оборачиваюсь: актер Сашка Волков спустил штаны и танцует на заднем плане. Но пока нет команды «Стоп!», я закончить сцену не могу... Речь свою договорила, а когда камеру выключили, бросила Сашке: «А ты, обезьяна, иди по известному адресу!» И без всяких экивоков посоветовала ему продолжить эротическое выступление в одиночестве. Группа разразилась аплодисментами, а Волков потом извинялся.
За шесть лет Мухтаров на площадке сменилось немало. Мы полностью зависели от братьев наших меньших, а они уставали — смены длились по двенадцать часов. Раздраженный пес не понимает, кого хватать за задницу, — покусаны были все. Один шибанутый все делал не так: только камеру включат, он идет по своим делам. А однажды я обмотала руку поводком, кинолог свистнул и овчарка понеслась вниз по лестнице. Слава богу, успела в дверном проеме раскорячиться, чтобы не загреметь следом!
Самым любимым за все время съемок стал пес Вакс, мы звали его Васенькой. Когда я вошла в сериал, он как раз был на площадке — все с ним получалось с первого дубля, что большая редкость. Сашка Волков говорил: «Это не собака, а человек». Когда Васенька приезжал утром, он бегал, всех обнюхивал, здоровался... А потом его хозяина, работавшего в киногруппе, уволили, пришлось заменить и собаку.
Пес так переживал разлуку со съемочной площадкой, что у него случилось два инфаркта. Из-за болезни ослеп, оглох, растолстел. Узнав об этом, мы с актерами ездили его навещать. Васенька носом поведет в нашу сторону — сразу узнает, встает и бежит «целоваться». А потом у Вакса случился третий инфаркт, его уже не пережил. Были после него другие псы — и смешные, и тормозные, которых с места не сдвинешь, но никто так и не смог на площадке сравниться с Васенькой!
— А почему вы ушли из сериала «Возвращение Мухтара»?
— Сын должен был пойти в первый класс, и я не могла больше видеть своего ребенка по два дня в месяц. Сказала продюсерам: «Убейте меня или расстреляйте, но дорабатываю сезон — и на этом все!» И покинула проект.
Еще начался сложный период, связанный с возрастом: мне тридцать семь лет, но на роли сорокалетних пока не тяну, а на двадцатипятилетних уже не зовут. Бывший муж пригласил на один из эпизодов в пятый сезон сериала «Кухня», где был режиссером. Обиды улеглись, и мы снова общаемся, у Антона замечательные жена и детки. И с Роланом они встречаются, хоть и не так часто, как хотелось бы.
Одной из причин моего ухода из «Мухтара» стала больная любовь, которая случилась на съемочной площадке этого сериала. Три года Леша морочил мне голову: стоял на коленях, умолял быть с ним, окружал вниманием, называл любимой и единственной. Перед таким напором трудно устоять — сдалась. А потом оказалось, что это всего лишь игра: сначала он врал, что разведен, потом обещал, что оставит семью...
Я же влюбилась так, что перестала собой владеть: посылает — плачу и скулю, свернувшись на кровати, а пальчиком меня поманит — бегу к нему как собачонка! Он погладит, приголубит — и бац, опять пинок под зад! А работаем на одной площадке, и деваться друг от друга некуда. Если мне что-то было нужно, не помогал, это я помогала ему деньгами — он никогда не возвращал и даже не заикался больше о них.
Три года провела как зачарованная. Однажды села на подоконник, посмотрела вниз со своего одиннадцатого этажа и подумала: «Зачем жить, если я ему не нужна?» И в этот момент из коридора донесся голос сына: «Ма-ам!» Меня будто холодным душем обдало — тут же спустилась на пол. Ролан меня спас.
Как я себя потом ругала: надо быть конченым человеком, чтобы допустить хотя бы мысль о самоубийстве! Не задуматься, какую боль причиню своим близким... Я же видела реакцию мамы, когда около года назад попала в больницу, провела там всего два дня, а в Интернете потом прочитала про себя: «Актриса Юнникова умерла». Приятного мало... Поняла главное — надо не отчаиваться и жить дальше хотя бы ради своих близких.
Самое страшное для меня, что сейчас влюбленности нет. Никто не верит, что я одинока, небогата. Всем кажется, что Юнникова в шоколаде: «Ты слишком умная, тебе ничего не надо, самодостаточная». А я обычная женщина, которая хочет обычного женского счастья. Очень хочу еще детей... Так здорово было бы идти по улице с настоящим мужчиной и гордиться, что у меня такой замечательный муж. Но где его взять?
Подпишись на наш канал в Telegram