Я умудрился вляпаться в конфликт с бандитами. Сунулся было за правду биться, но мне пригрозили: «Цыган! Хочешь жить — забирай семью и уезжай из города. Только из-за «Неуловимых мстителей» даем тебе такой шанс. Иначе закопаем».
—...Одна нога застряла в стремени, когда другой я уже зацепился за карету. Тут лошадь шарахнулась в сторону. Через секунду рысак еще припустит и меня разорвет пополам — скорость-то бешеная! В последний момент догадался оттолкнуться от кареты и рухнул наземь. Конь потащил меня волоком... Встаю, шатаясь как пьяный, перед глазами все плывет, из разодранного плеча льется кровь. С края поля бегут режиссер и администраторы, белые как полотно: «Василек, живой?! Слава богу!»
О том, что на съемках трилогии о неуловимых мстителях молодые артисты все трюки выполняли сами, долгие годы не упоминали. И мы отмалчивались. Иначе режиссеру Эдмонду Кеосаяну крепко влетело бы от начальства. В разгар работы над «Неуловимыми мстителями» на съемках фильма «Директор» под Бухарой погиб тридцатитрехлетний Евгений Урбанский. Во все киногруппы страны полетели срочные телеграммы с распоряжением начальства: лихачить в кадре актерам запретить, в трюковых сценах обязательно дублировать их профессиональными каскадерами.
В нашем случае ситуация осложнялась: я, Витя Косых, сыгравший Даньку, Миша Метелкин — Валерка и Валя Курдюкова — Ксанка были еще и несовершеннолетними. Нам с Витей на начало съемок исполнилось по пятнадцать, а Мише с Валей и вовсе по тринадцать. Но мы со свойственной юности бесшабашностью рвались в бой, желая все делать сами. И скакать, и драться, и стрелять, и падать — все-все...
Когда от помощника Кеосаяна узнали о телеграмме, сидели, помню, с ребятами в конюшне у Московского погранучилища, где жили, и горячо обсуждали: неужели вместо нас в кадре будут спортсмены какие-то? Считали ведь, что все должно происходить по-настоящему, взаправду. Выходит, людей придется обманывать?
Да и потом, если на то пошло, то и мы — да-да, все четверо! — спорту не чужды. Косых — кандидат в мастера по самбо и конкуру, Валя — по художественной гимнастике. Я в школе серьезно занимался стрельбой, плаванием, сдал кандидатский минимум по троеборью. Миша тоже увлекался спортом, кандидатом стал после премьеры. Таково было требование Кеосаяна — он искал подростков не просто со спортивными навыками, а с целым списком умений.
К примеру, исполнителю роли Яшки-цыгана необходимо было не только уверенно держаться в седле, метко стрелять, но еще и петь, танцевать, играть на гитаре. (Забавный факт: в книге Павла Бляхина «Красные дьяволята» вместо цыгана был китаец, а у режиссера Ивана Перестиани, экранизировавшего «Дьяволят» еще в 1923 году, — негр.) Подходящую кандидатуру искали долго, около полугода.
Об этом мне рассказал ассистент режиссера Владимир Селезнев. Он специально приехал в нашу деревню близ города Вязники Владимирской области. Скажу нескромно: я оказался последней надеждой киногруппы. Киношники уже отчаялись найти подходящего паренька. «С ног сбились, — признался Селезнев. — Все союзные республики прочесали, восемь тысяч человек отсмотрели — и таборных цыганят, и оседлых. Подходящие вроде ребята. Но один танцует, но не поет. Второй и голосист, и на лошади скачет, а двигается как медведь. Третий пистолета в руках не держал...»
С остальными «неуловимыми» складывалось легче. Витя — пасынок известного артиста Ивана Косых — жил в Москве, успел удачно засветиться в картинах «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» и «Мимо окон идут поезда». Его близкий друг Миша Метелкин тоже снимался, правда в эпизодах. Он из генеральской семьи. Шуструю Валю ассистенты нашли в московской спортивной школе, где она считалась одной из лучших. Курдюкова, как и я, родилась в совсем простой семье: отец работал на шарикоподшипниковом заводе, мама в торговле.
Меня порекомендовал Юра Цурило. Он тоже из Вязников, мне приходится четвероюродным братом. Сейчас известный актер, а тогда учился в столице в Щукинском, в свободное время подрабатывая в массовке. Узнав, что Юра из цыган, помощники Кеосаяна попросили его помочь. Брат посоветовал попробовать меня: мол, Василек у нас хоть и пастух, но поет, танцует, занимается спортом. Вот ассистент Селезнев и поехал в Вязники смотреть товар лицом. Обрисовал мне перспективы:
— Тебя, Вася, вся страна узнает! Наше кино не про какую-нибудь любовь — оно о героях, которые с белыми сражались!
Я сомневался:
— Не знаю, смогу ли. Времени свободного почти нет...
У нас дома и телевизора-то не было. Заходил, конечно, в местный клуб, когда кинопередвижку привозили. Но к поклонникам важнейшего из искусств точно не относился. Помню, задал Селезневу наивный вопрос:
— Если соглашусь, придется в Москву ехать?
— Конечно! И в Москву поедешь, и в Ялту — часть фильма планируем снимать там!
Он, наверное, думал — парень на радостях в ступор впал. Такой шанс раз в жизни выпадает! А я, если честно, испугался. Нет, не того, что придется куда-то ехать: цыган дороги не боится. Просто понимал, что ради роли придется разрушить свои мечты. Уже в пятнадцать был парнем серьезным, основательно прикидывал планы на жизнь. Окончил восьмилетку на четыре и пять, готовился поступать в сельхозучилище — на механизатора широкого профиля. Это престижная для тех лет профессия, а на селе так просто незаменимая: ты и грузовик умеешь водить, и комбайн, и трактор... Без работы не останешься.
Помимо меня в семье росло еще восемь детей. Жили не то чтобы в бедности, но цену трудовой копейке понимали. Мне с тремя старшими братьями даже пришлось учиться в интернате — там бесплатно кормили. Для семьи это стало огромным подспорьем. Кстати, не подумайте, что интернат был каким-то унылым местом для брошенных детей. Наоборот, там кипела жизнь. Проснулся, умылся, побежал на зарядку — все по графику. С тех пор порядок люблю.
Учился играть на гитаре по самоучителю. Потом освоил трубу, создал в школе духовой оркестр — играли даже на городских праздниках. В школе меня очень уважали, назначили старостой класса. Организовал мальчишек помогать нашей старенькой учительнице Зинаиде Васильевне: мы, словно тимуровцы, ей и огород пололи, и дрова рубили, и воду носили.
Деревни в шестидесятые, что и говорить, выглядели не в пример нынешним и многолюднее, и жизнерадостнее. Жили дружно — русские, цыгане... За национальность никто не шпынял. И бедность трагедией не казалась, никто не шиковал.
Летом я подрабатывал пастухом в колхозе, деньги отдавал матери. Мечтал поскорее получить профессию, помочь поставить на ноги младших братьев и сестру. Планировал создать семью. Мне уже и невесту присмотрели — цыганочку Валентину, мама ее, как и моя, была домохозяйкой, отец в колхозе работал. Родители договорились, что свадьбу сыграем через год. Нам с Валей еще не исполнилось бы восемнадцати, и в советском ЗАГСе в таком возрасте, конечно, не зарегистрировали бы. Но по цыганским обычаям можно создавать семью и еще раньше, а штамп в паспорте поставить потом. Или не ставить вовсе — многие цыгане жили без росписи десятилетиями, при этом счастливо, растили детей.
Не скажу, что влюбился в Валентину до мурашек. Но невеста мне нравилась: симпатичная, темноглазая... Мы не гуляли за ручки под луной, не ходили вместе в кино — у цыган это не принято. Лишь улыбались друг другу, случайно столкнувшись на улице. Я прекрасно понимал, что Валя — моя будущая жена, всю жизнь проведем бок о бок, заведем детей. И от этих мыслей становилось тепло на душе. Любовь в браке не самое главное, куда ценнее уважать друг друга, заботиться, вместе строить будущее. Так говорил мой отец.
Словом, жизнь распланировал на годы вперед. И вдруг надо ехать бог весть куда в кино сниматься? Как же матери буду из Москвы помогать? Я не знал тогда, что актерам деньги положены. За что? За песни и пляски? Если так, то у нас в Вязниках все артисты. Особенно по праздникам, выпил рюмочку — и пой-пляши. Мама часто исполняла романсы под гитарный аккомпанемент отца.
— А в таборе жить приходилось?
— Только до шести лет, и мало что запомнил. Штук сто кибиток и повозок кочевали по Владимирской области. Раскидывали табор, как правило, на берегу реки или озера, неподалеку от какой-нибудь деревни. Ночевки под звездами, треск костра, песни и танцы под гитару — эти яркие моменты память, конечно, сохранила. Разве такое забудешь?
Цыган много по всему миру. Есть, например, венгерские, украинские, крымские. Русские, такие, как я, по вероисповеданию православные. Среди нас много творческих людей — певцы, танцоры... Есть масса версий, где родина цыган. Я придерживаюсь той, что изначально наши предки жили в Индии. И когда в XIV веке на Индию напал Тамерлан, им пришлось выбирать — рабство или свобода. Они покинули Индостан и рассеялись по всему миру, предпочтя кочевой образ жизни.
Кто-то скажет: как романтично! Соглашусь. Но это летом. А зимой — холод и голод, нужда и заботы. В СССР таборные цыгане осенью нанимались в колхозы на сезонные работы по уборке урожая. Арендовали сараи или хозяйственные постройки у местных — не припомню, чтобы крестьяне отказывали в угле. Русские люди добросердечны и миролюбивы. Жили дружно: вместе гуляли на свадьбах под «Ехали цыгане с ярмарки домой» и цыганочку. Весной, если не хватало денег рассчитаться за постой, на лошадях перекапывали деревенским их огороды. Затем собирали свой нехитрый скарб, и табор опять отправлялся в путь на поиски нового места.
Цыгане-мужчины занимались кто кузнечным делом, кто разведением лошадей. Женщины отвечали за быт, собирали с детьми грибы и ягоды, а по воскресеньям ездили на ярмарки и там гадали за деньги. К слову, в цыганской семье мужчина всегда прислушивается к мнению жены: считается, что женщина дурного не посоветует.
Случался ли криминал? Да, цыган мог увести чужого коня. Но из соседней области, не из окрестных деревень. То, что мы воруем детей, — абсолютная ерунда. Молодой человек может украсть невесту, но только из своих и когда сама не возражает, чтобы ее умыкнули. Если родители против свадьбы, после такого похищения им уже деваться некуда, отдадут кровинушку.
Несмотря на то что цыгане всегда держались особняком, они, конечно, участвовали в жизни страны. В известном фильме о Будулае главный герой Великую Отечественную прошел. Как и мой отец Федор Федорович, который отправился на фронт добровольцем. Служил в кавалерии командиром эскадрона, Победу встретил в Берлине. В 1945-м вернулся в табор — вся грудь в орденах и медалях. Герой! Я всегда им очень гордился. А вот моя мама своего брата Виктора не дождалась, он пропал без вести.
В 1956 году отец постановил: «Хватит по полям скитаться». И оставив кочевую жизнь, мы осели в Вязниках. Многие таборные тоже там поселились, выстроили крепкие добротные дома. Начали работать в колхозе, отец лечил захворавших лошадей. Он всегда их очень хорошо чувствовал — настроение, состояние, что именно болит, как помочь, при том, что на ветеринара никогда не учился. От него любовь к этим благородным, фантастически умным и красивым животным передалась мне — какой цыган без коня?
Нас, детей, отец воспитывал в строгости. Достаточно было одного взгляда из-под насупленных бровей — и никакого баловства и капризов. Физических наказаний не припомню, но на самом видном месте в доме висел кнут как веский аргумент для любителей пошалить.
Также в доме висели иконы — семья была верующей. А прабабушка с цыганским именем Пураны, прожившая сто пятнадцать лет в здравом уме (у нее даже все зубы были свои!), каждый день ходила в церковь. Маленьким я увязывался за ней. По пути в храм Пураны часто повторяла: если жить неправедно, не по совести, Бог накажет — «лишит разума и ног». Я с опаской смотрел на небо, но представлял почему-то не Господа Всемогущего, возможно, недовольного моими проказами, а нахмуренного отца. И тут же давал ей слово жить по совести. Хотя в свои восемь-десять лет не вполне понимал, что это значит.
Отцовское слово стало решающим, когда на семейном совете поставили вопрос — ехать ли Васе сниматься в Москву. Мама высказалась против: «У тебя в деревне дел полно». Федор Федорович молчал. Потом попросил меня прочесть вслух пару глав из оставленного Селезневым сценария. Внимательно выслушав, как отважная четверка мстителей боролась с бандой Бурнаша, он изрек: «Эти ребята не просто с белыми или зелеными сражаются — они со злом воюют. Ты не права, мать, — такого героя в кино надо сыграть! Поезжай, Василек».
Так с отцовским благословением я отправился в Москву. Имелись кое-какие сбережения, на них купил себе новый костюм. Выглядел вполне по-городскому. Конечно, поначалу столица ошарашила: высотные дома, машины снуют, люди торопятся — и в шестидесятые Москва не была неспешным городом. Подумалось, что в деревне у нас куда спокойнее, безопаснее и уютнее. Но на попятный уже не пойдешь.
На пробах играл эпизод, где Яшка провожает Ксанку на лодке в деревню. Потом попросили исполнить сцену в трактире — герой поет и пляшет. Я сыграл как умел. И уехал домой. Через месяц приходит телеграмма от Селезнева: «Ждем на съемках!»
Легендарный маршал Буденный, который консультировал первую часть «Неуловимых...», как-то спросил, как мне, деревенскому пареньку, понравилась Москва. Ответил правду. Семен Михайлович объяснил, что это только на первый взгляд. Мол, когда пообживешься, увидишь: и люди тут хорошие, и жизнь интересная.
Но не до того мне было. Старший брат передал, что Валя отказалась от нашей, казалось решенной, свадьбы. Заявила, что артист ей не нужен. И родители моей недавней невесты начали присматривать дочери другого жениха, за него она вскоре и вышла. Конечно, было обидно. Но и мысли не возникло поехать домой выяснять с невестой отношения — у меня своя гордость.
По приказу Буденного нашу четверку поселили в казармы Московского погранучилища. Совсем рядом располагались конюшни. Мы с Витей, Мишей и Валей сами ухаживали за лошадьми — чистили, кормили. Случалось, и ночевали в пустых денниках, зарывшись в сено. И Кеосаян, и Буденный хотели, чтобы артисты и животные друг к другу привыкли: нам предстояли тяжелые съемки в течение четырех месяцев, а чужака лошадь слушать не станет.
Мне выделили серого в яблоках арабского скакуна по кличке Жаркий. В сценарии у него была даже небольшая актерская сцена: я свистел, заложив пальцы в рот, конь прибегал на зов, я на него запрыгивал и он брал в галоп. К сожалению, эпизод при монтаже вырезали.
«Неуловимые мстители» — это, по сути, вестерн, кстати, первый в истории советского кинематографа. Естественно, самыми важными были трюковые сцены, которых в фильме особенно много. Свои помню все до единой. Хотя повторить спустя пятьдесят лет вряд ли осмелюсь: возраст уже не тот, лихачества поубавилось.
В одном из эпизодов мой герой соскакивает с карусели и в следующую секунду они с Ксанкой лихо мчатся на коне. На съемках Жаркий споткнулся о булыжник ялтинской мостовой и завалился на бок, придавив нас. Валя крепко ушиблась, я разодрал ногу — кровища хлестала. В другой сцене, где Яшка с Валеркой на автомобиле проезжают через аптеку, разбивая стекло, меня осыпало осколками. Самый крупный воткнулся в щеку. Тоже крови было! Рану зашивали врачи дежурившей на площадке бригады скорой помощи. Шрам остался на всю жизнь.
Всем нам доставалось. Например, снимали погоню за Лютым, эпизод, где Данька прыгает из окна прямиком на коня. Пока репетировали — все было в порядке. Но после команды «Мотор!» лошадь сделала полшага в сторону и Витя, сиганув с высоты второго этажа, приземлился не на круп коня, а на землю. Признался мне: «Боль была дикая, аж искры из глаз». Но ничего! Косых вкололи обезболивающее, и он побрел сниматься во втором дубле...
— А как режиссер преодолевал запрет на съемки в трюках?
— Эдмонд Гарегинович пошел на хитрость. Нам как раз предстояла рискованная сцена, в которой Яшка прыгает со скалы. Согласно официальной версии, вместо меня в этом эпизоде снимался житель поселка Симеиз Анатолий Гаевой. Мастер спорта по прыжкам в воду, в свободное время он развлекал туристов, ныряя в море с пятидесятиметрового утеса. Кеосаян действительно пригласил Гаевого меня дублировать. Сцену сняли в присутствии сотен любопытных зевак. А через месяц режиссер подходит ко мне и говорит:
— Василек, посмотрел эпизод с утесом. Как ни крути, а все же заметно, что в кадре — не наш Яшка. Может, попробуем переснять с тобой?
— Я готов!
— Только потихоньку, чтобы никто не узнал...
На следующий день на рассвете выехали на место с двумя операторами-подводниками. Остальную киногруппу не взяли. Полез на утес. Вокруг горы, внизу вода, до которой лететь и лететь. Я, конечно, занимался плаванием, и с вышки прыгал, и с моста в реку — но не с такой высоты. Было страшно, я ведь не сумасшедший. Но не возвращаться же обратно к Кеосаяну со словами «Простите, струсил». Закрыл глаза, сделал шаг и полетел вниз. Операторы снимали из воды в режиме замедленной съемки. В итоге в картину вошел вариант с моим участием.
Уверен, когда в другом эпизоде Миша Метелкин шел по корабельному тросу на высоте двадцати двух метров без страховки, а затем прыгал в море, ему тоже было страшно. Хотя мы все четверо и храбрились: «Пустяки! Я еще не то могу!»
— В «Неуловимых...» даже в маленьких ролях снимались сплошь знаменитости — Савелий Крамаров, Сергей Филиппов, Владислав Стржельчик, Ефим Копелян, Армен Джигарханян... Как они к вашей четверке относились?
— Вне кадра мы общались очень мало. Популярные актеры приезжали на съемки буквально на день-два. Помню, Савелий Крамаров в жизни оказался человеком предельно серьезным, даже мрачным. Но перед камерой состроил уморительную физиономию, закряхтел: «А вдоль дороги мертвые с косами стоят и — тишина!» До того смешно, что хоть стой, хоть падай.
«Они играют как дышат», — любил повторять Витя Косых, глядя на Крамарова, Копеляна, Бориса Сичкина... Мне они тоже казались небожителями, ловил каждое их слово. Однажды исполнитель роли атамана Лютого Владимир Трещалов со смехом спросил: «Ты что, не куришь? На сигаретку, затянись, будь мужиком!» И я послушно закурил, хотя прежде даже не пробовал и не собирался. Но тут — АРТИСТ велел... К сожалению, одной сигаретой не ограничился, пагубная привычка пристала на долгие годы — потом, к счастью, сумел бросить.
Кстати, к нам на съемки несколько раз приезжал Владимир Высоцкий, друживший со вторым оператором фильма. Они вместе выпивали. Но на молодежь Владимир Семенович не обращал никакого внимания. Очень жаль. Познакомиться с ним, конечно, хотелось, но мы робели.
— Как складывалась ваша жизнь после выхода «Неуловимых мстителей» на экраны?
— Сказать, что фильм имел успех, — не сказать ничего. Зрители пересматривали картину десятки раз. Приходили тысячи писем со всех уголков Союза с незамысловатым адресом: «Мосфильм. Яшке-цыгану». Когда наша четверка ездила на творческие встречи, автомобиль, случалось, несли на руках.
Родные мной гордились. К слову, отправлял им почти все деньги, заработанные на съемках. Думал: закончу тут с делами, вернусь в Вязники — там уж они меня поддержат. «Неуловимых мстителей» смотрели всей деревней, односельчане подходили к родителям: «Какого талантливого и смелого сына воспитали!» Маме и отцу слышать такое было, безусловно, приятно. Вот только жить в родные края я так больше и не вернулся, ездил лишь в гости: в отпуск и на семейные праздники — на свадьбы к братьям и сестре, на рождение детей и крестины. Приезжал на Пасху и Рождество. Собирались всей семьей, мама и жены братьев готовили. Потом все садились за стол, делились новостями и, конечно, пели. Теплые вечера в кругу близких — думаю, лучшие минуты и часы в жизни каждого человека.
Несколько раз, приезжая в Вязники, я встречал Валентину. Мы всегда здоровались, а вести долгие разговоры было некогда. Знаю, что она вышла замуж за парня из соседней деревни — тоже цыгана — и растила двоих детей, занималась домом. Выглядела по-женски счастливой. Я ей такого семейного благополучия тогда дать не мог: у меня и дома-то толком не было и сам все время в разъездах.
Жизнь закрутила. После успешной премьеры первой части приступили к съемкам второй — «Новые приключения неуловимых». Затем третьей — «Корона Российской империи...». Расставаясь с Жарким, я плакал. Мне показалось, что и у него в глазах блестели слезы. Сердце мое разрывалось — прикипел я к коню. Он, словно понимая, что видимся последний раз, положил голову мне на плечо и замер. Так и стояли несколько минут.
Я потом звонил в погранучилище — справлялся, как поживает Жаркий. Мне рассказывали, что он в порядке. Снимался во многих картинах, в том числе в «Войне и мире» Сергея Бондарчука.
После триумфа фильма мы много колесили по стране с творческими встречами. Я на лошади выезжал на стадион и заводил коронную: «Спрячь за высоким забором девчонку — выкраду вместе с забором...» Зрители вскакивали с мест, аплодировали, кричали: «Браво! Бис!» Эту песню до сих пор поют и любят.
Принимали как настоящих звезд, но я себя к таковым никогда не причислял: звезды на небе, а мы всего лишь артисты. Думаю, благодаря воспитанию прабабушки Пураны и строгости отца, который внушал, что человек славен делами и скромностью. Он учил нести ответственность за слова и поступки. Говорил: чуть споткнешься, люди скажут презрительно — он же цыган, что с него взять? Всю нацию подведешь. Отец бы не понял, начни я задирать нос, думаю, и кнутом бы протянул, не посмотрев, что сын уже с него ростом.
Я удивлялся, когда Савелий Крамаров например, с которым мы часто оказывались вместе на гастролях, капризничал: «За мной прислали белую «Волгу»! Почему не черную, представительскую? На этой не поеду!» И ведь действительно не ехал! Приходилось принимающей стороне в спешном порядке искать для него такую, как у правительства.
Безусловно, Крамаров величина. Но так вести себя неправильно. Деятели культуры несут народу Божий свет. Артист должен быть примером во всем — в семье, в отношениях к людям, к работе. Не хочу выглядеть брюзгой, но сколько среди них морально нечистоплотных, выпивающих, потерявших человеческий облик!
Никогда не понимал любви к зеленому змию, хотя коллеги часто предлагали перед концертом: «Выпей для куражу и разогрева связок!» Я всегда отказывался. Заметил давно: даже немного пригубишь — звучишь хуже. Кофе и спиртное сажают голос. Вожу с собой термос, в котором у меня чай с гвоздичкой. Вот это действительно и тонизирует, и делает голос звонче.
Когда после «Неуловимых...» пришла популярность, вместе с ней появились и поклонницы. Лет через шесть после премьеры первой части приезжаю с концертом в Уфу. Вечером сижу в гостинице, вдруг стук в дверь. Открываю — на пороге молодая симпатичная женщина.
— Здравствуйте, Василий. Вы были у нас на гастролях три года назад.
— Не помню, — отвечаю честно. — У меня много поездок. А в чем, собственно, дело?
— У нас с вами сын подрастает, ему уже чуть больше двух...
И так уверенно говорит, что я даже засомневался. Ну мало ли? Однако решил перестраховаться и дамочку припугнуть. Говорю:
— Не хочу вас обижать, но давайте прямо сейчас поедем к вам домой, возьмем сына и махнем в больницу. Пусть доктора проверят его и меня — возможно ли наше родство.
Женщина опешила:
— Не надо в больницу! Я пошутила. Это не ваш сын. Просто хотела познакомиться.
— Ничего себе у вас шуточки!
У меня тогда уже была невеста Луиза — наполовину цыганка, наполовину француженка. Артистка, исполнительница романсов. Жила в Париже, в Москву приезжала в составе делегации деятелей культуры. Мы познакомились на сборном концерте. С тех пор наведывались друг к другу в гости. Луиза состояла в цыганской христианской общине, которая помогала пробивать эти визиты через железный занавес. Но переезжать в Москву моя избранница не торопилась, повторяла: «Не понимаю ваш СССР». Я тоже эмигрировать не собирался. Есть такая поговорка: «Цыган родину и коня не меняет». Тут мои березки. В итоге расстались...
— Общались с другими «неуловимыми» после завершения съемок трилогии?
— К сожалению, редко. Каждый пошел своей дорогой. Витя продолжил сниматься. Миша поступил во ВГИК учиться на режиссера. Валя вышла замуж за цыганского артиста Бориса Сандуленко и стала домохозяйкой. Боря — красавец с очень ярким тембром голоса. Кстати, они дружат с Робертино Лоретти. Тот останавливался у них, когда приезжал в Россию. Ходили слухи, будто Валя на съемках была в меня влюблена, но это неправда: мы все трое относились к ней как к сестре, а она к нам — как к братьям.
Сам я за пять лет, что заняли съемки трилогии, успел окончить драматическую студию при цыганском театре «Ромэн». У нас преподавали Николай Крючков, Борис Андреев, Лев Свердлин. Само общение с такими людьми — уже подарок судьбы. Крючков и Андреев выделяли меня среди своих студентов. Николай Афанасьевич на дачу к себе приглашал: «Василек, поехали на пикник. Гитару возьми обязательно!»
Появлялся на этих посиделках и Борис Андреев. Хозяин ставил самовар, разливал чай. Могли и рюмочку пропустить: сто граммов в приятной компании — почему нет, это ведь не пьянка. А потом пели «Степь да степь кругом».
После окончания студии меня позвали работать в театр «Ромэн». Даже дали жилье в Москве. Но было оно — хуже не придумаешь: полуподвальное жутко сырое помещение с плесенью на стенах. Я то и дело болел гриппом. Зарплату назначили — самый мизер, копейки просто. А мне нужно родителям помогать. Да и в театре не особенно нравилось — главных ролей как молодому артисту не доставалось, выходил в эпизодах и массовке. А хотелось творческой свободы. И я ушел — поступило предложение работать в Ленконцерте. Отслужил там три десятка лет. Я — и автор, и композитор, и исполнитель. Каждая песня — как отдельный спектакль или даже целое кино. Настоящее творчество. Да и с заработками нас не обижали.
Поселился в Ленинграде, мне там жилье выделили, хотя, по сути, вел жизнь кочевого цыгана — мотался по всей стране. Два месяца проводил в разъездах, потом недельку дома, и снова в путь-дорогу. Обожал выступать по деревням, в сельских клубах. А вот в кино больше не снимался. Не поступало предложений, за которые не стало бы стыдно перед зрителями и матерью с отцом.
Семью создал для цыгана поздно, в двадцать девять. Однажды меня пригласила на юбилей танцовщица Людмила Масальская. У нее дома на стене увидел фотографию красивой девушки. «Марина — подруга моей дочери. Тоже танцовщица, — объяснила Людмила Ивановна. — Она живет в Твери».
Думал я недолго. Узнал телефон, позвонил. Предложил незнакомке поработать вместе в предстоящей новогодней программе. Встретил ее на вокзале. До репетиционной базы Ленконцерта ехали молча, девушка явно стеснялась. А я размышлял: интересно, узнала она во мне Яшку-цыгана? Вроде со времени выхода фильма не сильно изменился...
На базе, пока ждали остальных артистов, достал гитару. Запел «Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором...» — в «Неуловимых...» ее зажигательно исполняет мой Яшка. Марина слушала, конечно, но скорее из вежливости. А я-то, наивный, ожидал девичьего восторга! «Неужели, — спрашиваю, — вам не нравится песня?» А она, оказывается, фильма не видела! Как такое возможно?! Позже рассказала, что мама уговорила ее посмотреть по телевизору картину, где цыганенок прыгает с утеса. Но моя будущая жена увидела этот эпизод, а дальше смотреть не стала, убежала на тренировку: танцы заботили ее куда больше кино.
Долго рассказывать, как добивался ответного чувства. Мне-то Марина с первого взгляда понравилась, но форсировать события боялся. Все же уже двадцать семь, а она в свои девятнадцать походила на девочку-подростка. С умилением вспоминаю, как на гастроли, куда стала ездить как штатная танцовщица Ленконцерта, брала с собой тазик и робко предлагала: «Василий Федорович, если нужно что-то постирать — мне нетрудно».
Марина — цыганка наполовину. Теща моя Зоя Николаевна — из цыган, во время войны выступала на подтанцовке в коллективе Лидии Руслановой. Артисты приезжали на передовую, Русланова пела для бойцов, а девочки танцевали. Жена всегда рассказывает об этом с большой гордостью. А папа ее русский, был военным летчиком.
«Конфетно-букетный период» у нас длился два года. Ходили в театры и музеи. Как-то отвел Марину в конную школу. Хотел покатать, подсадил в седло. Вдруг девушка моя побледнела:
— Извините, Василий Федорович, можно слезу? Слишком уж высоко.
— Испугалась? — рассмеялся, снимая ее с коня. — Думал, цыганки коней не боятся!
Она смутилась:
— Я все же не в таборе выросла, а в городе.
Двадцать пятого июня 1978 года, в день рождения Марины, на гастролях в Нижнем Новгороде сделал ей предложение. Она согласилась. Смею надеяться, что не ошиблась и я оказался надежным мужем. Съездили в Вязники, познакомил будущую жену с родными. Родители мой выбор одобрили.
Мы вместе и в горе и в радости уже больше тридцати лет. С теплотой вспоминаю, как брали с собой на гастроли по городам и весям маленьких дочек Есению и Кристину. Все с собой — распашонки, пеленки, сумка-переноска, соска — и в путь. На самолете, на поезде, на стареньких автобусах, трясшихся по ухабам сельских дорог. На чем придется. Мы везли искусство.
Но в девяностые пришли сложные времена. Рухнул Ленконцерт, мы с женой остались без работы. Было тяжело, в том числе морально. Еще недавно артист стоял на особом счету — и вдруг ты никто. Нищий. Народ не ходил на концерты — страна обеднела, публике стало не до искусства и развлечений. А дома есть нечего. Слов нет, как было стыдно перед женой и дочерьми. Я же мужчина и должен обеспечивать семью. Спасли нас «золотые запасы».
Когда-то теща присоветовала: покупайте золото на черный день. Мы с женой тогда смеялись потихоньку: может, нам еще сухари прикажете сушить? Трудные дни казались чем-то нереальным, ведь жизнь складывалась просто чудесно. Но кое-какие золотые вещицы все же покупали — сережки, колечки, браслетик, цепочки. И как же они оказались кстати! Сдавали в ломбард и могли купить хотя бы хлеб и макароны. Вернуть обратно ничего не получилось, но хотя бы детей прокормили.
Я ко всему прочему умудрился вляпаться в конфликт с бандитами. Мечтал выстроить культурный центр, даже приобрел на Финском заливе пять гектаров земли, вложив личные сбережения. Но лихие люди оттяпали этот надел. Сунулся было за правду биться, но мне пригрозили: «Цыган! Хочешь жить — забирай семью и уезжай из города. Только из-за «Неуловимых мстителей» даем тебе такой шанс. Иначе закопаем». В то время криминал в Северной столице распоясался, творили что хотели.
Живи я один, возможно, и ввязался бы в драку. Но у меня была семья. За близких испугался и не полез на рожон. На семейном совете решили от греха подальше уехать в Тверь, на родину Марины. Быстро продали питерскую квартиру, но пока оформляли документы, грянул дефолт и солидная сумма превратилась в пшик.
Так закончилась моя жизнь в большом городе. Из Ленинграда — точнее уже Петербурга — уезжал без сожаления. В свое время Москва не стала родной, и к городу на Неве, если честно, не прикипел. Всегда ощущал себя заезжим гостем. Неуютно мне в мегаполисе.
Переехали в Тверь, поселились у тещи. Она нас приняла. Сказала: «В тесноте, да не в обиде. Марина, Василек — выстоим. Все будет хорошо!» Очень ей за это благодарен. Мы выстояли. Правда, от переживаний я чуть снова не закурил. До этого бросил с большим трудом, с помощью церкви — исповедовался и решил, что больше ни-ни. И держался. А тут нервничал, мучился. Как-то взялся за сигареты. Это увидела Марина: «Васенька, ты же мужчина, ты слово дал — а теперь его нарушишь?» И я выкинул пачку.
Дочки выросли. Есения окончила студию при «Ромэне» — ту самую, где я когда-то учился, вышла замуж, воспитывает троих детей. Работают они с мужем в детской актерской студии. Живут в Твери, рядышком с нами. Младшая Кристина учится в ГИТИСе на режиссерском отделении. Планирует, когда получит диплом, вернуться к нам — не всем же жить в столицах.
С работой давно наладилось. У нас семейный подряд: часто выступаем с женой и дочками на фестивалях и концертах. Проводим и благотворительные вечера.
Чем могу, помогаю родным Вязникам: местные жители создали цыганский ансамбль, я подсобил ребятам с инструментами. Как говорил отец, «тебя не станет, а добрые дела твои будут жить». Как и прежде, многие свои поступки меряю родительской меркой, прикидываю: а что бы они сказали? К сожалению, отец, мама и три моих брата уже ушли из жизни. Я ездил на похороны в Вязники. Но как гласит Библия и говорила прабабушка Пураны — тело бренно, а душа вечна. Значит, мои родные и любимые живут в другом мире. Верю в загробную жизнь и в то, что однажды там встретимся.
Возможно, я старомоден и в чем-то несовременен, но живу как умею. И знаете — счастлив. Главное — не предавал, не убивал, и совесть моя спокойна. По-прежнему живем с женой все в той же скромной квартире, доставшейся от тещи, — так разве в хоромах счастье?
Приглашали переселиться в Москву — отказался. Тут у меня под боком Волга, озера, рыбалочка... Птицы щебечут. Свежий воздух и такая благодать вокруг! Совсем как в детстве, когда счастлив, беспечен и кажется, что ты бессмертен, способен любые горы свернуть.
Тверь между двумя столицами расположена. И когда приглашают с концертами в Москву или Петербург, можно довольно быстро добраться — поезда ходят исправно.
Характер у меня меняется с годами. В молодости много эмоций — и мало ума. Сейчас наоборот. Недавно написал и хочу выпустить книгу «С Богом по жизни». Там мои размышления: откуда берутся жадные, злые, завистливые люди? Почему материальное стало мерилом счастья? Как уберечься от искушения славой, деньгами, властью? Есть в книге и мои стихи. Вот строки из одного из них:
На Земле были созданы люди
Для того, чтобы мир созидать
И для праведной жизни потомкам
Верный путь бытия указать.
Но со временем эти потомки
Поменяли тот путь на иной,
Изначально поступок хороший
Заменили потом на плохой.
Стало лень все трудом добиваться,
Проще стало добро отнимать.
Стали грабить, вином упиваться
И войной на других нападать.
Вознесись, человеческий Разум,
Не вреди ничему никогда.
Изгони силой Духа Святого
Из души своей грех навсегда!
Как и двадцать лет назад, я мечтаю о создании культурного центра на берегу нашего залива или озера, куда бы приезжали с выступлениями артисты, и о собственной киностудии. Здесь потрясающие места. А природа! А лошади!
Верю, что мечты сбываются. Недавно в моей жизни появились замечательные люди — обещают помочь выстроить такой центр. Ну а вдруг?
Жаль, Витю Косых в будущий центр не пригласишь — его уже нет на свете. Ему почему-то меньше всех из нашей четверки повезло. В девяностые, когда не стало ролей, начал выпивать. Жена выгнала из дома. Женился снова, и даже родилась дочь, но ему так и не хватило силы воли победить дурную привычку. Сломался человек. В последние годы, когда пересекались на съемках телепередач о «неуловимых», Витя всегда радовался, тепло обнимал меня. И был почти прежним Данькой. Но я замечал: его глаза — будто у потерявшегося пса. Без профессии творческий человек задыхается. Вот и он задохнулся. В 2011-м Косых не стало — пошел с другом в баню и сердце не выдержало...
Если с центром получится, Мишу Метелкина приглашу режиссером. Думаю, он бы с радостью согласился. Его планы тоже перечеркнуло время. Миша горел мечтой снимать большое кино. «Но на съемки нужны миллионы — у меня их, увы, нет», — сказал мне с грустью пару лет назад. У Метелкина есть интересные сценарии, кто знает, может, именно на тверской земле им суждено воплотиться в жизнь. И Вале с ее мужем Борисом нашлось бы в центре интересное дело! Можем даже замахнуться на новую историю про «мстителей»!
Подпишись на наш канал в Telegram