В восьмидесятые его называли секс-символом поколения. Главные роли в Театре Маяковского, съемки в кино. И вдруг на пике известности Мартынов неожиданно исчезает. Где он? Чем занимается? О своем бывшем муже рассказывает актриса Татьяна Муха.
Интересно, что мои первый и второй мужья были любимыми партнерами Дорониной. С Сашей Мартыновым они играли в спектаклях «Да здравствует королева, виват!» и «Кошка на раскаленной крыше» в Театре Маяковского. А Валентин Клементьев, ведущий актер и режиссер МХАТа имени Горького — по сей день ее правая рука. Татьяна Васильевна всегда ценила в мужчине внешность — породу, стать. А Саша и Валя — красавцы-викинги, блондины со светлыми глазами.
Со своим первым мужем Валей Клементьевым я повстречалась в ГИТИСе. Поступать в московский театральный вуз приехала из Львова. Всеволод Порфирьевич Остальский сразу же со второго тура взял к себе на курс. Я была очень строгой девушкой и на однокурсников не обращала внимания — переживала свою первую несчастную любовь. Справиться с болью помогала учеба: с утра до вечера с удовольствием репетировала, бегала по библиотекам. После первого же показа отрывков педагоги очень хвалили. Продержалась так до третьего курса, пока меня неожиданно не позвали замуж.
Валечка Клементьев учился на курс младше, у Колосова и Касаткиной. Как-то мы с Танюшей Корецкой разучивали к экзамену сцену из тургеневского «Месяца в деревне». «Чего-то не хватает... — задумчиво говорит Таня и выглядывает в окно. Внизу в скверике сидят «касаткинцы»: Валя Клементьев и Миша Неганов. Оба виртуозно играли на всех инструментах, какие только существуют. — А что если музычку пустить, это деревня все-таки», — вдруг осеняет Танюху.
...Мальчишки за кулисами тихо наигрывали мелодию — Валя на домре, Миша на балалайке, пока мы с Таней показывали отрывок. И в сцене на качелях появилось настроение. Мы сдали экзамен на отлично. После каникул в сентябре начались занятия. И вдруг ловлю себя на мысли, что наши «виртуозы» все время на глаза попадаются: куда ни пойду — там они! Особого значения этому не придала: «Просто стала их узнавать, вот и все». Однажды Валя, осмелев, подходит: «Таня, можно тебя пригласить в театр, на «Женитьбу»?»
А чего же не пойти? Это был знаменитый спектакль Эфроса «На Бронной» с Николаем Волковым, Львом Дуровым, Ольгой Яковлевой. Потом Валя проводил до общежития. У дверей, прощаясь, вдруг выпалил:
— Выходи за меня замуж.
Я оценила юмор: не зря же на спектакль «Женитьба» сводил. И шутя, отвечаю:
— Конечно выйду!
На следующий же день весь институт гудел: «Клементьев женится на Мухе!» Одним словом, жених и невеста, тили-тили тесто. Ничего, думаю, рассосется как-нибудь. Но не тут-то было. Валя повел меня знакомиться с мамой. Любовь Васильевна воспитывала сына одна, на ее попечении были еще бабушка и брат-инвалид. С Валиным папой она рассталась.
У нас на курсе с первого года обучения был сухой закон. В сентябре, после «картошки», отчислили самых отчаянных выпивох кроме Наташи Стриженовой, дочки Олега и Марианны Стриженовых. Мы своими семнадцатилетними умами сразу смекнули: блатная! А у «касаткинцев» оказался очень разбитной курс. Там царил сплошной праздник, в котором Валя активно участвовал. Первую в своей жизни рюмку я выпила именно в его компании.
Клементьев не отходил ни на шаг: дарил цветы, всюду сопровождал, ездил с нами в Таллин. Мы ссорились, расставались на какое-то время, когда выдерживать Валин «недуг» было уже не под силу. Однажды он решил хитростью вымолить прощение. Подговорил друга дать ему в глаз. Расчет был простой: увижу его истекающим кровью и сердце мое каменное тут же дрогнет. А я сразу поняла — инсценировка. Ссадину, конечно, Вале промыла, но ему пришлось клятвенно обещать бросить пить. В начале четвертого курса мы поженились. Свадьбу устроили родители в ресторане гостиницы «Москва».
С Валюшей у нас был классический студенческий брак. Всего-то по двадцать лет! Родители сняли молодой семье квартирку на «Планерной». Клементьев пропадал в шумных компаниях, иногда не приходил ночевать. Я следовала одной мудрости: хорошая весть под кустом лежит, а плохая как птица к тебе летит. Если бы что-то случилось, его друзья-«беспробудники» сообщили бы мне первой. Валя — большой умница, в нормальном состоянии с ним очень интересно. Так больно было смотреть, как он пропадает! Все это природное богатство в буквальном смысле рушится!
Пока Валя проводил время на дружеских застольях, я не вылезала с репетиций дипломного спектакля. Как-то подходит Яша со старшего курса и просит:
— Танька, подыграешь мне в отрывке? Я договорился о показе в «Маяковке» с Юрой Иоффе.
— Давай, а что будем играть?
— Сцену у фонтана из «Годунова».
Совершенно не волнуюсь: мне, студентке «на подтанцовке», главное реплики Яше вовремя подавать. В Малом зале «Маяковки» в партере собралась комиссия во главе с Андреем Гончаровым. Яша буквально неистовствовал в роли Гришки, а моя Мнишек у фонтана тихо лила слезы, борясь с махровой тушью. Она предательски потекла, едко выедая глаза. «Хорошо, — прервал мои страдания главный режиссер. — Как вас зовут? Татьяна? Пройдемте. — А на Яшку даже не посмотрел! — Завтра жду на репетиции спектакля «Молва», с Остальским договорюсь», — сказал не терпящим возражений тоном Андрей Александрович. Яша после этого перестал со мной разговаривать. Мне было жаль, но я же не виновата. Так всегда получалось в жизни: мне все само валилось в руки, только успевай подставлять ладошки...
Пропасть между мной и Валей становилась все шире: он был еще студентом, а я уже работала в театре. И в каком! Это было звездное время «Маяковки». Прославленные Татьяна Доронина, Армен Джигарханян, Александр Лазарев, Анатолий Ромашин, Владимир Самойлов... Блестящие актеры старше нас лет на десять — пятнадцать: Наталья Гундарева, Александр Фатюшин, Александр Мартынов, Игорь Костолевский, Женя Симонова. Ну и «молодняк»: Лена Мольченко, Оля Прокофьева, Женя Додина, Саша Шаврин, Толя Лобоцкий — мы были очень дружны.
Моего Валю после ГИТИСа приняли в Областной театр. Он был талантлив бесконечно. Какое-то время работал у Романа Виктюка. Спектакль «Двое на качелях» Виктюк поставил на балерину Наталью Макарову и Валентина Клементьева. А мне и в голову не пришло просить за мужа, пристраивать его в «Маяковку». Ну кто я такая? А могла бы, наверное, хотя бы попробовать...
Мы оказались в разных театрах и все больше отдалялись друг от друга. Всю жизнь чувствую перед ним вину. Не смогла помочь, хотя он в моей помощи нуждался. Но для этого надо было все бросить и посвятить ему жизнь. Стать нянькой, мамой, женой, а я была Артисткой. Боже мой, можно подумать, будущая Сара Бернар!
В театр я пришла замужней дамой, но как-то постоянно об этом забывала. Мы с Валей так и не создали семьи. Не было домашнего очага, хотя родители все для этого сделали. Думаю, что он очень ревновал меня. Прекрасно понимал, в какой попала коллектив, видел, как вольно себя в нем чувствую. Тогда я не отдавала себе отчета, что есть какие-то обязательства. Жили как комсомольцы первых пятилеток — абсолютно свободно.
В спектакль «Родственники» меня срочно вводили на моих самых первых в жизни гастролях в Одессе. Эту роль много лет играла Светлана Немоляева. Представляете — море, солнце, а участников спектакля запихивают в репетиционный зал ради новенькой. Все — Саша Фатюшин, Володя Ильин — тихо ненавидели меня за это.
«Родственников» в новом составе сыграли уже в Кишиневе. Саша Фатюшин, настоящий гусар, на свои деньги устроил банкет. Владимир Самойлов, «мой папа» по пьесе, сидел за столом рядом. Все выпили, театральный «гур-гур» все громче. Дядя Володя Самойлов, уже навеселе, вдруг наклоняется и говорит: «Танька, какая ты артистка — мы еще посмотрим... Но фак-ту-ра!!!»
Кстати, там, в Кишиневе, я «прославилась». В местной гостинице «Интурист» меня поселили с молодой актрисой Адаевой. Наташа была невероятно крутой девушкой, подъезжала к служебному входу театра на иномарке и одевалась роскошно. Она презрительно посмотрела на меня: «Со мной, что ли, собираешься жить? Рядом свободный номер, заселяйся туда, не бойся, театр проплатил». Я ее послушалась. Вечером, нагулявшись по столице Молдавии, подхожу к номеру, а мои вещи выставлены за дверь. Администратор гостиницы возмущен: «Что это вы тут устроили? Что за самоуправство?! Безобразие!» Меня вселили к Адаевой обратно.
На следующее утро по этому вопиющему случаю собрали труппу. «Молодые артисты позволяют себе совершенно немыслимые вещи, нарушая трудовую дисциплину», — грохотал голос директора. Хотя имя не называлось, всем присутствующим и так было понятно, о ком идет речь. Мне двадцать один год, только в театр пришла, и уже песочат полтора часа. После гневной речи директора взял слово Анатолий Владимирович Ромашин. Его лицо излучало искреннее негодование: «Когда мы приходили в театр — стояли за кулисами и затаив дыхание смотрели, как на сцене играют Мастера, учились у них!»
Пригвоздил так пригвоздил! На следующий день он играл в утреннем спектакле «Деловые люди». Миша Филиппов и Саша Фатюшин не поленились прийти рано в театр. Встали за кулисами и сложив руки крест-накрест на груди, безотрывно смотрели на Ромашина. Помреж удивленно спросила:
— А что вы тут делаете?
— Как что? Учимся у мастеров!
Не знаю, гневная ли речь Анатолия Владимировича сыграла роль, только очень скоро почувствовала — пропадаю! Это было абсолютное помешательство. Я прекрасно отдавала себе отчет, что это МОЕ безумие. Ромашин был народным артистом, женатым, старше моей мамы, но устоять перед невероятным мужским обаянием Анатолия Владимировича не смогла. Не знаю, какой след в его жизни оставила я, но в моей он сыграл роковую роль. Из-за него я разбила Валино сердце. И нашу с ним жизнь...
Просто честно призналась:
— Люблю другого!
Валя поначалу был спокоен:
— Ну, хорошо... полюбила и полюбила...
А потом лежал на кровати трупиком и горько плакал. Он ушел жить к маме, я осталась одна на съемной квартире. Если честно, очень быстро одумалась: «Что творю?!» Был герой — и нет героя. Как пелена с глаз упала. Мы же сами придумываем тех, в кого влюбляемся. Мне было безумно жаль Валю. Такой худенький красивый цыпленочек. Как можно было его обидеть?
Пришла к нему в театр, дождалась окончания репетиции: «Не могу больше... Поехали домой...» Так мы помирились. Его мама была рада. Любовь Васильевна очень хотела спасти наш брак: «Все, дети, станете жить у меня. Хоть накормлены будете».
Как жаль, что я не успела попросить у мамы Вали прощения, она уже умерла. Хрустальной чистоты была душа. Очень надеялась на меня, думала, сумею вытянуть Вальку из трясины. Но я не оправдала ее надежд...
Какое-то время мы пытались реанимировать наши отношения. Но не зря ведь говорят: разбитую чашку склеить можно, а пить из нее нельзя. Все закончилось на Новый год. Встречали его у Танюшки Орловой, актрисы «Маяковки». Зрители позже полюбили ее за роль домработницы Зины, которая гоняет своих «чучундр» в ситкоме «Одна за всех». Орлова жила тогда на Суворовском бульваре в большой коммуналке. Все у нее проводили дни и ночи — это был «филиал» Театра Маяковского. Изумительной души человек! Таня была моей закадычной подружкой.
Одним словом, компания собралась веселая, все свои, родные, шампанское льется рекой. Праздник встретили шумно. Замечаю, что мой Валечка всю ночь танцует с Таней. Мы болтаем, выпиваем, а они вальсируют без остановки. Очень колоритная пара: Танюша постарше и посолиднее, Валя — совсем мальчишечка пьяненький. Повис на Орловой всем своим тщедушным телом, если бы она его не поддерживала, упал бы.
Приехали домой, выспались, и тут Валя вдруг говорит: «Я очень полюбил Орлову». Боже, какими мы были детьми! Я собрала вещи. Куда идти? На дворе каникулы. Конечно же в театр. Орлова играла в новогодних сказках Варвару-ключницу. Захожу к ней в гримерку и реву:
— Таня-я-я, он тебя любит...
— Сдурела, что ли, девушка? — отвечает она басом. — А это что такое? — показывает на вещи.
— Из дома ушла-а-а. Он сказал, что тебя любит!
— Значит, так. Переезжай ко мне.
— Как? У вас, может, любовь начнется, я вам мешать буду!
И я переехала к Орловой на Суворовский бульвар. Валя периодически звонил Тане и часами объяснялся ей в любви. Она, сидя на стуле в коридоре с трубкой в руке, его увещевала. Я бросалась собирать вещи. «Дура, что ли, совсем?! Куда ты поедешь? На вокзал?» — басила сурово Таня. Этими разговорами их любовь и ограничивалась. Как понимаю, во мне Валя не нашел понимания, любви, опоры, а Таня была девушкой постарше, с твердым характером. А может, так в нем говорила обида и он по-детски хотел отомстить...
Очень скоро в театре узнали, что мне негде жить. Вызывает к себе завтруппой и, попыхивая сигаретой, спрашивает:
— Ну что, Муха, рассказывай, что происходит?
— Ничего, Нора Владимировна.
— От мужа, говорят, ушла. Тебя же надо жильем обеспечить? Гончаров спрашивает, не вечно же ты будешь у Орловой кантоваться?
Какие все-таки удивительные люди работали в нашем театре. Я совершенно непрактичный человек, никогда ничего не просила. Сами приходили и все давали.
В театре меня полюбили, несмотря на мою крупность и буйство характера, ласково звали Мухочкой. Я была неугомонной, беспрерывно фонтанировала. Не могла спокойно пройти по коридору, чтобы не спеть что-то громко. Галина Александровна Анисимова выскакивала из гримерки и мягко корила: «Некоторые к роли готовятся. Ну что ты орешь?!» А из меня радость перла. Когда ты любишь профессию и это взаимно, наступает вечный праздник...
Так и в нашей истории с Мартыновым. Я не добивалась его расположения, он не преследовал своей любовью. Все произошло само собой. Когда пришла в театр в 1982-м, он, любимец Гончарова, был заслуженным артистом. За плечами главная роль в фильме «Право на прыжок», прототипом его героя послужил Валерий Брумель. На экраны только что вышел «Военно-полевой роман», где Мартын (так Сашу все звали) сыграл очень романтичную роль. От его комбата героиня Натальи Андрейченко в буквальном смысле теряла голову. Таким был Мартынов и в жизни — великолепный, просто настоящий Давид Микеланджело. Носил себя гордо, как хрустальный кубок.
Хороший старт, внешность, море обаяния. Куда бы Саша ни приходил, сразу же становился центром притяжения. С одной оговоркой — если был в хорошем настроении. Он часто уходил в себя, теряя интерес к окружающим. Был интеллектуалом, умным, начитанным человеком, интересным собеседником, нестандартно мыслящим. До Школы-студии МХАТ учился на геологическом факультете. Вот и все, что я о нем знала.
Виделись мы в театре довольно часто. Познакомились еще в Одессе, он вводил меня на роль в спектакль «Родственники». В героя Мартынова по пьесе я влюбляюсь. А в жизни даже не думала об этом. Очень настороженно к нему относилась. Он настолько был избалован женским вниманием, что, наоборот, сторонилась его — у меня своя любовная драма развивалась.
Это был период, когда я ушла от Валечки и жила у Орловой. Тут в театре начались репетиции гончаровского хита «Агент 00». Пародия Генриха Боровика на американскую жизнь была обречена на успех: мюзикл, шоу с «песнями — танцами — поножовщиной». Спектакль ставили специально на Доронину.
Татьяна Васильевна была, безусловно, абсолютной звездой. Она блистала в мюзикле «Человек из Ламанчи», в спектакле «Да здравствует королева, виват!» играла две роли: Елизавету и Марию Стюарт, а ее Мэгги в «Кошке на раскаленной крыше» заставляла плакать весь зал. Но прочитав пьесу Боровика, она наотрез отказалась эту «чушь собачью» репетировать. Что послужило поводом Дорониной и Гончарову расстаться...
Репетировали «Агента 00» долго. Наконец на главную роль вместо Дорониной назначили Наташу Гундареву. Мартын играл красавца Дикаря, которого всякими западными ценностями соблазняет Агент 00 — Вова Ильин. Саша выходил на сцену с обнаженным торсом, в коротких шортах, демонстрируя очень загорелое благодаря «морилке» тело. Ему даже красили ресницы для выразительности. Мартынов — натуральный блондин, и ресницы, естественно, у него светлые.
Замануха для зрителей была страшная. Мало того, в роли соблазнительной секретарши я показывала Дикарю стриптиз! Весьма смело по тем временам. Это было по-пионерски невинно, но все равно я жутко комплексовала — на последнюю репетицию вышла в гимнастическом купальнике и черных колготках. Гончаров, увидев меня в «монашеском» наряде, заорал фальцетом: «Разденьте ее, не могу видеть эту Дерюгину!!!» — он имел в виду знаменитую в те годы гимнастку.
Меня тут же переодели в раздельный купальник. Грудь четвертого размера, ноги от ушей. Танцуя, я снимала курточку, шортики и оказывалась в бикини. В последний момент, стыдливо прикрывшись зонтиком, убегала за кулисы.
Этот стриптиз я изображала перед Мартыном целых полгода. Его Дикарь лежал спиной к залу, красиво закинув ногу на ногу, и смотрел на мои мучения. Мне двадцать два года, ему тридцать семь. Армен Джигарханян и другие актеры в это время репетировали в другом зале, выше этажом, спектакль «Закат». В перерывах они с балкона орали, подбадривая меня: «Муха! Давай порнуху! Муха, давай порнуху!»
Премьеру отыграли Восьмого марта. Лом был страшный. Общего банкета в театре не устраивали. Мы собрались большой компанией у Танюшки Орловой: как-никак женский праздник. Я с пьяных глаз пошла к телефону поздравлять коллег с премьерой. Достала записную книжку, обзваниваю всех по списку и признаюсь в любви. Дохожу до Мартынова.
— Сашенька, поздравляю тебя!
И вдруг на том конце провода слышу его серьезный голос:
— Ну и где же ты вообще? Я тебя жду, жду...
А накануне «знаки» появились: куда ни пойду — всюду на Мартынова натыкаюсь. Какие-то флюидики между нами уже проскакивали. Но все равно его вопрос застал меня врасплох. Я даже протрезвела.
— А где... ты... меня ждешь?
— Как где? Дома.
— А где твой дом? — от волнения я охрипла.
Саша жил на улице Пилюгина у Воронцовских прудов. Ему только что дали от театра квартиру. Сижу, ошарашенная, с трубкой в руках на стульчике в коридоре. Выходит Танина соседка:
— Что с тобой? На тебе лица нет.
— Любаня, ОН меня ждет!!!
— Мартынов, что ли? Ну поезжай, чего сидишь?
— Он живет где-то в Черемушках, а у меня нет денег на такси.
Она достает десятку:
— Поезжай. Хватит тебе бобылить.
Доезжаю до метро. Ночь. На улице у выхода стоит Мартынов. Три остановки прошел пешком от дома — и все ради меня! Счастье, стой!
Сашина квартира была не запущенной берлогой одинокого холостяка, она поражала тщательно продуманным дизайном. Как он умудрился? Денег-то не было. Мартынову приходилось платить со своей зарплаты алименты на двоих мальчиков от первого брака.
Но он сотворил чудо. В мастерских театра пылились куски ценных пород дерева, из которых делали декорации к спектаклям. Саша их набрал, покрыл морилкой, придумал, как развесить над массивным дубовым столом на кухне. Получились оригинальные полки, где он расставил разноцветное стекло, которое привез из Чехословакии. По его дизайну сделали обеденный стол и лавки, он их обил тканью под цвет дерева. В спальне, правда, одиноко стоял раздолбанный диван.
Чудеса продолжались. Саша подал в больших хрустальных бокалах мороженое с вареньем. На столе горели свечи. Мы сидели друг против друга. Смотрела в его светло-зеленые глаза, и неизвестно, кто быстрее таял — я или мороженое. Так бывает только в кино...
О том, что случилось, очень быстро все узнали. У Тани Орловой меня пожалели: «Бедненькая, зачем она это сделала? Да он же ее через три дня бросит!» Скоро и в кулуарах театра стали живо обсуждать наш роман. К сплетням я не прислушивалась, а Саша и подавно. Перевезла к нему свои вещи, и стали мы жить-поживать. Он ходил счастливый, я — страшно счастливая. Одна актриса сказала: «Видела вас на бульваре. Идете такие красивые, высокие, взявшись за руки! Даже залюбовалась...»
Когда стали встречаться, Александр Сергеевич был свободен. Первый брак у него тоже студенческий. Саша очень красиво ухаживал. И не переставал меня удивлять. Двадцать третьего мая мой день рождения. А я обожала ландыши и в разговоре проболталась об этом. Просыпаюсь утром — его нет. Обиделась страшно: ушел куда-то, не поздравив!
И вдруг звонок в дверь — на пороге Саша, а в руках у него красивое берестяное ведерко, полное ландышей. Поехал рано утром в Сокольники и собрал там ландыши своими руками!
Или вот еще случай. Мы очень дружили с Иришкой Розановой. Она тогда была замужем за Женей Каменьковичем. Они с Мартыновым приятельствовали, что-то вместе репетировали. Ребята снимали квартиру. И тут неожиданно их попросили съехать, неделю они жили у нас.
Как-то идем из театра к метро «Пушкинская». Поздняя весна. Тепло. Проходим мимо фонтана. И вдруг Ира поворачивается к Саше и спрашивает: «Мартын, а слабо ради любимой в фонтан прыгнуть?» Я даже не успела ее остановить, мол, что ты глупости болтаешь, как Саша не раздумывая прыгает. И вся эта красота, заслуженная-перезаслуженная, оказывается в воде. С хохотом вытаскиваем его, мокрого. Пока шли, разразилась гроза. Теперь и мы вымокли с ног до головы. Нам уже не было стыдно заходить в метро...
Ну как такого молодца не любить?! Что я и делала со всей страстью молодости. Думаю, он сам обалдел от силы и напора моего чувства. Кровь во мне бурлила — будь здоров! И еще надо учесть его возраст — тридцать семь лет — критический для мужчины. Когда он начинает задумываться о будущем, морально готов к рождению детей. Как у Высоцкого: «С меня при цифре 37 в момент слетает хмель». Да и как не ответить на чувство, если молодое сердце столь искренне к тебе потянулось? Видимо, у нас так и было: я любила, а он принимал мою любовь...
Этим же летом мы официально развелись с Валей. Встретились с ним у ЗАГСа, быстро подписали бумаги и разбежались в разные стороны. В кафе неподалеку меня ждали Иришка и Каменькович с Мартыном. Женя шутя спросил: «Ну что, по-интеллигентному разошлись? Без скандалов?» Ну какие, господи, могут быть скандалы с Валечкой?..
Совсем недавно, года два назад, мы с Валей созвонились. У него был сложный период. Татьяна Доронина «возревновала» Клементьева, решив, что он хочет доминировать в ее театре. Валя ведь не только ведущий актер, но и режиссер, на нем вся хозяйственная часть держится. Татьяна Васильевна с Клементьевым буквально не расставалась, он всюду ее сопровождал. А тут что-то случается и Доронина увольняет своего любимца. В его защиту писали петицию на имя Татьяны Васильевны и просили восстановить коллегу в должности.
Я позвонила ему, чтобы поддержать в трудную минуту. Мы очень тепло поговорили. Вспоминали нашу молодость. У Вали все сложилось хорошо — чудесная жена, два мальчика растут. Видимо, судьбе было угодно, чтобы он прошел такой долгий путь к нормальной жизни. Так бывает. Катится, катится человек, пока не упадет на дно. А дальше или там останется, или выплывет с Божьей помощью.
«Не важно, сколько раз ты падаешь, важно, сколько ты поднимаешься», — сказала я ему. А еще призналась, что по утрам слушаю радио «Вера», где он изумительно читает Евангелие. Наконец сказала то, о чем так долго мечтала: «Прости меня, Валя, за все». Мало того что не стала ему опорой, еще и предала. Кстати, с Дорониной у них потом все утряслось, он вернулся в театр...
Осенью я забеременела. Долго сомневалась: рожать — не рожать. Мне всего двадцать три, впереди карьера. Денег нет, маленький ребенок — это расходы. Саша тут же ушел в себя: мол, решай сама. Было бесполезно его тормошить. И тут вмешалась моя семья. Старшая сестра, врач-психиатр, настояла на том, чтобы я оставила ребенка. И маму подключила: «Таня, даже не думай! Рожать, рожать и рожать!»
Голос разума в конце концов победил. Я объявила о своем твердом решении Мартыну, он его принял. Но тут, понятно, встал вопрос о женитьбе. Видимо, наш случай был из ряда вон, нетипичный для него. До меня ведь Люба Руденко, актриса Театра Маяковского, родила от него сына, но Мартынов ребенка так и не признал. А тут Саша решился. Как-то, помню, вернулся из заграничных гастролей. Там была и Гундарева. Они, кстати, приятельствовали. И рассказывает, как Наташа все время допытывалась:
— Сань, вы собираетесь с Таней жениться? Какие у вас планы?
А он ответил:
— Все от нее зависит. Как Таня захочет, так и будет.
Это и было предложением руки и сердца. Конечно, меня отговаривали, пугали, но кого бы я всерьез тогда послушала? Все в театре были убеждены, что это — днем позже, днем раньше — непременно закончится. Ни с кем не советовалась. Это был мой выбор. Я выходила за Мартына замуж на-всег-да!
В ЗАГСе нам, как положено, давали три месяца на размышление. Но мы взяли с собой Армена Джигарханяна. Его популярность просто зашкаливала. Загсовские работницы при виде любимого артиста растаяли, и нас тут же расписали. Свадьба была чисто комсомольской: собрали на ужин нескольких друзей, из театра никого не пригласили. Мы очень скромно жили. Устраивать пышное торжество было не на что. Смешно сказать, у меня нет ни одной фотографии с нашей регистрации. Папарацци не дежурили у ЗАГСа, журналисты не пытались взять интервью, да и поклонницы, видимо, были не в курсе, что их кумир женится.
Кстати, у Мартына поклонницы были особенные, в основном театралки, держались на деликатном расстоянии. В спектакле «Кошка на раскаленной крыше» его Брику достаточно было просто пройтись по сцене в распахнутом на груди белом халатике, чтобы в зале прошелестело восторженное: «Ах!» Поклонницы ему не докучали, никто в экзальтации не кричал: «Мартынов!» и не просил расписаться на обнаженной груди. Надо сказать, Саша над своим образом работал всю жизнь. Лепил из материала, которым его щедро одарила природа, идеал. Полагаю, в нем было много комплексов, Мартынов с ними боролся. Все ведь идет из детства, а оно у него, думаю, было не очень простым....
Когда Саша познакомил меня со своей мамой, я многое в нем поняла. Всю жизнь он, производящий впечатление мачо, искал в женщинах маму. Мария Николаевна родила Сашу поздно, как я понимаю, для себя, в 1948-м, в трудное послевоенное время. Она жила на Преображенке в сталинской пятиэтажке. У нее на руках была парализованная бабушка Мартына, ей было девяносто, она лежала в отдельной комнатке. Саша был хорошим сыном. Он говорил, что его мама в прошлом была художницей. Героическая женщина! Из своей крошечной пенсии она умудрялась подкидывать сыну то десять, то двадцать рублей, чтобы мог дотянуть до зарплаты.
Никогда не слышала от него об отце. А я не задавала вопросов. Саше можно было бы стать не только дизайнером или архитектором, но и сценаристом. У него была огромная тяга к сочинительству. Вот эту, например, историю я слышала от Игоря Леонидовича Охлупина, нашего ведущего актера. Задолго до моего прихода в театр Саша всем рассказывал, что его папа был летчиком, героем войны. И почему-то воевал во Франции. Спустя много лет французское правительство решило наградить героя орденом Почетного легиона. А поскольку отец Саши скончался, орден решили вручить сыну.
За Мартыном специально прислали самолет, и за три часа, пока летели, ему прямо на борту сшили фрак. Правда, никто в глаза этого ордена не видел. Но Мартын рассказывал эту историю на полном серьезе и с детальными подробностями. Актеры тогда в Париж не ездили, слушали открыв рот. «Я вышел на Елисейские Поля, — красочно живописал Саша о своей поездке, — а там пахнет сеном!» А что? Логично! Раз поля, значит, должно быть сено! Спустя время, когда люди поездили по парижам, убедились, что никаким сеном на Елисейских Полях не пахнет!
Это была одна из его многочисленных фантазий. Биография должна соответствовать внешности. Вначале Саша придумывал историю, искренне в нее сам верил, а потом заставлял поверить окружающих. Конечно, включал при этом весь актерский талант. Одна из фирменных фишечек — когда на сцене он играл волнение, у него начинали дрожать губы. Об этом все знали, но все равно покупались. А что уж говорить обо мне! Верила ему безоговорочно.
В декретный отпуск меня отправили рано: со второго месяца беременности я страшно округлилась. Распухла как на дрожжах — стриптиз уже не покажешь. Иру Розанову взяли в театр меня дублировать. К концу беременности весила сто пять килограммов! Необъятное пузо, пудовые сиси и огромные очки на маленьком носике. Думаю, эстету Мартынову даже при его склонности к фантазиям было трудно включить воображение, чтобы привыкнуть к моему новому образу. А еще беременность я проводила в полной депрессухе. Так себя и называла: «Центнер в горе». Рыдала постоянно, стоило мне палец показать. Вместо обещанного докторами гормона счастья включился гормон несчастья.
Нашей молодой семье еще до рождения Маши дали двухкомнатную квартиру на Гоголевском бульваре. Сюда мы привезли дочку из роддома. Саша перенес из старой квартиры свои удивительные полки из бруса и кухонный стол, мои родители купили мебель. И мы зажили на новом месте. Я целиком погрузилась в материнство, полностью переключившись на Машу. Она была прелестным ребенком. Я панически боялась, что с ней может что-то случиться.
Конечно, Саша чувствовал себя отодвинутым на второе место: жене не до мужа, не до секса. Единственное желание — спать, спать, спать... Мартын все сносил молча, он вообще очень спокойный. Моя страсть первое время его будоражила, а когда на смену ей пришла хроническая усталость, у него тоже изменилось ко мне отношение.
Саша оказался на удивление хорошим отцом. Он очень помогал с Машенькой: стирал пеленки, вставал к ней ночью, чтобы дать мне выспаться, гулял с коляской по бульвару. Это был период, когда он играл в папу. Видимо, пропустил все это с мальчиками, а тут уже тридцать семь стукнуло. Чувство отцовства ему было внове.
Прошло три месяца. Вдруг звонит Нора Владимировна из театра и, попыхивая сигареткой, говорит: «Все, хватит дома сидеть. Худей и выходи. Ждем!» И я тут же вышла на работу. Помню, как случайно столкнулась за кулисами с Анатолием Владимировичем Ромашиным. Он широко улыбнулся и вежливо спросил: «Когда вы, Таня, все успеваете? Слышал, уже и ребенка родили». Я с удивлением на него посмотрела — он был словно из другой жизни...
Мы с Сашей были очень заняты в театре, спектакли заканчивались поздно. А куда девать дочку? Остро встал вопрос о яслях. И тут нас буквально спасла Сашина мама. С Машей Мария Николаевна была совершенно безотказной. Бабушка в любую погоду приезжала к нам и сидела с малышкой допоздна. Готовила нам еду. Доставала для внучки манежик, гуляла с ней часами. Она была бабушкой-бабушкой. Дожидалась нашего прихода и ехала домой к больной маме. Мне было удивительно узнать, что Сашиных детей от первого брака она не очень привечала.
О своем браке Саша ничего не рассказывал. Это была запретная тема. Для него все четко в жизни: закрыл дверь — закрыта страница. С одним из его сыновей я была знакома, Андрей как-то приходил к нам, когда Маша родилась. Он собирался поступать в театральный вуз и, видимо, хотел, чтобы отец помог ему. Мальчик не очень был похож на Сашу: невысокого роста, темноволосый.
Долгое время Саша с первой семьей жил у мамы. Но Мария Николаевна так и не смирилась с выбором сына, не приняла этот брак с самого начала. Так мне рассказывал Андрюшка, друг детства Саши. Детский сад стоял в том же дворе, что и их дом. Когда Саша с женой были заняты, бабушка никогда не забирала внуков из садика. Мартын звонил другу и просил отвести детей домой. Тот тоже жил неподалеку. Андрей заводил мальчиков в квартиру, оглядывался, чтобы попрощаться. Они стояли в прихожей и смотрели на него. Бабушка была дома, но не подходила к внукам. «Стоят, закутанные в шубки, валенки и шапки, как два колобка. И что делать?» — он раздевал их, снимал валенки, разматывал шарфы. И только после этого уходил. Представляю, как им всем там было трудно!
Потом Саша с семьей переехал. Но Мария Николаевна не общалась ни с внуками, ни с невесткой. Такой железный у нее был характер. Как она решила, что ее сына охомутали, так и не смягчилась до самого конца. Даже когда Саша ушел от жены в ночь с одной зубной щеткой. А со мной все было иначе. Может быть, я ей понравилась. Она же видела, как я на ее Сашеньку смотрю, как восхищаюсь.
Ну а как не восхищаться? Он был классическим «героем-любовником», как это называется в театральном мире. Не знаю, правда это или нет, говорят, Мартынов должен был играть в «Обыкновенном чуде», но роль отдали Саше Абдулову. Они с Абдуловым, кстати, дружили, вместе играли в футбол. Мартын был голкипером, капитаном сборной всех театров Москвы — такой подвижник футбола. Не забуду никогда картинку: стоит в воротах Мартынов, картинно подперев столб, к нему летит мяч, он его не менее эффектно отбивает своей длинной ногой.
Еще одна страсть в Сашиной жизни — нарды. Здесь он был «азартным Парамошей», хотя я никогда не видела, чтобы играл на деньги. Если был перерыв в репетиции или антракт во время спектакля, тут же появлялся с вопросом: «Нардишки?» Партнеры быстро садились за стол, вокруг собирались болельщики. Переиграть Сашу было невозможно. Он постоянно искал достойных соперников. И нашел.
У нас во дворе жила замечательная семья. Света стала моей подружкой, а ее муж Руфат, хирург, просиживал у нас на кухне ночи напролет за нардами. В театре с Сашей часто играл Армен Джигарханян. Они подружились на спектакле «Кошка на раскаленной крыше». Армен играл там Большого Па, а Саша его сына. Джигарханян потом и в жизни так обращался к Мартыну: «Сынок».
Армен с женой Таней жили по соседству, в Староконюшенном, и захаживали к нам часто. Они были как два голубка. Таня-то как раз мужу посвятила всю жизнь. Мы устраивали ужины по-семейному. Играли в карты, Саша с Арменом резались в нарды. С ними приходила дочка Армена Лена. Она только что окончила курсы гримеров, и отец брал ее с нами на гастроли.
Лена выходила на сцену в массовке в спектакле «Ящерица». Изумительная девочка. В детстве она, видимо, была обделена вниманием и поэтому излучала любовь ко всем. Привязывалась сразу, как ребенок, едва слышала доброе слово. У нас была хорошая библиотека, мы давали ей читать книжки. Лена приходила и без родителей. Мне кажется, она все время искала человеческого тепла. Когда она трагически погибла в двадцать три года, в театре все были потрясены. К ней все хорошо относились. На Армена было больно смотреть...
Порой в гости наведывались мои бывшие однокурсники, они слушали Мартына открыв рот. Когда Саша хотел произвести впечатление, он включал свое нечеловеческое обаяние на полную мощность. Но стоило ему увидеть, что аудитория покорена, быстро остывал: все уже завоевано. Как скучно! Он легко брал вершины. Очень красиво говорил, велеречиво, высказывал порой парадоксальные мысли. Люди завороженно на него смотрели. А как он сочинял! Мог на полном серьезе, придя в театр, небрежно бросить:
— У меня за углом «мерседес» стоит.
— Саш, покатаешь?
— Ключи потерял. Потом как-нибудь.
Но «мерседеса» так никто и не увидел...
Иногда мне очень хотелось услышать от Саши слова любви. Но он не баловал этим. А вдруг я ему надоела? А вдруг он нас не любит? Однажды приносит газету «Советский спорт». Журналист взял у него интервью про любительский футбол. Меня потрясли строчки из этого материала, они буквально врезались в память: «Сейчас в моей жизни удивительная пора. Я переживаю высочайшее чувство отцовства. У меня есть дочка, и весь смысл моей жизни именно в ней».
Маша была очень на него похожа. Он гордился ею чрезвычайно. От него у нашей дочери смуглая кожа. При том, что Саша блондин, зимой он выглядел эффектно загорелым. Белозубая улыбка — тоже от отца. Саша мог сидеть за столом, хмуриться-хмуриться, а потом вдруг улыбнется — как солнце встанет.
Со всех гастролей он помимо подарков мне и Маше вез книжки. Большую часть гонораров на них тратил, тогда ведь был книжный дефицит. Зарплату всю до копеечки отдавал мне. В этом он был традиционалистом, считал, что я как жена веду хозяйство. Машины у нас не было, продукты надо было доставать. А Саша не был добытчиком. Да и бог с ним, я сама таскала тяжелые сумки.
Он не был пижоном, к тому же модничать тогда не получалось. Спортивные кроссовки, джинсы, майки — его любимая экипировка. Носил, как правило, то, что привозил с гастролей. Очень долго у него не было теплой одежды. В Болгарии купил себе дубленку — первую в сорок лет. Помню, в ВТО Мартын вел концерт, взял в театре для этого костюм. Рядом со мной сидела Маргарита Жигунова, которая была женой Лиепы: «Саша такой красивый сегодня. А то ходит бог знает в чем!» На этом, собственно, все хорошее в нашей жизни и закончилось...
Вроде бы идеальный муж: и красив, и талантлив, и не пьет, и не скандалит. Только с эмоциональной стороной было сложно. Он не пускал никого к себе в сердце, позволял женщинам себя любить, самому очертя голову в омут — это не про него. Привык к женскому вниманию. И искренне считал, что мое присутствие в его доме уже должно быть для меня счастьем. А дальше, как говорится, «сама, сама, сама...»
Главная Сашина беда, на мой взгляд, что ему Богом не был дан талант любить. Он, к сожалению, оказался лишен этого чувства. Как одинокий волк, Саша никогда и нигде не пускал корней.
Мы поженились в 1984-м, а в 1988-м разошлись. Четыре года вместе. И все равно я ему безумно благодарна за дочь, за тот период времени, который он отдал нам с Машей, преодолевая себя. Мартынов ведь по сути своей спринтер, надолго его не хватает. Наигрался в папу заботливого, мужа верного, и ему стало скучно. Надоело. И рад бы привязаться, полюбить, но, к сожалению, не способен. Кто-то из известных очень верно подметил: «Актриса-женщина — больше, чем женщина, а актер-мужчина — меньше, чем мужчина». И это именно так...
Мы все больше отдалялись друг от друга. Во-первых, у нас были разные графики. Я рано ложилась, нахлопотавшись с Машкой, а он, наоборот, поздно. Всю ночь до рассвета играл в нарды, потом отсыпался до трех дня. В то время он не сильно был занят в театре, от репетиций отлынивал. Надо сказать, Мартынов не очень любил свою профессию. У него было к ней циничное отношение. Если это не касалось спектаклей Гончарова, манкировал репетициями.
А во-вторых, мы совершенно не подходили друг другу. Я — человек чувств, Близнецы по гороскопу, сама не знаю, что в следующую минуту от себя ожидать, а он — Лев, разумный, очень рациональный. Саша был интровертом, а я — экстраверт. И потом, видимо, я не соответствовала его представлениям о подруге до конца дней. Он — бог и царь. А жена должна, как мама, служить ему верой и правдой. Я, естественно, не такая. Не жила его интересами, не растворилась в нем. Он, наверно, в глубине души был обижен за это.
А у меня к нему абсолютно никаких претензий, хотя и не было широкой спины, за которой могла бы спрятаться. Казалось, сама коня на скаку остановлю и в горящую избу войду. И потом, у меня была отдушина: изумительная профессия, которую как раз очень любила. Я была самой играющей актрисой в театре. Помню, как Оля Прокофьева подсчитала, у кого сколько ролей. Посмотрела на меня пристально и сказала: «Муха, а у тебя больше всех. Ля-ля-ля!»
Как любая женщина, я думала: «Со мной он будет другим. Я его своей любовью привяжу и поменяю». Но чудес на свете не бывает. Увы...
Однажды открываю почтовый ящик, а там письмо, адресованное мужу. Он вскрывает конверт, оттуда выпадает фотография маленькой девочки. Молча посмотрел на нее и отложил письмо. Мой вопрос «Кто это?» просто проигнорировал, тут же ушел в себя, словно это вообще не про него. Спустя годы, когда Мартын уже не жил в этой квартире, пришло письмо от той женщины, которая, как я понимаю, родила ему ребенка. В конверте снова лежала фотография: уже подросшая дочка с маленьким беби на руках. Я была поражена ее деликатностью — она ничего от Мартынова не требовала, лишь только изредка напоминала о его ребенке. Какое благородство!
Я знала историю с Любой Руденко. Она на год раньше окончила ГИТИС, курс Гончарова, и сразу же пришла в «Маяковку». Мы еще учились на четвертом курсе, когда наша француженка рассказала, что ее любимица Любаня ждет ребенка. Она долго скрывала, что его отец — Мартынов. Ее муж Кирилл вырастил и воспитал мальчика. Он просил Любу не говорить Толе, кто его отец. Но когда они разошлись, Любаня решилась рассказать правду. Александр Сергеевич сына никогда не признавал, но Толя удивительно похож на отца, одно лицо!
Помню, году в 2012, когда мы с моим мужем Сергеем жили в Швейцарии под Цюрихом, звонит Любаня по скайпу:
— Я все рассказала!
— Кому? Что?
— Я сказала Толе, кто его отец.
— Молодец! Скажи ему, что у него еще есть сестра Маша, живет в Сан-Франциско.
Мы с Любаней мечтали познакомить наших детей, брата и сестру. Толя старше Маши на два года. Думаю, у них знакомство еще впереди... Я всем Сашиным детям была рада. Театр — это огромная семья, где все перемешано: браки, дети, мужья, жены...
Как ни парадоксально это звучит, но развело нас с Сашей кино. Однажды его пригласили на съемки исторического фильма «Бейбарс». Все лето он снимался. Маша в это время гостила у бабушки во Львове, и я поехала к дочке. Моя соседка Света сняла у Сашиной мамы дачу, та жила в маленьком домике, а большой сдавала. И вот однажды раздается звонок Светы во Львов:
— Танюш, ты когда собираешься возвращаться?
— Вот закончится отпуск, и приеду с Машей.
— Тебе Саша давно звонил? — осторожно спрашивает.
— Да мы с ним каждый день разговариваем.
Пауза.
— Приезжай поскорее, очень по тебе скучаю...
Я не придала особого значения нашему разговору, хотя на душе стало тревожно. Возвращаемся с Машей в Москву. Как-то вечером Света приходит в гости. «Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — начала она. — Тань... Саша приезжал к нам на дачу с женщиной. У меня ощущение, что это не просто партнерша по фильму. Они остались ночевать».
Мартынову я ничего не сказала. Ну что, допрос устроить? Наизусть знаю его реакцию: он уйдет в себя, словно и не слышит. Саши часто не бывало дома: то съемки, то дела, а то и вовсе без причины. Я в полной растерянности рыдала без конца. Что будет дальше? Что делать? Тогда не было мобильных, и эта дама стала звонить домой. Он кидался к телефону и громко, на всю квартиру договаривался о встрече: «Да, дорогая. Да! Люблю, тоже целую». Это было жестоко — я ведь рядом с Машей вожусь.
— Саш, давай поговорим...
— Пока рано еще говорить, — обрывал он резко и уходил.
А что тут говорить, и так уже все понятно. Но я продолжала пытаться до него достучаться:
— Если у тебя другая жизнь, иди туда, не буду тебя удерживать. Не мучай меня...
Бесполезно. Саша делал вид, что не слышит. От горя высохла как палка — неопределенность хуже всего. Мартынов продолжал жить с нами, хотя фактически был уже с другой женщиной. Ад!
Взять себя в руки помогали друзья. Спасала соседка Светочка, утешала, потому что плакала я беспрестанно. Помню, мы с Сашей как-то случайно оказались рядом в гримерном цехе. Пока ему завивают волосы, он в хорошем настроении, девчонкам байки травит. И вдруг громко спрашивает:
— Марианка, а ты знаешь, какое самое сексуальное слово?
— Какое, Саш?
— Еще!
Специально в моем присутствии говорит. Я старалась ни о чем не думать. Тут «на хвосте» принесли весть: она — Таня Плотникова, актриса Театра Вахтангова, они вместе с Мартыном в то лето снимались в фильме «Бейбарс». Один раз я ее видела, Саша приходил с ней после развода в театр. Очень красивая. И к ней он, собственно, и ушел. Я помогла ему. Не выдержав такой жизни, сказала: «Все, уходи!»
Саша, по-моему, оскорбился. Как это? Его, такого великого и красивого, столь легко отпускают. А где борьба? Где мольбы: останься, а то умру? Почему не мету от горя косами пол? И он стал меня мордовать: «Не могу уйти, пока некуда». Жить стало невыносимо. Мартынов очень сильно изменился: обижал, оскорблял. А я молчала и думала: сколько же в нем всего накопилось?! Наконец ушел. Взял с собой только носильные вещи, оставил все книжки.
Когда я приходила в театр с глазами, опухшими от слез, Женечка Додина, моя закадычная подружка, стыдила: «Муха, ну сколько можно страдать? Ты молодая, красивая, а все плачешь по этому придурку?» А я продолжала убиваться по «придурку», не в силах понять: почему он так жесток ко мне?
Женя очень поддерживала, мы вместе ходили на все судебные разбирательства. Из-за ребенка суд все откладывали. Летом театр поехал на гастроли в Минск. Жили мы, естественно, в отдельных номерах. Восемнадцатого июля нашей Маньке исполнилось три годика. Прихожу вечером в свой номер, а на столике в вазе огромный букет цветов. Спрашиваю у горничной, кто принес, а она таинственно шепчет: «Александр Сергеевич. Наверное, он вас любит». У меня слезы ручьем. Это было КРАСИВО. Набираю его номер.
— Саша, спасибо.
— Я тебя поздравляю с первым юбилеем нашей дочери.
— Тронута до слез...
— Поднимайся ко мне, отметим. Позвоним Маше, поздравим.
Мы выпили в его номере шампанского, позвонили во Львов. Мама, услышав Сашин голос, радостно воскликнула: «Вы опять вместе?» Надо сказать, она его очень любила. Маша кричала нам в трубку: «Папа, мама!»
А осенью мы развелись. На суде Саша цитировал мой дневник, который я вела в десятом классе. Он где-то нашел его и стал вслух зачитывать места, которые, на его взгляд, демонстрировали, какая я плохая! Ну что там могла писать семнадцатилетняя девочка? Мартынов читал с выражением, подчеркивая интонацией особенно «яркие» места. Изредка он поднимал свои светло-зеленые глаза на судей, как бы вопрошая: господа, ну как же можно с такой женщиной жить? Это был настоящий театр абсурда.
Когда Сашка ушел от меня, Каменькович, который тоже играл в футбольной команде, выдал свою версию нашего развода: «Знаешь, Танька, твой единственный недостаток — ты не любишь футбол. Не ходила и не болела за нас...»
Все было кончено. Мне всего двадцать семь лет, а жизнь разбита. Саша поначалу платил алименты: двадцать девять рублей. Ровно столько уходило на оплату детского садика для Маши. Первое время она очень скучала по отцу. Единственный раз Саша поздравил ее с Новым годом. Подарил дочери голубого зайца, посидел полчаса и ушел. Я отметила про себя, что он стал очень красиво одеваться.
Как-то пришлось взять дочь на репетицию. Маша бегала по театру и кричала: «Папа, где папа?», а Сашка прятался от нее в реквизиторском цехе. Думаю, ему было больно с дочкой встречаться. Он не знал, наверное, как себя с ней вести.
Наконец все отболело, я обсопливила все подушки, страдать уже не было сил. Прошел год. Друзья меня познакомили с Сергеем. Через три дня он сделал предложение: «Люблю. Выходи за меня!» Мы вместе уже почти тридцать лет. И на все Сережины дни рождения традиционно произношу этот тост: «За моего единственного мужчину на земле, за того, кто достоин меня!»
В стране наступили печально известные девяностые. Это была эпоха коммерческого кино, в которой я успела оставить свой след. Меня пригласил Андрей Разумовский в фильм «Мордашка». Главную роль там сыграл Дима Харатьян, а мы — с Марией Зубаревой и Мариной Зудиной — тех, кто пали жертвой его обаятельной «мордашки».
Если бы не семья, в которой царило счастье, не знаю, как бы перенесла невзгоды того времени. У Маши появился новый папа, он быстро завоевал ее маленькое сердце, подарив Барби. Она стала его называть папой Сережей. В начале 1992 года мы поехали в Америку показать Маше Диснейленд и остались там... на тринадцать лет.
Если честно, ехать я совсем не хотела — была в декрете. Тогда никому не давали визы. Приперлась в американское посольство беременная, с Машей. Думаю, как увидят мой живот, да еще и маленького ребенка, тут же быстренько откажут и никуда я не поеду! Всем передо мной отказали. Но консул прекрасно говорила по-русски, любила Театр Маяковского и легко дала мне визу.
В США мы с мужем выиграли грин-карту. Жили в Сан-Франциско до 2005-го, потом перебрались под Цюрих, а в 2013 году вернулись в Москву. Сережа занимается инвестиционным бизнесом. В театре я больше не работаю, хотя очень порой скучаю по сцене. Я счастлива здесь, живу в полной гармонии и никуда больше не уеду, прекрасно понимая, что «высший покой — ничего не хотеть сверх того, что потребно...»
В Америке я родила Сереже двоих сыновей: Никиту и Алешу. Мои дети уже работают. Мальчики — оба инженеры, окончили прекрасные университеты. Все дети очень дружны. Маша и Никита живут в Сан-Франциско. Младший Алеша путешествует по миру. Моей единственной целью было дать детям максимально хорошее образование. И я горжусь тем, что сделала это.
В 2005-м мы с мужем приезжали по делам в Россию. Маше еще не было двадцати лет. Встал вопрос о ее внутреннем, российском паспорте. В милиции сказали, что для оформления нужны документы обоих родителей. А Саша вообще пропал и не появлялся в жизни дочери все эти годы.
— Мы не знаем, где отец.
— Ищите.
Я стала разыскивать Мартынова. Спросила у Игоря Костолевского:
— Кто-то знает, где Саша?
— В театре о нем не слышали. Человек исчез, — ответил он.
Как в «нашей деревне» Москве можно исчезнуть бесследно? Я стала наводить справки, узнавать о его судьбе.
Оказывается, из театра Саша ушел в 1994-м. Гончаров ставил «Бешеные деньги» Островского. Режиссер изменил название, и спектакль назывался «Жертва века», он собрал звездный состав: Наташа Гундарева, Ольга Прокофьева, Мартынов играл главную роль. Первые полгода спектакль шел с аншлагом. И вот очень важный показ — спонсоры выкупили все билеты. Гончаров срочно всех вызвал на репетицию. Ровно в двенадцать дня все собрались, кроме Мартынова. Звонят ему, телефон не отвечает. Пропал актер!
К двум вызывают Лобоцкого и за три часа вводят на главную роль. А текста там немерено. Через какое-то время Мартын появился в театре, его вызвали к Гончарову на ковер. Он невозмутимо заявил, что предупреждал дирекцию: «Я уезжал в Швейцарию подписывать контракт с Голливудом». Это было совершенно в его стиле, он украшал фантастическими рассказами серые будни. Все знали Мартынова не первый год. Но Гончаров рассвирепел и велел его уволить. А надо сказать, относился он к Саше с величайшим почтением, никогда на него не орал, Мартынов был обласкан в театре. На него, как на достопримечательность, ходила публика. Однако чаша терпения, видимо, переполнилась. С тех пор о нем никто в театре ничего не слышал...
Прошу его друга детства Андрюшу: «Найди Сашу. Мне только копия его паспорта нужна». Он сказал, что Мартын ни с кем не общается, живет в деревне. По моей просьбе съездил к нему, как водится, с бутылочкой, но Саша встретил его холодно и необходимость в посиделках отпала. Андрей был обижен, они не виделись лет пятнадцать! Пришлось зайти к соседу. От него узнал, что у Саши есть жена, растет маленькая дочка. На Татьяне Плотниковой, к которой он от меня ушел, Саша так и не женился. В 2009 году этой актрисы не стало. Мне очень жаль...
Андрюшка дал мне адрес дачи в Кратово, и я сама туда поехала. Нашла улицу, дом. Заглядываю за забор — в саду на скамеечке сидит мама Саши. Я машу ей шляпой, кричу: «Мария Николаевна!» Вдруг от дома отделяется фигура и идет прямо ко мне...
Мы не виделись с ним лет семнадцать. Он был весь в белом. Меня поразило, что Саша все тот же, как говорят, «седина бобра не портит». Его густые волосы покрылись голубоватым пеплом. Только похорошел с возрастом. Я, глядя на Мартынова, вспомнила «Портрет Дориана Грея». У Саши всегда была очень моложавая внешность. С годами его лицо совершенно не старело. Только прорезалось крупными благородными морщинами, которые словно высек резцом очень точно и изящно талантливый скульптор.
Мартынов в дом меня не пригласил, провел на лужайку. Проходя мимо его мамы, сказала: «Здравствуйте, Мария Николаевна». Она кивнула мне. Я про себя подумала: «Хороший сын... маму не оставил». Мы сели на пенечки.
— Саша, Маша получает паспорт в России. Приехали для этого из Америки. Нужна заверенная копия твоего паспорта.
Он пожал плечами и холодно произнес:
— Дочь увезли без моего спроса, и меня не интересует история с ее документами.
Саша был непреклонен, как я ни умоляла. Наконец поняла, что все усилия напрасны. Саша галантно проводил меня до станции. По дороге подробно рассказывал про свой очередной фантастический прожект, но я не слушала. Ждала, когда же спросит о Маше. Так и не спросил. Саша очень жестко нас отсек. Сжег все мосты, оборвал все ниточки, которые его связывали с прошлым...
Это была наша последняя встреча. С тех пор прошло тринадцать лет. Жалею, что не рассказала ему тогда подробно о дочке. Она выросла такой красавицей, такой умницей, работает в Сан-Франциско семейным психологом, у нее растет сын Лука, который удивительно похож на деда...
И вообще, я думаю, Саше есть чем гордиться: кое-что он сделал для вечности. Детки у него получаются как на подбор — умные, талантливые, красивые.
Подпишись на наш канал в Telegram