Из аэропорта позвонила отцу: «Я улетаю в Америку. Может, вернусь через месяц. А может — никогда... Приедешь проводить?»
Несколько месяцев назад в журнале «Коллекция Каравана историй» увидела интервью с Василием Васильевым — исполнителем роли Яшки-цыгана в культовом фильме «Неуловимые мстители» режиссера Эдмонда Кеосаяна. Как красиво рассказал о себе артист! Судьба ему выпала трудная, но он не сдался под ее ударами. Выстоял, сохранил душу. Свою жену Марину встретил в двадцать семь лет, женился в двадцать девять, а до этого семью создавать не собирался. С супругой они воспитали двух прекрасных дочерей — Есению и Кристину. Не жизнь, а образец для подражания!
Читать это было тяжело. Муж Пол, который знает историю моей жизни, сказал: «Я вижу, как ты мучаешься. Расскажи правду, иначе эта боль никогда тебя не отпустит». И я решилась обратиться в редакцию, пролить свет на некоторые детали биографии любимца публики, о которых тот предпочел умолчать. Имею право говорить — как-никак я его родная старшая дочь. От первого законного брака. С Мариной — своей нынешней супругой — Василий Федорович встретился вовсе не в двадцать семь лет. Зачем переписал биографию? Ответа у меня нет. Располагаю лишь фактами, а они таковы: в 1974-м в двадцать четыре года Васильев женился на моей маме, а в тридцать два — мне тогда было восемь — ушел из семьи к Марине. И лишь спустя еще шесть лет официально развелся с Галиной Храмовой. Однако ни о первом браке, ни обо мне артист отчего-то не вспомнил в своем интервью.
К отцовской славе примазаться у меня желания нет, алиментов не требую — к счастью, в свои сорок три года крепко стою на ногах. На наследство не претендую, и дай бог, чтобы еще долго никто не претендовал, — пусть папа живет многие лета, здоровья и сил ему. Единственное, чего я хочу, описав нашу историю, так это восстановить справедливость.
Начну с рассказа о маме. Галина Храмова — коренная ленинградка, пережила блокаду. После войны окончила вокальное отделение консерватории и стала певицей. По распределению попала в Одесский театр музкомедии. Некоторое время была замужем за скрипачом, но не сложилось — позже ее первый супруг эмигрировал в Америку. А маму пригласили в Москву в мюзик-холл. Она успешно играла в музыкальных спектаклях, пела, даже с Роланом Быковым несколько раз выходила на сцену. Была комедийной актрисой, такой и остается, мы с мужем называем ее клоуном — любит всех смешить.
Васильев, к тому времени уже сыгравший одну из главных ролей в «Неуловимых мстителях», начал работать на эстраде. Он набирал ансамбль, потребовалась певица. Кто-то из коллег порекомендовал Храмову. В «Коллекции» отец рассказывал так: его пригласили в Ленконцерт и даже выделили квартиру. Но это не соответствует действительности! Небольшая «однушка» на улице Жуковского была маминой. Она получила ее задолго до встречи с моим папой. И выйдя замуж, прописала его на своей жилплощади.
Хочется верить, что Васильев начал ухаживать за ней, потому что любил, а не ради ленинградских квадратных метров! Но не могу не отметить: исполнитель культовой роли Яшки-цыгана, которого знала и любила вся страна, обеспеченным человеком не был. Детство провел в таборе, семья — многодетная. «Помимо меня у мамы с папой росло еще восемь детей. Жили не то чтобы в бедности, но цену трудовой копейке понимали. Мне с тремя старшими братьями даже пришлось учиться в интернате — там бесплатно кормили. Для семьи это стало огромным подспорьем», — рассказывал отец в журнале. Да и после успеха «Неуловимых...» он не сильно разбогател. А квартиры в Ленинграде стоили дорого.
Но вернусь к истории отношений моих будущих родителей. Ему, как я уже сказала, двадцать четыре года, ей — на двенадцать лет больше. Папа ухаживал, мама его отвергала, понимая: молодой парень, горячая кровь, наверняка станет погуливать.
С ансамблем тогда гастролировали Владимир Пресняков-старший с женой Еленой. Они были свидетелями зарождавшихся чувств, слышали, как администратор коллектива уговаривал: «Галя, Вася влюблен, это видно, дай ему шанс!» Не то чтобы мама послушалась — красавец-цыган нравился ей и без советчиков, — но в какой-то момент понадеялась, что их история станет исключением из правил. Есть же пары, где женщина старше, — и ничего, остаются счастливыми и в горе и в радости долгие годы! По словам мамы, она никогда не жалела о том, что вышла замуж за Васильева, хотя бы потому, что родилась я — ее единственный ребенок. И все же этот брак принес много боли.
Когда состоялось знакомство жениха с моей бабушкой Анной Гавриловной, та, уже будучи тяжелобольной, попросила: «Вася, моя дочь — преданный и верный человек, доверчивая и ранимая, пообещай, что ты ее не обидишь, а будешь защитником». Они расписались. Двадцать первого июля 1974-го на свет появилась я. Кнеей меня назвала мама. Как-то папа рассказал ей про свою родственницу Гнею, имя понравилось, но она изменила его. Больше никого с таким именем я не встречала. В переводе с чешского и польского это слово означает лес.
Помню себя с очень раннего возраста, буквально с полутора лет. Родители с гастролями объездили весь Советский Союз, брали меня с собой, путешествовать я любила. У них была прекрасная концертная программа, пользовавшаяся успехом. В первом отделении исполняли цыганские песни, а во втором — песни народов мира: Испании, Франции, Италии, Латинской Америки. Это мамина придумка.
С собой возили маленькую электрическую плитку со спиралью. На ней мама умудрялась готовить аж по три блюда каждый день — у папы была язва желудка. Вставала чуть свет, бежала на рынок. Когда мы просыпались, она кормила нас завтраком. После втроем отправлялись на репетицию ансамбля. А вечером — концерт. Словом, мое детство было расчудесным. Когда мы возвращались в Ленинград, гуляли по городу, держась за руки. Вечерами папа читал мне книжки, играл в «лошадку» — сажал к себе на плечи и скакал по квартире. Я его обожала!
Не раз всей семьей смотрели фильмы с папиным участием. В одном из эпизодов «Короны Российской империи...» Яшку избивают, я горько заплакала от жалости. Мама, увидев мои слезы, объяснила, что это не взаправду. Тогда, прижавшись к улыбающемуся отцу, я понемногу успокоилась.
С ним невозможно было пройти по улице — люди просили автографы. Широкой души человек, он никому не отказывал. Я же к его славе относилась спокойно. Но когда начала учиться в первом классе, умоляла, чтобы отец не появлялся на родительском собрании, а он все-таки пришел. Вокруг тут же образовалась толпа — дети, учителя: «А распишитесь... А расскажите...» С того дня все стремились со мной подружиться, педагоги даже оценки завышали. Этого-то я и боялась, не хотела, чтобы меня выделяли. Но что поделать, я была дочерью известного актера.
Казалось, все у нас складывалось удачно. Были счастливы, когда получили двухкомнатную квартиру на улице Герцена, почти в самом центре города, нам дали ее как очередникам. Жили — не тужили. И вдруг...
Мне было лет шесть. Родители опять уехали на гастроли, но меня почему-то в тот раз с собой не взяли: оставили с няней. Когда вернулись, я бросилась обниматься, очень соскучилась. А вечером услышала, что они шепчутся на кухне. Стало интересно, и я подкралась к двери. «Прощаю тебя из-за Кнеи. Ребенку нужна полная семья. Но запомни: если ты еще хоть раз сделаешь мне больно, разведемся», — сказала мама и произнесла имя Алмаза. Я тихонько прошмыгнула в свою кровать, забралась под одеяло и лежала как мышка, каким-то шестым чувством понимая, что беззаботное детство закончилось. Так оно и вышло.
Много позже мама объяснит: «Алмаза была танцовщицей и очередным увлечением твоего отца. «Добрые» люди доносили мне обо всех изменах мужа. Впервые он ушел, когда я была на четвертом месяце беременности — к Зое, администратору гостиницы. Загулял. Вернулся, клялся, что это ошибка и больше подобного не повторится. Но повторялось... А я пыталась сохранить семью, видела, как ты его любишь».
Однажды отец пошел на день рождения приятельницы. Меня, восьмилетнюю, взял с собой. Помню застолье, много народа. А он буквально глаз не сводит с темноволосой девушки! Когда ехали домой, спросила:
— Пап, почему ты так на нее смотрел?
Он отмахнулся, думая о чем-то своем:
— Да это Марина, танцовщица нашего коллектива.
Годом раньше я пошла в школу. Родители продолжали ездить на гастроли. Бабушка к тому времени уже умерла, поэтому в первом классе я училась в интернате. Затем мама приняла непростое решение: бросила сцену, чтобы быть рядом с дочкой. В этот момент отец и встретил Марину.
Хорошо помню, как я, простуженная, лежала в кровати с температурой. Утром сквозь пелену увидела папу с чемоданом.
— Ты куда?
— Не могу тебе сейчас ничего объяснить, подрастешь — поймешь.
И все. Не говорю, что должен был непременно остаться. Но и уйти можно по-разному! Мама, щадя меня, сказала, что отец уехал на гастроли. А я вдруг почему-то произнесла: «Знаю, что у него есть другая».
Началась новая страница нашей жизни. Уход мужа маму сломил. Говорю об этом с ее разрешения, она надеется, что мой рассказ поддержит женщин, оказавшихся в похожей ситуации. Пытаясь спастись от депрессии, мама начала искать утешение в алкоголе. Скандалов не устраивала, компаний не водила. Наоборот, была тихой и грустной. Выпивала несколько стаканов, уходила в свою комнату и ложилась на кровать. Просыпаясь, снова выпивала и проваливалась в сон. Срывы продолжались по три-четыре дня. Все это время я была предоставлена самой себе, но в школу ходила, уроки делала. А соседи подкармливали.
Мама устроилась в ресторан официанткой. После успешной карьеры артистки, аплодисментов, сцены, думаю, непросто вот так кардинальным образом изменить жизнь. Она продолжала меня воспитывать как могла. А папа года полтора не появлялся вообще.
Наконец приехал. Мама была на работе, он открыл дверь своим ключом. Сказал, что привез деньги, положил их на тумбочку. Погладил меня по голове, спросил: «Ну, как твои дела? — и не выслушав ответа, завершил разговор. — Вот тут на листочке я написал номер телефона — если что, звони». Они с Мариной переехали в Тверь, на ее родину.
Подавать на развод отец не торопился. Штамп о расторжении брака родителям поставили, когда мне исполнилось четырнадцать. Он бывал у нас. Нечасто — раз в три месяца, а то и реже. Мама никогда не запрещала: «Ты имеешь право видеться со своей дочерью». Спустя годы папа скажет: ушел, мол, из-за пьянства жены. Будто забыл, что она могла сломаться из-за его предательств и постоянных измен! Ко всему прочему, отец и сам мог пропустить рюмку-другую. Не хочется развенчивать образ кумира, но скажу, что в отличие от тихой мамы выпивший Василий Федорович — человек буйный. Помню историю (я была совсем маленькой, года четыре), как подгулявший отец порвал советский паспорт со словами: «Я — вольный цыган, этот документ мне без надобности».
С Мариной, его новой женой, у нас отношения не сложились. Совсем. Был случай: папа привез меня в Тверь. Накормили ужином, уложили спать. Ночью я проснулась, Марина выговаривала Василию Федоровичу на кухне: «Мне прошлое твое не нужно!» Отнесла эти слова на свой счет, обиженно спряталась с головой под одеяло.
Папа вошел в комнату:
— Давно не спишь?
Ответила с вызовом:
— Да!
— А что ты слышала из нашего с Мариной разговора?
— Все!
Утром отец отвез меня обратно в Ленинград. Больше я у них не гостила...
Мне было двенадцать, когда мама в очередной раз сорвалась. Не появляется из своей комнаты сутки, вторые, третьи, дверь заперта изнутри. Может, она уже не дышит? В панике звоню отцу: «Нужна твоя помощь!»
Он приехал дня через два. К тому времени мама уже несколько раз (хотя бы жива!) выходила, но тут же возвращалась обратно и закрывалась. Отец вызвал скорую, и ее увезли. Он сопровождал маму. А вернувшись, заверил: «Это очень хорошая больница, я обо всем договорился — быстро приведут в порядок». Оставил какие-то деньги нашей соседке, попросив приглядывать за мной.
На следующий день звонок, от которого у меня подкашиваются ноги:
— Кнея, я в сумасшедшем доме. Тебя ко мне не пустят, потому что нет шестнадцати.
— Мамочка, я что-нибудь придумаю! — даже я знала, что пребывание в таком заведении ставило клеймо на человека.
Кладу трубку. Надеваю мамины сапоги на шпильке. Запихиваю внутрь носки и какие-то тряпки, чтобы не спадали. Делаю макияж, напяливаю взрослую одежду. И еду в больницу!
Вышел врач, узнав, кто я, успокоил: «Все будет хорошо, подлечим. Ей нужно прийти в себя». Она пробыла в клинике совсем недолго — две недели. Вернулась домой, а потом даже дала концерт для врачей и медсестер в благодарность за поддержку и помощь.
Но что же делает отец?! Пишет заявление в органы опеки, настаивая на том, чтобы маму лишили родительских прав! На основании того, что она лежала в сумасшедшем доме. В клинике на Пряжке (ныне психиатрическая больница Святого Николая Чудотворца) есть запись о том, что мама там находилась. В суде он представил ситуацию в мрачном свете: бывшая жена выпивает, ребенок не может расти в такой обстановке — следовательно, Кнею надо забрать. Маме не дали и слова сказать в свою защиту, осудили: «Пьяница, была в психушке, наш любимый артист с ней намучился!»
Отец забирает меня, но везет не в новую семью, а на родину, в Вязники, к своей матери Евдокии Николаевне. Мы были знакомы, но совсем немного — раза три приезжали, когда я была маленькой. Слышала, как бабушка тогда говорила маме:
— Ты не знаешь цыганских обычаев!
Та в ответ лишь улыбалась:
— Все-таки XX век на дворе, коммунизм строим, это разделение на русских и цыган — предрассудки.
Бабушка запомнилась хмурой, неулыбчивой женщиной. Вот и теперь, встретив нас с отцом, она лишь сухо сказала мне: «Вот твоя кровать. А вещи можешь сложить здесь, да смотри — поаккуратнее!»
Остальные дети и внуки жили в соседних домах, и бабушка контролировала всех членов большой семьи. Она решала, на что потратить заработанные деньги, как воспитывать молодое поколение... Такие у цыган обычаи, старшая женщина — главная. Ее обязаны почитать и уважать. Не то что слова поперек не имеешь права сказать — даже бросить косой взгляд! Бабушка не стеснялась в выражениях, могла и побить.
Остальных внуков тоже держали в строгости, и те считали это нормальным. Они не видели других примеров. А я видела. Тем страшнее казался контраст между прежней ленинградской и гастрольной жизнью, яркой, наполненной родительской любовью, и моим теперешним существованием. Вся черная работа по дому доставалась мне. Помыть пол и посуду, накормить свиней, корову, лошадь — семья держала большое хозяйство. Почистить хлев, наносить воды из колодца. А в ведре — десять литров! Девчонка совсем, подросток, таскала такие тяжести. Кто знает, возможно поэтому я так и не стала матерью: четыре беременности прерывались гибелью неродившихся малышей.
Добрых слов от бабушки я не слышала. Она постоянно была недовольна мною, ни разу не похвалила, не обняла. С одной стороны, многому научила, никакой работы теперь не боюсь. А с другой... Танком прошлась по неокрепшей психике. «Из какого места у тебя руки растут — это ты как пол помыла?! — кричала Евдокия Николаевна и схватив грязную тряпку, хлестала ею по моим щекам. Или принималась тыкать меня лицом в пол, как нашкодившего котенка: — Будешь знать, как грязь размазывать!»
Я боялась ее до обморока. От одного голоса начинали дрожать руки. Иногда сдержать слезы не получалось, и это сильно раздражало Евдокию Николаевну: «Чего плачешь? Запомни, я не просто бью, а воспитываю! Еще спасибо скажешь!»
Однажды посмела возразить:
— Мама так никогда не делала. Она считает, нужно объяснять словами, доходчиво.
Бабушка рассвирепела — бессловесная внучка вдруг осмелилась голос подать! И ударила по самому больному:
— У отца другая семья, мать твоя пьет, и ты им больше не нужна! Нравится тебе или нет, но теперь твоя жизнь здесь! И прекрати реветь!
Было очень страшно, она ведь била меня... Своеобразный способ заставить ребенка стать сильным.
Но я хочу отметить, что мои дяди и тети, двоюродные братья и сестры папы относились ко мне хорошо. Однажды за меня заступился дядя Виктор — брат отца, он сказал матери:
— Кнея все же выросла в другой атмосфере, наверное, с ней нужно по-другому, помягче.
— Не лезь не в свое дело, — прикрикнула бабушка и замахнулась на сына.
С мамой она мне общаться не разрешала: лишили прав — и нечего ей тут делать! Рассказывать отцу о том, что происходит, я боялась — не верила, что заберет меня, а бабушка точно разозлится и все станет еще хуже. Превратилась в забитого зверька. Новых вещей мне не покупали — носила то, с чем приехала. И хотя в двенадцать лет дети растут быстро — куртки, платья становились коротковаты, я не обращала на это внимания. Было безразлично, как выгляжу. Жила как во сне, научилась покорно сносить обиды и постоянные наказания.
В Вязниках я провела два года. Училась в местной школе — шестой и седьмой классы. Друзей не появилось, я стала очень замкнутой. Да и свободного времени почти не оставалось, после занятий бежала домой: дела не ждут. И снова чистила, мыла, кормила... Отец приезжал редко, раз в три-четыре месяца на пару дней. Общался с родственниками. Привозил им деньги — он всегда помогал братьям, сестре, матери. А вот мною не интересовался. Хоть бы раз спросил: «Как тебе здесь?» Но он держался словно чужой человек. Думала тогда, что права бабушка — у папы новая семья и я ему больше не нужна.
Однажды коротко сообщил, что у них с Мариной родилась Кристина. Сестра моложе меня на двенадцать лет. Мама старше отца на двенадцать, Марина — на столько же его моложе. Прямо мистическое число!
Есения, о которой Василий Федорович в своих интервью рассказывает как о родной дочери, почему-то носит фамилию матери, может быть она на самом деле — Маринина? Не знаю, была ли та до папы замужем... Хорошо, что Василий Федорович тепло говорит о Есении, так и должен делать хороший семьянин. Но нас-то зачем вычеркивать из жизни?!
Пока я мучилась в Вязниках, мама бегала по судам. Огромных трудов ей стоило восстановиться в родительских правах и вернуть меня. Конечно, я рассказала о том, как со мной обращались. Вместе плакали. Она до сих пор чувствует свою вину: «Ушел муж — что ж, это его выбор. Но я не имела права сломаться. Выпивкой не решить проблем». Мама так и живет с этой болью. С бабушкой мы больше не виделись. Но еще многие годы в ночных кошмарах я слышала ее крик и в ужасе просыпалась.
Недавно, приехав в Россию из Португалии, где теперь живу, побывала на папиной малой родине. Гуляя по улочкам, где прошли страшные для меня два года, не могла сдержать слез. Детские воспоминания нахлынули. Больно и горько... Я навестила могилу Евдокии Николаевны и пожелала ей царствия небесного. Больше обиды не держу. Понимаю, что по-другому воспитывать она, выросшая в таборе, просто не умела.
...В 1988 году родители подали на развод. Мы с мамой жили вдвоем в прежней ленинградской квартире, она уже совсем не выпивала. Но наши злоключения не закончились, наступили лихие девяностые. Папа появлялся редко. Раза три-четыре заводил при мне разговор, что хотел бы вернуться к нам.
— Галя, ты понимаешь меня так, как не понимал никто и никогда, давай начнем все сначала.
— У тебя новая семья! Уже и дочь там родилась!
В 1992-м Василий Федорович снова заехал в гости. Я оканчивала школу. Мама тепло его приняла, она — интеллигентный человек, добрейшей души и обид не помнит. А зря...
За ужином в тот день он с энтузиазмом поведал о том, что хочет построить дом отдыха на берегу Финского залива. И что, мол, поставит еще один дом рядом, чтобы мы с мамой могли жить за городом на свежем воздухе, это ведь лучше, чем тесная городская квартира. И так, слово за слово, уговорил бывшую жену расстаться с нашей «двушкой»! До сих пор спрашиваю:
— О чем ты думала, подписывая документы на продажу единственной жилплощади?!
Мама опускает голову:
— Не знаю. Будто затмение нашло.
Допускаю, что папа действовал из благих побуждений. И вот во что это вылилось: квартира ушла за шестнадцать тысяч долларов! Представьте, сколько сейчас стоят сорок с лишним квадратных метров в историческом центре Питера! Увы, в те времена честные и доверчивые советские люди за копейки теряли буквально последнее.
Четыре тысячи из вырученной суммы отец отдает маме. Остальные забирает, по его словам, чтобы купить землю. Мы поселились в крошечной комнате в коммуналке — снимали у знакомой. Проходят два или три месяца. Мама звонит Василию Федоровичу узнать, как идет строительство. А тот вдруг сообщает, что его обманули. Я позвонила отцу: «Это правда, что наших денег нет?!» Он подтвердил, сказал, что пытался их вернуть, но безуспешно.
Попросила дать мне адрес этого мошенника. Продиктовал со словами, мол, не уверен, что это имеет смысл: «Но можешь попробовать, желаю удачи».
Взяла с собой пятерых крепких одноклассников. И вот мы приехали. Дверь открыла женщина, оказавшаяся женой должника. Впустила меня, не увидев друзей, стоявших за дверью. Они вошли следом. Я объяснила: «Пока ваш муж не вернет нам наши деньги, отсюда не уйдем, будем сидеть день и ночь».
Тут он вышел из комнаты. На крутого бандита не был похож. Скорее, мелкий жулик. При виде моего сопровождения, кажется, испугался. Хотя они ему даже слова не сказали. Говорила я. А может, не испугался, а просто пожалел меня. Отдал... три тысячи долларов. Всего-навсего! Сказал, что именно столько получил от моего отца. А где же остальные девять?! Но человек стоял на том, что ничего про них не знает. В рассказе «Коллекции» Васильев пожаловался, что его провели мошенники. Я и сама тогда думала, что он, как и мы, — пострадавшая сторона. Правду знает только Господь. И отец...
Ну а нам было очень тяжело, как и всем в девяностые в распавшемся СССР, считали каждую копейку. Мама устроилась в кооперативный ларек продавцом. Однажды сидела на кухне и листала газеты. Увидела объявление: в Америку требуются домработницы и нянечки. Она позвонила по указанному номеру. Ее согласились принять, сделали рабочую визу, и мама уехала в США. Через три месяца вызвала туда меня. Я покидала Россию с десятью долларами в кармане.
Из аэропорта позвонила отцу: «Я улетаю в Америку. Может, вернусь через месяц. А может — никогда... Приедешь проводить?» В ответ услышала тихое, мол, прости, Кнея, у меня на сегодня другие планы.
Мы не общались много лет. Потом меня разыскала в соцсети Кристина. Поначалу я и слышать не хотела о Василии Федоровиче, но мама стала уговаривать: «Он хороший человек — просто запутался, у него была непростая жизнь, да и время нам всем выпало тяжелое. И вообще, нужно уметь прощать».
Есть выражение: «Простить — значит забыть». Я так не считаю. Простить можно, а вот забыть трудно. Читаю его сообщение: «Дорогая дочка, поздравляю с днем рождения, желаю всего самого доброго. Целую, папа». На календаре двадцать первое июня, а день рождения у меня через месяц — в июле. Как он может не помнить, когда дочь родилась? Мне хотелось отцовской заботы. Но ее никогда не было. Такое не забывается.
Уезжая в Америку, мы не боялись попасть в авантюру. Когда нечего терять, то уже и не страшно. Потому что хуже быть не может! Но нам повезло: вырулили помаленьку. В США начинали с нуля. Выучили язык, я поступила в бизнес-школу. Работала менеджером стоматологических поликлиник...
Я состоялась в жизни. Очень горжусь, что добилась всего сама. Два с половиной года назад вышла замуж. Познакомились мы в компании друзей. Пол родом из Португалии, ему было три года, когда семья эмигрировала в Штаты. Позже родители вернулись на родину, а он остался. Сейчас его папе Жуану девяносто, маме Джулии восемьдесят шесть. У нее проблемы со здоровьем, прикована к кровати. За ней ухаживала дочь — старшая сестра моего мужа. К сожалению, два года назад она внезапно умерла. Пол сказал:
— Теперь мне нужно быть с родителями.
— Ты совершенно прав.
И мы переехали в Португалию. У меня замечательный свекор, я его папой зову! Он вернул веру в то, что есть на свете прекрасные отцы. Жуан тоже прожил непростую жизнь, но для него дети — это святое. И свекровь замечательная.
Живем мы в Пенише, в часе езды от Лиссабона. Исторический городок на берегу океана. Далеко тянущиеся солнечные пляжи, вековечные скалы, незабываемые восходы и закаты солнца... Есть на что посмотреть! Пениш — город серферов. Каждый год в октябре здесь проходит чемпионат, куда съезжаются любители волн со всего мира.
Год назад мы с мужем открыли ресторан. В Нью-Йорке Пол работал метрдотелем в одном из известных клубов и знает все детали клубного и ресторанного бизнеса. Ну а я любовь к кулинарии унаследовала от мамы — она прекрасно готовит и многому меня научила. Назвали мы наше заведение «Американцы», потому что моего мужа на родине друзья называют Полом-американцем, в Португалии очень любят прозвища.
Ресторан наш уже пользуется большой популярностью у местных жителей и туристов. Мы угощаем наших гостей блюдами португальской, а также французской и русской кухни.
Раз в месяц устраиваем вечер фаду — традиционного португальского пения, сопровождающегося ужином при свечах. Еще создаем собственное туристическое агентство. Приезжайте в наш райский уголок!
Моя мама с нами. Она на пенсии, отдыхает. Гуляет с собакой, читает книги, смотрит русское телевидение. Наслаждается жизнью — мама это заслужила. К сожалению, как я уже сказала, у меня нет детей. Знаю, бывает, что женщины и далеко за сорок рожают, но идти на это в пятый раз страшно. У нас есть дочка мужа от предыдущего брака. Саломэ — замечательная девушка, ей двадцать четыре года. Надеюсь, она подарит внуков и в нашем доме будут бегать малыши.
Шесть лет назад я приезжала на родину — впервые после почти двадцатилетнего отсутствия. Мама попросила: «Позвони отцу, может, встретитесь...» Мы увиделись на Ленинградском вокзале. Он приехал с Кристиной, без жены. С Мариной у нас по-прежнему нет никакой связи. Я учла этот грустный опыт и отношусь к дочери Пола как к родной, у нас прекрасные отношения.
Тогда на вокзале поговорила с папой, сестрой, но осталось странное ощущение, что мы малознакомые люди, то и дело повисали неловкие паузы.
Недавно снова побывала в России. Пригласили на телевидение — там делали передачу о Васильеве. На съемках встретилась с отцом, его женой и дочерьми, Есенией и Кристиной. Они рассказывали, будто общаются со мной. Слукавили. Даже о свадьбе Кристины я узнала по ее фото в соцсетях. А о том, что у нее два месяца назад родилась дочь, мне стало известно лишь в студии. Вот тебе и связь с родней.
Во время записи Васильев сказал, что помогает всем троим дочерям, в том числе и старшей. Это не так. Только перед съемками отец позвонил и впервые в жизни спросил, нужно ли мне что-нибудь. Я удивилась, откуда вдруг такая забота, что изменилось? Он ответил, что, мол, считает это своим отцовским долгом.
Правда, тут же уточнил, что, мол, сейчас денег нет, но при первой возможности я тебя поддержу. Еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Папа, мне сорок три года, слава богу, могу позаботиться о себе сама! Хочу еще раз это подчеркнуть, чтобы его нынешняя семья не беспокоилась. Мне от него не нужна материальная поддержка!
На телешоу ведущий задал вопрос папиной жене: почему, мол, вы не настояли на том, чтобы Кнея жила не в Вязниках с бабушкой, а с вами? Марина ушла от ответа. После передачи папа ни разу не позвонил мне. Кристина тоже перестала со мной общаться. Думаю, им не понравилось появление в публичном пространстве первой семьи любимого страной артиста.
Сестра не имеет права осуждать меня хотя бы потому, что правды она не знает. А я знаю. Но если отец действительно стал достойным семьянином, буду только рада узнать, что Кристине он дал то, чем обделил меня, — отцовскую заботу и любовь.
Не могу сказать, кто я теперь: русская, цыганка, американка или португалка? Считаю себя гражданкой мира. А люди везде одинаковы, хоть и говорят на разных языках. И те истины, которым научила меня судьба, работают в любой стране. Вот они: не нужно бояться трудностей; плохое проходит; все, что не убивает, делает нас сильнее. Именно папа сделал меня сильной — своими нелюбовью и равнодушием. И я ему за это очень благодарна.
Напоследок хочу обратиться к Василию Федоровичу: «Прошлое есть у всех. Нужно уметь его принять. Возможно, ты меня любишь по-своему, хотя никогда и не просил прощения. Но из моего сердца ты не уходил. И если решишься приехать, я готова встретить тебя в своем доме».
Подпишись на наш канал в Telegram